Он так и не пришёл

;






РАССКАЗ
Первое, что он увидел, это были её руки. Они были сложены на груди. Жёлтые тонкие пальцы с почти невидимыми ногтями. Острые бугорки у оснований пальцев с тёмными впадинами между ними.
Между её пальцами стояла тонкая свечка. Её то зажигали, то тушили. Голова ее лежала на маленькой подушке, по краям которой шел темно-красный узор вроде извивающейся лианы.
Только по плотно закрытым глазам и губам он понял, что её больше нет. Это казалось невероятным. Как может не быть того, что составляет главную часть его бытия?
Может быть, душа её ещё не покинула бренную оболочку? А может быть, наблюдает за ними с потолка?  Ему казалось, что он чувствует её присутствие. Она видит его сейчас и улыбается.
А может быть, её уже нет в этом доме. Душа её унесена ангелом на небеса.
Он шагнул к гробу и положил сбоку от покойницы цветы. Он не знал, какие цветы ей нравятся. И купил набор. Конечно же, бумажных. Рядом с букетом положил книжечку.
Возле гроба сидели самые близкие родственники. И толстый мужчина, большеглазый, толстогубый, с носом-картошкой. Он поглядел на него и спросил:
– Это что?
– Это … со цветами.
– Со цветами? Вот как?
Он накрыл верхней губой нижнюю и пошевелил подбородком, нажимая верхней губой на нижнюю.
– Это стихи.
– Какие ещё стихи?
– Это о ней и для неё. Вы разрешите положить мне их в гроб? Мне это очень важно.
Вдовец повернул голову в одну сторону, потом в другую. Женщина, это была старшая сестра покойницы, едва заметно кивнула. Быстро посмотрела на него и опять повернулась к покойнице.
 – Это можно.
Когда гроб закопали, и рабочие выравнивали могильный холмик, он подошёл к могиле, достал пакетик и насыпал в него с могилы несколько горстей земли, завязал пакет узлом и положил в карман.  И опять это заметил только вдовец. Женщины; сестра, дочь и сноха стояли отдельно, обнявшись, и плакали. Одеты они были в одинаковые черные костюмы и черные косынки. Дочь то и дело всхлипывала; «Мамочка! Мамочка! Зачем же ты нас покинула? Горе-то какое?»
На поминках, когда уже начали потихоньку расходиться, возле него на свободный стул опустился вдовец, кивнул подбородком на стопку, поднял свою и сказал;
– Помянем?
– Помянем! – проговорил он. – Только я не пью. Извините!
– Не пьёшь?
– Совсем не пью.
– Ну, а я выпью. Ведь горе у меня. Положено выпить. Я выпью. Не обессудь! За помин души.
Он откинул голову назад, раздвинул губы и вылил водку, как будто выплеснул ее в раковину. Закусил и спросил, повернувшись к нему:
– Ты кто?
– Я? Ну, скажем так: хороший знакомый.
– Я узнал тебя. Она показывала тебя на школьной фотографии и фамилию называла. Такая заурядная фамилия. Постой! Вспомню! Ну… Нет! Сразу не могу вспомнить. Её часто в присказках используют. Иванов… Нет! Не Иванов. Сидоров…
– Петров, – тихо проговорил он.
– Конечно, Петров.
Он хлопнул себя по ноге.
– Она показывала тебя на фотографии. Говорила, что забавный парнишка. Ты там такой ушастый. Писал ей любовные стишки.
Вдовец пошатнулся. Он был заметно пьян. Щёки его покраснели. На лбу выступил пот.
– Постой! Так это ты в гроб положил стихи о любви к ней?
– Да. Это мои стихи. Они о любви. О любви к ней. Я их писал ещё со школьных лет.
Вдовец хлопнул себя по лбу.
– Но это же феноменально! В этой книжечке все стишки о ней?
– Да. О ней.
– Слушай!
Он развернул стул. И положил ладонь на его бедро.
– А ещё у тебя есть такие книжки? Я хочу прочитать.
– Есть. Я с удовольствием вам подарю. Я же понимаю, как вам дорога память о ней.
– Так!
– Я завтра завезу вам.
– Да ты мне скинь адрес. Чего ты будешь напрягать себя. Я сам заскочу. Делов-то!
– Я буду ждать вас.
Он представил, как произойдет их встреча. Конечно, это случится не днём, а вечером. Днём вдовцу будет некогда. То да сё. А вот вечером раздастся звонок. Он встретит его на пороге и улыбнётся, как старому хорошему знакомому, которых сблизила её смерть.
