Возраст. Взаимность и понимание. Часть 3

    Утром она, как обычно, проснулась около пяти. Она бы встала и раньше, но накануне она слышала, как в соседней спальне долго не мог уснуть её муж.
    Он вставал и пил лекарство -  это она поняла по звуку льющейся  воды в стакан, который она подарила ему в день их 53-летней свадьбы.
     Стакан был из обычного стекла, но изумрудного цвета, утонченной огранки, высокий и звонкий. Себе – для диалога предметов – это было её тайное хобби – она купила бокал – такой же высокий  изумрудный, прелестной обработки, напоминающей искусство стеклодувов Венецианских мастеров  на особом и недоступном  острове.
   Она любила всё Средневековье и Средиземноморье.
    Любила особой – родственной любовью – хотя  и не была вписана в родословные отмеченные властью и богатством…
    Но что бродило в её крови отрицательного резуса 4 группы. Что-то, отличающее её простое и, как ей казалось, безыскусное естество от других,  родственных и далёких,  дружеских и  изначально вражески к ней настроенных…
   Она, общепризнанный знаток творчества Данте Алигьери,  даже не получила грант за обнаруженное ею лично письмо Данте Алигьери, которое носило откровенно политический характер и не было занесено ни в каталог его произведений, и, естественно, не было включено в собрание его сочинений.
     Этот перевод застрял где-то на полках многотомной Библиотеки Ватикана,  среди которых когда-то (впрочем и не так давно) ходил семенящим шагом  русский поэт и знаток Греческой культуры Великолепный Вячеслав Иванов.
    Она была его тайной поклонницей. Конечно, не при его жизни. Тайной, потому что его издания хранились в спецхране, не издавались, не цитировались. Но, получив  разрешение на работу архивариуса в спецхранах  всей страны, она зачитывалась его сонетами, исследования, стихами, и особенно трепетно относилась к черновым – не опубликованным записям.
    Её интриговали  его зашифрованные строфы:


           Ложь истины твоей змеиной
           Иль истину змеиной лжи,
           Что с жизни божески-звериной
           Стирает поздние межи;
            Что наши  замкнутые звенья
            На пламени самозабвенья
            Переплавляет в сплав живой, -
            Поит нас чашей круговой,
            Прообразом гостеприимной
            Той чаши, что Царица Смерть
             Смесит нам в день, как ад иль твердь
            Нам станут родиной взаимной
           и встретят у загробных врат
            Гостей нежданный маскарад!

  Это написано Вячеславом Ивановым в Москве в феврале 1914 года.  Будучи уже в Павии первоначальное название «Маскарад» было заменено автором на «Демоны  маскарада».
   
   Стихотворение посвящено  Ф.А. Степуну. 
    Как сообщено в Собрании Сочинений В.И. Иванова (Т3. с.840): «…в связи с его теорией  (Степуна) многоликости человека: личность входит в мир по жертвам убиенных ею других возможностей, которые ждут и требуют воплощения. Маска придает им полуреальную жизнь. Обращаясь к Степуну со стихами «Демоны маскарада», В.И. указывает на опасность личин».

      Меня пронзает дрожь при мысли,  что и я могла прожить с человеком-личиной, мужчиной в маске, с Демоном маскарада.

      Знаю женщин, которые зареклись  открываться и отдаваться кому бы то ни было, потому что наяву столкнулись с «личиной»….
        Она извивается в конвульсиях оргазма и превращается в страшного, ужасного Демона  современного Маскарада…
         
   Тонкая мысль Степуна, что личность, выбирая одну из многовариантных возможностей предлагаемого сюжета жизни,  как правило, ошибочно избирает «широкую дорогу», которая ведет в Ад  (это моя интерпретация).

  В метаморфозе гусеницы-бабочки- куколки  несовершенная личность застревает на уровне мумифицированной и немощной, но плотоядно ненасытимой куколки.

    Это внезапное пониманием  партнёром её статуса в Маскараде демонов  повергает в ступор не только его, но  всех, кто с этой "куколкой" встречает новый день, завтракает, рожает от неё (него) детей и занимается любовью…

    …«Гостей нежданных маскарад»…


    Не таков ли маскарад нынешних гостей политического и экономического подиума мира?

    Так размышляла Фатима, заваривая кофе и бросая сыр её любимой подруге вороне…
     Ворона сидела как всегда напротив окна кухни на всё той же ветке, что и вчера, и что-то напевала на своём языке...