Тетя Зоя

Новый релиз культовой повести.
НИКТО НИГДЕ не купит неурезанный текст.
-----

                З. (А.) С.

                «И изгнал Адама, и поставил на востоке у сада
                Едемского Херувима и пламенный меч обращающийся,
                чтобы охранять путь к дереву жизни».
                (Быт. 3:24)


5

Если бы кто-то читал роман моей жизни, то сейчас ожидал бы целый том – или даже два – дальнейших описаний. Но ожидать больше нечего.
Я достаточно подробно описал, как мы сошлись с тетей Зоей, притирались друг к другу, ощущали растущую привязанность - и как в конце концов, при слепом согласии моих родителей, я обрел истинную семью. Этот неполный год сохранился в памяти с мельчайшими деталями.
Все, что было дальше, составило тридцать восемь лет семейной жизни – тринадцать тысяч восемьсот семьдесят дней абсолютного счастья. Признанный школьный классик когда-то писал, что все счастливые семьи одинаковы. Поэтому рассказывать дальше нечего, можно лишь пробежаться по отдельным точкам.
Тут, конечно, требуется оговорка. Еще в школе наша человеческая близость достигла такого уровня, что свою любимую женщину я стал звать без всяких теть и на «ты». Но во мне она так и осталась тетей Зоей, иначе вспоминать не получается.
Мое временное падение в девятом классе не повлияло на общий успех. Я окончил школу с золотой медалью, обеспечив себе беспроблемное поступление в институт.
Как уже говорил, свое призвание я изначально видел в технике и собирался стать инженером. Профессия обещала хорошую работу и возможности карьерного роста, как у отца.
В годы моего детства в нашем городе имелся добрый десяток крупных заводов. Все они были военными. Один выпускал системы наведения ракет, другой – аппаратуру секретной связи, третий – еще какую-то подобную дрянь, нужную генералам. Для людей здесь ничего не производилось: ни стиральных машин, ни даже каких-нибудь утюгов.
Гибель СССР вызвала во всем мире вздох глубокого облегчения. Цивилизация стряхнула с себя семидесятилетнее бремя коммунистической угрозы и - еще не понимая, что Россия при любом строе останется врагом прогрессивного человечества – надела розовые очки. Самые наивные оптимисты даже верили, что на Земле больше никогда не будет войн.
Напряженность ослабла, два извечных противника – НАТО и Варшавский блок – даже планировали какие-то совместные маневры. Как следствие на развалинах Советского Союза пошатнулся военно-промышленный комплекс. Заводы сбавили темп, реальной стала перспектива их закрытия.
Вероятно, мои сверстники, получившие аттестаты зрелости, об этом еще не задумывались, увлеченные лишь девчонками. А я уже два года жил как взрослый, фактически женатый человек, и мыслил по-взрослому.
Я осознавал, что за пять лет учебы в Авиационном институте вся местная промышленность может рухнуть, и со своим инженерным дипломом я пойду работать на автомойку. Конечно, не имелось сомнений, что выживет химзавод – монстр широкого профиля. Но я не хотел всю жизнь, как отец, дышать испарениями хлорных соединений, а в пятьдесят лет стать инвалидом по зрению.
Поэтому я резко перепрофилировался. Вместо Авиационного института я поступил на факультет журналистики местного университета.
Надо сказать, что – пожалуй, единственным – достоинством бездарной «перестройки» оказалось то, что называли «гласностью». В самом деле, период от конца восьмидесятых до начала «нулевых» был короткой эпохой свободы слова, когда позволялось говорить все – ну, или почти все. Журналисты казались рыцарями правды. Такими они и были. Время перемен поднимало вверх.
Уже позже, в первой декаде третьего тысячелетия, я понял, что свободы здесь нет и не будет, а все СМИ суть проститутки власти. Независимые же газеты прекратили свое существование. Еще позже, в действительно взрослом возрасте, я пришел к выводу, что для того, чтобы как-то выжить в этой стране, проститутками власти вынуждены быть все: «от рядового до маршала Гречко, от работяги до министра тяжелой промышленности» - хотя в гениальном фильме «Конец прекрасной эпохи» фраза относилась совсем к другой проблеме.
Но подростком я был окрылен и решил стать журналистом.
На самом деле тому имелись предпосылки. Любовь к технике и умение рисовать были не единственными моими талантами. Я прекрасно писал сочинения и – вероятно, по материнской наследственности – обладал врожденной, интуитивной грамотностью. К тому же учителя утверждали, что у меня «подвешен язык».
Решив круто изменить направление в середине десятого класса, я заранее узнал все требования, напрягся и опубликовал три критических статейки на тему коммунальной инфраструктуры в городской вечерней газете. Вступительное сочинение я написал на «отлично» и по закону о медалистах стал студентом. По большому счету, меня приняли на ура, поскольку девяносто пять процентов будущих журналистов оказались никчемными девицами – абсолютно безмозглыми, прикрывающими свою пустоту многословием.