– Может быть, чай или кофе?
А может быть, предложить что-нибудь спиртное? Но он не знает, что он любит: коньяк, виски, бренди или водку. Не покупать же ему это всё? Да и уместно ли это предлагать спиртное? Дома у него спиртное не водилось. Оно ему было не нужно. Редкие гости знали об этом и не приносили с собой спиртное. Какой интерес пить, если хозяин не пьющий? Он отказался от мысли покупать алкоголь. Если вдовец приедет на машине, он пить не будет. А если он любитель выпить, то будет сидеть за кухонным столом, глотать стопку за стопкой и нести что попало. Петров не переносил пьяной болтовни.
– Пройдёмте!
Он откроет перед ним дверь. Вдовец замрёт на пороге. Он будет стоять и молчать, не решаясь переступить порог. То, что он увидит, окажется для него полной неожиданностью.
– Что это?
– Я называю Аниной комнатой.
– Аниной комнатой?
Он шумно выдохнет и наконец-то решится переступить порог, продолжая крутить головой из стороны в сторону. Первое, что он увидел, был большой портрет Ани. А по сторонам от него висели в багетным рамках ее фотографии разных школьных лет. Вот она первоклассница в белом фартуке и с большими белыми бантами. Вот она на субботнике в спортивном костюме. Вот она старшеклассница среди подруг. В основном были фрагменты из общих фотографий, которые делали весной каждый год. А вот это уже выпускной класс. Аня в длинном красном платье и красных туфельках. А ещё многочисленные рисунки. Быстрые карандашные наброски и со тщательной прорисовкой. Несколько акварельных портретов ее. А вот она летит по небу, но у спутника, которого она держит за руку, не видно лица. Вдовец ходил вдоль стен комнаты, превращенной в картинную галерею, и то и дело повторял одно слово:
– Феноменально!
Петров понимал, какое впечатление это произвело на него. А вот реакция могла быть непредсказуемой. А еще был гипсовый бюст на тумбочке. У Ани был строгий сосредоточенный взгляд, как у девушек на скульптурах, которые стояли в парках в шестидесятые годы прошлого века.
– Это вы сами всё? – спросил вдовец.
– Ну, что вы! Я не художник, не скульптор. Пробовал рисовать, но ничего особого не получилось. Заказывал.
– Да! – сказал вдовец.
Что он хотел сказать этим? Был ли он потрясён, что никак не ожидал увидеть подобное?
– А вот!
Петров достал из тумбочки тонкую ученическую тетрадь. Стал листать её. Она была исписана крупным красивым почерком. Такой почерк у девушек и у тех, кто уверен, что его записи будут читать другие.
– Когда это…ну, влюбился-то? – спросил вдовец.
– Сразу, как только увидел на линейке, когда пришёл в первый класс, и мы стояли на школьном дворе. С первого взгляда. Я и сейчас до мельчайших подробностей помню этот день. Я крутил головой из стороны в сторону. И вдруг как будто меня обожгло кипятком. Я увидел ее, светловолосую, с большими белыми бантами. В руках у неё был букет. Первое ощущение, что это небесный ангел, который спустился с небес. Больше я ничего на линейке не видел, кроме неё. Я не мог оторвать от неё взгляда. После линейки наша учительница повела нас в класс и стала рассаживать. Перед этим она сказала, что так мы будем сидеть весь учебный год. Причём обязательно за партой должны были сидеть мальчик и девочка. Но учительница сама выбирала пары. Мне досталась другая девочка. Как я завидовал тому мальчишке, который с ней сидел за партой. Мне казалось, что он самый счастливый человек. Потом в четвертом классе нам разрешили выбирать себе парту и соседа, потому что нас считали уже достаточно взрослыми, чтобы мы могли делать самостоятельный выбор. Я сел за парту со своим другом Сергеем и просидел с ним до самого выпуска. И все с тех пор мальчишки сидели с мальчишками, а девочки с девочками. Она сидела справа от меня и на две парты впереди. Так что я всегда мог её видеть. А большего мне и не нужно было. Видеть её – это уже счастье, о котором можно было только мечтать.
– Когда ты начал писать стишки?
