Перехитрить лисицу

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Глава 1. Где героиня разочарована, а герой этого не замечает

 Анна изящно повела плечами. 

“Ох, не смотри на меня так, Серж!

Если б мы периодически не брали тайм-аутов,

Как долго продолжался бы наш роман?”

 

“Капкан для лисицы”

 

 





 



 “Опять, - подумала Лера с тоской, - Снова...и как всегда”.

 -Черт, мать скоро должна прийти! - в глазах Игоря была паника, которую Лера наблюдала далеко не впервые.

 Она взяла свою, брошенную на кресло, одежду и направилась в ванную.

 Облачившись в шмотки с быстротой и ловкостью поднятого по тревоге солдата, подошла к зеркалу. Подновила макияж, причесала пышные, до плеч волосы. Не модель, однако, и не дурнушка - светло-карие глаза (при определенном освещении приобретающие зеленоватый оттенок), чуть вздернутый носик... рот, может, и великоват, однако, отличные зубы.

 И с фигурой порядок, как говорится, все на месте, и рост - для девушки - неплохой...

 Однако все еще не замужем, а возраст-то подпирает, двадцать пять не за горами...

 Попадаются почему-то сплошь неудачники, либо маменькины сынки, вроде того, кто сейчас лихорадочно уничтожал в спальне “следы преступления” - застилал кровать, убирал со столика кофейные чашки и рюмки для ликера.

Повернул к ней раскрасневшееся лицо.

 -Слушай, я тебя проводить не смогу...

 Лера пожала плечами с делано-равнодушным видом. Что это барчук о себе возомнил, в самом деле? Только оттого, что достаток в их семье - благодаря папе-чиновнику - выше достатка в семье Валерии (чей отец пустился в бега еще пятнадцать лет назад), считает, что ему простительно любое хамство?

 Ладно, был бы еще неотразим, а от ведь заурядность... самая настоящая заурядность. Заурядная внешность, заурядный интеллект... амбиций разве что сверх меры.

 -Ну, созвонимся?

Лера заставила себя улыбнуться, даже чмокнула бойфренда в щеку на прощание и вышла за дверь.

 На улице, как обычно, моросил дождь. Она раскрыла зонт (фиолетовый “гриб-поганку”) над головой, достала мобильник и набрала номер лучшей подруги, дабы нагрянуть к ней в гости и вволю поплакаться в жилетку.

 Или просто вволю поболтать.

 

 * * *

Глава 2. Где другая героиня проявляет стервозность, заставляя другого героя страдать.

 -Мерзавец ты, Ручьёв, - безапелляционно заявила Анна, поднимаясь с постели и глядя на часы, - Обязан был меня разбудить еще пятьдесят минут назад, провокатор...

 Высокий мужчина в светлой рубашке и темных брюках, стоящий у большого арочного окна, обернулся. По его лицу скользнула легкая улыбка, смягчившая несколько резкие черты.

 -Кощунство будить возлюбленную, когда она так сладко спит...

 -Пошел к черту, казанова, - проворчала Анна, отбрасывая со лба свои коротко подстриженные, густые и слегка вьющиеся волосы. Голос у нее был низковатый и, несмотря на прорезающуюся в нем легкую хрипотцу, чрезвычайно приятный. Умный голос.

 - Как самочувствие? - мягко поинтересовался Ручьёв.

 Анна скорчила забавную гримаску.

 -А то не догадываешься?

 -Ясно, - усмехнулся он, - Химией будешь травиться или клин клином?

 Ее даже слегка передернуло.

-У тебя, конечно, отличное бренди, но теперь я на него не смогу смотреть минимум полгода...

 - Тогда “Алка-Зельтцер”, - заключил Ручьёв и направился в ванную комнату, где находилась аптечка, а в ней - препараты “на все случаи жизни”.

 Хоть сам он отнюдь не являлся любителем химии. Он был просто предусмотрительным человеком.

Отпив из стакана, где Ручьёв растворил пару шипучих таблеток, Анна на пару секунд прикрыла глаза и глубоко вздохнула.

 После чего слегка улыбнулась и обвела комнату немного затуманенным взглядом.

 -Хорошо тут у тебя - светло, просторно, уютно... Либо у тебя отменный вкус, либо у твоего дизайнера...

 - Не нанимал я дизайнера, ты же знаешь, - сказал Ручьёв, - Твои советы плюс толика собственной фантазии... Результат перед тобой, - и добавил (с усмешкой на губах, но без усмешки во взгляде), - Нравится? Одно слово и все это в твоем распоряжении...

 Анна чуть поморщилась.

 - Сколько можно, Серж...

 - Ну, ясно, - он опять отвернулся, перестав созерцать изысканную обстановку своей спальни и изысканную женщину в наброшенной на голые плечи рубашке (его рубашке), а глядя просто на дождь за окном.

 Анна отставила стакан в сторону, встала и, бесшумно ступая босыми ногами по мягкому, ворсистому ковру, приблизилась к любовнику и положила ладонь ему на плечо.

 Ручьёв не обернулся, но накрыл ее руку своей.

 -Обожаю вас, сэр Ланселот... особенно, когда вы так мило дуетесь.

 Вновь отойдя к кровати, Анна присела на нее и взяла со столика пачку Vogue и зажигалку.

 -Но, стань ты моим мужем, я уже через неделю сбежала бы, - добавила она уже совершенно другим - не мурлыкающим, а насмешливым тоном.

 -Отлично, - сказал Ручьёв мрачно, - Настолько я, выходит, плох?

 -Отнюдь. Ты слишком хорош, вот в чем беда. Ты умен, самодостаточен, отменно воспитан, женщины тебя обожают...

 - За одним исключением. Та, кого люблю я, обожает... вытирать о меня ноги. Не так? - когда он посмотрел на Анну, в его темно-серых, с синевой глазах не было злости - лишь печальная констатация факта.

 Она молча забрала с кресла свое платье и направилась в ванную. Секунду Ручьёв оставался недвижим, затем в глазах его нечто сверкнуло - этакая сумасшедшинка, - и он бросился за Анной следом, успел схватить за плечи до того, как она захлопнула за собой дверь ванной комнаты.

 -Чушь это все, отговорки... Реально ты просто меня не любишь, скажи, наконец, прямо!

Она обернулась, глядя на Ручьёва с явным сожалением.

 - В том-то и беда, что люблю. Тебе мало доказательств? Сколько их я еще должна предоставить?

 -Просто останься со мной. Останься не на час-другой и даже не на ночь... Останься по-настоящему. Других доказательств не нужно.

 Анна усмехнулась.

 - Если я останусь с тобой, наш мини-рай превратится в ад быстрее, чем мы успеем друг другу надоесть.

 -Черт! - выкрикнул Ручьёв в сердцах, - Я, по-твоему, превращу в ад жизнь женщины, которую единственно люблю? Кто я, по-твоему? Садист? Дегенерат? Псих?..

 -Зануда всего лишь, - мягко сказала Анна.

 - Ты права, - он моментально сник. Отошел к дивану, тоже закурил. Сказал, не глядя на нее, - Ты права, я тебя ненавижу. Я бы тебя убил... если б был способен убить.

...И если б не любил, - добавил он еле слышно, затягиваясь сигаретой часто и нервно.

 Казалось, Анна колеблется... впрочем, колебания длились недолго.

 -Ручьёв...

 Шаг навстречу, прикосновение, взгляд.

 Спичка, поднесенная к бенгальскому огню.

Вспышка.

…............................

 

-Ты чудовище, Ручьёв, - печально изрекла Анна, - Ты дождешься, что старый иезуит явится сюда лично, со сворой секьюрити.

 Под “старым иезуитом” она подразумевала супруга, которому оставался год до пятидесяти, и который был старшее нее на два десятка лет.

 -Плевать, пусть является, - легкомысленно отозвался Ручьёв, - Разве он увидит тут что-то для себя новое и интересное?

 Анна, было, сердито сдвинула брови, а потом рассмеялась.

 -Ладно, циник. Скажи спасибо, что я сейчас, в преддверии отъезда, добрая...

 Ручьёв, напротив, помрачнел.

 -Но насчет года ты говорила, надеюсь, не всерьез?

 Анна вскинула брови.

 -А что плохого в том, чтобы отдохнуть друг от друга? Психологи утверждают, что очень полезно время от времени вносить в жизнь некоторое разнообразие...

 -Да, - Ручьёв вновь отошел к окну, - Вот ты и внесла... правда? Со щенками ведь забавно играть - виляют хвостами, лижут руки, если и куснут - то совсем не больно... Да и мордочки симпатичные... особенно “бархатные” глаза хороши, верно?

 Анна слегка побледнела, окатила его абсолютно ледяным взглядом и молча направилась в сторону ванной.

 На сей раз удерживать ее Ручьёв не стал.

 Но когда она снова появилась в комнате - полностью одетая, причесанная и слегка подкрашенная (много краски ей и не требовалось), он подал ей стакан ее любимого томатного сока с добавленной в него щепоткой специй.

 -Я же говорила - идеален, - вздохнула Анна, - Просто-таки рыцарь из романа, - и, взглянув на часы, добавила, - Ну, мне пора.

 Сказано было настолько просто и обыденно, что Ручьёв понял - уговоры, увещевания, мольбы бесполезны абсолютно.

 -Хорошо, - ответил он, - Но позволь мне сесть за руль, - и добавил чуть усмешливо, - Я-то не пил.

-Абстинент! - фыркнула Анна, но фыркнула беззлобно.

 * * *

 

 Некоторое время они ехали молча, затем Анна (на сей раз она не захотела садиться рядом с любовником, а устроилась на заднем сиденье) нарушила паузу.

 -Давай спорить, ты быстро утешишься, Ручьёв.

 Ручьёв, находящийся за рулем “Пежо”, промычал нечто невразумительное. Это “нечто” могло означать как “да”, так и “нет”, а также - “все порой мелят чушь, но красавицам такие вещи легко прощаются”.

 -Нет, ты послушай, - ее голос звучал по обыкновению мягко и иронично, - Какое-то время ты будешь тосковать... или внушишь себе, что тоскуешь... (Ручьёв хмыкнул) Но затем спросишь себя - какого черта? Ты ж не “молодой Вертер”, чтобы непрерывно страдать. (Ручьёв издал короткий смешок) Ты скажешь себе - эта стерва наверняка обо мне уже и не думает, а крутит шашни с каким-нибудь французиком или шведом...

 Ручьёв затормозил, остановился у обочины шоссе, по обеим сторонам которого находилась стена смешанного леса (они не выехали за пределы лесопарковой зоны) и повернулся к Анне лицом.

 -Со... шведом?

 Она чуть поморщилась (при этом в глазах сверкнула усмешка).

 -Ну вот. Я считала, что говорю с прототипом Бонда, а не Отелло...

 Ручьёв отвернулся и, опустив стекло в дверце, закурил свой неизменный “Данхилл”.

 -Ладно, любимая, продолжай. Отелло, Бонд или Дон Кихот - неважно. Я к твоим издевательствам давно привык.

 -Отлично, - с прохладцей сказала Анна, - Итак, спустя время тебе надоест себя жалеть, ты вдруг обнаружишь, что кругом полно женщин, причем, весьма привлекательных, только и мечтающих о том, чтобы на них обратил внимание подобный тебе...

 -Самец, - саркастически вставил Ручьёв.

 Анна чуть покраснела.

 - Тот, кто придерживается подобных вульгарных взглядов на противоположный пол, упускает из виду, что и сам относится... к высокоорганизованным приматам.

 Ручьёв слегка кашлянул - не иначе, желая скрыть смешок.

 -Прости. Постараюсь не быть вульгарным. Продолжай. Ты ведь хотела заняться перечислением моих достоинств?

 -У тебя их слишком много, - скучающим тоном сказала Анна, - Времени не хватит перечислять. Ты светский человек, образованный, очень неглупый, прекрасно обеспеченный...

 - Прекрасно? - с сомнением переспросил Ручьёв.

 - Если не сравнивать с нефтяными магнатами. Но, к слову, Зарецкий не так давно упоминал о каком-то кругленьком капитальце, якобы укрытым тобой в офшоре...

 Ручьёв выбросил сигарету в окно, предварительно затушив ее двумя пальцами.

 -По части сокрытия доходов я, можно сказать, первоклассник... на фоне некоторых. Но суть не в том. Одно ты упустила из виду - не так и широк круг претенденток, ибо продажные девки исключаются, я их на дух не выношу.

 Анна удивленно вскинула брови.

 -Свежо предание... хотя, припоминаю, как-то ты обмолвился... это восходит к твоим юным годам, кажется? Когда ты был красивым неискушенным мальчиком...

 -Даже более неискушенным, чем твой щенок. Если не более красивым.

 Анна снова чуточку покраснела.

-Тебе доставляет удовольствие меня провоцировать, Ручьёв?

 - А я мстительный, - сказал Ручьёв, закинув в рот мятный леденец, - Я вообще сволочь...

 Она вздохнула и перевела на него снисходительный взгляд.

 -Так мне продолжать? Или...

 -Продолжай. Даже интересно, что ты мне напророчишь.

 -Да? - с прохладцей переспросила она, - Ну, хорошо. Твоей новой пассией продажная девка не будет.

 -Излишне правильных зануд я тоже не люблю - заметил Ручьёв.

 Анна протяжно вздохнула.

 -На тебя не угодишь... Ладно, это будет девица юная...

 -Не слишком юная, - перебил Ручьёв, - Педофилией я не страдаю, посему изволь уж напророчить мне девицу не моложе двадцати.

 -Но не старше двадцати пяти? - Анна усмехнулась, - Будь по-твоему. Конечно, темноволосая, с карими глазами...

 - Даже так? - усмехнулся Ручьёв, - Отчего же ты исключаешь блондинок?

 -Не знаю. Принято считать, что все они дуры... Вдобавок, ты русоволосый, следовательно, по закону контрастов тебе должны нравиться...

 - Темные синеглазые шатенки. Сколь красивые, столь и стервозные. А насчет блондинок... я встречал круглых дур и среди брюнеток.

 -Тебе никто не говорил, что ты шовинист, Ручьёв? - ласково поинтересовалась Анна, - Что мужской шовинизм присущ тебе, образованному и светскому, не меньше, чем какому-нибудь слесаришке, регулярно валтузящему супругу и утверждающему, что “все бабы... - последнее слово она произнесла на английском (bitch).

 - Я не шовинист, - возразил Ручьёв, - Просто круглую дуру в качестве подруги иметь не желаю.

-Ладно, - снисходительно согласилась Анна, - Будет присутствовать интеллект... и даже некоторая эрудиция.

 -То есть, Гоголя с Гегелем моя будущая пассия не спутает?

 -И даже Маркеса с Марксом.

 - А экспрессионистов от импрессионистов отличит? А Доминго от Паваротти?

 Анна слегка поморщилась.

 - Тебе это надо?

 -Ясно, - усмехнулся Ручьёв, - Не терпишь конкуренции.

 -И экспрессионистов не люблю - проворчала Анна, - И при всем уважении к Пласидо Доминго, гением считаю все же Лучано... Согласись, это на грани мистики - никаким мастерством не объяснить его завораживающее пение... правда?

 -Правда, - Ручьёв посмотрел на нее с тоской, - Ты думаешь, мне действительно нужна какая-то девка, пусть даже способная отличить автора “Ста лет одиночества” от автора “Капитала”?

 -Ну, ты же не станешь вести с ней литературных дискуссий... Верно, интеллектуалка тебе ни к чему. Ты просто у нее поинтересуйся, кто написал “Полонез” Огинского. Не знает, ищи другую кандидатуру. Знает - значит, сгодится.

 На сей раз Ручьёв рассмеялся искренне.

 -Отлично. Все параметры определены, более или менее. А если мне понравится... гм... замужняя дама?

 -Дважды снаряд в одну воронку не падает, - Анна тонко улыбнулась, - Я тебе напророчу незамужнюю. Неопытную, неискушенную... этакую tabula rasa.

 -Стоп, стоп, - перебил Ручьёв, - Что угодно, но девственница мне ни к чему. При всей моей нелюбви к шлюхам я в этом случае предпочел бы шлюху.

 -Ладно, - скучающим тоном сказала Анна, - Поправка, у нее есть бойфренд, но поскольку конкуренцию с тобой выдержать крайне сложно, то он и не выдержит.

 -Если не будет обладать “щенячьими” глазами... и шепелявить слегка.

 Анна, наконец, удостоила Ручьёва поистине ледяным взглядом.

 - И ты еще спрашиваешь, ревнивец, отчего я не хочу остаться с тобой?

 Ручьёв пожал плечами, снова завел мотор и поехал к поселку для VIP-персон, где находился особняк президента “Мега-банка” - супруга его стервозной пассии.

 Стервозной... но любимой тем не менее (будь она трижды неладна).

 * * *
Глава 3. Где муж выставляет условия, а жена с ними соглашается (или делает вид, что соглашается).


 Войдя в дом, Анна сразу направилась в свою комнату, и, едва облачилась в привычную домашнюю одежду - вельветовые брюки и блузку, дверь распахнулась, и на пороге возник невысокий подтянутый мужчина в очках, с тонким, породистым лицом. На вид ему нельзя было дать больше сорока пяти, хотя Зарецкий находился на пороге пятидесятилетия. Голос его звучал негромко, но с прохладцей.

 - Где ты опять была? Почему не явилась к ужину? Снова задержалась у кузины? - усмешка, отдающая сарказмом, - Снова вспышка родственной любви?

 Анна ощутила, что готова покраснеть, как девчонка. Что уж там себе лгать? У супруга перед ней имелась масса преимуществ, а по части манипулирования людьми Зарецкому вообще равных не было (иначе он и не достиг бы того положения, которого достиг).

 -Извини, - пробормотала она, - Этого больше не повторится.

 - Конечно, - кивнул супруг, - Уже хотя бы потому, что - прости - я забираю это, - он подошел к туалетному столику жены и взял с него небрежно брошенные Анной ключи от “Пежо” (а заодно и брелок охранной сигнализации).

 Сердце у нее противно екнуло, однако, она заставила себя улыбнуться (подозревая, что вышло весьма криво).

 -Это означает, что я лишаюсь свободы передвижения? Или вынуждена буду пользоваться такси?

 -Отнюдь, - спокойно возразил Зарецкий, - Если тебе понадобится куда-то ехать... по делам, я имею в виду, а не к кузине, - снова саркастическая улыбка, - Тебя отвезут. Игнатьев с Савельевым. Один сядет за руль, другой будет выполнять функции охранника. Нелишняя предосторожность, в этой стране особенно. Конечно, предварительно меня поставят в известность, куда и зачем ты едешь.

 -Похоже на конвой, - заметила Анна и взяла сигарету.

 - Похоже, ты забыла, кто ты есть? - Зарецкий не повысил голоса, однако в нем отчетливо прорезались металлические нотки, - Я устал от твоих выходок. Они мне надоели. Сегодня ты не явилась к ужину... что дальше? Ночевать не придешь? - он приблизился к жене и, взяв из ее пальцев незажженную сигарету, слегка приподнял ее лицо за подбородок, - Нет, красавица моя. Живя со мной, изволь подчиняться определенным правилам. Не нравится? Надоело? Не держу... но учти - в этом случае тебе не удастся наложить лапку и на десятую часть моей собственности. Даже не мечтай.

 И Бонду своему несостоявшемуся передай мои слова. Ни ты, ни он лапу на мою собственность наложить не сумеете.

 -Боже, мерзость какая, - вполне искренне сказала Анна, отходя к дивану, опускаясь на него и все-таки закуривая.

 -Мерзость? - Зарецкий брезгливо посмотрел на декоративную коллекцию кактусов, за которой Анна трепетно ухаживала. Один из кактусов должен был вот-вот зацвести, выпустив цветок, раза в три превышающий само растение, - Мерзость, милая моя, это то, как ты распустилась в последнее время. И повторяю, мне все это надоело.

 “Разводись”, едва не сорвалось у нее с языка, однако, она сдержалась. Скандальные разводы - прерогатива “звезд” шоу-бизнеса, а серьезному, деловому человеку, дорожащему своей репутацией, такие штуки нужны в последнюю очередь. А чтобы не было скандала, потребовалось бы выложить кругленькую сумму - что весьма болезненно для человека, чьей единственной и горячей любовью являются дензнаки.

 “Да и не стоит овчинка выделки”, с тоской подумала Анна.

 - Ладно, - сказала она устало, - Я согласна... даже с твоими условиями.

 Зарецкий хмыкнул.

 -Похоже на подвох... но поверю на слово. Ты уже начала собирать вещи?

 -Начинаю, - вздохнула она и, подойдя к платяному шкафу, раздвинула его дверцы.

 После того, как дверь за мужем закрылась, Анна взяла в руки сотовый телефон и набрала номер Ручьёва.

 Тот отозвался почти сразу.

 -Скажи, Серж, сколько полагается за несанкционированный домашний арест?

 Некоторое отношение к законникам Ручьёв имел - он руководил охранно-сыскным агентством.

 -Домашний арест - это серьезно, - ответил он без тени иронии, - Это - тоже незаконное лишение свободы, в УК имеется соответствующая статья... Но должен тебя разочаровать - своего старого лиса ты к ответу не притянешь.

 - А я и не надеялась, - кисло сказала Анна.

 Ручьёв кашлянул.

 -Но если собираешься сбежать, можешь рассчитывать на мое содействие.

 Она невольно улыбнулась.

 -Заманчиво... но нереально.

 - С датой отбытия все уже определено? - после паузы спросил Ручьёв немного потухшим голосом (он имел в виду ее отъезд в Швейцарию).

 -Не окончательно. В ближайшее время определится.

 - А вот ты, похоже, определилась, - заметил Ручьёв.

 -Ну брось, Серж, - мягко сказала Анна, - Разве мы не условились, что ты быстро утешишься?

 Он снова немного помолчал.

 -Да... но если я утешусь реально, тебе это вряд ли понравится.

 Она слегка засмеялась.

 -И опять вы правы, сэр Бонд...

 -Джеймс Бонд, - поправил Ручьёв значительным тоном.

 * * *

Глава 4.  Где говорится о щенках и не только (точнее, не столько)

После разговора с Ручьёвым, закончившегося на грустно-ироничных, но в целом теплых тонах, она несколько секунд постояла в задумчивости, словно бы решая - позвонить кому-то еще или, напротив, не звонить, затем подошла к двери и рывком ее распахнула.

 За дверью никого не было.

 Закрыв ее и заперев на ключ (ей было известно о милой привычке супруга входить в комнату неожиданно, без стука), Анна вновь подошла к телефону и, закусив нижнюю губу, набрала номер.

 Поскольку звонила она не Ручьёву, абонент отозвался не сразу, а секунд через пять.

 Она услышала мягкий, глуховатый, молодой голос, вызвавший прилив самых противоречивых эмоций.

 -Слушаю?

 Она на миг прикрыла глаза и представила себе лицо говорящего - почти мальчишеское лицо с тревожными темно-карими глазами. Очень открытое лицо. Очень ясное.

 -Кирилл? - голос звучал слегка сдавленно.

 Пауза.

 И уже взволнованное:

 - Анна? Анна, это ты? Почему ты...

 -Стоп, - перебила она собеседника (но перебила очень мягко), - Послушай меня, Кирилл, и внимательно. Похоже, ситуация осложнилась, и сейчас тебе лучше уехать. Куда-нибудь к дальним родственникам. Чем дальше, тем лучше. На месяц-другой.

 -Самые ближние живут в Абхазии, - не слишком уверенно сказал Кирилл, - И мы не виделись с ними лет десять... Может, объяснишь сначала, что происходит?

 “Тебе еще нужно объяснять?”, с тоской подумала Анна. Как же ненавидела она себя за те эмоции, с которыми не могла справиться...

 -Кирилл, мальчик... пойми, наконец - все серьезнее, чем ты думаешь. Тебя невозбранно отпустили, но это не значит, что впоследствии не попытаются предъявить счет. Собирай вещи, бери деньги, поезжай на вокзал, садись на первый же поезд и ис-чез-ни! Хотя бы до осени.

 -У меня сейчас сессия, - негромко сказал он.

 -Плевать! - она все же повысила голос, - Сессию можно сдать и осенью.

 -Ладно, - заговорил он снова после небольшой паузы, - Но до моего отъезда мы увидимся? Сегодня, завтра... когда-нибудь? Аня...

 Ей захотелось разреветься. То ли от досады на свои чувства, то ли просто от невозможности увидеть снова тревожные глаза обладателя этого молодого беспомощного голоса.

 “Со щенками ведь забавно играть?..” Совсем не забавно. Разве что поначалу. Пока не осознаешь, насколько увязла.

 Она снова заговорила, и теперь ее голос звучал довольно сухо.

 -В ближайшее время - нет, Кирилл. Повторяю, отнесись к моим словам серьезно. Если, конечно, тебе не наплевать - ни на себя, ни на деньги. Разумеется, можешь остаться - только тогда не обвиняй меня ни в чем.

 -Я тебя не обвиняю, - сказал он (как ей показалось, почти обреченно), - Даже в том, что ты не захотела со мной увидеться напоследок.

 “Я не захотела? - у нее едва не вырвался горький смешок, - Если б все зависело от меня, бестолковый, непутевый, милый мальчик... Если бы от нас что-то зависело...”

 -Аня? - опять его голос звучал неуверенно, - Аня, слышишь меня? Я же сказал, что все понимаю, просто объясни...

 Она прервала связь, после чего отключила телефон.

 Спустя пять минут в комнату постучали, и она увидела горничную с подносом - Зарецкий распорядился принести ей ужин.

 “Вот оно, счастье быть его супругой, - подумала она с горькой иронией, - И чего тебе, дура, не хватает?”

 

 * * *


Глава 5.  Где кое-что разъясняется, а самый молодой из главных героев сомневается.


  После звонка Анны Кирилл вещей не собрал и на вокзал не поехал. На следующий день, облачившись в привычные джинсы, куртку-ветровку и кроссовки, закинув на спину небольшой рюкзак, он направился к остановке автобусов, имеющих конечными целями своих маршрутов дачные загородные поселки. Именно в поселок Луговку Кирилл и намеревался ехать.

 В рюкзаке находился металлический ящичек - стерилизатор для шприцев. Его Кирилл позаимствовал из запасов матери, работающей старшей медсестрой в одном из городских стационаров.

 Разумеется, не медицинские препараты либо медикаменты находились в ящике. В нем, обернутые в плотный полиэтилен, лежали доллары. Настоящие американские доллары, в количестве пяти тысяч.

 А также - расписка, написанная собственноручно Зарецким С, В. (бывшим работодателем Кирилла) и удостоверяющая, что эти деньги выданы Смирнову К. А. в качестве неустойки за досрочное расторжение контракта.

 Конечно, тот контракт, согласно которому Кирилл на полставки был должен работать водителем у господина Зарецкого, того не стоил. Кирилл не знал, на какие рычаги Анне пришлось нажать, чтобы Зарецкий выплатил ему пять “штук” гринов, но определенно Анна сумела это сделать. За двенадцать лет жизни с Зарецким она наверняка отлично изучила не только его сильные, но слабые стороны, и была достаточно умна, чтобы этим воспользоваться.

 ...Наконец, автобус остановился напротив указателя “Луговка”, и Кирилл, спрыгнув на землю, зашагал по проселочной дороге к полузаброшенному дачному поселку, где находился двухэтажный коттедж, некогда принадлежавший отцу Анны - профессору Васнецову.

 Именно этот коттедж являлся местом интимных встреч двадцативосьмилетней супруги банкира и двадцатитрехлетнего студента, ее личного водителя.

 Приблизившись по заросшей бурьяном тропинке к дому, Кирилл нагнулся и нашарил под третьей ступенькой крыльца ключ (впрочем, замок на двери коттеджа был настолько прост, что его умеючи можно было вскрыть и шпилькой).

 Войдя в дом, Кирилл осмотрелся. Похоже, Анна не приезжала сюда с момента их последней встречи...

 Камин, рядом - им, Кириллом, заготовленный запас поленьев. Старая тахта, старинные “венские” стулья, дощатый, покрытый клеенкой стол... Он вспомнил, как Анна говорила, что после смерти отца не хочет продавать этот дом - слишком много хороших воспоминаний с ним связано...

 Кирилл прошел в соседнее помещение - что-то вроде кухни, где стояли старинный буфет, допотопный холодильник, электроплитка... Откинул с пола довольно потертый половик и потянул за кольцо, вмонтированное в крышку подпола.

 Пахну’ло землей, сыростью, плесенью... Бывая тут, Анна не пользовалась подполом вообще.

 Кирилл достал из рюкзачка предусмотрительно захваченный фонарик и осторожно начал спускаться вниз по довольно крутым ступеням. Несколько крыс при его появлении с писком разбежались по углам (впрочем, крысы его совсем не пугали, разве что вызывали отвращение).

 Наконец, оказавшись на земляном полу, Кирилл извлек из рюкзака и саперную лопатку. Начал копать в одном из углов подпола ямку - достаточно глубокую, чтобы в ней мог поместиться медицинский стерилизатор (чтобы ненароком не открылся, Кирилл обмотал его поверху изолентой).

 Закопав ящик и тщательно утрамбовав землю, он поднялся наверх, аккуратно поправил половик. Тут деньги будут в сохранности... лишь бы Анне либо ее бережливому супругу не взбрело в голову до осени продать этот домишко.

 Или того хуже - снести.

 “Риск есть всегда, - подумал он, - Ни в одном деле не обойтись без всяких “если”, “а вдруг” и прочем...”

 Он присел на тахту, глянул на камин. Разжечь его? Зачем? Чтобы разбередить недавние воспоминания?

 “Если тебя невозбранно отпустили, это не значит...”

Может, и впрямь рвануть куда глаза глядят? Ну, а пожилая мать? А Ирина - младшая сестра-школьница? Мать ведь уже насторожили деньги, что принесла Анна в его отсутствие (“Сейчас такие суммы платят за работу?”) Его ответ, что для Зарецкого эти деньги - капля в море, мать не слишком успокоил.

 Теперь он уедет, бросив сдачу сессии, и тем самым даст матери дополнительный повод для беспокойства, а нужно ли ей это, в ее годы, с ее больным сердцем?

 Наконец, он решил - раз уж от Анны более вразумительных объяснений не добиться, надо посоветоваться с лучшим другом Орловым.

 Орлов работал в агентстве “Феникс” под началом Ручьёва. Инженер по образованию, он отвечал за технические средства безопасности.

 

 * * *

 -Да, Студент, - протянул Орлов - обаятельный парень с густой соломенной шевелюрой и выразительными светло-карими глазами, - Выходит, ты попал... Хотя, чего еще можно было ожидать? Удивляюсь, как вообще Зарецкий тебе позволил спокойно уйти...

 -Значит, считаешь, все, о чем она говорила, серьезно? - спросил Кирилл, - К слову, ты предполагаешь, что именно может мне угрожать?

 Орлов запустил пятерню в свою буйную шевелюру.

 - Да что угодно. Начиная с того, что поздним вечером, в каком-нибудь глухом дворике, ты получишь удар по черепу, от которого не поднимешься, заканчивая... тебе известно, что Зарецкий при желании способен половину городской ментовки скупить? Я не говорю - всю, ибо другая половина давно раскуплена.

 - Ну спасибо. Обнадежил, - Кирилл сделал глоток минералки из стакана (разговор происходил в холостяцкой “берлоге” Орлова).

 - А думать надо, Студент, головой! - Орлов неожиданно повысил голос, - Головой... а не другим местом! Что, Ольге замену найти не мог среди студенточек? Или в вашем вузе они одна страшней другой, так, что с души воротит? С чего это тебя вдруг потянуло на замужнюю даму, вдобавок много старше тебя?

 - Ненамного. Всего на пять с половиной лет. И вообще, не это имело значение, - и еле слышно добавил, - Тебе не понять.

 - Ну где уж нам уж, - ернически протянул Орлов, - Мадам пресытились породистыми самцами вроде “Ржевского”, потянуло на хорошеньких мальчиков...

 - Я тебя сейчас ударю, - очень четко сказал Кирилл.

 Орлов пренебрежительно махнул рукой и закурил. Выпустил к потолку узкую струйку дыма, посмотрел на Кирилла, как тому показалось, с сожалением.

 - Мальчишка ты... до сих пор. В некоторых вещах. Она же изначально знала - если и заставят платить за этот ваш общий грех, то не ее, а тебя... В этой игре свои правила. К примеру, спутался бы ты с женой сантехника Васи Пупкина - и что? Вася набил бы супруге морду, да и все. Может, захотел бы набить морду и тебе...

 - Хотеть не вредно, - слабо усмехнулся Кирилл - кандидат в мастера спорта по дзюдо.

 - Ну, разумеется, - кивнул Орлов, - Однако, тут другой расклад. Она красавица, светская, рафинированная... Переводчик по образованию, папа был доктором наук... Для Зарецкого она - своего рода “визитная карточка”. И - бить такой женщине морду? Вообще давать пищу для сплетен? Позволить, чтобы болтали, будто она самому президенту “Мега-банка” рога наставила со студентом?

 Исключено, абсолютно. К тому же, - прищурился Орлов, - Не забывай -у нее имеется своего рода джокер. Надежный джокер...

 - Ручьёв, - пробормотал Кирилл.

 - Именно, - кивнул Дмитрий, - Говорят, у Зарецкого с Ручьёвым своего рода пакт о ненападении... Зарецкий закрывает глаза на “дружбу” супруги с владельцем “Феникса”, владелец “Феникса” периодически оказывает президенту “Мега-банка” услуги... разного рода. И по части безопасности, и по части... словом, конфиденциального характера.

 - Гадюшник, - буркнул Кирилл и покраснел.

 - Брось, - отмахнулся Орлов, - Везде так. Только возможности не у всех. И масштабы разные.

 - Не стерва она, - сказал Кирилл тоскливо, - Ей, думаю, тоже сейчас несладко...

 - Ей! - фыркнул Орлов, - Ты о себе думай, а уж она-то о себе позаботится, будь уверен. И вообще, отнесись к ее словам серьезно - дама наверняка знает, что говорит. Некуда ехать? В Астрахань махни, у меня там дядька по отцовской линии, отличный мужик... Я ему звякну, обрисую ситуацию, примут тебя как родственника... Нет денег на дорогу - я выручу.

 Кирилл опять почувствовал жар в щеках.

 - Да нет, дело не в этом. А сессия? Я не для того поступал, чтобы бросать через год. И потом - мать. Ей как я все объясню? Нет, - по примеру Орлова, взъерошил пятерней свои густые волосы - только куда более темные и подстриженные короче, - Вот сдам сессию, а там видно будет.

 А пока... стану избегать темных подворотен, - сверкнул короткой белозубой улыбкой.

 Орлов молча пожал плечами. Взгляд его выразительных глаз ясно говорил, что порой упрямство и глупость - синонимы.

 

 * * *

Глава 6.  Где появляется надежда, что к предупреждению Анны, возможно, вовремя прислушаются.

- Здравствуй, “Ржевский”, - скромно сказал вошедший в кабинет руководителя “Феникса” худой, лысеющий мужчина в очках, чья заурядная внешность отнюдь не соответствовала его незаурядной натуре.

 - Петр Николаич! - воскликнул Ручьёв, вставая из-за стола и направляясь навстречу посетителю (при этом на его лице вспыхнула вполне искренняя, широкая улыбка), - Какими судьбами?

 - Да так... проездом, - Григорьев тонко улыбнулся, - Проезжал мимо твоей конторы и думаю - а дай, мол, заеду...

 - Всегда счастлив видеть, - Ручьёв крепко пожал протянутую руку и жестом гостеприимного хозяина указал Григорьеву на мягкое и удобное кресло, предназначенное для посетителей, - Устраивайся. Кофейку? Или чего покрепче? - подмигнув, он взглядом указал на дверцу своего сейфа, где у него (именно на подобный случай) всегда могла найтись бутылка отличного коньяка.

 Григорьев сокрушенно вздохнул.

 - Увы, в другой раз. Как ни пошло звучит, но я пока на службе, - и, проигнорировав удобное кресло, отодвинул один из стульев, стоящих у стола для совещаний, и пристроил на нем свой довольно тощий зад.

 - Ясно. Значит, по делу. - Ручьёв моментально посерьезнел.

 Григорьев кивнул.

 - Что ж, - нажав кнопку селекторной связи, Ручьёв попросил свою секретаршу ни с кем (без исключений) его не соединять, всех посетителей отсылать к Кравченке (его компаньону и первому заму), а также принести ему бутылку охлажденной минералки и два чистых стакана.

 - Слушаюсь, шеф,- сказала Валентина, однако, не преминула съязвить, - Я, кстати, грязных стаканов и не держу.

 Ручьёв усмехнулся.

 - Тем лучше, - устремил на Григорьева пронзительный взгляд, - Итак, Петр Николаевич, я слушаю...

 Тот коротко вздохнул, глядя на кожаную папку, которую держал в руках, и тоже улыбнулся - правда, очень скупо. И ввиду несколько “лошадиных” зубов, далеко не столь ослепительно, как это умел делать Ручьёв.

 Впрочем, повторим - внешность обманчива.

 Григорьев являлся ментом, но ментом нетипичным. Во-первых, он был одним из немногих истинных профессионалов, еще каким-то чудом не сбежавших из структуры, давно скомпрометировавшей себя повальной коррупцией, ленью и пьянством.

 Во-вторых, он действительно добросовестно работал.

 В-третьих, и это удивляло больше всего, был даже относительно честен.

 Ручьёв ценил дружбу с Григорьевым не только ради информационного обмена. Хотя - что греха таить? - именно информационный обмен и являлся той почвой, на которой сошлись двое столь несхожих людей, как сын дипломата, в прошлом - офицер контрразведки Ручьёв - денди, умница, светский лев;

 ...и офицер МВД Григорьев - не меньший умница, но далеко не красавец, а о светскости умолчим вообще - Григорьев (внешне, по крайней мере) производил впечатление затюканного жизнью и замордованного бытом отца семейства.

 К слову, большая доля истины в этом имелась.

 Однако, тянулись они друг к другу - владелец охранно-сыскного агентства и капитан милиции, опер по особо важным делам. Хотя, повторимся, их дружба, как и любая дружба, не была лишена корысти. Правда, специфической. Информация являлась тем товаром, которым они взаимовыгодно обменивались.

 …- Итак? - повторил Ручьёв, также садясь за рабочий стол, - В чем проблема?

 Григорьев сделал пару глотков ледяной минералки из идеально чистого стакана и сказал абсолютно скучающим тоном:

 - Я тут вспомнил на досуге... На досуге, “Ржевский”, - бросил на Ручьёва острый взгляд и опять скромно опустил глаза, с видом, словно бы говорящим - “Я-то что? Я человек маленький...”

 - И о чем же ты вспомнил? - мягко, почти вкрадчиво поинтересовался Ручьёв.

 Григорьев коротко вздохнул.

 - О пареньке одном. Который, вроде, когда-то на тебя работал, - еще один взгляд, словно бы спрашивающий: “Улавливаешь, к чему клоню?”

 Ручьёв хмыкнул. Что могло означать как утверждение, так и отрицание.

 - Фамилия еще у него такая простая, что очень сложно запомнить, - Григорьев даже лоб наморщил, делая вид, что усиленно вспоминает (нехорошее предчувствие Ручьёва, возникшее при упоминании о работавшем на него пареньке, усилилось), - То ли Сидоров, то ли Семенов, то ли Степанов...

 - Смирнов, - негромко подсказал Ручьёв.

 - Может, и Смирнов, - согласился Григорьев, - Даже скорее всего. Вот внешность у него запоминающаяся - высокий, черноглазый... слегка цыганистый, на мой взгляд, но... красивый парнишка, чего уж там. Очень красивый. От девочек, думаю, отбою нет.

 Ручьёв кривовато улыбнулся.

 - Так. И к чему ты о нем вспомнил, Петя? Дочку не за кого сосватать? Так огорчу тебя, Григорьев - при всех внешних достоинствах у парня за душой ни гроша. Гол как сокол.

 Правда, трудолюбивый вроде... - несколько рассеянно добавил Ручьёв, закуривая излюбленный “Данхилл” (предварительно, конечно, предложив сигарету Григорьеву. Тот не отказался - как никогда не отказывался и от хорошего коньяка).

 -Трудолюбивый? - Григорьев чуть сощурился, - А на каком поприще трудится? Коноплю, может, выращивает? Или “крэк” усиленно толкает на дискотеках?

 - Что? - от неожиданности Ручьёв затушил только что раскуренный “Данхилл”, - Хочешь сказать, парень в наркодилеры подался? Ты уверен?

 - Нет, - Григорьев прямо и твердо посмотрел Ручьёву в глаза (этот умный взгляд не мог принадлежать затюканному “подкаблучнику”), - Лично я совсем не уверен. Во всяком случае, при первом знакомстве с этим мальчишкой у меня сложилось о нем хорошее впечатление - взгляд ясный, лицо открытое... Согласись, не слишком походит на наркошу, верно? Да если еще учесть тот его геройский поступок в отношении подруги... Кстати, как они? Сложилось что у них или...

 - Или, - буркнул Ручьёв, - Впрочем, откуда мне знать? ...А вот ты как узнал насчет дури?

 - Точно-то и я ничего не знаю,- сказал Григорьев задумчиво, - Ничего, ведь, “Ржевский”, еще не доказано... и, может, не будет доказано. Может, окажется, что просто оговорили мальчишку... напраслину возвели, как выражались в старину. Вот, к примеру, нагрянут к нему домой с обыском - а там чисто... Что тогда? Заново станут трясти того, кто эту пресловутую напраслину возвел... и, может, даже вытрясут что-то существенное. 

 - Ну, а если найдут? - немного подсевшим голосом спросил Ручьёв.

 Григорьев сокрушенно вздохнул.

 - В этом случае плохи его дела... Насколько мне известно, влиятельных заступников он не имеет? И хоть “корни” у парнишки, вроде, кавказские, вряд ли у него есть связи хотя бы с рыночной мафией, верно?

 - Не думаю, - Ручьёв отошел к окну и рассеянно повторил, - Не думаю...

 Потом повернулся к Григорьеву лицом и отрывисто спросил:

 - Хорошо. Какова фора?

 Григорьев откашлялся.

 - По моим сведениям, в конце этой недели все случится. Или начале следующей.

 Я ведь случайно обо всем узнал, “Ржевский”... и только сегодня утром. Ты не думаешь, что копают-то под тебя? Как-никак, парень год на тебя отпахал...

 - И год как уволился, - мягко заметил Ручьёв.

 - Ну, на безрыбье, сам знаешь...

 - По сути ты прав, - Ручьёв вновь вернулся за стол, вскинул на Григорьева потемневшие глаза, - Но в данном случае, думаю, ошибаешься. Не я причина тому, что парня утопить собираются... как кутенка, - еле слышно добавил он.

 Григорьев со скучающим видом посмотрел на длинный столбик пепла на своей сигарете и стряхнул его в пепельницу именно в тот момент, когда он был готов свалиться на стол или на пол.

 - Ну уж это не мои проблемы, “Ржевский”. Я тебе инфу слил, ты имеешь право ею воспользоваться или, напротив, умыть руки... это уже твои дела. Я к тебе, собственно, совсем по другому вопросу явился.

 - Валяй, - вздохнул Ручьёв, и Григорьев, наконец, раскрыл лежащую перед ним папку.

 - Есть один человечек... Настолько мелкая, на первый взгляд, сошка, что начальство категорически отказалось выделить ресурсы, дабы интенсивно его прощупать.

 - Конечно, - усмехнулся Ручьёв, - В вашей конторе с ресурсами всегда туговато...

 - Вот я и вспомнил о тебе, “Ржевский”. Подумал - вдруг по старой памяти, по старой дружбе окажешь содействие? Я, в свою очередь, тоже в долгу не останусь...

 - Лис, - проворчал Ручьёв, - Ну да ладно. Кто у кого в долгу окажется, жизнь покажет. Валяй. Выкладывай без утайки, что это за “птица”, которая тебя так сильно интересует...

 - Если уж совсем быть точным, интересует не он, а его связи. Контакты. Признаюсь, это очень меня интересует...

 Ручьёв взял протянутую Григорьевым папку, опять вскинул на него глаза.

 - Сроки?

 - Ну, тут я тебя не ограничиваю, зная, что парни твои работают очень оперативно...

 - Многовато лести для одного раза, - заметил Ручьёв, - Да Бог с тобой, Григорьев. Сегодня я тебе пригожусь, а завтра - кто знает?

 - А насчет парня этого, Смирнова? - осторожно спросил Григорьев, - Не пригодился я, выходит, тебе?

 Ручьёв даже поморщился.

