Курсы успеха от Петровича

    Время здесь не текло — оно зависало, как пылинки в солнечном луче, подвешенное между реальностью и воображением. Город-призрак, город-воспоминание, который помнил больше, чем знали его жители. И в этой застывшей декорации — две точки опоры: Гоша и Танька, два якоря среди дрейфующей повседневности.
    Каждое утро город просыпался медленно, нехотя, разворачивая свои кварталы, как старую газету с полустертыми новостями. Провода между домами натягивались, словно струны памяти. Заборы, покосившиеся, но гордые, хранили истории десятилетий. А между ними — люди. Обычные. Невероятные. Петровичи, бабы Веры, случайные прохожие.
    И в этом мире, где время теряло линейность, где каждая минута могла стать целой эпохой, рождались истории. Нелепые, но глубокие и абсолютно правдивые. Как эта. Как жизнь.

    Гоша сидел на крыльце, обшарпанном до такой степени, что краска облупилась даже там, где, казалось, и облупляться было нечему. В руках у него была початая бутылка "Тархуна", а на душе — как всегда, необъяснимая смесь тоски и веселья.
    Танька, его постоянная спутница в приключениях и философских дебатах, прислонилась к стене подъезда, держа в руках старый, еще советский термос с заваркой. Солнце лениво светило, опираясь лучами на обшарпанное крыльцо, как будто оно тоже решило отдохнуть.
    — Ты слышал? — спросила она, хмыкнув. — Петрович курсы какие-то открывает. "Курсы успеха", не иначе.
    Гоша поднял бровь и сделал вид, что невероятно заинтересован.
    — Курсы успеха? У Петровича? Это где же он этот успех нашел, чтобы других учить?
    — Не знаю, — пожала плечами Танька. — Но обещает научить зарабатывать "без напряга". Представляешь? И все это у него прямо в подъезде.
    Гоша задумался. Петрович — человек в их доме знаковый. Легенда, живой артефакт. Когда-то он был главным сантехником на заводе, а теперь — хранитель подъездной мудрости. Его рассказы о том, как он якобы находил клады и чуть ли не стал бизнесменом в Москве, уже давно превратились в народный эпос.
    — Ну что, пойдем? — решительно сказала Танька. — Надо же проверить, что там за "успех" такой.

    К вечеру у подъезда собрался весь местный колорит. Петрович, одетый в тренировочные штаны с вытянутыми коленками и майку "Москва-80", с важным видом стоял у импровизированной трибуны — старого деревянного ящика из-под картошки.
— Господа и дамы! — начал он, хлопнув по ящику так, что тот скрипнул. — Сегодня я поделюсь с вами секретами успеха. Но сначала… кто скидывается на закуску?
    Толпа захихикала. Баба Вера, непререкаемый авторитет дома, смерила Петровича взглядом, способным разогнать облака, но ничего не сказала. Остальные же оживились: вон тот мужик с третьего этажа принес бутылку самогона, а тетка из пятой квартиры — соленые огурцы.
    Первое занятие началось с того, что все уселись прямо на лестничной площадке. Петрович разлил по стаканам, поднес свой к свету и торжественно провозгласил:
    — Первый закон успеха: никогда не жди от жизни подарков. Все, что есть, надо взять самому!
    Он залпом выпил, закусил огурцом, потом откинулся на старом стуле, который скрипел под ним, как летопись местных историй. Оставшаяся водка в стакане дрожала мелкой рябью, отражая его внутренние волнения.
    — Слушайте сюда, — начал он, — я вам такое расскажу про клад, что никто не поверит.
    История полилась медленно, как смола — густо, с паузами, с мельчайшими деталями. Гоша и Танька придвинулись ближе, чувствуя магнетизм простеньких баек Петровича.
    — Дело было лет двадцать назад, — голос становился глуше, интимнее. — Работал я тогда на кирпичном заводе. Простым рабочим. А напротив — жил старик Михеич, что вечно копался в земле возле своего дома. Все думали: садик-огородик. А я присмотрелся — нет, что-то другое.
    Петрович сделал значительную паузу, потянувшись за бутылкой.
    — Однажды ночью... — он понизил голос до шепота, — Михеич выкопал странный сундук. Металлический, не то военный, не то еще какой. И спрятал быстро-быстро, будто я не видел. А я видел! — он триумфально стукнул кулаком по столу.
    Танька переглянулась с Гошей. Байка была явно выдуманной, но слушать — до жути интересно.
    — Потом Михеич исчез. Насовсем. А сундук... — Петрович многозначительно замолчал. — Я знаю, где он.
    В подъезде повисла торжественная тишина. Даже скрип водопроводной трубы казался сейчас частью великой тайны.
    — Только никому ни слова, — прошептал Петрович, — а то пропаду.

