Дух уходящего лета

 ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1. Где благородный герой оказывается в полушаге от воплощения мечты в жизнь.

“Черт тебя дери, стерва, - сказал Ручьёв, - Ты даже худшая стерва, чем я предполагал. Выходит, джокер в этой колоде - я? Джокер, способный побить козырного туза, но пасующий перед валетом?

-Исключительно верно, - насмешливо согласилась Анна. - Только не перед валетом ты спасовал, а, как обычно, перед дамой”.

“Капкан для лисицы”

 

 

 



“Он ее спасает тем, что не оставляет ее”.

Зигмунд Фрейд, “Об особом типе выбора объекта у мужчины”









 

 Начало мая не осчастливило горожан теплой погодой, равно как и присущим весне буйством красок. На газонах только-только пробилась молодая травка, на клумбах только-только раскрыли свои бутоны первоцветы, на деревьях только-только развернулись крошечные листики.

 Накрапывал мелкий дождь, когда из здания аэровокзала вышла пассажирка, выгодно отличающаяся от прочих (на казенном языке, прибывающих) - очень стройная, высокая молодая женщина в элегантном костюме мышиного цвета. Холодную, совершенную красоту ее лица немного смягчало насмешливое выражение ярко-синих удлиненных глаз. Из багажа в руке ее была лишь небольшая сумка, которую, впрочем, тут же забрал встретивший пассажирку высокий русоволосый мужчина, чьи правильные, но немного резкие черты сглаживала мягкая улыбка, делающая мужчину (красивого от природы) очень обаятельным.

 Однако, целоваться (даже в щеку) они не стали. Мужчина только легонько сжал тонкие пальцы женщины и галантно распахнул перед ней дверцу легкового автомобиля марки “Фольксваген” цвета мокрого асфальта.

 В “Лагуне” (уже знакомом нам ресторане) народу, по обыкновению, было немного. Тем не менее, мужчина с женщиной устроились не в общем зале, а отдельной кабинке, отделенной от нескромных взглядов тяжелыми портьерами.

 - Ни к чему торопиться, Серж, - говорила женщина, делая пару глотков вина светло-золотистого оттенка, - Главное уже сделано, прочее - частности и вопрос времени.

 Я не хочу, чтобы обо мне болтали, будто я бросила мужа только лишь из желания остаться с … - она едва не произнесла “любовником”, но, как мы уже знаем, Ручьёв все же был для нее большим, нежели просто “бойфренд”, - С тобой.

 - Болтать все равно будут, - Ручьёв невесело усмехнулся, - На чужой роток не накинешь... чадру.

 Анна слегка покраснела.

 - Хорошо, есть и еще причина. Я хочу привыкнуть к своему нынешнему статусу. Когда не придется никому давать отчета в своих действиях... и соблюдать протокол. Бога ради, только не иронизируй насчет ударившего мне в голову воздуха свободы и прочего.

 Я умею ценить то, что у меня есть, - мягко улыбнувшись, она протянула руку и, в свою очередь, ласково сжала длинные пальцы Ручьёва.

 - Это обнадеживает, - он поцеловал ее узкую кисть, - Ну, а чем ты намерена заняться?

 - Генеральной уборкой, - Анна засмеялась. Похоже, легкий хмель уже ударил ей в голову, - Страшно представить, что там, в папиной квартире, делается...

 - А затем ремонтом, - Ручьёв тоже слегка улыбнулся.

 - Возможно, - ее взгляд заволокла легкая дымка, -Затем стану подыскивать себе работу... по специальности.

 - Без протекции хорошего места не найдешь, - заметил Ручьёв, - И не надейся. Впрочем... у красивой женщины имеется еще один путь найти выгодную работу, но ты им не воспользуешься, конечно.

 Анна слегка покраснела.

 - Более того, я сейчас влеплю тебе оплеуху за одно подобное предположение...

 Ручьёв снова поцеловал ей руку (не иначе, из боязни получить этой нежной ручкой отнюдь не нежную оплеуху).

 - Успокойся, любимая. Я могу посодействовать тебе в поисках работы... если ты всерьез намерена впрячься в это ярмо.

 - До тех пор, пока развод не будет оформлен, я не перееду к тебе, Серж, - сказала Анна спокойно, - Назови это глупостью, ханжеством... как угодно. Но... - снова мягкая улыбка, - Это же не означает, что мы не станем видеться... и прочее.

 - Ты чертовски меня обнадежила, - иронично заметил Ручьёв, - Особенно, если учесть, что другого-то выхода у меня, собственно, и нет...

 - Злой ты, Серж, - печально заметила Анна, - Ну хочешь, после обеда поедем к тебе в коттедж?

 Ручьёв отчего-то немного закашлялся, деликатно прикрывая рот салфеткой.

 - В квартиру, - наконец, немного сдавленно сказал он, - В коттедже я затеял небольшой ремонт... как раз к твоему приезду.

 - Мило, - заметила Анна, - А как же Малыш? Тесновато такому “теленку” в городской квартире...

 - В тесноте, да не в обиде, - усмехнулся Ручьёв, - Только не говори, что ты соскучилась по моей псине больше, чем по мне.

 - Не больше, но соскучилась, - Анна мило улыбнулась, - Ты же знаешь, большие лохматые зверюги - моя слабость. Может, я тоже заведу щеночка... такого маленького, хорошенького...

 - Карликового пуделя, - подсказал Ручьёв с усмешкой.

 - Нет, - Анна поморщилась, - Карманные собачки это пошло. Я же сказала - люблю больших или хотя бы средних...

 ...вроде, - она прищелкнула пальцами, - Вспомнила - ретривер, вот как называется эта порода, - ее взгляд снова стал мечтательным, - Золотистый ретривер, звучит? Одна из самых красивых пород, вдобавок умницы...

 - Чем бы дитя ни тешилось, - вздохнул Ручьёв.

 

 * * *

Глава 2. Где разные герои по-разному улаживают разные проблемы.

- Ну что ты наделал, бродяга? - простонал Кирилл, обращаясь... ну, к кому он еще мог обращаться, как не к золотистому ретриверу Темке, который, благодаря, безусловно, своей сообразительности, устроил на кухне настоящий бедлам, но добрался-таки до кастрюльки с фаршем, из которого его мать при активном участии его младшей сестрицы должна была приготовить начинку для чебуреков.

 Конечно, сейчас на чебуреках смело можно было ставить крест.

 - Ты... просто хулиган. Ты бродячий хулиган. Знай я, что ты такой хулиган... -Кирилл тяжело вздохнул.

 Темка, виновато поскуливая, не сводил с хозяина жалостливого взгляда и постукивал хвостом по полу.

- Останешься сегодня без ужина, - буркнул Кирилл, - Обжора...

 Темка гавкнул, тем самым выражая полное согласие со справедливым наказанием.

 - И иди в мою комнату! - приказал Кирилл, - Иди и сиди там, как мышь! Слышишь, бандит?

 Темка снова тявкнул, давая понять, что не только все слышал, но и все понял, и ушел в комнату хозяина.

 А Кирилл, в очередной раз издав страдальческий вздох, принялся за наведение порядка в кухне.

 После чего следовало бежать в магазин, дабы купить там уже готовый фарш.

 “Или свежее мясо? - подумал Кирилл, - А, дождавшись Ирки, вместе с ней приготовить фарш?”

 Как же, дождешься ее... Мать все равно придет быстрее. И хоть его матушка отнюдь не любительница читать нотации, достаточно будет одного ее взгляда, чтобы самому почувствовать себя нашкодившим щенком.

 Недаром Темка, охотно играющий с ним и его пятнадцатилетней сестрой, но слушающийся далеко не всегда, немедленно становился тихим и робким в присутствии Полины Вахтанговны. Хоть она ни разу не повысила на него голоса, а ударить животное вообще считала великим грехом.

 Наведя в кухне чистоту и сгоняв в супермаркет за готовым фаршем, Кирилл пристегнул поводок к ошейнику собаки.

 - Ладно, сейчас нам с тобой, приятель, лучше тут глаза не мозолить... Поехали, что ли, к “гюрзе”?

 Темка согласно пролаял.

 Что ж, ретриверы очень сообразительны, кто бы в этом сомневался?

 

 * * *

 

 Отвезя Анну в квартиру ее отца и получив решительный отказ на предложение остаться и помочь с уборкой (“Я должна это сама сделать, Серж. И потом... мне хочется побыть одной и заново все хорошенько обдумать. Не обижайся, Бога ради”) Ручьёв поехал не в свою городскую квартиру и не в коттедж, и даже не в агентство.

 Он поехал по адресу: переулок Школьников, пятнадцать.

 Разговор с Лерой откладывать было нельзя. Анна уже в Городе, и Анна не любит его квартиры. Анна любил его коттедж.

 В любой момент Анна решит к нему переехать. И меньше всего Ручьёва воодушевляла перспектива случайного столкновения его любимой женщины с женщиной, которую он не любил, но которая на протяжении нескольких месяцев являлась его любовницей.

 ...После довольно продолжительного звонка дверь распахнула худощавая женщина лет пятидесяти.

 - Вы? - Ручьёв с легким недоумением уловил в ее взгляде неприкрытую ненависть, - Вы еще смеете сюда являться? Вы... нелюдь!

 Из комнаты донесся голос Леры, показавшийся Ручьёву немного больным.

 - Кто там, мама?

 - Никто, ошиблись! - откликнулась женщина и снова повернулась к Ручьёву, - Бог тебя еще накажет, нелюдь, за все, что ты творишь!

 “Дама явно не себе,” - подумал он с тоской и повернулся, чтобы уйти, когда услышал донесшийся следом визгливый вопль:

 - Будь ты проклят, проклят!

 Дверь позади него снова хлопнула. Ручьёв обернулся и увидел бегущую ему навстречу Леру.

 “Черт, как же она подурнела, - отметил он с неприятным удивлением, - Или, не дай Бог, подсела на дурь?”

 Глаза обведены коричневыми кругами, лицо имеет сероватый оттенок, волосы, которые Лера обрезала (а точнее, обкорнала) явно давно не мыты, слипаются в сосульки...

 Мешковатый свитер, такие же брюки.

...Но взгляд Леры просто горел. Просто лучился счастьем.

 - Сережа, - подбежав к нему, она схватила его за рукав плаща, - Я знала, знала, что ты вернешься, вернешься ко мне... Не слушай эту старую дуру, - она небрежно кивнула в сторону двери, - Не слушай, она просто вбила себе в голову... ну, неважно. Сере-е-ежа... - Лера привстала на цыпочки, и Ручьёв, внутренне содрогнувшись, понял, что она собирается его поцеловать.

 - Подожди, - он мягко, но непреклонно отстранил Леру от себя, взял ее за плечи, - Во-первых, я не понимаю, о чем идет речь, почему я негодяй и нелюдь, во-вторых, -он повысил голос, ибо Лера, похоже, собралась его перебить, - Во-вторых, я сам хотел поговорить с тобой, прояснить ситуацию до конца... Идем, - он подтолкнул Леру, направляя ее к выходу из подъезда. Та послушно двинулась вперед.

 - Присядь, - попросил он, когда они с Лерой оказались во дворе, и указал на скамейку.

 Лера послушно села.

 Он опустился на скамью рядом с ней, ощущая себя прескверно, однако... что чувствует хирург, собираясь резать живую плоть? Видимо, говорит себе, что делает это больному во благо.

 Так же и Ручьёв сказал самому себе, что для блага самой Леры будет лишить ее всяческих иллюзий, что она в отношении него наверняка еще питает.

 - Мне сказали, что ты меня активно разыскивала во время моего отсутствия.

 Похоже, Лера смутилась. Даже в сумерках было заметно, как покраснело ее лицо. И, к великому облегчению Ручьёва, она опустила глаза.

 - Ты говорил, что уедешь, но не сказал, надолго ли...

 - Лера. - мягко сказал Ручьёв, - Это неважно, ты должна была понять это еще до моего отъезда, во время нашего последнего разговора, последней встречи.

 - Неважно... почему? - она опять вскинула на него испуганные глаза (Ручьёв мысленно застонал).

 - Потому что, - он взял Леру за плечи, - Все закончилось, девочка. Все за-кон-чи-лось. Я считал, ты сама это поймешь.

 Лера дернулась, отшатнулась, вскочила со скамьи.

 - Не смей так говорить! Не смей! Ты, - она опять понизила голос. - Ты что, любишь другую?

 “И всегда любил”, подумал Ручьёв с тоской.

 - Какая разница? - устало ответил он Лере. - Девочка, все закон...

 - Нет! - щеку Ручьёва обожгла сильная пощечина, - Нет, нет, нет... - она зарыдала.

 Ему страшно захотелось в свою очередь отвесить Лере оплеуху, дабы привести истеричку в чувство, но он, конечно, сдержался.

 Просто, встав со скамьи, не оглядываясь пошел к своему “Фольксвагену” и повернул ключ в замке зажигания. Лера, стоя посреди двора, что-то дико орала.