 - Чтобы я имел дело с наркошами? Марался... об эту мразь? Да и о ком речь-то идет? О “шестерке” мелкой, наркодилере... - слегка сощурился, - К слову, ты уверен, что сведения твои верны? Я вот лично не уверен... Представь, что парню уже слили информацию о том, что на него настучал его подельник, и он уже пустился в бега... Нет человека - нет проблемы, так, Григорьев? К сентябрю дело это будет похерено наверняка - у ваших доблестных парней куда более серьезных забот хватает, нежели отлавливать какого-то нарика...

 Григорьев бросил на Ручьёва очередной острый взгляд.

 - Ну, если человека и впрямь нет в городе... то ты, “Ржевский”, как ни прискорбно, но, пожалуй, прав.

 - Да. Я во многом оказываюсь прав, в конечном итоге, - согласился Ручьёв без ложной скромности.

После ухода Григорьева (он уговорил-таки мента выпить на посошок граммов семьдесят превосходного коньячку), Ручьёв вышел в приемную.

 Валентина, его секретарша, оторвавшись от монитора компьютера, вскинула на шефа свои колдовские изумрудные глаза.

 - Разыщи мне, солнышко, Орлова. И срочно. Чем бы он там не был занят.

 - Поняла, шеф, - кивнула Валентина, - Сделаю сей момент.

 - И кофейку свари. Покрепче, - одарив секретаршу мягкой улыбкой, Ручьёв снова удалился в свой кабинет и не вспоминал о возникшей перед ним проблеме до тех пор, пока в дверь осторожно не постучали, после чего в нее просунулась взлохмаченная башка молодого симпатичного мужчины.

 - Вызывали, шеф?

 - Вызывал, - согласился Ручьёв, - Проходи... беседа будет приватной.

 Дмитрий кивнул. По довольно тяжелому взгляду шефа было ясно - беседа будет не только приватной, но и, возможно, не слишком приятной.

 - Ну, как дела, как настроение? - поинтересовался Ручьёв после того, как “гюрза” пристроил свой поджарый зад на том же стуле, где пять минут назад пристраивал свою тощую задницу ушлый следователь Григорьев.

 - Да как... настроение рабочее, - Дмитрий в меру ослепительно улыбнулся. В каком настроении находится шеф, определить по его монументальному (смахивающему на лицо воина с плаката времен Великой Отечественной войны) лицу возможным не представлялось.

 И это, конечно, не воодушевляло.

 - Слышал, по угонщикам работаешь? На Богданова?- поинтересовался Ручьёв (Богданов - сыскарь экстра-класса - ведал в агентстве Ручьёва непосредственно сыском.

 Непосредственно охраной ведал Кравченко.

 Ручьёв ведал и тем, и другим. Он руководил.)

 “Гюрза” кивнул.

 - Могу представить отчет, шеф.

 - Пока не к спеху, - небрежно сказал Ручьёв и, выйдя из-за стола, подошел к окну.

 За окном снова моросил дождь. Лето осчастливило горожан несколькими солнечными деньками, после чего все вернулось на круги своя.

 Ручьёв некстати подумал, что Анна любит дождь.

 Анна любит дождь, любит подснежники, спелые персики сорта “нектарин”, группу “Пикник”... любит мальчишку, чью задницу Ручьёв намеревается прикрыть.

 Его, Ручьёва, она не любит (хоть периодически и врет обратное).

 Он сказал себе “не время раскисать” и снова посмотрел на Орлова - одного из самых смышленых и обаятельных сотрудников агентства.

 - Ну, а приятель твой как поживает? - спросил он скучающим тоном, - Студент?

 “Студентом” прозвали Кирилла Смирнова(не иначе, за слишком благополучный вид), когда он служил в агентстве и лишь собирался поступать в технический вуз.

 Орлов немного покраснел.

 - Да как... нормально. Сессию сдает.

 - Успешно? - поинтересовался Ручьёв.

 Орлов кивнул.

 - Иначе нельзя - стипендию потеряет, а в его положении, сами понимаете...

 - Понимаю, - отозвался Ручьёв несколько рассеянно, и, вернувшись за рабочий стол, закурил. Выпустил струйку дыма в сторону приоткрытой форточки, сощурился.

 - Учеба - дело нужное, однако, утомительное... порой, - снова пронзительный взгляд серых с синевой глаз переместился на лицо Орлова, - Может, и приятелю твоему отдохнуть не мешает? Обстановку сменить, развеяться... махнуть куда-нибудь в Астрахань, к примеру (Орлов слегка закашлялся) У тебя ведь в Астрахани родня, не ошибаюсь?

 - Не ошибаетесь, - слегка сдавленным голосом ответил Дмитрий, - Так вы считаете, Студенту следует уехать?

 Ручьёв сухо усмехнулся.

 - Бухгалтеры, милый мой, считают. И подсчитывают. Я же даю советы. И опять же, заметь, нечасто.

 - Понятно, -пробормотал Орлов. Снова вскинул на шефа свои выразительные светло-карие глаза.

 - И... когда, Сергей Саныч?

 - Вчера, - Ручьёв повернулся к компьютеру, пробежался пальцами по клавиатуре, давая понять “гюрзе”, что разговор окончен.

 Орлов поднялся из-за стола.

 - Последний вопрос, шеф, если можно.

 Ручьёв вопросительно приподнял брови.

 - Ему предложат хлебнуть той же баланды, что и мне в свое время?

 В свое время Орлова осудили по сфабрикованному обвинению, и, прежде чем прокуратура внесла протест о незаконности его осуждения, Дмитрий провел в местах заключения без малого год.

 Ручьёв выразительно вздохнул, выразительно посмотрел на Орлова.

 - Лишний вопрос, Митя.

 Орлов слегка побледнел.

 - Ясно. Я свободен?

 -Как птица голубь, - Ручьёв тонко улыбнулся, - Пока его кот не сцапал. Но это уж не к тебе относится, “гюрза”.

И добавил уже без улыбки:

 - Вчера. Запомни.

 - Я запомню, - кивнул Дмитрий, -Спасибо, шеф.

 Ручьёв удивленно вскинул брови.

 - За что?

 

 * * *

Глава 7.  Где молодой и симпатичный герой получает последнее предупреждение и последний шанс.

 Подругой, в отношении которой Кирилл совершил, якобы, геройский поступок, являлась двадцатидвухлетняя медсестра Варвара Морозова.

 Правда, сам Кирилл, в свое время побывавший в кавказском пекле (и даже получивший ранение, к счастью, не тяжелое) поступок свой в отношении Вари особенно геройским не считал.

 Предыстория (вкратце) была такова:

 Семнадцатилетняя Варя Петелькина, прибыв в мегаполис из деревни, поступила на курсы медсестер, а, закончив их, встретила (как ей казалось тогда) “настоящего мужчину” - прапорщика Антона Морозова. Действительно, на фоне тех деревенских алкашей, от чьих “ухаживаний” Варя усиленно отбрыкивалась лет с тринадцати, Морозов выглядел человеком - некурящий, пьющий очень умеренно... даже работящий.

 О том, каким способом Морозов снимает нервное напряжение, Варя, к сожалению, узнала слишком поздно - после свадьбы. Лучшим способом развеяться были для Морозова кулачные бои. Хотя, “бои”, конечно, определение неточное. Хрупкая Варя (рост сто пятьдесят пять) не способна была вступать в бои с сильным жилистым мужиком.

 Сам Морозов избиение молодой жены называл “воспитательной мерой”.

 После очередной воспитательной меры Варя угодила в больницу с переломом руки, сотрясением мозга и прочими менее тяжкими, как выражаются судебные медики, телесными повреждениями, а Морозов - в тюрьму.

 Отсидка таким как он на пользу не идет- они лишь больше озлобляются. Выйдя из колонии, Морозов первым делом решил навестить “подставившую его курву” и произвести разборку.

 К тому времени Варя, конечно, оформила с прапорщиком развод и встречалась со студентом политехнического вуза Смирновым К. А. В тот злосчастный день между Кириллом и Варей произошла ссора - он только что узнал, что его запретные чувства к супруге банкира отнюдь не запретны (и не безответны), и, не желая быть нечестным по отношению к Варе, собирался поставить точку в их отношениях.

 Спокойного разговора, разумеется, не получилось (и не могло получиться), Варя ударилась в истерику и в слезах убежала... Кирилл, мучимый угрызениями совести, пошел следом, опасаясь, как бы она не натворила глупостей...

 Морозов поджидал бывшую жену у подъезда ее дома и успел пырнуть ножом в живот - до того, как к месту происшествия подоспел Кирилл.

 Второй раз ударить ножом Варю Морозов не успел - его сбили с ног (хорошенько приложив затылком об асфальт), отобрали нож и для верности стянули руки за спиной его же брючным ремнем.

 Проделать все это бывшему десантнику, отслужившему год в охранном агентстве “Феникс”, не составило ни малейшего труда.

 Варя, конечно, надолго угодила в больницу, но, учитывая, чем все могло закончиться, если б не Кирилл, отделалась она еще сравнительно легко.

 Со дня на день ее должны были выписать. И Кирилл опасался, что, выйдя из больницы, она первым делом явится к нему, дабы поблагодарить, и это станет лишь предлогом к возобновлению отношений... которых он вовсе не желал возобновлять.

...Приближалось окончание сессии (и Кирилл всерьез подумывал, не воспользоваться ли гостеприимством лучшего друга и не махнуть к дельте Волги), он возвращался домой затемно (вместе с однокурсником они засиделись за компьютером у того дома), однако, долговязую фигуру “гюрзы”, устроившегося на лавчонке около подъезда, Кирилл узнал сразу.

 И, конечно же, его немедленно кольнуло дурное предчувствие - если Дмитрий хотел с ним увидеться, то обычно предварительно звонил.

Значит, повод для встречи настолько серьезен, что Орлов решил наплевать на условности, называемые “приличиями”, и дождаться Кирилла во что бы то ни стало?

 Обменялись приветствием и коротким рукопожатием. После этого Орлов улыбнулся (как показалось Кириллу, не слишком искренне).

 - Пошепчемся, Студент?

 - Валяй, - согласился Кирилл, - Но, может, поднимемся к моим?

 Орлов отрицательно мотнул головой. Сейчас лицо его было абсолютно серьезным, даже из глаз исчезло обычное усмешливое выражение.

 - Нет, лучше тут. Сейчас поймешь, почему, - и снова присел на лавку.

 Кирилл пожал плечами и устроился рядом.

 Орлов закурил, стараясь выдыхать дым в противоположную от Кирилла сторону (ибо тот был некурящим).

 - Словом, - негромко начал “гюрза”, - Сегодня меня срочно выдернул к себе шеф.

 - И? - у Кирилла противно засосало под ложечкой.

 - И предупредил, - закончил Дмитрий, коротко затянулся напоследок и прицельно бросил окурок в урну.

 - О чем? - глухо спросил Кирилл, переводя взгляд на свои руки (кисти у него были очень красивы, о чем он, впрочем, и не подозревал, пока Анна вскользь не заметила, что его руки, равно как и прямой, тонкий нос говорят о породе.

 Впрочем, до конца он так и понял, комплиментом это являлось или тонкой издевкой).

 - О том же самом, - Орлов коротко вздохнул. -Сам не догадываешься?

 - О чем предупреждала и Анна? Что мне следует уехать?

 - Причем, немедленно, - теперь голос Орлова звучал жестко, - Она, конечно, могла опасаться, предчувствовать, догадываться... Ручьёв же - у меня сложилось именно такое впечатление, - знал точно, - карие глаза Орлова в сумерках выглядели почти черными, взгляд был напряженным, - И он настоятельно советовал тебе... отдохнуть. Подальше от Города.

 -То есть, бежать. Как преступнику, - тоскливо прокомментировал Кирилл.

 Орлов поморщился.

 - Не нужно таких ассоциаций.

 - А что произойдет, он на этом намекнул?

 Орлов извлек из пачки очередную сигарету.

 - Если что-то и произойдет, то куда более серьезное, чем, к примеру, нападение шпаны в дворовом тупике. Ты же знаешь, за что в свое время осудили меня?

 - Превышение пределов необходимой обороны, - пробормотал Кирилл.

 - Верно, - кивнул Орлов, - И вследствие этого - неосторожное убийство. Год почти прошел, пока доказали, что никаких пределов я не превышал. Сейчас, Студент, времена другие, и если против тебя захотят сфабриковать обвинение, это будет, скорее всего, дурь.

 - Чепуха! - вырвалось у Кирилла, - Ты не хуже меня знаешь - я никогда не имел к этому никакого отношения!

 - А кого это станет волновать? - холодно парировал Орлов, - Я так же, как и “Ржевский”, могу дать тебе дельный совет.

 - И какой же? - мрачно поинтересовался Кирилл.

 - Собери вещи сейчас же - и в машину, - Дмитрий кивком головы указал на припаркованный у бровки тротуара “жигуленок”, - Я тебя лично отвезу на вокзал и посажу на ближайший поезд. На “скорый”.

 Кирилл отрицательно мотнул головой.

 - У меня завтра - последний экзамен. Не собираюсь терять стипендию из-за...

 -Меня посадили через неделю после того, как вручили красный диплом! - рявкнул Орлов, - Не сильно мне это помогло! И вообще, если б не Свиридов, тот самый “король древесины”, которому я в свое время оказал не в пример меньшую услугу, базарили бы мы тут с тобой... Совесть-то у прокуроров проснулась лишь после того, как сверху надавили!

 Ну, а ты на что надеешься? На помощь красотки своей? Все, что могла, она для тебя сделала. Предупредила. Остальное... сам, извини, барахтайся, если что.

 -А “Ржевский” с чего вдруг проявляет такое благородство? - глухо спросил Кирилл, - Ему-то с этого какая выгода?

 -Не знаю, - неохотно ответил “гюрза”, - Возможно, из-за той истории с Ольгой и Громовым, возможно, просто потому, что ты не так давно все-таки был нашим... Не исключаю, что и она, пассия твоя, его попросила об этом - общеизвестно, попроси она его Луну с неба достать, он и ее доставит... по кусочкам.

 Кирилл ощутил, что густо краснеет. Что это было? Зависть? Досада? Ревность?

 Хорошо обладать широкими возможностями, чтобы реально доказывать свою любовь... А Ручьёв обладал широкими возможностями (не в пример ему, Кириллу).

 -Впрочем, - добавил Орлов устало, - Ручьёв не так-то много и сделал... Получил инфу, поделился ею... может теперь спокойно умыть руки. Если ты реально угодишь в дерьмо, он скажет - сам виноват и вряд ли станет тебя вытаскивать... - Орлов сделал еще затяжку, - Как в свое время меня вытащил... и других.

 Кирилл промолчал.

 - Ладно, - Дмитрий тихонько тронул его за плечо, - Не кисни. Во сколько завтра у вас экзамен?

 - С утра.

 - Значит, иди в числе первых. Затем сразу ко мне. Вещи заранее собери, уже сейчас. Барахла, думаю, тебе много не понадобится, деньгами, если нужно, выручу... согласен?

 Кирилл молча кивнул.

 -На вокзал сам довезу, с дядькой в Астрахани свяжусь... Черт, ты, Студент, и не представляешь, какая там рыбалка... - уже мечтательно протянул Орлов, - А через пару недель и я отпуск у шефа выклянчу, если с угонщиками благополучно закончим.

 - Да, - Кирилл улыбнулся (точнее, заставил себя улыбнуться), - Знаешь, что бы ни случилось, я уже у тебя в долгу, “гюрза”.

 И, повинуясь какому-то неосознанному, импульсивному порыву, обнял Орлова, как, пожалуй, обнял бы старшего брата.

 Дмитрий тоже легонько похлопал его по спине.

 -Да брось, к чему... И вообще, у меня предчувствие - ничего дурного не случится. Мы, в конце концов, не во времена Ежова живем, чтобы человека можно было посадить ни за что, ни про что...

 Кирилл слабо улыбнулся несмотря на то, что по коже пробежали мурашки. Да, они жили не во времена сталинских репрессий, но во все времена Фемида служит тем, кто сильнее.

 А кто сильнее в данной ситуации, и для трехлетнего ребенка было бы очевидным.

 * * *

 Глава 8.  Где автор желает отдать должное прекрасным романам Дюма-отца.

 Обычно она просыпалась довольно поздно (ибо поздно ложилась), но в тот день, как Анна позже думала, все шло наперекосяк изначально.

 Итак, она проснулась рано, вдобавок, с дурным предчувствием, которое, возможно, было связано с дурным сном (сна она почти не помнила, что ощущение чего-то крайне отвратительного - ей приснились то ли дохлые рыбы, то ли ядовитые бледные грибы - осталось).

 Не успела она подняться с постели, как в ее спальню вошел супруг - по обыкновению, ступая очень мягко, почти бесшумно.

 Приблизившись к окну, отдернул портьеры и повернулся к ней лицом. Он выглядел абсолютно подтянутым - лицо гладко выбрито, волосы тщательно причесаны, и, безусловно, идеально зафиксированы “стрелки” на брюках (об идеально чистой сорочке не стоит и упоминать).

 -Прости, что приходится тебя будить в столь непривычно ранний час... но ты же помнишь, какой сегодня день?

 -Помню, - пробормотала Анна, и, не вставая с постели, набросила поверх атласной комбинации такой же атласный, серебристо-голубой халат. - День моего отбытия.

 -Верно, - кивнул Зарецкий, - Проводить тебя я, увы, не смогу... впрочем, тебя отвезет в аэропорт Савельев. А в Женеве встретит Глухарев.

 - Очень похоже на конвой, - не преминула она съязвить, - Словно ты боишься, что я потеряюсь как ребенок или маразматик. Или сбегу?

 Зарецкий снисходительно вздохнул (и взгляд его желто-зеленых глаз тоже был снисходительным).

 -Я тебе говорил уже неоднократно и повторяю - либо ты живешь тут по моим правилам, либо... живешь не тут. Не нужно, вот только не нужно обжигать меня взглядами! - он даже поморщился, - Любому терпению есть предел, и моему- тоже. Хотя уж пожаловаться на недостаток терпимости к твоим выходкам с моей стороны ты не можешь... - он прошелся по мягкому ковру ее спальни и снова остановился у окна,- Я понимаю, что тебе больше по душе нравы французского дворянства, описанные в романах Бальзака и Дюма, которые ты так любишь читать и перечитывать, но - извини, детка, на дворе не восемнадцатый, а начало двадцать первого века.

 Конечно, твой несостоявшийся Бонд, - в голосе Зарецкого явственно проступило презрение, - В угоду тебе был готов изображать и пажа, и фаворита, опускаться на колени, лобзать ручки и прочее... - Зарецкий усмехнулся (очень холодно), - Но кого он при этом имел реально, ты задумывалась?

 Анна ощутила, как кровь бросилась ей в лицо и, пожалуй, она краснеет, как девчонка (правда, не от смущения, а от злости). У нее уже готовы были вырваться слова относительно индивидуумов, не видящих бревна в собственном глазу, упрек, а точнее - напоминание супругу о его многочисленных увлечениях, интрижках и кратковременных связях...

 ...но, подумала Анна, сейчас крайне неудачный момент для выяснения отношений.

 И вообще, подобные взаимные шпильки она считала попросту унизительными.

 Посему просто процедила сквозь зубы:

 -Если ты имеешь в виду информацию конфиденциального характера, которую мог получать от меня Ручьёв, то, извини, это просто смешно. Тебе известно, сколько действительно ценных информационных источников он имеет? Тогда как я, сам понимаешь, источник и сомнительный, и ненадежный, учитывая, что в последние годы ты вообще не посвящаешь меня в свои дела...

 - Да потому, что финансы - не твой “конек”, - Зарецкий отчего-то вздохнул, - Ладно, оставим это. Пожалуйста, поторопись, если хочешь успеть со мной позавтракать. За завтраком обсудим все нюансы, касающиеся твоего прибытия в Берн.

 Она молча пожала плечами (как скажешь) и после того, как муж вышел из спальни, взяла с прикроватного столика мобильник.

 - Я улетаю сегодня, - негромко сказала Анна в трубку, не называя имени того, к кому обращалась (впрочем, это и так было понятно), - В аэропорту меня будет сопровождать охранник... это неважно. Рейс в ___ - назвала время, - Если, конечно, не будет задержан.

 Анна сделала короткую паузу, выслушивая собеседника, затем по ее безупречно красивому (даже при отсутствии макияжа) лицу скользнула короткая, не лишенная горечи улыбка.

 - Конечно. И ты еще спрашиваешь, Серж?

 

 * * *

 

 Мысленно она поблагодарила Зарецкого за то, что тот выделил для ее сопровождения в аэропорт именно Савельева - не только наиболее симпатичного из охранников (Савельев был высоким, но не слишком накаченным, русоволосым, сероглазым), но и наиболее смышленого.

 Вдобавок, некогда Савельев служил в агентстве Ручьёва.

 Посему, когда они прибыли в здание аэровокзала, и Анна заметила фигуру высокого стройного мужчины в летнем плаще, стоявшего в стороне от основного потока пассажиров и провожающих, она повернулась к Савельеву и уловила понимание в его взгляде.

 -Ты можешь и даже обязан не выпускать меня из поля зрения, - Анна слегка улыбнулась, - Но я буду тебе очень благодарна, если ты сохранишь расстояние между мной, тем человеком, - кивком головы указала на мужчину в плаще, - И собой не меньше пяти метров, хорошо?

 Савельев чуть зарделся, и в какой-то момент она испугалась, что он скажет: “Шеф дал иное указание” (а Зарецкий наверняка дал иное указание), однако, охранник просто кивнул.

 -Только помните о времени, Анна Валентиновна.

 - Я помню, - и уже не глядя на Савельева, направилась к Ручьёву, который оставался на месте, просто не сводя с нее глаз.

 - Серж?.. - она заставила себя улыбнуться.

 Ручьёв взял ее ладони в свои, и его руки показались ей очень горячими.

 Она боялась поднять глаза и встретиться с ним взглядом.

 - Как видишь, я прибыл... как и ты и просила, - сказал Ручьёв немного подсевшим голосом.

 И она отметила, что он не добавил: “проводить тебя”.

 (Неужели до сих пор надеялся, что она все-таки передумает, никуда не полетит и останется с ним?)

 Анна вскинула на него глаза.

 ...Нет, он не надеялся. Но во взгляде его потемневших глаз, в выражении сильного лица, в горьком изгибе губ было нечто такое, отчего она ощутила почти физическую боль.

 ...Вероятно, в ее взгляде сейчас тоже что-то вспыхнуло. Испытываемые ею чувства отразились на ее лице. Ибо Ручьёв (определенно неосознанно) так сильно стиснул ее пальцы, что ей стало больно.

 - Останься, - сейчас его голос звучал глухо, с хрипотцой. Он и не пытался скрыть волнения, - Останься, на стоянке - мой “Фольксваген”. Этот пацан, - небрежный кивок в сторону Савельева, с легким беспокойством посматривавшего в их сторону, - Ничего сделать не сможет, а если твой иезуит вышвырнет его с работы, я охотно возьму его к себе. Аня... - он взял ее за плечи, притянул ближе, - Это же шанс, наш с тобой шанс, Аня!

 “Но мы же сможем видеться? Даже если твой муж вышвырнет меня с работы, мы...”

...Она встряхнула головой, словно отгоняя морок. И мягко высвободилась из объятий Ручьёва.

 По обыкновению, чуть насмешливо улыбнулась (истинные чувства она выкажет наедине с собой... и только).

 - Что это с тобой, “Ржевский”? Мы ведь расстаемся не насовсем... или тебе приснилось, что лайнер потерпел крушение? Так я скажу - сны обычно сбываются с точностью до наоборот.

 - Да, конечно, - он отступил на шаг. И опять (что поделаешь? Женщина не может остаться к сильным проявлениям чувств, особенно если эти чувства относятся к ней), сердце у нее сжалось при виде откровенного разочарования на его лице и горечи во взгляде, - Да я, собственно... - он неосознанно провел ладонью по глазам и откровенно вымученно улыбнулся.

 Желание остаться с ним - безрассудное, импульсивное, - проявилось в ней с прежней силой.

...Черт знает, каких глупостей она могла наделать, если б не оклик Савельева, тактично не решавшегося приблизиться к любовникам (по крайней мере, ближе, чем на пару метров):

 - Объявлена посадка, Анна Валентиновна...

 - Да, конечно, - она наконец вспомнила о том, что собиралась сделать напоследок. Открыла сумочку, извлекла из нее футляр. Опять заставила себя улыбнуться, достала из футляра золотую цепочку в виде изящной змейки (эта цепочка уместно смотрелась бы как на женщине, так и на молодом мужчине), и, развернув правую руку “Ржевского” ладонью вверх, опустила на нее украшение.

 - Зарецкий упрекнул меня в том, что я питаю слабость к легкомысленным нравам французского дворянства семнадцатого века, - как их описывал Дюма, - но в них была своя прелесть, верно? Тогда мужчины не считали зазорным принимать от своих женщин ювелирные украшения... просто на память.

 Во взгляде Ручьёва опять что-то блеснуло, и на секунду Анна понадеялась, что он против ее воли совершит какое-нибудь безрассудство... но, увы. Французские дворяне, может, и похищали возлюбленных, сажая их впереди себя на андалузских скакунов...

...у Ручьёва был только “Фольксваген”. До которого еще следовало добежать.

 ...Никакой глупости он не совершил. Молча взял подаренную цепочку и молча же поцеловал руку, которая ему эту цепочку поднесла.

 Анна попыталась - по обыкновению, нежно. - коснуться его щеки... Ручьёв почти с ужасом отшатнулся.

 - Нет, - голос его снова звучал хрипло, - Не нужно. Иначе... я просто за себя не ручаюсь.

 - Анна Ва... - опять услышала она за спиной негромкий, но настойчивый голос Савельева.

 - Иди к черту, - она мазнула по его физиономии ледяным взглядом и опять повернулась к Ручьёву. Ей хотелось запомнить его таким - способным своей любовью пробудить в ней ответное чувство. Ей хотелось сохранить в себе эту любовь. Ей это здорово помогло бы - в ближайший год без Ручьёва.

 Он глубоко вздохнул и улыбнулся почти безмятежно (и совсем чуть-чуть неестественно).

 - Есть какие-нибудь пожелания напоследок, просьбы?

 Она уже собралась ответить, что нет, но тут вспомнила об одной (весьма щекотливой) проблеме.

 - Есть... но ты вовсе не обязан этого делать.

 На мгновение словно тень набежала на его лицо, впрочем, в следующую секунду оно прояснилось.

 - И все-таки?..

 - Помнишь дачу моего папы в Луговке?

 - Конечно, - кивнул он.

 - И знаешь, как я не хочу ее продавать, хоть толку с нее никакого...

 - Я понимаю, - очень мягко сказал Ручьёв, опять беря ее обе руки (но уже не сжимая. Скорее, благоговейно).

 - Ты бы съездил туда... на досуге, - она ощутила, как потеплели щеки (догадывался ли Ручьёв о том, с кем она регулярно бывала в Луговке этой весной?), - Знаешь, ведь, в бесхозном доме могут обосноваться бродяги, подростки... словом, всякая шваль...

 - Я съезжу и прослежу, чтобы шваль там не поселилась, - спокойно сказал Ручьёв.

 - Ключ от дома найдешь под третьей ступенькой крыльца, - он снова кивнул, - Вроде все, - очередная улыбка (чтобы не расплакаться), - Не считая того, что я совсем не хочу, чтобы ты подыскивал мне замену.

 - Это и нереально, - ответил Ручьёв без улыбки.

 - Тогда...- привстав на цыпочки (ввиду его высокого роста), она очень нежно (правда, коротко) поцеловала Ручьёва в уголок его твердого рта, быстро отстранилась, отвернулась и, уже не оглядываясь, направилась к стойке для регистрации пассажиров рейса №..., отбывающего в Женеву.

 Следом, с явным облегчением на лице, шел Савельев. Шеф, инструктируя его утром, предупредил, что в аэропорту могут быть “эксцессы”, и пообещал, в случае возникновения подобного “эксцесса” (то бишь, отказа его супруги лететь в Швейцарию), он вышвырнет его с работы без выходного пособия и без рекомендаций.

 А высокооплачиваемой работой у президента “Мега-банка” Савельев дорожил - через месяц он намеревался жениться на любимой девушке, находящейся на третьем месяце беременности.

 

 * * *

 

 ...Проводив долгим взглядом взмывший в небо лайнер, пока тот не превратился в едва различимую точку на горизонте, Ручьёв медленно направился к своему “Фольксвагену”. Сидящему за рулем Ивушкину (бессменному адьютанту), сухо скомандовал: “Выходи”, а когда тот повиновался, протянул ему купюру: “В агентство вернешься на такси”.

 Ивушкин слегка покраснел, но от денег отказываться не стал.

 Ручьёв сел на место водителя, захлопнул дверцу. Машинально сунул руку в карман за сигаретами и нащупал там цепочку.

 Достал, полюбовался изящной змейкой. Невольно улыбнулся, вспомнив слова Анны о нравах французских дворян семнадцатого века.

 При чем тут век? Франция? Дворяне?

 Во все времена и в любых странах есть вещи, не меняющиеся. Если ты действительно любишь.

 Да. Если любишь.

...Он выкурил сигарету, с досадой отер слезящиеся (вероятно, от дыма) глаза, цепочку положил в кармашек портмоне и поехал домой.

 Сегодня он не хотел появляться в агентстве.

 Сегодня он намеревался основательно надраться в хлам в обществе любимого алабая по кличке Малыш.

 

 * * *

Глава 9. Где подвергается сомнению постулат о том, что дорога в ад вымощена благими намерениями.

...Нет, не благими намерениями вымощена дорога в ад, мог бы сказать Кирилл Смирнов, двадцатитрехлетний студент политехнического университета, красавец с немного “цыганистой” внешностью, без гроша в кармане, но добрым нравом, если б кому-нибудь взбрело в голову задать ему сей риторический вопрос.

 Не благими намерениями, а элементарными глупостью и легкомыслием вымощена дорога в ад - вот что мог сказать Кирилл, когда его грубым тычком втолкнули в тесное, провонявшее пылью, табаком и потом, казенное помещение, где за обшарпанным казенным столом сидела безликая казенная фигура (дознаватель или следователь... Кириллу, собственно, было все равно) и отстукивала какую-то казенную бумагу на допотопной казенной машинке, не обращая на вошедшего в его кабинет задержанного ни малейшего внимания (пока, во всяком случае).

 ...Не удалось Кириллу взглянуть воочию на дельту Волги, насладиться дивной рыбалкой, воспользовавшись гостеприимством Степана Сергеевича Орлова - родрного дяди его лучшего друга.

 Более того, не удалось даже сдать последний, самый ответственный, экзамен, - на следующий после разговора с “гюрзой” день, точнее - ранним утром, в квартиру Смирновых ввалились бравые, откормленные молодчики в сопровождении двух заспанных понятых и деловито предъявили ордер на обыск.

 Не успел Кирилл опомниться, как некий ушлый сержант с ловкостью фокусника извлек из кармана его висящей в прихожей кожанки пару пакетиков с белым порошкообразным веществом.

 На вопрос милиционера, что это за вещество, Кирилл вяло ответил, что не знает, что товарищу сержанту, подкинувшему это дерьмо в карман его куртки, лучше знать. Заодно поинтересовался у товарища сержанта его фамилией - не Жеглов ли, случайно? Или, может, он до прихода в милицию работал ассистентом у Кио?

 Шутки Кирилла, разумеется, никто не оценил. Сержан побагровел и с неприятным провинциальным акцентом процедил сквозь зубы: “Разберемся. А сейчас, гражданин, собирайтесь, вы задержаны. Проедете с нами в отделение”.

 Ну, собственно, иного и нечего было ожидать.

 Проходя мимо испуганной младшей сестры, Кирилл успел шепнуть:

 - Звони Орлову. Срочно.

 Впрочем, он не был уверен, что его просьба будет выполнена - Ирина, определенно, находилась в легком (а, может, не таком уж и легком) шоке.

 Да это, собственно, и не имело особого значения - чем реально Орлов мог ему сейчас помочь? Все, что мог, он сделал. Как сделала еще раньше Анна. И даже Ручьёв (хоть он-то, по справедливости, должен был поступить с точностью до наоборот).

 Следовательно, оставалось винить лишь самого себя. Чем Кирилл, собственно, и занимался, стоя в казенном помещении, перед казенным столом, за которым восседала казенная фигура представителя закона.

 Наконец, прекратив печатать и пробежав глазами напечатанное, фигура вскинула взгляд на Кирилла. И произнесла голосом не менее тусклым, чем взгляд:

 - Ваши документы, гражданин.

 Кирилл молча протянул паспорт.

 - -Так, - забормотал дознаватель (или следователь). Но скорее, все-таки дознаватель, - Смирнов Кирилл Александрович, 198__ года рождения, гражданин России, холост, проживает по адресу...

 Продиктовав Кириллу его домашний адрес, дознаватель снова вскинул на него глаза.

 - Все верно?

 - Все, - кивнул Кирилл.

 “Фигура” соизволила обнажить в улыбке серовато-желтые, прокуренные зубы.

 -Присаживайтесь, гражданин Смирнов. И ознакомьтесь, для начала, с этим...

 Отпечатанный на принтере текст сурово предупреждал Кирилла об ответственности за дачу заведомо ложных показаний.

 Кирилл вяло поставил под текстом свою подпись (удостоверяя тем самым, что он ознакомился), после чего последовали вопросы, ни на один из которых Кирилл утвердительно ответить не мог, ибо не только никогда не распространял наркотики, но никогда их и не употреблял (не считать же серьезной провинностью пару выкуренных еще во время службы в доблестных вооруженных силах косяков с марихуаной?)

 Но об этом, конечно же, Кирилл дознавателю сообщать не намеревался.

 Допрос продолжался недолго. Казенная личность со вздохом поднялась из-за стола, предложила Кириллу хорошенько подумать, - пока личность перекурит в коридорчике, - и вышла из кабинета.

 Ее место тут же заняли двое мордатых холуев с пустыми глазами и резиновыми дубинками, один из которых рявкнул сидящему на стуле Кириллу: “Встать!” лишь для того, чтобы через несколько секунд заставить его упасть под ударами черных резиновых орудий производства (хотя уместнее было бы их назвать “орудиями произвола”).

 Били его умело - в основном, по почкам и в живот. Дабы не ломать костей и не оставлять видимых следов на лице.

 Наконец, вернулась с “перекурчика” казенная личность, а Кирилл (хоть и с трудом, но самостоятельно) с пола поднялся.

 Поскольку в отрицании возводимых на него обвинений он продолжал упорствовать, его, наконец, увели в камеру. Где при его появлении щуплый (совсем чахоточный с виду, но Кирилл подозревал - лишь с виду) зек, обнажив щербатый рот, протянул, кривляясь:

 -Уй, мужики, какой хоро-о-ошенький петушок...

 Кирилл ударил, не раздумывая и в полную силу. Зек выплюнул на пол кровавую кашицу вместе с осколками последних зубов.

 На подмогу ему тут же подоспели трое уголовников.

 Как Кирилл ни сопротивлялся, его все же сбили с ног, и он уже приготовился к тому, что вот так бесславно и закончится его толком не начавшаяся жизнь (и это будет еще не самым худшим исходом), как дверь камеры распахнулась, и откормленные молодчики с теми же дубинками моментально разняли дерущихся. Одного даже отволокли в карцер.

 Кирилл начал подниматься с пола, когда к нему приблизился некий плюгавенький мужичонка, держащийся, несмотря на крайне непрезентабельный внешний вид, уверенно.

 -Ты кто такой? - пронзительный взгляд водянисто-серых глаз уперся в его лицо, - Нацмен, что ли? Чечен?

 -А, может, жид, - подал голос зек помоложе.

 -Цыц, сявка! - рявкнул на него мужичонка (по-видимому, воровской авторитет) и опять обратился к Кириллу, - Чего молчишь, красавчик? Глухонемой, что ли?

 Кирилл бросил на зека короткий взгляд и молча отошел к свободным нарам (разумеется, подальше от параши).

 Сейчас он жалел, что всегда стеснялся расспрашивать Орлова о том, что тому пришлось пережить в местах заключения; иначе знал бы наверняка, как полагается вести себя с этой “плесенью”.

 Впрочем, подстраиваться под них тоже совершенно не хотелось. Кирилл решил не вступать с этой публикой в контакты, а полезут - драться, пока хватит сил. Благо драться-то он умел хорошо.

 Зеки начали совещаться. До Кирилла долетали лишь обрывки разговора, да и то он не все понимал. “Обезьяний язык”, подумал он и отвращением и следом: “Неужели и Орлов, изъясняющийся чистым литературным языком, тоже владеет этим ублюдочным жаргоном?”

 Впрочем, кое-что из “ублюдочного жаргона” Кирилл уразумел. Свелось все к тому, что “чечена” (его приняли за чеченца, хотя Кирилл имел лишь на четверть восточные корни, да и не чеченские, а абхазские, со стороны матери) решили пока не трогать - дескать, взгляд у него “совершенно бешеный” и вообще, с этими “черными” - с их обычаями кровной мести и привычкой резать горло людям с такой же легкостью, как и баранам, - лучше не связываться.

 Кто-то робко предположил, что Кирилл может быть и цыганом, но эту версию быстро отмели - для цыгана он был одет слишком опрятно, его волосы были чистыми, а от тела не исходил дурной запах.

 -А, может, все-таки жид? - не унимался другой зечара.

 Что ж, возможно... только маловероятно. Евреев, если они попадают в следственные изоляторы, обычно подселяют к проворовавшимся торгашам, мошенникам, фальшивомонетчикам... то бишь, публике “интеллигентной”, а не к гопникам, насильникам и убийцам.

 Ночью Кирилла разбудил громкий шепот с соседних нар:

 -Слышь, братан, а тебя-то сюда за что?

 Говорил это плотный молодчик, тоже выглядевший на фоне завсегдатаев тюремных камер слишком благополучно, с открытым, даже приятным лицом (Кирилл предположил - лохотронщик или, судя по накаченной фигуре, рэкетир).

 Он уже собрался ответить “за женщину”, да вовремя прикусил язык. Не дай Бог, слова его истолкуют превратно... А как относятся зеки (особенно, старой закалки) к насильникам, известно любому, даже самому законопослушному, гражданину.

Поэтому Кирилл ответил коротко:

 - Ни за что.

- Не, ну так не бывает... - с большим сомнением в голосе протянул качок.

 - Бывает, - отрезал Кирилл, поворачиваясь на бок и больше не реагируя ни на какие внешние раздражители.

 Сейчас его больше всего мучил вопрос - что будет с матерью, если ему, Кириллу, уготовано несколько лет за решеткой? А все, похоже, к тому шло...

 А если с мамой (не дай Бог) что-то случится, кто будет опекать его легкомысленную пятнадцатилетнюю сестру? Старший брат Валерка? Так у него своя семья и ребенок...

 От этих мрачных мыслей он переходил к еще более мрачным - о Зарецком (Кирилл был абсолютно уверен - финансист инспирировал его арест (“...нетрудно половину городской ментовки скупить с потрохами”, как сказал Орлов) и Анне, которую, по справедливости, следовало бы возненавидеть... если б не ее звонок и предупреждение, на которое он, дурень, обратил недостаточно серьезное внимание.

 Следовательно, нужно было винить в случившемся лишь себя и никого иного. Чем Кирилл и занимался (хоть более непродуктивного занятия, чем посыпание пеплом макушки, придумать, пожалуй, невозможно).

 ...Следующие три дня его пребывания в следственном изоляторе разнообразием не отличались - нудные, бессмысленные допросы, на которых Кирилла упорно заставляли признаться в том, к чему он не имел ни малейшего отношения, периодические избиения, издевательства - правда, только словесные, - сокамерников.

 Кирилл отлично понимал, что его провоцируют на драку и так же отлично сознавал, что, скорее всего, кончится это заточкой под ребро. Посему всячески сдерживался, внушая себе, что ниже человеческого достоинства реагировать на этих нелюдей.

 Впрочем, с одним из “товарищей по несчастью” он мог нормально общаться - тем качком, который и впрямь подрабатывал на лохотроне и даже оказался студентом, в прошлом вышибленным из вуза за прогулы.

...Все изменилось на четвертые сутки пребывания Кирилла в стенах СИЗО. Его отвели в помещение несколько иного типа, нежели кабинет, где его допрашивали, и Кирилл увидел мужчину лет сорока в дорогом костюме, с некрасивым, однако, выразительным лицом и очень цепким взглядом агатово-черных глаз.

 Конвоир, сопровождавший Кирилла, из помещения вышел, а мужчина кивком указал на стул, придвинутый к очередному казенному столу.

 - Присядь, мальчик. И для начала познакомимся. Зовут меня Семен Иосифович Ройзман, я твой адвокат.

 

 * * *


Глава 10.  Где герой при счастливом исходе событий отнюдь не ощущает себя счастливым.


 - Смирнов, на выход! - скомандовал толстобрюхий холуй, открыв дверь камеры.

 - Подпишите постановление об освобождении, - кислым голосом попросила казенная личность в тесном казенном кабинете.

 - Вещи забери и распишись, - буркнул мрачный сержант на выходе из следственного изолятора. Вещами являлись брючный ремень, часы и ключи от квартиры.

 Наконец, Кирилл покинул стены тюрьмы, где провел неделю, показавшуюся ему, по меньшей мере, годом.

 Моросил мелкий дождь, но сейчас эта погода казалась ему прекрасной. Ныли отбитые почки, слегка подташнивало и кружилась голова, однако Кирилл думал, что никогда не чувствовал себя так великолепно.

 Ему хотелось расплакаться. От счастья.

 - Студент! - окликнул его долговязый молодой мужчина с соломенной шевелюрой, вышедший из “жигуля”, остановившегося у кромки тротуара.

 - “Гюрза”, - Кирилл растянул в улыбке разбитые губы, - Ты откуда?

 - Тебя встречаю. Ну, идем, - Орлов легонько обнял его за плечи и распахнул дверцу машины со стороны пассажирского сиденья, - Матушка твоя да и сестрица заждались...

 - Угу, - кивнул Кирилл, неосознанно провел ладонью по глазам и послушно сел в машину. И поймал себя на том, что не до конца верит в происходящее - слишком быстро и кардинально все изменилось...

 Адвокат Ройзман являлся настоящим мастером своего дела - он обнаружил минимум два процессуальных нарушений при задержании Кирилла. Он настоял на немедленном проведении медицинской экспертизы, неопровержимо доказавшей, что гражданин Смирнов К. А. никаких наркотических и психотропных препаратов не употреблял и не употребляет. Он холодно рассмеялся, прочтя протокол обыска на квартире у Смирновых и изъятия двух пакетиков с героином, и посоветовал дознавателю Артемьеву подтереть этим протоколом свою задницу - ни на что большее он не годится.

 И, наконец, поставил под сомнения показания, якобы данные неким Никифоровым, учащимся с Кириллом на одном курсе, заявив, что эти показания являются грубым наговором, которому мог поверить лишь предвзято настроенный в отношении гр-на Смирнова К.А. человек.

 Напоследок он заверил Кирилла, что волноваться ему не о чем, и, если он захочет через суд получить компенсацию за моральный (да и физический) ущерб, причиненный ему за время незаконного пребывания в стенах следственного изолятора, он, Ройзман, к его услугам.

 Разумеется, ни о какой компенсации Кирилл и не помышлял. Он был счастлив уже тем, что его отпускают, признав возведенную на него напраслину.

 Однако, на естественный вопрос Кирилла, кто нанял адвоката Ройзмана для его защиты, тот ответил довольно странным взглядом, словно бы говорящим: “С чего это ты, парень, вздумал валять дурака?”

 Кириллу оставалось лишь теряться в догадках. Самой заманчивой была мысль об Анне... но, конечно, это уже относилось, как выражаются досужие остряки, к области “мечт”.

 Именно этот вопрос, как он надеялся, прояснит ему Орлов... но не сейчас. Сейчас Кирилл ощущал себя слишком разбитым, слишком усталым и не желал ничего так сильно, как принять горячую ванну и уснуть в чистой, уютной, теплой, приготовленной мамой постели.

 Ну, может, махнуть еще на сон грядущий граммов сто крепкой смородиновой настойки.

 Именно это, приехав домой, он и сделал.

 А разговор с Орловым состоялся лишь через три дня на квартире у Дмитрия.

 Ирина, младшая сестра Кирилла, как оказалось, находилась в не настолько сильном шоке, чтобы проигнорировать просьбу брата связаться с “гюрзой”, и сразу же после того, как Кирилла умчал милицейский джип, отыскала в записной книжке (это было несложно) телефонный номер Дмитрия.