    — Михеич то исчез, но сундук остался, — продолжил Петрович, наклонившись вперед. — Я точно знаю место. Возле старого завода, где яблоневый сад был. В земле, под третьей яблоней слева. Метрах в полутора глубины.
    — И что в сундуке? — спросил Гоша, теперь уже откровенно заинтригованный.
    — Никто не знает, — многозначительно ответил Петрович. — Михеич был скрытный. Работал в геологической экспедиции, много где побывал. То ли военные трофеи, то ли карта какая-то редкая, то ли документы старинные.
    — А ты сам-то открывал? — насторожилась Танька.
    — Не-а, — Петрович отрицательно мотнул головой. — Боюсь. Мало ли что. Вдруг проклятие какое.
    — Проклятие? — хором переспросили Гоша и Танька.
    — А кто его знает, — загадочно ухмыльнулся Петрович. — В экспедициях всякое бывает.
    — Михеич любил тайны, — продолжил Петрович. — Однажды рассказывал мне — незадолго до исчезновения — про экспедицию в горы. То ли Кавказ, то ли Алтай. Странные были у него глаза, когда говорил. Словно видел что-то такое, о чем никому нельзя рассказывать.
    Гоша придвинулся ближе. Танька затаила дыхание.
    — Перед самым исчезновением приходил ко мне. Привез старую карту, зачем-то разрезанную на части. "Сбереги", — сказал. И исчез. Через неделю. Как в воду канул.
    Петрович замолчал, словно прислушиваясь к чему-то невидимому. Старые стены подъезда с облупившейся краской казались теперь хранителями чужих секретов.
    — А сундук? — нетерпеливо спросила Танька.
    — А сундук пусть пока полежит, — усмехнулся Петрович. — Не время еще.

    Толпа ахнула. Кто-то даже зааплодировал. Петрович, явно вдохновленный, перешел ко второму закону успеха:
    — Второй закон — никогда не сдавайся! Хоть ты и не шаман, но интуиция — великая вещь. Вот как я однажды в Москву собирался ехать… — Думаете, я всегда здесь торчал? — он хитро прищурился. — В столицу рвался! Однажды познакомился с одним типом. При деньгах, при связях. Предложил мне аж целый бизнес-план.
    Он откинулся на стуле, который предательски скрипнул, выдавая возраст и усталость.
    — Лет десять назад это было. Подходит ко мне мужик в дорогом костюме на вокзале. "Петрович", — говорит. — "Слышал, ты мужик толковый". Я, естественно, насторожился. В нашем городке столичные штучки редкость.
    Мужик достал сигарету — дорогую, импортную. Зажигалка, небось, тоже была штучная. А я перед ним стою — в потертой куртке, с сумкой через плечо.
    — Предлагал мне стать представителем какой-то фирмы. То ли страховой, то ли посреднической. Документы показывал — красивые, ламинированные. Но я чую — недоброе. Слишком все гладко.
    Танька подперла щеку рукой, слушая. Гоша разливал водку — угощение.
    — Мог бы я, конечно, рвануть в Москву. Но чую — подстава. Интуиция, — Петрович постучал пальцем по виску. — В нашем деле главное — чутье.
    Слушатели замерли. В подъезде пахло застарелым табаком, дешевой водкой и затаенной жаждой невероятных историй.
    — А потом? — спросила Танька.
    — А потом… — Петрович хитро улыбнулся. — Потом была баба Вера.