 “Знать бы, что связываюсь с психопаткой...” На миг Ручьёву даже сделалось не по себе. Впрочем, он подумал, что с тем же успехом на его месте мог оказаться любой другой, и в том, что у Леры неустойчивая психика, его вины нет. И эта мысль его успокоила.

 * * *

...Анна медленно прошлась по комнатам. Вот отцовская библиотека и одновременно - его рабочий кабинет. Она пробежалась пальцами по стоящим на стеллажах фолиантам. Некоторые из них сейчас имеют немалую ценность...

 Гостиная (она же столовая), спальня... непривычно крохотная кухня.

 Она словно воочию услышала голос своего отца - мягкий, глуховатый, чрезвычайно интеллигентный голос:

 “По-человечески он мне не симпатичен, но он сумеет обеспечить тебе куда более достойное будущее, нежели я. Увы. Сейчас наступают времена таких как он, Аня. Темные времена...”

 “И опять же ты, папа, ошибся, - с горечью подумала Анна, ведь ее отец говорил о Зарецком, - Все, на что он оказался способен - это отобрать у меня моего ребенка, да кинуть вслед нищенскую подачку (по его меркам определенно нищенскую...)” Она даже скрипнула зубами. И чтобы не расслабляться, не раскисать, не впасть в депрессию по-настоящему, отыскала в шкафу старую одежонку - джинсы и отцовскую клетчатую рубаху, - переоделась и засучила рукава, дабы приняться за генеральную уборку - в квартире не жили больше года с тех пор, как дальняя родственница Анны из глухой провинции, закончив в Городе институт, вновь удалилась в свою провинцию - уже с дипломом. “Не все истории Золушек заканчиваются счастливо, - снова подумала Анна, - Рано или поздно для любой часы бьют полночь...

 Даже для той, что уже воображала себя Королевой...”

 Правда, у Королев остаются сэры Ланселоты.

 “Посему не раскисай”, - снова приказала она себе. И разве ее нынешний статус не имеет массы преимуществ? Какая-то принцесска, если верить старому фильму, даже из дворца сбежала, дабы глотнуть воздуха свободы... дура.

 В дверь продолжительно позвонили.

 “Снова Ручьёв?”, подумала она с недоумением.

 Но нет. Ручьёв не так воспитан. Он обязательно предупредил бы о своем визите по телефону...

 - Анна Валентиновна? - услышала она в трубке домофона молодой мужской голос. - Это Савельев, охранник. По поручению шефа. Не верите, подойдите к окну...

 Она приблизилась к окну (не без опаски) и увидела стоящий у кромки тротуара серебристый “Пежо”. Да-да, тот самый “Пежо”, за рулем которого год назад (неужто всего год?) сидел вчерашний мальчишка.

 Она открыла дверь. Савельев немного смущенно улыбнулся и протянул ей ключи от машины вместе с пультом охранной сигнализации. Затем из нагрудного кармана извлек техпаспорт и конверт из плотной бумаги.

 - А это от шефа. Он сказал - окончательный расчет, - Савельев слегка покраснел, - Ну и... поскольку гаража у вас нет, пока... я могу отогнать машину на платную стоянку. Если хотите.

 -Подожди. - Анна прошла в библиотеку, плотно закрыла дверь за собой, и вытряхнула на стол содержимое конверта. Банкноты. Не пятьдесят, а пятьдесят пять тысяч евро. “Какая щедрость!” - иронично подумала она. Вместе с наличными выпал и сложенный вчетверо лист бумаги. “Последнее напутствие? А пошел бы ты со своими напутствиями... далеко”.

 Она вышла из библиотеки и сняла с крюка в прихожей старую кожаную куртку.

 Подала Савельеву долларовую двадцатку.

 - Это тебе за труды. А сейчас идем, покажешь, где стоянка.

 К вечеру, когда уборка была завершена, и квартира если не засияла, то, по крайней мере, приобрела жилой, уютный вид, Анна устроилась на диване с кружкой горячего чая и одним из собранных отцом фолиантов.

 Правда, псевдо-идиллия была нарушена телефонным звонком.

 Либо Ручьёв (“Сошлюсь на головную боль и никаких программ на вечер”, подумала Анна), либо господин Зарецкий.

 Оказалось, г-н Зарецкий.

 Голос его показался Анне немного усталым.

 - Ну, как добралась? Благополучно?

 “Нет. Самолет взорвали террористы, коих ты патологически боишься, и с тобой разговаривает мой бестелесный дух”.

 Тупая острота. Не оценят.

 - Спасибо, - сказала Анна, - Вполне благополучно.

 - Ну, а машину Савельев пригнал? - опять поинтересовался супруг (фактически “экс”).

 “Какую машину?”

 От искушения так ответить ее удержала мысль о том, что в этом случае влетит приятному парню, добросовестно исполняющему свои обязанности, а вредить Савельеву ей не хотелось. Еще и потому, что она помнила, как тот вел себя в аэропорту, в день ее отлета в Швейцарию.

 Посему она опять поблагодарила супруга - и за машину, и за подъемные.

 - Не за что, - великодушно ответит г-н Зарецкий, - В “Полиглот” ты уже звонила?

 - Какой полиглот? - с недоумением переспросила она, затем вспомнила о записке супруга, которую, не читая, куда-то сунула... вот только куда?

 - Не прочла моего письма? - судя по голосу, Зарецкий этому не так уж и удивился. После чего объяснил, что “Полиглот” - фирма, занимающаяся репетиторством: английский и французский для начинающих, для деловых людей, для поступающих в вузы и прочее.

 - Если хочешь, я заново продиктую тебе номера телефонов. Директор там... минуту... Синичкин Игорь Сергеевич. Тебе ни на кого ссылаться не нужно, просто назовись. Но сделай это в течение двух недель... если, конечно, тебе вообще нужна работа, - Зарецкий отчего-то вздохнул.

 - Нужна, - коротко ответила Анна. Хотя бы для того, чтобы не увязнуть в меланхолии и депрессии.

 Конечно, замечательно, что у нее есть Ручьёв, но Ручьёв, увы, не в состоянии находиться рядом постоянно и постоянно ее развлекать. Порой и самому Ручьёву хочется побыть в одиночестве - вот это Анна, по натуре интроверт (“злостный интроверт”, как сама порой шутила) понимала прекрасно.

 Словом, не стоит становиться его фактической женой раньше времени.

 “Или вообще не следует”, - мелькнула крамольная мысль.

 В самом деле, не факт, что Ручьёв в качестве мужа станет ее устраивать так же, как устраивает в качестве друга (порой очень милого).

 - Как малыш? - спросила Анна.

 Тут последовала пауза. Определенно, Зарецкому стало не по себе оттого, что мать крохотного ребенка вынуждена интересоваться его здоровьем по телефону.

 - Ползать пытается, - наконец, ответил президент “Мега-банка”, - Лопочет что-то...

 “Ты же меня поставишь в известность, когда он назовет Агнету мамой?”- едва не слетел с ее языка злой вопрос, но Анна удержалась.

 Пока ее положение зыбко и неопределенно, не следует обострять с Зарецким отношения.

 Совсем не следует.

 Поэтому она просто сказала:

 - Береги его, - потом добавила (вполне искренне), - И себя береги.

 - Да и ты не превышай скорости выше дозволенной, - ответил Зарецкий. Намек был слишком прозрачен.

 - Постараюсь, - сказала Анна ласково, поблагодарила супруга (экс?) за звонок и вообще за заботу.

 - Дня через два я опять позвоню, - пообещал Зарецкий, - Узнать, как твои дела.

 - Зачем? - вырвалось у нее помимо воли.

 - Я же твой муж, - невозмутимо ответил он, тем самым оставив-таки ее в легком недоумении.

 Причина его ответа ей стала ясна позднее.

 

 * * *

 Глава 3. Где мы вместе с героем испытываем разочарование

 Зачем он поехал в Луговку, Кирилл и сам толком не знал. Интуиция? Предчувствие? Озарение? Вряд ли все объяснялось так сложно (или настолько примитивно).

 Истинной причиной того, что Кирилл поехал в дачный поселок Луговку, где находился летний коттедж покойного профессора Васнецова, было случившееся накануне.

 А накануне Кирилл вместе со своим приятелем и однокурсником Женькой Федоровым торчал на трамвайной остановке и, чтобы занять себя, рассматривал в киоске глянцевые журналы для автолюбителей, прикидывая, хватит ли у него средств на покупку очередного номера “За рулем”.

 Женька, в свою очередь, развлекался тем, что разглядывал проходящих мимо девушек, отпуская порой довольно ехидные замечания.

 Все объяснялось просто - каждый из друзей тосковал по труднодосягаемому. Кирилл (по мнению Орлова, технарь от Бога) был с детства неравнодушен к машинам, а в собственности имел лишь старенький мотоцикл “Ямаха”, который, вдобавок, полтора года назад распродал на запчасти, да периодически садился за руль ненового, опять же, “Жигуля” своего брата.

 Женька при высоком росте был, увы, весьма тщедушного сложения, не обладал ни стройной осанкой, ни спортивной походкой. Кожа его лица не являлась безупречной (как и линия его носа), а глаза Женьки прятались за толстыми стеклами очков.

 Девушки, впрочем, ценили Женьку за его ум и относительно добрый нрав (во время сессии они ценили его особенно).

 Кирилл тоже не был тупицей, да и злым его никак нельзя было назвать, но в придачу к этому он обладал внешностью, которая девочкам (как и женщинам, впрочем) очень даже нравилась.

 Но поскольку Кирилл не испытывал жгучей потребности одерживать одну за другой победы на любовном фронте, и вообще, вопреки словам Орлова, считал, что ему фатально не везет в любви...

 ...то он и не вытягивал шеи вслед любой особи с относительно стройными ножками и прочим.

 Молодые девушки, по его мнению, в подавляющем большинстве, не выдерживали конкуренции с Ольгой, молодые женщины не были так же элегантны и изящны, как Анна.

 А раз так, то, по мнению Кирилла, не следовало насчет них и особенно “париться”. Со всеми девушками их курса у него были ровные и добрые отношения, но предпочтение он отдавал лишь одной - и отнюдь не за фантастическую красоту (строго говоря, красоты там как таковой и не было), а за острый, почти неженский ум.

Девица, конечно, втайне по Кириллу сохла, но не была достаточно привлекательна, чтобы выказывать это явно. Он же (увы!) видел в ней лишь хорошего товарища и не более.

 Утешалась девушка тем, что куда более симпатичные особы, учащиеся на одном курсе с ней и Кириллом, от злости кусали локти, ибо восхитительные “бархатные” глаза смотрели на них одинаково приветливо... и равнодушно.

 Что очень грело душу приятеля Кирилла Женьки. Сам он не располагал роскошью смотреть абсолютно равнодушно на смазливые мордашки, но никто ему не мог помешать замечать мельчайшие недостатки особей противоположного пола и порой весьма ехидно и желчно их высмеивать.

 Но на сей раз вместо того, чтобы посетовать, сколько потеряла кавалерия от того, что в ее рядах нет столь кривоногой девицы, Женька тоскливо изрек:

 - Да, вот настоящая красотка... наверняка модель.

 - Угу, - согласился Кирилл, листая глянцевый журнал и рассматривая новейшие модели “Фордов”.

 - И на какой тачке... - добавил Женька еще более завистливо, и Кирилл немедленно вскинул голову (что лишний раз доказывает, что к “тачкам” он был более неравнодушен, нежели женщинам).

 Он вскинул голову и на противоположной стороне дороги увидел... серебристый “Пежо”.

 Как “брат-близнец” похожий на тот, за рулем которого Кирилл сидел год назад.

 Да это и был тот “Пежо”.

 Что, в свою очередь, означало:

Либо Анна вернулась из-за границы, как и обещала ему по телефону;

Либо... “Пежо” был продан другому лицу.

Проводив машину горящим взглядом (и не имея, увы, никакой возможности броситься вдогонку), Кирилл схватил друга за предплечье.

 - Опиши ее!

 - Кого? - спросил Женька с легким недоумением.

 - Женщину, которая села в машину. Она высокая?

 Женька ухмыльнулся.

 - Еще бы. И ноги от ушей.

 - Блондинка, брюнетка? Во что она была одета?

 - Не блондинка, точно. А одета... - Женька пожал плечами, - Как может быть одета дамочка, разъезжающая на такой шикарной тачке? Уж ясно, что шмотки на ней не из барахолки...

 - Анна, - пробормотал Кирилл, - Она.

 Женька от изумления даже приоткрыл рот.

 - Ты ее знаешь?

 Кирилл, в свою очередь, неопределенно пожал плечами и разговор свернул.

 Чтобы на следующий день поехать в Луговку и убедиться хотя бы в одном - том, что Анна не продала отцовскую дачу.

 А раз она ее не продала, значит, предполагает вернуться в Город.

 ...Логично, конечно, но тут же возникал следующий вопрос - если она вернулась и не поставила Кирилла в известность о своем приезде... значит?

 Значит, ей это и ни к чему.