 -Правда, так рыдала, что я толком ни слова не разобрал, - Орлов в очередной раз наполнил стопки армянским коньяком, - Но, в общем, суть и так была понятна.

 Все же, приехав домой к Смирновым, Орлов выслушал Полину Вахтанговну, мать Кирилла (та, хоть и была страшно бледна, держалась с достоинством, сохраняя самообладание, не рыдала, не голосила), после чего поехал в агентство, намереваясь переговорить с Ручьёвым (хоть и не слишком рассчитывая на его содействие), но Ручьёва на месте не оказалось; как конфиденциально шепнула Валентина, его секретарша, шеф решает проблемы на личном фронте (тут у Кирилла легонько екнуло сердце), и тогда Орлов направился к Кравченко - компаньону и первому заму руководителя “Феникса”.

 Кравченко молча его выслушал, тихо матюгнулся и пообещал выяснить, каково положение дел.

 На следующий день он сообщил Орлову, что положение дел аховое и, если не принять срочных мер, его другу светит минимум пять лет в не столь отдаленных местах.

 И только Ручьёв способен нажать на нужные рычаги и предотвратить катастрофу.

 А Ручьёв в агентство опять не явился, на звонки не отвечал и дверь своего дома никому не открывал. Чуть позже выяснилось, что его в коттедже и не было - “Ржевский” улетел в Юрмалу, зализывать, по выражению Кравченки, раны, нанесенные любимой женщиной (любимой стервой, сказал Кравченко), отбывшей в Швейцарию на очень долгий срок (тут сердце у Кирилла не екнуло, а попросту опустилось... низко-низко).

 -И что же ты сделал потом? - мрачно спросил он Орлова и залпом махнул стопку с коньяком, - Начал ждать, пока тот залижет раны?

 -И ждал бы... если б ничего другого не осталось, - вздохнул Дмитрий, - Но тут удача мне улыбнулась... тебе, точнее.

 И выразилось это в том, что Орлов увидел в стенах агентства Верескова (“Медведя” из “Стройгиганта”).

 Вересков что-то сосредоточенно обсуждал с Олегом Давидовым, который в отсутствие шефа (и когда Кравченко был слишком загружен работой) выполнял некоторые его обязанности.

 Что уж они обсуждали - усиление ли мер безопасности в компании, руководимой Вересковым, или причину утечки коммерческих тайн (из той же компании) - значения не имеет.

 Когда Вересков, закончив беседу с Давидовым, направился к выходу, Орлов его перехватил и умоляющим тоном попросил уделить ему всего лишь четверть часа, ибо его друг - Кирилл Смирнов, Вересков хорошо его знает, - не по своей вине угодил в огромные неприятности.

 Как ни странно, как ни удивительно, но Вересков не только не испытывал неприязни к бывшему бойфренду своей юной супруги, но, похоже, в глубине души ему даже симпатизировал.

 Посему уделил Орлову четверть часа своего времени, выслушав его невеселый рассказ в своей новехонькой “ауди” (предварительно попросив водителя и по совместительству охранника Костю Воронина из машины выйти, дабы не стеснять Дмитрия).

 После чего шумно вздохнул и бросил на “гюрзу” пронзительный взгляд своих умных серо-зеленых глаз.

 -Ну, хорошо. Об этой истории с финансистом я слышал... краем уха. Однако, так ли вы уверены, что обвинения против вашего друга сфабрикованы?

 Орлов почувствовал резкий прилив крови к щекам.

 -Абсолютно уверен.

 - В противном случае вы меня поставите в очень неловкое положение перед уважаемым мной человеком, - мягко сказал Вересков, а затем, не сходя с места, по мобильной связи соединился с этим человеком - одним из самых маститых (и дорогих) в городе адвокатов - Коневым, который заведовал юридической консультацией на улице Солнечной, - Конев примет вас завтра, в три часа, - сказал Вересков, подавая Дмитрию свою визитку, - Пожалуйста, не опаздывайте, Константин Ильич - человек очень занятой.

 Орлов начал рассыпаться в благодарностях, но Вересков его прервал.

 -Пока не за что. Держите меня в курсе, молодой человек. И... простите, я спешу.

 Однако, на следующий день Дмитрий на прием к Коневу не попал, ибо на следующий день из Юрмалы (или откуда-то еще) вернулся шеф, а десять утра вызвал Орлова на ковер.

 Достаточно было одного взгляда на его лицо, чтобы понять - Ручьёв в бешенстве.

 -Ну, что, “гюрза”? - прошипел он после того, как Дмитрий, войдя, остановился посреди кабинета, не решаясь присесть, - Действовать за моей спиной входит в привычку?

 Забыл, чего тебе это стоило год назад?

 Хоть это было и крайне сложно, но Дмитрий выдержал тяжелый взгляд шефа.

 -А к кому я еще мог обратиться, Сергей Александрович, если не находил вас?

 Лицо Ручьёва из злого вдруг сделалось очень усталым. Он отошел к своему рабочему столу, опустился в рабочее кресло. Снова вскинул на Орлова глаза, в которых уже не было и тени недавнего бешенства.

 -Значит, не последовал ты моему совету, не предупредил Студента?

 Пришел черед Дмитрия отвести глаза.

 -Предупредил... но недостаточно убедительно.

 -Ладно, - Ручьёв побарабанил пальцами по столу, - Теперь это значения не имеет... но сор из избы выносить, Митя... - покачал головой. - Да, не ожидал.

 Орлов покаянно молчал - сказать было нечего.

 -Хорошо, - заговорил Ручьёв уже жестче, - К Коневу ты не пойдешь, ни к чему это. Я сам позвоню и извинюсь перед ним.

 Матери Смирнова передай - пусть не убивается, скоро сын окажется дома. А Студенту, - от пронзительного взгляда серо-стальных глаз шефа Орлову опять стало не по себе, - Скажи, когда с ним увидишься, что за Громова мы теперь в расчете, но я настоятельно ему рекомендую не попадаться мне на глаза. Вообще не попадаться, - и, хищно усмехнувшись, добавил, - Иначе я просто за себя не ручаюсь.

 Кирилл в очередной раз ощутил, что краснеет.

 -Вот и все, - закончил Орлов свой рассказ, - Верескову я позвонил, извинился перед ним... может, и ты звякнешь? - он протянул Кириллу свой мобильник, - Поблагодаришь... Кто знает, как повернулось бы дело, если б тот не связался с Ручьёвым?

 -А... если подойдет Ольга? - неуверенно спросил Кирилл.

 -Ну, поздравишь ее тогда, - сказал Дмитрий невозмутимо, - С рождением двойни.

 -Уже - двойня? - изумился Кирилл.

 Орлов усмехнулся.

 - Причем, полный комплект - парень и девка. Может, еще оттого “Медведь” такой добрый?

 -Скорее всего... - Кирилл набрал номер, продиктованный Дмитрием, и через несколько секунд услышал спокойный и немного усталый голос Верескова.

 -Слушаю вас.

 -Вячеслав Сергеевич? - Кирилл постарался справиться с волнением (когда он очень волновался, то говорил, слегка запинаясь), - Кирилл. Кирилл Смирнов. Хочу поблагодарить вас за помощь...

 -Значит, все разрешилось благополучно? - голос “Медведя” из “Стройгиганта” смягчился.

 -Да, огромное вам спасибо...

 - Меня не за что благодарить, мальчик, - сказал Вересков без малейшей снисходительности, абсолютно серьезно, - Впредь, надеюсь, ты станешь разборчивее... в связях. Всего доброго.

 И Кирилл услышал короткие гудки.

 -Ну, что сказал? - полюбопытствовал Орлов.

 - Разборчивее быть посоветовал, - вяло ответил Кирилл, в очередной раз наполняя стопки.

 -Золотые слова! Полностью присоединяюсь... - Орлов осекся, увидев, как Кирилл сверкнул глазами.

 -Ладно, извини, Студент, - добавил он мягко, - Не мне судить, конечно.

 Молча выпили. Наконец, Кирилл прервал паузу.

 - Она действительно улетела в Швейцарию?

 Дмитрий пожал плечами.

 -Так говорят, по крайней мере. Говорят, Ивушкин отвозил шефа в аэропорт, - Орлов закашлялся, сделав вид, что поперхнулся ломтиком сыра, - Во всяком случае, “Ржевский” определенно был немного не в себе...

 Кирилл промолчал, отвернувшись к окну и слишком сосредоточенно созерцая крону растущего под окном ясеня.

 Дмитрий тактично вышел из кухни, якобы для того, чтобы поставить в проигрыватель новый компакт-диск - Орлов являлся заядлым меломаном.

 

 * * *

 Глава 11. Где героиня отнюдь не желает знать о некоторых вещах, однако... узнать приходится.

 - Знаешь, - невозмутимо сказал Зарецкий за ужином (он прибыл в Швейцарию на выходные, по его словам, решил устроить себе короткие каникулы), - Щенок-то оказался редкой породы - что бы с ним не случилось, неизменно приземляется на четыре лапы...

 - Ты вообще о чем? - рассеянно переспросила Анна. Она была поглощена своими мыслями. Она думала, как замечательно бы провела время в Альпах, на горнолыжном курорте, не в компании пятидесятилетнего супруга (хоть тот был весьма подтянут и следил за своей формой), а в компании Ручьёва (который был просто спортивен и было ему не пятьдесят без малого, а только тридцать пять).

- Я о твоем пащенке, - обманчиво мягким тоном пояснил Зарецкий, - О том пащенке, который, поимев мою жену-красавицу и положив в карман мной заработанные деньги, спокойно ушел, думая, видимо, что так и надо. Так и полагается, - он усмехнулся, и лишь судорожно сжавшая салфетку его правая рука выдавала гнев президента “Мега-банка”.

 - Ты еще добавь - тобой кровно заработанные, заработанные тяжким трудом, - Анна заставила себя насмешливо улыбнуться, хотя в груди уже похолодело - значит, Кирилла все-таки заставили... заставили платить за двоих.

Что ж, кто беззащитнее, тот обычно и платит... Аксиома!

 Зарецкий после ее слов слегка побледнел.

 - Я имею то, что имею, потому что прежде всего имею мозги, - прошипел он, - А каким местом поработал этот пащенок, чтобы заполучить пять “кусков”?

 - Хватит, - сдавленно сказала Анна, откладывая в сторону столовый прибор (разумеется, аппетит, и без того далеко не зверский, пропал окончательно), - Ты что-то говорил... о чем ты говорил? О какой породе?

 - Породе тех подонков, что умеют выходить сухими из воды, - холодно ответил супруг, - Я говорил о том, что щенок получил-таки трепку, и, может, это пойдет ему на пользу, хоть я сильно в этом сомневаюсь... Но, будь моя воля, трепка была бы куда серьезней.

 ...но у него нашлись защитники, - Зарецкий тонко улыбнулся, - Не знаю даже, как сию трогательную солидарность и назвать... Солидарность альфонсов? Солидарность жиголо? Солидарность фаворитов, пользуясь твоей излюбленной терминологией?

 Анна, чувствуя, что ее лицо пылает, упорно не сводила глаз с тарелки, где находился почти не тронутый десерт, из последних сил сдерживаясь, чтобы не швырнуть эту тарелку в благородный лысеющий лоб супруга.

 Для этого ей приходилось судорожно сжимать кулаки, чего она, впрочем, даже не замечала.

 - Я передам Ручьёву твои слова об “альфонсе”, - прошипела она, - Возможно, и он тебя как-нибудь назовет... перед компетентными органами. И даже представит доказательства своих слов, тогда как твои утверждения абсолютно голословны, дорогой...

 Зарецкий поморщился.

 - Снова мелкий, дешевый шантаж? Если ты так уж защищаешь этого несостоявшегося Бонда, отчего не осталась с ним? - он слегка подался вперед, - Он ведь уговаривал тебя остаться? Можешь не отрицать - Савельев мне в деталях рассказал о происшедшем в аэропорту... точнее, здании аэровокзала. Он только что на колени перед тобой не становился, исправно разыгрывал Д’ Артаньяна или кого там еще... из любимых тобой, моя инфантильная красавица, персонажей...

 Но ты предпочла почему-то такой во всех отношениях прекрасной стране как Russia, - саркастическая усмешка, - Switzerland. С чего бы? Маленькую, убогонькую Швейцарию, где половина населения болтает на ненавистном тобой немецком...

 Ты предпочла молодому красавцу -ну, относительно, конечно, молодому, однако, для мужчины тридцать пять - хороший возраст, не станешь отрицать? - старого, как ты опять же любишь выражаться, иезуита...

...который обеспечивает тебя не только самым необходимым для комфортной жизни, но и очень многим... сверх того. Взамен же требуя самую малость... ты знаешь, какую.

 - Соблюдать приличия, - кисло усмехнулась Анна.

 - Правильно, - кивнул Зарецкий, - Соблюдать приличия, поддерживать мою - и свою заодно - репутацию... и подчиняться определенным правилам.

 - Заведенным тобой. Ordnung uber alles!

 Зарецкий вскинул брови.

 - Неуместное сравнение. Эти правила - заведенные, как ты выразилась, мной, от этого становятся хуже? Хуже? Они тебя прекрасно устраивали... до недавнего времени. Пока в тебе вдруг не взыграли гормоны. Пока в тебе не проснулся нереализованный материнский инстинкт, но вместо того, чтобы его реализовать, ты спуталась со щенком, подонком, каким-то дворовым приблудой... - снова тонкие, ухоженные, с безупречным маникюром пальцы стиснули снежно-белую столовую салфетку, - И ты еще смеешь меня упрекать в том, что я попытался преподать ему урок?

 Повторяю - еще недостаточно суровый.

 Анна молча вышла из-за стола и, не оборачиваясь, удалилась в свою комнату.

 Сердце бешено колотилось и, кажется, подрагивали даже пальцы. Она потянулась к трубке сотового телефона, но отдернула руку - словно трубка была сделана из железа, а железо только что раскалили.

 Снова подошла к двери. Заперла ее. Затем опять взяла в руки телефон. Чтобы прояснить ситуацию до конца, следовало звонить Ручьёву, но в этом случае она выкажет свои истинные чувства, чего ей вовсе не хотелось делать.

 Но - звонить Кириллу? Это уж определенно являлось чистым безумием...

 Она прикрыла глаза и постаралась выровнять дыхание. Затем мысленно начала отсчет от десяти до единицы (именно в таком порядке).

И, наконец, набрала номер. Раздалось три гудка, прежде чем она услышала в трубке голос, иглой вонзившийся в сердце. Глуховатый, молодой голос. С легким (совсем легким, еле заметным) пришепетыванием, отчего этот голос лишь выигрывал, приобретая свое, особенное обаяние.

 - Слушаю?

 Она молчала.

 В одном она уже убедилась - сейчас Кирилл дома, сам отвечает на звонки - следовательно, с ним все в порядке.

 Убеждаться в том, как изменилось его отношение к женщине, по чьей вине он угодил в неприятности, ей вовсе не хотелось.

 Следовательно, нужно было бросить трубку, прервать связь.

 А она, тем не менее, молчала. И связи не прерывала.

 - Я слушаю вас, говорите! - громче повторил он...и вдруг, понизив голос, спросил неуверенно, почти беспомощно, - Анна? Анна, это ты? Если ты, ответь, пожалуйста...

 Она на миг прикрыла глаза и мысленно увидела его растерянное, почти мальчишеское лицо и ясные, страдающие, темно-карие глаза.

 - Я только хотела убедиться, что с тобой все нормально, - это были не те слова, но что, в конце концов, значат слова вообще?

 - Да, - сказал Кирилл после паузы, - Сейчас нормально.

 - Плохо, что ты не послушал меня и не уехал, - сказала она глухо.

 - Послушал... кое в чем, - он снова замолчал.

 Она тоже молчала.

 - Откуда ты звонишь? - наконец, спросил он (как обычно, его голос звучал мягко и немного беспомощно).

 Анна решила, что врать не имеет смысла.

 - Из Швейцарии. Из Берна.

 Опять - недолгая пауза. И негромкое:

 - Ясно. Ты... окончательно эмигрировала из страны? - просто и... обреченно.

 - Нет, - выдавила она из себя, - Вполне возможно, что вернусь, но не раньше, чем через год, - и не давая ему возможности задать очередной, болезненный для нее вопрос, повторила, - Очень жаль, что ты меня не послушался.

 И прервала связь. Надеясь, что на его домашнем телефоне нет определителя номера, и у него хватит сообразительности и такта не пытаться связаться с ней каким-либо способом.

 Она подумала о звонке Ручьёву. Безусловно... только не сейчас. Не сейчас, не сейчас, не сейчас...

 Когда спустя сорок минут Зарецкий (по обыкновению, без стука) вошел в комнату жены, то застал ее сидящей за пианино и наигрывающей “Седьмой вальс” Шопена.

 На письменном столе лежала начатая рукопись перевода нудной повести аргентинского беллетриста. “Успокоилась, -подумал Зарецкий с облегчением, - И стоило огород городить?”

 

 * * *

 
Глава 12.  Где оба по-своему симпатичных героя проявляют друг к другу вполне понятную антипатию.


Спустившись по довольно крутым ступенькам вниз, разумеется, держа в руке карманный фонарик, Кирилл достал из рюкзака саперную лопатку и начал раскапывать земляной пол в одном из углов подпола.

 Скоро лопата ударилась о металлический ящичек - стерилизатор для шприцев, обмотанный изолентой. Кирилл извлек из кармана джинсов перочинный нож и, надрезав ленту, убедился, что содержимое ящичка в сохранности.

 В этот момент он услышал шум подъехавшей к дому, некогда принадлежавшему отцу Анны, машины.

 Мгновенно выскочив из подпола, он спешно сунул стерилизатор в рюкзак, затем задвинул крышку люка, прикрыл ее потертой ковровой дорожкой,

...и услышал за спиной знакомый мужской голос со слегка ироничными интонациями:

 - Так-так... меня предупреждали о том, что тут могут водиться крысы... Похоже, одну я уже поймал.

 Кирилл резко обернулся.

 На него, облаченный в спортивную куртку, джинсы и мокасины, смотрел Ручьев - с холодной усмешкой во взгляде.

 - Промышляем мелкими кражонками? Понимаю. Работы ты лишился, на жизнь не хватает...

 Кирилл лишь сильнее стиснул челюсти, ощущая, что густо краснеет. Не столько от смущения, сколько от досады.

 Вступать в рукопашную с шефом самого крутого в городе охранного агентства было заведомо бессмысленно, даже если Ручьёв и не имел при себе огнестрельного оружия (а у него имелось право на его ношение).

 Кирилл с Ручьёвым были примерно одного роста (метр восемьдесят шесть плюс-минус полсантиметра) и примерно одного телосложения.

 Кирилл не так давно отслужил в десанте и неплохо владел приемами самообороны.

 Наконец, он был много моложе - ему шел двадцать четвертый год.

 ...А Ручьёв имел черный пояс по карате. И, как недавно обмолвился Орлов, четыре раза в неделю исправно посещал арендуемый агентством спортивный комплекс.

 А Кирилл не посещал этот комплекс уже год - с тех пор, как уволился из агентства.

 Он без труда справился бы с двумя, даже тремя недорослями-”лбами”, сумевшими накачать мышцы, но не обладающими ни должной реакцией, ни навыками и премудростями восточных единоборств.

 ...но вступать в схватку с каратистом? Проще разбежаться и врезаться лбом в стену - столь же глупо, но не столь унизительно.

 Посему Кирилл молча стоял перед Ручьёвым - глаз не опуская, ибо, по большому счету, стыдиться ему было нечего, но и не хорохорясь.

 - Итак, что у нас в рюкзачке? - мягко продолжил Ручьёв, - Успел чем-то поживиться?

 Кирилл, не говоря ни слова, подошел к дощатому столу, выложил на него стерилизатор, лопатку, фонарик, затем встряхнул рюкзак, демонстрируя, что в нем больше ничего нет.

 -Еще любопытнее, - спокойно заметил “Ржевский”, - Похоже, малыш откопал сокровище?

 Кирилл снял крышку стерилизатора и вытряхнул на стол долларовые купюры вместе со сложенной вчетверо распиской Зарецкого.

 Улыбки на лице Ручьёва уже не было.

 Он взял лист бумаги, развернул, прочел... хмыкнул.

 - Знакомый почерк. И предусмотрительность нелишняя. Где ж ты хранил этот “клад”?

 - В подполе зарыл. Там пол земляной, - неохотно ответил Кирилл, стараясь не смотреть на серо-зеленые купюры, крайне неуместно выглядевшие на грубом, покрытом дешевой клеенкой столе.

 ...Вот так. Придется распрощаться с единственной надеждой на компьютер, новую мягкую мебель, ремонт, в котором их старенькая квартирка отчаянно нуждается... наконец, обновки для младшей сестры.

 А, может, и черт с ним. По справедливости - разве эти деньги им честно заработаны? Как мама выражается, легко пришло, легко и ушло. Наймется он, Кирилл, каким-нибудь каменщиком - возводить хоромы богатеньким буратинкам, и подзаработает... своим трудом, во всяком случае.

 А потом, осенью, когда начнется учеба, снова подыщет себе место ночного охранника (и кассира по совместительству) в каком-нибудь круглосуточно работающем супермаркете. Не привыкать, в конце концов.

 -Ну, что встал? - услышал он не слишком приязненный голос Ручьёва, - Забирай честно заработанное и уезжай. Это, - кивком головы указал на окно, перед которым стоял темно-зеленый “жигуленок” его старшего брата, - Твоя колымага?

 Рядом с “колымагой” находился сверкающий “Фольксваген” последней модели, цвета “мокрый асфальт”. Разумеется, в сравнении с ним “Жигули” выглядели реликтом каменного, а точнее железного века.

 И он, Кирилл, мог подумать, что обладатель машины стоимостью в десятки тысяч евро польстится на жалкие (не только по меркам Зарецкого, но и меркам Ручьёва) пять “штук” долларов?

 Это для него, Кирилла, пять тысяч - большие деньги. А Ручьёв спокойно может позволить себе смотреть на них с презрением. Ибо конфиденциальные поручения, периодически выполняемые им для людей, подобно Зарецкому обладающими и деньгами, и властью, оплачиваются хорошо... даже очень хорошо.

 И вряд ли эти суммы учитываются Ручьёвым в налоговых декларациях.

 Кирилл еще плотнее сжал губы, положил деньги в рюкзак, уже не обращая внимания на стерилизатор - свою задачу он выполнил, этакий “сундучок” для сокровищ, и двинулся к выходу, когда услышал негромкий оклик Ручьёва:

 - Постой...

Опять обернулся.

 От пристального взгляда пронзительных серо-синих глаз “Ржевского” любому могло стать не по себе.

 - Ты спрятал здесь деньги, предполагая, что в доме у тебя могут устроить обыск? Выходит, кто-то тебя предупредил... раньше меня?

 Кирилл молча кивнул.

 - Кто? - отрывисто спросил Ручьёв.

 Кирилл ничего не ответил (но слегка усмехнулся).

 По лицу “Ржевского” пробежала странная гримаса - словно гримаса боли... и Кирилл предполагал, какая мысль могла причинить ему боль.

 - Она? - тихо спросил Ручьёв, - Анна?

 Кирилл повернулся и пошел к двери. У двери остановился и выложил на широкую деревянную скамью ключ от дачного домика.

 Напоследок не удержался, все-таки оглянулся. Ручьёв стоял у окна, прислонившись лбом к холодному стеклу. То ли уловив боковым зрением, то ли благодаря шестому чувству поняв, что Кирилл на него смотрит, резко повернул голову в его сторону.

 - Орлов передал тебе мое предупреждение? - при желании бархатный баритон “Ржевского” обретал металл и лед - как сейчас. - Сегодня я делаю исключение, но это исключение - последнее. Учти.

 - Учту, - согласился Кирилл и направился к “жигуленку” своего брата, старательно избегая смотреть на элегантный ”Фольксваген” цвета “мокрый асфальт”.

 * * *

 Глава 13. Где наш благородный герой стойко переносит очередной удар судьбы, надеясь, что он, наконец, станет последним.

 Ручьёв редко получал письма и сам редко их отправлял. В самом деле, в век электронных посланий в письмах, написанных от руки, отпадала всякая необходимость (по крайней мере, для тех, кто мог позволить себе иметь персональный компьютер).

 Правда, имелось одно исключение - супруга банкира Зарецкого, Анна Васнецова, ненавидела электронные послания. Не оттого, что не умела пользоваться “умной машиной” (она владела компьютером не хуже любого другого “персонального пользователя”), а потому, что считала - электронные послания безлики (разве в этом нет доли истины?), да к тому же не исключается возможность, что какой-нибудь ушлый хакер его перехватит и цинично посмеется над чувствами как адресата, так и отправителя.

 Посему, если Анна изредка Ручьёву и писала, то писала от руки. И он, признаться, ее письма очень любил, ибо порой они были исполнены милой иронии и самоиронии (отнюдь не сарказма), а иногда даже нежности, и когда он читал ее письма, то почти верил, что женщина, их написавшая, тоже его любит.

 Может, не настолько сильно, как он ее... но, черт возьми, в любви люди так же неравны, как неравны с самого рождения. В любых аспектах.

 ...Однако, полученное им письмо из Берна (конверт был надписан, разумеется, знакомым изящным почерком) отчего-то внушило Ручьёву дурное предчувствие.

 Настолько дурное, что на какой-то миг у него появилось желание вообще не распечатывать ее письма, а сразу бросить в камин (по этому случаю он бы разжег его днем, а не прохладным августовским вечером).

 Наконец, он махнул пятьдесят граммов коньяку, обозвал себя параноиком и, достав нож для вскрытия писем, очень аккуратно конверт вскрыл. И развернул вложенный туда листок, исписанный тем же знакомым, как ни пошло это звучит - до боли, красивым почерком.

 

Серж!

 Это письмо (говорю сразу) является ни чем иным, как подлостью в отношении человека, который не только долгое время был мне близким (возможно, и единственным) другом, но и человеком (в это я верю), искренне меня любившим.

 

...Ручьёв отложил листок на выступ камина (мелькнула мысль - еще не поздно его сжечь...) и закурил. Спустя минуту, устыдившись собственного малодушия, отбросил окурок и снова взял в руки письмо Анны.

...но некоторые вещи куда легче сообщать письменно, нежели устно. А я... я всего лишь трусиха. Инфантильная, инертная трусиха. Pap'a это всегда знал, думаю, и Зарецкий быстро понял (как ни лезла я порой из кожи вон, чтобы доказать обратное).

 Словом, когда передо мной встала реальная дилемма - ломать устоявшийся порядок вещей или, напротив, укрепить его, я выбрала последнее.

 Зарецкий предоставил мне своего рода шанс, я сочла, что глупо было бы им не воспользоваться. Тем более, что требуется-то самая малость и без особых усилий с моей стороны.

 Ты знаешь, что Зарецкий давно мечтает о наследнике (в последние годы это стало для него своего рода “пунктиком”. И винить его за это нельзя - тебе ведь известно, что произошло с его первой женой и сыном почти два десятка лет назад?)

 

 Ручьёв вновь оторвался от письма, чтобы пойти на кухню и, достав из холодильника бутылку с минералкой и выпить (причем, залпом) стакан ледяной воды.

 Ему, конечно же, было известно, чем закончился первый брак господина Зарецкого - гибелью его жены и шестилетнего сына в автокатастрофе.

 Вернувшись в комнату с камином, Ручьёв собрал всю силу воли, чтобы все-таки вернуться к письму Анны и дочитать.

 Что бы там его ни ждало (а ничего хорошего не ждало, это было очевидно).

 

...Ладно, пора приступить к главному и сказать хотя бы на листе бумаги (если уж не хватает духу сказать это вслух) - с большой степенью вероятности желание моего дражайшего супруга сбудется месяцев этак через семь (или чуть раньше). Ничего не утверждаю категорически - женщины в моем положении резко глупеют (“По тебе этого не скажешь”, с горечью подумал Ручьёв) и становятся идиотски суеверными.

 

 Он скомкал недочитанное письмо Анны, собрался бросить его в камин... однако, отчего-то швырнул на стол.

 И на сей раз направился не к холодильнику, а к бару (даже самой лучшей водке Ручьёв предпочитал коньяк - разумеется, не самый худший).

 “Ну что я могу вам сказать, молодой человек? Вы, похоже, не из тех, кто боится смотреть правде в глаза? Утешьтесь тем, что в вашем случае бесплодие отнюдь не сопровождается импотенцией и при относительно здоровом образе жизни вы дотянете без проблем в этой области лет до семидесяти...

 Если ваша супруга вас любит, и вы любите ее, существует множество обходных путей...”

 “Достаточно. Благодарю вас. К слову, я не люблю своей жены. Я женился по расчету.”

 

 Верно. И, таким образом, его первый (и единственный) брак по расчету распался окончательно после того, как биологическим путем было установлено, что он, Ручьёв, не являясь несостоятельным мужчиной, в качестве отца состояться, увы, не может.

 “Если б я действительно хотела ребенка, Серж, то ты, конечно, был бы идеальной кандидатурой на роль его отца - умница, красавец, в роду сплошь князья и дворяне (насчет “князей” Анна, конечно, загнула, однако, если верить рассказам деда, прабабка Ручьёва и впрямь принадлежала к уездному дворянству).

 Но том-то и дело, что я не хочу. Не хочу и все тут. Не создана я быть матерью. Слыша хныканье грудного младенца, я испытываю ужас. Мне страшно подумать, насколько уязвимой я стану с появлением на свет подобного существа...”

 

 Очередная ложь. Обычная ее ложь... пора бы привыкнуть.

 Ладно, худшее, что он, Ручьёв, мог узнать, уже узнано. Можно и дочитать оставшееся (безусловно, тут девочка попытается подсластить пилюлю).

 Ручьёв расправил смятый лист бумаги и, выпив привычные пятьдесят граммов ароматной жидкости цвета темного янтаря, вновь принялся за чтение.

...Ну вот, основное сказано. Остается добавить то, чему ты наверняка не поверишь (или все--таки поверишь?) Сказать, что мне очень тебя не хватает - значит не сказать ничего. Мне без тебя плохо. Плохо по-настоящему. И я не раз (и даже не десяток раз) успела пожалеть о том, что там, в аэропорту, не воспользовалась тем шансом, о котором ты говорил.

 Не удивлюсь, если после этого письма ты скажешь, наконец, то, что, пожалуй, давно должен был сказать. Любопытно, что это слово - “Прощай” - звучит по-разному на разных языках. Есть слова, которые должны звучать одинаково. Например...

 Ну ты понимаешь меня, конечно.

 Анна

 

p.s.

 Не так давно Зарецкий за ужином обмолвился, что у К. были-таки неприятности, (догадываюсь, какого рода), но благодаря твоему вмешательству, не слишком серьезные.

 Что ж, иного я и не ожидала. Вы по-прежнему благородный сэр Ланселот, рыцарь из романа. И я по-прежнему Вас люблю (хотя сейчас наверняка ты веришь в это меньше, чем обычно).

 А.

 

 “А ты хотела бы, чтобы я верил?” Он, наконец, смял письмо и поднес к бумаге язычок пламени зажигалки.

 После чего с чистой совестью швырнул в камин горящий листок и плеснул в свой стакан очередную порцию коньяка.

 Спустя четверть часа, ощущая себя спокойным как каменная глыба и холодным, как кусок льда, он позвонил Анне.

 Отозвалась она почти мгновенно, словно ожидала его звонка.

-Я получил твое письмо, - сказал Ручьёв.

 Она несколько секунд молчала, затем мягко спросила:

 -И дочитал?

 -И дочитал, - подтвердил Ручьёв.

 -И, конечно же, последние слова считаешь ложью, - Анна издала немного нервный смешок.

 -Нет, - невозмутимо сказал Ручьёв, - Я просто в них верю меньше, чем обычно.

 И, поскольку Анна молчала, добавил:

 - Ты тоже можешь не верить моему пожеланию, но я действительно желаю тебе осчастливить, наконец, супруга.

 После чего прервал связь.

 Запас спокойствия и самообладания был исчерпан. На смену этому неестественному спокойствию пришла боль. Боль, от которой не существует лекарств.

 К счастью, в доме он был один, не считая Малыша - великана, добряка, флегматика, которого Анна просто обожала.

 Вот в то, что она обожает его псину, Ручьёв верил. В это он верил безоговорочно.

 Никто, кроме Малыша, не был свидетелем того, как Ручьёв переносил свою боль.

 Но Малыш, заметим, был едва ли не самым молчаливым существом на свете.

 Даже для алабая.

 

 * * *

 
Глава 14. Где мы, наконец, вспоминаем о незаслуженно забытой нами скромной героине.
 

 

 …-Так вот, Лерочка, когда я был в Гонконге... - Павел обнажил в улыбке слишком ровные и слишком белые (для настоящих) зубы, - Э-э... с особой миссией, вы понимаете, в подробности вдаваться я не могу, поскольку давал подписку о неразглашении гостайны...

 Лера сделала небольшой глоток вина, выдавила из себя ответную улыбку и в очередной раз подумала - что она тут делает, в этой чуждой обстановке, в компании не слишком симпатичного ей человека?

 Ответ прост - она поддалась на провокацию.

 Провокацию лучшей подруги и коллеги по работе Жени Симаковой.

 - В наше время, Лерка, баба должна сама стать кузнецом своего счастья! Мы с тобой, увы, не красавицы (“За себя говори”, со злостью подумала Валерия), мужики штабелями к нашим ногам не валятся... К тому же, мужик нынче пошел неактивный, инертный какой-то, сплошь маменькины сынки (тут Лера с Симаковой, пожалуй, была согласна), ждать проявления инициативы от них бесполезно, значит, нужно это делать самой!

 “Ну, тебе-то это не слишком помогло”, опять же желчно подумала Валерия. Симакову никак нельзя было назвать пассивной и необщительной, однако, с мужчинами ей не слишком везло. Чего им, подлецам, не хватало, право слово? Симакова одевалась по последнему писку моды, не вылезала из салонов красоты...

 ...и тем не менее, к своим двадцати шести годам не только замужем не побывала, но и постоянного приятеля (то бишь, бойфренда) не завела.

 Лера подозревала, что причина тут крылась не в том, что Симакова была дурна собой (и более страшненькие благополучно выскакивали замуж). Подруга бы выцарапала бы ей глаза, если б Лера осмелилась высказать свое предположение вслух, тем не менее, Валерия считала, что потенциальных женихов попросту отпугивала излишняя активность Женечки Симаковой. Они инстинктивно опасались ее “железной хватки”.

 К тому же подружка “объектами обработки” еще со школьной скамьи выбирала самых симпатичных (сама же не только не относилась к числу красавиц, но и к числу просто хорошеньких или миловидных). Отсюда и неудачи на личном фронте и негативное отношение к лицам противоположного пола (справедливости ради отметим - многими вполне заслуженное).

 Но Симакова не унывала. Ее “принц на белом коне” определенно, поджидал ее за ближайшим поворотом.

 При этом с величайшим наслаждением выслушав откровения подруги о ее личных неудачах, тут же предложила уйму рецептов для залечивания сердечных ран.

 Обращение к колдуну или экстрасенсу Лера отмела сразу - во-первых, накладно; во-вторых, стопроцентной гарантии немедленного появления “принца на белом коне” нет; в-третьих, все они жулики и мошенники, по большому счету.

 Познакомиться с кем-нибудь по интернету? Это уже интереснее... одна загвоздка - Лера, чей отец ушел из семьи пятнадцать лет назад и контактов с дочерью не поддерживал, а мать работала провизором в аптеке, не имела в собственности персонального компьютера (в отличие от более обеспеченной Симаковой). Конечно, можно было бы воспользоваться и компьютером подруги... но еще проще - познакомиться по объявлению.

 Сказано - сделано. Тут же отыскалась газета с подобными объявлениями, которую Симакова с Лерой начали тщательно штудировать. И остановились на “обеспеченном господине средних лет без вредных привычек, ищущего женщину для серьезных отношений”. Тут же, безусловно, был указан номер мобильного телефона.

 Правда, по телефону позвонила более решительная и активная Симакова. Представившись Валерией.

 Ее альтруизм был вполне объясним - Симакова находилась в состоянии очередной горячечной влюбленности (то, что объект был женат и имел двоих детей, для Симаковой было неважно. Важным было то, что он являлся “ну таким лапочкой...” И, уступая бронетанковому напору девушки, наконец-то согласился прийти к ней в гости - на “рюмку кофе”, естественно).

 По мнению Леры, дурак отказался бы от перспективы дармовой выпивки, хавки и секса (а женатики, обремененные несколькими детьми, на такие вещи особенно падки). Но Симакова витала в эмпиреях. Ей казалось, что на ее любовь отвечают взаимностью. Разубеждать ее в этом - означало стать ее кровным врагом “на всю жизнь”.

 Лера и не разубеждала.

...Итак, Симакова позвонила по указанному в газетном объявлении номеру, представилась Валерией (фамилии, конечно, не называя) и договорилась о свидании.

 Причем, не каком-то там убогом свиданьице напротив памятника Поэту на набережной, а походе в один из наиболее пристойных ресторанов города - “Лагуну”, расположенный в районе речного порта.

 - Он ждет тебя в семь, - заявила Симакова. Глаза ее горели желтым “кошачьим” огнем, - Ох, если б не Юрик... -Симакова мечтательно зажмурилась, - Но ты мне все подробно расскажешь, да?

 - Да... если решусь пойти, - вяло ответила Лера.

 Симакова сунула кулак ей под нос.

 - Попробуй только не решиться! И, в конце концов, ты ж ничего не теряешь... Не понравится - так не понравится, зато поужинаешь на халяву...

 Поужинать Лера могла и дома (в чем-чем, но кулинарных талантах ее матери отказать было нельзя). Решающим фактором того, что Лера все же отправилась на свидание с незнакомцем, явилась мысль о бойфренде и его мамочке-снобистке. Если этот мужчина, на встречу с которым Валерия собиралась, и впрямь хорошо обеспечен (а он обеспечен, раз приглашает ее в ресторан на первом же свидании, разве не так?), она утрет нос кое-кому... уж постарается, во всяком случае.

 И, наконец, разве нет в словах Симаковой доли истины и не разве не являемся мы “кузнецами своего счастья”?

 

 * *т *

 

 Явившись к ресторану в назначенный час (конечно же, облачившись в шикарное, по мерках скромной бухгалтерши, платье цвета бордо и посетив салон красоты), Валерия ожидала увидеть... ну, по меньшей мере, интересного мужчину - то бишь, высокого, стройного, с густой шевелюрой (может, чуть тронутой на висках сединой), обаятельной, немного застенчивой улыбкой...и т.д., и т. п.

 Никого, хоть сколько-нибудь соответствующего этому описанию, не было. И уж меньше всего Лера ожидала, что вышедший из такси невысокий, полнеющий и лысеющий мужичонка с быстрыми, несколько суетливыми движениями и немного беспокойным взглядом черных глаз приблизится к ней, обнажив в улыбке явно не свои зубы и спросит:

 -Вы, видимо, и есть моя прекрасная незнакомка Валерия? Если так, я Павел.

 И не успела Лера опомниться, как кавалер галантно поцеловал ей руку и увлек к стеклянным дверям ресторана.

 Лишь в этот момент Валерия начала понимать, что объявления о знакомстве сродни рекламе - хорошее назовем великолепным, о недостатках умолчим. Определение “средний возраст” можно трактовать широко -от тридцати до сорока “с гаком”. По мнению Леры, ее спутнику и было где-то сорок с гаком (скажем, большим гаком).

 Впрочем, отступать было поздно.

 Войдя в уютный зал овальной формы (стены были выложены морской галькой и разрисованы диковинными водорослями и диковинными рыбинами, плавающими среди этих водорослей), Лера тут же столкнулась с наглым (так ей показалось, во всяком случае) взглядом очень красивой блондинки в платье, на фоне которого наряд Валерии выглядел золушкиными лохмотьями. (“Девочка по вызову, наверняка”, неприязненно подумала Лера). Рядом с “девочкой” сидел кавалер - до тошноты ухоженный и элегантный.

 За двумя столиками трапезничала типичная братва - суровые лица, бритые затылки, темные костюмы. Правда, водку они литрами не хлестали, громко не матерились и девиц не лапали, но... “Все впереди”, мрачно решила Валерия, уже жалея о том, что поддалась на провокацию Симаковой.

 Еще одна, определенно влюбленная, парочка устроилась в уголке - миниатюрная прехорошенькая шатенка и молодой человек в очках, исключительно интеллигентного вида. Ворковали они как голубки.

 Метрдотель провел Леру с ее спутником к столику у окна. Павел в очередной раз сверкнул несколько искусственной улыбкой, и поскольку Лера, боясь опростоволоситься, (некоторые названия блюд в меню были для нее что китайская грамота), предоставила инициативу ему, то новый знакомый и сделал заказ.

 В ожидании его выполнения Павел успел сообщить Валерии, что в данный момент является старшим менеджером на российско-швейцарском торговом предприятии, производящем “лучший в мире шоколад” (конечно, голландцы могли с этим поспорить), а вообще, он пенсионер, но пенсионер специфический - то бишь, вышедший в отставку сотрудник внешней разведки. И звание офицерское имеет - подполковник госбезопасности.

 В доказательство своих слов Павел рассказал Лере несколько баек о своих загранпоездках (где он, конечно же, выполнял особые поручения).

 Неожиданно Лера услышала негромкое покашливание, подозрительно напоминающее сдавленный смех. Подняв глаза, она столкнулась с действительно смеющимся взглядом мужчины, ужинающего в одиночестве за соседним столиком.

 Войдя в зал ресторана, Лера лишь скользнула по нему рассеянным взглядом, он был одет неброско и показался ей предпринимателем средней руки.

 Сейчас же... сейчас у Леры отчего-то перехватило дыхание - мужчина был не просто элегантен - он был красив. Красив по-настоящему.

 И при этом насмешлив.

 

 * * *

 

 Глава 15.  В которой наш сильный герой, наконец, перестает жалеть самого себя.

 

 В “Лагуну” Ручьёв явился в не слишком приподнятом настроении (и вообще, после того как Анна добила его известием о скором появлении на свет наследника наворованных капиталов г-на Зарецкого, в каком, если не мрачном, настроении он мог пребывать?), однако, вечно довольствоваться ужинами из полуфабрикатов надоело, а чтобы завести действительно хорошего личного повара, надо быть либо президентом банка, либо легализовать свои нелегальные доходы (то бишь, привлечь к себе пристальный интерес соответствующих структур).

 Владелец охранно-сыскного агентства вполне мог себе позволить время от времени приличные (но не роскошные, конечно) ужины в приличном ресторане, особенно если хозяева заведения заключили с данным агентством договор охраны (а с “Лагуной” у агентства “Феникс” такой договор был заключен).

 Вот поэтому-то Ручьёв периодически являлся в этот ресторанчик - довольно тихий, имеющий очень неплохую кухню и вполне приемлемые (для предпринимателя средней руки) цены.

 Окинув зал взглядом завсегдатая, он заметил группку ребят из другой частной охранной фирмы - “Арсенала”. “Арсенал” конкуренцию “Фениксу” не составлял - сферы деятельности давно были полюбовно разделены.

 Да и кадры отличались. Ручьёв с Кравченко делали ставку не на мышечную массу, а количество извилин и умение быстро действовать в критических ситуациях. Иными словами, те, кого отбраковывали при отборе в “Феникс”, шли в “Арсенал”.

 “Что ж, - решил Ручьёв, глядя на частных охранников, - Мальчики и впрямь внушительные...”

 Рослые, косая сажень в плечах, бритые затылки... от братвы не отличишь.

 Затем он увидел белокурую красавицу - Нику Свиридову, дочь местного “короля древесины”. После развода с “бедным студентом” (которому, по слухам, ее папа немало поспособствовал) девочка меняет кавалеров как перчатки. А в глазах - скрытая тоска... или это Ручьёву только мерещится?

 Оп! А эта “пташка” как сюда залетела? Известная проститутка и мошенница Света Ранкельман, прелестная и миниатюрная как Дюймовочка. Шатенка с очаровательными голубыми глазами и хваткой гиены (к несчастью, жертвы узнают об этом слишком поздно). И кого ж она на сей раз охмуряет?

 Ручьёв пригляделся. Кажется, этого молодого мужчину в очках он встречал в кулуарах мэрии... ну да Бог с ним. Позже Ручьёв переговорит с метрдотелем насчет Дюймовочки, имеющей судимость...

 Он сел за свой излюбленный столик (из окна открывался неплохой вид на набережную), заказал пару рыбных блюд (здесь они особенно хороши) и немного водки (кому-кому, но владельцу “Феникса” тут паленую дрянь не подсунут. Насколько это чревато, известно после случая годовой давности, о котором, впрочем, помнят до сих пор).

