Белый лист или письмо Татьяны глава первая

Все мужские стремления – от неустроенности жизни.
Счастливый мужчина не может быть творцом.
Саша Полунин


Глава первая

     Слепяще-белый снег. Он только что выпал, и потому еще не успел испачкаться от мерзких людских делишек, чего нельзя было сказать о двух грязно-непонятного цвета зданиях, в узком просвете между которыми шел Зарубин. Он шел, закрывая от ветра лицо жестким воротником рыже-коричневого тулупа, то есть - дубленки, купленной неделю назад на распродаже, и нещадно месил ногами чистейший пушистый снег, который с недоумением принимал его тяжелые ботинки. Обогнув растрескавшийся угол одного из бетонных монстров, Зарубин вышел на набережную.
     Темная вода Москвы-реки лениво отгоняла мысли о морозе, не давая льду сковать ее. Двое мальчишек развлекались тем, что бросали просоленный снег тротуара в чернильное полотно воды. Зарубин остановился на несколько мгновений, созерцая эту житейскую философию: стремление преуспеть там, где природа опустила руки, - и быстро свернул в узкую щель соседнего переулка. Немного попетляв там среди мрачных серо-розовых домов, он вышел в большой двор, окруженный четырьмя девятиэтажными зданиями. Кроме автомобилей, всех цветов радуги и всех известных логотипов, там был скрюченный коростой и жизненными невзгодами тополь и перевернутая детская каруселька, которую забыли разобрать на металлолом.
     Осмотревшись, Зарубин нырнул в один из подъездов, наводивший на мысль об инквизиции и средневековых темницах, и быстро взбежал на четвертый этаж.
     Звонок на все его притязания ответил только с третьего раза, воспроизведя нечто среднее между предсмертным хрипом загнанной лошади и восторженным мальчишеским посвистом.
     - Я выхожу из игры, Зайка, - сказал Зарубин открывшейся двери.
     - Заходи, - пробасила дверь, и, пропустив его в красноватые недра квартиры, плавно закрылась, снова встав на охрану частной собственности и личной жизни.
     Тотчас же быстро и бесшумно приоткрылась дверь напротив, откуда показался чей-то невыносимо сопевший нос, который, покрутившись в разные стороны, так же быстро скрылся за скорлупой двери, как и появился.
     - Я выхожу из игры, - тупо повторил Зарубин, прислонившись к внутренней стороне входной двери.
     - Ты бы разделся, что ли, - равнодушно сказал Зайка, отправляясь на кухню. – Тапочки в углу на коврике…
     - Как, уже тапочки? – сдавленно проговорил Зарубин, с перепуга запутавшись в клетчатом шарфе.
     Зайка обернулся, бросив на него печально-уничижительный взгляд.
     - М-да, - многозначительно сказал он и растворился в дверном проеме кухни.
     Когда-то Зайка был замечательным атлетом. В отряде ОМОНа он был первым по части мускулов и каратэ. Внешне это был типичный «громила»: высоченный и пуленепробиваемый. Бывало, стоило ему показаться в темном переулке эдак в двенадцатом часу ночи – запоздалые прохожие распластывались по стенам, считая, что так они будут незаметнее, а юные хулиганы становились смирными овечками, если до этой метаморфозы не успевали ощутить себя спринтерами.
     Даже сейчас эта несколько расплывшаяся фигура с округлившимся животиком выглядела довольно внушительно. Впрочем, поджарым он никогда и не был. В отряде у него всегда были проблемы с бронежилетом. Если каким-то чудом и удавалось нацепить его на Зайку, то при первом же движении все разлеталось в пух и прах. Поэтому нынешнее положение дел, вернее, талии было просто гармоничным и последовательным продолжением дел прошлых.
     Вместе с Зайкой Зарубин прошел Афганистан. До сих пор он не понимал, как вышел живым из этого адского котла. Конечно, нервы сильно сдали после этого. Но только не у Зайки. Он продолжал оставаться спокойным и размеренным, как маятник часов. Даже когда у него потом под Грозным оторвало правую руку, он спокойно заметил, что ему очень повезло родиться левшой. С тех пор, то есть с января 1994 года, он жил в своей однокомнатной квартирке на Котельнической набережной, медленно, но уверенно прибавляя в весе и время от времени принимая темных и истеричных субъектов, вроде Зарубина. На что он существовал, для всех соседей оставалось загадкой.