С уходом из жизни родителей прекратился денежный поток на мое содержание. Нам с тетей Зоей пришлось жить на одну ее комендантскую зарплату: очень скромно, почти бедно.
В бытность всемогущим комендантом тетя Зоя подрабатывала тем, что в своем подведомственном общежитии левым образом сдавала комнаты «на час» парочкам, которым было негде заняться сексом. В самые суровые времена моего студенчества, когда денег не хватало ни на что, я предложил ей устроить почасовой бордель в моей пустующей квартире.
Тетя Зоя обрезала идею на корню, сказав, что одно дело – «пускать на потрах в заводскую общагу», а совсем другое – «стирать чьи-то венерические простыни в своей машине». Точно так же она не позволила мне сдать квартиру внаем, поскольку «после чурок придется делать капремонт». В результате пустую родительскую квартиру я просто законсервировал: перекрыл воду, отключил электричество и оставил открытым насмерть вымытый холодильник.
Но временная бедность ничего не значила. Рядом с тетей Зоей я ощущал в себе невероятную силу. Я верил лучшее и обещал ей самое светлое будущее, какое только может быть. И оно в конце концов настало.
На втором курсе я стал внештатным корреспондентом той самой городской газеты. На третьем я перешел на заочное отделение и вошел в штат, то есть, помимо гонораров, стал получать и твердую зарплату. Профессию я выбрал не зря, дело пошло прекрасно.
Я имел огромное преимущество перед коллегами. Все они были болтунами-журналистами, судившими обо всем, но не знавшими ничего. А я так и остался прирожденным инженером, имел конкретное мышление и умел видеть суть вещей. Это позволило мне не просто пописывать статьи, а делать карьеру.
В отличие от главного героя упомянутого мною фильма – такого же журналиста – я, как говорили в определенных кругах, «рубил фишку». В тридцать пять лет я достиг своей вершины: стал заместителем главного редактора газеты. Главным, как и полагалось в нашем городе, был толстомордый башкирин, который ничего не делал, а лишь раздувал щеки на официальных встречах.
С моими способностями и движущей силой мне, конечно, стоило уехать в Москву. Там бы я развернулся и достиг высот, каких тут не могло присниться. Но мне этого не требовалось.
Я действительно превратился в того самого бунинского барина, просидевшего всю жизнь рядом с возлюбленной. И даже бусы в той жизни были – хоть и не рябиновые.
На рубеже восьмидесятых-девяностых к нам хлынул поток побрякушек из Китая. Среди самых популярных были бусы из грубого речного жемчуга. Копеечные в реальности, здесь они стоили целую зарплату. Женщины, их имеющие – а особенно носящие не одну, а две или три нитки – имели такой же социальный статус, как сегодня владелицы кабриолетов Porsche.
Я не мог остаться в стороне от тренда. Как раз в тот период у меня случился один из моментов взлета. Я написал удачный, насыщенный достоверными техническими подробностями и экспрессивный для обывателя очерк о руководителе полетов – авиадиспетчере из местного авиаотряда – который предотвратил страшную катастрофу, посадив командами с земли безнадежный аварийный самолет. Впоследствии я опубликовал этот материал даже в специальных отраслевых изданиях – газете «Воздушный транспорт» и журнале «Гражданская авиация». В моей газете очерк попал на редакционную «Красную доску». Я получил двойной гонорар и подарил тете Зое культовый жемчуг.
Я был счастлив, что живу так, как хочется.
Став официально совершеннолетним, я сразу предложил тете Зое оформить наши отношения официально. Она отмахнулась, сказав, что мы «еще пару лет поиграем в мужа и жену», а потом я должен создать нормальную семью, жениться на сверстнице.
Главным тезисом был тот, что мужчина, связавшийся с женщиной материнского возраста, никогда не поднимется на достойный уровень. Кроме того, тетя Зоя сказала без обиняков, что у нас не будет детей, а семья без ребенка – не семья.
От этих слов отмахнулся я. О том, что у тети Зои уже прекратились месячные, я знал еще со времен пионерского лагеря. Факт радовал беспроблемностью секса, но я не стал на нем заостряться.
Сам я детей не любил и их не хотел. Я слишком хорошо помнил, до какой степени мешал счастливой жизни взаимно влюбленных родителей, прошедшей на моих глазах – и не нуждался в отпрысках, «продолжателях рода». Впрочем, мой род и не был достоин продолжения. Отец – парень из деревни Елдушино – меньше всего походил на кровного аристократа, а мать так ненавидела собственных предков, что презрение к ним генетически перешло ко мне.