 Подобную мысль он от себя отогнал, приближаясь к старенькому двухэтажному коттеджу в окружении яблоневых деревьев, только зацветающих.

 Нагнувшись, Кирилл нашарил под третьей ступенькой крыльца ключ (без особой надежды его обнаружить... впрочем, замок был настолько прост, что его, умеючи, можно было вскрыть и шпилькой).

 Уже открыв дверь, Кирилл услышал позади себя оклик:

 - Эй, малой!

 Он с замиранием сердца обернулся.

 На него, чуть сощурившись, смотрел мужчина лет пятидесяти (или чуть больше), с брюшком, лысеющий, с лицом в красных прожилках и мясистым носом. Одет он был как типичный дачник и одновременно отставник, то бишь в старые армейские штаны и армейскую вылинявшую рубаху.

 - Ну, че, - невозмутимо продолжал отставник, - Продала, значит, эта фифа банкирская халупу своего отца? Ну, ясно, - мужчина ухмыльнулся, продемонстрировав небезупречные зубы, - У ее муженька, небось, в Испании вилла, в Италии дворец... Умеют эти ворюги шиковать на народные денежки!

 Кирилл мысленно перевел дыхание - значит, за вора его не приняли.

 В свою очередь пожал плечами, решив идти “ва-банк”.

 - Да нет, - произнес он как можно небрежнее, - Как раз не продала. Меня просили сюда приехать, взглянуть, все ли в порядке...

 Блекло-голубые глазенки дачника немедленно приобрели неприязненное выражение.

 - А, так ты, значит, им прислуживаешь... Погоди, я ж тебя видел в прошлом году. Привозил ты сюда свою, - откровенно грязная ухмылка, - Хозяйку... Ну и как? Платят нормально? Цыганочку не заставляют плясать, а, цыганенок? - рожа отставника все больше краснела, - Как же, не помню, называют таких как ты... смазливых... жи... жо...

 Кирилл сильнее стиснул челюсти. Он отнюдь не испытывал симпатии к таким, как г-н Зарецкий, но, по его мнению, подобные поборники социальной справедливости, реально способные лишь жрать водку да третировать домашних, были ничуть не лучше. С каким удовольствием он впечатал бы кулак в широкую морду... однако, сдержался. И больше не обращая внимания на мужика (и так было понятно - после вчерашних возлияний он успел опохмелиться, и теперь его тянуло “на подвиги”), вошел в дом.

 ...Там ничего не изменилось. Та же ветхая мебелишка (покрытая слоем пыли, конечно), тот же камин... и даже тот же запас поленьев рядом.

 Кирилл поднялся по довольно скрипучей лестнице на второй этаж, отыскал там старую газету (зажигалка была у него с собой, хоть сам он не курил), опять спустился к камину и, положив туда дрова, подпалил газету и сунул ее сверху - помещение было достаточно сырым, его следовало протопить.

 Одновременно Кирилл распахнул и форточку (из-за сырости в доме появился запашок плесени).

 Он присел перед камином на корточки (тяга в дымоходе была хорошей, как ни странно, будто его недавно прочищали) и просто стал смотреть на огонь, помимо воли вспоминая все, что было связано с этим домиком... и его хозяйкой.

 Шум мотора легкового автомобиля, заглохнувший напротив коттеджа, заставил его обернуться, а затем вскочить на ноги.

 Но не успел Кирилл сделать по направлению к двери и пары шагов, как та распахнулась сама.

 И элегантная высокая женщина замерла на пороге.

 Похоже, она была ничуть не меньше Кирилла ошеломлена нечаянной встречей.

…...................................

- Ты... - наконец, не сказала, а скорее выдохнула Анна. В голосе ее превалировало даже не изумление, а попросту неверие. Словно она сочла Кирилла слишком яркой галлюцинацией.

 Он ощутил, что густо краснеет. Чувствуя себя все более неловко, тогда как из глубин сознания уже пробивалось тихое ликование: “Вернулась... вернулась, как и обещала... Вернулась, черт возьми!”

 (Только, похоже, не к нему вернулась...)

- Что ты тут делаешь? - наконец, спросила Анна немного подсевшим голосом. - Или Зарецкий успел продать этот дом... без моего ведома и участия?

 - Нет, - Кирилл мотнул головой и даже неуверенно улыбнулся (с досадой отметив, что ведет себя не лучше Темки - тот тоже, напакостив, старался подольститься к хозяину).

 Вначале Ручьёв, теперь она...

 Мысль о Ручьёве немедленно повлекла за собой вопрос - а к кому Анна вернулась?

 - И вообще, у меня нет денег, чтобы купить даже такую халупу, - Кирилл сделал еще шаг навстречу Анне, но та, быстро сунув руку в сумочку, извлекла из нее продолговатый предмет.

 - Оставайся на месте, - спокойно произнесла достойная дочь своего отца (и еще более достойная супруга г-на Зарецкого), - Знаешь, что это такое?

 - Электрошокер? - без энтузиазма догадался Кирилл, не находя в ярко-синих длинных глазах и капли тепла. Что было особенно обидно, ибо он успел отвыкнуть от того, насколько Анна красива. А сейчас эта красавица смотрела на него едва ли не как на пакостника и мелкого подонка. И, похоже, напрочь забыла о том, что происходило в этом домишке год назад (неужто всего год?)

 - Верно, электрошокер, - хладнокровно согласилась Анна, - И куда большей мощности, нежели продающиеся легально. Желаешь испытать на себе? Можно... но не советую. Он уже проверен в деле. На “качке” не ниже тебя и вдвое шире в плечах.

 Последнее замечание показалось Кириллу обидным - узкоплечим он отнюдь не был.

 Впрочем, к дискуссиям ситуация не располагала.

 - Так что ты тут делаешь? - повторила Анна вопрос и, не дождавшись ответа, добавила, - Ты один?

 - Один, - просто сказал Кирилл.

 - Я проверю, - пообещала она и быстрым шагом прошла в помещеньице, служащее чем-то вроде кухни, а затем стала подниматься на второй этаж.

 Кирилл имел уйму возможностей сбежать... являйся он действительно мелким воришкой.

 Но он счел, что это, во-первых, было бы слишком унизительно, ибо ему нечего стыдиться;

...во-вторых... он ведь ждал возвращения Анны. Может, даже сильнее, чем себе в том сознавался...

 ...и в-третьих, она была достаточно умна, чтобы быстро понять, как ошибается на его счет.

 Со второго этажа Анна спустилась медленнее.

 - Убедилась? - мягко спросил Кирилл, - Я тут один. Никаких рандеву.

 Анна скривила губы в презрительной улыбке (отчего ему стало очень неприятно).

 - Однако, спрашиваю в третий раз - что ты тут делаешь?

 - Развожу огонь, - он кивком указал в сторону камина.

 - Очень остроумно, - ледяным тоном отозвалась Анна, - Вызову-ка я милицейский наряд... хотя нет. Лучше поставлю в известность другое лицо. Его парни, если нужно, умеют быстро действовать.

 - Ручьёва поставишь в известность? - тоскливо спросил Кирилл.

 - А хоть бы и его? - Анна непринужденно опустилась на покрытую стареньким пледом тахту, - Ну, так я дождусь от тебя ответа?

 - Я... видел тебя вчера, - Кирилл отвел глаза, - Точнее, твою машину. Твой “Пежо”. И решил проверить, действительно ли ты вернулась.

 - Приехав сюда? - насмешливо полюбопытствовала Анна, - Оригинальный способ проверки, не находишь? Кстати, как ты открыл дверь?

 - Ключом, - буркнул Кирилл, - Он лежал, где обычно - под третьей ступенькой. Я просто хотел убедиться, что ты это дом не продала. Если не продала, значит, планируешь вернуться...

 - Убедиться можно, порасспросив соседей, - ледяным тоном парировала Анна, - Ты же влез внутрь. Тем самым нарушив права владения. Это статья, милый мальчик, - ласково добавила она.

 Кирилл промолчал. Очень кстати вспомнив, что подобную стервозность Анна уже проявляла в прошлом году. Кажется, приревновав его к Варе.

 - По телефону ты разговаривала совсем по-другому, - наконец негромко сказал он.

 По лицу Анны вновь пробежала гримаса недовольства. Словно ей было неприятно само упоминание о том телефонном разговоре, состоявшемся в канун старого Нового года.

 - Многое изменилось, - она, наконец, положила электрошокер назад, в сумку, - И, извини, я тебе не слишком верю. Ты не впервые посещаешь этот домишко без моего ведома, так?

 Кирилл обреченно подумал, что Ручьёв, конечно же, рассказал о своем столкновении тут с ним, Кириллом, прошлым летом.

 - Да, - чуть хрипловато ответил он, - Я тут уже в третий раз... после твоего отъезда.

 - Замечательно, - конечно же, презрения в ее голосе только прибавилось, - Удобно тут отдыхать, да?

 Кириллу бросилась в лицо кровь.

 - По-твоему, я способен водить сюда шлюх после... после всего...

 - Хватит, - откровенно жестко оборвала его Анна и, достав из сумочки сигареты (безусловно Vogue) и зажигалку, закурила - очень элегантно, по обыкновению, - Ты хочешь меня убедить в том, что влезал сюда, дабы предаваться сладким воспоминаниям?

 Кирилл снова на миг сильнее стиснул челюсти (и кулаки).

 - Нет, - наконец, сдержанно заговорил он, - Помнишь свой звонок прошлым летом? Помнишь, как просила меня уехать, предупреждала, что у меня будут неприятности?

 - Но ты же не послушался, - довольно тускло сказала она.

 - Действительно... я счел, что сессия важнее. Но твое предупреждение насчет денег принял всерьез. Я... привез их сюда.

 Анна вскинула на него удивленные глаза.

 - И спрятал в старом кухонном буфете? Почему бы тебе было не вышвырнуть их в мусорный бак - куда менее хлопотно...

 Кирилл слегка улыбнулся.

 - Я положил день в стерилизатор. Это такой ящичек...

 - Где стерилизуют шприцы, - нетерпеливо перебила его Анна, - Знаю.

 - Не только шприцы. Просто различные мединструменты... Я его взял у матери.

 - И закопал под яблоней, - иронично закончила за него Анна.

 - Я его закопал в подполе, - просто ответил Кирилл, - Там пол земляной.

 Она передернула плечами.

 - Но там же крысы!

 - Крысы металл не грызут. И... я не боюсь крыс.

 В этот момент писк сотового телефона прервал занимательную беседу.

 Анна достала телефон из сумки и поднесла его к уху.

 - Да, Серж.

 Кирилл едва не вздрогнул. И Зарецкий, и Ручьёв были Сергеями. Но он отчего-то был абсолютно уверен в том, что сейчас Анне звонил Ручьёв. (Зарецкому она, скорее всего, ответила бы “да, дорогой”).

 -… Где нахожусь? Да в Луговке, в папиной халупе... Нет, ничего, разве что у камина обнаружила мышонка... шустрого такого, - Кирилл поймал короткий насмешливый взгляд, - Точнее, наглого...

 Нет, не метафора. Слушай, у кого действительно паранойя - у меня или у тебя?

 ...Говорю же, нормально. И помощь не нужна - паутину в углах я могу убрать и самостоятельно...

 Следовательно, до вечера. Конечно, как и договаривались. Пока.

 Она прервала связь и вновь обратилась к Кириллу (сейчас старавшемуся не смотреть на ее разрумянившееся лицо).

 - Продолжай. Итак, ты спрятал деньги в подполе...

 Кирилл перевел взгляд на свои руки.

 - Да. А когда через месяц явился их забрать, столкнулся тут с Ручьёвым.

...Это он сейчас звонил?

 - Неважно. Ты столкнулся с Ручьёвым, и он решил, что ты грабишь дачные домики?

 Кирилл с горечью усмехнулся.

 - А что еще он мог решить? К счастью, вместе с деньгами я сохранил и расписку Зарецкого.

 - Следовательно, - голос Анны стал менее уверенным и более напряженным, - Он дал тебе уйти? С деньгами?

 Кирилл молча кивнул.

 - Ладно, - она затушила сигарету (керамическая пепельница стояла на подоконнике), - Все выяснили, и если ты снова не спрятал в подполе что-нибудь ценное, тебе надо бы домой... милый мальчик, - снова усмешка, отнюдь не отличающаяся теплотой, - Жена, наверное, заждалась?

 Кирилл резко вскинул голову. Взгляд Анны являлся холодным, но спокойным.

 ...Она просто не знала всего. Кто-то (кто же, если не Ручьёв?) сообщил ей о его женитьбе, но не стал рассказывать о том, чем она закончилась.

 - Кто тебе сказал, что я был женат? - заметно подсевшим голосом спросил Кирилл, - “Ржевский”?

 Анна поморщилась.

 - По-твоему, у нас нет других тем для разговора, кроме обсуждения твоей кандидатуры?

 Мы вообще не говорили с ним о тебе, - добавила она спокойно, -О том, что ты женился вскоре после твоего отъезда, мне сообщил Зарецкий. Хочешь сказать, он солгал?

