Вспышка. Каждому СВОи. Глава 38

Генерал за эти до-о-олгие месяцы  стал главным мужчиной в ее жизни.

Главный мужчина в жизни, это ведь может обозначать, что и не единственный.

У нее появилось много новых знакомых. Почти все - мужчины. Война . Женщин мало. Много очень крутых парней.

Притом, что война это так страшно! Так страшно!!!...

А люди на ней - лучше!

Чище! Не в смысле  -  "такой чистый человечек! Ми-ми-ми!"

А в том смысле, что шелухи нет! вот этого вот, мол, версачи, элитная гимназия, что там, работаю в газпроме, знаком с самим! Прозрачные люди. Добрые.  Прямые. Грубоватые. Не хитрят. Не лукавят. Если рады тебе - то рады! А если что не так - то тоже в лоб!

Это сильно меняло и ее саму. Как журналистку. Все ещё молодую. И в целом либеральную. По крайней мере выросшую профессионально в либеральной традиции, учившуюся в нашем либеральном университете. Знакомую с традицией тонко не договорить. Перенести акценты. Не сказать лишнего,  того, что не нужно. Обойти по обочинам неудобное... Потому что правдивость часто, особенно в последние десятилетия, выглядела... ну, пошловато, почти дурной вкус. А правдивость со страстной убежденностью  вообще отдавала душком соцреализма. Чуть ли не лозунгами. Пф!

Оля и раньше  обращала на это внимание: слова теперь правда как-то  стали  подводить иногда, и с точки зрения профессиональной. И человеческой.

И с профессиональной - в первую очередь.

Потому что когда пишешь текст, на  передовой - он удовлетворяет. А стоит отъехать километров на  двадцать - тридцать. Уже кажется не то! как-то грубо что ли.

За эти двадцать километром меняется читатель.

И правда, которая окопная, и понятна солдату, становится с одной стороны слишком пафосной, потому что говорит о вечном, а с другой стороны слишком прямолинейной и назойливой, потому что...потому что никто же не хочет этого знать!

Никто не хочет знать про войну! Никто не хочет думать о смерти, о крови, о страхе,  об увечьях. И даже больше того! Никто не хочет знать об успехах , думать о победе, о подвиге.

Как Болконский у Толстого, да? Вот мол, хочу подвига! И славы!  Лермонтов там, "чужие изорвать мундиры о русские штыки!"

Тыдыщ!!

И они реально об этом мечтали! и смерти не боялись, и даже когда сталкивались с нею в сражениях, был какой-то дикий драйв, бесчувствие к боли. Голый адреналин!

Вот и на ленточке парни были такие! Бесстрашные.

Наши! Современные! Молодые! Просто молоденькие! Мальчики, считай, даже на взгляд молодой Олечки. Просто ошеломляли.

Такие они были настоящие!

Дерзкие! Героические! И таким будничным был этот героизм. Как будто в походе. Палатки, котелки. Ну и стреляют ещё! Привыкают. Люди. Ко всему привыкают!

А отъехал в тыл. Наваливается! Страх наваливается. Боль. Тоска. Осознание всей этой жути. "Нет, нет, не сейчас, давайте не сейчас, может завтра...."

И никто не хочет об этом думать. Даже те кто был!

И приходится переписывать слова.

И те слова, которые она писала уже в тылу, скорее всего не понравились бы ее героям, ее пацанам!

У нее действительно появились ее пацаны, появился целый штат источников. Куча парней, и дядек, и даже мужжжчин. И все они ей симпатизировали.

И все ждали! Радовались ее появлению. Собирали материалы для нее.  Берегли какие-то вкусняшки: "Оля приехала, давай свою заначку" - и прижимистый повар доставал последнюю пачку чаю с чабрецом.

Она научилась делать уместные подарки. Всегда возила с собой. Сигареты. Чай. Печенье. Носки. Мыло. Зелёные таблетки от головы. Сиропы от кашля . Свечи от геморроя. Пластыри. Перчатки. Карамельки леденцы.

Она им тоже радовалась. И гордилась тем, что ее так принимают. Как прессу, как парня, как весточку с земли.

