Гололёд

Два дня шёл густой крупный снег и столько его навалило, что дворники не успевали расчищать, а пешеходы не успевали протаптывать дорожки во дворах, ведущие от домов на улицу к остановке автобусов. На третий день к вечеру вдруг пошёл дождь. И это в Сибири в декабре! Дождь был не сильный, он слабо моросил и мелкой мокрой пылью опускался на меховые шапки и воротники, незаметно прибил снежный покров и превратил его в ледяную кашу. Ночью ударил мороз и превратил вчерашнее снежное месиво в труднопроходимые ледяные бугристые препятствия самой разнообразной формы и величины. Именно в этот день я выскочила из дома и собралась побыстрее рвануть к остановке. Я торопилась в кино, но увидев это ледяное безобразие, расстроилась: идти придётся медленно, так можно и опоздать. Я начала путь потихоньку, осторожно ступая по льду, но через несколько минут мои мысли уже унеслись куда-то далеко и я машинально увеличила скорость, забыв про опасность. И почти тут же была наказана. Я поскользнулась, замахала руками-ногами, пытаясь удержаться и не упасть и, слава богу, мне это удалось. Прошла несколько метров и услышала откуда-то справа женский голос: "Помогите!" Я повернула голову и увидела старика, стоящего на коленях, и женщину, которая пыталась его поднять. Я подошла к ним, мы с женщиной подхватили старика с двух сторон под руки и поставили на ноги. "Ну, теперь всё? Дальше Вы сами?" -спросила я женщину. "Да я не с ним. Просто шла, вижу - упал, подошла помочь встать",-ответила  женщина, отряхнула снег с подола пальто, и пошла дальше. Я стояла около старика и мне что-то мешало сразу уйти. Старик стоял, опустив руки, глядя прямо перед собой глазами младенчески размытого голубого цвета. Усы и круглая небольшая бородка были седыми и аккуратно подстриженными. Был он небольшого роста, худенький, одет в короткую старую цигейковую шубу, на голове шапка ушанка с завязанными под подбородком тесёмками, тоже цигейковая, но поновее, на ногах огромные валенки, доходящие почти до колен. А вот варежки были красивыми - самовязки из толстой шерсти с цветным орнаментом. Всё это я увидела сразу, окинув старика беглым взглядом, заметила даже, что валенки не были подшиты, значит в них особенно скользко.
Пока мы его поднимали и потом он не произнёс ни слова, лицо его не выражало никаких эмоций, его неподвижный взгляд уходил куда-то в пространство мимо меня. Долго стоять я не могла, я ведь торопилась в кино, поэтому, сдерживая откуда-то появившуюся лёгкую  досаду, сказала: "Вы сразу  хоть не идите, постойте, отдохните немного, прислонитесь к чему-нибудь", я оглянулась по сторонам:" Вон, хотя бы к столбику шлагбаума" и добавила: "И быстро не идите, надо идти мелкими шагами, не торопясь". Ни в позе, ни в лице старика ничего не изменилось. Слышал ли он меня? Я постояла ещё несколько секунд и двинулась к остановке, прошла вдоль длинного дома и прежде, чем повернуть за его угол, оглянулась. Старик стоял, прислонившись спиной с столбику шлагбаума и немного вытянув вперёд ноги в своих больших валенках. Значит слышал и понял всё, что я ему сказала. Это немного меня успокоило.

