Любовь на кончиках пальцев

Как выглядит женщина его мечты, Виктор представлял прекрасно - точёная фигурка, маленький носик, прозрачно-белая кожа, и волосы, спадающие густыми, тяжёлыми локонами. А самое главное - губы. Они должны быть пухлыми, упругими и одновременно мягкими и нежными, словно спелый персик, чтобы по ним было так приятно провести пальцем, ощущая кожей их тепло и нежность, вбирая в себя каждый изгиб и каждую неровность... Почему пальцем? Потому что вот уже два года Виктор видел и чувствовал именно руками.
Тот взрыв в шахте Виктор не помнил. Он услышал только какой-то странный хлопок, и пол под его ногами вдруг перевернулся, и больно ударил его по голове. Удушливо пахнуло дымом и свет в его глазах погас. Навсегда.
Его откопали лишь через несколько часов. Ожоги, переломы, отравление угарным газом, и самое страшное - потеря зрения. Он выздоравливал долго, мучительно, каждый день проживая тысячу жизней. Переломы срослись, ожоги зажили, но вот зрение так и не вернулось - слишком сильно взрыв повредил глазные яблоки, и надежды снова увидеть солнце у Виктора не было.
А он лежал на койке у окна и ждал её - любимую девушку. Нежную. Тонкую. Воздушную. Он так любил поднять её на руки и кружить по комнате, держа крепко и бережно, как диковинную хрупкую статуэтку. Даже имя у неё было необычное - Эмма. И она так смешно произносила его, вытягивая первый гласный звук, а "м" говорила в слегка в нос, и всё вместе это получалось так восхитительно, что у Виктора перехватывало дыхание от восторга.
А потом он понял, что она не придёт. Больше никогда. И небо рухнуло для него на землю, больно ударив по затылку. Но Виктор ошибся. Эмма приходила. Целых два раза. Первый раз - когда он лежал замотанный в бинты, словно мумия и не мог даже пошевелиться, а второй - когда бинты уже сняли. И она молча стояла, прижав руки ко рту, чтобы из её красивых губ не вырвался вопль ужаса перед тем, что она увидела, и она убегала на цыпочках, тихо, чтобы Виктор её не услышал, чтобы снова жить тихо и спокойно в своём рафинированном мире, легко и спокойно, словно в банке со сладким и липким банановым смузи.
А у Виктора что-то сломалось внутри. Нет, он не кричал, не плакал. Просто словно заморозился внутри тем противным сырым ноябрьским холодом, который заползает внутрь сквозь незаметные щели в оконных рамах и выстуживает не только дом, но и саму душу.
Умываясь утром, он по прежнему поднимал глаза к зеркалу и силился разглядеть, что же там скрывается в окутавшей его чёрной, липкой темноте? Воображение привычно рисовало ему знакомые черты симпатичного черноволосого и кареглазого молодого человека.
Но Вселенная наверное, смилостивилась над ним, лишив зрения. Потому что в зеркале отражался не он, а существо больше похожее на героя фильмов ужасов - багрово-красное лицо, стянутое шрамами и лишённое бровей и ресниц, а кожа ещё и покрыта точками чёрной угольной пыли, намертво впечатанной туда взрывом. Довершали картину ещё и матово-белые глаза, похожие на варёные луковицы, смотрящие из-под изуродованных огнем век.
К жизни в темноте Виктор освоился вполне быстро. Сначала, первые два-три дня по привычке щёлкал выключателем, пытаясь зажечь свет. Натыкался на предметы, косяки, падал, запинаясь о пороги, но вставал и шёл дальше. Потом научился довольно быстро ходить из комнаты в комнату, слегка придерживаясь за стену.
Через месяц-другой отказался от услуг социального работника, справляясь с мультиваркой. И даже пол умудрялся мыть, вслепую натирая пол шваброй. Получалось то, что получалось. Ведь практически никто, кроме него, не входил в его квартиру.
Тогда же он приспособился ходить в магазин, считая шаги и ведя тростью по бордюру тротуара. Слишком свободным он был, и слишком гордым, чтобы принимать чью- то посторонюю помощь.
А в тот день он отправился за продуктами. Набрав необходимый пакет с помощью охранника магазина, он не торопясь двигался обратно. Внезапно он натолкнулся на чьё то плечо и отпрянул. Плечо было явно женское. - Куда ты прёшь, урод! - мелодичный девичий голосок совсем невязался с грубыми словами. - Совсем ослеп, что ли? - Простите, я вас не увидел! - Виктор пытался извиниться, но слова застревали у него в горле, а наружу рвался какой-то сдавленный непонятный сип, а багровую обожжённую кожу заливала краска стыда. К насмешкам девушек присоединились грубые слова стоящих рядом парней, которые принялись толкать растерявшегося Виктора, и вскоре повалили его на землю и принялись пинать ногами.