– Да в первом классе написал первое стихотворение и вот пишу до сих пор. Не могу остановиться. И мне кажется, что это навсегда. Я не могу без этого. Это часть моего образа жизни. Я даже помню первые стихи. «Знают взрослые и дети, ты прекрасней всех на свете». Конечно, очень наивно. Но ведь, и я ещё был ребёнком. Но вот не забываю первый стишок. С той поры как будто открылись невидимые шлюзы, и я уже не мог остановиться. Знаете, это затягивает, как трясина, из которой невозможно выбраться. Я писал, писал и писал. Редкий день проходил без того, чтобы я не записал хотя бы строчку. Когда я исписал обычную ученическую тетрадь, то завёл общую. Стихи, конечно, были слабыми. Но со временем моё мастерство росло. Когда увлечён чем-то и делаешь это постоянно, к тому же я много читал других поэтов, то твои творения становятся всё совершеннее. Знала ли она о моей любви к ней? Но женское сердце всегда почувствует это по взглядам, которые бросают не неё, по тем флюидам, который источает влюблённый человек. Я уверен, что она догадывалась о моих чувствах. Может быть, она и чувствовала симпатию ко мне. Но не более того. Я не встречал с её стороны ответного чувства и не питал надежды на взаимность. Я просыпался и засыпал с её именем. Читал о похождениях Синдбада-морехода, но на месте восточной принцессы представлял её. Все красавицы мира для меня обретали её облик. Как-то я решился и листок со стихотворением положил в её тетрадку и с замиранием сердца стал ожидать дальнейшего. Вдруг её рассердит это, и она набросится на меня с упрёками? Или того хуже прочитает вслух моё послание и все будут смеяться надо мной и тыкать в меня пальцами. Но она никак не прореагировала. Я даже стал сомневаться, прочитала ли она моё стихотворение. Нет, она должна была прочитать. Когда я проходил к своему месту, я глянул на неё. Она как-то по-особенному смотрела на меня. Словами не передать этого. Но я это сразу почувствовал. Так глядят, когда меняют отношение к тебе, когда в тебе открывают нечто новое, неведомое до этих пор. И я почувствовал необычайное воодушевление. Она прочитала моё стихотворение, и это не обидело её, а напротив, она даже почувствовала тягу ко мне, поняла, что я влюблён в неё. И это было приятно ей. Приятно, что в неё влюблены и посвящают ей стихи. А я был на седьмом небе. Моя общая тетрадь пополнялась всё новыми и новыми стихами. Она была всегда рядом со мной. И ночью я клал её рядом, потому что и ночью могли прийти в голову новые строки. Но однажды чуть не произошла трагедия. Я пришел после школы, переоделся, пообедал и стал делать уроки. И тут мой взгляд упал на кровать. Подушка лежала не так, как я это делал обычно. Меня бросило в жар. Я приподнял матрас. Тетради там не было. Кто её мог забрать? Мама? Но это не страшно. Она не будет смеяться над стихами и вообще может подумать, что я переписывал в тетрадь стихи других поэтов. А вот если тетрадь попала в руки старшего брата… Я представил, как он сидит с дружками на лавочке под грибком и читает вслух мои стихи. Они закатывают глаза, гогочут, повторяют, перевирая то одну, то другую строку и смеются, смеются. Это было невыносимо. Я испытывал почти физическую муку. Хорошо, что я спросил у мамы про тетрадку, а то мог бы натворить глупости. Она сказала, что меняла постель и решила перевернуть матрас и увидела под ним тетрадь. И положила её в ящичек тумбочки. Я воспарил духом. Мама даже не стала читать мою тетрадку. Пробовал ли я что-то печатать? А знаете, один мой детский стишок напечатали в «Пионерской правде». Конечно, он был о любви. Редактор прислал мне письмо. Хвалил меня за то, что я пишу стихи. И стихи хорошие. Ему понравились. Но напечатать они могли только одно стихотворение, поскольку в газете очень много материалов. Они ждут от меня новых стихов. Но хорошо, если бы эти стихи были не только о любви, но и о природе, о нашей Родине, об одноклассниках, о школьных делах, то есть обо всём том, чем живут мои ровесники.
Вдовец вздыхает.
– Всё-таки ты со странностями. Тебе не кажется? Ну, любовь-морковь и всё подобное, согласен. Но ведь жизнь не ограничивается этим. Я понимаю, детская, подростковая влюблённость. Все проходили через это. Но у взрослого человека должны быть и другие приоритеты в жизни. Потом взрослый человек находит себе подругу, заводит семью, работает, воспитывает детей, встречается с друзьями и зашибает время от времени. Ты закончил школу, больше её не будет. Потом институт, работа, семейная жизнь. А ты так и остался в детстве со своей детской влюблённостью. Что же в твоей жизни так и не появилось другой женщины? И как взрослый мужик может без этого?
