Волчья луна

Он бежал без оглядки так быстро, как только мог, не замечая пронизывающего до костей холода, босые ноги, по колено увязающие в скрипучем, обжигающем снегу, как будто окатили кипятком. Остального тела он не чувствовал, словно его и не было вовсе, только глаза, почти ослепшие от сверкающей снежной белизны, ещё различали неясные тени, крадущиеся за ним.

В голове завис полный мрак, и нельзя было разглядеть его смутные, еле различимые, парящие в туманной дымке воспоминания. Но он не прекращал попыток достучаться до самого себя – он как будто раздвоился: ТОТ, что был прежде, и ДРУГОЙ – теперешний. Но совершенно не помнил ни того, ни другого, быть может, ОН – ещё и третий вариант его размножившегося «Я».

Он всё никак не мог свести концы с концами, пытаясь расставить их в возможном хронологическом порядке, при этом определённые даты вспыхивали прямо перед его мысленным взором, как выстрел, больно обжигая и без того слезящиеся глаза. Он старался не терять нить, развязывая неподдающиеся хитроумные узелки, будто нарочно завязанные так, что и не развязать. Но что-то было в этом плетении знакомое, что снова резкой болью отдавалось в голове, уплывая всё дальше и дальше. Но почему-то был уверен, что где-то там, на островке забвения, его с надеждой дожидается ОН - настоящий.

Всё началось в 1942 году, когда 14-летний мальчик, потерявший всю семью, пробираясь к партизанам, попал в немецкий плен. Голод, болезни, издевательства, казалось, полностью сломили его волю, он больше ничего не хотел, ни о чём не просил и ни на что не надеялся. Но при этом обладал необычайной живучестью, возможно, оттого, что мог выключать мозг в самые критические моменты.

Его, как и множество других детей, мучили холодом в 40-градусные морозы, морили голодом, заражали агрессивными инфекциями, после чего за разные временные промежутки погибли все, пока в бараке не остался он один, но как будто и не замечал этого.

Мысленно он построил себе тёплое гнёздышко, где и отогревался, отъедался, пока другие мучились от холода и голода. И там ему не страшны были никакие болезни, возбудители, словно от какого-то невидимого барьера, отскакивали от него, не задерживаясь в организме. Эта способность к самоисцелению, вероятно, данная мальчику от рождения и заинтересовала врачей из  "Аненербе" -  самой тайной организации Третьего Рейха, целью которой было выведение новой человеческой "породы".

Именно такой экземпляр и понадобился для жестоких извращённых опытов. Теперь мальчик жил в лаборатории в тепле и на трёхразовом калорийном питании. Лаборатория находилась где-то под землёй в секретном бункере. Маленький пленник был заперт в одном из многочисленных боксов с подопытными экземплярами и видел здесь только доктора и его помощника – ярых эсэсовцев. Они мучили его ежедневно – выкачали, наверное, литры крови, а ещё что-то вводили в вену и пристально наблюдали результаты. Мальчишка удовлетворял всем их требованиям, к тому же был послушным и равнодушным ко всему, что с ним творили, не реагируя даже на самые болезненные процедуры.

Однако эсэсовцев, привыкших к стенаниям своих подопытных, молчание этого странного экспериментального экземпляра очень бесило, и они прилагали все усилия, чтобы заставить его, наконец, кричать. Но так ничего и не добились, только взгляд маленького подопытного становился всё более отстранённым, как будто он выставил непроницаемую стену между собой и всем, что делалось вокруг, и первостепенной задачей спецов "Аненербе" было найти эту стену и подчинить своей воле. Но как они ни старались, достучаться до мальчишки никак не удавалось, он наглухо закрылся, из него невозможно было выдавить ни слова. С ним работали опытнейшие гипнологи и парапсихологи, но никто из них так и не смог ни разговорить мальчишку, ни пробиться сквозь, выставленную им на их пути стену.

Единственной отдушиной маленького пленника был щенок. Он не помнил, как и когда тот появился в его камере, но был этому очень рад и очень боялся, что щенка отберут или замучают до смерти, но мучители, казалось, в упор не видели его четвероногого друга. Дружок был ещё совсем маленьким и с трудом стоял на подгибающихся ножках. Еду они делили на двоих, щенок быстро набирал силы и, в конце концов, вымахал в огромного зверя, именно зверя, устрашающего вида волка. Чем старше тот становился, тем злее и кидался на каждого, кроме мальчика. Со временем  они с ним так сроднились, словно были одним целым.

Но однажды в полнолуние в январе в пору волчьей луны, ему приснилось, что Дружок совсем взбесился, повалил его и больно укусил за руку. А когда проснулся, обнаружил еле заметный шрам на правом запястье, и давно забыл о нём, пока не оказался здесь – на бескрайнем заснеженном поле.

Абсолютно голый, опустошённый, полностью лишённый сил, он еле передвигал онемевшие ноги, его клонило в сон… Несмотря на пронизывающий холод, внутри у него всё нестерпимо горело.

И тут заметил, что за ним тянется кровавый след, а оглянувшись, замер в оцепенении – вокруг, на обагрённом кровью снегу, валялись человеческие части тела. Этот ужас отозвался неприятной ноющей болью в области запястья, он машинально взглянул и с содроганием увидел на месте того самого непонятно откуда взявшегося шрама рану – рванную, кровоточащую, воспалённую, на глазах покрывающуюся густым волосяным покровом.