 - Нет, - Кирилл опустил глаза, - Но если он знал об этом, то должен был бы знать и о том, что случилось с моей женой, - с досадой отбросил ладонью упавшую на лоб челку, - Слышала о покушении на Соловьева?

 Хотя могла и не слышать - тебя же не было в городе в тот момент...

 - Я слышала об убийстве депутата Соловьева, - медленно сказала Анна, - И гибели еще двух невинных людей - охранника и медсестры. Выходит, эта медсестра...

 - Была моей женой, - устало сказал Кирилл.

 Анна на миг прикусила нижнюю губу.

 - Извини, - наконец, негромко заговорила она, - Извини, если б я знала... Прости, но это не та ли девушка-медсестра, о которой ты рассказывал в прошлом году?

 - Та, - кивнул он, - Варя.

 - Ясно, - сказала Анна еле слышно и отошла к окну, - Ясно...

 Он слегка откашлялся (дабы голос не звучал слишком хрипло ввиду хронического ларингита).

 - И женился я не “вскоре”, а только после того, как узнал, что ты эмигрировала и что... - он собрался с духом, - Ручьёв был в аэропорту.

 Анна резко обернулась.

 - Откуда такая осведомленность?

 Кирилл не выдержал ее прямого, требовательного взгляда.

 - Один парень, мой друг... он один из приближенных “Ржев... прости, Ручьёва.

 - Ладно, уже неважно, - отозвалась Анна несколько рассеянно и взглянула на часы, - Как ты сюда добрался? На автобусе?

 Он кивнул.

 - Могу тебя подбросить до города, - сказала она не слишком уверенно.

 - Спасибо, сам дойду. И... прости, что влез в дом без спросу. Этого не повторится, обещаю.

 Она промолчала, словно задумавшись о чем-то отвлеченном.

 - Ну, я...пошел?

 Анна подняла на него глаза, и он подумал, что в ней появилось что-то... чужое. Что-то, что не позволяло ему приблизиться к ней как раньше. Прикоснуться... хотя бы к ее руке.

 - Не слишком злись на меня... за нелюбезный прием, - мягко сказала Анна, - Посуди сам - ты возвращаешься домой и застаешь там...

 - Постороннего человека, - он с горечью улыбнулся.

 - Не совсем, но... - она опять как-то отстраненно посмотрела в окно на свой “Пежо”, - Слишком многое изменилось, милый мальчик.

 - Я давно не мальчик, - тихо заметил Кирилл.

 - Да, конечно, - она слабо улыбнулась, - Тебе эта прическа идет. Мне никогда не нравилась та дурацкая мода, когда волосы максимум в сантиметр длиной...

 - Ладно, тогда не буду стричься, - сказал Кирилл и она слегка засмеялась.

 Ему не хотелось уходить... и в то же время он чувствовал какую-то странную робость в присутствии этой (во всех отношениях незаурядной) женщины. Что греха таить? Его и тянуло к ней неудержимо, но... что-то словно мешало сближению.

 Он подумал, что год назад подобного не испытывал.

 - Ты опять подрабатываешь в каком-нибудь супермаркете, по ночам? - спросила Анна, скорее всего, чтобы просто нарушить неловкую паузу.

 - Нет, в автомастерской. Во второй половине дня. На Зеленой.

 - Ясно, - ответила она немного рассеянно.

 - Я... - он снова откашлялся, - Я хотел поблагодарить тебя... за те деньги.

 - От неприятностей они тебя не спасли, но все же пригодились? - невесело пошутила Анна.

 - О неприятностях тебе... Ручьёв сказал? - спросил Кирилл осторожно.

 Она поморщилась.

 - Да что ты упираешь на него? Я же сказала - мы вообще не говорили с ним о тебе. О неприятностях, - тут ее щеки все же покрылись легким румянцем, - Мне сообщил господин Зарецкий. К тому же подчеркнул, что, если б не вмешательство Ручьёва, они были бы крупнее. Это так?

 - Приблизительно, - неохотно ответил Кирилл.

 - И какого рода неприятности? - спросила Анна совсем тихо.

 - Обвинили в распространении дури, - он невесело усмехнулся, - Ничего умнее придумать не смогли. Даже наркоту при обыске подбросили... Говорят, сейчас это распространенная практика, если учесть, что у нас едва ли не треть курса или косяки забивает, или нюхает, или глотает...

- Или колется?

 - Нет, до этого, кажется, никто еще не докатился. Это край...

 - Ты хочешь сказать, что сам никогда не пробовал наркотики? - не слишком доверчиво спросила Анна.

 - Почему? Курил травку... в армии. Пару раз, - неохотно ответил Кирилл, - И особого кайфа в этом не нашел, честное слово.

 Она чуть насмешливо улыбнулась.

 - Это обнадеживает.

 - Ты... так и не написала мне, - заметил Кирилл негромко. - Хоть и обещала.

 - Я же сказала - изменилось многое, очень многое, - повторила Анна куда более мягко.

 “А что именно? - едва не сорвалось у него с языка, - Что изменилось?”

 Может, он и задал бы Анне этот резонный вопрос... если б был уверен, что она на него ответит.

 ...К сожалению, он совсем не был в этом уверен.

 Поэтому пожал плечами и взялся за дверную ручку.

 - Кирилл... - негромко окликнула его Анна.

 Кирилл обернулся.

 Она вымученно улыбнулась.

 - Я не злюсь на тебя. И ты на меня не злись.

 - Не буду, - собственно, он и не злился, - До свидания, - и, поскольку Анна не ответила, просто вышел за дверь.

 

 * * *

Глава 4. Где почти достигнутое счастье главного героя отодвигается... в область миражей.

 Сергей Александрович Ручьёв (в узких кругах - “Ржевский”) завершал в своем коттедже приготовления к ужину.

 Поскольку Анна сегодня впервые после возвращения из Берна должна была прийти к нему в гости, он хотел, чтобы все выглядело на должном уровне.

 Большинство блюд было заказано в ресторане “Три кита” и доставлено на дом всего полчаса назад. Семгу под особым соусом Ручьёв приготовил самолично (при наличии вдохновения он умел блеснуть и кулинарными талантами).

 Безусловно, он не забыл и о любимой Анной черной икре. А также персиках сорта “нектарин” на десерт.

 На столе, покрытом новехонькой льняной скатертью, стояли свечи и, конечно же, цветы - ее любимые чайные розы. Кремовые, с оранжевой сердцевиной.

 Ручьёв подошел к зеркалу, критическим взглядом окинул свое отражение - лицо, прическу, костюм... и, в общем, не нашел, к чему можно было бы придраться.

 Осталось выбрать музыкальный фон.

 Анна в равной мере любила и хорошую классику, и качественную зарубежную попсу (правда, в выборе последней она была весьма придирчива).

 После некоторого колебания Ручьёв остановил выбор на Крисе Де Бурге... “а там посмотрим”, решил он.

 Если Анне захочется чего-нибудь иного, богатая фонотека к ее услугам.

 Ручьёв посмотрел на часы и решил уже заново позвонить Анне (для нее нехарактерным было опаздывать дольше, чем на десять минут), но тут услышал звук мотора, который не спутал бы ни с одним другим.

Конечно же, это был ее серебристый “Пежо”.

 Ручьёв нажал кнопку, разблокирующую ворота, и машина Анна, въехав во двор, остановилась.

 Разумеется, когда она открыла дверцу “Пежо”, Ручьёв уже галантно подавал ей руку.

 Выйдя из машины, Анна с легкой усмешкой заметила:

 -Ты как обычно неотразим. Приосанься, поправь “бабочку” и назови, наконец, свое настоящее имя - Бонд.

 Ручьёв приосанился, поправил узел галстука и произнес с английским акцентом:

 - Джеймс Бонд.

 Анна слегка засмеялась и потрепала по загривку подошедшего к ней Малыша, усиленно махавшего хвостом в знак приветствия.

 - Привет, “теленок”. Все такой же никудышный сторож?

 Малыш утвердительно ответил “Гафф.” Ему прекрасно была известна слабость Анны к большим лохматым зверюгам, а также слабость хозяина к Анне.

 Ручьёв собрался поцеловать ее в губы, но она в последний момент увернувшись, подставила щеку.

 - Десерт потом? - с наигранной печалью спросил он.

 Анна улыбнулась... но Ручьёву показалось - немного напряженно.

 - Будет и десерт, - мягко сказала она, после чего вошла в дом.

 - Сегодня какое-то торжество? - спросила она, глядя на изысканно сервированный стол, цветы и свечи, - Дата, о которой я не знаю или просто запамятовала?

 Ручьёв, стоя чуть позади, осторожно обнял ее за талию.

- А просто так, без причины, мы не можем себе устроить маленький праздник? Ладно, если тебе так нужен повод... отметим твое возвращение на родину.

 - Депортацию, -усмехнулась Анна, потом накрыла его ладонь своей и легонько сжала, - Извини, вырвалось само собой. Ты прелесть, Ручьёв, кто будет с этим спорить? - и сама легонько поцеловала его в уголок рта.

 Однако от него не ускользнуло, что Анна немного напряжена. И даже, похоже, чем-то расстроена.

 Поэтому он мягко взял ее за плечи и развернул лицом к себе.

 - Все в порядке? - негромко спросил Ручьёв, - Действительно в порядке? Или ты получила какие-то известия из Берна?

 - Никаких, - Анна посмотрела на него ясными глазами, - То есть, Зарецкий вчера опять звонил и сообщил, что все нормально. Я в свою очередь заверила его, что и у меня все о’кей.

 - Ты говорила, что была в Луговке, - напомнил Ручьёв, - Прости... я недостаточно добросовестно отнесся к твоей просьбе проследить за домом...

 - Там все нормально, - быстро ответила Анна, и Ручьёву почудились нотки раздражения в ее голосе.

 Но он приписал это тому, что дом вызвал у нее не слишком приятные воспоминания (нетрудно догадаться, где год назад она встречалась со своим юным любовником).

 Мысль об этом, в свою очередь, чуть омрачила Ручьёву настроение. Анна, заметив, что он слегка нахмурился, снова мягко улыбнулась и провела ладонью по его щеке.

 - You is my sir Luncelote... и я вас обожаю.

 Он не дал ей отнять руку и, свою очередь, поцеловал тонкие пальцы.

 - Это я вас обожаю, Королева, - произнес он по-английски, с не менее “оксфордским”, чем у Анны, произношением. И добавил с улыбкой (уже по-русски):

 - Прошу за стол...

 Возражения против песен в исполнении Криса де Бурга Анна не выказала ни малейших.

...Сюрприз Ручьёвым был намечен в ту минуту, когда они с Анной допили по второму бокалу шампанского - ее любимого, сорта “брют”.

...Однако, сюрприза не вышло. Мурлыканье де Бурга прервал колокольчик дверного звонка.

 -Прости, - несколько озадаченно сказал Ручьёв, поцеловав Анне руку. - Я никого не жду... - после чего вышел из-за стола, гадая, что могло случиться? Какое-то ЧП, связанное с агентством? Но в этом случае с ним наверняка связались бы по телефону...

 Он вышел в прихожую и... проклятье (тысяча проклятий!) увидел на мониторе видеокамеры лицо Валерии.

 Не открыть было нельзя - Анна задаст ему прямой вопрос и захочет получить столь же прямой ответ.

 К тому же уже смеркалось, приглушенный свет на втором этаже коттеджа, безусловно, был виден находящейся на улице Лере... она так просто не уйдет.

 - Извини, - очень мягко сказал “Ржевский”, снова входя в столовую, - Пять минут на решение незначительной проблемки, и я снова твой...

 Анна пожала плечами и слегка улыбнулась.

- Решай...

 Ручьёв вышел на улицу и приоткрыл калитку (тоже металлическую, как и ворота).

 - Прошу тебя, Лера, уходи, - сказал он негромко, - Все это нелепо и не имеет никакого смысла. Все закончилось, пойми, наконец...

 Лера смотрела на него расширенными глазами, и Ручьёва посетила крайне неприятная догадка - девица либо пьяна, либо приняла наркотик.

 На сей раз она выглядела не столь опустившейся, правда, облегающее платье лишь подчеркивало ее располневшую фигуру, а косметики на лице был явный перебор. Взбитые волосы, покрытые лаком, тоже смотрелись несколько нелепо.

 - Сережа... - казалось, она попросту не услышала его слов. - Сережа, ты... не один? Ты с кем? С.. женщиной?

 Ручьёв вышел за ограждение, прикрыв калитку, и взял Леру за плечи.

 - Иди, - твердо сказал он, - Иди домой, Валерия, если не хочешь...

 - Что? - вдруг взвизгнула Лера, вырываясь из его рук, и, подскочив к звонку, стала снова давить на него, не отрывая пальца.

 Ручьёв ударил ее по кисти... впрочем, было поздно. Он увидел в окне силуэт Анны, поднявшейся из-за стола.

 - Что ты мне сделаешь?! - завизжала Лера, отступая от Ручьёва на безопасное расстояние, -Изобьешь? Прикажешь своим людям отыметь меня в задницу? - она хрипло расхохоталась.