– Был момент. Я даже купил кольца. Назначил ей свидание и хотел предложить руку и сердце. Да, эта другая девушка была мне не безразлична. Я чувствовал некоторое волнение, когда был с нею рядом. Кольца у меня в кармане, в руке букет, иду на свидание. Конечно, очень волнуюсь. Знал, что через пять минут моя судьба круто изменится. Начнётся даже не новая полоса, но новая жизнь, совершенно неведомая мне пока, которая пугала меня своей неизвестностью. Рядом со мной всегда будет эта красивая женщина, мы будем вместе сидеть за столом, ходить к друзьям и принимать гостей, смотреть телевизор, а во время летнего отпуска отправляться к морю. И еще у нас будут дети, с которыми мы будем нянчиться, водить их в детский садик, а потом отправлять в школу. Я иду такой праздничный. Улыбаюсь, конечно. И прохожие мне улыбаются. Понимают, что у человека очень важный этап в жизни, переломный момент. Я иду на свидание. Вечер солнечный, тёплый, птичий перезвон звучит для меня как торжественная месса, музыкальное напутствие к свиданию. Тут я замираю на месте, стою как столб, ноги становятся свинцовыми, они не подчиняются мне, я не могу двигать ими. Я стою и никак не могу понять, что со мной произошло. Подул резкий ветер, солнце закрыла свинцовая туча. Полумрак. Я пытаюсь двигаться, но тело не подчиняется мне. Опускаю голову вниз. Ноги на месте. Рок, какая-то высшая сила не дают мне совершить этот решительный шаг. И я не в силах ничего изменить. Букет выпадает из моих рук. Я поворачиваюсь и иду назад. И снова птицы поют и тепло светит солнце. А на душе какая-то необычная лёгкость. Мне ясно одно, что в моей жизни будет только она, одна и никого больше. И это не моя воля. Это свыше. Это сильнее меня. И я не могу этому противиться. Понимаете?
– Какой-то бред! Ты хоть осознаешь, что она стала взрослой, вышла замуж. Я каждую ночь занимался с ней любовью. Я! А не ты! Плотской любовью, половым актом! И это доставляло ей удовольствие. Тебя в этой жизни не было совсем, даже тени твоей, даже крупицы тебя. Ты думаешь, что когда она лежала подо мной, она думала о тебе? Она ни разу не вспомнила о тебе, о мальчишке, который смотрел на неё влюблёнными глазами и писал любовные стишки. Ни одним словом не упомянула о тебе. У нас рождались дети. Трое детей. Она ходила вот с таким животом. Думаешь, она видела тебя и вспомнила твои стишки, когда у неё начинался токсикоз? Ха-ха! Нет, оно, конечно, можно любить недостижимый идеал, питать к нему платоническую любовь. Можно любить египетскую царицу Клеопатру, гору Килиманджаро. Да что угодно можно любить и кого угодно. Разве это запрещено? Но нормальный человек этого не делает. Нормальный человек живет нормальной жизнью. У него реальная жизнь, с реальной работой, семьей, друзьями, любовницей. Да, какой нормальный мужик не ходит налево, хотя бы однажды в жизни? И я ходил, признаюсь. И боялся, что она может узнать об этом. И тщательно скрывал это. Не узнала. А может, догадалась, но промолчала, чтобы не разрушать семью. Это реальная жизнь. А у тебя даже не жизнь, а химера. Ты хоть понимаешь это? Ты и не жил. У тебя не было женщины. У тебя не было ничего. Никчёмный человек.
– Было. Была она. Была любовь к ней.
– И что с того?
Вдовец перекинул ногу. Сделал он это не сразу. Животик мешал ему. И поэтому он руками подтянул одну ногу на другую.
– Я жил этим. Я дышал этим. И писал об этом стихи.
– Ах, да! Я чуть не забыл, зачем пришёл к тебе.
– Да вот же! Я бы не дал вам забыть об этом. Вы же ради этого и пришли ко мне.
Он подошёл к полке, на которой стоял целый ряд сереньких книжек. Взял одну из них и протянул ему. Он взял ее за самый край, вытянул губы и шумно выдохнул, как делают, когда закончат долгую работу. Глянул на обложку.
– Любовь.
Губы его скривились. Он прикрыл правый глаз и поднёс книгу ближе к лицу. Губы его беззвучно шевелились.
– И что?