    — Баба Вера, — повторил Петрович, — она тут вообще особая история.
    В подъезде повисла многозначительная тишина. Даже старые трубы, казалось, навострили слух.
    — Была она когда-то в молодости самой красивой девкой в нашем районе. И не просто красивой — умной. В институт собиралась поступать, документы готовила. А потом встретила Колю — мужика от завода. Он ее и... — Петрович хитро прищурился, — приземлил.
    Танька фыркнула. Гоша внимательно слушал, разглядывая потрескавшиеся стены подъезда.
    — Колька был мужик суровый. С характером. Работяга от и до. Выпивал, конечно, но чтоб семью обеспечить — всегда старался. А баба Вера? Она его любила. Несмотря ни на что.
    Водка в стакане заиграла янтарными бликами. Петрович говорил негромко, с интонацией старого сказочника.
    — Годы шли. Дети выросли, разъехались. А она — осталась. Хранительница подъездного мира. Каждый ступеньку и каждую трещину знает. И всех жильцов — как свои пять пальцев.
    — А сейчас-то что? — спросил Гоша.
    — А сейчас? — Петрович усмехнулся. — Теперь она наш местный страж порядка. Участкового даже за пояс заткнет.
    — Вот такая она, баба Вера, — Петрович сделал глоток водки. — Характер — как сталь. Помню, однажды...
    История полилась снова. Текуче и размашисто, как старая река, что помнит все изгибы местности.
    — Было это лет пять назад. Приезжают как-то риелторы. Модные, при галстуках. Говорят: "Мы тут хотим купить подъезд под какой-нибудь бизнес-центр". Народ испугался — кварталы наши старинные, каждый угол — история.
    Танька подперла щеку рукой. Гоша разлил водку по стаканам.
    — А баба Вера как вышла! — Петрович театрально развел руками. — В своем домашнем халате, тапках стоптанных. И как рявкнет: "Пошли вон, проходимцы!" Те аж попятились.
    В подъезде повисла торжественная тишина. Даже старые трубы, казалось, затаили дыхание.
    — С тех пор никто и не думает сюда совать нос, — удовлетворенно закончил Петрович. — Наш подъезд — крепость.

    — Так вот про успех, — Петрович перевел дыхание. — Успех, молодежь, он не в деньгах. Он в историях.
    Он откинулся на стуле, который помнил, наверное, еще советские пятилетки. Водка в стакане дрожала мелкой рябью — как те воспоминания, что никогда не стираются, но помнятся смутно.
    — Однажды был у меня шанс. Настоящий шанс рвануть из нашей дыры. Помните, я про москвича говорил? — Петрович хитро прищурился. — Так вот, он мне конверт сунул. С адресом и телефоном. "Звони, — говорит, — завтра решим все твои вопросы".
    Танька и Гоша замерли. В подъезде повисла торжественная тишина.
    — И что? — едва слышно спросила Танька.
    — А ничего, — Петрович усмехнулся. — Выбросил конверт. Потому что здесь — моя история. Мой город. Мой подъезд.
    Гоша, который раньше просто слушал, теперь стал задавать вопросы:
    — Петрович, а вот ты говоришь — свобода дороже. А если бы все-таки согласился? Что бы тогда было?
    Петрович задумался, почесал затылок и выдал:
    — Тогда бы не было этих курсов. А что важнее — успех или возможность делиться им с вами?
    Толпа дружно зааплодировала. Танька шепнула Гоше:
    — По-моему, он уже сам верит в свои сказки.
    — А разве это плохо? — ответил тот. — Может, эти сказки — это и есть его успех?