Возвращаясь к вечеру домой и проходя теми же дворами, которыми шла днём к остановке, я невольно оглянулась по сторонам, как будто надеясь увидеть старика на том же месте, где я его оставила, но его, конечно же, не было. Неожиданно для себя я почувствовала некоторое беспокойство, которое не оставляло меня весь вечер. Когда легла спать, беспокойство не прошло, а усилилось. Старик не выходил из головы. Что с ним? Дошёл ли он благополучно до дома? Стало подниматься раздражение против его родных: разве можно такого старого и беспомощного отпускать гулять одного в такоё гололёд? Но я тут же возражала сама себе: он мог уйти, никого не спросив и никому ничего не сказав. Я не могла уснуть и вела бесконечный диалог сама с собой, пытаясь разобраться, что же меня так беспокоит. Только ли за старика я переживала? Нет. Меня беспокоило чувство вины. Я пыталась отмахнуться от этого чувства. В конце концов, имею же я  право сходить в кино, когда хочу. Но этот довод мне самой казался неубедительным и ничто  не могло меня успокоить. На первый взгляд кажется, что всё нормально: не прошла мимо, помогла старику подняться, а на самом деле - бросила беспомощного старика на ледяном поле.
Навалилась бессонница. Я уже не могла понять: то ли я не сплю, потому что думаю о старике, то ли я думаю о старике, потому что не сплю. Что только не лезло в голову.
Почему мы не живём в соответствии со своими взглядами и правилами? Иногда просто лень или не хочется выпадать из привычной жизни, отказаться на какое-то время от комфорта, а то и страх душит: как бы чего плохого не вышло, как бы тебе не расстаться со своим покоем навсегда. Начинаешь чувствовать себя человеком в футляре. Понимаешь, что это гадко, но никак не можешь выкарабкаться из этого мерзкого футляра. Так и проживёшь в нём остаток жизни, в нём же помрёшь,  в нём и похоронят. Да ещё над  могилой  хорошие слова будут сказаны и слёзы прольются. Люди могут судить о нас по нашим словам и поступкам, но они же не знают, что ты передумал, пережил прежде, чем совершить или не совершить поступок.
Всё это крутилось в голове по много раз подряд. Я не могла переключиться на что-нибудь другое. Мысли будто буксовали, как буксует автомобиль на скользкой дороге.

Прошло две недели. Часто шёл снег, который прикрыл лёд и теперь лежал плотным утоптанным слоем. Проходя по привычному маршруту от дома к остановке, я снова увидела старика, который стоял на том же месте, где я его когда-то оставила. Он так же смотрел безучастно прямо перед собой, как будто никуда и не уходил. Как же мне стало легко: "Слава богу! Живой!".
Казалось бы, что всё в порядке, ничего страшного не случилось, но разве это так? Спать стала спокойнее, но бессонница не исчезла окончательно. По-прежнему время от времени невесёлые мысли крутились в голове до утра. Почему мы не замечаем, когда и как что-то ломается в нас и наша жизнь как будто раскалывается на "до" и "после" . Где та девочка, которая кидалась на помощь сразу, не раздумывая,  без просьб и подсказок, причём любому, даже попортившему ей немало крови. Важно было одно: человеку плохо, значит он заслуживает сострадания и помощи.
Почему сейчас  не так? Возраст? Усталость? Что ещё? Разве доброта и отзывчивость в человеке зависит от возраста или иных обстоятельств?
Как с такими мыслями жить? И ничего, живёшь, тащишь на плечах эту тяжесть. Но, если удаётся себя преодолеть и сделать то, что считаешь нужным и правильным, то прямо гора с плеч сваливается и оказывается, что твои страхи были такими глупо необоснованными.

Когда-то вела дневник, потом забросила и вот опять за него взялась. Почему я всё это пишу? Наболело и времени свободного стало больше. Умер Юрий Иванович. Это старика так зовут. Звали. Откуда я это знаю? От его внучки. Познакомилась с нею в поликлинике. Она привела деда и мы оказались в одной очереди. Хорошая девочка. Одна она у него была, хотя где-то недалеко от нашего города живёт его сын.
Помянули старика на девятый день, пришла домой и достала свой старый дневник. Мне теперь не надо варить старику супчик безжировой, готовить котлетки паровые, не надо бегать с внучкой по дворам, разыскивая старика, потихоньку ушедшего из дома. И, главное, не надо звонить его сыну и, изо всех сил старясь его не рассердить, просить хотя бы позвонить отцу и поздравить с днём рождения. И неправда, что старик никого не узнаёт и ему никто не нужен. Внучку любит, радуется ей, коротко отвечает на её вопросы, улыбается или хмурится, слушая её. А когда изредка позвонит его сын, он  долго после разговора не выпускает из рук телефон, гладит сухонькой ладошкой погасший экран и тихонько приговаривает: "Ванечка, мой Ванечка".