- Ах вы паразиты! - послышался громкий женский крик, послышалась странная возня, сопровождаемая хлопками и стало тихо.
Валентина возвращалась домой со смены, когда увидела, что стайка подвыпивших парней пинает кого-то на газоне, а размалёванные девицы снимают происходящее на телефон и громко смеются. Валентина бросилась в бой, щедро награждая и хулиганов, и девиц ударами своей видавшей лучшую жизнь дермантиновой сумки. А потом она присела на корточки перед пострадавшим и охнула - он был инвалидом.
А Виктор был поражён. Внезапно его окутала волна аромата - тёплого, мягкого, уютного. Так пахли его любимый яблочный пирог, и вязаный бабушкин плед, и плюшевый мишка, все вместе. Аромат дразнил ноздри, щекотал душу и заставлял слёзы струиться из глаз. И он шарил рукой по газону, стараясь отыскать свои тёмные очки, чтобы спрятать слёзы и никак не мог, потому что на них кто-то наступил в потасовке и раздавил на тысячу маленьких хрустких осколков.
Валентина между тем собрала рассыпавшиеся по газону продукты обратно в пакет и подала Виктору руку -  С вами всё в порядке? Встать можете?
Мужчина взялся за протянутую руку и чуть не вздрогнул: так не вязалась эта широкая шероховатая рука с твёрдыми мозолями и короткими, словно обрубленными ногтями с полным отсутстствием маникюра с умопомрачительным парфюмом, витавшим вокруг девушки.
Первым желанием Виктора было бросить эту шершавую ладошку, словно какое-то гадкое насекомое. Нет, у девушки не должно быть таких рук! У неё должны быть узкие ладони с тонкими, длинными пальцами и прозрачными ноготками, покрытыми  бледно-розовым лаком. Именно такие пальцы были у его матери.
О, его мать была истинной женщиной! Она носила длинные, шуршащие платья и даже по комнате ходила в туфлях на каблуке. А вечерами пела томным голосом романсы и аккомпанировала себе на блестящем чёрном пианино и читала с надрывом Есенина и Ахматову. Отец, простой шахтёр, её боготворил. А когда он умер от инфаркта, мать легла на диван, да больше и не встала, оставив Виктора круглым сиротой в двадцать лет.
Помощью Валентины Виктор всё же воспользовался, ноги и спина болели, да и по правде говоря не хотелось ему расставаться с тем ароматом, который витал вокруг обитательницы некрасивых рук.
Как они подружились? Да незаметно. Сначала Валентина отводила глаза от изуродованного лица Виктора, но взгляд снова и снова возвращался к нему с тем болезненным любопытством, с которым смотрят на раздавленную на дороге лягушку, или мёртвую крысу, кишащую беловатыми червячками, дети, не в силах сдержать тошнотные позывы, но возвращающиеся к ним снова и снова, будто бы притянутые неведомым магнитом.
Валентина не была девушкой мечты Виктора. Да и не может девушка-мечта работать на металлургическом заводе, точить на огромном визжащем станке тяжелые чушки, превращая их в совершенно необходимые в оборонной промышленности детали. Девушка должна трудиться бухгалтером, или библиотекарем, но уж точно не токарем. Девушка должна вышивать, или вязать салфетки, а не бежать по выходным в собачий приют, и не чистить собачьи клетки.
Но всё таки они подружились. Он не мог видеть её широкое веснушчатое лицо и вздёрнутый кверху нос, бесцветные синие глаза и тёмно-рыжие волосы, неидеальную фигуру и отекшие после тяжёлой смены ступни ног.
Виктор поражался её умению вести разговоры на различные темы, будь то теория происхождения видов или гипотезы происхождения вселенной. И его уже не смущали её натруженые руки, как не люди не замечают недостатков во внешности родных людей. И да, он просто наслаждался тем ароматом, который витал вокруг Валентины, превращая каждый её приход в чудесную сказку.
А однажды Виктор спросил её - А каким парфюмом ты пользуешься? Валентина смутилась и прошептала: - У меня аллергия... Я никогда не пользуюсь духами...
И вскоре они уже не могли друг без друга, как дождь и старая замшевшая крыша, как молодая трава и запах чисто промытого асфальта, как синее небо и летящий в его центре одинокий самолёт.
Он любил водить пальцем по её лицу, долго, часами, изучая каждый его миллиметр, останавливаясь на губах, жёстких, порой треснутых и совсем не похожих на персики, но тем не менее самых родных и любимых.
А она... она часами смотрела на его исковерканное багровое лицо, и видела симпатичного кареглазого и черноволосого парнишку с лукавой улыбкой и родинкой на щеке.
Ведь любовь - она не обязательно где-то в сердце. Иногда она живёт и на кончиках пальцев....


Рецензии
Что ни рассказ-то просто чудо. Очень нравится.

Анна Толстова 2   23.04.2025 16:09     Заявить о нарушении