 Ручьёв похолодел - Лера явно была не в себе. От нее исходил запашок спиртного, но он был уверен - “разгонялась” она не только спиртным.

 И, конечно, сейчас ей сам черт был не брат.

 Он опять попытался к ней приблизиться, но она, вытянув руки, полоснула ногтями по его лицу.

 - С-сука, - вырвалось у Ручьёва непроизвольно, - Ах ты дрянь...

 - Что тут происходит? - негромко, даже устало спросила Анна.

 Она стояла рядом с калиткой, удерживая рычащего Малыша за ошейник.

 Лера опять захохотала, как безумная (впрочем, она сейчас и была безумна).

 - Я так и знала... нашел новенькую, свеженькую... Ты, гадина, - обратилась она непосредственно к Анне (Ручьёв увидел, как страшно та побледнела), - Где он тебя нашел? В каком-нибудь шлюшечном мондельном агентстве? Ничего, - снова хриплый смех, - И ты ему быстро надоешь, несмотря на свои ножки. Это он любит вытирать обо всех ноги. Думаешь, раз вся такая из себя, он на тебе женится? Да ни фига подобного! - и спросила доверительно, - Он тебя уже разложил или только собирае...

 Дальше выслушивать этот поток помоев Ручьёв был попросту не в состоянии - он ударил Леру. Ударил не по лицу (хотя руки чесались сломать ей если не челюсть, то хотя бы нос), всего лишь в солнечное сплетение...

 Но он все-таки ее ударил.

 Он ударил женщину (пусть пьяную, обдолбанную, под кайфом... неважно). Ударил на глазах Анны.

 И в следующий момент прочел приговор себе в ее взгляде.

 - Мерзость, - пробормотала единственная, кого он по-настоящему любил, и, развернувшись, направилась к своему “Пежо”.

 Забыв о кашляющей и хватающей воздух ртом Лере, Ручьёв бросился следом за Анной и успел схватить ее за плечо, прежде чем так открыла дверцу машины.

 Она обернулась. Не раз и не два он сталкивался с ее холодными взглядами.

 Но столь ледяного и вместе с тем горького раньше не видел.

 - Отпусти руку, - спокойно сказала Анна.

 Это спокойствие говорило о том, что решение ею уже принято.

 И переубеждать ее бесполезно.

 Все-таки Ручьёв попытался.

 - Послушай, это психопатка, всего лишь больная, ненормальная психопатка...

 Анна холодно усмехнулась.

 - И у тебя, конечно, с ней ничего не было. Ее слова плод буйной фантазии. Она влюбилась в тебя с первого взгляда, увидев на улице, и с тех пор преследует...

 Пошло, “Ржевский”, - бросила Анна равнодушно, садясь в машину. - Ворота открой, пожалуйста.

 - Аня, это же глупо...

 - Глупо, ты прав, - спокойно согласилась она, поднимая стекло в дверце, а потом заводя мотор.

 - Аня! - он с силой ударил ладонями по капоту.

 В ответ услышал лишь автомобильный гудок.

 - Какого черта ты села за руль?! - заорал Ручьёв, - Ты же пила! Хочешь разбиться?!

 Анна снова опустила стекло.

 - Ты прав, - согласилась она невозмутимо, - Ну так вызови кого-нибудь из своих людей на помощь. Я оплачу издержки.

 Он провел ладонью по влажному лбу.

 - Глупо, - снова пробормотал Ручьёв.

 - Извини, - Анна взглянула на него особенно ясными, прямо-таки неправдоподобно синими очами, - Косметичка моя осталась в гостиной, у зеркала. Принесешь?

 Он поплелся в дом, и уже из гостиной услышал звук раздвигающихся ворот, а затем и шум мотора.

 Конечно, никакой косметички у зеркала не было и в помине.

 Ручьёв выбежал во двор тогда, когда “Пежо” Анны со двора уже выехал.

 Он опустился прямо на газонную траву, подтянул колени к груди, обхватил их руками и впервые в жизни пожалел, что не способен по-мальчишечьи разрыдаться - в последний раз он плакал на похоронах родителей в четырнадцать лет.

 Сколько прошло времени, пока он сидел в полнейшей прострации, он не знал. Наконец после того, как огромная собачья морда несколько раз настойчиво ткнулась ему в плечо, Ручьёв поднял голову.

 Небо из густо-синего превратилось в бархатное, почти черное. Чудные созвездия сияли над головой Ручьёва. Он увидел, как над кронами деревьев восходит огромный, болезненно-желтый круг Луны.

 Пятна на Луне сложились в силуэт охотника с ружьем.

 Ручьёв заставил себя встать с земли и уже взял Малыша за ошейник, чтобы ввести в дом, как услышал негромкий, монотонный скулеж.

 Лера, скорчившись, сидела на земле, прислонившись спиной к ограде, и тихо подвывала. Как никогда напоминая побитую дворняжку.

 Преодолев отвращение (ничего, кроме отвращения, Ручьёв в данный момент в отношении девушки не испытывал. Злости не было, но и жалости - тоже), он взял ее за предплечье.

 - Вставай.

 Лера вскинула на него затравленный взгляд. Похоже, она начинала приходить в чувство.

 - Ты меня?..

 - Я отвезу тебя к матери, - устало сказал Ручьёв, - Поднимайся.

 Несколько секунд она продолжала испуганно смотреть на него, затем поднялась на ноги, чуть покачнулась. Ручьёв снова взял ее за плечо.

 - Еще одна выходка - заночуешь в КПЗ, - бросил он холодно и приказал Малышу, - Сторожи!

 Тот немедленно уселся у ног Леры, не сводя с нее своих всегда кажущихся печальными карих глаз.

 Ручьёв вернулся в коттедж за ключами от “Фольксвагена” (слабый и нежный, утонченно свежий аромат парфюма Анны заставил его сердце болезненно сжаться), забрав ключи, вышел, вывел машину из гаража и, наконец, закрыв за собой ворота, опять приблизился к Лере.

 - А ты подожди меня тут, дружище, - попросил он Малыша.

 Тот согласно гавкнул и махнул хвостом.

 - Идем, - Ручьёв подтолкнул Леру к машине. Та сомнамбулически повиновалась.

 Доехав до переулка Школьников, пятнадцать, Ручьёв вышел из “Форда”, а после выволок вялую Леру, снова еле удерживаясь от того, чтобы отвесить ей пару крепких оплеух.

 ...Дверь открыла на длину цепочки все та же изможденная женщина лет пятидесяти. Впрочем, увидев дочь (Ручьёв поставил Леру перед собой, держа обеими руками за плечи), дверь она тут же захлопнула, а через несколько секунд распахнула еще шире.

 Ручьёв бесцеремонно втолкнул Валерию в маленькую, тесную прихожую, сам вошел следом, закрыл за собой дверь.

 - Я не знаю, что происходит с вашей дочерью, - жестко заговорил “Ржевский”, не давая женщине произнести ни слова.

 - Какие препараты она принимает и в каких дозах, но предупреждаю - если вы не примете срочных мер, скоро она окажется в специальном учреждении. Это я вам гарантирую.

 Лицо женщины (бледное, с желтоватым оттенком) стало краснеть.

 - Вы... - казалось, она задыхается, - Это вы... вы... Кто довел Лерочку до такого состояния?! Вы нелюдь, подонок...

 - Заткнись, мама! - вдруг завизжала Лера, словно выйдя из транса, - Он тут ни при чем! Ни при чем!

 Ручьёв мысленно застонал и повернул дверной замок.

 Лера в последнюю секунду уцепилась за рукав его итальянского костюма.

 - Сережа...

 Он с силой разжал ее пальцы. Опять посмотрел на мать Валерии, спокойно выдержав ее откровенно ненавидящий взгляд.

 - Я предупредил вас. Не знаю, по какой причине вы меня ненавидите - вашу дочь я не совращал и золотых гор ей не обещал, но в последний раз говорю - если она снова появится в моем агентстве или рядом с моим домом... словом, рядом со мной, я немедленно вызову психиатрическую бригаду и буду настаивать на освидетельствовании вашей дочери на предмет употребления наркотиков или психического заболевания. Обещаю, - с этими словами он вышел за дверь.

 Снова опустился на водительское сиденье своего “Фольксвагена”, закурил.

 Может, не все потеряно? Анна поймет, что погорячилась, заново все осмыслит и простит его?

 Она же не дура, она умница...Она должна понять, кто действительная жертва (жертва собственной ошибки) в данной ситуации.

 Должна ведь?..

 * * *

 Глава 5.Где наш молодой герой находит ответы на некоторые вопросы... и эти ответы его не воодушевляют.

- Ты делаешь, Студент, успехи, - добродушно пробасил Смоленцев после того, как Кирилл в честной борьбе положил Орлова на обе лопатки три раза (тогда как Орлов его - всего два).

 Усмехнувшись, Кирилл направился к раздевалке, снял кимоно, облачился в привычные джинсы и футболку и заскочил в туалет. Закрыв за собой тонкую дверцу кабинки, он вдруг услышал шаги входящих и знакомый голос (голос Дмитрия), обращенный определенно к тому, кто находился рядом с ним.

 - Хочу выклянчить у шефа пару недель законного отпуска, пока он добрый...

 Раздался легкий смешок. В том, кто ответил Орлову, Кирилл узнал по голосу Олега Давидова (“Мори’са”).

 - Опоздал, “гюрза”. Со вчерашнего дня он Юпитер-громовержец. Даже Валька трепещет - такие громы и молнии мечет...

 - С чего бы? - в голосе Орлова было неподдельное изумление, - С тех пор, как его возлюбленная стерва (тут у Кирилла екнуло сердце) сбежала от мужа (сердце Кирилла уже не екнуло, а высоко подскочило), он не Юпитер, а скорее... как там звали божество любви и счастья?

 - Его звали Купидон, - Давидов рассмеялся, - Дело не в Анке его, “пулеметчице”, а в той дворняжке... каштаночке пухленькой.

 - А, этой маньячке? - Орлов, похоже, также говорил с усмешкой, - М-да... выходит, оказался меж двух огней наш Казанова?

 - Говорю вам всем - женитесь, дети мои, - протянул Давидов, подражая слащавому пастырскому голосу, - Женитесь, плодитесь... и не желайте жены ближнего своего!

 Тут расхохотались оба.

 Кириллу было не до смеха. Быстро оправившись, он вышел из кабинки (Давидов с Орловым уже находились в вестибюле спорткомплекса) и, приблизившись к Дмитрию, тронул его за плечо.

 - Не хочешь по пути заглянуть в “Речушку”? (“Речушкой” называлось бистро, находящееся неподалеку). По пивку вдарим...

 Орлов, чуть сощурившись, посмотрел на Кирилла.

 - Да ты ж, вроде, не любитель...

 - Когда как, - Кирилл растянул губы в улыбке.

 Из спорткомплекса вышли втроем, но после того, как Олег распрощался и направился к своей “Мазде”, Орлов бросил на друга острый взгляд.

 - Что, есть тема?

 - Есть, - признался Кирилл, - Но не для посторонних ушей.

 - Так в чем дело? - Дмитрий вскинул брови, - Едем ко мне, у меня в холодильнике найдутся и пиво, и креветки, отварить которые дело минутное...

 - Послушай, - Кирилл ощутил небольшую неловкость, - Я не хочу быть навязчивым. Твоя Марина...

 - Сегодня у нее родительский день, - с усмешкой пояснил Орлов, - То бишь, ночует у родителей. Так что никто нам не помешает обсуждать все, что заблагорассудится...

 - Ну, тогда...Тогда спасибо тебе, - и Кирилл охотно хлопнул ладонью о подставленную ладонь друга.

 …- Итак? - доброжелательный взгляд светло-карих глаз переместился с блюда, где заманчиво дымились свежесваренные креветки, на две запотевших банки с пивом, одну из которых Орлов протянул Кириллу, а другую взял себе, - Проблема, надеюсь, не вселенской важности?

 Кирилл еле заметно улыбнулся.

 - Отнюдь, - и, чувствуя, что краснеет как мальчишка, вскинул на Дмитрия глаза, - Дело в том, что я видел Анну. Позавчера.

 Орлов закашлялся, отнюдь не пытаясь изобразить смущение. Похоже, он и впрямь от неожиданности поперхнулся пивом.

 - Ну и?.. - не глядя на Кирилла, спросил “гюрза”, ставя банку на стол и разламывая первую из креветок.

 - Мы... поговорили, - с некоторой заминкой сказал Кирилл, - Но у меня создалось впечатление, что она что-то скрывает... Она несколько раз повторила - многое изменилось, но что именно изменилось, не уточнила...

 Орлов вздохнул и вскинул на Кирилла свои выразительные глаза, сейчас - абсолютно серьезные.

 - А с чего ты решил, будто я осведомлен лучше тебя?

 - Я слышал... ваш разговор с Морисом, - Кирилл перевел взгляд на свои руки, чувствуя, что уши просто пылают.