     - Ну, что ты там притаился? – прогремело на кухне среди звона и стука посуды, шума миксера и шипения чайника. – Вторая дверь по коридору направо. Серый диван у окна. Газеты на телевизоре. Компьютер не трогать.
     Последняя фраза догнала Зарубина как раз в тот момент, когда он уже нажимал «Enter». Он резко одернул руку и отскочил в дальний угол крохотной комнатки, служившей хозяину квартиры и спальней, и столовой, и рабочим кабинетом, и черт знает чем еще. Царивший там художественный хаос свидетельствовал о занятости и разнообразных интересах Зайки: кипы каких-то документов, медицинская энциклопедия, уголовный кодекс, справочник химических реактивов, пособие по строительству русской бани и определитель насекомых – составляли только небольшую часть обстановки. Все остальное хранило хрупкое равновесие и вопреки закону земного притяжения держалось на поверхности стола, на телевизоре, на тумбочке, в протертом бордовом кресле, свисало с подоконника, едва не срывалось вниз вместе с этажеркой и грозило вывалиться из перегруженного книжного шкафа. В тот момент, когда Зарубин, отогнув краешек неубранной постели, усаживался на открывшееся серое пятно диванной обивки, в компьютере, откликнувшемся на его «Enter», что-то громко щелкнуло, и под резвые звуки канкана на экран выплыл портрет известного политического деятеля в не совсем приличной позе и уж с совсем неприличной подписью. Потом на ослепительно белом фоне появилось черное дуло пистолета, нацеленного на Зарубина, и чей-то металлический голос сказал: «Игра закончена, идиот».
     Пистолет выстрелил так реалистично, что у Зарубина, зажмурившегося от ужаса, бешено заколотилось сердце, и перехватило дыхание.
     - Любопытство – самый страшный грех, - мудро изрек Зайка, неожиданно появившийся на пороге с графином в руке. – Эта программа не для тебя, Шурик. По крайней мере, пока.
     Зарубин поднял на него измученные долгой бессонницей глаза.
     - Шутка, - мягко улыбнулся Зайка, заканчивая таинство компьютерной перезагрузки. – Я гляжу, ты совсем раскис.
     Зайка неторопливо разлил содержимое графина по стаканам, которые разыскал в небольшом бардачке за компьютером, и протянул один из них Зарубину.
     - Кофе? – спросил Зарубин неожиданно охрипшим голосом.
     - Коктейль Зайковского, - отозвался Зайка. – Кофе, сгущенные сливки и водка. Неотложная помощь при упадке духа.
     Зарубин попробовал. Напиток, оказавшийся очень приятным на вкус, мягко растаял во рту и резко обжег горло. Когда стакан опустел, Зарубин почувствовал легкость и приятную теплоту, разлившуюся по всему телу. И если мир не стал таким светлым, как обещал Зайка, то он уже не был столь мрачным, как казалось Зарубину десять минут назад.
     Пока его гость наслаждался коктейлем, Зайковский, или просто Зайка, как привыкли называть его еще с Афгана, скинул со стула бумаги, которые разлетелись белым листопадом по всей комнате, поставил его спинкой к Зарубину и уселся верхом.
     - Хорошего помаленьку, - заметил Зайковский, забирая пустой стакан из рук Зарубина. – А теперь выкладывай, какая муха тебя укусила.
     - Я не могу так больше, - выпалил тот. – Они убьют меня, как Светку!
     - А кто тебе сказал, что Светку убили? – спокойно возразил Зайка, пробуя содержимое своего стакана.
     - Я сам видел! – воскликнул Зарубин, сжимая голову руками.
     - Как ее убивали?.. – заинтересовался Зайковский, останавливая руку со стаканом на полпути к круглому гладко выбритому подбородку. – Эт-то что-т-то…
     - Н-нет, - немного смутился Зарубин. – Как ее убивали, я не видел…
     - А что ж ты тогда говоришь об убийстве? - разочарованно проговорил Зайка.
