Белый лист или письмо Татьяны Глава вторая

Глава вторая

     Надтреснутый звон телефона успел бы перебудить всех соседей, если бы те не проснулись намного раньше. Профессор Денский с трудом выбрался из-под всклокоченного одеяла, пытаясь сообразить, где находится источник переполоха. Закрывая глаза от яркого зимнего солнца одной рукой, другой он нащупал на столике телефонную трубку, и поднес ее к уху.
     - Алло, - хрипло сказал он, размышляя, кто бы мог ему звонить.
     - Александр Григорьевич! – ворвался в его больную голову встревоженный голос. – Я вас не разбудила?
     «Уместный вопрос,» – мысленно проворчал Денский, отыскивая под диваном часы. Стрелки показывали без четверти двенадцать.
     - Нет, Маша, что вы, - бодро сказал он телефонной трубке.
     - Может быть, вы заболели? – продолжали беспокоиться на том конце провода.
     - Нет, нет, - ответил Денский, нащупывая ногами шлепки, которые накануне загнал неведомо куда. – Я заработался и не сразу услышал звонок телефона.
     - Ах, простите, - сокрушалась трубка. – Может быть, мне перезвонить попозже?
     «Хорошенькие дела, - подумал Денский. – Разбудить, растормошить и быстро в кусты!.. Не выйдет!»
     - Ничего страшного, - успокоил он трубку. – Я все равно уже заканчивал. Вы что-то хотели спросить?
     - Да… я подумала… Может быть, вы посмотрели уже мой автореферат?..
     Автореферат! Денский схватился бы за голову, если бы руки у него не были заняты. Он должен был встретиться с Машей, чтобы обсудить его. Как же он забыл? Сегодня, двадцать шестого января, в одиннадцать утра у него в кабинете на кафедре нормальной анатомии человека. Денский лихорадочно пролистал ежедневник.
     - Да. Так и отмечено: «11-00 – Маша, на кафедре».
     - Маша, вы меня слушаете? – спросил он трубку.
     - Да, - отозвалась та.
     - Вы сейчас на кафедре?
     - Да.
     - Я немного задержусь. Вы подождете меня?
     - Конечно, конечно! – обрадовалась трубка.
     - Я подъеду около часа. Ничего?..
     Что же еще ей оставалось сделать, как не согласиться? Она аспирантка. Он профессор. К тому же, она собирается защищать у него кандидатскую, а это само по себе накладывало некоторые обязательства. Но все-таки не стоило забывать об обязательствах своих. Даже если вчера был Татьянин день. Даже если накануне он хорошо повеселился.
     Воспоминания о прошедшем торжестве отозвались тупой болью в голове и настойчивым звоном в ушах. Что же он вчера делал? Так. Сначала выступил ректор. Потом был концерт. Хороший концерт. Может быть, все прошло и не совсем гладко: некоторые артисты уже начали отмечать Татьянин день. Но Денскому все понравилось. Ему вообще нравилось, когда выступали студенты. Возможно, оттого, что сам он, будучи студентом, всегда мечтал оказаться на сцене и немного завидовал тем, кому это удавалось. Вместо того, чтобы весело проводить студенческие дни, разменивая жизнь на звонкую монету беспечности, он корпел в душных недрах анатомички, совершенно искренне полагая, что, если он аккуратно выделит на препарате все веточки a. аxillaris [1], это станет удачным началом его карьеры на кафедре. Неизвестно, была ли та a. axillaris, действительно повинна в том, что он к тридцати восьми годам стал профессором кафедры нормальной анатомии человека, или же здесь скрывалась одна из тех странных и неразрешимых загадок судьбы, что любят морочить голову простым смертным… В любом случае Саша Денский, которому внутренне все время хотелось выкинуть что-нибудь несуразное, быстро примелькался на кафедре сначала как любознательный и трудолюбивый студент, затем – как удачливый аспирант, потом – как талантливый преподаватель… Его монографию о вариантах развития пищевода считали едва ли не последней инстанцией по этому вопросу. Его пособие для иностранных студентов по курсу нормальной анатомии выдавалось за образец идеального учебного материала. То есть, если студент будет знать все, что там написано, ему больше ничего не нужно будет делать, так как это пособие было настолько полным, что даже прочитать его не было никакой возможности, а уж запомнить – тем более.