 - Подслушивать нехорошо, Студент, - мягко попенял Орлов и поднялся со старенького дивана, на котором они с Кириллом сидели. Прошелся по комнате, - Ладно, - наконец, изрек он, в очередной раз запуская пятерню в свою густую соломенную шевелюру, - Коли так... только спрашиваю еще раз - тебе это надо? Посуди сам, в прошлом году из-за этой дамы у тебя были серьезные проблемы...

 - Она не виновата, ты не хуже меня это знаешь, - пробормотал Кирилл, - Я виноват... и больше никто. Глупость моя, точнее.

 Орлов тяжело вздохнул.

 - С этим можно поспорить, да ладно... Вдобавок, она старше тебя: шесть лет - это существенно, Студент.

 - Брось, - отмахнулся Кирилл, - Это вообще значения не имеет. Я что, прошу свести меня с ней? Лишь хочу, чтобы ты рассказал, что тебе известно...

 - Немногим более, чем тебе, - Орлов снова взял свою банку с пивом и сделал пару глотков, - Да и то, что мне известно, лишь слухи... К примеру, по слухам, она собирается развестись, поскольку после рождения ребенка муж не уделяет ей должного внимания...

 - Ребенка?! - Кирилл едва не выронил свою банку (впрочем, благоразумно поставил ее на стол), - У нее ребенок? Ты уверен?

 Орлов пожал плечами.

 - Все так говорят... Мальчик... где-то в начале марта родился. Долгожданный наследник капитала, - Дмитрий невесело усмехнулся.

 - Черт, - пробормотал Кирилл, в свою очередь делая большой глоток пива, - И она, однако, хочет развестись?

 - Может, хочет и не она, - с некоторой заминкой протянул “гюрза”, - Сплетничают, что у Зарецкого связь с дочкой президента “Бета-банка”. Говорят, что “Мега-банк” и “Бета-банк” скоро должны объединиться...

 Наконец, говорят, что твоя пассия, - тут Орлов вскинул на Кирилла серьезные глаза, - Уже подыскала замену супругу.

 - В лице Ручьёва? - холодея, догадался Кирилл.

 Орлов пожал плечами и промолчал. Снова присел на диван.

 - Ясно, - пробормотал Кирилл, - Значит, она вернулась... и теперь живет у него?

 Дмитрий кашлянул.

 - Собственно... ну, ладно, - чуть покраснел, - Все же ты мой друг, поэтому... скажу. Живет она, как опять же сплетничают, то ли у родственников, то ли в квартире отца. Но точно не у Ручьёва. Однако, о том, что она уже согласилась стать его женой, тоже болтают уверенно.

 - Понятно, - Кирилл весьма криво усмехнулся, - “Ржевский”, похоже, для нее всегда был чем-то вроде запасного варианта... страховкой. Значит, он на ней женится, ребенка усыновляет...

 - Это не факт, - заметил Орлов, - Во-первых, ребенка она оставила на попечении папочки, в Швейцарии, в окружении нянек, кормилиц... кого там еще, не знаю. Маловероятно, что при разводе Зарецкий отдаст ей наследника. Помнишь, мы говорили о том, что есть игры, в которых свои правила? Ты, безусловно, знаешь о законе больших чисел, Студент? Так вот, когда речь заходит о больших деньгах... действительно больших, в действие вступают свои законы.

 Понимаешь меня, надеюсь?

 Кирилл молча кивнул.

 - Кстати, еще один слух, который мне не кажется недостоверным, - Дмитрий протянул Кириллу блюдо с уже очищенными креветками (с ними Орлов расправлялся так же шустро, как с семечками).

 Кирилл не ощущал аппетита, однако, из вежливости взял пару креветок - бело-розовых и чуть сладковатых.

 - И что же это за слух? - мрачно полюбопытствовал он.

 - Муже еще до рождения ребенка заставил ее пройти генетический тест, - спокойно произнес Орлов, - Чтоб быть уверенным... на все сто процентов.

 - Вот скотина! - вырвалось у Кирилла.

 Дмитрий хмыкнул.

 - Не скажи. То, что для нас с тобой, может, и дикость, для господина банкира - разумная предосторожность. Кто захочет, чтобы его капиталы уплыли в чужие руки?

 - Но Ручьёв, вроде, не празднует еще победы? - допив первую банку пива, Кирилл тут же вскрыл вторую.

 - Он ее отпразднует, - с явным сожалением в голосе сказал Орлов, - “Ржевский” не из тех, кто упускает свои шансы. Так что, Студент, выброси эту блажь из головы, пока не поздно.

 “А если поздно?” - мрачно подумал Кирилл и вяло улыбнулся “гюрзе”.

 - Сгоняю-ка я еще за упаковкой светлого... одной, думаю, нам сегодня будет мало.

 

 * * *

 Глава 6. Где мы наблюдаем, как героиня постепенно находит плюсы в своем новом статусе

 Ручьёв был прав - ей не следовало самой садиться за руль - некоторое количество алкоголя плюс стресс... неминуемая авария.

 Однако, Анна в аварию не угодила. И даже не угодила в лапы ГАИ. Поневоле уверуешь в ангела-хранителя.

 “Нельзя возводить людей на пьедесталы, Аня, - в очередной раз вспомнила она изречение отца, - Ибо рано или поздно они с пьедесталов падают... как правило.

 Что вовсе не означает, что ты должна заранее считать того или иного человека негодяем”.

 Она не считала Ручьёва негодяем после случившегося инцидента.

 Ситуация была банальна. Просто примитивна. Примитивна... до омерзения.

 Вот это-то и было самым худшим - видеть человека, которого считала сильным, жалким и униженным. Униженным существом (подобных Лере Анна мысленно называла не иначе, как “существо”. Не девушка, не женщина... даже не бабенка. Существо), которое несравненно ниже тебя по всем параметрам - это ли не худшее? (Конечно, униженным она считала Ручьёва (вполне обоснованно), а не себя (тоже обоснованно).

 Словом, у Королевы, фактически лишенной Короля и наследного принца, не стало и сэра Ланселота.

 Сверзился бедолага Ланселот со своего пьедестала.

 ...Ситуация была достаточно невеселой, чтобы не смеяться, но и недостаточно трагичной, чтобы плакать.

 Оставалось устроиться с ногами на диване с кружкой горячего кофе со сливками и сочинением господина Дюма (отца, разумеется). Ни на что более серьезное ее сейчас не тянуло.

 По закону подлости, долго ей наслаждаться покоем не удалось - зазвонил телефон (не сотовый, а старомодный стационарный аппарат, уставленный еще при жизни профессора Васнецова).

 “Если Ручьёв, брошу трубку и отключу телефон от розетки”, - решила Анна.

 Звонил не Ручьёв.

 Звонил господин Зарецкий.

 - Ну, как ты? - по обыкновению устало и снисходительно.

 - Мерзко, - честно сказала Анна, - К слову, ты не слишком часто меня контролируешь для мужа, собирающегося оформлять развод?

 Зарецкий кашлянул.

 - А почему мерзко? (последнюю ее фразу президент “Мега-банка” попросту решил проигнорировать. Да и нужно ли отвечать на риторические вопросы?)

 - Мерзко... потому что плохо, - сухо ответила Анна.

 - Ты нездорова? - заботливо спросил господин супруг (фактически “экс”).

 - Здорова... тьфу-тьфу, чтобы не сглазить, - вяло ответила Анна.

 - С работой что-то нет заладилось?

 - Да нет... я к ней, собственно, и не приступала еще. Приступлю на следующей неделе.

- Значит, Ручьёв, - спокойно констатировал супруг.

Анна промолчала.

 Есть, черт возьми, границы, которых лучше бы не переступать.

 Зарецкий вздохнул.

 - К слову, жди послезавтра Савельева. Привезет тебе некоторые необходимые вещи - одежду, косметику и прочее. Ты ведь уехала налегке...

 - Циля приказала тебе это сделать? - холодно поинтересовалась Анна, - Ведь ей мои шмотки ни к чему - коротконогой, низенькой и толстозадой...

 - Дура, - снисходительно прервал Зарецкий ее желчную тираду.

 “Пошел ты”, ответила Анна мысленно и прервала связь.

 Через секунду выдернула из розетки и телефонный шнур.

 Сотовый также отключила.

 И вновь устроилась на диване, отложив книгу и взяв семейный альбом.

 “Значит, на чем мы остановились, папа? 

 На том, что, помимо себя, ни на кого лучше не полагаться.

 Верно. Стану полагаться на себя - и только”.

 Вскоре она задремала, и ей приснился отцовский летний домик, а в домике, перед камином, сидел на корточках долговязый молодой мужчина с ясным и немного беспомощным взглядом темно-карих глаз.

 И самой светлой и простодушной в мире улыбкой.

 - Он сказал “до свидания”, - подумала Анна в полудреме, - И ждал, когда я отвечу... но я не ответила, и это было глупо.

 Глупо, милый мальчик, теперь я это в полной мере осознаю... Глупо.”

 

 * * *
 

 - Добрый день, леди и джентльмены. (то же, но по-английски). С сегодняшнего дня вы, с моей помощью (в меру ослепительная улыбка), станете более углубленно изучать английский язык.

 Мне известно, что все вы более или менее владеете основами английского, и поэтому, я думаю, особых трудностей при изучении делового английского у вас не возникнет.

 И сейчас я вам это докажу, представившись вам на английском:

 I’m a teacher. Mine name is Anna Valentinovna Wasnetzova. (сдержанный смешки мужчин, весьма кислые улыбки женщин).

 

 - Добрый день, мадам и месье. С сегодняшнего дня мы с вами начнем изучать основы французского языка. Возможно, это представляется вам сложным? Уверяю, это совсем не так сложно, как кому-то из вас сейчас кажется.

 И я это докажу, назвавшись вам по-французски (та же фраза, что и на английском - “Я учительница, меня зовут...” и т. д., и т. п.)

 (Сдержанные смешки мужчин, весьма кислые улыбки женщин).

 За вступительной речью - вопросы. И первый из них, разумеется, несмотря на строгий деловой костюм, средней длины каблуки туфель, отсутствие ювелирных украшений и минимум макияжа - мужской: замужем ли она?

 О том, что она замужем (пусть уже лишь формально), а главное - кто ее муж, знал лишь директор фирмы “Полиглот” - приятный мужчина средних лет с хорошими манерами. Если б не взгляд, которым он ее буквально облизывал (напомнив ей тем самым кота, облизывающегося на горшок со сметаной), Анна сочла бы его довольно милым.

 Впрочем, и ему (она, во всяком случае, на это надеялась) не было известно об истинном положении вещей (“Я сказал, что ты помешана на независимости, в том числе финансовой”, - со свойственной ему тонкой иронией сообщил ей г-н Зарецкий по телефону).

 И Анна сердечно его поблагодарила за составленную протекцию и (не будем умалять достоинств г-на Зарецкого) проявленный такт.

 Посему смотреть на нее шеф мог, как ему заблагорассудится, однако, вряд ли осмелится сделать новой красивой сотруднице фирмы (а он определенно являлся гурманом по части женщин) непристойное предложение.

 Итак, впервые вопрос, замужем ли она (“You are a husband?”) задал щеголь лет двадцати пяти, то есть, примерно возраста Кирилла, но, увы, далеко не столь обаятельный.

 Впрочем, его можно было бы назвать симпатичным, если б не обилие угрей. “При таком стихийном бедствии не поможет и “Клеарасил”, - подумала Анна, которой был крайне неприятен наглый взгляд парня, - Тут необходимо радикальное средство - сдирание кожи. Живьем.”

 В целом же (если закрыть глаза на этот природный недостаток) молодой мужчина мог произвести приятное впечатление хотя бы поверхностно -дорогой костюм, идеально чистая и идеально отглаженная сорочка, красивая стрижка... и даже маникюр.

 Анна перевела взгляд с лица парня (на которое смотреть было не очень приятно) на его ухоженные руки с маникюром и тут же вспомнила другие руки - очень красивые, удлиненные кисти, тонкие пальцы, ногти на которых, никогда не знавшие маникюра, были тем не менее хорошей овальной формы и всегда аккуратно подстрижены (а не обломаны и не обгрызены). Словом, она вспомнила совсем не “пролетарские” руки потомственного “пролетария” Кирилла Александровича Смирнова, успевшего в свое время и у станка постоять, и хлебнуть тягот службы в армии (при этом глубокий шрам на правой голени напоминал о “командировке” на Кавказ) и вообще не чуравшегося никакой черной работы (в чем она успела убедиться за три месяца, пока Кирилл работал, точнее подрабатывал в обслуге господина Зарецкого),

...и тем не менее обладающего руками поразительной красоты (в старину сказали бы - аристократическими).

 ...Ее молчание вызвало небольшое замешательство у слушателей курса “Английский для деловых людей”.

 Анна усилием воли подавила в себе неуместные воспоминания и ласково посмотрела на щеголя (сей ласковый взгляд сулил проявление стервозности, о чем, впрочем, знали немногие. Г-н Зарецкий, к примеру. Или г-н Ручьёв.)