 Ручьёв скользнул рассеянным взглядом по весьма колоритной парочке, которую метрдотель усадил за соседний столик, решив вначале - какой-нибудь торгаш с любовницей, но очень быстро понял - первое впечатление в корне неверно.

 Во-первых, девица впечатления шлюхи не производила. Хоть платье выглядело, скажем так, излишне откровенно, создавалось впечатление, что девушка чувствует себя в нем неловко. И вообще ощущает себя в подобном заведении не в своей тарелке.

 Во-вторых, когда Ручьёв более внимательным взглядом окинул ее спутника, в его тренированном мозгу словно бы вспыхнула красная лампочка - этот тип, определенно, не тот, за кого пытается себя выдать.

 Почему? Костюм дорогой, однако, уже вышел из моды минимум два, а то и три года назад. А обувь вообще дешевая. Да, отлично начищенная, сверкающая дешевка. Конечно, каждый волен одеваться как пожелает, но так одетые граждане обычно не посещают дорогих ресторанов... Нет, он не бизнесмен, определенно. Он лишь хочет им казаться...

 Ручьёв внимательнее прислушался к разговору за соседним столиком - разговору между кареглазой миловидной девушкой и ее лысеющим спутником, который был старше девушки определенно на два десятка лет.

 Поначалу он испытал недоумение... недолгое, впрочем. Потом его все сильнее стал разбирать смех - так, что сдерживаться становилось все труднее. Давненько он не наблюдал подобных комедий... Неужели еще находятся дурехи, которые покупаются на подобную лажу, пургу... словом, грубейшее надувательство?

 Тут Ручьёв столкнулся глазами с девушкой, и смеяться ему расхотелось.

 Нет, он не испытал того же, что испытал, когда столкнулся с глубокими синими очами Анны Васнецовой (да и внешне девчонка, конечно, не шла ни в какое сравнение с некоронованной королевой (и супер-стервой) светских кругов…)

...но что-то Ручьёва в ее взгляде тронуло. Открытость, что ли? Отсутствие кокетства, жеманности (вот этого он в женщинах просто не выносил).

 И, наконец, у нее были красивые глаза. Не сногсшибательные, конечно, не столь колдовские как у Анны или столь выразительные (почти страдающие) как у Студента (на чьи глаза, Ручьёв был уверен, Анна и повелась), но... красивые. Редкого орехового оттенка. И вообще, симпатичной была эта девочка. Немного вздернутый носик, чувственный (почти как у Джулии Робертс) рот, да и каштановые локоны до плеч напоминали локоны звезды Голливуда...

 Ручьёву стало за девицу даже слегка обидно - не настолько она дурна (совсем недурна!) или стара (отнюдь не стара), чтобы становиться жертвой мошенника... разве что они подельники?

 “Вряд ли”, решил Ручьёв. А впрочем...

 Он решил понаблюдать за любопытной парой - все лучше, чем заливать горечь в душе водкой или упиваться той же горечью. Конечно, в жалости к самому себе есть нечто притягательное... но, право, это утомляет. Такого человека как Ручьёв это не могло не утомлять.

 

 * * *

 Глава 16.  Где мы узнаём, что помимо бесплатных сыров бывают и бесплатные пирожные... в виде исключения.

 Заказав кофе и пирожные, Павел поднялся из-за столика.

 - Я вас покину, Лерочка, всего лишь на пару минут. Надеюсь, вы не будете скучать?

 Лера, скучавшая в обществе этого престарелого ловеласа, несмотря на рассказанную им уйму баек (большинству которых она, к ее чести будь сказано, не поверила), охотно разрешила себя покинуть (и с гораздо меньшей охотой позволила снова облобызать свою руку), после чего ее новый ухажер, наконец, удалился (“Эта первая встреча станет и последней”, угрюмо решила Лера, сама не подозревая о том, насколько близка сейчас к истине).

 Она снова сделала глоток вина (в отличие от кавалера, ела она мало и так же мало пила), и снова тайком посмотрела на незнакомца со соседним столиком, который - что греха таить? - интересовал ее куда больше того, кто привел ее в этот ресторан.

 В ожидании десерта (или просто чашечки кофе) незнакомец извлек из кармана пиджака, висящего на спинке соседнего стула, блокнот и ручку и, похоже, вычерчивал некую схему.

 “Архитектор? - терялась Лера в догадках, - Инженер?”

 Даже если и так, то не рядовой, безусловно.

 Лера не слишком разбиралась в мужской одежде (то бишь, не могла сходу определить бренд и стоимость той или иной вещи), но определенно понимала - мужчина за соседним столиком одет был дорого (при этом его серый костюм, светлая (в тон) сорочка и отнюдь не аляповатый галстук выглядели куда более скромно, нежели костюм ее спутника).

 Прическу мужчины можно было назвать классической, и было ясно, что над ней потрудился не халтурщик, а истинный мастер. Волосы его являлись русыми, ближе к “пшеничным”, однако, без рыжины. Лера заметила на его висках легкую седину... впрочем, она не была в этом уверена - может, просто показалось?

 Лицо из тех, о которых говорят “без особых примет”, и в то же время примечательное, ибо это было лицо человека волевого, сильного, целеустремленного. И, наконец, оно являлось просто красивым - прямой тонкий нос, высокий лоб, изящная линия губ. 

 Ну и конечно, Лере понравились его глаза - темно-серые с синим оттенком, чье смеющееся выражение так очаровало ее поначалу.

 ...Видимо, уловив, что за ним наблюдают, мужчина поднял голову и пристально посмотрел на Валерию (уже без усмешки), отчего она поспешно отвела взгляд, вспомнив, наконец, и о покинувшем ее спутнике - где он застрял? Не две минуты прошло, а уже все двадцать...

 Тут к соседнему столику подлетел смазливый до тошноты мальчик-официант, подав синеглазому красавцу одновременно чашку кофе и счет. Мужчина протянул официанту кредитную карту, а рядом положил купюру “на чай”. Разобравшись с карточкой, парень, слегка зардевшись, взял купюру, сказал: “Благодарю, господин Ручьёв. Больше ничего не желаете?” и, получив отказ, загарцевал к другому столику.

 Валерия допила вино в своем бокале (она ограничилась лишь одним бокалом, однако, как сейчас она с удивлением отметила, бутылка вина, заказанная Павлом, пуста. Да и на закуску ее спутник налегал активно) и тут увидела направляющегося к ее столу отчего-то весьма хмурого метрдотеля. Следом семенил официантик с пунцовыми щечками.

 Леру кольнуло очень нехорошее предчувствие.

 - Вот счет за ваш ужин, - не слишком приязненно сказал метрдотель, выкладывая перед Лерой выписанную квитанцию счета, - Вам придется заплатить, девушка. Как мне только что сообщили, спутник ваш покинул заведение уже четверть часа тому назад.

 Леру никто никогда не бил под дых, иначе свои ощущения после этих неумолимых слов она сравнила бы с ощущениями человека, которого ударили под дых, причем, в полную силу.

 Она заглянула в счет, уже зная - при себе этой суммы у нее, конечно же, не окажется. Может, не окажется и дома (в шкатулке, где мать держала наличные “на хозяйство”). Возможно, без помощи соседей тут не обойтись (а потом, чтобы отдать долг, придется снимать деньги со счета в сбербанке).

 “Вот так свиданьице, - успела подумать Лера, - Ну, Симакова, удружила...”, после чего ей пришлось собрать всю силу воли, чтобы не разрыдаться.

 Она взяла сумочку, достала из нее бумажник, из бумажника все, имеющиеся там, купюры (примерно, пятая часть “скромного” ужина), затем извлекла паспорт (хорошо, что постоянно таскает его с собой).

 Наконец, вспомнила о кольце с рубином - подарке матери к двадцатилетию, - и начала лихорадочно стаскивать его с пальца левой руки, намереваясь оставить в залог.

 Метрдотель все больше мрачнел.

 -По-вашему, тут ломбард... -но тут его перебил другой голос. Мягкий, почти вкрадчивый... однако, мягкость являлась обманчивой. За ней крылся металл.

 Так мог говорить тот, кто не просто привык руководить, а привык, чтобы ему подчинялись.

 -Довольно, - произнес этот голос, - Очевидно, что девушка так же, как и вы, уважаемый, (тут в голосе проскользнула легкая ирония) стала жертвой мошенника.

 С этими словами ухоженная мужская рука взяла со столика, за которым сидела Валерия, выписанный официантом счет.

 Незнакомец (ну, конечно, им являлся тот, что сидел за соседним столиком. Хоть глаза Леры и застилали слезы, это-то она различала отлично) даже хмыкнул, глянув на квиток.

 - И стоит из-за такой мелочи огород городить?

 - Простите, Сергей Александрович, - в голосе метрдотеля хамоватые интонации сменились едва ли не подобострастными, - Но наши с вами мнения в этом вопросе...

 - Расходятся, - усмехнулся Сергей Александрович (Лера абсолютно некстати подумала, что имя Сергей ей нравилось больше прочих мужских имен), - Успокойтесь, я покрою ваши убытки.

 И, достав из своего бумажника несколько купюр (как отметила Валерия, долларовых) небрежно сунул их в кармашек пиджака метрдотеля.

 Теперь уже его лицо пунцовостью могло поспорить со смазливой физиономией мальчишки-официанта.

 -Как можно, господин Ручьёв... - забормотал он, однако, тот перебил:

 - Конечно, большее удовольствие вам доставило бы сдать ни в чем не повинную девушку в милицию? - с этими словами он подал Лере руку, на которую та оперлась совершенно машинально (не преминув отметить, насколько приятная у незнакомца ладонь - твердая, теплая и не потная (в отличие от потных ручек негодяя, затащившего ее в это шалман), - Идемте? - мягко обратился Ручьёв к девушке, - Бесплатный спектакль закончился, а аплодисменты нам с вами ни к чему, верно?

 Лера, ощущая, что лицо ее просто горит (но только ли - от стыда?) поспешно запихнула назад, в сумочку, бумажник и паспорт и вышла из-за столика.

 - Я верну вам деньги, - забормотала она, как только они с Ручьёвым оказались на улице, - Сейчас же, я живу недалеко... - и торопливо добавила (чтобы он не расценил ее слова, как предложение расплатиться натурой), - С мамой...

 Они остановились под уличным фонарем, поэтому Лера отчетливо увидела скользнувшую по лицу незнакомца (она никак не могла определить его возраст - то ли чуть меньше тридцати, то ли уже за тридцать, но тоже немного) усмешку.

 - Предложение заманчивое, только реально-то мне должен ваш ушлый приятель... Кстати, вы давно знакомы?

 Лера мысленно поблагодарила сумерки, надеясь, что в сумерках не так заметно, как густо она краснеет.

 - Мы вообще... то есть, познакомились по объявлению, а встретились только сегодня...

 - Понятно. Состоятельный господин без вредных привычек... et cetera, так?

 Лере оставалось лишь кивнуть.

 Мужчина отчего-то вздохнул и глянул на часы.

 - Говорите, живете недалеко?

 - Да, пара кварталов. Я доеду на троллейбусе, - добавила она торопливо.

 - Ну что ж, - мужчина извлек из кармана пиджака визитку и подал ее Лере, - Держите. На всякий случай. Сегодня вы наглядно убедились, что случаи бывают всякими, верно?

 Она молча кивнула, беря глянцевый прямоугольник карточки и убирая его в сумку. По лицу незнакомца вновь скользнула короткая улыбка.

 - Кстати, я Сергей. А вы?..

 - Валерия, -пробормотала Лера.

 - Очень приятно, - в отличие лже-подполковника, руки ей новый знакомый не поцеловал, лишь тихонько пожал. - Будьте впредь осмотрительнее, Валерия. Думаю, вам известна пословица о “бесплатном сыре”.

 Лера, конечно же, снова ощутила жар в щеках (и не только щеках). Молча кивнула.

 - Ну, в таком случае... Вы действительно живете неподалеку?

 - Переулок Школьников, пятнадцать, - и еле удержалась, чтобы не назвать номера квартиры.

 Теперь согласно кивнул Ручьёв.

 - Тогда хорошо. Но, может, вас все же проводить?

 Если б Лера уловила в его голосе действительное желание продолжить знакомство, если б в этом, чертовски приятном, не станем отрицать, голосе звучало меньше снисходительности и больше заинтересованности (и это же относилось ко взгляду в сумерках казавшихся темными глаз мужчины),

 Лера сказала бы, безусловно, “да.”

 Но увы. Он, конечно, был галантен как истинный джентльмен (вопиюще несовременно галантен. “Как рыцарь из романа”, пользуясь терминологией синеглазой красавицы, ведьмы и стервы (которая еще появится в нашем повествовании, и неоднократно), но... не более.

 Лере не показалось, что она интересует этого мужчину по-настоящему (и это было недалеко от истины). И она инстинктивно понимала - такие мужчины - не ее уровня (и в этом, к сожалению, не ошибалась).

 Поэтому просто ответила Ручьёву:

 - Спасибо большое, но не нужно. Я дойду, - заставила себя улыбнуться, резко отвернулась, услышав сказанное тоном, как ей показалось, немного рассеянным “Всего доброго, Валерия” и зашагала к троллейбусной остановке - та находилась неподалеку.

 И, лишь оказавшись на остановке, снова окинула взглядом улицу, но высокого, элегантного мужчину в сером костюме уже не увидела.

 Внезапно все, происшедшее за последние пару часов, показалось Лере настолько нереальным, что она ничуть не удивилась бы, если б, сунув руку в сумочку, не обнаружила бы там никакой визитки.

 Однако, визитка (как ни странно, как ни удивительно) оказалась на месте. И в свете неоновой витрины и уличных фонарей Лера прочитала: “Охранно-сыскное агентство “Феникс”. Адрес, телефоны, электронный адрес...

 Но ни имени, ни фамилии.

 Впрочем, Лера и так отлично помнила, как обращался к незнакомцу метрдотель.

 Посему достала ручку и приписала на визитной карточке - Ручьёв Сергей Александрович.

 Так. На всякий случай. (Ведь случаи бывают всякими, верно?)

 

 * * *

 
Глава 17.  Посвященная цивилизованным супружеским отношениям, на которые не все (далеко не все!) способны.


 
 - Замечательно! - отложив в сторону столовый прибор, воскликнула Анна (правда, воскликнула несколько истерично, что, впрочем, было объяснимо), - Прекрасная у нас семья, Зарецкий, просто идеальная! Позавидовать можно ребенку, который станет расти в такой семье - какое взаимопонимание, какая, не побоюсь этого слова, искренность, какое абсолютное доверие друг...

 - Хватит, - сказал Зарецкий спокойно и снисходительно, несколько секунд понаблюдав за разрумянившимся лицом супруги (и не без удовольствия отметив, что Анна, и злясь, остается чертовски хороша. Чертовски). - Хватит. Не говори, что мое предложение для тебя новость. Воспринимай его как еще одну, так скажем, формальность, - и добавил очень мягко, - Ведь даже УЗИ не определяет абсолютно точно срок зачатия, верно? А в данном случае плюс две недели - существенно, красавица моя.

 - Отлично, - холодно сказала Анна, - По-твоему, дочь профессора Васнецова относится к числу идиоток? Из числа тех, о которых байки слагают? Мол, белая женщина предъявляет белому мужчине ребенка-негритенка и на полном серьезе говорит, что когда-то, лет сто назад, ее прабабка согрешила с выходцем из Африки?

 - С Кавказа, - лениво поправил Зарецкий, - Так, во всяком случае, говорил твой юный... жиголо, - Анна заметила откровенную насмешку во взгляде супруга, - Только не нужно, не трудись меня в очередной раз убеждать, будто вы довольствовались пылкими взглядами и охапками подснежников, а на дачку твоего отца ездили исключительно с целью полюбоваться природой...

 Лицо Анны страшно побледнело, и она закрыла его ладонями.

 Зарецкий подцепил вилкой кусочек гусиной печенки, дабы с пользой переждать сей театральный жест.

 - Да ладно, - наконец, снисходительно сказал он, сделав глоток воды (ее муж соблюдал умеренность во всем, в том числе - и в выпивке), - Ладно... Я тебя где-то даже понимаю! Такие глаза... Думаешь, отчего я так долго не хотел верить очевидному? Просто в голове не укладывалось - как это мальчик с таким честным лицом и чистыми, по-детски беспомощными глазами может быть...

 - Пре-кра-ти, - оборвала его Анна негромко, но четко. У нее самой сейчас глаза сузились и горели, как у рассерженной кошки (Зарецкому даже стало немного не по себе), - Меня обвиняй, а его не трожь. Ты и так заставил его платить за чужую провинность. - на секунду она плотнее сжала губы, после чего заговорила уже спокойнее (муж в очередной раз не мог не одобрить ее выдержку), - Я пройду тест на ДНК, как ты и настаиваешь. А после того, как ты убедишься, что это ребенок может быть только твоим и ничьим больше, я уеду. И ты больше не увидишь ни меня, ни ребенка, - и, в свою очередь съев кусочек фуа-гра, добавила с насмешливой улыбкой, - Двенадцать лет дрессировки - коту под хвост. И капиталы уплывут в хищные лапки какой-нибудь безмозглой и беспородной, но смазливой юной шлюшки, которая станет называть тебя деду-уней...

 Пришла очередь Зарецкого побледнеть.

 - Снова дешевый шантаж? И, конечно, ты опять упомянешь об этом своем бывшем гебисте? Полагаю, шантажу ты у него научилась - он-то в таких вещах дока. Это ж, можно сказать, масло с икрой к его хлебу!

 Анна продолжала безмятежно улыбаться.

 - Ответь мне на одну загадку, милый, и, может, после этого я стану послушной девочкой - отчего ты валишь все шишки на мальчишку, который всего-то пару месяцев на тебя пахал, а Ручьёв, с которым мы годами дружим, вроде как и не при чем? Неужели ты у него в таком большом долгу? Или надеешься в будущем его использовать в своих интересах?

 В глазах Зарецкого полыхнуло зеленоватое пламя, и Анна подумала - если б этот человек был по-иному воспитан и не боялся уронить свое достоинство, ударив женщину, он бы определенно ее сейчас ударил.

 ...Но Зарецкий “ударил” более привычным и проверенным способом - словесным (который зачастую куда эффективнее обычного рукоприкладства).

 - А он бесплоден, - скучным голосом сказал президент “Мега-банка” о владельце агентства “Феникс”, - Ты этого не знала? Разумеется, какой резон ему было тебе говорить об этом, если он до последнего уговаривал тебя остаться с ним... - он слегка усмехнулся, - Да, милая моя, бесплоден, увы. Именно это и явилось причиной его развода со старшей дочерью Мановича... -и, поскольку Анна продолжала молчать, добавил небрежно, - Странно, что ты не знаешь того, что знают все.

 - Да, ты прав, - негромко сказала Анна, вытирая салфеткой пальцы, отбрасывая ее в сторону и вскидывая на мужа потемневшие до цвета грозовых туч глаза, - Если б я об этом знала, то давно ушла бы к нему... давно, - после чего встала из-за стола и покинула столовую.

 ...Собственно, свой гнев она несколько утрировала - разве ей не было известно, что Зарецкий патологический параноик и что рано или поздно он потребует проведения генетического теста? И разве не известно ей - так же хорошо, - что вынашиваемый ею ребенок может быть только ребенком Зарецкого и никого иного? Выходит, вся разыгранная сцена была лишь попыткой “сохранить лицо”, не более.

 ...Однако, на душе было паршиво, весьма и весьма. Выходит, она сама того не ведая, нанесла Ручьёву действительно серьезный удар...

 Впрочем, он сильный. И принадлежит к тем мужчинам, которые не знают недостатка в утешительницах (стоит только пожелать). Значит, утешится (если уже не утешился…)

 ...Спустя полчаса Зарецкий снова заглянул в ее комнату. Анна, полулежа на диване, читала своего любимого Бальзака. Повернув к мужу безмятежное лицо, слегка улыбнулась.

 -Кажется, мы опять наговорили друг другу лишнего...

 - И ты, конечно, опять об этом жалеешь, - снисходительно сказал Зарецкий. 



* * *


 
Глава 18.  Где героиня следует примеру Магомета, который не желает ждать, когда гора сама к нему придет.
 

 

  - Ты дура, Лерка, - безапелляционно изрекла Симакова.

 И хоть Валерия в глубине души была с подругой совершенно согласна, она, конечно же, обиделась.

 - А кто меня натолкнул на эту идиотскую затею знакомства по объявлению?

Симакова махнула рукой, поморщилась.

 - Да я не том, с тем старым козлом все ясно, жаль, в лицо его не видела, а то при первой же встрече “причиндалы” по лысине б размазала!

 Лера неуверенно улыбнулась - темперамент у ее подруги был почти вулканическим - особенно по части угроз (которые, увы, выполнялись далеко не всегда).

 - Я о другом. - вкрадчиво продолжала Симакова, - О том Робин Гуде, рыцаре, графе Монте-Кристо... о том супер-благородном герое, которого в наше время, конечно, быть не может... но, возможно, он прилетел с какого-нибудь созвездия Альтаир, когда понял, что бедной девочке нужна помощь?

 Лера молча, с обиженным видом швырнула на диван (они сидели в гостиной небедной квартиры Симаковых) визитку, которую ей вручил Ручьёв - на всякий случай.

 Симакова с очень заинтересованным видом взяла карточку.

 -Да, - наконец, сказала она менее ерническим тоном, - А имя... это он приписал?

 -Я приписала, - буркнула Валерия, слегка краснея.

 -Ну, - задумчиво сказала Симакова, приложив палец к губам, - Тут может быть несколько вариантов. Либо он тебя вульгарно разыграл, либо он и впрямь охранник...

 -Или сыскарь, - добавила Лера, - Я слышала, в этих частных охранных агентствах работают бывшие менты.

 -Он был похож на мента? -Симакова презрительно скривилась.

 Лера отрицательно мотнула головой.

 -Нисколько не похож. Скорее, на... - она ненадолго задумалась, а потом у нее вырвалось само собой, - Скорее, на дипломата! - и ощутила, что щеки ее сейчас просто пылают.

 Симакова расхохоталась (правда, несколько истерично). Отсмеявшись, вытерла уголки глаз носовым платочком.

 -И со многими дипломатами ты была знакома, подруга? Знаешь, если б мне не было известно, что ты совершенно не умеешь врать, я бы сказала твердо и убежденно - не гони. Так не бывает, вот и все. Но поскольку воображение у тебя развито недостаточно...

 -И что с того? - мрачно изрекла Лера.

 -А то, - встав с дивана, Симакова выпрямилась во весь рост, и если б не нулевой размер груди, ее фигурку можно было бы даже назвать неплохой, - Будем ковать счастье, пока оно горячо!

 Лера мысленно застонала.

 -И как ты себе это представляешь?

 -Элементарно! Странно, что ты, подруга, дожив до двадцати пяти (“Двадцати четырех”, поправила Лера), не знаешь, что собой представляют мужики. А они же - как дети, - нежно добавила Симакова. - Погладь его по головке, протяни конфетку - и все. Он твой, можешь брать тепленьким...

 Лера скептически хмыкнула. Подобных вульгарных, упрощенческих (и прямо скажем - далеких от жизни) теорий она не признавала.

 -И что? - спросила она не без ехидства, - Своего Юрика ты уже взяла... тепленьким?

 Симакова помрачнела.

 -Взяла бы... если б не его грымза. Представляешь, звонит ему на мобильный в самый ответственный момент! Контролирует, стерва!

 - В ответственный момент, - переспросила Лера, сдерживая усмешку, - Когда он стягивал с тебя трусики?

 - Нет, только колготки, - огрызнулась Симакова.

 - И он что? Шапку в охапку и бежать?

 Симакова бросила на подругу очередной испепеляющий взгляд.

 -Знаешь, со своими проблемами я сама как-нибудь справлюсь. А вот на твоем месте...

 -Что на моем месте? - вяло поинтересовалась Валерия.

 - Для начала я убедилась бы, что он не соврал насчет этого, - Симакова повертела перед носом Леры визиткой.

 - Ну, а дальше? - полюбопытствовала Лера, - Позвоню я в агентство...

- Никаких звонков! - перебила ее Симакова, - Явишься лично! Причем, с деньгами. Именно той суммой, которую за тебя благородно заплатил этот мачо.

 Успокойся, - ласково добавила Симакова, уловив тень ужаса во взгляде подруги, - Рассудим логически - если тебя надули и никакой Ручьёв Сергей Александрович в этом агентстве не работает, то и все денежные вопросы отпадают, так? А если работает, под каким предлогом ты к нему явишься? Ясно, что под предлогом возврата денег... А если он такой добрый и благородный, как ты говоришь (и во что я, признаться, не очень верю), то он твоих денег и не возьмет. Логично?

 -Логично, - вынуждена была согласиться Лера, - Но в этом случае какой смысл...

 Симакова издала протяжный вздох.

 -Теперь я понимаю, почему этот жулик избрал своей жертвой именно тебя...

 Лера треснула подругу кулачком в бок.

 Симакова не обиделась.

 -Пойдем вместе, - сурово изрекла она, - Я всю инициативу беру на себя.

 “И все, как обычно, испортишь”, подумала Лера.

 Посему, спустя два дня, собравшись с духом и надев не столь вызывающее, как для похода в ресторан, платье (однако, тоже неплохо подчеркивающее фигуру) и положив в сумочку деньги, тайком от матери снятые с книжки, Лера, сверившись с адресом на визитке, отправила к переулку Энтузиастов.

 Под номером двадцать значилось невзрачное серое здание, а рядом со входом в это здание находилась скромная табличка “Охранно-сыскное агентство “Феникс””,

 Лера справилась с дрожью в коленях и потянула на себя массивную дверь.

 Вестибюль выглядел вполне пристойно - уютные кресла для посетителей, низкий столик с кипой глянцевых журналов на нем (дабы посетители не скучали), модные искусственные лианы в углах (тут Лера ошиблась - лианы, как раз, были настоящими).

 -Вы по какому вопросу, девушка? - услышала она доброжелательный голос и, обернувшись, увидела высокого, стройного, симпатичного парня в скромном, но отлично сидящем на нем темном костюме.

 Взгляд парня был очень внимательным. Можно сказать, оценивающим.

 -Я, собственно... - Лера немного смешалась. Достала из сумочки визитку. - Я могу видеть Ручьёва Сергея Александровича?

 Парень чуть нахмурился.

 -Вам нужен именно он?

 Лера молча кивнула.

 В одном она, во всяком случае, убедилась - тут ее не надули. Ручьёв действительно работал в “Фениксе”.

 -Видите ли, - заговорил чрезвычайно вежливым тоном парень в темном костюме, - Шефа сейчас не на месте, он уехал по делам и появится, - короткий взгляд на часы, - Не раньше трех. Но в его отсутствие вас охотно выслушает Игорь Николаевич Кравченко, его заместитель, или...

 Тут по лестнице, ведущей из холла на второй этаж, легко сбежали двое мужчин, одетых куда менее строго - один в ковбойку, джинсы и кроссовки, другой - по габаритам близкий к Кинг Конгу - в темную футболку, джинсы... правда, вместо кроссовок на его ногах были ботинки.

 -Проблемы, Сашок? - весело поинтересовался парень в ковбойке. Лера не могла не отметить, насколько он обаятелен - соломенная шевелюра, светло-карие глаза, белозубая улыбка.

 -Не у меня, - тоже слегка улыбнувшись, ответил Сашок, - Эта девушка разыскивает шефа.

 -А по какому вопросу? - доброжелательный взгляд светло-карих глаз переместился на Леру, и та с досадой почувствовала, что готова покраснеть.

 -По личному, - сказала она довольно сухо.

 -Ну, в этом случае...

 -Я сказал, что он подъедет к трем, - уточнил Сашок.

 -Да, не раньше, - пробасил великан в футболке.

 -Может, вы хотите ему что-нибудь передать? - нахально поинтересовался симпатяга с соломенной шевелюрой.

 -Нет, спасибо, - Лера повернулась к выходу, когда ее окликнули: “Красавица!”

 Это был все тот же обаяшка в ковбойке.

 -Кабинет шефа находится на втором этаже. Повернете налево и увидите табличку “Руководитель агентства Ручьёв ЭС. А.”, -и, ослепительно улыбнувшись, добавил, - Это на случай, если вы тут впервые.

 -Архаровцы! - раздался с лестницы суровый оклик толстяка в деловом костюме. Несмотря на строгий голос и хмурую усатую физиономию, глаза у мужчины были добрыми. - Вы все еще здесь, мерзавцы? Девочек кадрите?

 Соломенноволосый симпатяга и качок переглянулись.

 -Уже в пути, Игорь Николаич, - весело заверил усатого обаяшка в ковбойке, и они вместе с напарником скрылись за дверью.

 -Ну, а вы, девушка, сюда по какому вопросу? - цепкий взгляд усатого уперся в лицо Леры.

 -Девушка разыскивает шефа, - ответил за Леру красавчик в темном костюме.

 -Так он будет не раньше трех, - буркнул толстяк, - А то и позже.

 -Спасибо, - пробормотала Валерия и тоже вышла на улицу.

 Дойдя до близлежащего скверика, она опустилась на скамейку и приложила ладони к пылающим щекам.

 Итак, одно она выяснила - некий Ручьёв Сергей Александрович действительно имеет отношение к охранно-сыскному агентству “Феникс”. Более того, он им руководит.

 А если так... какие тут могут быть шансы у скромной бухгалтерши? Впору повернуть назад... и окончательно забыть о происшедшем в “Лагуне”.

 Лера так и поступила бы, если б не вспомнила слова Симаковой - “Так не бывает, вот и все”.

 Верно. Все, происшедшее с ней в ресторане “Лагуна”, очень напоминало арабскую сказку. А арабские сказки не заканчиваются неопределенным многоточием...

 Лера достала из сумочки мобильник, чтобы позвонить Симаковой и не отказать себе в удовольствии утереть подруге нос...

 ...но передумала. Словно испугалась тем самым спугнуть свой шанс, микроскопический, но все же шанс увидеть продолжение “сказки”...

 “Дура! - обругала она себя, -Может, он тебя уже и не помнит, может, он женат и имеет двоих детей, может...”

 Да все, что угодно, может быть. Чтобы немного развеяться, Лера отправилась в кинотеатр, но настолько рассеянно смотрела картину, что, если б у нее кто-нибудь поинтересовался, о чем был фильм, ответила бы “вроде, триллер”, да и то не была уверена.

 Наконец, приказала себе не валять дурака и выбросить блажь из головы.

 Однако, в 3.10 уже заново открывала дверь, рядом с которой была укреплена скромная табличка “Охранно-сыскное агентство “Феникс”.

 

 * * *

 Глава 19. Где герой, подобно всем истинно благородным людям, уже забывает о своем благородном поступке.


 -Нет, никаких ЧП не происходило, - доложил Ивушкин, бессменный адъютант, - Разве что вас разыскивала женщина.

 -Женщина? - переспросил Ручьёв, тут же подумав об Анне, на долю секунды ощутив воодушевление, но тут же спустившись на грешную землю - во-первых, если б Анна вздумала его разыскивать (чего отродясь не бывало), она попросту набрала бы номер его сотового телефона.

 Во-вторых, Анна, насколько ему было известно, в данный момент находилась если не в Берне, то Милане, Брюсселе, Бордо... но не на родине, определенно.

 И, в-третьих, возможно, Анне уже глубоко плевать и на “сэра Ланселота”, и на всех прочих сэров... словом, на всех плевать, кроме еще не нерожденного наследника немалых капиталов г-на Зарецкого.

 ...Ивушкин отчего-то совсем по-юношески зарделся (Ручьёв не переставал восхищаться тем, что Саша Ивушкин даже после трех лет службы в милиции - он работал дознавателем, - сохранил целомудрие юноши и врожденную интеллигентность).

 При этом слякотью Ивушкин не был (слякоть Ручьёв в агентстве и не держал).

 -Девушка, точнее, - сказал Ивушкин, - Довольно молодая... и довольно симпатичная.

 -Даже так? - усмехнулся Ручьёв (мысль о Лере попросту не пришла ему в голову. Признаться, он почти забыл о случае в “Лагуне”. Мы говорим - “почти”, ибо афериста Павлика он в лицо отлично запомнил и при случае сумел бы ему напомнить про “должок”.)

 -Рыжеватые волосы, карие глаза, - уточнил наблюдательный Ивушкин, - Рост средний, стройная.

 -Ты уверен, что она искала именно меня? - усомнился Ручьёв.

 -Назвала ваше полное имя. Сказала, по личному вопросу. Передавать ничего не захотела... но я поставил ее в известность, что к трем вы появитесь.

 Ручьёв хмыкнул, глянул на свои “Патек Филип” (те показывали без десяти три) и пошел к рабочему кабинету, слегка недоумевая - кто же эта симпатичная незнакомка?

 В приемной Валентина, его незаурядная (во многих отношениях) секретарша, подала ему список тех, кто звонил в его отсутствие, а также корреспонденцию, и Ручьёв удалился к себе, выбросив из головы мысли о “рыжей, кареглазой, среднего роста и довольно молодой”.

 

 * * *


 Глава 20. Где мы убеждаемся, что арабские сказки не заканчиваются многоточием...



  -Шеф на месте, девушка, - сообщил Лере все тот же приятный, по-военному подтянутый молодой человек в темном костюме, - Второй этаж, налево. Вас проводить?

 -Нет, спасибо, - пробормотала Лера, краснея. Лишь опасение выглядеть смешной остановило ее от того, чтобы повернуть назад.

 Нет, поворачивать назад было поздно. Да и чего опасаться? Судя по всему, в этом агентстве служат исключительно приветливые и доброжелательные, вдобавок очень симпатичные (Лера вспомнила обаяшку с соломенной шевелюрой) люди.

 Выражающие немедленную готовность оказать помощь постороннему человеку.

 Потянув на себя дверь с табличкой “Руководитель агентства Ручьёв С. А,”, Лера оказалась в просторной и светлой приемной. Сидящая за компьютером секретарша повернулась к ней лицом и, окинув оценивающим взглядом изумрудных очей, проворковала (как показалось Лере, снисходительно):

 -Вы, девушка, по какому вопросу?

 Лера немного смешалась и одновременно ощутила прилив неприязни к этой длинноногой блондинке, в силу внешнего превосходства, определенно, посматривавшей на таких, как Валерия (не слишком длинноногих и не блондинок) свысока.

 -Если по вопросу охраны, - продолжала секретарша, слегка улыбаясь (как опять же мерещилось Лере, насмешливо), - То этим непосредственно занимается Игорь Николаевич Кравченко, вторая дверь по коридору налево, увидите табличку. Если сыска - этим ведает Сергей Ильич Богданов... - блондинка чуть нахмурилась, - Но он сейчас в отъезде, его замещает...

 Лера уже готова была развернуться и пулей вылететь из приемной (и из стен агентства - да, выдающаяся секретарша у господина Ручьёва - истинный цербер), как дверь кабинета распахнулась, и в приемной появился Лерин новый знакомый -все такой же элегантный (ну невыносимо элегантный), правда, в другом костюме и водолазке темного цвета.

 Но вот доброжелательной усмешки в его взгляде уже не было.

 Впрочем, на Леру он и не смотрел. Он сразу направился к столу секретарши и шмякнул на него какие-то бумаги.

 -Кто мне это подсунул? - рявкнул Ручьёв, - Неужели наши юристы обнаглели до такой степени, что составляют настолько небрежные проекты соглашений, в надежде, что я лично стану их дорабатывать? Если так...

 -Не волнуйтесь, шеф, - блондинка абсолютно спокойно выдержала испепеляющий взгляд Ручьёва, - Наши юристы тут ни при чем. Проект передал Глушенко и просил вас его просмотреть как черновой вариант.

 -Глушенко, - процедил Ручьёв сквозь зубы, - Следовало... - тут его взгляд упал на Леру, а у нее, в свою очередь, упало сердце - Ручьёв посмотрел на нее как на абсолютно незнакомого человека.

 -Вы по какому...- начал он и лишь в следующую секунду в его взгляде появилось узнавание. А на лице - легкая и доброжелательная усмешка.

 -Валерия? - голос владельца “Феникса” волшебным образом смягчился, - Я не ошибаюсь?

 Лера только помотала головой, ощущая странную слабость в ногах и абсолютный вакуум в мыслях. Подобного с ней не происходило... нет, сказав “никогда”, мы соврем.

 Лет десять назад с ней произошло нечто подобное, когда она впервые влюбилась в ничем, на первый взгляд, не примечательного мальчика из параллельного класса.

 Ручьёва “ничем не примечательным” назвать было нельзя, безусловно.

 ...Распахнув перед Лерой дверь своего кабинета, он пропустил ее вперед, предложил устраиваться поудобнее в просторном кресле (вероятно, предназначенном для посетителей), сам же непринужденно присел на край своего рабочего стола напротив девушки и с милой улыбкой поинтересовался, чему же он обязан счастью ее лицезреть - может, ей понадобилась защита? Или услуги по части сыска?

 -Правда, преступлений мы не расследуем, - тут же уточнил обаятельный шеф охранно-сыскного агентства, - По закону не имеем права отбирать хлеб у соответствующих структур. Что бы там ни писалось в бульварных детективах, - и снова улыбнулся. С долей иронии.

 Лера в очередной раз почувствовала, что краснеет, но приказала себе собраться и извлекла из сумочки конверт с деньгами.

 -Спасибо, но я пока не нуждаюсь в ваших услугах. Я просто хотела вернуть... - с этими словами она привстала, чтобы положить деньги на стол, однако, Ручьёв ее опередил.

 С поразительной быстротой оказавшись около Валерии, он успел перехватить ее руку с конвертом. И хоть сжал он запястье Леры не больно, однако, достаточно сильно, чтобы было ясно - вырываться бесполезно.

 Но самое-то ужасное (как в следующую секунду поняла Лера) заключалось в том, что ей и не хотелось вырывать свою руку из мужской руки. При этом, ощущая прикосновение его твердых и теплых пальцев, она чувствовала, как слабость уже разливается по всему телу, а не только ногам.

 Сомнений не оставалось - она влюбилась (пусть даже сама этого до конца не осознавала).

 -Стоп, - негромко сказал шеф “Феникса”, - Вот этого не нужно. Ваших денег я не возьму ни при каких обстоятельствах, а если вы их все же тут оставите, мне придется выяснить ваш адрес и фамилию - уверяю, для меня это нетрудно, - и выслать вам их почтовым переводом.

 Посему избавьте меня - и себя заодно, - от лишних хлопот, идет?

 Он опять улыбнулся и отпустил руку Валерии.

 Та сомнамбулически сунула конверт в сумочку, не отводя взгляда от глаз Ручьёва (сейчас они казались ей свинцово-серыми... с еле заметным синим оттенком).

 -Отлично, - сказал Ручьёв невозмутимо, опять присаживаясь на угол стола и скрещивая руки на груди. -Продолжим разговор... точнее, сменим тему.

 Как вы относитесь к коктейлям, Валерия?

 Лера опять ощутила замешательство. В голове ее, по вполне понятной причине сейчас царил сумбур, посему на какие-то пару секунд она решила, что Ручьёв прямо сейчас приглашает ее в ближайшее бистро или кафе выпить коктейль - к примеру, за знакомство.

 Что она пробормотала, Лера и сама не помнила. Но, вероятно, нечто позитивное, ибо Ручьёв кивнул, и в его взгляде снова появилась усмешка.

 -Отлично. Я знаю очень неплохой бар, где подают очень неплохие коктейли. Как у вас со временем сегодня... - он на секунду задумался (или просто сделал вид, что задумался), - Нет, простите, завтра вечером?

 Кажется, она ответила, что завтра вечером свободна.

 -Замечательно, - снова одобрил Ручьёв, - Ехать вам никуда не придется, я сам за вами заеду... Школьников, пятнадцать, не ошибаюсь? Это ваш адрес?

 Лера, слегка обалдев (и память же у него, однако...), кивнула.

 -В семь часов, вас устроит? - он взял с подставки ручку и нацелился ею на лист настольного календаря, - И совсем хорошо будет, если вы назовете номер своего телефона...

 Лера, до конца так и не веря в происходящее, продиктовала Ручьёву номер своего мобильного.

 Тут “проснулся” селектор, и секретарша не лишенным ехидства голосом сообщила, что на проводе Глушенко и интересуется, ознакомился ли шеф агентства с присланным им проектом соглашения.

 Ручьёв шутливо развел руками (и его улыбка приобрела извиняющийся оттенок), после чего тихонько пожал ладонь Леры, галантно распахнул перед ней дверь своего кабинета, напомнил: “Завтра в семь, но я предварительно позвоню”,

...и Лера перевела дух, лишь оказавшись на улице.

 Симакова, как правило, была неточна (мягко говоря) в своих прогнозах, но тут... тут, как ни странно, не ошиблась. И Лера уже готова была мчаться благодарить подругу... но вовремя опомнилась.

 Плач в жилетку Симакова всегда выслушивала с удовольствием, но стоило рассказать ей о своих успехах или удаче, ее физиономия тут же вытягивалась, и потоком скептицизма подруга могла затопить любое ликование.

 По-человечески Лера Симакову понимала и не обижалась, однако, сейчас ей меньше всего хотелось слышать произнесенное кислым тоном: “Сдается мне, Лерка, тут какой-то подвох... Много ли ты о нем знаешь? Уверена, что он не женат? То, что кольца не носит, еще ни о чем не говорит... А даже если не женат, не факт, что не был трижды женат и имеет троих детей...”

 Такие мысли даже чуть-чуть подпортили Лере настроение.

 Правда, совсем ненамного.

 Она тут же переключилась на решение куда более важной проблемы - что надеть на свидание с Ручьёвым, дабы не ударить лицом в грязь перед таким мужчиной... элегантным донельзя? 

 * * *

Глава 21. Где наш страдалец решает, наконец, изменить жизнь к лучшему (так ему кажется, во всяком случае)

 “Напророчила, ведьма синеглазая”, подумал Ручьёв, и при воспоминании о словах Анны ему даже стало не по себе.

 “...конечно, будешь какое-то время тосковать, но затем спросишь себя - какого черта? Ну, а девочка будет достаточно молодой, достаточно хорошенькой... этакая tabula rasa”.

 И даже рыжие (точнее, каштановые с рыжиной) волосы и глаза орехового оттенка в точности соответствовали описанию, данному Анной.

 Ну, ведьма она и есть ведьма, Ручьёв это давно понял.

 Вдруг появилось сильнейшее, просто-таки неудержимое желание ей позвонить. Наплевать на все и позвонить. Прямо сейчас.

 А то и вообще бросить все дела и рвануть в Берн. Увидеть снова насмешливые синие глаза, коснуться атласной, шелковистой кожи, сжать легонько тонкие пальцы, а потом перецеловать их - каждый кончик пальца в отдельности... зарыться лицом в густые, не травленые химией волосы, втянуть в себя их тонкий, волнующий запах... и хоть ненадолго перенестись в иной мир, туда, где нет ни трудно разрешимых проблем, ни алчности, ни зависти, ни просто злобы...

 Ни хамства, ни убожества.

 Туда, где красота сочетается с нежностью (а не корыстью), и сердце разрывается не от боли, а от полноты чувств.

 Перенестись в иллюзорный мир.

 ...Черта с два. Ничего не выйдет. Позвонив Анне, он почти наверняка столкнется с сарказмом, подчеркнутой холодностью... и прочим, что имеется в арсенале любой, уважающей себя, стервы. Причем, некого будет в том винить, кроме самого себя. Некого. Он первым нанес удар, и по всем законам - физическим и человеческим - следует ожидать ответного.

 ...Вдобавок, не следует забывать о ее “интересном положении”.

 Замечательно. Он неправильно выразился. Забыть как раз следует. Забыть, наконец, о женщине, столько раз причинявшей ему боль, что он уже сбился со счета.

 Ручьёв вновь связался по интеркому с Валентиной и попросил найти Орлова, если тот не слишком занят.

 Через двадцать минут “гюрза” уже находился в его кабинете.

-Пробей этот номер, - Ручьёв протянул Орлову листок, на котором был записан телефонный номер, продиктованный ему Валерией. - И данные об абоненте.

 -Что-то конкретное? - поинтересовался Орлов. По профессии инженер-программист, он был с вычислительной техникой (да и любой другой техникой) “на ты”.

 -Ничего конкретного, - немного рассеянно ответил Ручьёв, - Так, общие сведения... ну, ты меня понимаешь.

 “Гюрза” энергично кивнул, отчего густая соломенная челка почти закрыла его высокий лоб.

 -Очень срочно?

 -Ну, уложишься к завтрашнему дню - и хорошо, - улыбнулся Ручьёв (Орлов являлся одним из особо приближенных, тех, кому он действительно доверял. Почти всецело).

