Девушка по имени Зима

Девушка по имени Зима
Зимний вечер 3973 года. Такая удивительно приятная снежная погода. На улицах – никого, снег настолько густой, что кажется, все исчезнет, последние черточки реальности, и Зима, так она себя называла, очутится в душной от снега, космической пустоте. Зима видела все сверху, и как-бы из будущего: из космоса все это выглядело таким сказочным, особенно этот леденечный огонек в оконце деревянного дома. Старушке, которая здесь живет – триста лет, она помнит какую-то черную немочь и голодные бунты, она помнит талоны на детей и образование, войны клонов и какого-то усатого диктатора. У нее много кошек, гибких и  текучих как ртуть.
Зиме идти почти на самую окраину Ойкумены.  Почему Зима поселилась там понятно: жилье в весенних и летних районах, а так же юношеских и детских доступно только богачам. Только чиновники и буржуа могут просыпаться с лучами летнего солнца и слушать пение птиц. Только для них дни тянутся бесконечно, и только они могут быть бесконечно счастливы. Конечно, до тех пор, пока они платежеспособны. Зима даже не надеется, что когда-нибудь сможет ощутить на своей коже солнечное тепло.
 Зима смирилась, потому что, таких как она – тысячи. Она носит специальные темные очки, так  как она потихоньку теряет зрение. Глаза у Зимы – узенькие и красные. Это ничего, думает Зима, она привыкла к темноте и снежным хлопьям, ей иногда кажется, что никакой атмосферы нет, что космос соприкасается непосредственно с тротуаром, что это не снег, а космические пылинки, несутся навстречу.
Зима относится к пятой категории землян, а всего их на земле семь. Это не так уж плохо, через каких-нибудь пять реинкарнаций, Зиме удастся соединить в себе всеобъемлющее знание землян и стать одним из семисот членов Всеобщей космической ассоциации. На тот момент у Зимы будет выпуклый дельфиний лоб и глазки дауна, голос будет ультразвуковой, так как рядовые категории землян не должные улавливать ни слова из решений Всеобщей космической ассоциации. Ее резиденция будет в лучших заповедных зонах Сириуса, на Мысе Космического Разума, каждый вечер она будет наслаждаться морскими закатами. Ходить по теплому полу в мягких тапочках, есть настоящую пищу и слушать музыку.
А пока Зима имеет то, что имеет: комнату-шкаф в общежитии имени звездных коммунаров, где ютятся люди пятой, шестой и седьмой категории. Ее родители относились к четвертой категории и дали Зиме хорошее, гуманитарное образование. Это было очень рискованно, так как воспринять этот вид образования было все равно, что переболеть всеми вирусными заболеваниями сразу. Зима подхватила вирус, и ее поставили на учет: дорога к работам четвертой категории была навсегда закрыта для нее. Зима долго скиталась по окраинам Ойкумены, не желая смириться.
 Без работы, без семьи и без дома, она была на грани ухода в Ускоритель. Наконец, по случайному лазерному объявлению – она обратилась в мелкую контору по изготовлению дешевых снов. Нет, ее не могли взять разработчицей сюжетов и сновидческих технологий, это работа была для людей четвертой категории, но ее взяли в техперсонал, и ежедневно она должна была промывать стеклянные капсюли для специальных химикатов. Изо дня в день, Зима отправлялась делать свою работу, чтобы хоть краем глаза увидеть тех, кто занимается высокотехнологичными вещами по изготовлению дешевых снов. Дешевые сны предназначались для пролетарского слоя населения – пятой-седьмой категорий, дабы возместить им то, что они недополучали в реальности. Некоторые бедолаги совсем бросали бодрствовать, поедая горстями сонные пилюли, но вместо вечного радужного сна, получали лишь очередной оборот колеса сансары.
Преимущество этой работы было и в том, что иногда Зиму использовали как курьера – посылали с каким-нибудь законсервированным монстром в капсюле – в дневной район города. Там было светло, какое-нибудь декабрьское среднеевропейское утро, теплый снег, и тишина, ветки деревьев – в снежной глазури, засахаренные ветки кустарника, трава торчащая из под снежного сахарного песка. Было на удивление тихо, так что с легкостью читались мысли прохожих, и не только мысли: считывались их воспоминанья, истории болезней, энергетических повреждений, цепочки предыдущих и последующих реинкарнаций, остатки утренних снов – и все это в густом желе коллективного бессознательного.
Зима, оказываясь по курьерскому пропуску в дневном районе,  совершала правонарушение: на углу улицы ее ждал замаскированный под торговца лакомствами  дилер, который за пару краденых пилюль сна,   с помощью хитрой машинки  менял ступень допуска на магнитной карточке Зимы. И теперь у Зимы было несколько часов полной свободы перемещения по району, как у обладателя четвертой категории. Она щурилась на свет, теплый, как молоко, заходила в магазины, глазела на прилавки с разной диковинной вкуснятиной. А потом ноги сами несли ее по ностальгически кривой улочке, прямо к ветхому залатанному домику на самой окраине.
Зима проходила через палисадник, заваленный белым снегом, пытаясь изо всех сил запомнить эти смородиновые кусты, ветки черемухи, малину.Это было совершенно бессмысленно, так как  память у людей ее категории ежедневно подвергалась обработке, то есть всюду были вмонтированы приборы считывания и стирания “лишней” памяти. Принято было считать, что это делает людей счастливее. Но Зима так не считала. Она все время упражнялась в запоминании, она постоянно вела записи, изыскивала новые способы хранения информации. Она выдумывала особые шифры, которые не поддавались считыванию никакими приборами. При этом она знала, что наука не стоит на месте, что назавтра ее могут заставить забыть все, что она знала, чтобы сделать ее идеальной мойщицей капсюлей.
Тот, кто распахивал дверь, помнил ее имя. Он произносил его так вкусно, как будто это было не имя, а барбарисовый леденец. Зима следовала за ним в темь коридорную,  и пока он что—то рассказывал голосом нежным, как у пророка, Зима удивлялась: откуда она помнит все это: эти чудесные быстрые зрачки, чудесный чай в стаканах,  свет настольной лампы. Где я, спохватывалась она, —  у какого-то средневекового мечтателя, внутри дирижабля, мир так прекрасен, мы плывем над пейзажами да Винчи, на спутнике ночной колпак, глаза блестят, как серебряные ложки, “на серебряной ложке протянутых глаз, нам протянуто море….”, и от нашего дирижабля прозрачная овальная тень, и все горожане на круглой площади смотрят на нас, прикрыв глаза тыльной стороной ладони, где я, где я, пугается Зима, надо идти, надо идти.
Ее провожают до калитки, и на прощанье говорят какую-то вещь, которую очень хочется запомнить, потому что это горячо и больно.