Белый лист или письмо Татьяны Глава третья

Глава третья


     - Что есть слово? – спросил Зайка, рассматривая на свет какую–то мутную жидкость.
     - Философское понятие, - недоуменно отозвался Зарубин, наблюдая за его неторопливыми действиями.
     - Ты оставь свою философию, - сказал тот, ставя стакан на тумбочку и поворачивая подбородок в сторону Зарубина (взгляд он забыл на стакане). - Все равно ты в ней ничего не понимаешь. Ты вслушайся в мой вопрос: «Что есть слово?»
     - Ну, что-нибудь, - сдался Зарубин, чувствуя бессмысленность этого разговора.
     Неужели Зайка попросил его прийти сюда только для того, чтобы порассуждать на отвлеченные темы? И это после того, как он, Зарубин, открыл ему свою самую жуткую на сегодняшний день проблему, и Зайка обещал с ней разобраться!..
     - Вот именно, - Зайка переместил взгляд со стакана на Зарубина, сидевшего на том же самом пятне диванной обивки, что и два дня назад.
     - Что, вот именно? – не понял тот.
     - Что слово – это что-нибудь, - пояснил Зайка.
     - И что из этого следует? – посмотрел на стакан Зарубин.
     - А я тебя спрашиваю, что из этого следует, - допытывался чего-то Зайковский. – Что значит, если слово – это что-нибудь?
     - Не знаю, - закосневшие мозговые извилины Зарубина категорически отказывались шевелиться. – Да и к чему все это?
     - А к тому, что я взялся тебе, дураку, помогать, а ты сам даже пальцем пошевелить не хочешь, - Зайка, кажется, обиделся. – Ну, скажи мне, когда люди говорят друг другу слова?
     - Ну… Когда есть, что сказать.
     - Гениально! А когда люди молчат?
     - Когда нечего сказать.
     - Логично, - хмыкнул Зайка. – А когда им нечего сказать?
     - Когда и так все ясно…
     Зайка вскочил, хлопнул Зарубина по плечу и довольно быстро закружил по комнате, что было одновременно и удивительно, учитывая его комплекцию, и небезопасно по той же причине.
     - Умница моя, - вернулся он к Зарубину после пары-тройки туров. – Да знаешь ли ты, что ты сейчас сделал?
     - Что? – судорожно сглотнул тот, думая, почему-то о самом страшном.
     - Да ты сейчас решил половину своей загадки!
     - Да? – недоверчиво переспросил Зарубин, не понимая, когда это он успел так отличиться.
     - Ты же сам сказал, что люди молчат, если все ясно без слов. Так?
     - Ну, почти так, - недоверчиво согласился Зарубин.
     - Не почти, а именно так, - несколько резко сказал Зайка и опять закружил по комнате, каким-то чудом не налетая на предметы, заполнявшие ее. – А если это так, то мы можем сказать…
     - Мы можем сказать… - повторил Зарубин.
     - Что? – резко остановился Зайка, и его указательный палец вытянулся по направлению к Зарубину.
     Тот с недоумением пожал плечами.
     - Мы можем сказать: если лист чист, значит, все настолько очевидно, что тратить время на слова было бы бес-смыс-лен-но! – он так и произнес по складам: «бес-смыс-лен-но» – с особым ударением на последний слог, чтобы подчеркнуть особую значимость этого «но». – Но! – продолжал Зайка. – Люди молчат и в том случае, когда не знают, что сказать. А это уже сложнее…
     - Но зачем же тогда писать, вернее, не писать, если не знаешь, что хочешь сказать? – обнаружил проблески разума Зарубин.
     - Правильно! – довольно ухмыльнулся Зайка. – Если бы не было того, о чем стоило бы писать, отпала бы необходимость в самом письме. Следовательно…
     - Нам и так все должно быть ясно! – выпалил Зарубин. – Но если автору этого идиотского послания и было что-то понятно, то мне, его адресату, не понятно ничего! И точка!