– Некоторые мои стихи опубликованы в журналах. У меня есть эти журналы. Это у них практика такая. Присылают один экземпляр автору. Но в журналах у меня совсем мало. И я решил собрать всё самое лучшее и издать книгу. За собственный счёт. Сейчас это сделать совсем нетрудно. Любое издательство, типография буквально рыщут в поисках авторов, готовых издать свои сочинения за свои деньги. Это же их прибыль. Я заказал сто экземпляров. И через некоторое время я держал собственную книгу в руках. Знаете, это какое-то особенное чувство. Ты ощущаешь себя творцом. Теперь любой человек может открыть эту книжку и читать написанное тобой и переживать те же чувства, что переживал и ты. И стать душой, родственной тебе. Это не передать словами. Это было счастье. Ну, по крайней мере, крупица счастья, которым мне хотелось поделиться с другими людьми. Несколько книжек я раздал родным, знакомым, в библиотеки. И вот это всё, что осталось. И сегодня их станет ещё на одну меньше. А читателей моих стихов на одного больше. Я не буду подписывать. Согласитесь, что это неуместно.
Вдовец держал книгу в одной руке, другой он быстро перелистнул страницы с боковой стороны. Так опытные работники банка пересчитывают большие пачки денег.
Но это же были не деньги, а жизнь его, его стихи. Но он не позволил себе обижаться.  И подумал, что когда вдовец придет домой, он непременно откроет книжку и будет внимательно читать его стихи. Его ничто не могло обидеть в этом человеке, ведь он прожил с ней долгие годы, он был постоянно рядом с ней, а, значит, он тоже был причастен к его любви. Он касался её, гладил её волосы и целовал её губы. Уже за одно это он готов был простить ему всё и не замечать его манер.
– Слушай! Ну, когда она была жива, ты любил её. И я готов понять твоё чувство. Ты даже мог изредка издалека увидеть её. И обращался ты к ней живой, ей живой писал свои стишки. Может быть, ты питал и какую-то надежду. А почему бы и нет?  Вот как-то показывали по телеку одну такую парочку чудиков. Тоже всю жизнь любили друг друга. Вот так же, как ты. Семьями обзавелись. Дети у них рождаются, потом внуки. И даже правнуков дождались. А тут у него умирает жена, а у неё муж. Встречаются. А обоим уже под восемьдесят. И снова любовь вспыхнула. Зарегистрировались. Даже свадьбу сыграли. Ха-ха! Ну, что это? Ну, ладно там, что одной ногой в гробу стоят, но всё-таки живые. А ты? Ну, пронёс любовь через всю жизнь. Хотя я не верю в вечную любовь. Это же чувство. А чувство испаряется, как пар. Молодец! Вон книжку издал. Комнату-музей создал. Но теперь нет её. А ты живой. А живой любит живое. Не некрофил же ты какой-нибудь! Женщину найди! Заведи, в конце концов, семью! Поживи, как нормальный человек, а не как не знаю кто. Вот тебе мой совет. И ты мне будешь благодарен, когда сделаешь так, как я сказал.
– Они, даже уйдя из жизни, остаются с нами. Мы просто их не видим и считаем, что их нет. Они же видят нас, слышат нас, думают о нас.
– Во как! Вижу, что ты не исправим. Но это уже не по моей линии. Это тебе к психиатру надо.
Он хлопнул себя по коленке.
– Тут клинический случай. Ты неизлечим. Ты хоть понимаешь, что это болезнь? Ты сумасшедший, больной человек. Хотя разве сумасшедший может понимать, что он сумасшедший, тогда он не будет сумасшедшим. Но до тебя не доходит это. Ха-ха! Ладно! Засиделся я тут у тебя. Пора мне! Книжицу я эту возьму, почитаю на досуге, что ты там накалякал, Пушкин ты мой драгоценный. Или кто ты там из вашей шатии-братии? А ты выброси эту дурь! Да! Заведи себе женщину, компьютер. А в комнате этой наведи порядок. Ну, что ты тут устроил? Во что превратил жилое помещение? Убери всё это, спрячь подальше. А то, если заведёшь женщину, думаешь, ей это понравится. Не любят женщины, когда у них есть соперницы. В общем, живи с живыми, а не с покойниками. Вот так! Бай-бай! Ха-ха! Ну, у меня всё! Утомил ты меня. Скучный ты человек, потому что у тебя нет нормальной жизни.
Видение начало тускнеть, расплываться. И всё! Более ничего. И тогда он понял, что это был всего лишь мираж. И всё, о чем он говорил и что ему говорили, только в его воображении.
Он, вдовец, не пришёл в этот вечер. И на следующий день он не пришел. И Петров напрасно прождал его допоздна. И через неделю не пришел, и через месяц не пришёл, и через год не пришёл.

6 августа – 21 сентября2024 г.