Сна видения. Второе

Почему я раньше этого не делал?

Интересное занятие, оказывается. Захватывает, пленит, возбуждает, подсаживает тебя на любопытства голод, торопит после работы домой, отвлекает от всякой назойливой ерунды. Ничего не стоит карману, но заслуживает внимания.

Раньше я нетерпимо относился к зиме:  редкое солнце, царствующая тьма, хронические морозы, сухой кашель, закоченелый ум. Всё же самое тяжелое — надоедающая темень. Изредка свет, тьма — постоянно. Раньше.

Никогда не был внимателен к окружающим, не тем, что близки, но тем, что случайны. Стандартная схема, всегда одна: привет-пока. Я вам неинтересен, вы неинтересны мне. Раньше.

Я всегда задергивал шторы, хотя скрывать нечего, нечего таить. Тайн не имею. Не имел.

Тяжёлый понедельник. Однажды. Тягостен не томлением тела, тяжёл чугунной головой. Где взять лёгкости, воздуха, чтобы вес мыслей убавить. Телевизор? Наскучил. Телефон? Опротивел, музыку не хочется слушать, фильмы нет желания смотреть.
Башка болванкой свинца мнет подушку, тело слизью разливается по дивану. Сна нет. Обидная нестыковка: лучшее сейчас — спать, но спать не хочется. Совсем. Сука! Ничего не хочется. Подхожу к окну, надеясь отвлечься, набраться простора, разгрузить ум. Отвлекаюсь.

Дом напротив: почему раньше внимания не обращал? Десяток шоу, но не с этим бездарным, пошлым, постановочным дерьмом, как по телику, а настоящие. Жизнь как она есть и пульт не нужен.

Стоило ли начинать эту игру?

20 этажей, 20 линий окон, в каждом по 5 "телевизоров", итого — 100 экранов. Не все, разумеется, доступны взгляду, но 4 ряда, не самых верхних, с 17-го по 14-й, точно мои. Я сам на 17-м. Начнём. Откуда? Слева направо, сверху вниз. Как учили в школе. Подглядывать не учили.

Первое окно — минус. Зашторено — раз, тёмное — два. Спать ещё рано, значит дома никого. Окно, что правее, тоже этой квартиры. Минус два. Центральная часть тянется широкой полосой просторных лоджий. Вот, как раз, отворяется дверь, к открытому окну лоджии подходит дамочка, в потерявшей цвет футболке с длинным рукавом. Утерян цвет у обеих. Она лет 50-ти. Не футболка, я про женщину. Конечно. Вышла покурить. На свежем воздухе. Ха. Как там у одного автора:

Я выхожу из дома,
Чтоб свежести вкусить,
Чтоб неба вдохнуть полной грудью,
А кто-то — покурить.

Дымок пытается крутиться в кудри, подражая прическе хозяйки. Лёгкий ветерок против, сдувает белую нить влево, в окна тех, кого нет дома. Оно и к лучшему, для них. Тут всё ясно, тут неинтересно, пять минут и скроется за двойной оградой из оконных рам.

Дальше еду, беру прицел правее. Два окна, живых светом, тоже одной квартиры. Но тут, похоже, все дома. Всё как на ладони, шторы не задернуты, тюль преступно просвечивает. Сумерки наступают, вынуждают жечь электричество, оголяют нутро жилища. Мои лампы электричеством не возбуждены, поддерживают темноту, поэтому меня снаружи не видно, хоть голым бегай по квартире. Да, хотел бы я на такое посмотреть. Да не дай бог!

Итак, все дома: она на кухне, он на диване. Она забавляется с тестом, он тягает пульт. Вот, повернул голову к кухне, похоже что-то просит. Она идёт, несёт. Чай, а может что и покрепче. Ужин в процессе ещё, что-то простое, для аппетита. Хотя видно, что аппетитом не обделен, пузо такое, что... Интересно, он когда ноги свои видел в последний раз... и не только ноги. Но удобно, имеется некая практичность: кружку на округлость живота водрузил. Вот оно для чего, вот почему "пивной живот".
Жёнушка вернулась на кухню, возвратилась к тесту, мнёт его резким движением, похоже, что зла. Далековато, конечно, видно плохо, но, похоже, бубнит под нос. У мженька за стенкой полный порядок, по телевизору передача какая-то идёт. Экран большой, поэтому крупные планы можно разобрать. Вот, Гагарин, по-моему, промелькнул. Апрель,точно. Ладно, здесь тоже всё ясно, из перспектив только пирожки или что там у них на вечернюю трапезу.