     - А ты погоди кипятиться, - примирительно сказал Зайка, - чай, не чайник. Ты подумай-ка вот над чем. О чем можно сказать, запечатав в конверте чистый лист? А?
     - Да о чем угодно!
     - А если подставить это под ту теорию, которую мы только что выдвинули?.. Сузить круг возможностей?
     - И как же?
     - Ну, если лист чист, значит, писать на нем не было необходимости. Значит, все уже было написано…
     - Но где?
     - Да на конверте же!
     Зарубину эта идея показалась настолько абсурдно-простой, что он мгновенно в нее поверил. Поверить-то он поверил, но только, где было написано таинственное послание, он так и не понял.
     Зайка с минуту наблюдал за ним, видимо, хорошо читая все его мысли, словно они были отпечатаны крупным шрифтом на лбу Зарубина. Насладившись вдоволь подобным зрелищем, он продолжил шествие к торжеству разума.
     - Вот в этом стакане, - он придвинул названный предмет к Зарубину, - сейчас находится тот самый лист бумаги, который довел тебя до истерики. Ребятки из лаборатории разобрали его буквально по молекулам, но не нашли даже лишнего атома ртути. Он чист. Теперь посмотрим на конверт, - Зайка оставил стакан в покое и взял в руки зеленую пластиковую папку. – Начнем с даты. Здесь обозначено: 1 декабря. Тебя это не удивляет?
     - А почему это должно меня удивлять? – спросил Зарубин, едва поспевая за резвой мыслью его собеседника.
     - Но штампа-то нет.
     - А при чем здесь штамп?
     - Дата-то стоит на штампе. А штампа нет.
     - А дата есть, - кажется, Зарубин начал что-то понимать, но в самый последний момент светлая мысль ловко выскользнула у него из-под носа. – Ну и что?
     - А то, что дата имеет значение, если ее поставили, – заключил Зайка. – Она несет какой-то смысл в том послании, которое заключает в себе конверт, иначе ее бы здесь не было.
     - И какой же это смысл?
     - Самый прямой: дата. Вернее, половина даты, - Зайка в упор посмотрел на Зарубина, надеясь, что тот поймет.
     - Но здесь же указана дата полностью! – возразил тот. – Почему половина?
     - Дата-то указана полностью, - согласился Зайка. – Но первое декабря – ее половина. Посмотри на марку.
     - Ну?
     - Что ты там видишь?
     - Конституцию.
     - У тебя не возникает никаких ассоциаций с декабрем и конституцией? А?
     Зарубин собрал на лбу несколько складок, что, видимо, означало напряженную работу мысли.
     - Двенадцатое декабря – день Конституции, - выдал он.
     - Блеск! – восхитился Зайка. – И что же это, по-твоему, может означать?
     - Дату.
     - Дату чего?
     - Дня Конституции.
     - А если бы это был не День Конституции?
     - Тогда  была бы другая дата.
     Зайковский мысленно подивился тупости приятеля, которого раньше не считал глупым. Приписав его нынешнее состояние нервному истощению, а не особенностям умственного потенциала, он продолжил.
     - Так, попробуем с другой стороны, - сказал он. – Тебе сообщили дату: 12 декабря. Спрашивается, зачем тебе могли сообщить дату? Не для того же вся эта кутерьма, чтобы ты не забыл, когда у нас День Конституции!
     - Может быть, в этот день должно что-то произойти?
     - Ты удивляешь меня своей сообразительностью, - сказал Зайка. – Что же такое может произойти 12 декабря, касающееся тебя лично?
     - Не знаю… Встретить, может, кого надо?
     - Горячо! Горячо! – Зайка почти заулыбался. – Допустим, это дата встречи. А как насчет места?
     Зарубин беспомощно посмотрел на него.
     - Да, это слишком сложно, - согласился Зайка. – Посмотри на собственный адрес.
     - Ну?
     - Читай!
     - Город Москва…
     - Да не то… Дальше!..
     - Улица Льва Толстого…
     - Стоп! Это тебе ни о чем не говорит?