     - А как же это называется, если труп молодой женщины вылавливают в Яузе рано утром?! – Зарубин вскочил и сделал несколько шагов перед носом Зайки, который следил за ним из-под полуприкрытых век.
     Нужно сказать, что Зайка помимо наружности несколько обрюзгшего Геркулеса имел одну замечательную способность: холодный и гибкий ум, склонный к аналитическому мышлению. Он успел хорошо узнать людей со всеми их склонностями и слабостями, и мог заранее просчитать шаг практически любого знакомого. Или он мог рассказать о поступках человека неизвестного, основываясь на том, что было наверняка известно о его поступках предшествующих. Определенные государственные структуры, знавшие об этой его особенности, быстро взяли Зайковского на заметку и при каждом удобном случае не считали зазорным обращаться к нему за помощью.
     - Как же это называется?! – повторил свой вопрос Зарубин, так как Зайка продолжал молчать.
     - Суицид на почве алкогольного опьянения, - отозвался тот.
     - Это смешно! – Зарубин воздел руки к осыпающейся штукатурке потолка. – Суицид! Ха! – он пробормотал что-то неразборчивое себе под нос, но, видимо, Зайка понял, что это было, так как его брови недвусмысленно выгнулись, а в стальных глазах на мгновение мелькнул насмешливо-лукавый огонек. – Что понимает эта тупоголовая милиция, кроме необходимости объяснить то, что объяснению не подлежит!..
     - Ну, хорошо, - перебил его Зайковский. – А ты, как ты можешь доказать несостоятельность милицейского отчета?..
     - Я видел… - Зарубин нагнулся к самому лицу невозмутимого собеседника. – Той ночью я видел ее в последний раз. Она разговаривала с каким-то кавказцем около задней двери фруктового магазинчика «Фэнтази» на Рублевке. Я сначала думал, что они целуются. Но потом я понял: они ругались. Она что-то разъяренно говорила, а он равнодушно слушал, собираясь уйти. Потом она что-то такое сказала, что кавказец оживился и схватил ее за руку. Она вырвалась, ударила его по губам и, шатаясь, пошла прочь. Он, кажется, хотел ее догнать, но потом что-то крикнул ей вслед, сделал неприличный жест…
     - Какой? – уточнил Зайка.
     - Ну, что-то вроде… - Зарубин попытался что-то воспроизвести руками, и это вполне удовлетворило Зайку.
     - А что потом? – спросил тот.
     - Потом он вернулся в магазинчик.
     - А ты не пытался догнать Светку?
     - Нет… Я был слишком далеко. К тому же, я подумал, что это ее личные дела, и мое вмешательство было бы… неуместным.
     - Ага, значит, струсил, - констатировал Зайка, разливая остатки коктейля. – А о чем они спорили?..
     - Я же сказал, что был слишком далеко и не разобрал, - с досадой проговорил Зарубин, беря дрожащими руками стакан.
     - А может, это вовсе не Светка была? – предположил Зайка. – Рублевка от Яузы не так уж близко… А ей ведь еще и утонуть надо было успеть…
     - Послушай, я был уверен, что это была она! И я уверен, что ее убили! Ну, с чего бы ей вдруг топиться? К тому же, неизвестно, действительно ли она утонула…
     - Тогда я тебе вот что скажу, - Зайка поставил на тумбочку полупустой стакан и переместился вместе со стулом по направлению к книжному шкафу. – У меня здесь есть… Где же она? А… вот, - он вытащил несколько отпечатанных на компьютере листов. – У меня здесь копия протокола вскрытия. В причине смерти сомневаться не приходится: здесь ясно сказано – утопление. Никаких особенных телесных повреждений не отмечено, кроме царапины на затылке…
     - Это ее ударили! – подал голос Зарубин.
     - Точно также она могла удариться головой во время падения, - возразил Зайка, возвращаясь к бумагам. – Но вот что интересно. Здесь написано, что смерть наступила 27-го ноября. А ты утверждаешь, что видел ее 28-го. Как это может быть? А?