     Одним словом, Денский был самым молодым и перспективным профессором кафедры. Сам академик Морин молился на него, полагая видеть его в будущем своим преемником на должности заведующего кафедрой. Аспиранты, а особенно, аспирантки одолевали его со всех сторон. Молодые преподаватели с достоинством перенимали его неподражаемую манеру чтения лекций, а маститые профессора, которые знали его еще студентом, были склонны смотреть на него с некоторой настороженностью, которая всегда отличает взаимоотношения двух поколений. И все слегка завидовали его удачливости, его нечеловеческой работоспособности, его иронии и развязно-артистичным манерам. Кафедральные дамы считали его эталоном мужской привлекательности. Студентки с замиранием сердца слушали, как он увлеченно рассказывает об особенностях топографии аппендикса, словно это был занимательнейший любовный роман. Чего еще желать человеку? Откуда было знать всем им, что внутри у Денского постоянно жило то самое «несуразное», которое он жестоко подавлял в себе, будучи еще Сашенькой, как любила называть его Машутка – его однокурсница, в которую он был когда-то влюблен. Она стала его первым и самым страшным разочарованием в жизни: устав от его неловких ухаживаний, она выскочила замуж за его приятеля. Откуда было знать всем этим серьезным профессорам и перспективным аспирантам, что внутри Александра Григорьевича продолжал жить тот самый Сашенька, боровшийся со своим «несуразным»?.. И как трудно было порой сдержать этого бесенка внутри!
    Так и вчера. Кажется, после концерта была дискотека и он, Денский, лихо отплясывал вместе с доцентом Недоровым среди разгоряченных студентов. От одной мысли об этом Денский застонал и сжал виски руками. Да… А потом… Кажется, он пытался за кем-то ухаживать. Причем в весьма «нечленораздельном» состоянии. Неужели за Машей? Не-ет… Это было бы слишком! К тому же, Маша, кажется, ушла сразу после концерта. А кто же тогда так противно хихикал в ответ на его развязные комплименты? Да, это была какая-то длинноногая девица в лаковой мини-юбке под крокодила, кажется, с «А»-потока. А может быть, с «Б». Нет. На «Б» он крокодиловых юбок не замечал… Ох! Да что же это с головой такое творится?! Неужели потом отмечали еще и на кафедре?!.
     Денский нечеловеческим усилием воли заставил себя встать и пройти в ванную. Из зеркала в прихожей на него с тоской посмотрело бледное создание с мутно-серым взглядом, который с трудом пробивался сквозь припухшие веки. Картина была настолько жалкая, что хотелось выть от безысходности.
     «Ну, герой», - мрачно подумал Денский, ласково посылая Машу и ее автореферат ко всем чертям.
     Холодный душ (Денский с удовольствием принял бы теплый, но горячую воду отключили по причине хронического ремонта неизвестно где и неизвестно чего) и крутой черный кофе несколько исправили положение, отчего стало действительно казаться, что профессор Денский проработал всю ночь, оставив себе для отдыха лишь несколько утренних часов.
     На кухне, где он отчаянно пытался растворить ложку “Nescafe gold” в холодной воде (в конце концов, ему пришлось отказаться от этой затеи и ждать, когда закипит чайник), откуда-то выплыла странная мысль: «Кофе, сгущенные сливки и водка». Выплыла и тут же скрылась туда, откуда она появилась, не оставив времени поразмыслить, где это «откуда-то» находится. Вскоре, однако, эта загадка разрешилась: встряхивая одеяло, Денский наткнулся на небольшой томик карманного размера, который застрял где-то между пододеяльником и Машиным авторефератом.
     Это был обычный лотковый детектив, которые везде продавались в огромном количестве. Как положено, на корешке была выведена выгнувшаяся черная кошка с задранным хвостом – бедняжка, наверное, испугалась собственного изображения. Под кошкой значилось имя автора, отпечатанное огромными золотыми буквами; его фамилия, изображенная еще более крупно, и мелкий черный шрифт, который оказался названием книги. Все вместе (не считая кошки, конечно) составляло: Апполлинарий Дурной, «Белый лист». Имя «Аполлинарий» так и было написано с двумя «п». Видимо, этому придавалось огромное, никому не ведомое значение, постичь которое мог только автор, сделав глубокомысленное выражение лица. Видимо, как раз о священных буквах «п» и размышлял господин Дурной, когда его запечатлевали на портрете, представленном на последней странице книги. Под портретом, как всегда, стояло банальное: «…мастер детективного жанра» – и таинственное: «сразу вошел как…». Причем было совершенно непонятно, куда он вошел, каким образом, вышел ли оттуда, или до сих пор пребывает там в качестве «как…».