И совсем чуть-чуть женского. "Саня,  подвинься, девушку посадим? Малой, дай даме кружку для гостей..."

Было в этих коллективах что-то мужественное, с большой буквы М!  Чисто мужское, не разбавленное ни бытовой склокой, ни бабским присутствием, ни офисной субординацией. . Что-то правильное.

Мужики были мужиками, братьями, и друг за друга, и в разведку! не бодались по пустякам, не мерились письками.  Это было удивительно!

Такого гармоничного взаимодействия Оля не видела на гражданке нигде. Ну, может, в танцах... Ну, да, в танцах. Все отрепетировано. Всё заранее продумано,  согласовано. Каждый на своем месте. Каждый держит строй, рисунок, роль, знает движения, умеет встроиться. И в быту, и в бою. 

Сама она не бывала. Смотрела записи из боя. И это было так дерзко! Так страшно! И так блестяще!

Этот смущённо улыбающийся Малой позавчера закинул в окно врага девяти килограммовую мину. Девяти! килограммовую! мину! вот так - с руки! Дискобол!

И потом ещё три минуты бежал, как Гермес - просто летел,  чтобы не попасть под обломки складывающейся пятиэтажки.

А Саня вел его с коптера всю длинную дорогу и туда, и обратно. "Беги, Малой, беги! Стой! Стой! Теперь налево, левее,  ещё левее, в тот проход за дерево, да , сюда , молодец, слева какая-то движуха, спрячься пока..."

В быту  потом отблески этого взаимодействия сохранялись в виде добродушного подтрунивания, снисхождения, медвежьего дружелюбия.

И тут такая пресса приезжает!  Зритель. Интересуется! Гордость! И за себя, и за товарища! Узна-а-ают!
Одо-о-обрят!
Похва-а-алят! 
Кто-то может и восхитится! Оля все это понимала, типа " Ну как? клёво мы выступили?!"

Ну и в третью очередь уже - девушка.

Было несколько мужчин, которые ее прям... Хотели? Вожделели? Ели глазами? Вот все это не то!!! То, но без негативной коннотации!

Например, этот Малой: краси-и-вый, высокий , сложен как бог! юный совсем, когда она приезжала, он так на нее смотрел, как на чудо какое-то! Немел, когда она к нему обращалась. Не понимал даже, что она говорит. И только смотрел, как она шевелит губами.

Олю это смешило с одной стороны, с другой, это так волновало! Она потом уже на обратном пути все время возвращалась к этому взгляду.  Ей даже казалось, что она никому так не нравилась никогда, как этому мальчику!

Прям рассматривал! прямо детально! лицо, руки, шею, как она кружку держит, как конфету  разворачивает! Прямо как на торт!
 
Притом он смущался, старался  скрыть этот... эту свою страсть, что ли.  Отводил глаза. И даже ухаживать за ней боялся.

Мужики подтрунивали: 
- Артёмка, ты  под ноги смотри, а то убъешься ещё... И никто не узнает, какой у парня был конец! 

А парень был -  крутой штурмовик! Безбашенный! Такие позиции брал! А какие он видосы  для Оли снимал!

Погиб зимой. Товарища вытащил, а сам погиб.

Оля узнала месяца через два,   всю обратную дорогу оплакивала его. Как свою личную потерю. Прям всю дорогу плакала. Не могла остановить слезы. Все вспоминала этот взгляд... этот... как он  смотрел!...   от него сжималось сердце и поднималась температура,  давление и самооценка. Такой вот краткий дар любви... среди войны, среди потерь.

Ещё один  ее поклонник вообще не одобрял женщин на передке. С первого раза они поссорились из-за этого. В смысле, "куда ты лезешь, сопля!" И она с ним даже где-то согласилась. Потому что, ну да! не место! И генерал говорил то же самое.

Просто уже поздно! Уже она в это все вписалась. И теперь уже в тылу не могла. Уже хотелось про настоящих людей писать! А не эту всю светскую ерунду!

А дядька одобрил ее первый раз уже где-то через полгода. Когда в отпуск съездил и репортажи ее из телика посмотрел. "Ну ты, молодец! Не ожидал! Наш парень!"