Он стоял обалдевший, обхватив голову руками, крепко зажмурившись, как будто это могло помочь ему избавиться от ужасающего видения. А когда с трудом разлепил тяжёлые веки – видение действительно исчезло, снежный покров вокруг снова сиял ослепительной белизной. Окровавленной раны также не было и в помине, кроме, всего того же еле заметного рубчика на правой кисти.

"Что это, бред? Я… сошёл с ума?" И тут услышал тяжёлое дыхание прямо за спиной, не оглядываясь, понял, что это Дружок. Волк казался ещё огромнее, чем раньше, почти в человеческий рост, с горящими глазами и лоснящейся на солнце густой шелковистой шерстью.

Создавалось впечатление чего-то нереального, будто нарисованного и стоит только стереть ластиком и всё исчезнет, исчезнет вместе с ним, потому, что он и сам неотделимая частичка этой картинки. «А, может, так и надо, может, меня никогда и не было?.. В голове по-прежнему было абсолютно пусто. А, может, это всё для того, чтобы начать всё сначала?..»

Дружок смотрел на него как-то по-другому. «Кажись, ему тоже промыли мозги, и он меня совсем не помнит, и этот зверюга с большим аппетитом сожрёт и меня, как и тех других, разбросанных на снегу». Мальчик всё-же попытался достучаться до Дружка и погладить его, но наткнувшись на угрожающе угрюмый взгляд, отдёрнул руку.

Мёртвая тишина окутывала всё вокруг, напряжение с каждой минутой нарастало. И вдруг послышался лай собак. Резко обернувшись, он увидел еле различимые очертания охотничьих псов и следующих за ними эсэсовцев. В голове что-то перещёлкнуло, он как будто провалился в бездонную черноту и всё падал, и падал, и, казалось, этому не будет конца…

Голова кружилась, его мутило, а жар внутри разгорался всё сильнее, как будто кто-то подкидывал дрова в ненасытную топку. И, наконец, он коснулся дна, приземлившись на спину. Его обожгло холодом, а когда смог открыть глаза и хоть немного оглядеться, снова увидел ту самую жуткую кровавую расчленёнку. И опять заныла рана, а во рту чувствовался солоноватый привкус… крови, что текла по подбородку и груди сплошь покрытой густой шерстью, как и весь ОН.

Его пронзила страшная догадка, убегая от себя, он отодвигал её в самые дальние уголки сознания. Но в конце концов пришлось признать – он превратился в ОБОРОТНЯ, того самого огромного ВЕРВОЛЬФА, что бежал рядом, пока он прятался от самого себя по укромным закуткам. Его лапы, острые длинные когти были сплошь в крови. Когда, он понял это, в голове словно включили свет.

ВЕРВОЛЬФ...  О НЁМ ему рассказывал дед, будто его прадед был таким же ОБОРОТНЕМ, и тем, кто из их семьи наследовал это семейное проклятие, передавался шрам на правой кисти, такой же, как у него, Ивана, тезки того самого прадеда. Значит, это была не просто легенда… Значит, ОБОРОТЕНЬ всегда жил в нём, и скрывался до поры до времени.

Он понял, что не может контролировать трансформацию, всё чаще и дольше, оставаясь, испуганной беспомощной мишенью для раззадоренных охотников – откормленных, обученных, озверевших от жажды мести и просто азарта, наконец прикончить загнанную норовистую тварь.

Ваня бежал не останавливаясь сколько хватало сил, силясь вспомнить момент трансформации, основной посыл для превращения, но ничего не приходило в голову, мешал страх, а оцепление всё приближалось, спасительный круг сужался. Он уже ясно видел алчные глаза профессиональных садистов, столько лет оттачивавших мастерство на своих беспомощных жертвах.

Их целью было взять его живьём, чтобы снова загнать в клетку. И уже были близки к цели, долетавшие до него капли святой воды уже скворчали на его коже, отдаваясь нестерпимой болью. Он снова был тем самым запуганным мальчиком, покорно терпящим издевательства и изощрённые пытки. Но сквозь стену безучастия прорывалась волна первобытной звериной ярости, грозившей затопить всё вокруг, и он впервые осознанно дал ей волю, хотя и понимал каким-то шестым чувством, что после дороги назад уже не будет.

Его глаза наливались кровью, ломало кости, выворачивая наружу звериное нутро, и шерсть вставала дыбом. Сознание заволокло кровавой пеленой. ОН снова был свободен, звериный инстинкт затмил всё остальное. Теперь охотник – ОН, а скверные людишки – ЕГО добыча и ОН её не упустит. За всех убитых, истерзанных под пытками, сожжённых живьём, удушенных в газовых камерах, он рвал в клочья фашистскую нечисть, разбрасывая окрест.

И цепляясь за  последние проблески сознания, Ваня схватил валявшийся неподалёку автомат и, направив прямо в сердце, не раздумывая выстрелил. И уже падая, снова ощущая себя человеком, он до краёв переполнился очищающим светом, медленно растворяясь  в ослепительном сиянии… Небеса приняли мученика, и он был за это безмерно благодарен, поднимаясь всё выше, выше, выше… навсегда покидая этот жестокий, переполненный болью, чужой ему мир...

Дополнительный материал:

Петр Ермилин.Аненербе https://www.pravda.ru/world/809052-anenerbe/