     Зарубин пожал плечами. Коктейль, которого он выпил уже два стакана, стал действовать несколько отупляюще. Потянуло в сон.
     - Ты не мог ее видеть. Ты ошибся, - с ударением произнес Зайка.
     - Нет, - упрямо качнул головой Зарубин. – Если кто и ошибается, так только эти любители свежих трупов!
     - Но в отчете милиции сказано, что на теле были обнаружены документы на имя Светланы Эдуардовны Кораль, 1976 г. рождения, проживающей в городе Москве по адресу… - продолжал гнуть свою линию Зайка. – Не будешь же ты спорить с паспортом?
     - Ха! – пьяно усмехнулся Зарубин. – Паспорт! Да врут они все! Ха! Да она потеряла его неделю назад!
     Зайковский тихо присвистнул и с любопытством посмотрел на Зарубина.
     - Может быть, она успела получить новый паспорт? – осторожно спросил он.
     - Об этом стало бы известно всему городу! – заявил Зарубин.
     - Значит, она нашла его? – не унимался тот.
     Зарубин посмотрел на него с пьяным превосходством и хмыкнул.
     - А как же опознание? – тихим, как дыхание, голосом спросил Зайковский, тучей надвигаясь на Зарубина. – Ее опознал хозяин магазина, где она работала, и продавщицы…
     Зарубин махнул рукой.
     - Никуда они не ходили. Подписали какую-то бумажку и все. Пойдут они в морг! Как же! – Зарубин развалился на диване и закинул ногу на ногу.
     - А тебе-то откуда это известно? – Зайковский смотрел на него с неподдающимся описанию и, тем более, определению выражением. – И почему, если ты это знал, ты морочил мне все это время голову разговорами об убийстве, которого не было! Сам знал, что его не было, а распустил тут нюни и… - невозмутимый Зайковский завершил столь бурную тираду не менее бурными определениями в адрес Зарубина, который явно не понимал, в чем дело…
     - Зайка, миленький, - захныкал он. – Я не знаю… Я ничего не знаю… Помоги мне… Они убьют меня… как Светку…
     Он закрыл руками лицо и продолжал бормотать: «они убьют меня», раскачиваясь из стороны в сторону. Зайковский не стал прерывать эту бурю пьяных эмоций, терпеливо ожидая, когда она себя исчерпает.
     Он знал Зарубина довольно хорошо. Когда у того возникли материальные затруднения, он пристроил его наблюдателем за сетью магазинчиков «Фэнтази». Кажется, у какого-то умного начальника возникли подозрения относительно чистоты и невинности этой фруктовой фирмы. А Зарубин был довольно сообразительным малым по этой части. Возможно, он что-то уже разузнал, но странная история со старшей продавщицей отдела цитрусовых Светланой Кораль каким-то образом помешала ему. Может быть, Светка была замешана в чем-то, что могло неприятно отразиться на Зарубине? Едва ли. Продавщицы в «Фэнтази» ничем не отличались от таковых в любом другом магазине, то есть, были болтливы, глупы и несведущи. Но что тогда могло довести Зарубина до истерики? Неразделенная любовь? Ревность? - «Глупости! – фыркнул про себя Зайковский. – Эта стерва могла возбудить разве что мазохиста!» - но что-то должно же было случиться?! Светка исчезла. Нашли женский труп. Признали, что это ее тело. Зарубин уверен, что Светку убили, хотя сам же опровергает все возможные доказательства этого. И откуда эта неврастения?
     - Погоди реветь, ты меня затопишь, - растормошил Зайковский своего неуравновешенного гостя. – Шурик, объясни, зачем ты пришел? А? Ты меня слышишь?
     Зарубин встрепенулся и попытался взять себя в руки. Кажется, он уже хотел что-то сказать, но в последний момент опять закрыл лицо руками и что-то забормотал.
     Зайковский схватил его за шкирку и поволок в ванную. Засунув голову Зарубина под поток ледяной воды, он невозмутимо держал его в таком положении до тех пор, пока тот не заговорил вполне членораздельно.
     - Да ты что, рехнулся совсем?! – заорал тот, освободившись наконец из железных Зайкиных объятий. – Я же захлебнуться могу!!!