 -Уложусь к вечеру сегодняшнего, - заверил шефа “гюрза” и из кабинета удалился.

 Предосторожность Ручьёва не была излишней - на него слишком многие имели зуб, и, увы, не вся деятельность “Феникса” укладывалась в рамки закона. Правда, до сих пор ни одна попытка ухватить его за жабры успехом не увенчалась, но пару “засланных казачков” Ручьёв в агентстве уже отловил.

 Не может ли быть эта девица (лишь на поверхностный взгляд - наивная дуреха) очередной приманкой? Ручьёв руководствовался принципом, что исключать ничего нельзя (особенно худшего).

 ...Орлов не подвел. Без пятнадцати семь он уже снова стоял в кабинете шефа с отпечатанными на принтере листками.

 Ручьёв предложил ему присесть, сам тоже опустился в рабочее кресло, пробежал глазами текст.

 “Горчакова Валерия Алексеевна, 24 полных года, профессия - бухгалтер (закончила финансовый колледж), замужем не была, детей нет, проживает с матерью...

 Судимостей и приводов в милицию не имеет, в картотеке (имелась в виду та, где ставились на учет проститутки и наркоманы) не состояла и не состоит (равно, как и на учете в психдиспансере).”

 Ручьёв с усмешкой вскинул на Орлова глаза.

 -Выходит, чиста девочка... аки первый снег?

 Тот кашлянул.

 -Почти. Два месяца назад обращалась в женскую консультацию по поводу прерывания беременности, - покраснел, - Можно попытаться выяснить, кто является папашей...

 -Да к чему? - скучающе отозвался Ручьёв, - Папашей ведь он уже не станет?

 -Не станет, - согласился Орлов.

 -Ладно. Славно поработал, “гюрза”. В этом месяце, - Ручьёв скупо улыбнулся, - Жди прибавки к жалованью. Только не зазнавайся (Орлов не сдержал ухмылки). Кстати, как Студент поживает? Оклемался... после той истории?

 -Вполне. Временно в строительную бригаду устроился - коттеджи торгашам возводит. Говорит, приработок неплохой.

 -А насчет автосервиса? Закинул удочку?

 Орлов кивнул.

 -Скажу больше - наживка проглочена. Он уже успел переговорить с хозяином автомастерской. Тот говорит - по первому впечатлению, парень стоящий, ну, а что не пьет - вообще подарок судьбы...

 Ручьёв усмехнулся.

 -Да уж, в том гадюшнике, где все мы обитаем...

 -Кажется, он намерен снова сойтись со старой подружкой, - не слишком уверенно сказал Орлов.

 -Той, кого бывший муж чуть не прирезал? - уточнил Ручьёв.

 Дмитрий кивнул.

 -Ну, совет да любовь... - Ручьёв посмотрел на часы, - Задержал я тебя? Поезжай домой, Митя.

 “И я поеду, - добавил мысленно, - А то Малыш заждался”.

 Неожиданно ему показалось невероятно горьким то, что заждался его всего лишь верный пес.

 Кравченку, к примеру, (с которым они вместе начинали), ждут симпатичная, хозяйственная супруга и двое детей.

 Давидова (в некотором роде, его второго зама и тоже бывшего гебиста) - красавица жена и крохотная дочь.

 Холостого Ивушкина ждут мама и двое младших братьев, а красавчика “гюрзу” наверняка ожидает очередная подружка.

 Он же, Ручьёв, посвятивший лучшие годы, как выяснилось, погоне за миражами, удостоился того, что ждет его лишь преданный пес породы среднеазиатская овчарка... который через пару лет будет уже стариком.

 А женщина, которую он любил слишком сильно, ждет ребенка... не от него.

...Он снова взглянул на принесенные Орловым листы - на одно было помещено фото симпатичной кареглазой девушки - и пожал плечами.

 А почему бы и нет, черт возьми? Может, теперь и его, Ручьёва, станет ждать кто-то, помимо псины?

 Почему бы и нет?...

 

 * * *

 Глава 22. Где наш молодой герой принимает ответственное решение... но верное ли?

 -Варя, - сказал Кирилл и повторил, - Варя, Варя, Варя... Варвара-краса.

 При этом его тонкие и почему-то совсем не огрубевшие от двух месяцев работы каменщиком пальцы непрерывно перебирали роскошные “русалочьи” пряди пшеничных волос девушки.

 Варя затаила дыхание. Казалось, выдохнет - и все исчезнет. Окажется сном, слишком яркой мечтой, не более.

 -Ты меня любишь, Дюймовочка? - вдруг мягко спросил Кирилл. Варя возблагодарила сумерки, ибо сейчас он не мог видеть, как пылает ее лицо. Слегка отодвинулась от Кирилла (они лежали на диване в крошечной каморке коммунальной квартиры, доставшейся Варе от бывшего мужа-прапорщика, которому на ближайшие восемь лет были уготованы казенные нары и казенный харч).

 -Почему ты спрашиваешь? - пробормотала она и добавила еле слышно, - И так ведь знаешь...

 -Знаю, - вздохнул Кирилл, целуя ее в висок, - И что любишь меня, и что станешь хорошей женой... - внезапно взяв Варю за плечи, он развернул ее лицом к себе (в сумерках глаза его казались черными), - Ты же станешь моей женой, Дюймовочка?

 Теперь уже горели не только ее щеки - Варе казалось, она вся горит.

 -К чему эти шутки? - прошептала она, отворачивая лицо от слишком пристального взгляда Кирилла.

 -Это не шутки. Так станешь? Станешь моей женой?

 -А... она? Эта твоя... Анна? - спросила Варя с замиранием сердца.

 Кирилл тут же отстранился. Словно бы в замешательстве взъерошил свою густую челку.

 -Она уехала, - сказал глухо, - Эмигрировала из страны. Давай не будем больше к этому возвращаться, Варь, хорошо?

 Она кивнула (а сердце-то екнуло... екнуло сладко).

 --Ну что? - снова спросил он, опять обнимая Варю за плечи, - Выйдешь за меня?

 Что она могла ответить? Что это звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой?

 Варе и слов-то таких было не подобрать. Она лишь снова пробормотала:

 -Ты знаешь. Знаешь... сам.

 * * *

 

 -Ну, ясно, Студент, - скучающим тоном сказал Орлов днем позже, когда Кирилл предложил ему стать шафером на своей свадьбе, - Ты окончательно свихнулся, - и добавил с обезоруживающей улыбкой, заметив, как Кирилл сверкнул глазами, - Прости, я хотел сказать, спятил.

 -Почему? - с вызовом спросил Кирилл, - Обоснуй! Чем Варя плоха?

 -А чем она хороша? - просто ответил “гюрза”, - Не считая колоритной косы до попы? Добрая? Хозяйственная? Как сейчас тебе кажется, не стервозная?

 Согласен, все так... Но будь она самой Василисой Распрекрасной, я все равно сказал бы - ты совершаешь глупость, Студент. Большую глупость. Откажись от этой затеи, пока не поздно.

 -Почему? - с упрямством, достойным молодого барана, повторил Кирилл.

 -Да потому, что ты собираешься жениться не по любви - эту девочку ты не любишь, не отрицай, и даже не по расчету - ибо тут рассчитывать-то не на что... и даже не по необходимости, потому что ребенка она от тебя еще не ждет, так? Ты женишься... назло. Да, назло! - спокойно повторил Дмитрий, выдержав очередной испепеляющий взгляд Кирилла, - Причем, назло... самому себе.

 Вот сейчас что ты делаешь? Да себя жалеешь! Мол, все ба... извини, женщины, которых ты любил, тебя предали. Ольга, оставшись с Вересковым, Анна, эмигрировав в Швейцарию и даже не попрощавшись с тобой...

 Ну и черт с ними, наконец решаешь ты. Вот назло всем возьму и женюсь на той, которая уж точно не предаст, - закурив излюбленную “Яву”, Орлов сделал затяжку и невозмутимо добавил, - Не предаст, тут ты прав. Не бросит тебя, однозначно, потому что такого, как ты, ей точно больше не встретить. Она еще для верности пару-тройку детишек тебе нарожает, чтоб ты точно никуда не дернулся...

 А потом, спустя время, может, даже скоро, ты встретишь еще одну... особь женского пола. Может, не менее хорошенькую, чем Ольга, не менее умную, чем супруга банкира... А что? Бабы тебя любят, это факт неоспоримый...

 -Перестань рассказывать сказки, - Кирилл кривовато улыбнулся, - Таких, как Ольга, вообще больше нет...

 -Да-да,- насмешливо улыбнулся Орлов, - А такие как Анна, повыходили за нуворишей... Удивляюсь я твоей наивности. Впрочем, это действительно уже неважно. Свои шансы ты упустишь, женившись на этой деревенской дурехе, чей “потолок” - медсестра (медвуз ей не закончить, даже если каким-то чудом найдутся деньги на платное обучение), и с которой ты будешь помирать со скуки, Студент, уже на втором, если не первом месяце брака!

 Кирилл плотно сжал губы, а потом снова вскинул на друга глаза, в которых сейчас преобладало не упрямое, а скорее умоляющее выражение.

 -Ну что я теперь могу сделать после того, как мы с Варей уже подали заявление? Как это станет выглядеть, подумай!

 Дмитрий чуть помрачнел.

 -Да, выглядеть, конечно, будет некрасиво, но, знаешь, Студент, существует такая штука как ложный стыд. И он здорово осложняет людям жизнь! Скажи ей, что погорячился, поторопился, попроси проверить, как сказать, чувства...

 Кирилл отрицательно помотал головой.

 -Не пойдет, “гюрза”. Так не пойдет. Может, ты и прав... но огорошить Варьку тем, что даю задний ход? Это все равно как... ну, ребенку предложить шоколадку, а в последний момент руку отдернуть. Нет, я... я так не могу.

 Орлов вздохнул, напоследок затянулся сигаретой и с силой раздавил бычок в пепельнице.

 -Ну за это, видимо, все эти красавицы тебя и любят...

 Кирилл удивленно посмотрел на друга.

 -За что?

 -Да за то, что ты Иванушка-дурачок, - пояснил “гюрза” с грустью, - Единственный в своем роде.

 Кирилл густо покраснел, и в какой-то момент Орлов решил, что сейчас этот парень (к которому он относился почти как к младшему брату) бросится на него с кулаками... но в следующее мгновение на лице Студента появилась улыбка. Улыбка, определенно, вымученная.

 -Я бы обиделся, “гюрза”, но на правду не обижаются...

 “А за это я тебя люблю, - подумал Орлов, - Только не скажу, а то ведь поймешь неправильно...”

 

 * * *

 
ЧАСТЬ ВТОРАЯ  Глава 1. Где мы забавляемся, слушая, а точнее подслушивая чужие телефонные разговоры.


  Миновала не самая хмурая осень, наступила не самая суровая зима, а вместе с ней и Новогодние праздники.

 Каждый из наших героев втайне (а кто-то и явно) ожидал от нового года лучшего, хотя, скажем прямо, и старый был неплох.

 Кирилл со своей молодой женой Варварой встречал Новый год в кругу семьи, вместе с мамой, младшей сестрой и старшим братом (а заодно и его семейством). Варя не ощущала никакой неловкости - никто на нее не смотрел как на деревенскую дуреху, все были с ней милы, добры и приветливы. До такой степени, что ей уже казалось - именно у Смирновых она обрела настоящую семью, о какой всегда мечтала, считая до недавнего времени свою мечту несбыточной.

 После двух часов ночи Кирилл намеревался ехать к центральной городско елке, поздравить с Новым годом своих друзей (и бывших коллег) из агентства “Феникс”, и хоть Варя к ним своего новоявленного мужа и ревновала (слегка. Впрочем, к кому она только Кирилла не ревновала?), запрещать ему это делать не намеревалась тем более, что Кирилл, конечно же, брал ее с собой.

 Владелец охранно-сыскного агентства “Феникс” г-н Ручьёв впервые за последние четыре года встречал новогодние праздники не в Париже, Риме или на Таити, а на родине, в умеренно дорогом ночном клубе (как и полагается предпринимателю средней руки). Его любовница (его женщина... правда, эпитет любимая мы добавлять опасаемся) Валерия Горчакова уже не ощущала себя в подобном заведении неловко, вечерний туалет, выбранный при участии Ручьёва (и им же оплаченный) тоже смотрелся на ней прекрасно, и вообще Лера жалела лишь об одном - что лучшая подруга Симакова ее сейчас не видит (с Симаковой они окончательно расплевались две недели назад, после того, как та презрительно окрестила Леру “содержанкой”, а Лера парировала, что Симакова сама бы не прочь стать содержанкой, да вот беда - никто не желает содержать дурнушек).

 Словом, совсем недавно лучшие подруги, теперь они при встрече лишь шипели, подобно рассерженным кошкам. Впрочем, Леру сие обстоятельство не слишком удручало - Лера была по уши влюблена, ощущая себя просто-таки принцессой из арабской сказки (правда, бриллиантами и самоцветами Ручьёв ее не заваливал... но и французское нижнее белье - штука недурная). Вдобавок, Лера была убеждена - большое начинается с малого.

 Где и как встречала Новый год рафинированная красавица и стерва Анна Васнецова, мы точно сказать не можем, но определенно не на родине. И, конечно же, в достойном месте в компании достойных людей (подобных ее супругу, сорокадевятилетнему президенту “Мега-банка”).

 Словом, достойно, как и полагается по статусу будущей матери наследника капиталов.

 ...Отшумели официальные праздники (Новый год и православное Рождество), наступил праздник, отмечаемый лишь в нашей стране - Старый Новый год (однако, отмечаемый не с меньшей помпой, что и новый).

 В ночь с тринадцатого на четырнадцатое январе в особняке, принадлежащем г-ну Зарецкому (и находящемся в Швейцарии), зазвонил сотовый телефон.

 Уточним - тот телефон, что находился на прикроватном столике супруги г-на Зарецкого, в ее спальне.

 Не открывая глаз, Анна взяла трубку, нажала кнопку соединения и сонно промурлыкала:

 -Ja? Ich hore, sagen Sie bitte...

 Промурлыкала она это машинально, ибо за несколько месяцев жизни в Швейцарии привыкла болтать на ненавистном ей немецком (к слову, по-французски она болтала с куда меньшим отвращением).

 Посмотрев на часы, показывающие половину одиннадцатого ночи, она уже приготовилась добавить (тоже по-немецки): “Вы ошиблись номером”, но тут услышала на чистейшем русском:

 -С Новым годом, любимая...

 “Ржевский”, стервец”, - беззлобно, но и без особого восторга подумала Анна, вслух же произнесла:

 - Взаимно.

 -Ну, как ты? - еще нежнее спросил “Ржевский”, и Анна не сдержала усмешки.

 -Прекрасно, насколько это возможно для человека, нахально разбуженного в самом начале сладкого сна... нетрезвым мужчиной.

 -Я трезв! - поспешно возразил Ручьёв, - Почти... как богемское стекло! - и добавил, понизив голос, - Ты так рано ложишься спать? У вас там, по моим прикидкам, не больше десяти...

 -Больше, - довольно сухо сказала Анна, - Получше изучи разницу в часовых поясах. А теперь - извини. Ты позвонил, убедился, что я жива и где-то даже здорова... все?

 -Нет, не все! - торопливо сказал Ручьёв, определенно опасаясь, что она прервет связь (да еще, чего доброго, отключит телефон), - Не все! Я хочу тебя увидеть, дабы убедиться воочию, что ты жива и здорова... кстати, почем только “где-то”?

 -Ты очень пьян, Ручьёв, - печально констатировала Анна, - Поэтому...

 -Нет, не очень! - с жаром возразил Ручьёв, - И я хочу к тебе приехать! Прилететь! Если ничего другого не останется, то и телепортироваться!

 Анна издала протяжный вздох.

 -Зачем?

 -Чтобы получить прощение... или сдохнуть у твоих ног. Кстати, у тебя прекрасные ноги, ты это знаешь?

 -Знаю, - сказала Анна, зевнув, - Но я выдаю тебе индульгенцию заочно, “Ржевский”, только оставь меня в покое...

 -Насовсем? - мрачно спросил Ручьёв.

 Анна мысленно застонала и прервала связь.

 Спустя три минуты телефон затренькал снова, и она, вполголоса чертыхнувшись, снова взяла трубку.

 -Кажется, я все уже сказала, - произнесла Анна по-французски с легким недовольством, - И даже более того. Если опять желаешь меня поздравить...

 -Извини, - очень мягко сказал Кирилл, - Похоже, я позвонил невовремя?

….............................

 И, поскольку в течение следующих десяти секунд Анна ничего не могла произнести просто от неожиданности, добавил:

 -Мне просто захотелось услышать твой голос... Я тебя разбудил?

 -Нет, - сказала она, слегка приподнимаясь на постели, дабы принять полу-сидячее положение.

 -Эта разница в часовых поясах, - расстроенно сказал Кирилл, - Я вечно в ней путаюсь... У вас там на два часа больше или меньше?

 -Меньше, - сказала Анна.

 -Все равно, извини...

 -Все нормально, я тебя прощаю.

 -Я просто хотел тебя поздравить с Новым годом, - голос его звучал мягко, немного виновато... и очень молодо.

 -Старым годом, - уточнила Анна и поймала себя на том, что губы против воли растягиваются в улыбке, - И я не стану на тебя сердиться, если ты признаешься, откуда у тебя этот номер.

 -Это... долгая история, - ответил Кирилл с легкой заминкой (но, похоже, он также говорил, улыбаясь), - Словом, мой друг в некотором роде хакер и...

 Анна вздохнула.

 - Все это чертовски трогательно, милый мальчик, но давай условимся - этот твой первый звонок останется единственным, иначе...

 -Что иначе? - полюбопытствовал Кирилл.

 “Иначе у тебя будут неприятности посерьезнее тех, что уже были. Если господин Зарецкий вздумает отслеживать мои телефонный переговоры. Не поручусь за то, что сейчас не отслеживает”.

 -Иначе нельзя, - мягко и одновременно непреклонно сказала она.

 -Хорошо, - ответил Кирилл с явной неохотой, - Но, пожалуйста, скажи - ты вернешься?

 -Вернусь, - пообещала Анна.

 -В этом году?

 -В этом году, - заверила она.

 -И мы... увидимся?

 -Непременно, милый мальчик.

 -Ты так говоришь, чтобы я поскорее отстал, - с грустью сказал Кирилл, и она слегка засмеялась.

 -Теперь мне известно, какой ты, когда пьян.

 -Я не пьян! - поспешно возразил он. Правда, после паузы добавил, - Совсем чуть-чуть, я этого даже не ощущаю... так какой я?

 -Милый... зануда.

 -Ты действительно вернешься?

 -Of course, - вздохнула Анна и то же повторила на немецком, - Naturlich.

 -В смысле - конечно? - уточнил Кирилл, чьим действительно слабым местом были иностранные языки.

 -В смысле, тебе пора бай-бай, милый мальчик. Впрочем, как и мне.

 -Прости, - в очередной раз извинился милый мальчик, - Вообще-то я позвонил, чтобы сказать... что все еще люблю тебя.

...Хоть это и глупо, - добавил он одновременно с досадой и грустью.

 “Совсем не глупо”, подумала Анна.

 -Я приеду, - сказала она поспешно, - Не раньше лета, но приеду. А до этого, если хочешь, напишу тебе. Только, пожалуйста, больше не звони.

 -Не напишешь, - отозвался он обреченно.

 -Почему? У меня ведь есть твой адрес...

 -Он изменился. Мы поменяли квартиру.

 Анна вздохнула.

 -Ну, продиктуй мне новый, я его запишу.

 Он добросовестно продиктовал (ничего записывать она, конечно, не стала).

 -Замечательно, - сказала она бодро, думая, что запомнит адрес Кирилла помимо воли - дом сорок девять (возраст Зарецкого), квартира тридцать (столько ей исполнится в новом году),- Засим - je t’aime, mon ami. Au revoir.

 И на сей раз, прервав связь, телефон отключить не забыла.

 “В своем репертуаре, стерва”, подумал Ручьёв с тоской, заново набрав номер любимой женщины и услышав пресный голос “телефонной барышни” - “абонент недоступен...”

 * * *

Глава 2. Где и другой симпатичный (по-своему) герой испытывает разочарование... и по-прежнему страдает.

 Проснулся Ручьёв определенно с легкими признаками похмелья - небольшой головной болью, тяжестью в желудке и прочими “прелестями” абстиненции; проснулся в одиночестве, однако, с кухни доносились звуки - шум воды, звяканье тарелок, наконец, что-то похожее на треск разбиваемых яиц (Лера наверняка решила осчастливить его приготовлением омлета или глазуньи).

 Ручьёв слегка поморщился, спустил ноги с постели и, набросив на себя махровый халат, вышел из спальни. Малыш тут же поднялся со своей подстилки и заглянул ему в душу своими печальными светло-шоколадными очами. “Опять этой телке было лень его хотя бы на улицу выпустить”, - подумал Ручьёв с досадой.

 -Ладно, ладно, погуляем, - обратился он к алабаю и направился в ванную. Там первым делом принял “Алка-Зельтцер” (аптечка находилась в шкафчике над зеркалом), затем контрастный душ, после чего побрился, почистил зубы и, выйдя из ванной, едва не столкнулся с Валерией, объявившей, что завтрак готов.

 Ручьёв заставил себя чмокнуть Леру в щеку (отметив опять же без энтузиазма, что изящная фигурка девушки стремительно расплывается на деликатесах, которыми она лакомится, не зная меры (сам Ручьёв тоже был не дурак хорошо поесть, но исправно сжигал лишние калории в тренажерном зале спорткомплекса, арендуемого “Фениксом”) и заверил Валерию, что непременно съест все, что она добросовестно приготовила, но сначала прогуляется с собакой.

 Одевшись (ради прогулки с Малышом он обычно надевал отороченную мехом парку, а не щегольскую дубленку из кожи “нубук”, и зимние ботинки со шнуровкой), пристегнул к ошейнику Малыша поводок и вышел из коттеджа, а, оказавшись в лесопарковой зоне, конечно же, собаку с поводка спустил (опасения, что Малыш кого-то покусает или просто облает, были ничтожно малы (приближались к нулю, как выразилась бы Анна) - в свое время Ручьёв потратил немало сил и времени на его дрессуру, да и крупные собаки по натуре своей флегматичны и дружелюбны).

 Малыш, конечно, тут же пометил пару деревьев и с достоинством потрусил вперед, а Ручьёв услышал писк своего мобильного телефона, который машинально сунул в карман парки.

 “Не иначе, какое-нибудь ЧП”, - с неудовольствием подумал он, но, поднеся трубку к уху, услышал низковатый, мягкий голос, от которого сердце ухнуло (или подскочило... словом, равнодушным его сердце при звуках этого голоса не осталось).

 -Серж? - промурлыкала Анна, - Надеюсь, я в свою очередь не разбудила тебя на самой середине сладкого сна?

 (При этом в ее голосе явственно слышалась надежда на обратное).

 -Нет, - осторожно ответил Ручьёв (зачастую разговоры с Анной, особенно телефонные, были сродни прогулкам по разминированному полю - вроде все нормально, но мало ли? Какая-нибудь не замеченная саперами бомбочка готова взорваться...), - Я гуляю с Малышом, - пояснил он, - В подлеске.

 -Отлично. Там еще замечательный трамплин для лыжников неподалеку, да? С которого я сверзилась два года назад...

 Похоже, Анна находилась в хорошем, даже игривом настроении, что в свою очередь усыпило бдительность Ручьёва.

 -Да, - ответил он, - И чертовски меня напугала...

 Она издала смешок.

 -Все равно было здорово. Хоть мы с тобой и вывалялись в сугробах по самые уши...

 -А потом обсыхали у камина...

 -И пили грог, - добавила она мечтательно.

 “И любили друг друга до изнеможения”, подумал Ручьёв. У него даже сердце заныло при воспоминании о тех чудесных временах.

 -Тогда тоже был Старый Новый год, - сказала Анна с легкой грустью.

 Ручьёв откашлялся - отчего-то запершило в горле.

 - К чему ты об этом вспомнила?

 -К чему? Да так, - ответила она небрежно, - Ты ведь не всерьез говорил о своем намерении нагрянуть в Берн?

 Вот тут Ручьёва кольнуло дурное предчувствие.

 - А почему бы и нет? Почему бы нам не увидеться?

 Анна издала протяжный вздох.

 -Наверное, мне следовало позвонить попозже. Когда ты протрезвеешь... окончательно, - последняя фраза была произнесена откровенно жестким тоном - эта синеглазая кошечка редко выпускала коготки, но, если уж выпускала, они оказывались когтями рыси (по меньшей мере), - Ты забыл о моем положении? - спросила Анна чуть мягче, но ничуть не менее холодно.

 -Да, прости, - Ручьёв ощутил... да что он мог ощутить? Идиотом он себя ощутил, вот и все (“Не впервой”, подумал он с горечью), - Как это я упустил из виду? К слову, Зарецкий не настаивает на прохождении тобой теста на ДНК?

 Пауза.

Когда Анна заговорила, в ее голосе уже был не холод, а арктический лед.

 -С чего бы? Супруга Цезаря вне подозрений, Серж.

 Ручьёв расхохотался. Просто не сумел сдержаться. Смех его, конечно, был лишь защитной реакцией нервной системы.

 Реально-то ему хотелось разрыдаться.

 ...Когда отсмеялся, с удивлением отметил, что Анна связи не прервала.

 -Ну, все? - мягко спросила она, когда его всхлипывания и икота прекратились, - Истерика закончилась?

 -Стерва, - выдохнул Ручьёв.

 - Это для меня не новость, - небрежно заметила Анна.

 - Для чего ты позвонила? - спросил Ручьёв глухо, - Сказать, чтобы я не приезжал? Хорошо, не приеду. Докучать звонками тоже не стану. Всё?

 -Дурак ты, Серж, - печально сказала Анна, и Ручьёв понял, что в следующую секунду она прервет связь.

 И, возможно, уже насовсем.

 Эта мысль вселила в него животный ужас, и он выкрикнул первое, что пришло в голову.

 - Почему? Объясни, почему?

 “Почему ты связалась с мальчишкой, не стоящим, по большому счету, и моего мизинца?”

 “Почему не осталась со мной, а уехала со стариком, которого не любишь, за границу?

 Почему, наконец, в тебе так невовремя взыграл материнский инстинкт, который до этого крепко спал?”

 Все обиды, нанесенные ему Анной, вся горечь, вся, наконец, боль безответной любви выплеснулась в этих “почему”.

 Будь Анна всего лишь расчетливой стервой и не более, расчетливая стерва все равно бросила бы трубку.

 Может, она ее и бросила.

 А ответила Ручьёву дочь профессора Васнецова, одного из самых любимых студентами преподавателя, автора презабавнейших фантастических рассказов, которые он попросту стеснялся публиковать под собственной фамилией (его псевдоним был - Васильев), считая свой талант, скорее, недоразумением, и просто - доброго человека.

 -Потому, что ты злишься не на меня, а на себя, Серж, - сказала Анна уже без малейшего сарказма, сказала серьезно и даже чуть печально, - Злишься на то, чего не можешь изменить. А знаешь, что говорил мой папа? То, что не можешь изменить, просто прими... как данность.

 -Дешевая философия, - пробормотал Ручьёв (но уже гораздо спокойнее).

 -А, по-моему, верная, - возразила Анна, - И знаешь, что я тебе еще хочу сказать? То, что мне не хочется видеть тебя сейчас, вовсе не означает, что не хочется видеть вообще.

 -Когда ваш “наследный принц” появится на свет? - устало поинтересовался Ручьёв.

 -В марте... примерно. Не знаю, - и добавила беспомощно, тем самым окончательно уничтожив остатки его обиды на нее. - Я боюсь, Серж. Боюсь... ужасно.

 С тобой я боялась бы меньше.

 И хоть холодная, рациональная часть рассудка подсказывала Ручьёву, что эти слова - очередная ложь, очередная сладкая оболочка горькой пилюли...

...сердце его (несчастное, истерзанное, но все еще любящее сердце) забилось от этих слов в два раза чаще.

 -И вовсе не обязательно звонить мне по ночам, - очень мягко сказала Анна, -Можно ведь и по утрам звонить...

 “Хоть ты и прирожденная стерва, я все-таки тебя люблю”, обреченно подумал Ручьёв, а вслух сказал:

 -Хорошо, я все осознал, раскаиваюсь и... падаю ниц.

 -К моим прекрасным ногам? - с легкой иронией уточнила Анна.

 -К твоим прекрасным ногам, - подтвердил Ручьёв совершенно серьезно.

 ...Он считал, что данный разговор - худшее, что могло с ним случиться за сегодняшнее утро, однако, ошибся.

 Вернувшись в коттедж и убирая парку в стенной шкаф, он ненароком посмотрел на верхнюю полку (в силу высокого роста ему не приходилось задирать голову) и увидел уголок старого альбома.

 Своего альбома с рисунками.

 ...Еще учась в школе, Ручьёв обнаружил в себе некоторые способности к рисованию, в частности - графике (с акварелью ему возиться не нравилось, нравилось рисовать простым карандашом).

 Впоследствии это забылось (трезво глядя на вещи, Ручьёв понимал - гениального живописца из него все равно бы не вышло, а посредственных и так пруд пруди), но вспомнилось внезапно после его знакомства с Анной.

 Он ее рисовал. Ее лицо - анфас и профиль, ее тонкие руки... однажды Анна даже позировала ему в стиле “ню” (впрочем, потом потребовала, чтобы тот рисунок он уничтожил, и Ручьёв... сделал вид, что уничтожил - ловкость рук и никакого мошенничества).

 В этом альбоме как раз находились те самые рисунки. Рисовать Анну было нетрудно - черты ее лица были правильны (идеально правильны) и тонки. Основная сложность заключалась в том, чтобы передать загадочное выражение ее необыкновенных глаз, и Ручьёв полагал, пару раз это ему успешно удалось.

 К его хобби - рисованию, - Анна относилась с доброжелательным снисхождением.

 “Ну, если тебе это доставляет удовольствие, как мне доставляет удовольствие бренчать на фортепиано...”

 Она также сознавала, что выдающейся пианистки из нее бы не вышло, но играла она (для любительницы) очень неплохо (что признавал даже г-н Зарецкий).

 Он сомнамбулически (как думал позже) потянулся к альбому, раскрыл...

 ...и на него взглянули чуть насмешливые длинные глаза с тонкого лица.

 Это было как легкий удар под дых. Страшное желание увидеть ее воочию захлестнуло его с новой силой.

 Он перевернул несколько страниц альбома. Эта прелестная, утонченная женщина когда-то принадлежала ему? Пусть ненадолго, но принадлежала? Позволяла себя любить? И даже сама говорила, что любит его?

 И неужели он не сделает все, от него зависящее, чтобы вернуть это прошлое?

 “А много ли от меня зависит?” мрачно подумал он. Увы, эта мысль была куда более реалистичной, нежели его желания...

От оклика Валерии: “Сережа, ты, наконец, будешь завтракать?” он даже слегка вздрогнул. Поспешно убрал альбом на полку - подальше, чтобы не попался Лере на глаза, и отправился мыть руки.

 Заглянув в зеркало над раковиной, он с неудовольствием отметил красные пятна на скулах и какое-то диковато-страдальческое выражение глаз. Больное выражение.

 -Сережа, - сказала Лера за завтраком (после того, как он без особого аппетита съел приготовленный ею омлет и приступил к кофе), - Тут одна из наших выходит замуж... -голос приобрел мечтательные интонации, - И, знаешь, куда они отправляются в свадебное путешествие? В Венецию...

 - Там мокро, - флегматично заметил Ручьёв, - Итальянцы жуткие неряхи, вдобавок, их кухня ужасна. К слову, в свое время я провел две недели медового месяца на Лазурном берегу.

 Брак, правда, от этого счастливее не стал.

 Лера надулась, моментально утратив львиную долю своего шарма. Ручьёв с тоской подумал, что она ведь, по большому счету, и не красавица... так, хорошенькая... с натяжкой. А лет через пять, утратив свежесть молодости, перестанет быть и хорошенькой.

 Лет через пять, достигнув двадцати девяти - возраста Анны.

 А вот Анна в свои двадцать девять блистательно хороша. “Если только ее не обезобразила беременность”, угрюмо подумал Ручьёв и, подавив вздох, снова посмотрел на Валерию.

 -Ты тоже хочешь в теплые края? Хорошо. Как насчет... острова Бали? Климат, скажу тебе, идеальный, живописно... туристический бизнес процветает.

 Лера тут же вспыхнула.

 -Шутишь?

-Отнюдь, - Ручьёв покачал головой, - Мне, пожалуй, тоже следует развеяться... правда, быстро не получится, но месяца через два... Как насчет пары недель в марте?

 -Сере-е-ежжа! - Лера с визгом бросилась ему на шею и, конечно, вымазала губной помадой и его щеки, и ворот свежей сорочки.

 Ручьёв слегка поморщился, еле удержавшись от желания отпихнуть от себя горячие телеса любовницы.

 Поднявшись из-за стола и поблагодарив за завтрак, он поинтересовался, не подбросить ли ее до работы, и услышал, что работа ее начинается во второй половине дня.

 -Тогда, пожалуйста, перед обедом еще раз прогуляй Малыша, - попросил Ручьёв.

 Лера слегка поморщилась.

 -Я его просто выпущу побегать - ты же знаешь, он меня не любит и не слушается...

 “Это ты его не любишь”, подумал Ручьёв. Хоть и признавал - его алабай выражал в отношении Леры явное пренебрежение. Ревновал к хозяину? А как же Анна, к которой Малыш определенно был привязан? Впрочем, ведь и Анна обожала Малыша и всячески баловала, подсовывая различные лакомства...

 Приходилось признать - Малыш любил Анну потому, что Анну любил хозяин.

...Потрепав алабая по загривку напоследок, Ручьёв вывел из гаража свой “Форд” и уже собрался вырулить на шоссе, когда сотовый опять “проснулся”.

 И вот тут-то, понял Ручьёв, услышав мрачный голос Кравченки, настоящие проблемы и начались.

 -Покушение на Соловьева, - буркнул Кравченко без лишних вступлений, - Ранен, находится в больнице... и требует тебя к себе.

 

 * * *

 Глава 3. Где мы, к сожалению, понимаем, что все относительно... и плетью обуха не перешибешь.

- Добрый день, Сергей Александрович, - проворковал бархатный баритон (точнее было бы назвать его барственным) в телефонной трубке, - Как дела? Как настроение?

 - Добрый день, - отозвался Ручьёв, - Мне тоже приятно вас слышать. А настроение у меня, как обычно, рабочее.

 Баритон хохотнул.

 - Что ж, это замечательно. Слышал, дела у вас идут в гору?

 - Не жалуюсь, - скромно ответил Ручьёв.

 - Прибыль растет...

 - Ну, скажем, не падает, - отозвался Ручьёв.

 - Определенно, мы не зря сделали на вас ставку в свое время... - задумчиво произнес обладатель барственного голоса, - Вы, так сказать, неплохо вписались... в общую картину. - сделав короткую паузу, он добавил, - И правила игры вам хорошо известны, верно?

 -Неплохо, - согласился Ручьёв.

 -А вот некоторым не известны, - сокрушенно добавил баритон, - Некоторые играют не по правилам... А как поступают с теми, кто играет не по правилам?

 -Их выводят из игры, - хладнокровно ответил Ручьёв.

 - Исключительно верно! - одобрил баритон, - Вижу, вы все правильно понимаете... в общих чертах.

 -Не беспокойтесь, - заверил Ручьёв, - Понимаю.

 -Отлично, - в голосе абонента появилась легкая задумчивость, - Значит, будет излишним напоминать вам о том, как поступают с теми, кто пытается сыграть... нечисто? Кто исподтишка хочет куснуть руку, которая его кормит?

 Ручьёв сильнее стиснул челюсти - так, что даже скрипнули зубы.

 -Да, -сдержанно сказал он.

 -У нас есть сведения, что в ваших услугах кое у кого появится необходимость в ближайшее время, - скучающим тоном заговорил его собеседник, - И что вам пообещают заплатить за них даже не конвертируемой валютой, а кое-чем... в некотором роде более ценным.

 -Неужто акциями нефтяных концернов? Или алмазных копей? - преувеличенно изумился Ручьёв.

 - Не ерничайте, “Ржевский”! - бархатный голос мгновенно превратился в металлический, - В свое время вы сумели удержаться на плаву... благодаря кому, интересно?

 По-вашему, вас не утопили оттого, что вы отличный пловец?

 -Отнюдь, - холодно ответил Ручьёв, - Но ко дну я пошел бы не в одиночестве.

 Выдержав небольшую паузу, голос опять смягчился.

 -Право, вас нельзя не уважать, Сергей Александрович. Всего добились собственными силами, заимели связи... Кажется, даже с президентом “Мега-банка” на короткой ноге?

 -Это преувеличение, - ответил Ручьёв все так же спокойно (однако, голос его чуть подсел), - Мы просто знакомы.

 -Хорошо знакомы, - вкрадчиво проворковал голос, - Я бы даже сказал - близко... если не с самим господином Зарецким, то с его супругой, которая сейчас, кажется, находится на сносях?

 Знаете, что этот период для женщины - самый рискованный?

 ...Кстати, скоро один из наших людей отбывает в Берн с поручением... не хотите ли передать что-нибудь лично своей прекрасной пассии?

 Ручьёв прикрыл глаза и задержал дыхание. “Твари, - металось в мозгу, - Нелюди, выродки...” Гнев его был тем сильнее, чем сильнее было осознание того, что против своих бывших коллег (правда, сейчас куда более высокопоставленных) он бессилен.

 Бессилен абсолютно.

 -Ладно, - наконец, сипло сказал он, - Если я правильно вас понял, мне не следует мешать... удалению с поля нарушившего правила игрока?

 -Никчемного игрока, - спокойно уточнил бархатный баритон, - Абсолютно никудышного... в отличие от вас.

 Ну, вы человек умный, что неоднократно доказывали, и понимаете меня?

 -Да, - сказал Ручьёв, стирая со лба холодный пот, - Понимаю отлично. Не сомневайтесь.

 * * *

 

 ...Когда спустя десять минут в кабинет руководителя “Феникса” вошли Игорь Кравченко и Олег Давидов (оба в верхней одежде), то застали Ручьёва сидящим в рабочем кресле и просматривающим содержимое папки с текущей корреспонденцией.

 Ручьёв поднял голову и окинул первого зама и первого помощника абсолютно отстраненным взглядом.

 Давидов сразу понял, что дело неладно и, расстегнув дубленку, опустился на край стула, придвинутого к столу для совещаний.

 -Ты что, “Ржевский”? - изумленно пробасил менее чуткий Кравченко, - Машина ждет! Каждая минута на счету, а ты?..

 -Машина? - тусклым голосом переспросил Ручьёв, - Вы собираетесь куда-то ехать?

 Кравченко плюхнулся своей грузной тушей в кресло для посетителей. Его широкая усатая физиономия побагровела.

 -Ну, знаешь... - только и просипел он.

 -Что-то изменилось, шеф? - негромко спросил Давидов - красавец с льняными волосами, по виду - истинный денди.

 -Изменилось? - все так же рассеянно сказал Ручьёв, - Что могло измениться? - и, растянув в улыбке столь же натуральной, как одиннадцатирублевая купюра, бледные губы, добавил, - Я вас, ребята, не понимаю...

 -Не понимаешь?! - вскинулся Кравченко, - А Соловьев, находящийся в больнице? Кто его сумеет защитить эффективнее нас?

 Ручьёв перевел взгляд на монитор компьютера, пробежался пальцами по клавиатуре.

 -Ты... я не понимаю, - Кравченко понизил голос, - Это же такой шанс... Шанс, “Ржевский”! Соловьев мне успел намекнуть, каким компроматом - и на кого! - он располагает...Почему, думаешь, его так хотят убрать? Неужели, по-твоему, он составит на выборах серьезную конкуренцию нынешнему мэру? Он, конечно, дурак, что пошел ва-банк, не имея за собой серьезной поддержки, однако, именно мы можем ею стать!

 -А если Соловьева все-таки уберут, в наших руках окажется не одна “бомба”, - негромко добавил Давидов.

 Ручьёв вскинул на него потемневшие глаза.

 -И ты уверен, Олег, что эти “бомбы” не взорвутся... слишком близко от тебя? Слишком близко... от твоей семьи?

 Давидов стал бледнее полотна, приоткрыл, было, рот, чтобы произнести нечто... однако, передумал. Напротив, так плотно сжал губы, что те превратились лишь в черту на лице.

 Лицо Кравченки приобрело свекольный оттенок, и он, по примеру Олега, тоже расстегнул пальто.

 -Так я ж ему уже обещал, - сказал он куда менее уверенно, - Обещал поддержку...

 -А зря! - рявкнул Ручьёв, - Если ему так хочется разыгрывать “комиссара Каттани”, Бога ради, только, знаешь ли, в киношке убивают и насилуют не взаправду, и кровь только кетчуп, тогда как в жизни... забыл уже, как блевал рядом со своим первым в одной “горячей” маленькой стране, а, Игорек?

 Кравченко молча поднялся с кресла, взял со стола графин с водой, наполнил ею стакан и залпом выпил.

 Перевел дыхание.

 -Тебе звонили? - глухо спросил он Ручьёва.

 Тот поднял на компаньона усталые глаза. И промолчал.

 -Ясно, - выдохнул Кравченко и, порывшись в карманах брюк, достал оттуда носовой платок в крупную синюю клетку и отер им лицо.

 - -Перефразируя пословицу, скажу - неуязвимых нет, - тихо произнес Ручьёв и вдруг с силой грохнул ладонью по столу, - Нет! И быть не может - в принципе!

 Что-то мелькнуло в его взгляде в этот момент. Что-то, от чего его недавнему собеседнику (очень уверенному в своем силовом превосходстве) определенно сделалось бы не по себе.

 -Ладно, - наконец, сказал Ручьёв голосом усталым, но абсолютно спокойным, - Идите, господа, работайте. У нас и без этого дон кихота проблем хватает, а если кто-то хочет сражаться с ветряными мельницами, я ему не помощник.

 Кравченко, похоже, готов был сказать что-то резкое... но осекся, натолкнувшись на тяжелый взгляд компаньона, и молча вышел из кабинета.

 -Если уж я тут, шеф, - Давидов слегка откашлялся, - Хочу поговорить относительно нашего договора с “Атлантом”... точнее, нарушения его условий.

 -Валяй, - согласился Ручьёв и даже ободряюще улыбнулся - Олег определенно подавал большие надежды.

 

 * * *

 

 -Блин! - выругался Игнатьев, плотного сложения, высокий молодой мужчина с наброшенном поверх строгого темного костюма медицинском халате, - Курить хочу, мочи нет!

 -Доконают тебя эти канцерогенные палочки, - с ленцой заметил столь же крупного телосложения и столь же молодой человек в похожем костюме и таком же халате, - Папахен мой в пятьдесят три от рака легких загнулся...

 -Ну, ты каркай, - недовольно отозвался Игнатьев, - Твой отец, небось, “Беломор” смолил? А я облегченные, с угольным фильтром...

 -Разница, что ли, большая? - махнул рукой его напарник по фамилии Степанов, - Ладно, иди уж...

 -Я недолго, - заверил его Игнатьев, - Максимум, десять минут.

 Степанов проводил коллегу взглядом, затем в его довольно невыразительных глазах зажегся огонек интереса - в палату депутата Соловьева, которого они с напарником должны были охранять, вошла симпатичная медсестра - невысокого роста, однако, очень изящная блондиночка. Степанов попытался припомнить ее имя. Вроде, Вера, Валя... ладно, когда выйдет, он это у куколки уточнит.

 По коридору стремительной походкой прошел врач - немолодой мужчина с усталым и строгим лицом.

 С интервалом примерно в пару минут за ним проследовал еще один эскулап - куда более молодой, но с лицом тоже строгим и сосредоточенным.

 “Что-то я тут раньше этого докторишки не видел”, успел подумал Степанов, когда врач повернул к дверям палаты, которую он охранял.

 Степанов заступил ему дорогу, на всякий случай потянувшись к расстегнутой кобуре, прикрытой халатом. Внезапно молодой доктор улыбнулся - абсолютно обезоруживающе - и похлопал ладонью по истории болезни, которую держал в руках.

-Интерн Григорьев, - сказал он приветливо, подавая охраннику руку, - Тут находится с огнестрельным ранением, - взглянул на надпись на папке, - Соловьев А. В.?

 Степанов расслабился. Интерн. Ясно. Практикант, значит.

 Кивнул.

 -Тут. Но у него сейчас вроде процеду...