     Детективы Денский не любил и по этой причине никогда не читал. Откуда взялась эта книжка, он не знал. Хуже того, загнутые страницы во всеуслышание заявляли, что он читал ее! Здесь явно было какое-то несоответствие, ведь он даже не помнил, о чем шла речь! Быстро просмотрев листы, отграниченные закладкой из чека, свидетельствовавшего о состоявшейся покупке детектива, и наткнувшись на: «…Зарубин…», «…женский труп…», «…Зайка, миленький…», «…буквы были красивые…» и «…белый лист бумаги…» – Денский все вспомнил. Он вспомнил, где купил этот детектив, как продавец – существо неопределенного пола и возраста – расхваливал «последний хит сезона» и, видимо, в честь этого содрал с него полтинник вместо двадцатки. Вспомнил он, что безропотно покорился откровенному грабежу, потому что ему, во что бы то ни стало, нужно было достать именно ЭТУ книгу. Почему? – Его поразило ее название – «Белый лист», которое как нельзя кстати перекликалось с тем, что беспокоило его целый день. Да, теперь он вспомнил, с чего все началось.
     Утром, выходя из дома, он захватил с собой всю корреспонденцию, чтобы разобрать ее на кафедре. Среди обычных писем ему на глаза попалось одно – без обратного адреса. Да и адрес Денского был написан как-то странно: округлыми буквами чертежного шрифта. По крайней мере, так он решил в тот момент. Он вскрыл его и не обнаружил внутри ничего, кроме чистого белого листа, сложенного вчетверо. Он подивился чьей-то глупой шутке, вложил лист обратно в конверт, выбросил его в корзину для бумаг и забыл про этот инцидент.
     Все, что случилось потом, было похоже на продолжение злой игры. Уборщица тетя Дуся зашла в его кабинет, чтобы вынести мусор. Обнаружив на полу рядом с корзиной для бумаг нераспечатанное, как ей показалось, письмо, она первым делом заохала, а потом развернула столь бурную поисковую деятельность, громко сокрушаясь по поводу неосторожности Александра Григорьевича, что десять минут спустя уже вручала ему злосчастное письмо. Сцена происходила при свидетелях и Денский почему-то посчитал глупым отказаться от письма. Поэтому он принял его с благодарной улыбкой и с недвусмысленным намерением потерять его при первом удобном случае. Случай вскоре представился и Денский с легким сердцем отправился в концертный зал, где проходили торжества, посвященные Татьяниному Дню.
     Ха-ха! Это было бы очень смешно, если бы не было так странно. Лаборант с кафедры микробиологии отыскал его и торжественно вручил ему «утерянный» документ. Денскому оставалось только смириться с этим и надеяться, что у себя дома он спокойно избавится от навязчивой бумажки. Самое неприятное в тот момент было то, что Денскому показалось, будто его мысли кто-то подслушивает и нарочито стремится сделать так, чтобы это письмо все время было у него перед глазами. Да и на дискотеке у него было такое чувство, словно за ним кто-то наблюдает из-за угловой колонны. Каждый раз, когда он пытался туда посмотреть, там никого не оказывалось. Но стоило ему отвернуться – он был готов поклясться в этом! – как оттуда выглядывали чьи-то жадные глаза.
     Возвращаясь домой, Денский случайно наткнулся на крохотный книжный магазинчик, который, по-видимому, просто забыли закрыть на ночь. Среди жутких, ярких и приторных названий карманных томиков одно – «Белый лист» – выделялось своей простотой и злободневностью. И теперь этот шедевр вместе с побудительной причиной его покупки лежал в темном кейсе Денского и вместе с ним, то есть, с Денским, перемещался по славному древнему граду, некогда названному Москвой.
     «Москва! Как много в этом звуке!.. – прочитал Денский в метро на устаревшем плакате времен 850-тилетия. – А почему, собственно, в звуке? – подумал он. – Разве Москва – это звук? Если рассматривать все с точки зрения фонетики, то это шесть звуков: четыре согласных и два гласных… То есть, Москва – это совокупность звуков, иначе говоря – это слово. С другой стороны, звук я могу ощутить. Точно так же я могу ощутить наличие города при помощи пяти доступных мне органов чувств. А слово? Могу ли я почувствовать – слово?..»


КОММЕНТАРИИ:
[1] a. axillaris - подмышечная артерия.


предыдущая глава: http://proza.ru/2025/02/04/1588

продолжение:  http://proza.ru/2025/02/06/1691