 Кирилл не знал. С ним она нечасто проявляла стервозность.

 - По-вашему, мое семейное положение сыграет какую-то роль в изучении вами языка?

 Щеголь покраснел, однако, глаз не отвел.

 - Как знать...

 - Я замужем, - сухо сказала Анна, уже не глядя на парня, - У меня маленький сын, которого зовут Георгием.

 Если вас больше ничто из моей личной жизни не интересует...

 - А сколько вам лет? - еще один (более наглый) вопрос. Уже от другого слушателя.

 “Типичный рыночный торгаш, - подумала Анна с отвращением, - Зачем ему английский? Сначала прошел бы курс обучения хорошим манерам...”

 Но ответ уклончивый означал бы кокетство, а это было неприемлемо. В конце концов крутить романы и даже просто флиртовать с это публикой (после того, как отвергла Ручьёва - не будем вспоминать о не слишком удачной встрече с Кириллом) ей хотелось в последнюю очередь.

 Достойная дочь профессора Васнецова ответила просто:

 - Мне двадцать девять. Скоро исполнится тридцать.

 Напоследок добавлю, что в свое время я закончила два факультета - лингвистический и литературный. Последний заочно. Языковую практику проходила за границей.

 Если вопросов больше нет...

 - А кто ваш муж?

 Анна мысленно застонала. И пустила в ход “тяжелую артиллерию”, окатив любопытного поистине ледяным взглядом.

 - А вот это, простите, вообще не имеет ни малейшего отношения к тому, чем мы с вами станем тут заниматься.

 К слову, мы и так потеряли уйму времени, - заставила себя улыбнуться. И, подойдя к доске, взяла в руку кусочек мела. - Давайте-ка для начала повторим азы...

 ...В группе для желающих овладеть основами французского, к счастью, не нашлось хама, вслух интересующегося ее возрастом (там среди слушателей превалировали женщины).

 Замужем ли она, поинтересовался не слишком молодой ловелас (судя по костюму, человек весьма обеспеченный) и то после академического часа, когда она уже выходила из аудитории.

 Взял этак мягко под локоток.

 - Позволите подбросить вас до дома, очаровательная Анна... э... Валентиновна? Или вас встречает муж?

 “Не слишком тонко... но спасибо, не нагло”, - подумала Анна и улыбнулась в ответ.

 - В данный момент мой супруг находится в Цюрихе. А подвозить меня нет никакой необходимости - вон на стоянке моя машина.

 - Те вишневые “Жигули”? - догадался ловелас.

 Анна снова улыбнулась (конечно же, ласково) и со словами “Всего хорошего” подошла к своему “Пежо” модели позапрошлого года.

 Вид отвисшей челюсти ловеласа доставил ей (что греха таить?) немалое удовольствие.

 

 * * *

 

 ...Оставив “Пежо” на платной стоянке, она по пути заскочила в булочную (знала, что не доведут до добра полуфабрикаты, но после двенадцать лет в качестве супруги г-на Зарецкого (имеющего, конечно же, и домработницу, и повара) заново учиться готовить было просто лень), а приближаясь к дому, увидела на скамейке у подъезда фигуру высокого мужчины в неброском, но очень элегантном костюме.

 Первым побуждением было повернуть назад и рвануть... да хоть в Луговку. Но это было глупо. И недостойно. Наконец, малодушно.

 Ко всему прочему, Ручьёв ее уже увидел.

 “Десять дней выдержал, - подумала Анна, - Истинный джентльмен. Счел, что за десять дней я остыну”.

 Увы. Для того, чтобы она переменила свое решение - не становиться женой Ручьёва - десяти дней было явно недостаточно.

 Хоть она и не исключала, что со временем прежние отношения с Ручьёвым могут восстановиться (хотя бы частично). Ибо в качестве друга Ручьёв устраивал ее как никто иной.

 Правда, в данный момент ни видеть его, ни общаться с ним ей не хотелось абсолютно.

 - Добрый вечер, - негромко сказал Ручьёв, когда она к нему приблизилась (точнее, приблизилась к подъезду).

 - Привет, - отозвалась Анна. - А где цветы?

 Его невеселое лицо на секунду сделалось растерянным.

 - Какие цветы?

 Анна улыбнулась.

 - Те, что дарят провинившиеся мужчины своим дамам. В знак примирения.

 Посторонний, наблюдая за этой сценой, вполне мог решить, что эта элегантная красавица (со столь ласковой улыбкой) фактически уже простила чрезвычайно приятного мужчину с грустным взглядом.

 К сожалению (или счастью) Ручьёв слишком хорошо знал Анну. Ее слова (и ее улыбка) являлись очередным проявлением стервозности и означали, что она, во-первых, пережитого унижения не забыла; во-вторых, и не простила.

 Поэтому он лишь мрачно сказал:

 - Если это все, что я должен сделать, тебе через полчаса доставят на дом содержимое цветочного павильона.

 - Так много не нужно, - небрежно отозвалась Анна, доставая из сумки ключи (первой следовало открыть дверь подъезда), - Иначе моя квартира станет выглядеть похоронным бюро.

 Ручьёв кисло улыбнулся.

 И в лучших джентльменских традициях попытался забрать у нее не слишком увесистый пакет с продуктами.

 Она отдала, стараясь при этом минимально касаться пальцев Ручьёва.

 Тот слегка кашлянул (дабы прочистить горло).

 - Уже приступила к новой работе?

 - Приступила. И не такой уж новой - я ведь по окончании вуза два года преподавала в гимназии, пока Зарецкий не пристроил меня в издательство, переводить с английского и португальского, - она бросила на Ручьёва короткий взгляд (он поднимался следом за ней, на четвертый этаж. Пешком).

 Лифт в доме имелся, но Анна ненавидела лифты. Она страдала легкой формой клаустрофобии.

 Наконец, остановившись у двери квартиры, где она тринадцать лет проживала вдвоем с отцом, Анна снова повернулась к Ручьёву лицом.

 - Спасибо, что помог поднести сумочку. Отдай, пожалуйста, - безупречно вежливо... и ласково.

 Лицо Ручьёва окончательно помрачнело. Но сумку он отдал без возражений.

 После чего, однако, уперся рукой в стену таким образом, чтобы загородить ей проход в квартиру.

 - Что я должен сделать, чтобы ты, наконец, простила меня? Что? Встать на колени? Покаяться публично? Что? Говори, я сделаю.

 Его воспаленный взгляд и глухой голос действительно впечатляли. На пару секунд она ощутила почти то же, что и в аэропорту год назад, когда Ручьёв умолял ее остаться с ним...

 ...и она была очень близка к тому, чтобы согласиться.

 “И еще... я не хочу, чтобы ты подыскивал мне замену”.

 “Это и нереально”.

Оказалось - еще как реально.

 Или он не считал серьезной изменой связь с той молодой женщиной - достаточно доступной (наверняка), достаточно привлекательной, чтобы служить временной подружкой,

...но недостаточно умной и красивой, чтобы из-за нее всерьез можно было потерять голову?

 Анна вспомнила (хоть сейчас ей этого хотелось меньше всего) грязную сцену у коттеджа Ручьёва. И свои ощущения, схожие с ощущениями облитого помоями.

 И самым мерзким был не пьяный бред той девицы, которую использовали и пнули, как приблуду-дворняжку, а реакция Ручьёва.

 “Сэра Ланселота”, в миг утратившего свое рыцарское достоинство, когда он ударил ту молодую женщину в солнечное сплетение.

 Хладнокровно ударил. Расчетливо. И лицо его в тот момент было отнюдь не лицом красивого и благородного рыцаря.

 Рыцаря из тех самых романов, над слабостью жены к которым г-н Зарецкий часто подтрунивал (порой беззлобно, а порой и весьма желчно).

 Что ж, господин Зарецкий являлся реалистом. Как и и ее отец. И не хуже ее отца знал, как часто валятся с пьедесталов “сэры Ланселоты”.

 - Послушай, Ручьёв, - очень мягко сказала она, - Я сейчас абсолютно не склонна наблюдать драматические или театральные жесты. У меня был напряженный день, я устала... и хочу, наконец, воспользоваться преимуществами своего нынешнего статуса - когда никому не нужно давать отчета...

 - И соблюдать протокол, - негромко добавил Ручьёв, убирая руку.

 - Именно, - кивнула Анна, - К тому же, если ты испытываешь потребность каяться, - тонкая улыбка, - Покайся лучше перед несчастной дурочкой, принявшей твою куртуазность за любовь.

 Счастливо, Серж, - коротко бросила она напоследок, распахивая дверь квартиры.

 После чего захлопнула ее за собой.

 

 * * *

 Глава 7. Где наш герой ступает на весьма зыбкую почву, заключая сделку... с Сатаной. .

Едва за Анной захлопнулась дверь квартиры, Ручьёв с силой врезал кулаком по стене и издал звук, напоминающий глухое звериное рычание.

 Стерва, законченная стерва... За какие такие грехи он наказан, вынужденный любить столь прожженную стерву?

 ...А ведь он ее любил... чем безнадежнее, тем сильнее.

 Любил... и вместе с тем ненавидел. Ненавидел за то, что готов был перед ней всячески унижаться, ненавидел за то, что она управляла им, как дрессированным пуделем... ненавидел за то, что не мог перестать ее любить.

 А, следовательно, и мучиться.

 Ибо Анна, как ему сейчас казалось, попросту не способна была прощать. Ни малейшего промаха, ни малейшей ошибки.

 Либо ты безупречен, либо...

 ...либо вой с тоской на Луну - больше-то ничего не остается.

 Конечно, за руль своего “Фольксвагена” он сел в прескверном расположении духа.

 И ничего удивительного не было в том, что спустя четверть часа он оказался на волосок от того, чтобы провести сегодняшнюю ночь в камере предварительного заключения.

 Спасла Ручьёва его реакция - в последний момент он успел-таки резко ударить по тормозам, въехал передним правым колесом на тротуар, но пешехода - бородатого мужчину в серо-зеленом камуфляже, с какой-то затрапезной котомкой за спиной, - Ручьёв не сбил, лишь задел бампером.

 Тем не менее тот упал на асфальт.

 Ручьёв, выскочив из машины, подбежал к нему. Мужик уже поднимался на ноги и озирался, словно бы не совсем понимая, что произошло.

 - С вами все в порядке? - отрывисто спросил Ручьёв... и осекся. Всякий, кто в этот момент мог за ним наблюдать, заметил бы, как страшно побледнел “Ржевский”. И что лицо его исказилось то ли от страха, то ли от изумления.

 - Юра? - выдохнул Ручьёв, - Юра? “Кузнец”? Ты?

 В свою очередь во взгляде мужчины мелькнуло нечто, похожее на панику.

 - Вы чего, ошиблись... все нормально, - невнятно пробормотал он, и похоже собрался прошмыгнуть в ближайший переулок, когда “Ржевский”, опомнившись, схватил его за предплечье.

 - Это же ты, - негромко сказал он, - Кузнецов Юрий Никитович, 19__года рождения, лейтенант...

 - Не нужно, - совершенно другим - не трусливым, а усталым голосом прервал Ручьёва тот, кого он (да и не только он) уже на протяжении десятка лет считал погибшим, - Я тебя, “Ржевский”, тоже узнал.

 Ручьёв несколько секунд, не отрываясь, смотрел на лицо того, кого некогда считал едва ли не лучшим своим другом и, узнав о его мнимой гибели, тяжело переживал.

 - Погоди, ты... в порядке? Ушибы? Я сильно тебя задел?

 “Кузнец” криво усмехнулся.

 - Пара синяков, от силы. Не беспокойся. Я сам, знаешь, после контузии... - неопределенно покрутил ладонью у виска, - Короче, даже инвалидность дали. С головой нелады.

 Ну, а ты? - он несколько искусственно изобразил оживление, - Похоже, бизнес процветает? Ездишь не на “консервной банке”, как денди Лондонский одет... Из “конторы” ушел? Занялся... чем? Торговлей? Финансами?

 Ручьёв тоже не слишком натурально улыбнулся.

 - То, что ушел из “конторы” и давно, это ты угадал. А занимаюсь... да чем я могу заниматься? Торговец из меня вышел бы никудышный, поэтому открыли вместе с Кравченкой охранное агентство. Качков готовим для охраны. Кадры на месте, можно сказать, куем...

 Отчего он умолчал о том, что его агентство занимается и сыском (причем, высокопрофессиональным сыском), Ручьёв и сам толком объяснить бы не мог. Вероятно, пресловутая интуиция.

 Его бывший коллега (и бывший друг), считавшийся погибшим на Ближнем Востоке, выглядел действительно жалко. Едва ли не как бродяга. Грязные, давно не стриженые волосы, старый, застиранный камуфляж... ботинки, едва ли знакомые с обувной щеткой...

 Лишь пара деталей в облике “Кузнеца” не вязалась с образом опустившегося человека - отличные (крепкие, белые) зубы - ни малейшего признака дурного запаха изо-рта, да цепкий, острый и напряженный взгляд.