Еду дальше, спускаюсь ниже.

16-й этаж, крайние левые окна. В одном, наполовину зашторенном, бабушка, седая, как снежное покрывало февраля, в широкополом халате, смотрит телевизор. Нет, не смотрит, пытается, тычет пульт, но, видимо, не выходит включить или переключить. Вот входит женщина, помладше. Недовольная, ругается, пасть широко разувает. Орёт местами. Дочь поди? Разница, навскидку, как раз 20-30 годков. Но если так, что так на мать орать? Да если и не мать. Не, на такое тошно смотреть. Переключаю окно.

Лоджия 16-го пустует.

Крайние окна: открыты, шторки наружу, ветер слегка их колышет, словно подолы двух роскошных платьев. Так то прохладно на улице для такой вентиляции, не май ещё даже, батареи теплом расточительно пышат. Пусть, хозяин — барин. Но интересно почему?

Так, тут кто-то без очереди решил внимание моё украсть. На 15-м, крайние левые окна: зажигается яркий свет, появляется парочка молодая. Какие-то очень активные для конца рабочего дня. А, понятно. Берёт её за талию, как большой букет цветов, притягивает к себе, целует в шею. Она откидывает голову в сторону и вверх слегка. Чёрт возьми, не в ту сторону, в мою! Нет, меня не увидеть. Невозможно. Мягко отстраняется от любовника, подходит к окну, задергивает алую штору. Свет лишь слегка пробивается сквозь плотное полотно. Недолго. Гаснет. Эх.

Вернулся к 16-му на чуть-чуть: тёткина пасть похоже и не закрывалась, пока я был интимной сценой увлечён. Ох, подарил же господь дочку.

Прервусь, однако, на рекламу. Отхожу от окна, открываю холодильник. Ну, кто тут у нас самый яркий? Напитки, сладости или что покрепче. Покрепче? Вот, орех грецкий, в скорлупе, например. Ха!

Наблюдаю богатое изобилие морозного чрева и слышу музыку вдруг, а ощущение, что всё это время она фоном играла, оставаясь неприметной. Ранее неприметна, но всё громче и громче. Сначала ноги сдаются, начинают отбивать ритм. Вот волна поднимается вверх, таз включается, плечи, руки, голова. Танцую. В комнате светло вдруг становится, потому что окно моё растёт, увеличивается, полностью замещает стену. Я, в танце подхожу к окну, но на улице темень. Лишь окна, все что есть, напротив, — светятся белыми прямоугольниками. В каждом из которых наблюдаю тёмный контур. В каждом!

Только мрачные, пугающие чернотой, силуэты, без лиц. Ни единого лица, но знаю — все смотрят. Танцую ещё активнее, потому что музыка все громче, потому что более не хозяин я себе. Мне не нравится это представление, не хочу я его. Шторы не задернуть — нет более штор и окно продолжает расти. Мне некуда спрятаться — остались только голая комната и огромное окно. Черт возьми! Я тоже обнажён. Как же это стремно, хоть и страшит не наготы стыд, а абсолютная незащищенность перед этим миром. Страх, нет, ужас посещает меня, когда понимаю, что каждый из моих зрителей улыбается. Не могу видеть, только чувствую. Чувствую — черноту. Кричу.

Просыпаюсь. Кричу. Картинка сна не сразу исчезает, исчезает всё же. Сон. Паршивый. Одеяло успокаивает теплом, влажная подушка обнимает затылок, холодильник еле слышно гудит. За окном поднимается пока ещё не сильно высокое апрельское солнце. Старается пробиться сквозь плотные алые шторы, в общем-то, небольшого окна.

Рядом спит она.