Потом уже обнимать стал, крепко так, до хруста костей.

Этот сразу брал в оборот, как личную гостью,  отодвигал всех, оттирал буквально плечом! Вроде и на правах командира. И поняв, как она делает свои репортажи, давал такую ценную инфу!  Просто лучший! И вопросы задавал уместные. И вроде ухаживал так умеренно, руки по крайней не распускал. А все равно злил! А потом как-то спросил:

- После войны выйдешь за меня?

- Конечно, капитан! - ответила Оля не моргнув глазом.

А про себя подумала, "ты только доживи до Победы, капитан! А там у  тебя будет столько невест!"

Сама она так далеко не заглядывала. То, что далеко - знала точно, так ее генерал сказал. А он, к сожалению, в таких вещах не ошибался.

Ещё один ее поклонник служил адъютантом  у ее генерала. Никита. С ним она общалась чаще чем с самим генералом. Это с его подачи, у нее появился позывной. Булочка. Ну что к чему? Ну какая она булочка? Ну может только сиськи. Вон какая тощенькая, подтянутая! - думала Оля, глядя в зеркало. И сердилась.

Никита объяснял просто: Раз генерал батон, значит она кто? Не печенька же?
- А сам ты кто?
- А я коржик!
- Почему коржик тогда?
- Да фамилия у меня такая - Коржик.

С Никитой у них отношения были в целом теплые. Он относился к ней как к дочке шефа. И симпатизировал как дочке шефа. Хотя понимал, кто Оля для генерала.  И никогда не переходил черту. И Оле сначала было непонятно почему.

Она вроде поводов не подавала,  а может и подавала, потому что Никиту сложно было игнорить. Он был хорош! Красив, умён, толков, раз Андрей его так приблизил , и так давно держал при себе.

Вежлив, сдержан, такое достоинство. При этом так внимателен: "Тарищ генерал, совещание через сорок минут, чай готов,  машину для Оли задержать?"

Машину! Для Оли! Ах!

Он был на пару лет моложе нее. Как раз перед войной закончил училище.  В общем, конечно она его замечала. И он понимал, что она его замечает.

И у них даже пару раз случались такие накладки, когда генерал задерживался, и они просиживали по целому вечеру вдвоем. И он в какой-то  момент отрывал себя от посиделок такой:

"Ну всё, спокойной ночи, если Андрей Валерьевич позвонит, я предупрежу" И уходил.

С ним было хорошо. Интересно. Он много рассказывал. Любил. Такой остроумный! Обсудили уже всё: семью, учебу,  путешествия, мирную жизнь. Они ещё оба были сибиряки. Она из Тюмени. А он как и генерал - из Новосиба.

Генерал приехал уже под утро. Забрался к Оле  под одеяло. Уже голый и уже больше не дал спать. Никто не предупредил.

Оля потом спросила, почему он не ревнует ее к Никите. И тот все просто объяснил:

- Ну во-первых, я ему сказал, что не дай бог! - сгною в солдатах! - и легкомысленно засмеялся.

- А во-вторых? - Оле стало даже немножко обидно.

- А во-вторых, Олюшка,  он ещё лет десять назад выбрал армию. А как ты думала? Он с десяти лет в суворовском, потом в высшем войсковом. В академию пойдет! И я ему лучшие рекоменды! Ему важно! Думаешь, он тут , чтобы чай тебе подавать? Да хоть и мне! Он здесь опыт получает! И боевой в том числе! Он знаешь  какой стратег! Он думает, как военный. И очень умно думает, вырастет в большого военачальника. И из нас с тобой  он, конечно, выберет меня!

С тех пор Оля совсем по-другому стала смотреть на этого мальчика. И даже как-то раз назвала его на вы. Вырвалось.

Он посмотрел удивлённо, и как будто даже немного потеплел к ней. И несколько раз присылал сообщения типа: Коржик булочке: батон собирается на пикник. Согласуйте меню, что-то такое. Смешной!

Сам генерал звонил редко.

Теперь совсем редко. Объяснял при встрече, мол, бои.