Не чужой

 
      Есть в  моей биографии одна странная история.   Происшествие,  оставившее  в   детской  душе  долгий след  и светлую  боль.   Тогда  я,  десятилетний мальчишка, ощутил всю ответственность за себя, за то, что я есть на свете,  за  мать,  бабушку,  за незнакомых мне  людей. Тогда я поумнел,  понял, что жить на свете  -  счастье, и что быть счастливым  дано  не всем.

    История эта долгая.    Она   про вмешательство  совсем  непонятных  сил.    Из тех,  что видно у каждого  на роду  написаны. Она возникла неприметно,  необъяснимо и развивалась вместе со мной. Не знаю, вызовет ли она у  вас интерес. На самом деле, тут есть про что рассказать. Жизнь штука  долгая, сложная.   Годы как верстовые столбы, но лучше  всего помнишь начало пути, детство.
   Тормошу память. Как так. Тысячи раз проходил сквозь ворота, помню, они дощатые. огромные, серые от дождей. Но четко помню на них лишь щеколду, красивую кованую темную тяжелую ручку.  До нее маленькому было трудно дотянуться, висит высоко. Помнишь  еще, как  легко,  к огромному неудовольствию бабушки, выпрыгиваешь  через окно -  она тебя за стол зовет, а ты на улице! Выскочить  так –  привилегия детства.
     То, что случилось, для кого-то  все лишь маленький эпизод,  а для меня незабываемое событие.  Есть вещи,  которые вообще не подходят ни под какую классификацию. Не будешь же ты классифицировать  Солнце,  если ты не астроном,  а обычный человек.  А оно согревает всех своим живым  пламенем. Всех, все миллиарды лет, все миллиарды  людей. Даже где-то в Африке, в Америке, на Андаманских островах. Ты не думаешь об этом, а оно  с тобой со времени зарождения жизни на земле. Что оно было такое и  в далеком каменном  веке, оно  светило и древним шумерам, и финикийцам, и что перешло к нам?.. Это бескорыстие,  обращенное к любому существу,  к самой сути жизни. Оно всегда оказывается к месту. Сияло  над Древним Римом, Грецией, жив его свет и сейчас, -  бескорыстие, длиною  в каждую человеческую жизнь. Для всех на свете одно, это самое бескорыстие.  Оно составная часть природы , и иногда ярко проявляется в нас.  И мне это стало понятно,  вот о чем я раздумываю наедине с собою. глядя на обточенные рекой  камни. Есть к тому причина.

     Может, это покажется слишком просто,  может, рассуждение совсем не затронет вас.  Пройдет мимо вашей души. Не разубеждайте меня. Не всем дано быть философами. Оставайтесь при своем мнении.

    Мы все живем для своих близких, для родных.  Только ли? Мысль, которая у меня легко вызывает  слезы.  Это самое трудное чувство, быть благодарными за  бескорыстие.


   Было лето. В тот год, пятьдесят шестой, июль был жарким,  солнце палило, земля на горке за домом растрескалась, а трава на горе  стала сухой, желтой и колкой, как шуба  у ежика. Мимо нашего дома через горку шла тропинка, короткий путь на Уфимку, на бумажную фабрику,  второе по величине  предприятие в городе. Было  привычным делом, что мимо меня по тропке все время шли люди, из пригорода в центр и обратно. Город небольшой,  однако  у нас крупный металлургический завод, еще несколько  мелких предприятий,  впрочем,  это  мне   было неважно совсем.
   Мама работала на заводе,  в одном из вспомогательных цехов. Зарплата   невеликая. Бабушка старая, таких на работу не берут, опекает меня, мы перебиваемся с хлеба на воду. Нас трое в  семье: я, бабушка и мама, но работает только мать.  Иногда стакан молока,  иногда даже  буханка  белого хлеба,  сахар, полкило печенья из магазина.  Каждая копейка  на  учете. Какие-то медные две или три копейки, или блестящие как серебро, монетки покрупнее, до сих пор помню, как держал их в руке. Я уже  тогда знал им цену.