     - Нет.
     - Читай еще раз.
     - Улица Льва Толстого.
     - А без «улица»?
     - Льва Толстого…
     - А в Именительном?
     - В чем?
     - Писателя как зовут?
     - Какого писателя?
     - Ну, в честь которого названа улица, где ты живешь?
     - Лев Толстой?
     - Да!
     - А он писателем был?
     Зайкино терпение готово было лопнуть.
     - Ах, ну, да, Лев Толстой! – спохватился Зарубин. – «Война и мир», Наташа Ростова…
     Зайкин взгляд смягчился.
     - И что? – продолжал недоумевать Зарубин. – Причем здесь Наташа Ростова… то есть… Лев Толстой?..
     - А при том, - заревел Зайка, что под памятником Льву Толстому тебе назначили встречу 12 декабря!
     - Откуда ты знаешь?
     - ... !
     Следует пощадить эстетов и тех малолетних детей, которые ненароком заглянут на эту страницу, и исключить десять последующих фраз из этого содержательного диалога. Но можете быть абсолютно уверены, что уважаемый господин Зарубин получил самый полный ответ на его вопрос. Не приходится сомневаться в том, что взаимопонимание между собеседниками было в конце концов восстановлено, и разговор вошел в прежнее русло. Любителям же живой русской речи советуем дождаться издания приложения к данному повествованию, где с точностью до последнего знака будут приведены все интересующие их элементы этого и некоторых других диалогов.
     - Итак, – продолжал Зайка, вновь обретя спокойствие, - мы знаем дату, знаем место предполагаемой встречи. Осталось выяснить время, но это совсем просто.
     - Да? – недоверчиво спросил Зарубин.
     - Обрати внимание, как написаны номера дома и квартиры.
     - Через дефис.
     - А если бы это было время, то как бы ты прочитал их?
     - Шестнадцать-тридцать.
     - Так вот! – торжествующе поднял Зайка указательный палец. – В половине пятого 12 декабря около памятника Льву Толстому тебя кто-то будет ждать!
     - Кто же? – заволновался Зарубин.
     - Откуда я знаю, - пожал плечами Зайка.
     - И почему меня?
     - Но письмо-то получил ты.
     - И что же мне делать? – в голосе Зарубина послышалось поистине собачье отчаяние.
     - Пойти туда и посмотреть, что будет, - спокойно сказал Зайковский, всем своим видом показывая, что аудиенция закончена.
     - Но… может быть… ты узнаешь, кто послал письмо? – последний вопль умирающей надежды.
     - Оставь мне конверт… - задумался Зайковский. – Я еще подумаю, но обещать ничего не могу. Понимаешь?
     Зарубин кивнул. Он чувствовал себя раздавленным какой-то неведомой силой. Он боялся, сам не зная чего. То ли Зайка плохо врал. То ли дело яйца выеденного не стоило. Но было что-то странное в его поведении, что Зарубин, хорошо его знавший, почувствовал даже не шестым, а каким-то десятым чувством.
     - Я пойду? – спросил он.
     - Погоди, - какая-то мысль явно не давала Зайке покоя. – Ты еще не сказал мне, что тебе удалось узнать о «Фэнтази».
     - Я уже предоставил отчет, - отмахнулся тот.
     - Может быть, ты знаешь что-то, о чем в отчете не напишешь, - продолжал допытываться Зайковский. – Может быть, у тебя есть  подозрения, необоснованные пока, но сильные. Чутье-то у тебя прямо-таки собачье на такие дела…
     Зарубин задумался.
- Знаешь, - сказал он. – Сейчас я уверен, что фрукты эти – туфта. Ширмочка. Симпатичная такая ширмочка, даже приносящая доход. Но Мазуфа этот доход никогда бы не устроил. Да и тратит он столько, что давно бы вылетел в трубу со своими бананами. У него два аппарата управления. Один – для фруктов. Другой – для себя. Фруктовый аппарат ничего не знает о другом. Это строжайше запрещено. Помнишь Светку? Она что-то знала. Она почему-то знала очень много. Я боялся, что и обо мне она знает. По крайней мере, пару раз она позволяла себе недвусмысленные намеки…
     - В чем они заключались? – опустил веки Зайка – разговор явно его очень интересовал.