 Договорить он не успел. “Интерн”, молниеносным движением сунув руку за пазуху, выхватил из-за нее пистолет с глушителем и выстрелил Степанову в голову (обоснованно предположив, что под костюмом у него бронежилет).

 После чего беспрепятственно вошел в палату.

 Лежащий на койке худощавый мужчина лет сорока все понял моментально.

 Медсестра, возившаяся с капельницей и по этой причине стоящая спиной к двери, киллера не увидела, но услышав отчаянное: “Беги, девочка!”, обернулась.

 ...Бронежилета на ней, естественно, не было. Посему выпущенные в нее пули угодили в левое легкое и сердечную мышцу.

 Соловьев не отводил взгляда от лица убийцы, когда черный “зрачок” пистолета нацелился на него.

 -Ты все равно не... - успел прошептать он. Слово “жилец” сказать не успел.

 Малиновое пятно расплылось на его груди. На виске возникла аккуратная черная дырочка.

 Киллер сунул пистолет с глушителем под белый медицинский халат и, выйдя из палаты, не слишком быстрым, но и не слишком вальяжным шагом направился к выходу.

 Никто его не остановил.

 Казалось, и внимания на него никто не обратил.

 

...Игнатьев, время от времени посматривавший сквозь застекленные двери на больничный вестибюль, заметил направляющегося к выходу быстрым шагом мужчину, снимающего на ходу халат врача, отбросил на землю окурок и извлек из кобуры свой ТТ.

 После чего аккуратно передернул затвор, распахнул дверь и, держа пистолет обеими руками, послал в движущуюся мишень ровно пять пуль. Поскольку, еще служа в армии, он являлся непревзойденным снайпером (ибо спортивной стрельбой увлекался с шестнадцати лет), все пули угодили в цель.

 ...Самого Игнатьева ликвидировали спустя два месяца, когда он прожигал жизнь в Анталии с вице-мисс города Калуги (так, с пользой, он решил потратить свой гонорар).

 

 ...Через четыре часа после убийства Соловьева Кравченко вошел в кабинет своего компаньона, уже собравшегося домой, и молча шмякнул ему на стол листок со спецсообщением об особо тяжком преступлении (подобные спецсообщения обычно рассылаются во все правоохранительные структуры).

 Ручьёв мельком глянул на листок (точнее, копию), скомкал его и, бросив в пепельницу, поднес к нему язычок пламени зажигалки.

 После чего подошел к сейфу, извлек оттуда бутылку коньяка и плеснул изрядную порцию темно-янтарной жидкости в стакан для минеральной воды.

 Выпил. Перевел дыхание. Снова опустился в рабочее кресло, взял в руки сотовый телефон, набрал номер.

 Дождавшись соединения, услышал мягкий, низковатый голос, произнесший попеременно по-немецки, по-французски и по-английски, что абонент слушает, слушает внимательно...

...и, поскольку Ручьёв молчал, наконец, по-русски:

 -Говорите же. Это ты, Серж? Что случилось?

 Ручьёв прикрыл глаза и увидел лицо не живой женщины, а карандашный набросок в альбоме. Дилетантский набросок... однако, схвативший насмешливое выражение длинных глаз и изгиб нежных губ, пытающихся сдержать улыбку.

 -Скажи, что любишь меня, - хрипло произнес Ручьёв, - Скажи это... вслух. Соври еще раз.

 Пару секунд Анна молчала. Затем спросила (мягко и без обычной иронии):

 -Тебе это необходимо сейчас?

 -Да, - ответил Ручьёв, - Только не спрашивай ни о чем.

 Она опять помолчала.

 -Хорошо, - наконец, сказала Анна, - Я люблю тебя. Я хочу тебя видеть не меньше, чем ты хочешь видеть меня.

 И я тебе обещаю, что мы... еще увидимся.

 -Спасибо, - сдавленно сказал Ручьёв и прервал связь. Все, что ему действительно необходимо было услышать, он услышал.

 ...а его рычание Анне было слышать абсолютно ни к чему.

...Когда Ручьёв выходил из агентства, то едва не столкнулся с Давидовым.

 Тот поспешно отвел глаза и хотел уже проскользнуть мимо, когда Ручьёв бесцеремонно схватил его за отвороты дубленки.

 -Одно слово хоть кому-нибудь... одно слово, Олег...

 Давидов сжал губы и вдруг окатил шефа абсолютно ледяным взглядом своих ярко-голубых глаз.

 -Не понимаю, босс. Слово... о чем?

 

...Он определенно подавал надежды.

 

 * * *

Глава 4. Где наш молодой герой убеждается, что его прошлые неприятности были “цветочками”... в сравнении с нынешними.

 Кирилл находился дома, в новой трехкомнатной квартире, которая ему казалась едва ли не хоромами в сравнении с тем двухкомнатным “клоповником”, где совсем недавно ютились он, мама и младшая сестра. В квартире был сделан ремонт (верный друг “гюрза” принял в нем активное и абсолютно бескорыстное участие, однако. “хищение”-таки совершил, хоть и неумышленное. Иными словами, похитил сердце пятнадцатилетней сестры Кирилла - Ирины - существа очень хорошенького (даже Кирилл это нехотя признавал), но крайне легкомысленного и, увы, избалованного (если мама тому способствовала в самой меньшей степени, то оба брата (особенно тот, что помоложе) уж постарались...)

 Впрочем, на фоне некоторых своих ровесниц Ирина смотрелась неплохо - по крайней мере, она была лишена вульгарности.

 Сейчас она находилась в своей танцевальной студии, Полина Вахтанговна отправилась навестить приятельницу, угодившую в больницу, которой недавно была сделана какая-то сложная операция, а у Кирилла в его автомастерской был выходной, и он решил его посвятить написанию парочки рефератов.

 Ну, а Варя, конечно же, дежурила в больнице, в отделении травматологии, куда недавно поместили некоего депутата Соловьева с огнестрельным ранением плеча.

 Два дня назад Варя притащила домой огромную дорогую коробку шоколадных конфет - презент от депутата - и взахлеб рассказывала, какой он замечательный, очень культурный (эпитета “интеллигентный” в ее лексиконе попросту не было) человек, а убить его хотели за то, что он намеревался покончить с язвой коррупции, изъевшей не только муниципальных чиновников, но и поголовно правоохранительные структуры.

 “Популист”, с легким презрением подумал Кирилл. Все эти депутаты и кандидаты на высокие посты начинают вопить о “язве коррупции” во время предвыборной кампании, но тут же умолкают, достигнув вершины (либо утратив шансы ее достичь).

 Впрочем, Варя вообще мало смыслила в политике, а насчет этого Соловьева, чье весьма острое интервью Кирилл прочел в оппозиционной газете, он намеревался расспросить Орлова - действительно ли депутат представляет собой реальную силу или обычный пустозвон?

 ...Словом, он находился дома, сидел за компьютером, и его не терзали абсолютно никакие дурные предчувствия, когда в дверь настойчиво позвонили - так обычно звонят не друзья и знакомые, а работники горгаза, скорой помощи и...

 Кирилл распахнул дверь и увидел... ну, конечно, двоих мордатых мужчин в сером. Сердце тут же бешено скакнуло - опять? Опять за ним?

 -Смирнов Кирилл Александрович? - спросил милиционер постарше, заглянув в крошечную записную книжицу, однако, спросил отчего-то не обычным - громким и агрессивным - тоном, а непривычно мягко.

 -Да, это я, - Кирилл посторонился, чтобы впустить в прихожую представителей закона. Те отчего-то переглянулись... в этот момент его кольнуло более сильное и дурное предчувствие.

 Войдя в квартиру, оба мента как по команде сняли шапки, и тот, что старше, опять сверившись с книжицей, поинтересовался, как зовут его, Кирилла, супругу.

 -Морозова... то есть, Смирнова Варвара Михайловна, - ответил Кирилл несколько озадаченно и, наконец, спросил сам:

 -Да что случилось?

 Милиционеры снова обменялись взглядами. Кирилл внезапно ощутил слабость в ногах - так смотрят, если намереваются сообщить плохое (может, очень плохое) известие.

 “Авария? - пронеслось в мозгу, - Скорее всего... зима, гололед...”

 Следом - а если бывший Варин супруг каким-то образом сбежал из колонии?

 Впрочем, эта догадка была слишком нелепой.

 Старший из милиционеров откашлялся (младший очень сосредоточенно рассматривал новый обои, имитирующие ограду, которую обвивали цветущие дикие розы).

 -Видите ли, - сказал, наконец, мент (опять же, не грубо и напористо, а едва ли не нерешительно), - Вам придется проехать с нами... на опознание.

 -В ___ю горбольницу, - добавил его молодой напарник, и, встретившись с ним взглядом, Кирилл вдруг ощутил сильную тошноту.

 -Что... с Варей? - спросил, не узнавая собственного сдавленного голоса.

 Менты переглянулись в третий раз. Определенно, эта часть их работы - сообщать скверные новости - была для них ненавистной.

 Наконец, тот, что моложе, легонько хлопнул Кирилла по предплечью.

 -Ты держись, парень. Держись, всякое в жизни бывает...

 “Держись, Студент, - бас Смоленцева, -Может, еще все обойдется...”

И хрипловатый голос Давидова, которого Кирилл тогда в порыве ярости едва не придушил:

“Потому, что девочка очень неглупая и непростая...”

 Да, тогда действительно все обошлось относительно благополучно. Правда, над Ольгой совершили насилие... но, во всяком случае, она осталась жива. Психопат Громов ее пощадил.

 Сейчас же... сейчас Кирилл, глядя на мрачные лица милиционеров, отводящих глаза, еще ничего толком не зная, одно понимал четко - что бы с Варей ни случилось, это непоправимо.

 Непоправимо.

 ...Дальнейшее Кирилл воспринимал как затянувшийся кошмарный сон - безусловно, то, что происходит, ужасно, но любой сон рано или поздно заканчивается, он проснется, причем, проснется рядом с Варей, обнимет свою “Дюймовочку” и, наконец, скажет: “Ну и глупость же мне приснилась... о тебе”.

 -Ваша жена погибла, - негромко сказал старший из милиционеров (старший сержант, отметил Кирилл машинально, взглянув на нашивки на его погонах).

 -Авария? - спросил Кирилл. Его собственный голос доносился до него, как из глубокого колодца. И все сложнее становилось цепляться за дурацкую, детскую надежду на то, что происходящее окажется сном...

 -Нет, - ответил младший из ментов (совсем юный, он выглядел года на двадцать два, максимум), - По-видимому, убийство. Ваша жена оказалась свидетельницей...

 Старший бросил на него свирепый взгляд и исподтишка врезал локтем в бок. “Опасается за разглашение тайны следствия?” - вяло подумал Кирилл.

-Ничего еще не доказано, - буркнул старший сержант.

 -А вы уверены, что речь вообще идет о моей жене? - неожиданно (для себя самого - особенно) усомнился Кирилл, - Фамилия Смирнов очень распространенная...

 Менты, как ему показалось - удивленно, переглянулись.

 Старший негромко кашлянул, опять заглянул в свой блокнот.

 -Смирнова Варвара Михайловна, двадцать два полных года, работает... то есть, работала медсестрой в отделении травматологии ___й городской больницы, замужем, детей нет, муж - Смирнов Кирилл Александрович, двадцать три года, учащийся... простите, студент второго курса политехнического университета, факультет информатики и программирования...

 -Хватит, - наконец, не выдержал Кирилл, - Все... все верно.

 ...Его сразу повели в морг (как ни странно, шел он твердо, не ощущая ни тошноты, ни слабости в ногах), там санитар с удивительно пустым лицом приподнял простыню с тела, лежащего на металлическом столе, но даже до того, как он это сделал, Кирилл отлично знал, кого увидит.

 -Да, - на удивление спокойно сказал он, - Это Варя. Моя жена, - и поправился, - Уже бывшая.

 Мужчина средних лет в очках, с исключительно непримечательной внешностью (однако, у Кирилла возникло ощущение, что он его видел раньше... вот только где?) аккуратно взял его под локоть и одновременно раскрыл перед его глазами красные “корочки”.

 -Григорьев, оперуполномоченный по особо важным делам. Я понимаю, как вам сейчас тяжело... но все-таки соберитесь, пожалуйста, и попытайтесь ответить на несколько моих вопросов, хорошо?

 Кирилл сомнамбулически кивнул.

 Ему очень хотелось оказаться как можно дальше от восковой куклы с лицом, слишком похожим (и одновременно - абсолютно не похожим) на миловидное, пикантное личико его юной жены.

 -Вам известна фамилия Соловьев? - мягко спросил Григорьев, когда они с Кириллом оказались в каком-то тесном кабинетике - определенно, кабинете заведующего отделением или кого-то еще из больничной администрации.

 Кирилл уже собрался ответить, что неизвестна (в мыслях его сейчас царил не сумбур, а, скорее, вакуум), но тут вспомнил.

 -Тот самый депутат Соловьев? На которого покушались? Варя о нем рассказывала...

 -Что-то конкретное или в общих чертах? - тут же уточнил Григорьев.

 -В общих, - вяло ответил Кирилл, - Говорила, человек, мол, хороший... Значит, ее... из-за него?

 Григорьев отвел глаза.

 -Это была уже вторая попытка покушения, - произнес он глухо, - Помимо Соловьева и... вашей жены убили и одного из охранников. Второй скрылся, предварительно застрелив киллера, что позволяет предположить его непосредственную причастность к преступлению...

 Кирилл вскинул голову и обжег Григорьева яростным взглядом.

 -Выходит, Варина “вина” заключается в том, что она невовремя зашла в палату, чтобы сделать пациенту укол или вынуть из-под него судно?

 Григорьев снова кашлянул.

 -Вас отвезти домой, Кирилл?

 Кирилл отрицательно мотнул головой.

 -Спасибо, сам дойду. Не маленький.

 -Возможно, вас еще вызовут для беседы. Когда вы...

 - Когда я перестану психовать? - перебил следователя Кирилл, - Я понимаю. Только где ж вы были, раз знали, что его попытаются так или иначе убить? - и, встав с казенного стула, не оглядываясь, вышел за дверь.

 Дальше в его памяти, определенно, образовался провал (ретроградная амнезия, пользуясь терминами психиатров).

 В конце концов, он обнаружил себя напротив многоэтажки, где проживал Орлов. Причем, на улице уже сгущались сумерки (впрочем, зимой темнеет рано).

 Орлов открыл ему дверь улыбающийся и оживленный. Из комнаты доносились негромкая музыка и женский смех.

 -Ты, однако, вовремя, Студент - дядька прислал из Астрахани та-акую...

 -Извини, - глухо сказал Кирилл, - Как раз невовремя, - и повернулся, чтобы выйти из квартиры, но Орлов ухватил его за плечо.

 Улыбки на его лице больше не было.

 -Погоди. Что-то случилось?

 Кирилл молча кивнул.

 -Ладно, ты раздевайся пока, - Орлов скрылся в комнате. Через пару секунд смолкли и музыка, и смех.

 В прихожей появились две девицы, весьма симпатичных, скорее всего, студентки. Обнимая их за плечи, “гюрза” ворковал, что форс-мажорные обстоятельства, увы, мешают им продолжить вечеринку сейчас, однако, в ближайшем будущем...

 -Какой хорошенький у тебя друг, Митя, - промурлыкала одна из девиц. Похоже, она находилась подшофе. -Может, он составит нам компанию?.. Ох, какой сердитый взгляд!

...Дима, ты делаешь мне больно! - взвизгнула она через секунду - кажется, Орлов слишком сильно сжал ее предплечье.

 Кирилл поймал его виноватый взгляд.

 -Проходи в комнату, Студент, - мягко сказал Дмитрий, - Я быстро, только разберусь со своим “гаремом”...

 Кирилл слабо улыбнулся - не зря Орлов заслужил славу прожженного бабника... или ему просто хотелось таковым казаться.

 Оказавшись в комнате, Кирилл бездумно нажал клавишу СД-проигрывателя и... замер, услышав мягкий, глуховатый, немного усталый, чрезвычайно мелодичный голос:

 “Кавалергарда век недолог

 И потому так сладок он...

 Трубит труба, отдернут полог

 И где-то слышен сабель звон...”

Кирилл опустился на край дивана, закрыл лицо ладонями, ощутил, как глаза начинает щипать, а между пальцев просачивается нечто противное, теплое, солоноватое...

“Еще рокочет голос трубный

 А командир уже в седле.

 Не обещайте деве юной

 Любови вечной на земле...

Не обеща-айте деве юной...”

 Орлов вошел в комнату, и Окуджава, в очередной раз печально посоветовав не обещать юным девам вечной любви (на этом свете, во всяком случае), замолчал.

 -Так что стряслось, Студент? - негромко спросил Дмитрий, - С мамой... что-то?

 Лишь в эту минуту до Кирилла дошло, что на месте Вари запросто могла оказаться его мать - тоже медсестра и даже работающая в той же больнице...

 -Как я ненавижу! - вырвалось у него помимо воли, - Как ненавижу эту страну проклятую, наш дерьмовый город...

 -А заодно дерьмовых людей, проживающих в этом дерьмовом городе... Только люди-то везде одинаковы, Студент, - Орлов вздохнул и, взяв со стола сигареты, закурил.

 -Скажи... точнее, успокой меня, ладно? Это ведь не Варю убили при покушении на Соловьева? В выпуске криминальной хроники - она шла десять минут назад - только упомянули о какой-то медсестре...

 Кирилл скривился и вновь закрыл лицо руками.

 -Ах, мать твою... - вполголоса выругался Орлов. Кирилл услышал звук льющейся в стакан воды (впоследствии оказалось, не воды, а водки).

 Орлов тихонько тронул его за плечо. Кирилл поднял голову, и Дмитрий протянул ему стакан, наполненный на две трети (по запаху стало ясно, что там - не вода).

 -Выпей, - тихо сказал “гюрза”, - Причем, залпом. Не беспокойся, опьянение тебе сейчас не грозит, тебе просто нужно снять напряжение. Я бы мог дать тебе таблетку, но это средство - лучше всякой химии. Безопаснее. Ну, давай.

 Кирилл столкнулся с сочувствующим взглядом выразительных светло-карих глаз, взял стакан и послушно проглотил его содержимое, почти не ощутив вкуса.

 -Молоток, - одобрил Дмитрий и подал ему бутерброд с семгой, - А этим заешь. И расскажи обо всем по порядку.

 Кирилл перевел тоскливый взгляд на свои руки.

 -Что рассказывать, если ты все и так знаешь... Она просто оказалась в неподходящее время в неподходящем месте... Чертовски неподходящем...

 

 * * *

Глава 5. Где муки совести другого героя усиливаются
 Хоть Ручьёв и ожидал появления Григорьева, все-таки сердце очень неприятно кольнуло, когда тот вошел в кабинет руководителя охранно-сыскного агентства “Феникс”.

 Расстегнув пальто, устало опустился на стул, положил перед собой неизменную кожаную папку.

 -Собственно, ты догадываешься, “Ржевский”, почему я здесь?

 -Догадываюсь, - Ручьёв откинулся на спинку своего рабочего кресла, на сей раз не проявляя обычного энтузиазма при виде друга (даже не предлагая Григорьеву ни кофе, ни минералки - о коньяке умолчим).

 -По некоторым сведениям, Соловьев незадолго до своей гибели обращался к тебе за помощью...

 -Помощью какого рода? - холодно спросил Ручьёв, - Уточните, Петр Николаевич.

 Петр Николаевич бросил на “Ржевского” короткий, острый взгляд.

 -Разумеется, просил предоставить ему защиту, поскольку твои парни славятся высоким профессионализмом...

 Ручьёв, вертя в пальцах карандаш, скучающе смотрел в окно.

 -Я бы мог соврать тебе, Григорьев, что на тот момент попросту не располагал необходимыми ресурсами - ты знаешь, мои лучшие люди всегда при деле, но... - тяжелый взгляд свинцово-серых глаз уперся в лицо следователя, - Я все-таки многим тебе обязан, как и ты мне, впрочем, - Ручьёв закурил и добавил, произнося каждое слово очень четко, - Но мои люди, мои профессионалы - не камикадзе. И у меня их не так много, чтобы бездумно ими разбрасываться. Это “Арсенал”, - холодно усмехнулся, - Может себе позволить использовать своих качков в качестве пешек, которыми жертвовать не жалко... Однако, “Арсенал”, я слышал, крупно обо... облажался с этим делом?

 Григорьев слегка покраснел.

 -Да... да, “Ржевский”, - в свою очередь уколол Ручьёва пронзительным взглядом, - Удивительное дело, там, где другие по уши в дерьме, ты опять чист... аки первый снег. На поверхностный взгляд, во всяком случае.

 -Иди-ка ты, Григорьев... работать, - с ленцой протянул Ручьёв, - Заждались тебя, небось, в твоей конторе? А то ведь коллегам твоим преступления расследовать недосуг, успевай только дань с торгашей, лохотронщиков, проституток и прочей шушеры собирать?

 Григорьев побагровел. Поднялся со стула.

 -Хорошо. Ты за меня не беспокойся.

 Ты за себя побеспокойся, “Ржевский”, - голос следователя стал обманчиво мягок, - До убийства Соловьева много имелось на тебе грехов... ладно, не сверкай глазами, меня-то за дурака держать не нужно... да я и не налоговая полиция, чтобы подсчитывать твои нелегальные доходы, получаемые за несколько специфические услуги, которые ты оказываешь предпринимателям... скажем так, немелкого масштаба. Фамилий, опять же, называть не стану, хоть они мне и известны.

 Ну да ладно. Каждый крутится как может, верно?

 А как насчет гибели невинных? Ладно, Соловьев и впрямь был, как ты выразился, “камикадзе”. А парень молодой, у которого жена с грудным ребенком осталась? А девочка-медсестра? Ты ведь с ней заочно знаком...

 Ручьёв похолодел. Но когда заговорил, голос его звучал по-прежнему спокойно и холодно.

 -Не вали с больной головы на здоровую, Петр Николаевич. Почему мы должны были обеспечивать безопасность этого...Соловьева? Почему не вы, в первую очередь? Он к вам не обращался? Отчего же? Не оттого ли, что изначально знал, что это бессмысленно, а?

 Что же касается каких-то там мифических “нелегальных доходов”... Ну, стукни на меня своим приятелям из налоговой. Кстати, ты будешь далеко не первым, кто это делает. А я и мой бухгалтер Аранович их встретим. С документами в руках. Заодно и моего юриста Рабиновича подключить можно - тоже не зря хлеб свой ест...

 Григорьев кисло улыбнулся.

 -Умеешь ты, Сережа, кадры подбирать... Только фамилия твоего юриста вроде Рыбкин, или ты его уже заменил?

 Ручьёв опять перевел скучающий взгляд на окно и выразительно побарабанил пальцами по столу.

 -Если это все, что ты мне хотел сказать, извини, мое время тоже денег стоит...

 -Конечно, - Григорьев поднялся из-за стола, - К слову, иного приема я от тебя и не ожидал...

 -Хочешь совет, Петя? - мягко спросил Ручьёв, - Я б на твоем месте служебное рвение проявлял... в других ситуациях. А это гнилое дело тихонечко так похерил... В конце концов, разве киллера уже не постигло возмездие? То же возмездие, я уверен, скоро постигнет и охранника-иуду...

 Не тряси, Григорьев, эту яблоньку слишком сильно. Яблочки-то на ней не золотые, а свинцовые...

 -Разберемся, - процедил Григорьев сквозь зубы, берясь за ручку двери, чтобы выйти из кабинета Ручьёва - куда более просторного, светлого и дорого оборудованного, чем его, следователя Григорьева, кабинет, когда “Ржевский” снова его окликнул.

 -Я не шучу, Петя, - сказал он негромко, - На сей раз я настоятельно тебе советую прислушаться к моим словам, именно потому, что все еще считаю тебя своим другом.

 Несмотря на те оскорбительные инсинуации, которые - я уверен - ты тут сгоряча наговорил.

 После того, как хмурый Григорьев покинул его кабинет, Ручьёв откинулся на спинку кресла, заложил руки за голову и закрыл глаза.

 Что означали слова следователя о медсестре, с которой он, Ручьёв, якобы “заочно знаком”? Не может же это быть...

 В дверь кабинета негромко постучались, после чего она приоткрылась, и Ручьёв увидел долговязого парня с густой шевелюрой соломенного цвета и чрезвычайно выразительными светло-карими глазами.

 -Я тебя не вызывал, - раздраженно сказал Ручьёв.

 Орлов слегка покраснел и сделал пару шагов вперед.

 -Простите, шеф, но я вынужден... то есть, я хочу, чтобы вы предоставили мне два дня в счет отпуска и материальную помощь.

 -С чего бы? - холодно поинтересовался Ручьёв, - Жениться, что ли, собрался?

 -Нет, - суховато ответил Дмитрий, - Отнюдь. Просто... у Студента большое несчастье, и ему необходима помощь. Всяческая помощь, Сергей Александрович.

 Сердце Ручьёва сначала высоко подпрыгнуло, а потом низко опустилось. Он посмотрел на Орлова в упор. Тот глаз не отвел, но презрения в его взгляде не было. Равно как и неприязни.

 Значит, как Ручьёв с постыдным облегчением понял, Давидов молчал. О Кравченке он вообще не беспокоился - тот сейчас ходил мрачнее тучи и наверняка не меньше компаньона мучился угрызениями совести.

 Ибо Давидову, как находящемуся в его подчинении, Ручьёв мог просто приказать что-то делать (точнее, не делать), то Кравченко, как совладелец агентства, вполне мог действовать самостоятельно.

 Однако предпочел бездействовать. Ибо если Ручьёв опасался за чужую жену, то Кравченко имел все основания бояться за свою собственную, а заодно и сына-школьника, и дочь-студентку.

 -Пожалуйста, говори яснее, - обратился он к Орлову, - Какое у Студента несчастье?

 -Несчастье с его женой, - Орлов чуть покраснел, - Вы наверняка знаете, что при покушении на Соловьева помимо него погибли еще двое - охранник и медсестра? Вот эта медсестра и была его женой. Они не так давно поженились. В ноябре.

 -Да уж, - вздохнул Ручьёв, - Выходит, это та девчонка, которую он прошлой весной спас от мужа-психопата?

 Орлов кивнул.

 -Хорошо, - Ручьёв пододвинул к Орлову пару чистых листов бумаги, - Пиши - два дня в счет отпуска и матпомощь.

 Как он вообще? - спросил мягко.

 Дмитрий пожал плечами.

 -Старается держаться... Не то, чтобы у них была такая уж пылкая любовь, но парой они были хорошей. Она-то очень его любила...

 - А... ребенок? - голос предательски сел, - Она... ждала ребенка?

 -Нет, - с некоторой озадаченностью в голосе ответил Дмитрий, - Насколько мне известно, не ждала...

 -И то ладно. Хотя утешение слабое, - Ручьёв вышел из-за стола и приблизился к окну, в то время как Орлов, сев за стол, строчил заявления.

 Когда закончил и подал Ручьёву листы, тот, пробежав их глазами, на одном написал “Не возражаю”, а на другом исправил сумму, указанную Орловым, на бо’льшую.

 -Передавай соболезнования, - сказал он негромко, когда Орлов уже выходил из кабинета.

 ...Оставшись один, Ручьёв попросил Валентину временно ни с кем его не соединять (даже если позвонит обладатель барственного баритона) и набрал номер турагентства, где с ним разговаривали исключительно любезно и заверили, что никаких препятствий в приобретении двух путевок на экзотический остров Бали не возникнет.

 Ручьёв с тоской подумал, что с куда большим удовольствием слетал бы на этот остров с другой женщиной, но, конечно, мечта сия была абсолютно несбыточной, а Ручьёв не принадлежал к людям, которые долго предаются несбыточным мечтам.

 * * *

 Глава 6. Где главная героиня тоже не ощущает себя счастливой, хотя, казалось бы, имеет для счастья все необходимое.


Хныканье ребенка Анна услышала сквозь сон. Малыш хныкал все громче. Наконец, она рывком поднялась с кровати, набросила на себя пеньюар и направилась в детскую, где застала Агнету, няню- полячку, держащую младенца на руках. Младенец, в свою очередь, одной ручонкой пытался поддерживать бутылочку с молочной смесью, которую увлеченно всасывал в себя.

 -Проголодался, - пояснила Агнета, говорящая с сильным польским акцентом, - Такое случается...

 -Главное - не перекармливать, - услышала Анна донесшийся из коридора голос супруга.

 Зарецкий приблизился, приобнял ее за плечи.

 -Идем-ка спать, заботливая мамочка. Няня отлично справляется со своими обязанностями.

 -А я уже справилась, - сухо сказала Анна, остановившись у дверей своей спальни.

 -О чем ты? - с легким недовольством в голосе спросил Зарецкий.

 -О том, что свою функцию - племенной кобылы, я выполнила, - холодно сказала Анна.

 -Ну, знаешь, - Зарецкий распахнул дверь спальни, пропустил жену вперед, сам зашел следом, после чего дверь плотно закрыл.

 -Стервозность проявляется с новой силой? - спокойно, даже немного устало поинтересовался президент “Мега-банка”, - Что не устраивает тебя теперь?

 -Меня не подпускают к собственному ребенку - это, по-твоему, нормально? - голос Анны звучал не столь спокойно.

 -Ты бредишь, - скучающим тоном сказал Зарецкий, - По-твоему, я должен уволить няньку и предоставить тебе полную свободу действий? У тебя, оказывается, есть опыт обращения с грудными детьми?

 -Я мать, - не сказала, а скорее прошипела Анна.

 -Верно, - усмехнулся Зарецкий, - Только, милая, зная тебя достаточно хорошо, думаю, уже через пару дней ты взвоешь и потребуешь, чтобы я опять нанял обслугу...

 И не говори мне, что это не так. У тебя просто послеродовый синдром, - голос мужа смягчился, - Легкая депрессия, это бывает. Я свяжусь с...

 -Замолчи! - крикнула Анна, - С чьих слов ты поешь? Со слов этой толстозадой жидовки, Цили Манович, с которой вы так отлично спелись?

 Опомнись, Серж, - добавила она уже тише, - Неужели ты настолько слеп, что не видишь, к чему идет дело? Под видом объединения “Мега-банка” с “Бета-банком” Мановичи попросту собираются прибрать к рукам твою собственность! Манович манипулирует дочерью, та, в свою очередь, пытается манипулировать тобой...

 -Ну, довольно! - резко сказал Зарецкий, - Прошу тебя, более того, настаиваю, настоятельно рекомендую - не забивай голову тем, в чем не смыслишь ни бельмеса. Занимайся своими переводами, занимайся музыкой, занимайся всем, чего жаждет твоя творческая натура... но бизнес, в частности банковская сфера - не твой конек. Не твой, красавица моя.

 К слову, ты больше времени проводила бы в косметических салонах - не забывай, супруга президента банка должна выглядеть подобающе...

 -Супруга... надолго ли? - прошипела Анна и, подойдя к дверям спальни, рывком их распахнула, давая понять мужу, что разговор окончен.

 Однако, Зарецкий, видимо, считал иначе.

 Подойдя к Анне почти вплотную, он приподнял ее лицо за подбородок.

 -На что это ты намекаешь? - негромко спросил он, - Советую тебе, милая, не разбрасываться словами так бездумно. Я понимаю, что ты успела стосковаться по своему несостоявшемуся Бонду, своему бывшему гебисту... - криво усмехнулся, - Но прошу учесть - я больше не намерен смотреть сквозь пальцы на эти “танго” - слишком долго вы с ним выставляли меня на посмешище... И если вздумаешь заново путаться с этим жиголо...

 -То что? - спросила Анна хладнокровно, - Состоится развод?

 -Состоится, - невозмутимо подтвердил Зарецкий, - Правда, на моих условиях. И еще учти - Георгий останется со мной, чем бы ты или этот твой авантюрист ни вздумали меня шантажировать.

 Учти это. Хорошенько учти, - с этими словами Зарецкий, наконец, вышел из спальни жены.

 Анна несколько секунд постояла в задумчивости, потом подошла к телефону... но браться за трубку не стала.

 Есть вещи, которые по телефону не обсуждаются. Есть вещи, которые следует обсуждать лично, с глазу на глаз.

 Она приблизилась к столу и, поскольку к электронным посланиям питала необъяснимое (а, может, и вполне объяснимое) отвращение, взяла лист бумаги и перьевую ручку (“Красивая причуда красивой женщины”, как однажды сказал Ручьёв - она обожала писать перьевыми ручками).

 Немного подумав, она, наконец, вывела на белом листе своим изящным почерком:

 Серж!

В свое время ты дал обещание, но некоторые обещания даются лишь для того...”

 

 * * *

Глава 7. Где мы вместе со скромной героиней убеждаемся, сколь велика разница между желаемым и действительным

 Грубейшим враньем было бы сказать, что Лере стало смертельно скучно с Ручьёвым уже на четвертый день их пребывания на “райском острове” Бали.

 Нет. Скучно ей стало на третий день.

 Ручьёв ее откровенно игнорировал.

 В отличие от афериста Павлика, соловьем заливавшегося о своих “загранпоездках” (тогда как реально, по предположению Ручьёва, он не выезжал дальше Колымы), Ручьёв - в прошлом действительно сотрудник внешней разведки, - о своих заграничных турне рассказывать не любил. Из скромности или каких-то иных соображений, нам неведомо... но не любил.

 И вообще, теперь его разговор с Лерой сводился к однозначным “да”, “нет” или “загляни в путеводитель, детка” (вариант - “обратись к переводчику”).

 Однажды Лера вспылила - ей было прекрасно известно, что Ручьёв отлично владеет английским, французским и немецким (итальянским и португальским сносно, но об этом Лера попросту не знала).

 -Зачем мне переводчик? - резонно возразила она, - Когда есть ты?

 -Мне за это не платят, - индифферентно заметил Ручьёв, переворачивая очередную страницу одной из книг, которые захватил с собой (вот это Лера попросту отказывалась понимать - неужели нельзя было прочесть их дома? Ручьёв ответил, что дома не столь благоприятная обстановка - его вечно отвлекают, он вечно кому-то нужен и т. д. и т. п.)

 Лера из любопытства заглянула в одну из книг (то ли англичанина, то ли шотландца) и пришла в ужас - герои постоянно “под кайфом”, нецензурно выражаются, ведут беспорядочную половую жизнь... ни тебя клятв в любви, ни подвигов во имя возлюбленных... ничего, даже близкого к этому. Как вообще можно читать подобное, вдобавок увлеченно?

 Ручьёв сказал, что наверстывает упущенное - давненько, мол, не читал он любопытных новинок (не добавив, конечно, что некоторые из этих новинок ему рекомендовала Анна, а уж ее литературному вкусу он доверял всецело - “Братьев Карамазовых” она читала, как Библию, а “дамские романы” и “женские детективы” игнорировала абсолютно).

 Лера же скучала.

 Вдобавок, Лера ревновала - увы, поводы имелись. На Ручьёва - высокого, загорелого, русоволосого, с рельефной мускулатурой (результат регулярных занятий на тренажерах), выглядевшего определенно моложе своих тридцати пяти, заглядывались и юные длинноногие блондинки (часто сопровождавшие стареющих и лысеющих фавнов), и дамочки бальзаковских возрастов (некоторые с “накаченными” юношами, определенно не среднего, а куда более молодого возраста).

 Сама же Лера была невероятно удручена тем, что успех ей, как особи женского пола, не сопутствовал. Она вдруг обнаружила, ччто весьма располнела за последние месяцы. Она... черт, да она растолстела!

Что особенно заметно было на фоне девочек-тростиночек, сопровождавших лысых пузанов.

 Да и длиной ног Лера похвастаться не могла.

 -Я ужасно выгляжу? - спросила она Ручьёва, причем, без малейшего кокетства, расстроившись после сравнения своей несовершенной (как ей казалось) фигуры с идеальной (опять же, по мнению Леры) фигуркой некой юной красотки.

 -Нет, - рассеянно ответил Ручьёв, - Ты выглядишь весьма аппетитно... Кстати, вон тот господин, слева, смотрит на тебя заинтересованно. Он, кажется, немец... может, пообщаешься?

 Ну, тут Лера попросту взбесилась. Даже занесла руку, чтобы дать Ручьёву пощечину, однако, у него реакция была быстрее раза в три (если не пять) - он перехватил кисть Леры и сжал легонько... так, что та ойкнула от боли.

 -Поаккуратней, - мягко сказал Ручьёв, - Не нужно делать лишних телодвижений, детка.

 Лера едва не расплакалась.

 -Ты меня игнорируешь! - выкрикнула она, - Тебе на меня плевать! Зачем ты меня вообще сюда привез?

 -Ты сама этого хотела, - спокойно ответил Ручьёв, - И говори, пожалуйста, потише, а то вон те американцы, что справа от нас, решили, что темпераментные поляки ссорятся...

 -Мы не поляки, - буркнула Валерия.

 Ручьёв фыркнул.

 -Для них все русские поляки. А выходцев из Болгарии, Молдавии и Украины они называют русскими...

 Глаза Ручьёва смеялись.

 Лера, в конце концов, решила, что он просто подшучивает. Английским она владела на уровне средней школы и, конечно, не настолько, чтобы уловить из разговора американцев то, что уловил Ручьёв. “Смотри, эта пухленькая полька опять устраивает сцену ревности своему красавцу бойфренду”, сказала жена мужу, на что тот флегматично ответил: “Эти поляки очень темпераментные... А с чего ты решила, что она его любовница, а не жена?” Миссис Смитсон фыркнула: “Нужно быть наблюдательнее, милый. У них нет обручальных колец”.

 Действительно, Ручьёв колец (перстней, печаток) не носил вообще, а Лера - все тот же пресловутый перстенек с рубином, которого по вине афериста едва не лишилась.

 ...Словом, десять дней на экзотическом острове показались ей отнюдь не такими прекрасными, как рисовало их ей ее воображение еще до поездки.

 На пятый день своих каникул Ручьёв позвонил в агентство бессменной Валентине. Спросил, что нового.

 -Ничего существенного, шеф, - ответила та, - Олежка, правда, нервничает.

 Олег Давидов в отсутствие Ручьёва исполнял некоторые его обязанности.

 -С чего бы? - удивился Ручьёв, - Если, по твоим словам, все нормально?

 Валентина издала смешок.

 -Слишком серьезно он относится к своей - вашей, точнее, - работе...

 Все, однако, заканчивается. Только Лера более или менее смирилась со сдержанностью (если не холодностью) своего любовника, как турне на “райский остров” Бали закончилось.

 Едва сойдя с трапа самолета в родном городе, Валерия поежилась:

 -Кошмар! Какой ужасный у нас климат - апрель и такая холодина...

 Ручьёв в ответ лишь неопределенно хмыкнул, выискивая глазами Ивушкина и свой “Фольксваген” цвета мокрого асфальта, который Ивушкин должен был подогнать к аэровокзалу. 

 И тот, и другой оказались на месте.

 -Подбросить тебя до дома, детка? - поинтересовался Ручьёв у Леры.

Та моментально побледнела.

 -Зачем? Ты...

 -Ты же везешь маме ворох подарков, - напомнил Ручьёв (“ворох”, конечно, было некоторым преувеличением, и все подарки, к слову, оплатил он).

 -А, конечно, - без энтузиазма ответила Лера, и Ручьёв назвал Ивушкину адрес Валерии.

 Высадив Леру на Школьников, пятнадцать, поехали, наконец, в загородный поселок Березки, где находился коттедж “Ржевского”.

 -Как Малыш? - поинтересовался Ручьёв: Ивушкин в его отсутствие ухаживал за алабаем.

 -Нормально, но... грустит, конечно, - Саша мимолетно улыбнулся, - Больше грустить не будет - вы ведь вернулись...

 

 * * *

 
Глава 8. Где герой получает письмо и предчувствует скорые перемены.

 Прежде чем войти в коттедж, Ручьёв, конечно, опорожнил почтовый ящик, абсолютно не ожидая никаких сюрпризов. Бросив ворох рекламных проспектов и счетов на столик в холле, он начал раздеваться... в этот момент взгляд упал на конверт, валяющийся на ковре - видимо, он выскользнул из кипы макулатуры, извлеченной Ручьёвым из почтового ящика.

 Услужливый Малыш тут же потянулся к конверту, дабы подать хозяину, но Ручьёв вовремя крикнул “Фу!” - побывав в пасти алабая, письмо превратилось бы в промокашку - то бишь, бумагу, мокрую от собачьей слюны, да вдобавок слегка пожеванную.

 Посему Ручьёв нагнулся и осторожно поднял конверт сам, пока Малыш недоумевающе смотрел на хозяина своими светло-шоколадными очами. По мнению Малыша, от письма не исходил дурной запах. Напротив, весьма приятный... и знакомый.

 -Берн, Швейцария, - Ручьёв с бешено колотящимся сердцем опустился на край кресла. Безусловно, он узнал изящный и тонкий почерк, которым был надписан конверт.

 “Что-то случилось...” - не то, чтобы его охватило дурное предчувствие, но определенно предчувствие грядущих перемен его охватило...

 Просто так, от скуки, Анна не стала бы ему писать - она просто позвонила бы. Да и есть ли у нее время скучать сейчас, после появления на свет наследника, Георгия-”Победоносца”? (О чем Ручьёв из своих источников узнал, конечно же, моментально. Вес три пятьсот, рост пятьдесят два сантиметра. Идеальные параметры для новорожденного, как опять же, выяснил Ручьёв).

 ...Тем не менее, Анна ему пишет, значит?..

 Значит, не все ладно в Датском королевстве...

 Ручьёв аккуратно распечатал конверт, не забыв мимоходом похвалить себя за то, что очень вовремя отослал Леру к матери - скольких дурацких вопросов удалось избежать!

 

 Серж!

 В свое время ты дал обещание, но некоторые обещания даются лишь для того, чтобы их нарушить - в нужный момент.

 Думаю, сейчас самый подходящий момент для тебя (и меня. Меня - особенно), чтобы его нарушить.

 Анна

P.S.

 Номер моего телефона не изменился, надеюсь, ты его помнишь?

 А.

 

 -В своем репертуаре, - пробормотал Ручьёв. Для человека постороннего ее письмо - что китайская грамота, однако, для адресата, каковым являлся он, Ручьёв, все предельно ясно.

 В канун Старого Нового года он обещал Анне не приезжать в Берн до тех пор, пока она сама этого не пожелает. Заодно пообещал не докучать ей звонками.

 Именно это обещание (и никакое иное) она и имела в виду. И хотела, чтобы он его нарушил, ибо...

 ...ибо ей нужна помощь.

 Вот только Анна - не из тех, кто в открытую станет умолять о помощи и не напишет прямо “Хочу, чтобы ты приехал, ибо ты мне нужен”.

 Слишком горда... впрочем, Ручьёв считал, столь красивая женщина может себе позволить роскошь быть гордой.

 Он заново перечитал письмо Анны. Нет, это не просто просьба связаться с ней, это призыв по помощи... Но что, черт возьми, могло случиться?

 Ручьёв попытался припомнить все, что ему было известно о “Мега-банке”, президентом которого является г-н Зарецкий. Он стоит на грани банкротства? Отнюдь.

 Но поговаривают, что г-н Манович (бывший тесть Ручьёва), президент “Бета-банка”, активно стремится к объединению своего банка с банком Зарецкого.

 То есть, Манович зарится на большой куш. Зарецкий, в свою очередь, тоже. Однако, при чем тут Анна, по профессии переводчик-лингвист, не имеющая к банковскому делу никакого отношения?

 “Так или иначе, я все скоро узнаю”, - наконец, решил Ручьёв и уже потянулся к своему сотовому, когда тот “проснулся” сам.

 Ясно. Валерия.

 Поначалу он даже решил не отвечать, но порядочность (или привычка) взяла верх.

 -Слушаю, - сказал Ручьёв без энтузиазма.

 - Сережа? - голос Леры был бы приятен... любителю слащавых и немного пронзительных, высоких голосочков.

 Ручьёв к таковым не относился. Он очень любил глуховатый, мягкий и немного низкий голос Анны.

 -Сережа, когда ты за мной заедешь?

 -Извини, - хрипло сказал Ручьёв, - Похоже, я схватил вирус, - закашлялся, - Моя хроническая ангина снова дает о себе знать... Может, нам лучше выдержать карантинный период? Честное слово, если и ты свалишься с простудой, это будет ужасно...

 Пауза.

 Когда Лера снова заговорила, Ручьёв обреченно понял - его уловка не сработала.

 -Я все равно подъеду, - упрямо сказала Валерия, - Должен ведь кто-то за тобой ухаживать? Не твоя же псина?

