Кощей, пока ещё Бессмертный

Мы всё же добрались до вершины. Это было трудное восхождение. По всем правилам мы обязаны были повернуть назад. Сойти с маршрута. И, если бы восхождение было официальным, по всем правилам, мы бы так и сделали. Но когда все в возрасте заполтосов; дома жены, дети и внуки; важная, денежная, привычная, но уже и опостылевшая работа — а тут запахло молодостью. Последним шансом.

И пофиг, что по здоровью не тянем, у каждого в штурмовом лагере свой врач. Пофиг, что это стоит немногим меньше, чем билет на ракету Илона Маска. Ведь запахло — молодостью! Тот самый Чертов Клык, который в число пятитысячников на три метра не вписался, но на хоженом вдоль и поперек Кавказе эта вершина и до сих пор считается непокоренной!

И вот мы здесь. Петя, пряча под очками слепые от кровоизлияния глаза, втягивает за страховку на вершину хрипящего от недостатка кислорода Генку, Серёга сматывает страховку, а я разворачиваюсь и вижу пирамиду. Под такой обычно оставляют записки альпинисты. Ну и забрать предыдущую, оставить свою — подтверждение восхождения. Но ведь Чертов Клык — непроходимый? Так и не покорён — какая к дьяволу пирамида, какие, к монахам, записки?

Ветер, сильный ветер, зализывает слежавшийся снег фирна до состояния стекла, катка для конькобежцев. Не иду, практически ползу к пирамиде, ещё чуть-чуть и придется зарубаться ледорубом, как при восхождении на крутизну ледника. Сзади Серёга увидел, понял, чего это я, и начинает по-чуть-чуть выдавать не до конца смотанную страховку. И правильно, по такой скользоте, при таком ветре сдует-унесёт за милую душу. Вся надежда на него.

Вот и пара метров всего до пирамиды, кажется, упади в полный рост на фирн — как раз руками достанешь. Но самое скользкое место, блестяще-белый прежде лёд тут становится иссиня-черным. Нет, поскользнусь, унесет! Тогда делаю так: выбираю страховку, делаю из нее петлю, позволяю телу упасть, а ветру понести мимо пирамиды. И набрасываю петлю на пирамиду, и выбираю слабину вместе с Серёгой. И вот уже рядом, и в нижние камни пирамиды можно вцепиться зубами. А Серёга организует проход по нашей страховке второй двойки: с радостным ойком по льду скользит пузо-боком Генка, руки заранее занесли ледоруб, чтоб воткнуться в пирамиду. Потом пойдет Серёга, а завершит Петя, уже с верхней страховкой, точней, не сверху, а от пирамиды.

Разворачиваюсь к пирамиде ногами, втыкаю кошки в лёд, готовлю упор, чтоб остановить Генку. Получилось: пропоров бочину пуховой куртки о клыки кошек, Генка остановился, воткнул ледоруб в вершину пирамиды и организовал на нем точку страховки. И пока Серёга готовится перейти к нам, ещё не на "усах", но уже на верхней страховке, аккуратно отползаю вбок. И засовываю руку в глубь пирамиды, ищу записку.

Ба, да их тут несколько! Достаю пенал, потом смятую кружку, плоскую бутылку из-под виски, гильзу от мелкокалиберного снаряда, кусок шланга от противогаза... Это не все, там ещё есть, но даже это нонсенс: ведь положив свою, предыдущую записку ты должен забрать! И с трепетом заглядываю внутрь, читаю прежде всего даты записок. Внутри кружки — 1942, командир Красной Армии; в пенале 1941, по-немецки. В бутылке из-под виски арабская вязь, дата, наверное, от какого-то другого исчисления: если от Рождества Христова, это ещё не наступило. А в шланге от противогаза вообще запредельно: какой-то гибкий пластик, как перфолента с дырочками, но и с пупырышками, как для Брайля, и пупырышки все разные: кружки, чёрточки, загогулинки, шпеньки, да ещё и разноцветные .

Я просто офонарел, но сказать ничего не успел: пока я рассматривал, Генка принял Серёгу, и они вдвоем втащили на двух страховочных, на усах, Петю. А Петя разогнался и всей грудью навалился на пирамиду рядом с Генкиным ледорубом. И сдвинул её в сторону. И под пирамидой обнаружилась ручка, как на допотопных холодильниках. Знаете, такой рычаг, его тянут вниз и на себя, и холодильник открывается? Вот Петя от удара о пирамиду отскользнул чуть назад, а Генка эту ручку взял и потянул. А дверца взяла и открылась.

И оттуда, конечно, вылезло. Все такое чёрное, вонючее, мне сначала показалось, с рогами. Вылезло и вдруг залопотало что-то по-тарабарски. И трое моих друзей вдруг вытянулись в полный рост, ручки на груди сложили и застыли. И заснули. А я полусижу на боку, руками записки мну, и на это чудо грязное зенки пялю. И понять ничего не могу. Тогда оно откашлялось и сказало по-русски:

— Мужик, ты, эй, слышь? Марок коллекцию в место на положь!