Что касается сверстниц, то этот аспект меня утомлял. Я был рослым – и как все считали, симпатичным. При этом я имел жилплощадь. Кроме того, благодаря образу жизни, я выглядел взрослее, чем был. В университете я не знал, как отбиться от девиц: все пять курсов они буквально вешались на меня, а те, которые считались просто подружками, пытались пробить отношения еще несколько лет после выпуска.
В газете – где основной штат, как и в университете, составляли женщины – продолжилось то же самое. Я продолжал отбиваться, умудренные претендентки даже сомневались в моей сексуальной ориентации. Заведующая отделом писем, куда я сначала устроилась – едкая женщина немного моложе тети Зои – говорила, что во мне есть харизма, которую я спускаю в канализацию.
Я ни на что – и не на кого - не реагировал. Мне не нужны были все женщины мира. Свет в окошке мне дарила тетя Зоя. Моей единственной женщиной была она.
Последние слова имели прямой смысл. Никто бы не поверил, расскажи я правду о себе, но тетя Зоя на самом деле оказалась единственной моей женщиной за всю жизнь. У меня не возникало ни желания, ни даже самой мысли ей изменить.
Я понимал, что являюсь белой вороной в мире мужчин. Имея привычку добираться до сути вещей, я нашел тому причину, которая казалась верной.
Супруги-ровесники ползут в одной плоскости, не прилагают усилий для нивелирования уровней. Такая жизнь рано или поздно надоедает – причем обоим сторонам. В результате они ищут чего-то нового и более захватывающего.
Мы с тетей Зоей принадлежали к разным возрастным плоскостям. Всю жизнь нам с ней приходилось преодолевать разницу, и это никогда не надоедало. Более того, возрастная ступенька меняла свое значение. В начале наших отношений я был почти ребенком около тети Зои, потом все выровнялось и мы ощутили себя равноценными супругами – а в конце ребенком для меня стала она…
Уже сейчас я понимаю, что в тете Зое меня тянуло не только ее тело… хотя надо признаться, что в определенный период именно тело было главным фактором - и оно того стоило. Между нами действительно протянулась и затвердела такая любовь, которую не передать словами.
Принято считать, что по мере иссякания секса начинают охлаждаться отношения между супругами. У нас все было совершенно иначе. Где-то ближе к середине восьмого десятка тети Зоина потребность в телесном удовлетворении постепенно сошла на нет. Но мое чувство к ней не остыло, а совсем наоборот: лишившееся природной подоплеки, оно стало еще сильнее.
Психосексологические исследования утверждают, что нормального человека в раннем возрасте тянет к половому партнеру, который старше, а позднем все меняется местами. Первая часть ко мне применима, а вторая – нет. Чем дольше я жил с тетей Зоей, тем сильнее чувствовал, насколько к ней привязан.
В зрелом возрасте я еще несколько раз предлагал тете Зое узаконить наши отношения, продать обе квартиры и купить – или взять по ипотеке – большую трехкомнатную. Она не согласилась, мотивируя тем, что нашу пару «насмерть засмеют в ЗАГСе», а маленькая квартира «полностью устраивает тем, что она именно маленькая» - и вообще, «не надо менять того, что уже есть счастье».
Последним словам я верил. Я подарил тете Зое новую жизнь. Встретившись со мной на женском излете, она снова набрала высоту. И это было исключительно благодаря мне.
Однажды – уже в благополучные, спокойные времена моего замглавредакторства – мы с тетей Зоей лежали, счастливые, в постели, наслаждаясь последействием, которое у нас было чем дальше, тем радостней. Белое плечо лежало на моей руке, я гладил ее набухшую грудь, вдыхал запах вспотевших подмышек.
В какой-то момент тетя Зоя приподнялась и тихо проговорила:
- Володя, ты – лучшее, что было в моей бестолковой жизни.
Я возразил относительно слова «было», сказал, что я есть и буду вечно.
Тетя Зоя не ответила. Я тоже не стал развивать тему – продолжил гладить грудь, потом скользнул по животу, опустил руку еще ниже. Она сомкнула бедра, стиснула мою ладонь влажным, как. Все шло как обычно.
Однако собственные слова о вечности царапнули мне сознание.


*******************************************
ВЫ ПРОЧИТАЛИ ОЗНАКОМИТЕЛЬНЫЙ ФРАГМЕНТ.

Полный текст можно приобрести у автора –

обращайтесь по адресу victor_ulin@mail.ru

*********************
АННОТАЦИЯ

Небольшая грустная повесть о человеке, который прожил жизнь не по стандартам общества. Тема стара, как мир, но от того не становятся менее насущными проблемы, Можно ли жить так, как жили герои? И нужно ли? Универсального ответа нет; каждый выбирает сам.

******************************************

                2015-2025 гг.


© Виктор Улин 2022 г. - фотография.
© Виктор Улин 2025 г.
© Виктор Улин 2025 г. – дизайн обложки.

http://ridero.ru/books/tetya_zoya_1/

58 стр.