     - Однажды она пришла ко мне с жалобой на одну из продавщиц. Жалоба была совершенно бессмысленной, а я был слишком занят, чтобы уделить должное внимание этой истеричке. В ответ она разозлилась и ласково так прошипела, что, стоит ей сказать одно словечко шефу о том, чем я занимаюсь, и меня превратят в решето.
     - Даже так? – интерес Зайки все возрастал. – Ну, а другое? Почему ты думаешь, что она много знала о неофициальном бизнесе?
     - Последнюю неделю она много пила. Пару раз я слышал, как она бормотала: «Сволочи, сволочи! Сами бабки лопатой гребут, а про меня хоть бы вспомнили!»
     - Тебе не кажется странным, что простая продавщица могла быть в чем-то замешана? – спросил Зайковский, открывая глаза: какая-то мысль отпечаталась в его необозримых мозгах.
     - Кажется, - вздохнул Зарубин. – Но я не могу понять… Это слишком сложно… Если бы она успела поговорить со мной…
     - Да?..
     - Да. Она хотела поговорить со мной, но не успела… - Зарубин вздохнул и посмотрел себе под ноги. – Не успела… А потом это письмо… Может, все связано?..
Зайковский промычал что-то неопределенное: его фабрика по производству мыслей заработала с удвоенной энергией. Мешать этому процессу было нежелательно, поэтому Зарубин засобирался тихо ускользнуть из Зайкиного логова, но тот, заметив приготовления к бегству, остановил его.
     - А ты не знаешь, на чем все-таки держится бизнес Мазуфа? – спросил он, когда тот уже подкрадывался к входной двери.
     - Наркотики, - ответил Зарубин. – Фрукты – самое удобное прикрытие в этом деле. И поставлено у него все, кажется, на широкую ногу.
     Зайка удовлетворенно промурлыкал что-то себе под нос.
     - Ты там поосторожнее с этим делом! – сказал он. – Если что почувствуешь – звони!
     - Ладно, - буркнул Зарубин и вышел.
     Звук захлопываемой двери послужил сигналом для длинноносого существа из квартиры напротив. На этот раз любопытство было настолько сильно, что существо показало не только свой сопящий нос, но и себя самоё. Это была маленькая шустренькая старушка с острыми мышиными глазками и беспокойными движениями.
     - А вы, видать, зачастили к Максим-Петровичу? – спросила она визгливым голосом. – Вы ему родственником будете?
     - Приятелем, - недружелюбно отозвался Зарубин, собираясь сбежать вниз по лестнице.
     - Ну, да! Ну, да! – вцепилась она в его рукав. – А чтой-то вашего приятеля не видать совсем? Уж не заболел ли?
     - Что вы, он здоров, как бык, - Зарубин попытался вырваться из ее коготков. – Он очень много работает.
     - Неужто работает? – усилила хватку старушка. – А вчерась, знаете, к нему милиция приходила! Да, ночью. И все в форме, и с дубинками! Звонили-звонили, стучали-стучали, а ему-то хоть бы хны! Он-то, видать, напилси вчерась и не слыхал ничего. А они как развернутся ко мне, да как начнут спрашивать, где, мол, Максим Петрович. А я-то почем знаю? Говорю, мол, дома. Не выходил! А они не верят дак еще и стращать начинают! Не скажешь, говорят, дверь выломаем, а с тебя штраф возьмем! А какой с меня, старой, штраф? Пенсию-то и ту не в срок платят!.. А я-то им и сказала все… А они-то…
     Зарубину удалось наконец освободиться, и он опрометью бросился вниз. Улица встретила его легким морозцем и пестрым небом.


предыдущая глава:  http://proza.ru/2025/02/05/1721

продолжение: http://proza.ru/2025/02/07/1947