***

— Кощеем обычно меня звать привыкли, эльф по природе хоть я есть. Сид, Альв, эльф, нравится как выбирай. Я горный. Но не гордый. — мы сидели с Кощеем в его пещере и пили наш экспедиционный чай. На такой высоте кипение воды не даст температуры для заварки, потому в котелке, кроме воды, булькали три по ноль пять водки, джина и коньяка. Сахар в чай добавляли Кощеев, у него откуда-то его было пять мешков. Кстати, то, что я принял за рога, оказались уши. Снизу такие же, как у людей, разве что мочки толще и длинней. Сверху они торчали, как у кота. Только ещё огромней. И ещё он умел ими двигать. То есть сворачивать, как крылья летучей мыши, разворачивать и разворачивать в разные стороны. Сам-то Кощей был мелкий, не выше полутора метров. Вокруг нас длинными шеренгами уходили в даль фигуры: и спящих воинов, и альпинистов, и солдат, и бандитов, и вообще не пойми кого. В том числе и сорок три классических "серо-зеленых", инопланетян в скафандрах.

— Один как горец был я должен остаться, у нас всегда так. Тем паче ведь остальные эльфы в войне с людишками в потроха продулись, и с гномами союз не помог. И в свою вселенную улетели. Валинор? Не помню уже звать как. И с магией век от века все хуже и хуже. И злей и настырней все время людишки, не я уж, они мне всё пакостят злом. А я же, как горец, провидеть обязан, что в будущем миру несет гороскоп. Но эти людишки все лезут и лезут. Тогда я от них решил в горы сбежать.

— Здесь магия все же людишек кусает. Не был бы ты эльфом на четверть хотя бы, не смог бы не спать. Их много так лезет, что начал я даже коллекцию разных из них собирать.

— Но я все же горец, с тобою, как с эльфом, обязан сразиться. Неинтересно мне только оружие избрать самому, всё у меня уже было.

— Легенда про сфинкса с его загадками, она про тебя, я угадал?

— Да, было. Проиграл когда я, редкий случай.

— И про асаны йоги ты тоже всё знаешь?

— Тридцать пять тысяч, да, испытал их все я!

"Ну нифига себе у него полное собрание асан!" — я бы икнул, но очень погибать не хотелось.

— Тогда давай вспомним: про индусов говорят, мол они из себя чего-нибудь навыдумывают, а потом с этим лезут трахаться. Получится — в Камасутру, не получится — в йогу. Помнишь такое?

Подвыпивший эльф долго и радостно ржал:

— Не знал, но очень интересно!

— А йоги древности утверждали, что достигший вершин йоги и просветления способен в асане сделать всё, что угодно! Помнишь?

— Да, кажется!

— Значит, и трахаться тоже?

— Так, получается!

— И у тебя точно найдется тридцать пять тысяч спящих девственниц?

— Обижаешь! Конечно!

— Чтобы в каждой асане довести одну девственницу до полного удовлетворения?

— Это на битву задача будет? — грязнуля Кощей уже готов был подскочить и бежать.

— Подожди, ты Камасутру читал? Помнишь там в начале про начисто вымыться всюду, умастить тело маслами, а волосы духами, чтобы доставить полное удовлетворение? Не просто оргазм, а полное удовлетворение?

— Банщиков нужно сначала разбудить, ах да!

— И массажистов! И парфюмеров, и косметологов тоже!

— Интересная самая ведь будет битва эта!

— Только помни, все тридцать пять тысяч!

— Да, да!

— Я верю, что ты справишься! А я пока пойду? Пока я вниз спущусь, ты выиграв, на раз меня догонишь!

— Да, да!

— А если вдруг не сможешь, ты бессмертный, умирать тебе ни к чему!

— Да, да!

— Постой, пока ты не начал! Не мог бы сначала друзей моих разбудить? Вещей ведь много, один я не унесу!

***

Мы спешно удирали на дюльфере с Чертова Клыка. Над вершиной начиналась снежная буря, предвестница будущих осенних непогод. Друзья мои, наспех посвященные в события того, что они проспали, злобно и матерно комментировали произошедшее, но ни минуты лишней в царстве эльфячьего психа и извращенца провести не хотели. Бережливый и правильный Петя даже требовал бросать дюльферные верёвки, мол, хрен с ними, в штурмовом лагере запас ещё валом. А я про себя молился Богу, чтоб буря не накрыла штурмовой лагерь, чтобы оттуда смогли взлететь наши вертолёты. А Серёга с Генкой, ничуть меня не стесняясь, комментировали моё — и Кощеево — поведение:

— Нет, ты его, конечно, взял на слабО, в нормальной ситуации он бы ни за что на это не пошел!

— Ну не без этого...

— Да и виданное ли дело, тридцать пять тысяч девственниц, подряд!?

— Не завидуйте, сэр! Он же эльф, он Кощей, персонаж сказочный! Кому, как не ему, сказочные подвиги совершать?

— Только кажется мне, что сказочный он не персонаж, а долб@б! Мы же видели, он всех тридцать пять тысяч за раз разбудил! То есть свои подвиги ему придется совершать на их глазах! Тех, которые уже, и тех, которые ещё! А они будут завидовать и комментировать! Так что хрен ему удастся все тридцать пять тысяч удовлетворить полностью!

Я слушал пикировку друзей, пытаясь не замечать утолщения под одеждой всех троих, где, как я помнил, и "марки" — записки из пирамиды, и злато с каменьями из сокровищницы, и даже какие-то книги. И думал, что фиг бы его знает, может бы сработало, а может и нет. И не билась бы у меня в подсознании мысль "берегись, Кощей, недолго тебе быть бессмертным!". Если бы в алкогольный чаёк длинноухому я не вбухал весь пузырек клофелина. Ведь обиженные девы — это самое страшное оружие Господа, вспомните Библию!