    — А вы знаете, — Петрович уже основательно захмелел, глаза блестели лихорадочным весельем, — про Байконур слышали? Так вот, было дело...
    Он с драматизмом сделал глоток водки.
    — Приезжают ко мне генералы. Форма при параде, при орденах. "Петрович, — говорят, — ты легендарный водопроводчик. Нам твои руки позарез нужны!"
    Танька и Гоша уже еле сдерживали смех.
    — Оказывается, у них на Байконуре с трубами совсем беда. Ракеты готовят, а трубы текут! Каждый третий запуск — авария. "Приезжай, — умоляют, — только ты спасешь космическую программу!"
    К этому моменту слушатели уже буквально валились со стула от хохота.
    — Предлагали квартиру в Москве, машину представительскую и орден "За трудовые заслуги". А я им: "Извините, господа генералы, мой город важнее вашего Байконура!"
    Хохот в подъезде стоял такой, что, казалось, дребезжали все стекла окрестных домов.

    Баба Вера, услышав шум, стукнула в стену: "Петрович, угомонись!"
    А он только отмахнулся: "Мои курсы успеха продолжаются!"
    — А потом случилось самое смешное, — Петрович сделал театральную паузу, — генералы не отступили!
    Он хлопнул ладонью по столу, заставив стаканы подпрыгнуть.
    — Присылают мне официальную бумагу. С печатями, с подписями. "Петрович, — написано, — мобилизуем тебя для спасения космической программы!"
    Танька согнулась пополам от смеха. Гоша вытирал слезы.
    — Я им телеграмму: "Некогда. Городские трубы важнее ракет!" А они — новую присылают. С грифом "Совершенно секретно". Дескать, это вопрос национальной безопасности.
    Петрович откинулся на стуле, триумфально сияя.
    — Представляете? Меня — водопроводчика из нашей дыры — спасателем космической программы зовут!
    В подъезде стоял оглушительный хохот. Даже баба Вера, услышав очередной взрыв смеха, не выдержала и крикнула:
    — Петрович, совсем обнаглел?!
    — Курсы успеха продолжаются! — прокричал он в ответ.
    — А потом, — Петрович наклонился к самому уху Таньки, — они мне личный вертолет прислали!
    — Врешь! — ахнула Танька.
    — Честное слово! — торжественно поднял руку Петрович. — Прямо под окнами приземлился. Пилот выходит, форма парадная: "Товарищ Петрович, срочно требуются ваши золотые руки!"
    Гоша уже просто лежал, содрогаясь от смеха. Стаканы подпрыгивали на столе, водка расплескивалась.
    — И что ты? — простонала Танька сквозь смех.
    — А я им: "Извините, господа. У меня сегодня в подъезде — курсы успеха!"
    Хохот разнесся по всему кварталу. Баба Вера стукнула в стену: "Петрович, совсем обнаглел!"
    — Курсы продолжаются! — прокричал он в ответ.

    Конец эпопеи наступил неожиданно. Через час, когда Петрович рассказывал о том, как его чуть не завербовали в "секретное общество", баба Вера вызвала полицию. Стражи порядка прибыли, посмотрели на толпу людей со стаканами и огурцами, на Петровича, который вещал с ящика, и, кажется, сами не знали, что делать.
    — Что тут происходит? — строго спросил один из них.
    Петрович торжественно поднял руку и сказал:
    — Это, товарищ начальник, культурно-просветительская работа. Я учу людей жизни.
    Полицейские переглянулись, пожали плечами и ушли, сказав только:
    — Смотрите, чтобы не шумели.
    После этого баба Вера долго ругалась, а Петрович на время притих. Но курсы продолжали обсуждать еще несколько месяцев. Люди пересказывали его истории, добавляя свои детали, и смеялись. Кто-то даже предложил увековечить подъезд Петровича мемориальной табличкой: "Здесь великий оратор вдохновлял народ на великие дела".
    Вечером, сидя на том же крыльце, Гоша сказал:
    — Знаешь, Танька, а ведь Петрович прав. Главное — не то, что у тебя есть, а то, чем ты можешь поделиться. Даже если это просто сказки.
    Танька улыбнулась:
    — Ну да. А если что, всегда можно вызвать полицию.
    Они рассмеялись. Солнце закатилось за горизонт, а город за окном медленно плыл в своей вязкой реальности, где каждая байка — почти правда, а каждая правда — уже готовая байка.