“А почему бы нет?” - подумал он иронично. Его псина была отлично выдрессирована, ко всему прочему, в отличие от Леры, не болтала лишнего и не являлась навязчивой (уж не говоря о том, что Малыш не влезал в его постель).

 Ясно, что Ручьёв ничего подобного Лере не сказал, а вяло ответил - если ей себя не жаль, пусть подъезжает.

 Он же намерен остаток сегодняшнего дня провести на диване, с книгой и кружкой горячего чая с лимоном.

 И, закончив тягостный разговор с Валерией, набрал номер Анны.

 ...Она долго не отзывалась. Затем он услышал негромкое и, как ему показалось, немного усталое:

 -Слушаю тебя, Серж.

 -Здравствуй, - тут ему и впрямь пришлось поначалу справиться с комком в горле, - Я получил твое письмо.

 Она немного помолчала.

 -Признаться, я решила, что оно затерялось. Или ты находился в отъезде?

 (В проницательности Анне отказать было нельзя).

 -Увы, - сказал Ручьёв и поймал себя на том, что готов покраснеть, как пойманный на вранье мальчишка, - Дела … ну, а ты как?

 - Хорошо, - безучастно сказала Анна.

 Он собрался с духом.

 -Как поживает “наследный принц”?

 Анна издала смешок, совсем не показавшийся Ручьёву веселым.

 -Как наследный принц, разумеется. Опережая твой следующий вопрос, скажу, что и “его святейшество” чувствует себя прекрасно. К слову, не так давно вспоминал о тебе.

 -Даже так? - удивился Ручьёв.

 -Спрашивал, не стосковались ли мы друг по другу, - сказала Анна без тени иронии.

 Ручьёв хмыкнул.

 -Я начинаю думать, что ты была права, называя его идеальным мужем.

 Анна промолчала. Что могло означать как согласие, так и отрицание. А, может, она просто пережидала, когда он перестанет молоть чушь.

 -Когда я увижу тебя воочию? - мягко спросил Ручьёв. (“Правильно ли я тебя понял - мне приехать?”)

 - Когда захочешь, - не менее мягко сказала Анна. (“Да. Приезжай и как можно скорее”)

 -Я уже хочу, - сказал Ручьёв, - Я страшно соскучился.

 -Я тоже... хоть ты опять решишь, что я лгу, - от этих слов у него (что поделаешь?) сердце привычно заколотилось в бешеном темпе.

 И одновременно похолодели кончики пальцев. С чего бы Анна неожиданно прониклась к нему такой любовью?

 Увы, в это Ручьёв (в большей степени реалист, хоть отчасти и романтик) не верил.

 Следовательно, ей просто плохо. У нее серьезные проблемы. И она считает, что он сумеет ей помочь в их решении (или хотя бы попытается помочь).

 Что ж... конечно, попытается.

 Анна не любила его по-настоящему, так и что? Он мог любить и за двоих.

 Он и любил за двоих.

 -Я приеду. Приеду на днях, - заверил ее Ручьёв, - Уже сейчас звоню в аэропорт и узнаю расписание полетов в Женеву.

 Анна слегка засмеялась.

 -Торопиться не нужно, - весьма талантливо скопировала она акцент героя старой комедии. Но потом серьезно добавила, - Однако, надеюсь, твой следующий звонок будет уже из Берна.

 -Именно, - заверил ее Ручьёв, - Из Берна.

 -Я законченная стерва, - вдруг печально изрекла Анна, - Даже не поинтересовалась, как у тебя дела. У тебя... все нормально?

 -Абсолютно, - заверил ее Ручьёв, - Сейчас во всяком случае.

 -Сплюнь через левое плечо, - серьезно посоветовала Анна, - А то меня, признаться, твой предыдущий звонок напугал немного. По голосу было заметно, что ты, извини, не в себе...

 “Скажи, что любишь меня. Соври... еще раз”.

 Он отогнал от себя мрачные воспоминания. С его участием или без него, все было предрешено. Людьми, куда более могущественными, нежели скромный владелец скромного охранного агентства.

 -Все прошло, - заверил он Анну, - Все хорошо. Повторяю - жди меня в самое ближайшее время.

 -Да, - тихо ответила она. Тихо и, похоже, с облегчением. - Да, Серж.

 

 * * *

Глава 9. Где герою приходится переступить через свою благородную натуру - впрочем, ведь не впервой?

 Если бы Лера была способна смотреть на некоторые вещи объективно (или хотя бы критически), то, безусловно, поняла бы, что означали подчеркнутая холодность Ручьёва, его нежелание ее видеть, наконец, ссылки на несуществующую ангину.

 Но некоторые женщины, влюбившись, напрочь утрачивают объективный взгляд на вещи. Их жизненным кредо становится самообман. А некоторые мужчины, увы, в силу либо безволия, либо деликатности, сами того не желая, поддерживают в женщинах подобные иллюзии.

 Иными словами, на настойчивый вопрос “Ты меня любишь, милый?” они мычат “Угу” (просто чтоб отстала).

 Тем же, кто увлечен самообманом, только того и надо.

 Есть, разумеется, и исключения. Среди сильных женщин. И подлых мужчин.

 Ручьёв не был настолько подл, чтобы заявить Лере напрямую: “Ты мне надоела”. Во всяком случае, есть и более мягкие способы дать это понять, верно?

 Лера, однако, не являлась настолько сильной, чтобы понять очевидное (для всех, кроме нее).

 Посему она приехала-таки к Ручьёву около восьми вечера, на такси, с сумкой, где находились лимоны, мандарины и даже баночка с медом...

 ...хотя Ручьёв и надеялся, что она не приедет.

 Застав своего любовника вполне здоровым и бодрым, а не лежащим на диване с градусником и обмотанным шарфом горлом, Валерия преувеличенно весело спросила:

 - Тебе уже лучше, Сережа?

 - Гораздо, - ответил Ручьёв.

 - Тогда почему ты такой мрачный? - задала Лера очередной вопрос (уже менее уверенно).

 - Присядь, детка, - попросил Ручьёв, и лишь в этот момент девушку посетило дурное предчувствие.

 - Ты хочешь о чем-то поговорить? - совсем уж неуверенно поинтересовалась Валерия, присаживаясь на краешек мягкого дивана в гостиной, забыв даже предварительно снять пальто.

 - Детка... - Ручьёв тоже опустился на диван, рядом с Лерой. И даже взял ее холодные руки в свои, - Давай смотреть на вещи трезво. Хотя бы попытаемся... попытаемся, хорошо?

 - О чем ты? - спросила Лера, холодея.

 - О нас с тобой, - мягко ответил Ручьёв, - Подумай, детка, мне почти тридцать шесть, тебе только двадцать четыре. Мы - люди разных поколений. Я ведь уже не молод, да, не молод!

 “Первая ложь”, тоскливо подумал он, ибо старцем себя отнюдь не ощущал. Зарецкому, к примеру, почти пятьдесят, но разве сочтешь его стариком?

 Разумеется, все относительно, но... “Анне, во всяком случае, я такой глупости никогда бы не сказал”, подумал Ручьёв угрюмо.

 - Ты совсем не старик! - с жаром возразила Лера, - Тридцать пять для мужчины - не возраст!

 (Таким образом, она разбила наиболее весомый довод Ручьёва. Точнее, наиболее весомую ложь).

 - К тому же я - далеко не ангел, - на сей раз Ручьёв изрек истинную правду, - Мой первый брак распался скорее по моей вине, нежели вине супруги... - а вот тут он опять солгал. Его брак (заключенный по “голому” расчету) распался, если можно так выразиться, по обоюдной вине - когда супруга Ручьёва увлеклась неким смазливым актеришкой, он не только не стал ей препятствовать, но где-то даже это увлечение поощрял... Тем более после того, как выяснилось, что он, Ручьёв, бесплоден (и после того, как тесть предоставил ему льготный кредит на открытие собственного дела), их с супругой, собственно, ничто уже не связывало.

 - То есть, характер у меня далеко не идеальный...

 - Ты на себя наговариваешь, - убежденно заявила Лера.

 - Ты слишком плохо меня знаешь, - возразил Ручьёв.

 - Это потому, что ты мало о себе рассказываешь, - привела она не лишенный логики аргумент.

 Мысленно застонав, Ручьёв решил идти ва-банк. Он отстранился от Леры и холодно спросил:

 - Тебе хочется знать всё о моем прошлом? Отлично. В прошлом я находился под следствием. Я сидел в тюрьме, Лера!

 Это являлось чистой правдой - Ручьёва, тогда еще действительного сотрудника внешней разведки, обвинили в пособничестве изменнику родины, и он провел в следственном изоляторе (специфическом, для сотрудников Комитета) месяц.

 Факт шпионажа доказать не сумели (ибо шпионажа не было), посему попросту вышвырнули Ручьёва из соответствующей структуры “по дискредитирующим обстоятельствам”.

 Лера побледнела.

 - Ты... врешь.

 Ручьёв холодно усмехнулся.

 - Но ведь все это в прошлом, - сказала Лера куда менее уверенно.

 Ручьёв загадочно хмыкнул - Григорьев, скажем прямо, знал, о чем говорил, упоминая о нелегальных доходах владельца “Феникса” (а также приближенных к нему лиц) и специфических услугах, (порой именуемых “промышленным шпионажем”), оказываемых предпринимателям немелкого масштаба.

 - А за что ты... - неуверенно начала Лера, но потом торопливо добавила, - Нет, я ничего не хочу знать о твоем прошлом, ничего! А, может, ты все это говоришь, только чтобы я... - и внезапно выпалила, - Но я же не требую, чтобы ты на мне женился!

 “Еще бы ты это требовала...” Ручьёв уже не застонал мысленно, а попросту... завыл.

 Он встал с дивана, прошелся по комнате, остановился у камина... опять посмотрел на Леру.

 - Детка, мне неприятно об этом говорить, но я … уезжаю. В ближайшее время отбываю за границу.

 - Что? - во взгляде Валерии, конечно же, немедленно появилась паника, - Уезжаешь? Куда?

 Ручьёв пожал плечами.

 - Скажем, в Европу.

 - Надолго? - и, неожиданно с силой ударив ладонью по спинке дивана, она выкрикнула, - Врешь! Ты просто уже не знаешь, что выдумать, чтобы я от тебя отстала! Да?

 И Ручьёв обреченно понял, что в следующую секунду Валерия разрыдается.

 Конечно, она не преминула это сделать.

 Оставался последний (самый радикальный) способ - переехать в городскую квартиру, разумеется, вместе с Малышом, хоть такому “теленку”, безусловно, в городской квартире будет тесно, коттедж оставить под охраной... Вопрос - достаточно ли будет Валерии пары месяцев, чтобы прийти в себя и осознать, что именно от нее требуется? Достаточно ли ей будет двух месяцев, чтобы смириться с уходом Ручьёва и в идеале найти ему неравноценную замену?

 - Успокойся, детка, - Ручьёв сходил на кухню и принес оттуда стакан с водой, - Постарайся принимать вещи такими, какие они есть.

 Валерия шмыгнула носом.

 - Но... как же твое агентство?

 Ручьёв усмехнулся такой наивности.

 - Ты забыла, что у меня есть компаньон. И вообще... в любом случае это не твоя, детка, забота.

...Ночью Ручьёва разбудил Малыш, поскуливающий и настойчиво тычущийся мордой в его щеку. И даже пытавшийся стянуть с него одеяло.

 Ручьёв приподнялся на постели, включил ночник.

 Леры рядом не было.

 Малыш то подбегал к дверям спальни, то опять подходил к хозяину, всячески давая понять - творится неладное.

 Ручьёв, конечно, похолодел. Если Лера добралась до сильнодействующих препаратов в его аптечке...

 Он быстро набросил на себя махровый халат и двинулся к ванной комнате, откуда доносились сдавленные всхлипы, и, распахнув дверь, ощутил секундную тошноту - и раковина, и кафельный пол, и даже стены были забрызганы кровью.

 Лера с тупым видом сидела на краю ванны и упорно полосовала запястье левой руки безопасной бритвой.

 Сначала Ручьёв очень осторожно вынул бритву из пальцев девушки, затем сунул левую руку Валерии под струю холодной воды, дабы определить, насколько опасно та поранилась.

 Порезы являлись довольно глубокими, однако, до вен Лера добраться не успела.

 Лишь после этого Ручьёв, еле удерживаясь от желания отхлестать истеричку по щекам (дабы привести в чувство), мягко обнял Леру за плечи (та непрерывно всхлипывала) и увел в комнату, приказав Малышу “Сторожи!”

 Теперь можно было быть вполне уверенным в том, что Лера станет сидеть тихо - при малейшем резком движении Малыш попросту навалился бы на девушку своей немаленькой тушей и прижимал бы ее к полу или кровати до прихода хозяина (повторим, Ручьёв не зря в свое время потратился на его дрессуру).

 Обнаружив в аптечке все необходимое - пластырь, бинт, йод, наконец, транквилизатор, Ручьёв вернулся в спальню, похвалил Малыша, потрепав его по загривку, и принялся обрабатывать порезы, которые дурная девица себе нанесла.

 Затем заставил Леру принять таблетку, запить водой и ложиться спать.

 Все это она проделала абсолютно безучастно.

 Сам спустился в холл, развел в камине огонь, плеснул в стакан изрядную порцию коньяку и опустился в кресло.

 А Малыш пристроил свою большую красивую голову на его коленях, чему и он, и хозяин были премного довольны.

 Хоть и было Ручьёву грустно - ведь собаки старятся куда быстрее своих хозяев...

 ...Проснувшись, Лера убедилась

...во-первых, в том, что проспала и на работу безнадежно опоздала;

...во-вторых, в том, что Ручьёв, похоже, нисколько не проникся к ней жалостью - он стоял напротив постели, одетый в свежую сорочку, брюки с идеально отглаженными “стрелками” и до блеска начищенные штиблеты; гладко выбритый, причесанный и...

...неулыбающийся.

 - Я ненавижу дешевый, подлый шантаж, - негромко заговорил он, увидев, что Лера проснулась.

 - Прости, Сережа, -пробормотала она, чувствуя, что густо краснеет, - Я вчера...

 - Неважно, - перебил ее Ручьёв (куда только девалась обычная теплая усмешка в его глазах...), - Больше у тебя этот номер не пройдет просто потому, что ты сегодня же... нет, сейчас же уедешь к маме. Вещи твои я собрал, - только тут Лера с тошнотворным ужасом увидела стоящие рядом с кроватью две дорожные сумки, - Так что вставай, я сам, лично, отвезу тебя к матери, во избежание очередных эксцессов, - и поморщился, заметив в глазах Леры слезы, - Достаточно истерик, детка. Все свои шансы ты упустила вчера. Я тебе не юный идиот, пускающий слюни после подобных жестов. Лучше подлечи нервы - тебе это не повредит. А сейчас одевайся. В моем присутствии, - и швырнул на кровать платье Валерии.

 ...Враньем было бы сказать, что он не испытывал в отношении Леры жалости, и что ему не противно было произносить слова о “дешевом шантаже”. Но Ручьёв, в свое время углубленно изучавший психологию и даже отчасти психиатрию, знал - выказывать жалость в отношении совершившего демонстративную попытку самоубийства (а жест Леры, безусловно, являлся демонстративным) значит толкать их на новую попытку. Следовательно, уступи он ей сейчас... что дальше? Их дальнейшие отношения станут строиться по этой же схеме?

 Меньше всего он собирался превращать свою жизнь в ад по вине истерички. Свою... а заодно жизнь Леры.

 ...Он снова подумал об Анне. Как глупо было искать ей замену...

 * * *

 Глава 10. Где мы вместе с героиней подозреваем нечистую игру... однако, в чем ее суть?

 - Агнета на тебя жалуется, - негромко сказал Зарецкий после того, как горничная, поставив перед ним чашку чая с молоком, из столовой вышла.

 Анна, в свою очередь отодвинув от себя чашку с кофе (назло Зарецкому - бывшему кофеману, - она вернулась к привычке пить по утрам кофе), вскинула брови.

 - Эта польская хабалка имеет наглость на меня жаловаться?

 - Ты на нее кричишь, - ответил Зарецкий, не повышая голоса.

 - Она не дает мне подержать на руках собственного сына, - Анна, напротив, голос повысила, - Она откровенно мне хамит! - и, закурив излюбленные Vogue (супруг не выносил табачного дыма во время трапезы, на что она, впрочем, тоже решила больше не обращать внимания), добавила уже спокойнее, - Я хочу, чтобы ты ее уволил.

 - С чего бы? - невозмутимости Зарецкого можно было аплодировать, - Она отлично справляется со своими обязанностями... Возможно, я даже повышу ей жалованье, - он тонко улыбнулся, - Если снизятся телефонные счета. С кем ты вчера опять болтала? С кузиной? Нет, если уж использовать подобные метафоры, кузеном... не так?

 Анна промолчала, задумчиво созерцая репродукцию знаменитых “Подсолнухов” Ван Гога.

 - Девочка, - очень мягко сказал Зарецкий, - Ты можешь выражать протест против моего так называемого “произвола” как угодно, но я делаю тебе последнее предупреждение (Анна, наконец, перевела взгляд на мужа) - если ты будешь поддерживать контакты со своим...

 - Другом, - холодно сказала Анна.

 - Хорошо, пусть будет “друг”, “бойфренд”... - усмешка, - Неважно. Важно другое - я больше не намерен этого терпеть, вот и все, - он аккуратно вытер пальцы и губы салфеткой и, похоже, собрался встать со стола, когда Анна буквально обожгла его взглядом своих длинных, ярко-синих глаз.

 - Нет, постой. Раз уж речь зашла о супружеской неверности, позволь высказаться и мне. Если у нас с тобой раздельные спальни, это не означает, что мне не известно, во сколько ты приходишь домой. Вчера, к примеру, ты явился после полуночи... и это далеко не первый раз, так? Когда-то ты упрекал меня в том, что я опаздываю к ужину, но я в последнее время постоянно ужинаю в одиночестве! И мне известно, - Анна понизила голос, - Где и с кем ты проводишь время. Согласна, у меня уйма недостатков, но за дуру-то держать меня не надо...

 - Я провожу время, - Зарецкий чуть откашлялся, - Я провожу время со своими деловыми партнерами. Деловыми партнерами, - веско повторил он.

 Анна рассмеялась.

 - Это Циля Манович - твоя деловая партнерша? - ласково поинтересовалась она, - Ну, разумеется... А что тебя в ней больше интересует, дорогой - ее круглая задница или кругленький капиталец, наследницей которого она должна стать?

 Зарецкий заметно побледнел.

 - Твои выпады в отношении Светланы неуместны и вообще смешны. Это во-первых. Во-вторых, ты опять намеренно переводишь стрелку. Ты снова начала перезваниваться с Ручьёвым (Анна мысленно содрогнулась - впервые Зарецкий прямо и недвусмысленно назвал ее любовника. Это означало, что терпение его и впрямь истощилось... или он сам переводит стрелку. А если так, дела еще хуже, чем ей кажется).

 …- по-видимому, встретиться? - голос Зарецкого приобрел едва ли не вкрадчивые интонации.

 - Что? - машинально переспросила Анна.

 - Вы планируете увидеться, - невозмутимо повторил Зарецкий, - Это не так?

 Она молча затушила сигарету и вышла из комнаты. Заглянув в детскую, увидела там Агнету. Та, держа малыша на руках и тихонько укачивая, напевала ему что-то по-польски. Увидев Анну, замолчала и бросила на нее откровенно враждебный взгляд.

 - Вы что-то хотели, пани?

 - Положи моего сына в кроватку, курва, - процедила Анна сквозь зубы.

Агнета сильно побледнела, однако, опустила малыша в его манеж. Тот немедленно захныкал.

 Анна хлопнула дверью детской и ушла в свою комнату.

 Обычно игра на фортепьяно отлично успокаивала ей нервы, но сейчас, взяв несколько аккордов, она грохнула крышкой пианино - как до этого грохнула дверью детской.

 Какая-то грязная игра велась исподволь за ее спиной. Порой она ощущала себя марионеткой, лишь послушно дергающейся под рукой кукловода.

 “Ручьёв, - с горечью подумала она, - Чем он сейчас может помочь?”

 Она в очередной раз вспомнила день своего отъезда, аэропорт... горячие ладони Ручьёва, сжимающие ее руки, его взволнованное, казавшееся от этого особенно красивым, лицо...

 Почему она не осталась с ним тогда - когда он умолял ее остаться?

 Какого черта так невовремя вспомнила о мальчишке, увлечение которым сейчас казалось каким-то болезненным наваждением?

 ...Зарецкий, по обыкновению, вошел в ее комнату без стука.

 - Что это за истерики? По твоей вине ребенок нервничает! - голос его звучал уже не обманчиво мягко и вкрадчиво, а откровенно раздраженно, - Тебе определенно требуется психологическая помощь. Пока дело не зашло слишком далеко.

 Анна сощурилась.

 - Помощь требуется тем, кто на старости лет мнит себя “Ромео”. Кто позволяет манипулировать собой пучеглазой жабе!

 Еще раз прошу, Серж, опомнись, - она понизила голос, -Тебе плевать на меня? Ладно, возможно, я даже заслуживаю такого отношения... Но наш сын! Сын, о котором ты так долго мечтал!

 Ладно, Мановичи приберут к рукам твою собственность, все к тому идет, но эта собственность уже не только твоя, но и нашего Геры! Твоего наследника, Серж!

 Зарецкий слегка покраснел.

 - Довольно. Я ведь уже говорил тебе и неоднократно - не берись судить о том, что тебя не касается. Чего ты не понимаешь. Критикуй своих модернистов - импрессионистов, но не мои действия и поступки!

 Почему ты решила, что объединив свой банк с банком Мановича, я тем самым лишусь своей собственности? - спросил он уже мягче, - Что за бред?

 Анна покачала головой.

 - Финансовая империя Мановичей-Зарецких? Звучит, - опустившись в кресло, она положила ногу на ногу и, снова закурив, небрежно поинтересовалась, - Сколько ты выделишь мне при разводе? Или Цецилия нашептывает тебе, что я - высокомегная гойка, не достойна и ггоша, не то, что евго?

 И, по-твоему, к нашему сыну она станет относиться как к годному евгейчику? К этому гойчику - со стороны матери, во всяком случае?

 Зарецкий снова побагровел.

 - Ну, довольно. Довольно я наслушался твоего бреда. Тебе определенно необходима...

 - Я не собираюсь подсаживаться на транки! - выкрикнула Анна, - И не собираюсь откровенничать с шарлатанами, когда впервые почувствовала половое влечение к родному отцу! (примечание автора - если кто не понял, Анна намекает на популярную фрейдистскую теорию).

 Ты хочешь, чтобы я ушла? Ладно, уйду... только не одна, - добавила она спокойно, - Нерадивые тупые польки и наглые жидовки не будут заменять моему сыну родную мать.

 - Мать - психопатку, - невозмутимо поправил Зарецкий.

 Глаза Анны потемнели и сузились, впрочем, через секунду она расслабилась.

 - Посмотрим, - сказала она хладнокровно, - Поживем - увидим.

 

 * * *

 Глава 11. Где молодой герой нежданно-негаданно приобретает нового (и очень симпатичного) друга

 Не заслужить надежной славы

Покуда кровь не пролилась...

И как ни сладок мир подлунный...

 

 - Стоп, - сказал Орлов, выключая СД-проигрыватель, и обернулся к Кириллу, - Что, так и будем киснуть?

 Тот весьма кисло улыбнулся.

 - Есть предложения? Говорю сразу - пробовал, не помогает.

 - Да ты даже не знаешь, дурашка, что я тебе хочу предложить, - ласково сказал Орлов.

 Кирилл густо покраснел.

 - А за “дурашку”...

 Дмитрий шутливо воздел руки вверх.

 - Каюсь, каюсь! С языка сорвалось... Ты же знаешь, язык мой...

 - Враг твой, - усмехнулся Кирилл, - Давай ближе к делу. Есть конкретные предложения? Только умоляю, не знакомь меня больше с этими Машами-Дашами...

 Орлов сокрушенно вздохнул.

 - Между прочим, знаешь, как тебя назвала одна подруга? Гамлет хр... извини, это цитата.

 - Спасибо, - поблагодарил Кирилл, - Образованная девушка, сразу понятно. Знает, кто такой Гамлет. Кстати, а почему именно он?

 “Гюрза” кивнул.

 - Тот же вопрос и я ей задал. А она состроила улыбочку Моны Лизы - мол, сам догадайся. Кстати, чем эта Даша тебя не устроила? Весьма смазливенькая, из хорошей семьи, студентка...

 - Сердцу не прикажешь, - буркнул Кирилл и сделал пару глотков пива (на сей раз Орлову прислали из Астрахани восхитительной воблы, но что за вобла без пива?)

 - Ты об Ольге? - уныло поинтересовался “гюрза”.

 - Я... знаешь, о ком, - Кирилл вскинул на Орлова свои выразительные удлиненные глаза.

 - Ты спятил, - еще более тускло констатировал Орлов.

 - Она мне запретила звонить, - пробормотал Кирилл, словно и не слыша друга, - Почему?

 Дмитрий закатил свои (пожалуй, не менее выразительные) светло-карие глаза вверх, к потолку.

 Затем в упор посмотрел на Кирилла.

 - Надо что-то делать, дружище. Надо тебе из этой депрессии выкарабкиваться. И, между прочим, у меня есть предложение. Заманчивое.

 - Какое? - вяло поинтересовался Кирилл.

 - Я понимаю, ты занят “под завязку” - в первой половине дня учишься, во второй вкалываешь в своей автомастерской... Но хоть парочка-то выходных в неделю имеется?

 - Точнее, полтора, - усмехнулся Кирилл.

 - Ну, и это неплохо... Ты не забыл наш спорткомплекс?

 Кирилл с искренним удивлением посмотрел на Орлова.

 - Арендуемый “Фениксом”?

 - Именно, - тот энергично кивнул, и густые соломенные волосы снова до бровей закрыли его высокий лоб.

 - Но... - Кирилл на миг ощутил воодушевление, которое тут же сменилось разочарованием, - С какой стати Ручьёв разрешит мне его посещать - я же не сотрудник агентства...

 - Но был им, - мягко возразил Дмитрий, - И тебя помнят. Многие из наших, в том числе Кравченко. Он, к слову, мне эту идею и подкинул. Спросил - как, мол, Студент? Я ему, уж извини, правду - киснет, гложет депрессняк и прочее... Тогда он - закинь удочку. Может, снова захочет порезвиться на татами или в бассейне, или на тренажерах... Ты, кстати, не замечаешь, что начал сутулиться?

 - Серьезно? - Кирилл почувствовал, что снова краснеет. И даже ощутил досаду.

 - Серьезно, - кивнул Орлов, - Так что физическая встряска тебе необходима, можешь мне поверить.

 - А Ручьёв? - Кирилл довольно криво улыбнулся, - Он по-прежнему через день бывает в спорткомплексе? Представь, что произойдет, если мы столкнемся?

 - Ничего не произойдет, - скучающим тоном ответил Орлов, - Он тебя не заметит... или сделает вид, что не заметит. А вообще, я скажу ему, по каким дням и в какие часы ты будешь туда приходить.

 - Похоже все-таки на подвох, - задумчиво сказал Кирилл, - Нет?

 Орлов покачал головой.

 - Не нужно отовсюду ждать подвохов, Студент. Не все люди - дерьмо, да и те, кого ты считаешь дерьмом, не всегда такие, какими кажутся...

 - Ну, не знаю, - Кирилл неуверенно улыбнулся, - Вообще-то, было бы здорово...

 - Ну, так по рукам! - Орлов хлопнул ладонью о ладонь Кирилла и снова наполнил высокие бокалы из тонкого стекла пивом.

 - А не переборщим? - усомнился Кирилл.

 Дмитрий засмеялся.

 - Ты же не за рулем, Студент!

 Засидевшись в гостях у Орлова до темноты, Кирилл решил вернуться домой пешком - тем более, что ходьба занимала не более сорока минут - дабы развеять хмель.

 Группа подростков в подворотне при его появлении (то бишь, появлении высокого и не худого молодого мужчины) прыснула в разные стороны. “Наркотой баловались? - подумал Кирилл, - Косячки забивали?”

 Переступая через лужу (только что прошел дождь), он ненароком едва не наступил на кого-то маленького. Раздался жалобный скулеж. Кирилл присмотрелся, затем присел на корточки и, осторожно просунув ладонь под живот щенка, взял его на руки. Зверь мелко дрожал, но - удивительно - укусить Кирилла даже не пытался.

 Выйдя к освещенной части улицы, Кирилл осмотрел собаку. Правый бок щенка был поранен и кровоточил. Темные слезящиеся глаза с тоской смотрели на человека, словно говоря: “Я голоден, беспомощен, измучен...”

 - Вот черт, - пробормотал Кирилл и осторожно, пальцем провел по мягкой шерсти, казавшейся в свете уличных фонарей каштановой, - И что мне с тобой, бедолага, делать?

 В ответ бедолага робко лизнул его руку, тем самым решив свою участь.

 - Ой, какой хорошенький! - взвизгнула Ирина, но, присмотревшись к щенку, разочарованно протянула, - Ну и грязный... да похоже больной...Ты его на улице подобрал?

 - Нет, купил, - огрызнулся Кирилл, - В элитном клубе. Не видишь, какой породистый?

 - Чистокровный... двортерьер! - фыркнула сестрица.

 Мать, выйдя из кухни, молча наблюдала за разыгрываемой в прихожей сценой.

 Кирилл вскинул на нее глаза.

 “Можно? Разрешишь его взять?”

 Полина Вахтанговна лишь пожала плечами.

 “Ты давно взрослый. Сам решай”.

 - Идем, поможешь, - обратился Кирилл к сестре, - Рану ему нужно обработать.

 Ирина брезгливо поморщилась, однако повиновалась.

 - А завтра я его отвезу к ветеринару, - добавил Кирилл.

 - Вообще-то симпатичный, - задумчиво протянула сестрица, - Если его еще отмыть...

 При более ярком освещении шерсть щенка оказалась золотистой.

…-Чистокровный золотистый ретривер, - авторитетно заявил ветеринар и усмехнулся, поймав удивленный взгляд Кирилла, - А вы его приняли за дворняжку?

 - Но чистокровных не вышвыривают на улицу... - неуверенно возразил Кирилл.

 - Может, потерялся, - рассеянно отозвался ветеринар, - Щенок весьма упитанный... если его и вышвырнули на улицу, а может, он и сам сбежал, то лишь несколько дней назад. Вы сами обработали его рану?

 Кирилл немного смутился.

 - Как мог...

 - Неплохо, - одобрил ветеринар, - Почти профессионально.

 - Я сын медика, - сказал Кирилл и слегка улыбнулся.

… - Ищи, - вернувшись домой, он шмякнул на стол кипу газет с объявлениями.

 - Что искать? - Ирина вскинула на него удивленные глаза.

 - Объявление о пропаже щенка. Золотистого ретривера.

 Сестра округлила глаза.

 - Это такая порода?

 - Нет, сорт помидоров! - сострил Кирилл и сам взял в руки газету.

 Вопреки его тайной надежде, вскоре объявление о пропаже щенка породы золотистый ретривер отыскалось. Кирилл позвонил по указанному в объявлении номеру телефона и после того, как ответивший ему мужчина (его голос был зычным, как у армейского прапорщика) продиктовал адрес, поехал по этому адресу (правда, Темку, как он временно окрестил щенка, с собой не захватив).

 ...На звонок дверь распахнул мужик лет сорока пяти - в растянутой майке, старых спортивных штанах и шлепанцах. Лысину прикрывали редкие пряди пегих волос. Узкие плечи и тщедушную грудь компенсировало изрядное брюшко.

 Маленькие водянисто-голубые глаза уставились на Кирилла с явным подозрением.

 От мужика несло перегаром. В пальцах он держал дымящуюся сигарету.

 - Кто там, Толик? - раздался из комнаты определенно нетрезвый женский голос.

 - Хрен в пальто! - рявкнул Толик и весьма враждебно обратился к Кириллу, - Те чё надо, парень?

 Кирилл простодушно улыбнулся и продемонстрировал папку с несколькими бланками.

 - Социологический опрос. За кого из кандидатов в мэры вы собираетесь голосовать?

 - А пошел бы ты в...

 Собственно, иной реакции Кирилл и не ожидал.

 - Большое спасибо, - он улыбнулся еще шире и повернулся к лифту, услышав за спиной: “Ходят тут...придурки”, а затем - громкий хлопок дверью.

 ….Вернувшись домой, на вопрос сестры “Ну, как?” он ответил:

 - Ошибочка вышла, - и, взяв Темку на руки, тихонько погладил по золотистой волнистой шерстке, - Ты наш теперь, приятель.

 Тот в ответ пискляво гавкнул и снова лизнул руку нового хозяина.

 

 * * *

Глава 12. Где мы понимаем, что заблуждения нашей скромной героини могут иметь серьезные последствия...

- Я же тебе говорила, подруга - забудь сказки о Золушках, не про нас они... -Симакова выставила на прикроватный столик Леры банку маринованных персиков, выложила огромный кусок домашнего пирога и напоследок - пакет с мандаринами.

 Лера (она слегка с жесточайшей простудой на следующий же день после того, как Ручьёв отвез ее к матери) слабо улыбнулась - сочувствовать попавшим в неприятности подругам Симакова умела.

 - Не про нас... А кто говорил, что мы сами должны ковать свое счастье?

 Симакова протяжно вздохнула.

 - Но сук-то надо рубить по себе...

 - Ясно, - Лера разозлилась, - Я, значит, насколько плоха, что лишь самых завалященьких достойна? Не то, что Мурзина?

 Симакова усмехнулась.

 - Да наша “Мурзилка” твоему “Бонду” вообще не интересна - пустая банальная кукла, каких сейчас навалом...

Ему, конечно, интересно было влюбить в себя такую как ты - не слишком опытную, неискушенную...

 - Замолчи, - прошипела Валерия, - Не знаешь, так не говори.

 - Ха! - фыркнула Симакова, - Чего это я не знаю? Не знаю таких самовлюбленных эгоистов, как этот твой...

 - Заткнись! - крикнула Лера, и лишь после этого Симакова обиженно замолчала.

...Подобно всем слабохарактерным натурам, Валерия, увы, была очень склонна к самообману.

Сейчас ей уже казалось, что она сама виновата в том, что Ручьёв поступил с ней, по мнению Симаковой (не такому уж, впрочем, неверному) подло.

 Лера заново перебрала события последнего времени. Ручьёв был с ней холоден? Но, может, это как-то связано с проблемами в его бизнесе? (О котором Лера имела самое смутное представление).

 Он говорил ей о разнице в возрасте, о своем сложном характере, о каких-то темных пятнах в своем прошлом... но, возможно, он лишь хотел ее испытать?

 Или действительно сомневался, не совершит ли ошибки, взяв в жены женщину моложе себя на одиннадцать лет? (Лере эта разница в возрасте внезапно показалась весьма существенной).

...И зачем она решилась на крайний шаг, думая напугать Ручьёва?

 Он действительно испугался тогда - это было заметно по его лицу, глазам, голосу...

 Испугался... а когда убедился, что опасности нет, разозлился.

 И разве он не прав, по большому счету?

...А насчет загранпоездки? Он же не солгал - через три дня Лера позвонила в агентство, и секретарша Ручьёва, вальяжная блондинка, томно проворковала:

 - Шеф в деловой поездке. Хотите ему что-нибудь передать?

 - Нет, - промямлила Лера, - А когда он вернется?

 - Точной даты я вам назвать не могу, девушка, - довольно любезно ответила блондинка, - Когда решит проблемы, тогда и вернется...

 Лере, конечно же, было невдомек, что, положив трубку, Валентина, изобразив страдальческий вздох, немедленно соединилась с шефом.

 - Звонила та особа, о которой вы предупреждали, Сергей Александрович. Я сказала, что вы уже в отъезде.

 - И когда вернусь - неизвестно, - буркнул Ручьёв, подумав с досадой, что отвязаться от Леры, пожалуй, будет не так-то легко. - Если явится лично... ты знаешь, что сказать.

 Валентина насмешливо улыбнулась

 - Ну разумеется, шеф. Можете на меня положиться.

...Лера положила трубку и вздохнула. Ладно, если нужно дождаться Сергея - она дождется. В конце концов, такова участь женщины - ждать...

 Лера просто не могла поверить в то, что можно разом перечеркнуть все то хорошее, что было у них с Ручьёвым - романтические свидания, ужины при свечах, наконец, его предложение переехать к нему в коттедж.

 И хоть пылких признаний в любви Лера от него не слышала, разве не вел он себя, как влюбленный? Разве не преподносил ей подарков, разве не был предупредителен, галантен, нежен?

 Симакова, конечно, просто из зависти говорит о нем гнусности.

 Нет, Сергей не такой, совсем не такой!

...Возможно, у него просто черная полоса в жизни.

Возможно, он уже жалеет, что поступил с ней, Лерой, слишком жестоко.

 Возможно, только и ждет, когда она сама сделает шаг навстречу?

 - Нам нужно встряхнуться! - энергично заявила Симакова, - Клин вышибают клином. Наведем марафет и закатимся в какой-нибудь бар или ночной клуб... Мы ж с тобой в тираж еще не вышли, подруга!

 Лера кисло улыбнулась.

 Ей совсем не хотелось вышибать клин клином. Ей вовсе не хотелось искать замену Ручьёву, ибо, Валерия была в том убеждена, это было абсолютно нереально.

 ...Больше всего Леру удручало то, что и мать, и лучшая подруга вели себя так, словно все происходящее закономерно. Словно они только и ждали, когда Ручьёв ее бросит.

 - Подумай, подруга, - вкрадчиво нашептывала Симакова, - А если он сейчас вовсю крутит шашни с кем-нибудь вроде нашей Мурзилки, у которой ноги от ушей и все прочее?

 - Ты же сама говорила, что это слишком банально, - процедила Лера сквозь зубы.

 Симакова фыркнула.

 - Да, но как временное развлечение сгодится, разве нет?

 Лера отвела глаза. “Временное развлечение...” Неужели Сергей и ее считал подобным “развлечением”? Неужели не видел, не понимал, что она-то, Лера, любит его по-настоящему, и не столь важны для нее его деньги?

 Неужели все мужчины так слепы? И верность, преданность, искренняя любовь для них ничего не значат?

 ...Или Ручьёв так часто обжигался на подобных Мурзиной пустеньких, смазливых куклах, что уже не верит в настоящие чувства?..

...Лера начинала понемногу увязать в трясине самообмана. Стремление вернуть Ручьёва грозило превратиться для нее в навязчивую идею.

 

 * * *

 
Глава 13. Где наш молодой герой сталкивается с прошлым, которого не вернуть.


 Во время прогулки бестолковый Темка готов был увязаться за любым прохожим (учитывая то, что он был еще слишком мал, чтобы прогуливать его на поводке).

 На сей раз новоявленного питомца Кирилла заинтересовали стройные ножки в полусапожках на высоком и тонком каблуке.

 После того, как Темка нахально ткнулся в лодыжку обладательницы стройных ножек, та обернулась с возгласом “Ой!”, в котором было нечто, похожее на приятное удивление.

 Кирилл подхватил щенка на руки и выпрямился, чтобы извиниться...

...да так и замер.

 Лучистые серые глаза, пышные волосы цвета палой листвы... на щеках - нежный румянец.

 Ольга.

 Кажется, “Привет” они произнесли в унисон, после чего и Кирилл почувствовал, что готов покраснеть.

 Взгляд дивных серых глаз переместился на собаку, а на губах появилась легкая улыбка.

 - Твой? Ну и симпатяга... Кажется, золотистый рот... нет, ретривер, так?

 Кирилл тоже улыбнулся.

 - Ты, оказывается, разбираешься в породах собак лучше меня. Когда я подобрал его поздним вечером около помойки, то счел обычным двортерьером...

 - Ты нашел его на улице? - удивилась Ольга, - Породистого щенка? - и, протянув руку, со словами “Можно?”, тихонько погладила блестящую светло-каштановую шерсть. - А если он потерялся?

 - Скорее сбежал, - ответил Кирилл, - Я, разумеется, просмотрел объявления о пропажах собак после того, как ветеринар мне сказал то же, что и ты (Ольга слегка улыбнулась и снова слегка покраснела), но потом, увидев его хозяина, решил, что у меня ему будет лучше.

 - Очень милый, - сказала Ольга после того, как щенок лизнул руку и ей, - Чрезвычайно милый.

 Кирилл смотрел на нее - девушку, которую когда-то любил, которую хотел назвать своей женой, - и испытывал удовольствие по двум причинам. Во-первых, он обнаружил, что глядя на Ольгу, уже не испытывает прежнего волнения; а во-вторых, на нее просто чертовски приятно было смотреть, ибо вчерашняя прехорошенькая девчонка превратилась в прехорошенькую молодую женщину.

 Впрочем, на Ольгу всегда было приятно смотреть.

 - Ну, а ты как? - мягко спросила она.

 Кирилл пожал плечами.

 - Нормально. Учусь, подрабатываю... а в свободное время дрессирую, - он усмехнулся, взглядом указав на Темку, - Вот этого бандита. Пока, правда, без особого успеха.

 - Все впереди, - взгляд Ольги слегка затуманился - ее мечтательный взгляд, который когда-то необыкновенно его волновал.

 - Ну, а ты как? - в свою очередь поинтересовался Кирилл, - Как твой “Медведь” и твои карапузы?

 “Медведь” было прозвищем Верескова, гендиректора компании “Стройгигант”, за которого Ольга, - дочь руководителя трикотажного комбината, - полтора года назад вышла замуж.

 Для непосвященных это был брак по “голому” расчету - со стороны Ольги, во всяком случае.

 Кирилл был посвящен в отношения Ольги и Верескова (который был на два десятка лет старше ее). Они любили друг друга. По-настоящему.

 Он слишком хорошо знал Ольгу. Из “голого” расчета она не вышла бы замуж и за принца Монако.

 Впрочем, и горечь, и боль остались в прошлом. Да и не такой была Ольга, чтобы на нее можно было долго злиться или обижаться.

 - ”Медведь”... он весь в работе, - на сей раз улыбка Ольги показалась Кириллу чуточку напряженной, - А “гномы”... хулиганят, конечно. Особенно Алиска, - румянец на ее щеках снова чуточку сгустился, - В общем, задают моей маме жару, пока я пишу диплом...

 - А после защиты? - поинтересовался Кирилл, - В аспирантуру?

 - Да, наверное, - ответила Ольга несколько рассеянно и поежилась, - До чего холодная в этом году весна... - ее взгляд снова встретился с глазами Кирилла...

...и на сей раз он ощутил-таки смутное волнение.

 - Я иду к дядюшке. То есть, в его квартиру. Сам-то он в Финляндии сейчас, занят организацией своей выставки...

 Кирилл вспомнил русоволосого бородача-художника, однажды сделавшего ему неожиданное предложение - позировать.

 “У вас, юноша, поразительные глаза, глаза апостола... Неужели вам этого никогда не говорили?”

 Тогда Кирилл смущенно отшутился, но после Ольга передала ему слова своего дядюшки о том, что он, Кирилл, бестолочь... а почему, не уточнила.

 Впрочем, Кирилл и сам знал, что порой ведет себя бестолково.

 Но сейчас... сейчас ему ни к чему было растолковывать прозрачный намек Ольги.

 - А Темка? - лишь спросил он, - Может, он и милый, но весьма шкодливый...

 - Так отнеси его домой, - просто сказала Ольга.

...Дома у дядюшки (убежденного холостяка с замашками эпикурейца) нашлись и отличная чайная заварка, и баночка свежего клубничного варенья, сваренного Оксаной Игоревной, несостоявшейся тещей Кирилла...

 Правда, начали не с чаепития. Чаепитием, скорее, завершили.

 Был момент, когда Ольга не удержалась от порывистого:

 - Почему мы не вместе, Кир?

 Он лишь крепче ее обнял.

 - Сейчас же вместе... А как же Вересков? Тебе с ним плохо?

 - Хорошо. Была бы я последней дрянью, если б соврала, что плохо. Он очень добрый, он любит меня и “гномов”... -она вскинула на Кирилла погрустневшие глаза, - Ведь то, что случилось, это не измена? Только недолгий возврат в прошлое, верно, Кир?

 - Верно, - согласился Кирилл и подумал, что от подобного объяснения Верескову вряд ли стало бы легче.

 - Ты стал еще красивее, - тихо сказала Ольга, указательным пальцем обрисовав его четкий профиль, - То, что у тебя был роман с женой Зарецкого, правда?

 Кирилл отвел глаза.

 - Это имеет значение? После того еще многое случилось... К тому же она эмигрировала в Швейцарию.

 Ольга чуть отстранилась от него.

 - Ты меня больше не любишь, Кир.