    Это был обычный день.  Двое , мужчина и женщина,  остановились возле дома. рассматривая  меня. Женщину  я узнал.  Она в больнице врачом работает. Я  вдруг услышал:
 –  Коля, сынок, вынеси воды попить. Жарко.
–  Откуда вы знаете, как меня зовут?
–  Соседка сказала.
   Я побежал  в дом, вынес ковш и алюминиевую  кружку.  Женщина внимательно их осмотрела, сказала мужчине: – Пей! – и заговорила со мной:
–  Как учишься?  В четвертый перешел?  Знаю я Клавдию Михайловну, твою учительницу.  Мы друзья, она много рассказывала нам о тебе. Меня Анна Владимировна зовут, а  это  Валентин Дмитрич.
 –  Клавдию Михайловну мы  любим.
–   Вот-вот, она хорошая учительница, много о вашем классе рассказывает.
    Валентин Дмитрич выпил полкружки, выплеснул остальное  на траву у дома. Не слишком, видно, хотел пить. А женщина вовсе пить не стала.  А я так и стоял с водой в ковше.
Разглядывал их. Незнакомые, красивые люди.
  Возвращая кружку, Анна Владимировна подала с ней бумажку, три рубля: –  Это, тебе, Коля, в кино сходишь.
 –  Нет-нет, что вы! –закричал я, - не надо!  Нет-нет!
 –  Ну что ты так! В кино-то ходишь?
 –  Я книжки  читаю. Я во взрослой библиотеке записан.
 – А что читаешь? –вступил  в разговор мужчина.
–  Майн Рида, Джека Лондона, Беляева.
 –   Приходи в гости. У нас дома много хороших книг. Я зам. директора на  бумажной фабрике. Приходи, я тебе фабрику покажу. Зови, Анна Владимировна, Колю в гости.
–  Спасибо, маму спрошу  и приду.
–  Тебе, где мы живем, покажут. На Уфимке все знают, где  живем. И мама твоя нас знает, отпустит. А лучше приходи с  мамой вдвоем.

   Я весь день находился под впечатлением  этого  разговора. Какие люди обо мне знают. Бабушка не  поняла ничего, А мама. как видно  расстроилась, узнав о происшествии:- Не пойду  я никуда. Ей, как понял я, это оказалось не по душе.
 –  Понравились они тебе?   Правильно, что ты деньги не взял. Я  сама тебе денег на кино дам. Не обеднеем.
 – - А Анна эта Владимировна тебе понравилась? Ишь чего придумали, ребенка к себе заманивать. Она к чему  подговаривается?
Что это значит, я не понимал. А мать заподозрила неладное.
-  Мам, они  меня с тобой вместе зовут. Люди хорошие.
-  Хорошие, да нам не ровня. О чем  беседу с ними вести? Они же интеллигенция.
-  Ну, и что, мама. Вырасту, я тоже  интеллигенция  буду. После школы в институт пойду.

     Я  стазу  не мог оценить  происшедшее. Спустя два дня они пришли к нам в гости. Это буквально ошарашило мать.  Мать вдруг  смутилась. Нечего  собрать на стол.
- Ничего не надо, Мария Васильевна. Мы  ненадолго. Коле подарок принесли.
      Мать пришла  с работы, уставшая, она была  в простом будничном платье, а гости шибко  нарядные. У таких каждый день праздник.
      Разговор, естественно,  сразу же зашел обо  мне.   Они отдали  маме большой сверток.   Та сказала: - Выйди, Коленька, в  сени,  переоденься. Сперва руки помой.
   
       В свертке были трусы, майка, рубашка, и для меня, как для взрослого, лежали длинные черные брюки, калашнины у них с  отворотами.   Впервые я   надел трусы. Все на мне теперь как у настоящего  мужика, рубашка с майкой, трусы, брюки.  Обходился же раньше  без всего этого.  Как с неба все свалилось.

  Гости смотрели на меня. Бабушка  ахнула:
- Господи, какой красавец вырос!
  Мама сказала: - Валентин Дмитрич, Анна Владимировна, спасибо вам. Будет получка, в  окончательный я с вами рассчитаюсь...
- Ну что ты, Марья Васильевна, мы ни копейки не  возьмем.   Клава, Клавдия Михайловна, надоумила нас  к вам  прийти.
- Валя, - обратилась она к мужу, - а мы сандалии Коле  не купили. Сандалии  и носки. Чтобы в кино ходить. Это в следующий раз.
- Мы с мужем решили, опеку над ним возьмем.  Пусть  он у нас  вроде свой будет.

   У мамы на глазах выступили слезы.  И  вдруг слезы выступили на глазах гостьи.
-  Знаете,  Марья Васильевна, родных, близких у нас нет, детей нет,  и сил нет терпеть одиночество. Так хочется, чтобы в стенах  детский голосок зазвучал.  Приходите с  Коленькой.
 