     - Откачаем, - пообещал Зайковский, нещадно натирая его лицо щетинистым махровым полотенцем. – Ну и рожа у тебя…
     - А на себя-то посмотри! – огрызнулся Зарубин, ища опору у засаленных обоев коридорчика.
     - Я, по крайней мере, не напиваюсь до чертиков, - спокойно ответил Зайковский. – Выкладывай, что у тебя за душой и катись-ка отсюда к…!
     Зарубин виновато потоптался на месте и достал из-за пазухи помятый конверт.
     - Я получил его по почте, - сказал он. – Посмотри, что внутри.
     Зайковский повертел в руках конверт. Бросил взгляд на адрес Зарубина, написанный черными чернилами. Буквы были красивые и ровные, но понять, что написано, было нелегко. На марке красовалась Конституция РФ. Дата отправления – первое декабря. Почтового штампа не было. Обратного адреса тоже. Конверт уже был вскрыт: Зарубин отрезал тонкую полоску с одного края. Внутри оказался сложенный вчетверо белый лист бумаги. Абсолютно белый. Без единого чернильного пятнышка. Без единой карандашной отметки.
     Зайковский понюхал бумагу, слегка помял уголок и даже лизнул его кончиком языка. Лист был самый обыкновенный. В меру гладкий, в меру шероховатый, с приятным бумажным запахом. Такие листы обычно продают по 70 рублей за 500 штук.
     - Т-так, - сказал Зайка и потащил Зарубина на кухню.
     Там после серии странных опытов: прогревания над пламенем газовой плиты, испытания какой-то странной жидкостью, просматривания на дневном свету и измерения уровня радиации – Зайковский вынес решение:
     - Здесь ничего нет. Он чист.
     - Но что это может значить? – спросил Зарубин, вновь разволновавшись.
     - А вот это я так сразу не скажу, - задумчиво проговорил Зайка. – Знаком тебе почерк на конверте?
     Зарубин неопределенно развел руками.
     - Эт-то что-т-то, - сказал Зайка, энергично потирая подбородок. – Кто-нибудь знает, что ты пришел ко мне?
     Зарубин опять развел руками.
     - Хвоста я за собой не видел, - сказал он.
     - А ничего необычного ты не замечал за последнюю неделю?
     - Нет. Кроме этого письма – ничего.
     - Т-так… Знаешь, что?
     - Что?
     - Позвони мне завтра утром часов в десять. Может быть, я что-то надумаю. Хотя чего-то определенного обещать не могу… А письмо пока оставь у меня. Я хочу еще кое-что проверить. Ничего, если я его немного потерзаю?
     - Делай с ним, что хочешь, - сказал Зарубин. – Только… Скажи, это связано со Светкой?
     - Я знаю об этом не больше твоего, - спокойно сказал Зайка, убирая письмо в зеленую пластиковую папку. – А ты думаешь?..
     - Я не знаю. Мне почему-то показалось…
     - Тебе все время что-то кажется, - хлопнул его по плечу Зайка. – Смотри, а то мигом вылетишь с работы, если будешь дрожать, как лист… Ну, ладно. Я с тобой тут заболтался, а у меня дел невпроворот. Не забудь позвонить мне.
     Зарубин сам не заметил, как оказался на улице. В лиловых сумерках привычно мерцали огни набережной, отраженные глянцевой мозаикой Москвы-реки. Крупный снег лениво опускался на грязный асфальт, стараясь прикрыть чьи-то неуклюжие следы.
     Зарубин медленно дошел до станции метро «Таганская». Проходя мимо крохотной церквушки, он остановился послушать пение. Какой-то мужской голос постоянно выбивался из плавного течения мелодии, отчего вся композиция звучала фальшиво.
Действие ледяного душа стало проходить, и до дома Зарубин добрался совершенно разбитый и вконец отупевший. Не раздеваясь, он повалился на софу и мгновенно уснул, ворочаясь с боку на бок и бормоча что-то себе под нос.
     Завтра все пройдет. Завтра… Завтра… Завтра…


продолжение: http://proza.ru/2025/02/05/1721