 - Люблю, - возразил он и поцеловал Ольгу в волосы, - Иди ко мне. Вряд ли мы снова так “случайно” увидимся...

- И прошлое можно вернуть на пару часов, не больше, - добавила она с невеселым смешком.

 Он вспомнил, как однажды осенью, гуляя в городском парке, купил для Ольги целую связку наполненных гелием воздушных шаров, и они попеременно отпускали их в небо.

 А потом подумал, что Варе никто шаров не дарил, и ему стало грустно.

 Просто грустно.

...Впрочем, о своем необдуманном, скоропалительном и не слишком счастливом браке, а также о трагической гибели Вари Кирилл Ольге рассказывать не стал.

 А уж тем более - об Анне. И роли, которую Вересков сыграл, чтобы вызволить его, Кирилла, из крупных неприятностей.

 ...Они поболтали на нейтральные темы - об общих знакомых, об Орлове (который когда-то, определенно, был к Ольге неравнодушен), о ее верном “паже” - “Рыжике”, который уверенно шел к “красному” диплому, а заодно успел опубликовать сборник своих стихов.

 - Посвященных тебе, - усмешливо догадался Кирилл, и Ольга немедленно покраснела.

 - Ну... частично.

 Напоследок Ольга собственноручно вписала в блокнот Кирилла номер своего мобильника.

 - На случай, если понадобится помощь, - и, грустно улыбнувшись, добавила, - Хоть ты ведь не из тех, кто просит помощи... даже если нуждается в ней.

 - Не из тех, - согласился Кирилл и поцеловал Ольгу напоследок “по-братски” - в щеку. - Но все равно спасибо.

 Она как-то странно сморгнула, и Кирилл обреченно подумал - все же расплачется. После того, как он уйдет.

 Простившись с Ольгой, он отправился домой переодеться, чтобы ехать в спорткомплекс.

 - Ты сегодня явно не форме, Студент, - заметил Смоленцев после того, как Орлов на татами трижды положил Кирилла на обе лопатки.

 Кирилл вымученно улыбнулся.

 - Раз на раз не приходится...

 - Действительно, ты как будто не в себе, - негромко сказал Орлов, когда они вдвоем оказались в раздевалке, - Что, опять звонил... в нейтральную страну?

 Кирилл подумал - только воспоминаний об Анне ему сейчас не хватает.

 - Она запретила мне звонить, - сухо ответил он Дмитрию, - И не такой я идиот, чтобы не понять, почему.

...А почему, в самом деле?..

 

 * * *

 Глава 14. Где мы видим, что наш благородный герой утратил благородство не до конца и даже обретает надежду на счастье.


 Говорят, во время первой половины пути человек думает о том, что оставил;

...во время второй - о том, что его ожидает.

 Впереди Ручьёва ждала неизвестность, а мысли об оставленных в городе воодушевления отнюдь не вызывали.

 К примеру, навязчивость (скажем так - истеричная навязчивость) Леры. Любовь, преданность, верность? Бросьте, ребята. Они хороши лишь тогда, когда вы реально нуждаетесь в чьей-то (не абстрактной, а конкретной) преданности, верности и любви.

 А любовь (преданность, верность и проч.) Леры Ручьёву не нужны были абсолютно, ибо не нужна была сама Лера. Постепенно утрачивая к ней интерес по мере того, как пропадала новизна любовной интриги, Ручьёв, наконец, лишился его полностью, а Валерия, увы, не являлась той женщиной, что способна заново его возродить.

 Сейчас Ручьёв спрашивал себя только об одном - не давал ли Лере каких-то несбыточных обещаний, не подавал ли ложной надежды и прочее, прочее.

 Наконец, придя к выводу, что ничего подобного не делал, а Лера попросту относится к числу истеричек, долго не желающих мириться с очевидными фактами, Ручьёв перестал о ней думать.

 И вспомнил о Кравченке, которого теперь иначе как Иудой мысленно не называл.

 (“Ты уж извини, я без твоего ведома разрешил парнишке посещать спорткомплекс”).

 Поначалу Ручьёв не понял.

 “Какому парнишке?”

 “Студенту, - пояснил Кравченко невозмутимо. - Говорят, депрессия у него, так что не помешает встряхнуться”.

 Если б Ручьёв был лошадью, он от возмущения не только бы заржал, но и взвился на дыбы.

 “С какой стати? Сколько времени прошло со дня его увольнения из агентства? Разве он до сих пор наш сотрудник или хотя бы помощник? Ты забыл, сколько мы платим за аренду этого - одного из лучших в Городе, заметь - комплекса?”

 “А ты не забывай, кто косвенно виноват в гибели его девчонки, - буркнул Кравченко, - От тебя убудет, что ли, если мальчишка раз в неделю, по воскресеньям, станет несколько часов упражняться, к примеру, в борьбе?”

 “Увижу - придушу”, - прошипел Ручьёв, едва сдерживаясь, чтобы не придушить излишне доброго (добренького, точнее), излишне чадолюбивого компаньона.

 “А ты по воскресеньям не ходи в свой тренажерный зал, вот и все”, невозмутимо посоветовал Кравченко, и, чтобы не швырнуть в его грузную тушу массивной хрустальной пепельницей, Ручьёву пришлось приложить титаническое волевое усилие).

 Орлова он еще мог бы понять: как-никак, они со Студентом друзья, да вдобавок Орлов наверняка до сих пор чувствует вину за то, что Кирилла бросила красавица невеста (хотя Ручьёв считал, нет тут ничьей вины, кроме вины самой Ольги - трудно не предпочесть бедному студенту обаятельного гендиректора строительной компании).

 “Ну да ладно, - в конце концов решил Ручьёв, - И впрямь не убудет... Стоит ли голову над этим ломать?”

 А вот относительно ожидающего его впереди голову поломать стоило...

 Анне нужна его помощь, это очевидно. По крайней мере, она считает, что он может ей помочь.

 Но может ли? И чем? Ответы на эти вопросы можно получить, лишь выяснив, в чем заключается проблема (а этого Ручьёв, разумеется, не знал).

 Сплошной туман. Сплошная неопределенность.

 “Все так или иначе скоро выяснится”, наконец, философски решил он и задремал.

 Разбудила его стюардесса, любезно попросив пристегнуть ремень - самолет шел на посадку.

 * * *

 - Серж? - на сей раз голос Анны показался Ручьёву куда менее усталым.

 - Я же обещал, что мой следующий звонок будет из Берна, - сказал он.

 Анна слегка засмеялась.

 - Да. И я лишний раз убеждаюсь, что свои обещания ты держать умеешь...

 Встреча была назначена в кофейне, адрес которой Анна ему назвала на ненавистном ей немецком.

 Ручьёв явился за двадцать минут до назначенного времени, волнуясь, как мальчишка.

 Неожиданно его охватила абсолютно нехарактерная для него неуверенность - а что, если, увидев Анну, он испытает разочарование? В конце концов, они не виделись почти год - срок, более чем достаточный, чтобы...

 ...чтобы могло произойти все, что угодно.

 К примеру, после рождения ребенка она могла, подобно большинству женщин, растолстеть, измениться - отнюдь не в лучшую сторону...

 А даже если и не слишком изменилась, испытает ли он при виде нее прежнее волнение?

 “Но, может, это и к лучшему”, меланхолично подумал Ручьёв.

 Любовь - это всегда напряжение (и далеко не всегда приятное).

 Тогда как равнодушие - это душевный покой...

...или пустота.

 - Что это у тебя такой убитый вид, “Ржевский”? - услышал он позади себя чуть насмешливый голос и, обернувшись, увидел все ту же - умопомрачительно элегантную и изумительно стройную женщину. Женщину с лицом богини и ироничным прищуром ярко-синих, удлиненных глаз.

 Если Анна и изменилась, то отнюдь не в худшую сторону. Чуть больше изящества, больше европейского лоска...

 ...В следующий миг Ручьёв осознал, что и его чувства к ней ничуть не изменились. Правда, определенно ответить, хорошо это или нет, он бы не смог.

 При мысли о том, что Анна вызвала его в Берн с исключительно меркантильной целью, сердце его болезненно сжалось.

 Впрочем... “Какая разница? - подумал Ручьёв, откровенно ею любуясь, - Ну какая, к черту, разница?” Самым худшим было бы испытать разочарование, а этого не произошло. Следовательно, он прилетел в Берн не зря.

 Встав со стула, он молча взял ладони Анны в свои и ему показалось, что в ее взгляде отразилась часть испытываемого им волнения.

 - Прекрасно выглядишь, - совершенно искренне сказал Ручьёв.

 Анна иронично приподняла брови.

 - По-видимому, ты ожидал иного? Что я буду выглядеть ужасно?

 - Пощади, - взмолился он, - Иначе рухну перед тобой ниц, на глазах почтенных швейцарцев...

 Она фыркнула.

 - С чего ты решил, что почтенных? - и усевшись за столик, прибавила, - К слову, и ты недурно сохранился. Похоже, не так давно отдыхал в теплых краях?

 - Это была деловая поездка, - солгал Ручьёв, ощущая, что готов по-мальчишечьи покраснеть.

 - Я понимаю, - сказала Анна без тени улыбки, - У тебя все в порядке, и это замечательно.

 - Что означает, у тебя - не всё? - осторожно спросил Ручьёв.

 Она посмотрела на него пристально и немного задумчиво.

 - Нет, всё, - спокойно сказала Анна, - У меня не в порядке всё, - и определенно вымученно улыбнувшись, добавила, - Но я не хочу нагружать тебя своими проблемами. Может, я хотела, чтобы ты приехал, как раз для того, чтобы хоть ненадолго забыть обо всех проблемах.

 И несмотря на то, что ее слова являлись откровенной ложью, он проглотил эту ложь, не разжевывая.

 Как и всегда.

 ...В кофейне они пробыли недолго. Взяв такси, поехали в отель. От Ручьёва не ускользнуло, что Анна определенно находится в некотором напряжении, вот только чем оно было обусловлено?

 Оказавшись в номере, Анна, не снимая легкого пальто, подошла к окну, словно заинтересовавшись открывающейся с седьмого этажа панорамой города.

 Приблизившись сзади, Ручьёв тихонько обнял ее за плечи, втянул в себя знакомый (вызвавший очередной прилив волнения... и желания, что уж кривить душой?) запах ее волос. Но когда его губы уже были готовы коснуться ее шеи, он услышал негромкое:

 - Сначала я должна тебе обо всем рассказать, Серж. Но, - Анна обернулась, - Может, вообще не стоит ни о чем рассказывать... тогда продолжай.

 Разумеется, продолжать он уже не мог.

 Снова взяв Анну за обе руки, подвел ее к дивану, усадил, сам присел рядом вполоборота.

 - Рассказывай.

 Она отвела глаза и мягко высвободила свои тонкие пальцы из его ладоней.

 - Тебе известен такой термин - послеродовый синдром? Послеродовая депрессия? Так вот, не удивляйся, если в один прекрасный день узнаешь, что супруга банкира Зарецкого, находясь в депрессии, приняла снотворного несколько больше, чем полагается... и не проснулась.

 Ручьёв похолодел.

 Взгляд Анны был спокоен и серьезен.

 - Если это шутка, - подсевшим голосом сказал он, - То весьма дурного пошиба. Если же...

 Анна сухо усмехнулась.

 - Успокойся. В действительности у меня не депрессия. У меня просто паранойя. Извини, я закурю... ты не против?

 Отрицательно помотав головой, Ручьёв подал ей сумку, откуда Анна извлекла пачку своих излюбленных Vogue, и сам поднес к тонкой сигарете зажигалку.

 - Паранойя, которая дошла до того, что я сама для себя покупаю чай и кофе и сама их себе завариваю, - продолжила Анна. - А питаться предпочитаю не дома, а... словом, где придется. Присмотрела один уютный ресторанчик, но с некоторых пор туда регулярно является один крайне неприятный тип и непременно садится так, чтобы видеть меня... Словом... ну, чистая паранойя, “Ржевский”, - и она издала нервный смешок.

 - Давай-ка по порядку, - Ручьёв мягко отнял у нее сигарету и вновь сжал ее руки в своих. - До этого момента я считал тебя минимально подверженной депрессиям, паранойям и прочей дряни. Следовательно, у тебя имеются причины... обедать вне дома?

 Бога ради, только не говори, что тебя намерены отравить.

 - Нет, - Анна посмотрела на него прямо и твердо, - Лишь убрать. Убрать с пути, только и всего. Любым способом.

 Ручьёв выпустил ее руки и провел ладонью по взмокшему лбу.

 - Это как-то связано с предстоящим объединением банка твоего мужа с банком Мановича?

 Анна усмехнулась.

 - Вот видишь, тебе и объяснять, собственно, ничего не требуется...

 - Но это же абсурд! - вырвалось у Ручьёва, - Ты только что родила Зарецкому долгожданного наследника...

 - И тем самым выполнила свою функцию, - спокойно добавила Анна.

 - Но ребенок?..

 На сей раз ее усмешка показалась Ручьёву откровенно горькой.

 - Наследный принц, так ты выразился? Попал в самую точку. Мне его и на руках подержать не дают, Серж! - на скулах Анны вспыхнули пятна лихорадочного румянца, - У него профессиональная няня. Я его кормила грудью лишь десять дней - после этого мне заявили, что необходимости в этом никакой нет и... все, - она отвернулась, затем встала с дивана и со словами “Извини, я на секунду”, вышла в ванную.

 А Ручьёв достал уже свой “Данхилл” и тоже закурил.

 Что же происходит? Анна - психопатка? Ее слова - плод буйной фантазии?

 Но Анна всегда восхищала его тем, что казалась абсолютно трезвомыслящей, всегда реалистически, даже критически настроенной...

 Выходит, Зарецкий и впрямь затеял какую-то темную игру?

 Но затеял ее, определенно, не один.

...Из ванной комнаты Анна вернулась через десять минут, и никаких лихорадочных пятен румянца на ее скулах уже не было.

 - Извини, - сказала она мягко, вновь присаживаясь на диван и уже сама берясь за ладони Ручьёва, - Что-то меня занесло... если уж излагать факты, то они таковы - я подозреваю, что у Зарецкого связь с дочкой Мановича. Та, в свою очередь, имеет влияние на отца, и объединение их банков - фактически дело решенное.

 Но, по-видимому, Мановичи всерьез решили прибрать к рукам собственность Зарецкого, и я, таким образом, оказываюсь абсолютно лишней, - опять Ручьёва обжег ее прямой взгляд, - Что мне дают понять ежечасно, ежеминутно!

 У ребенка - няня, ребенку я не нужна... На всякого рода светских сборищах Зарецкий неизменно рядом с Цилей... К тому же мне ежедневно внушают, что у меня послеродовая депрессия, что мне необходима психиатрическая помощь... Зарецкий регулярно провоцирует конфликты, к месту и не к месту упоминает о тебе...

 ...Ты... тоже считаешь, что я... того?

 Ручьёв отрицательно покачал головой и попеременно поцеловал обе ее узких кисти.

 - На кону действительно стоит очень крупных куш, а ради большого куша люди, подобные твоему муженьку, не останавливаются ни перед чем.

 Анна плотно сжала губы... и опять вымученно улыбнулась.

 - Каков же выход?

 - Я, - просто ответил Ручьёв.

 Она немедленно покраснела.

 - Серж...

 - Тс-с... - он тихонько приложил палец к ее губам, - Если б мне было на тебя плевать, разве я прилетел бы сюда по первому твоему зову? Подумай. Подумай... хорошенько.

 Ее взгляд слегка затуманился.

 - Это после всех моих...

 Он опять отрицательно мотнул головой.

 - Что было, то прошло. И к черту то, что было.

 Бросай, наконец, своего старого иезуита, пока и впрямь не случилось чего-то действительно серьезного. Пока у тебя не случился нервный срыв, после которого они тебя, определенно... - он замолчал, уже жалея о сказанном.

 - Упекут в психушку, - тихо закончила за него Анна, - И лишат всех прав на ребенка. Ты это имел в виду?

 - Мне не совсем еще понятны мотивы Зарецкого, - медленно сказал Ручьёв, - Но, боюсь, все к тому идет, если тебе верить. А у меня нет оснований тебе не верить.

 Поэтому, - он легонько сжал руки Анны, - Бросай его ко всем чертям. Я вполне способен обеспечить тебе безбедную жизнь. Ты, возможно, считаешь меня мотом... но это не так. Я регулярно откладывал - на тот случай, если... скажем так, вынужденно отойду от дел. И эта сумма, в твердой валюте, находится там, куда шаловливые ручонки налоговиков не доберутся, надеюсь.

 Так что даже если при разводе Зарецкий не захочет делиться с тобой бесчестно нажитым, ты нуждаться не станешь.

 Анна слегка улыбнулась.

 Воодушевленный тем, что не встречает возражений, Ручьёв продолжил:

 - Конечно, на родине ты вряд ли захочешь жить - и я тебя прекрасно понимаю, - так мы уедем. Уедем в любой населенный пункт, который ты укажешь на карте, в любую страну, на любой материк... Хоть в Европу, хоть в Британию, хоть в Канаду... Америку, знаю, ты не любишь...

 - Терпеть не могу. Особенно примитивно-самодовольных американцев и их поп-культуру. И “Макдональдсы”, - усмехнулась Анна.

 - Ладно. Но ты... согласна? - спросил он с замиранием сердца (и немудрено, это ведь был далеко не первый раз, когда он предлагал любимой женщине остаться с ним по-настоящему. Бросить мужа и остаться с ним).

 - На такие вещи... такие предложения не отвечают сходу, - мягко сказала Анна, - К тому же, я не сказала о главном.

 - О чем? - он испытал одновременно и разочарование, и облегчение.

 Разочарование от того, что Анна не ответила “да”, и облегчение потому, что “нет” она тоже не говорила.

 - Зарецкий твердо заявил, что ребенок останется с ним. Что Геры он не отдаст.

 - Ясно, - Ручьёв отвел глаза. Пожалуй, самое время быть откровенным до конца. Хоть и тяжело, но... нужно. - Я тебе этого никогда не говорил, - в голосе появилась предательская хрипотца, - Из малодушия, что ли? Но... я могу, в моих силах дать тебе очень многое... только не ребенка.

 Я сам узнал об этом в двадцать семь, когда старшая дочь Мановича в качестве моей супруги заговорила о детях...

 - Но у Мановича нет внуков, - очень мягко сказала Анна, - Его старшая дочь замужем уже в третий раз, но детей у нее нет...

 Ручьёв невесело усмехнулся.

 - Да, я тоже, было понадеялся... но второй тест прошел совсем недавно, когда узнал, что ты собираешься преподнести супругу наследника.

 Результат тот же.

 Он замолчал.

 Анна тоже молчала.

 Ручьёв откашлялся.

 - Конечно, в наше время есть множество и обходных путей...

 - Что? Быть оплодотворенной анонимным донором с неизвестно какой - скорее всего, отвратительной - наследственностью? - с презрением сказала Анна, - Лучше уж...

 - Лучше что? - осторожно спросил Ручьёв.

 - Шантаж, - просто сказала Анна, - Ты ведь располагаешь кое-какими материалами? И если они попадут в нужные руки...

 Ручьёв с горечью усмехнулся, подошел к окну. Молча поманил Анну рукой.

 - Что? - спросила она разочарованно.

 - Просто подойди сюда, -попросил он, и, когда Анна к нему приблизилась, указал на молодого человека, стоящего рядом с темным “Шевроле” со скучающим видом.

 - И что? Чей-то шофер, только и... - недовольно начала Анна, но осеклась, столкнувшись взглядом с Ручьёвым.

 - Этот же молодчик крутился рядом с кофейней, - мягко сказал “Ржевский”, - Твоя паранойя не такая уж... паранойя.

 Сегодня же Зарецкий получит любопытные снимки и потребует от тебя отчета в своих действиях.

 Анна снова отошла к дивану и, сев на него, закрыла лицо ладонями.

 Ручьёв присел перед ней на корточки, очень нежно провел ладонями по узким ступням с высоким подъемом, тонким щиколоткам, округлым, красивым икрам... снял по одной изящные туфельки из мягкой кожи, отставил их в сторону.

 И вновь провел ладонями по длинным стройным ногам в чулках цвета загорелой кожи.

 - Ни о чем не беспокойся, пока у тебя есть я, - прошептал Ручьёв, - А я у тебя есть всегда... пока жив.

 Отняв ладони от лица, Анна слабо улыбнулась.

 - Я знаю, - так же тихо ответила она, - Знаю, “Ржевский”. Знаю, - и ее тонкие пальцы привычно зарылись в его густые русые волосы.

 

 * * *

 

 …- Везет же некоторым, - Жора поежился, в очередной раз посмотрел на часы, проверил, на месте ли фотоаппарат и в полной ли он готовности.

 Да. Одни с шикарными дамочками - супругами ВИП-персон, словно сошедшими с обложек модных журналов, - проводят сладкие часы в номерах “люкс”, тогда как такие, как он (в свое время из-за интриг подлых сослуживцев вышибленный из “органов”), вынуждены топтаться на улице ради пары снимков...

 Впрочем, благодаря этим снимкам (возможно) шикарная дамочка перестанет быть супругой ВИП-персоны.

 “Ну и что? - тоскливо подумал Жора, - Свято место пусто не бывает. Такие красотки тут же находят новых спонсоров...”

 И не успел он закончить свою мысль, как красотка, о которой он только что думал, а вместе с ней и ее мужественный (Жора счел - лишь с виду) загорелый мачо вышли из отеля.

 Жора сделал вид, что раскуривает сигарету, и несколько раз нажал на кнопку мини-фотоаппарата, замаскированного под зажигалку.

 Внезапно красотка и ее ухажер затеяли ссору. Оттуда, где стоял Жора, слов разобрать полностью было нельзя, но что-то похожее на “мерзавец” и “негодяй” до него донеслось.

 Затем дамочка даже влепила своему мачо пощечину. “Жаль, не успел, какой получился бы кадр!” - запоздало пожалел Жора. Тот, в свою очередь, попытался схватить ее за плечи, но она вырвалась и побежала прямиком к нему, Жоре, крича на чистейшем русском:

 - Бога ради, помогите! Этот подонок собирается меня обобрать!

 Жора уже собрался прикинуться ни бельмеса не понимающим по-русски, но красавица ухватила его за рукав.

 - Умоляю, полицию, немедленно...

 -Стой, дрянь! - рявкнул (тоже по-русски) ее спутник, и его свинцово-серые глаза впились в лицо Жоры, - А ты отойди, мудила, это наши разборки.

 “Ваши так ваши”, - собрался уже ответить Жора, но тут услышал характерное потрескивание.

 “Мать твою, электрошокер!” - пронеслось в мозгу, и, потеряв сознание, Жора снопом свалился на асфальт.

 - Я его не слишком сильно? - обеспокоенно спросила Анна.

 - Заслужил, - процедил Ручьёв сквозь зубы, - И как таких лохов берут в “топтуны”? Прикрой меня, любимая, встань сзади, пока я стану его обыскивать. А заинтересуется кто, ответь: плохо, мол, стало мальчику... от передозировки.

 Очень быстро он обнаружил и мини-фотоаппарат, и мини-рацию, и мини-диктофон.

 - Теперь идем, - он подхватил Анну под руку, - Не спеша и не оборачиваясь...

 - Все равно глупо, - устало сказала она, - По-твоему, у этого молодчика нет напарника?

 - Уже неважно, - рассеянно ответил Ручьёв, - Дело сделано. Твоя паранойя сослужила добрую службу - без электрошокера вырубить этого “кабана” было бы сложнее... точнее, хлопотнее.

 Она слегка улыбнулась.

Ручьёв поймал такси и назвал адрес. На ее вопросительный взгляд ответил:

 - Там проживает один мой бывший сослуживец и старый приятель, который мне кое-чем обязан. И там тебя не обнаружат до отбытия на родину.

 Анна отрицательно помотала головой.

 - Только не так, Серж. Не таким способом. Я должна переговорить с Зарецким... напоследок.

 ...Видишь ли, - продолжила она, когда такси по просьбе Ручьёва остановилось, и они пошли пешком по узкой, вымощенной булыжником улочке, - Я его не люблю... по крайней мере, так, как люблю тебя... но привычка, Серж, иной раз бывает сильнее любви. Двенадцать лет совместной жизни... их так просто не вычеркнешь. И разве он всегда вел себя со мной по-скотски? Напротив, иногда излишне снисходительно...

 - Последняя надежда? - Ручьёв все же не сумел удержаться от горечи и сарказма, - Знаешь, скольких приводило к краю это глупое нежелание расстаться с иллюзиями? - он остановился и взял Анну за плечи, - Пойми же, девочка, для таких как Зарецкий нет ничего важнее собственной выгоды! Сорвал куш - не останавливайся на этом, если есть возможность сорвать больший... аппетит, как известно, приходит во время еды...

 - Я понимаю, - Анна мягко отстранилась, - Понимаю, что с моей стороны жестоко просить тебя подождать еще чуток, но подожди, Серж. Пожалуйста.

 Никогда еще она не говорила с ним так нежно. Не смотрела так проникновенно.

 Ручьёв глубоко вздохнул и, взяв ее узкие кисти, поцеловал их попеременно. Сначала левую, затем правую.

 - Во всяком случае, он не получит материальных доказательств того, что ты встречалась с любовником, - произнес он с горькой усмешкой.

 Анна, привстав на цыпочки (ввиду его высокого роста), поцеловала его в уголок рта.

 - Мы увидимся, милый. Возможно, быстрее, чем ты думаешь.

...Конечно же эта синеокая ведьма не ошиблась.

 

 * * *

 Глава 15. Где скромную героиню (увы!) снова постигает несчастье.


  Лера согласилась-таки на предложение Симаковой “вышибить клин клином” после того, как решилась на крайнюю меру и, наплевав на женскую гордость, сама поехала в поселок Березки, где находился коттедж Ручьёва.

 У ворот ее встретил охранник - плечистый детина в камуфляже, с суровым лицом и (у Леры упало сердце) немецкой овчаркой на поводке.

 - Сергей Александрович в отъезде, - буркнул детина, - Когда вернется, неизвестно.

 - Подождите! - окликнула его Лера, когда он собрался развернуться и уйти за ворота, - А... его собака? Его алабай? Малыш? Где он?

 Детина пожал мощными плечами.

 - Это мне не известно. Может, в питомнике.

 - Как в питомнике? - ужаснулась Валерия. Чтобы Ручьёв, обожавший свою собаку, сдал ее в питомник? Немыслимо!

 - Ну этом... временном, - пробурчал парень, - Куда собак сдают, если хозяева уезжают надолго. Тут, во всяком случае, никакого алабая нет. Есть только, - он похлопал по загривку свою овчарку, - Джим. Но он не алабай.

 Сочтя на этом разговор законченным, он все-таки повернулся, чтобы удалиться в подсобное помещение для охраны, находящееся рядом с коттеджем, когда отчаявшаяся Лера окликнула его повторно.

 - Скажите мне честно, - взмолилась она, - Сергей... эмигрировал? Эмигрировал из страны?

 По лицу детины скользнула тень замешательства, затем он неприязненно изрек:

 - Узнавайте это у него самого, девушка, - и все-таки ушел со своим Джимом.

 Лера поплелась к автобусной остановке. Ей, безусловно, было невдомек, что после разговора с ней детина набрал номер, Лере неизвестный, и куда вежливее, чем разговаривал с ней, произнес:

 - Особа, по описанию похожая на ту, о которой вы предупреждали, шеф, только что была тут.

 - Ну и? - вяло спросил Ручьёв.

 - Я сказал, как вы и инструктировали, что вы в отъезде. Она спросила, где Малыш, я ответил - на передержке, в собачьем питомнике. Наконец, она предположила, не эмигрировали ли вы...

 Ручьёв издал протяжный вздох.

 - Ну, а ты?

 - Я не ответил ни “да”, ни “нет”.

 - Ладно, спасибо, - поблагодарил Ручьёв и, прервав связь, ненадолго задумался. Может, пора, наконец, перестать скрываться от этой маньячки? Снова откровенно поговорить с ней? Сказать напрямую, что все закончилось?

 А то, похоже, за спиной его же сотрудники начали похихикивать после того, как Лера дважды являлась в агентство, и Валентина дважды ей солгала (как лгала по телефону), что он в отъезде...

 “Если явится снова, скажу все прямо, - подумал Ручьёв мрачно, - Довольно малодушничать. Операции болезненны, но порой спасают жизнь”.

 И набрал номер Анны, однако, абонент оказался временно недоступен, как оказывался недоступен сразу после того, как он отбыл из Швейцарии. Черт, что это значит? Не случилось ли с ней дурного?

 … Если бы он был уверен, что Зарецкий станет с ним разговаривать, то определенно позвонил бы ему. Но увы. Ручьёв как раз был уверен в обратном.

 Он положил трубку и поймал себя на желании грызть ногти.

 “Если не дозвонюсь завтра, заново лечу в Берн”, решил он наконец.

 И если г-н Зарецкий откажется дать ему объяснения по телефону, ему придется сделать это лично.

 Видя беспокойство хозяина, Малыш тревожно застучал хвостом по полу. Ручьёв со вздохом потрепал его по загривку.

 - Ничего, дружище... надеюсь, прорвемся...

...Но вернемся к Валерии.

 Крайне удрученная, она приехала домой и, позвонив Симаковой, буркнула:

 - Ты хотела встряхнуться? Ну так давай...

 …- Держись естественней, - прошипела Симакова, когда они с Лерой вошли в бар, - Не дай Бог, примут за лохушек...

 - А кто мы? - вяло съязвила Валерия, заработав от подруги тычок в бок.

 ...Красивый блондин, удивительно похожий на сотрудника агентства “Феникс” Давидова (но не имеющий к Олегу абсолютно никакого отношения), бросил на девушек заинтересованный взгляд.

 Даже подсел к ним ближе, когда те устроились за стойкой. Угостил коктейлем.

 Лера, которую, увы, ни брюнеты, ни блондины... вообще никто, кроме Ручьёва, не интересовал, отнеслась к его заигрываниям абсолютно равнодушно. Симакова, однако, “сделала стойку”.

 “Очередная любовь на подходе”, иронично подумала Валерия.

 Блондин, представившись Андреем, предложил ехать к нему на хату - продолжить приятный вечер там.

 - Заодно и своему другу позвоню...чтоб не скучно было втроем, - и тут же, во исполнение обещания, набрал номер на мобильнике, - Саня? Я сейчас буду у себя... Снял, - покосился на девушек, - То есть, познакомился с симпатичными девчонками... Подъедешь? Ну жду, - и, ослепительно улыбнувшись, обратился к Лере, - Что приуныла, красотка? - подмигнул Симаковой и добавил, - Ваша подруга поразительно похожа на Джулию Робертс, не находите?

 Симакова кисло улыбнулась, но кивнула.

 Лера решительно не хотела ехать к кому-то там на хату, но Женька снова ее уломала - на сей раз не тычком под ребра, а умоляющим взглядом.

 - Слушай, не понравится - уедешь в любое время. Этот мальчик похож на маньяка? Да и сумеем мы за себя постоять, если что, - она похлопала по своей сумке, где находился газовый баллончик, - Как это будет выглядеть, если я поеду одна?

 И Лера, скрепя сердце, согласилась.

 Хата, то бишь квартира Андрея находилась в спальном микрорайоне, куда пришлось добираться на такси.

 “Уехать отсюда будет проблематично”, подумала Лера.

 В этот момент ее посетило мимолетное, но сильнейшее желание повернуть назад... однако, она себя осадила - не девчонка, чай, давно! И что за дурацкие мысли о маньяках? Красавчик Андрей отнюдь на него не походил...

 “А тот Павлик не походил на афериста, однако, им оказался...” - шепнул Лере внутренний голос.

 Воспоминание об аферисте в свою очередь повлекло за собой воспоминание о встрече с Ручьёвым, и Лера едва не расплакалась.

 Может, и стоит напиться до полной отключки, чтобы только не думать, не вспоминать, не изводить себя бесплодной надеждой?

 - Проходите, девчонки, - Андрей распахнул дверь квартиры, и едва Симакова с Лерой оказались в прихожей, а дверь за ними захлопнулась, раздался дружный вопль нескольких молодых глоток, а свет погас.

 Лера рванулась в направлении двери, но ее схватили сильные руки нового знакомого.

 - Ку-у-да? - услышала она над ухом горячий шепот, - Ты, симпатичная, останешься, а твоя подружка страхолюдина, так и быть, пусть бежит...

 Тут из комнаты вынырнул луч фонарика, и в этом луче Лера увидела Симакову, лихорадочно отпирающую дверные замки.

- Женя! - отчаянно крикнула Валерия, пытаясь вырваться из поистине железных тисков нового знакомого.

 Симакова обернулась, уже распахнув дверь.

 - Я вернусь, Лерка! Вернусь с милицией!

 - Ага, - глумливо сказал один из парней, поджидавших в комнате. -Мы и их отжарим за милую душу.

 Все снова дружно, громко и сыто захохотали.

 Леру втолкнули в комнату. Она не удержалась на ногах, плюхнулась на пол - точнее, мягкий, определенно дорогой ковер. Приподнялась на четвереньки.

 - Какая удобная поза! - восхитился один из подонков, - “Оприходуем” ее рачком?

 - Погоди, - Андрей присел перед Лерой на корточки (теперь в комнате зажегся цветной светильник), протянул ей на ладони капсулу и стакан с темно-янтарной жидкостью (виски или коньяком), - Прими-ка, красотка. Расслабишься и будет тебе хорошо...

 Лера с силой ударила его по руке и тут же получила ответный удар - по губам. Весьма ощутимый.

 - Глотай, сучка, - уже с угрозой в голосе повторил назвавшийся Андреем, - Все равно ведь заставим проглотить...

 И Лера проглотила. И даже отпила из стакана со спиртным.

 После чего все, происходящее с ней, воспринималось словно со стороны. Все виделось как сквозь цветную дымку...

 - Поплыла, дурында, - произнес чей-то голос. Ее раздевали - она не сопротивлялась. Ею ворочали, словно тряпичной куклой - ей было все равно. Ей приказывали - она повиновалась.

 Неожиданно Лера поняла, для кого все это делается - для Сергея! Он стоял в темном углу комнаты и, скрестив руки на груди, наблюдал за ней с легкой одобрительной усмешкой.

 - Я тебя люблю, Сережа, - обратилась Лера к галлюцинации, восторженно пялясь в пустой темный угол, - Как же я тебя люблю... - и вскоре отключилась окончательно.

...Очнулась от холода, на каком-то пустыре, вблизи новостроек. Встала, пошатнулась... Ощущение было таким, будто вчера, забавы ради, ее посадили на кол и лишь сейчас с него сняли.

 Отвращение, боль физическая и душевная... увы, Лере пришлось на себе испытать все, через что проходят зверски изнасилованные.

 Вдобавок, в своей сумочке, что валялась на земле рядом с ней, Лера не обнаружила бумажника. Как на шее - золотой цепочки с кулоном (подарка Ручьёва), а на левом запястье - часов-браслета.

 Лера медленно побрела к дороге. Сознание все еще окутывали остатки вчерашнего наркотического дурмана, но, может, это было к лучшему. Осознать со всей ясностью все, что произошло с ней прошлой ночью, было слишком страшно.

 ...Две подержанных иномарки промчались мимо. Невзрачный “жигуленок” темно-зеленого цвета остановился.

 - Мать твою, - пробормотал водитель - здоровяк с черными усами (по странному совпадению, это был старший брат Кирилла - Валерий), - Что с тобой, девушка?

 Лера бросила на него диковатый взгляд. Смирного-старшего посетило неудержимое желание газануть и уехать как можно скорее от этой странной девицы в грязном вечернем платье, с всклокоченными волосами да, вдобавок, изрядным фингалом под глазом.

 Остановила лишь какая-то врожденная порядочность (или доброта). Та, что не позволила и его младшему брату пройти мимо брошенного щенка.

 - Садись, - буркнул Валерий, - Чего ждешь?

 Девушка что-то пробормотала. Он кое-как разобрал, что ей нечем платить.

 - Садись, говорю! - повысил голос Смирнов, - До ментовки я тебя бесплатно довезу.

 - Нет! - девушка бросила на него полный ужаса взгляд, - Отвезите меня к маме! К маме! - разрыдалась.

 Валерий вздохнул. А в самом деле, стоит ли связываться с милицией? Ведь несложно догадаться, что сотворили с этой девицей... А потом его же, Смирнова, затаскают в свидетели. Надо ему это?

 Однозначно нет.

 Он осторожно тронул Леру за плечо.

 - Ну ладно, ладно... Адрес-то мамы назвать можешь? Надеюсь, она живет не в деревне Большие Лукошки?

 Лера очень слабо улыбнулась.

 - Нет, ближе. На Школьников, пятнадцать.

 Туда Смирнов и поехал.

...Мать, увидев Леру, схватилась за сердце.

 - Кто? Господи, кто это с тобой сотворил, дочка? Этот твой...Сережа?

 Лера пошатнулась и медленно, по стенке, сползла на пол. Она потеряла сознание.

 ...Мать, боявшаяся огласки случившегося куда сильнее дочери, организовала Лере липовый больничный, пока не зажили синяки и ссадины. И исправно подкармливала дочь транквилизаторами.

 Первым, что сделала Лера, явившись на работу, была сильнейшая оплеуха, которую она закатила подруге (впрочем, уже, конечно, бывшей) - Женька Симаковой.

 - Психопатка, - пробормотала Симакова, держась за горящую щеку.

 - Тварь, Иуда, дерьмо, - припечатала Лера громко и четко.

 

 * * *

 
Глава 16. Где причина молчания Анны становится понятной

  Вернувшись в особняк после встречи с Ручьёвым (эта встреча ее, признаться, воодушевила - приятно осознать в трудный жизненный период, что есть хоть один человек, на чье надежное плечо безоговорочно можно опереться), Анна сразу направилась в детскую.

 - Пожалуйста, оставь меня с маленьким наедине, - мягко обратилась она к Агнете. И добавила, горько улыбнувшись, - Не волнуйся, похищать его я не собираюсь.

 - Да, пани, - несколько растерянно ответила полька, удивленная таким непривычно вежливым обращением со стороны хозяйки.

 Похищать? Они с Ручьёвым обсудили и этот вопрос.

 “Конечно, я могу организовать и похищение, с помощью своих людей, это будет сравнительно несложно... Но, - “Ржевский” приобнял ее за плечи, - На чьей стороне закон, любимая? Правильно, на стороне тех, кто обладает большими деньгами и большим влиянием, нежели мы с тобой.

 Иными словами, на стороне господина Зарецкого. Следовательно, этим похищением мы себе обеспечим, - скрестил пальцы, изобразив тюремную решетку, - Только это”.

 Увы, ей пришлось с ним согласиться. Тут он был абсолютно прав.

Анна взяла ребенка на руки, и он немедленно разулыбался - маленький, теплый, ясноглазый... “И что, мы должны распрощаться? Другого выхода нет?”

 - Положи, пожалуйста, Геру в кроватку, - раздался со стороны двери детской негромкий, но с весьма жесткими интонациями голос.

 Анна обернулась. Зарецкий смотрел на нее холодно.

 - Нам нужно поговорить, - добавил он, и после того, как она опустила ребенка в его манеж и дала ему бутылочку с водой, пропустил жену вперед.

 - Все-таки ты не вняла моему предупреждению, - сказал Зарецкий почти с сожалением после того, как Анна опустилась на диван (сам он остался стоять посреди гостиной), - По-твоему, эта идиотская выходка, когда твой жиголо, изображая Бонда, отобрал у сотрудника сыскного бюро аппаратуру слежения, могла привести к тому, что мне ничего не скажут?

 Напротив, - вздохнул Зарецкий, - С меня еще потребовали возмещения морального и физического ущерба...

 Анна расхохоталась. Как ни пыталась сдержаться, однако, не смогла.

 Впрочем, подобный исход событий предвидел и Ручьёв.

 -Очень весело? - Зарецкий тоже кисло улыбнулся, - Ну, повеселись... в одиночестве, - и, непринужденно взяв с журнального столика мобильный телефон, положил его в карман брюк.

 Анна похолодела.

 - Ты... спятил?

 - Спятила ты, красавица моя, - мягко ответил Зарецкий, - Окончательно спятила... раз думаешь, что я так и продолжу оплачивать вашу телефонную воркотню, - он прошелся по комнате, - С этого момента выбирай, - его голос зазвучал очень жестко. - Либо жизнь по моим правилам, либо... не держу, - усмехнулся, - Но уйдешь ты отсюда с тем же приданым, с каким явилась. Малогабаритная квартирка на родине; халупа, где ты можешь предаваться воспоминаниям о своем цыганенке... вы ведь в той сараюшке друг друга, - презрительная усмешка, - Любили?

 К слову, замечу - любовь этого юного жиголо закончилась быстро - через пару месяцев после твоего отъезда он женился. А ты не знала? Ну, откуда ж тебе было знать...

 Анна лишь сильнее стиснула зубы.

 - Ну, и профессия у тебя неплохая, - задумчиво добавил супруг, - Хороший переводчик в любой стране не пропадет...

 Так что...извини, сочувствия я к тебе особого не испытываю. Со своей хваткой ты недолго станешь прозябать в одиночестве. Ты еще красива, относительно молода... и неглупа, когда совершаешь над собой усилие и заставляешь свои мозги работать.

 А с меня, - он развел руками, - С меня, извини, хватит. Право, устал. Устал ощущать себя не мужем, а скорее опекуном испорченной, вздорной особы, которая в свои тридцать все еще ведет себя как девчонка.

 - В двадцать девять, - мягко поправила Анна, - Ты ведь не любишь, когда тебя в твои сорок девять называют пятидесятилетним?

...Ну, а если я останусь и стану вести себя, наконец, как “послушная девочка”?

 Зарецкий снисходительно вздохнул.

 - Свежо предание, да верится с трудом. Долго все равно не выдержишь.

 Да и как твой “Бонд”? - ироничная усмешка, - Ведь беспокоиться начнет, если перестанешь ему звонить... чего доброго, глупостей решит наделать...

 - Это верно, - согласилась Анна, - Он уже готов... наделать. Правда, вещей довольно серьезных.

 Зарецкий слегка изменился в лице.

 - Снова села на излюбленного конька? Снова шантаж?

 - На сей раз - обещание, - холодно возразила Анна, - Заручился поддержкой Мановичей и считаешь себя неуязвимым?

 Боюсь, преждевременно, дорогой. Имеющиеся у Ручьёва материалы - попади они в нужные руки, - сумеют довести тебя до банкротства. И, может, тебе даже придется просить политического убежища... где-нибудь в Португалии, - она закурила и добавила небрежно, - Когда-то Ручьёв спас твою задницу... но разве тебе не известно, что тот, кто спас, может и утопить?

 - Довольно, - Зарецкий брезгливо поморщился, - Хочешь в ответ на мои условия выдвинуть свои? Валяй. Только о ребенке не вздумай заикаться.

 Ребенок будет со мной. Даже если Ручьёв и впрямь решится совершить глупость, на которую ты, к сожалению, способна его подтолкнуть.

 Итак, я слушаю тебя. Чего ты хочешь?

 - Я уйду от тебя, - медленно сказала Анна, - Более того, уеду, улечу на родину. К счастью, в свое время я не позволила тебе продать папино жилье...

 Но ты выплатишь мне разумную компенсацию, своего рода подъемные. Пока я не встану на ноги, не найду работу... и прочее.

 - Пятьдесят тысяч евро. Устроит? Наличными.

 - Если вернешь мой “Пежо”. На цацки - все, по крайней мере, - я не претендую, - Анна криво усмехнулась, - Пусть Циля потешится...

 - Ладно, будь по-твоему, - согласился Зарецкий без энтузиазма, - Но учти - не я тебя ко всему этому вынудил. Ты просто меня спровоцировала...

 - Кто кого спровоцировал - еще вопрос, - возразила Анна уже не холодным, а ледяным тоном, - И в том, что касается Егора...

 - Георгия, - недовольно поправил Зарецкий.

 - Геры, - усмехнулась она, - Так вот, ничто еще окончательно не решено. Не празднуй победы раньше времени, - она встала с дивана, - Увидимся за ужином... дорогой.

 На следующее утро она проснулась со страшной ломотой в теле и высокой температурой. Вызванный на дом врач констатировал - грипп.

 Ручьёв о ее болезни знать не мог, ибо г-н Зарецкий не вернул супруге мобильник. Впрочем, через неделю, почти выздоровев, Анна позвонила “сэру Ланселоту” сама и сказала, что возвращается на родину.

 Что, конечно же, в свою очередь воодушевило Ручьёва.

 

 * * *

2004 - февраль 2005

 КОНЕЦ