Как только гости ушли, заговорила  бабка:  – Откуда это они узнали, что ты без отца у нас растешь?
- Клавдия  Михайловна ей рассказала. Подружки они.
- Клавдия Михайловна твоя, как меня встретит, так тебя расхваливает. Бабы  маленьких мальчишек больше, чем девчонок, любят. Нахваливает. Вон Валерка тоже безотцовщина. Забиякой растет.
- Да не хвалит Клавдия Михайловна меня...
     Через день маме на работе передали носки, сандалии  и книжку «Голова профессора Доуэля». А мы неожиданно узнали,  что у Клавдии Михайловны нет детей. Одна, без мужа,   с родителями живет. Как это? Сколько же их, душ неприкаянных?

    Смогли новые друзья переломить мамино  сердце. Удалось ли маме целиком понять их?    Вроде стали они нам  ближе.  Со мной обо всем говорили, будто совсем свой я им.  Книжки  приносили прочитать  из своей библиотеки. У них два шкафа стояли полные книг.
   Бабушка и мама ни разу со мной умные  разговоры не вели. Говорили о дровах, об огороде.  Пересказывали местные новости,  Зачем  им книжки, они ведь не  учителя.
   Со мной же гости  больше всего о книжках говорили. Прежде всего сами читали, а потом меня спрашивали, что в них понравилось.  Когда  я  говорил, что скучная книга,  говорили, что и  такие надо читать. Не раз я получал книги в  подарок. Больше всего мне все-таки нравились сказки читать  и про путешествия.
      Они и в самом деле полюбили меня.  Их больше чем мать, интересовали мои проблемы, Спрашивали,  как ко мне относятся ребята.  Я  сказал, что никому не рассказываю, что бываю на Уфимке. Уфимка –  это другой мир. Но со здешними ребятами я познакомился, и  слухи обо мне поползли. Будто я сын Валентина Дмитриевича. Рассказал ему, он покраснел и обрадовался.
   – Ну, сын, так сын. Это наше  с тобой дело. Можешь нас папой  с мамой звать. Давно пора.
     Мы ходили втроем в кино. Слухи укрепились.
    Они решили поехать   летом на отдых, на юг и захотели взять меня с собой,  Это было уже в девятом классе, но я отказался, зачем им обуза.  Вернее, я перешел уже в десятый класс.  Помню, как с нетерпением  ждал их возвращения.  В тот же день прибежал к ним. Отец спросил:  –  Скучал?  Зря дома  остался, какие там  девчонки классные! –  а я  в ответ:  –  Надо будет,  здесь найду.
У нас с  отцом  появились  и такие разговоры.

***
     Они уже давно  просто приходили и оставляли вещи.   Свитер,  шапку, и просили, чтобы  в них приходил.  Говорили, что так я им ближе, что так я им больше  сын.  Я постепенно  становился таковым. Но планеты все же вращаются по своим орбитам. Мы с мамой  могли у них часто бывать. А я дал себе слово не рассказывать о семейных заботах.
   
     Даже мама забыла, что они интеллигенция.  А про меня люди стали говорить, что я начитанный интеллигентный парень.   Эта странная дружба длилась до тех пор, пока я не уехал из поселка учиться в город. Для меня  это было трудное время.
    Они не раз звали меня к себе, у них жить. Да, я  был  им  уже по всему приемный сын. Мог бы уйти в их семью. А я не мог.   Подкидыш я, что ни говори. Вот так  жил.
    Окончив институт, остался в городе,  скоро женился.   Жил в большом городе. К ним приезжал  не раз.  Заботливые они. Постарели, но все хотели помочь,  а это мучило меня. Вроде, кто я им? Даже не седьмая вода на киселе.  Вот так  родилась у меня мысль о солнце.  В каждой душе оно должно гореть.
    Я городской житель.    Двое детей у меня. Привозил не раз показать всем своих орлят.  Радость, счастье. Помню, как дети, старшему пять,  дочери три, у них с рук не слезали. У бабушки Анны слезы. Дед Валентин примчался из магазина с игрушками. Грузовая машина, кукла для дочери. А Анна Владимировна принялась кашу варить.
 
    Дышалось легко.
   - Ты, Коля, с нами всегда был. Помни о нас.

  Все годы не прерывалась  эта связь. Я дарил им себя... я любил их, как своих родных.