 Внезапно Ручьёва словно ударило током - разве у “Кузнеца” глаза орехового оттенка? Разве не темно-серые?

 ...Дальше “Ржевский” действовал уверенно, напрочь заглушив в себе все эмоции.

 Он улыбнулся бывшему товарищу как можно приветливее и располагающе и пригласил его к себе в гости. Причем, сей момент.

 - Да ты че, - снова заканючил бродяга, исправно разыгрывая юродивого, - У тебя, небось, жена там красавица, ребенок... и нате. Является дядя с помойки...

 - Перестань, - Ручьёв приобнял “Кузнеца” за плечи и стал мягко подталкивать к машине, - Ни жены, ни детей у меня нет. Один живу... не считая псины. К слову, породы алабай, а алабаи, будет тебе известно, сторожа абсолютно никудышные. Лентяи и флегматики.

 Вдобавок, Малыш вообще старик по собачьим меркам, - Ручьёв вздохнул. - Нет, здорово, однако, что я именно сейчас тебя встретил, иначе одному пришлось бы горе “Смирновкой” заливать...

 - Какое горе? - видимо, просто машинально спросил “Кузнец”.

 - А! - махнул рукой “Ржевский”, - Все бабы стервы, а моя - так стерва в кубе... да еще и ревнивая, как черт знает кто...

 - Так брось ее, - посоветовал “Кузнец”, похоже, чуть расслабившись, - Такому красавцу, как ты, несложно подыскать и девочку-модель...

 - Все так, - вздохнул Ручьёв, мечтательно глядя на дорогу и заводя мотор, - Только вот люблю я ее, гадюку... Люблю и все тут. Ну тебе ли не знать? Как же Галка твоя убивалась...

 - Не нужно, - глухо сказал “Кузнец”, - Не береди душу, “Ржевский”.

 Ручьёв кашлянул.

 - Да, извини. Вырвалось так... ненароком. Но ты расскажешь, что же все-таки случилось-то с тобой?

 “Кузнец” поморщился.

 - Да что... обычное дело. Попал в плен, пытался бежать, был контужен, память частично потерял...

 Ну, а когда вернулся... Та, о которой ты говорил, будто сильно убивалась по мне, снова замуж выскочила, ребенка родила... Ну, и к чему мне было ей жизнь-то ломать, сваливаясь, как снег на голову?

 А старики... те померли давно. Закурить у тебя не найдется?

 Ручьёв молча протянул “Кузнецу” пачку “Данхилла”.

 Тот опять вздохнул.

 - Красиво, Серега, живешь... Вот из-за какой-то курвы паришься, а представь, когда ни кола, ни двора и не всегда даже на хлеб хватает...

 “А на цветные контактные линзы и услуги дантистов-косметологов? - холодно подумал Ручьёв, - Фальшивишь, братец... хоть песенка недурна, не спорю”.

 ...В свое время Ручьёв неспроста опасался, что Лера может добраться до его аптечки - названия некоторых, находящихся в ней препаратов были известны далеко не каждому провизору... а у кого-то (более осведомленного) могли вызвать и легкий озноб...

 Впрочем, то вещество, которое Ручьёв подмешал в бренди, являлось относительно безобидным. Оно всего-навсего ослабляло самоконтроль человека, ввиду чего даже самые молчаливые становились слишком разговорчивыми, самые подозрительные расслаблялись, самые скрытные откровенничали о сокровенном.

 Ручьёв предполагал, что “Кузнец” будет настороже, и максимально постарался ослабить его бдительность - прикинулся опьяневшим, успев предварительно принять препарат, нейтрализующий действие алкоголя на мозг, болтал о своей “курве”, на подарки которой, якобы, истратил целое состояние, “а ей все мало, стерве”, признался, что работает “стерва” в агентстве моделей и, собственно, он-то ревнует ее куда сильнее, чем она его... и прочее, прочее, прочее, что на молодежном сленге зовется просто шняга. Или пурга.

 Даже, поднатужившись, пустил скупую мужскую слезу.

 А когда “Кузнец”, похоже, и впрямь успокоившись, беспечно проглотил наживку, Ручьёв включил звукозаписывающую аппаратуру и начал задавать вопросы.

 Он предполагал, что бывший коллега до сих пор работает в интересах госбезопасности родной страны.

 Предполагал также, что тот теперь работает в интересах госбезопасности чужой страны.

 Не исключал даже, что “Кузнец” мог являться двойным агентом...

Но то, что услышал, повергло его (отнюдь не слабонервного) в дрожь.

 Тем не менее он задал “Кузнецу” максимум вопросов, получив ответы, некоторые из которых шокировали, дал выпить “поплывшему” кофейку с подмешенным в кофе сильным снотворным...

 ...и начал действовать.

 Для начала он снял копии с пленки, на которую были записаны откровения члена террористической группировки “Аль-Агаззи” (одной из самых экстремистских), затем приказал Малышу “Сторожи” (этот “никудышный” сторож был отлично натаскан и отнюдь не являлся стариком по собачьим меркам), взял подлинник записи и поехал в агентство, чтобы положить его в специальный сейф, имеющий двойную стенку (и этот секрет был известен лишь еще одному человеку - его компаньону Кравченке. Который, впрочем, без разрешения Ручьёва влезть в этот тайник мог только после отхода (насильственного или естественного) компаньона в мир иной).

 “Что дальше?” - напряженно размышлял Ручьёв. Связаться с бывшими коллегами из “органов”?

 Отлично. Его поблагодарят, крепко пожмут руку... после чего Ручьёву останется только ждать. Сначала - гибели близких (а у него по-настоящему близким человеком (не считая младшего брата, проживающего в Канаде) была Анна, что не являлось секретом ни для его подчиненных, ни для бывших коллег, в том числе и тех, кто Ручьёву покровительствовал, и кому он регулярно сливал добытую не совсем законным путем информацию).

 Следовательно, вначале убьют ее (разумеется, сделав это наиболее изощренно, зверски), потом очередь дойдет... возможно, до кого-то из друзей Ручьёва (того же Кравченки), и наконец, ему самому начнут отрубать пальцы. Медленно и с наслаждением.

 Ибо ребята из “Аль-Агаззи” шутить не любят. И их штаб-квартира находится в славном городе Лондоне - излюбленном прибежище мафиози, террористов, олигархов-ворюг и прочей шушеры со всего мира.

 Так что и скрываться нет смысла - достанут.

 Значит...

 “Значит, идем на разумный компромисс”, - решил Ручьёв.

 Ясно, что Сатану не приручишь... но порой Сатана исполняет желания. В обмен на душу? А что такое душа? Нематериальная субстанция, не более. Чье существование, вдобавок, не доказано.

 ...Когда на следующее утро “Кузнец” проснулся - со страшной головной болью и ощущением совершенной вчера ужасной ошибки, то увидел рядом с уютной постелью улыбающегося, гладко выбритого, красивого мужчину в идеально чистой сорочке и безупречно отглаженных брюках.

 Мужчина протягивал ему “Алка-Зельтцер” и стакан с водой.

 - С пробуждением, Юрик. Кстати, контактные линзы тебе не мешают спать? Или ты их регулярно снимаешь на ночь?

 “Кузнец” медленно, не сводя глаз с Ручьёва, потянулся к своему затрапезному рюкзачку.

 “Ржевский” рассмеялся и продемонстрировал бывшему коллеге обычную шариковую ручку (правда, лишь с виду обычную).

 - Не эту ли игрушку ищешь, дружок? Ладно, - добавил он снисходительно, - Не дергайся, - и, тихонько свистнув, подозвал Малыша, приказав ему “Сторожи!”

 Тот немедленно уселся рядом с постелью.

 - Я бы мог тебя связать, но ты, Юра, все же когда-то вместе со мной ходил в разведку...

 Правда, сейчас я с тобой  в разведку бы не пошел, - жестко закончил Ручьёв.

 “Кузнец” вскочил с кровати... точнее, лишь попытался вскочить.

 Лапы Малыша немедленно ударили его в грудь, собака размером с теленка навалилась на него, тихо рыча и не давая двинуться.

 - Как видишь, не зря я его натаскивал, - заметил “Ржевский” холодно, - А теперь, пока ты лихорадочно изобретаешь себе “легенду”, послушай-ка то, за что тебя твои же товарищи по оружию сначала оскопят, затем четвертуют.

 И нажал клавишу воспроизведения на диктофоне.

 По мере прослушивания записи лицо “Кузнеца” серело. На лбу крупными каплями выступил пот (впрочем, и на висках волосы взмокли).

 - Как же ты меня недооценил, а? - Ручьёв уселся в кресло и непринужденно закурил, - Я настолько грубо вчера перед тобой ваньку валял... Мент тупой, и тот догадался бы, что дело нечисто!

 - Мы... были друзьями, “Ржевский”, - прохрипел, наконец, Юрий.

 - Да, - спокойно согласился Ручьёв, - И впрямь дружил я когда-то со славным парнем Юркой... но, боюсь, паренек тот давно погиб.

 - Когда они приедут? Ваша жандармерия - ОМОН, спецназ, группа “Альфа”... кто там еще? - глухо спросил “Кузнец”.

 - А они не приедут, - мягко ответил Ручьёв, - Пока ты не наделаешь глупостей.

 Впрочем, я неправильно выразился. Глупостей ты наделал еще вчера, а сейчас только от тебя зависит не наделать больших.

 - Шантаж? - пробормотал “Кузнец”.

 Ручьёв вскинул брови.

 - Я очень на идиота похож, да? Хотя, вчера, может, и был похож... - добавил он задумчиво. Затем скомандовал Малышу “Свободен!”, и алабай тут же отошел от того, кого добросовестно сторожил.

 - Я понимаю, чем для меня чревато это знание, - сказал Ручьёв негромко, - Несет оно не скорбь, а смерть. Поэтому я, извини, подстраховался. Подлинник и еще пара копий этой записи находятся в весьма надежных местах. Но пока я жив, и живы те, кого я люблю (тут на его лицо набежала тень), этих записей не услышит никто.

 Я умею хранить тайны, “Кузнец”. Наведи обо мне справки и убедишься в этом.

 Посему, нам с тобой выгоднее всего ударить по рукам - ты не выдаешь меня своим, я не выдаю тебя и твоих соратников по борьбе с империализмом и глобализмом агентам Интерпола и Моссада.

 ...Кстати, один мальчонка, вместе с которым мы провели счастливое детство за кордоном, сейчас служит в этом ведомстве шустрых ребят. Папа у него в посольстве служил, а мама была евреечкой... по крови. С фамилией Степанова. В те времена, сам знаешь, предпочитали не рисковать...

 А потом оказалось, Рабинович она, а не Степанова! - Ручьёв рассмеялся, - Вот ведь превратности жизни и судьбы, правда?

 - Правда, - медленно ответил “Кузнец” и вдруг со скоростью пантеры бросился на бывшего сослуживца.

 Ручьёв сделал мгновенное, почти неуловимое движение - и экстремист-террорист растянулся на полу, хватая воздух ртом и не сводя с “Ржевского” ненавидящих глаз.

 - Ну и глупо, - скучающим тоном сказал Ручьёв, - Знаю, все вы наркоманы, психи и смертники, но зачем еще больше усложнять свою и так нелегкую жизнь?

 Договоримся так, Юра. - теперь в руке Ручьёва оказался ТТ, дуло которого смотрело аккурат между глаз (серых в прошлом, а ныне ореховых) “Кузнеца”, - Ты сейчас преспокойно уедешь отсюда на такси. И на вопросы, которые тебе зададут, ответишь - да, увы, забухал со старым другом.

 Меня “прощупают”, узнают, что я всего лишь скромный бизнесмен, порой промышляющий сбором “компры”, вполне, впрочем, невинной... относительно твоих нынешних друзей по оружию, конечно, - Ручьёв сверкнул короткой улыбкой. - Что я даже укрываю некоторую долю доходов...

 И сии мелкие прегрешения (к слову, обо мне еще ходят слухи как о прожженном бабнике) будут мне лишь на руку.

 Твои боссы решат, что я подонок, в сущности, а для них подонки, видишь ли, менее опасны, нежели добропорядочные, законопослушные граждане. За мной какое-то время понаблюдают, а я сделаю вид, что ничего не замечаю...

 Словом, у меня свой бизнес, у вас свой и пересекаться они не могут.

 Тогда как если ты разоткровенничаешься о случившемся вчера, что ж... я смело могу считать себя трупом, но первым трупом в это случае будет, Юра, твой. Причем, его здорово осквернят...

 Ну так как? Взаимовыгодное сотрудничество или объявление войны?

 - Первое, - пробормотал “Кузнец”, вставая с пола, - У тебя черный пояс по карате, что ли?

 Ручьёв рассмеялся. 

 - В самую точку.

 - Недооценили тебя, “Ржевский”, в свое время, - Юрий подал руку и владелец “Феникса” охотно ее пожал.

 - Может, оценят еще, - сказал Ручьёв несколько отстраненно. Будто говорил... сам с собой.

 

 * * *

Глава 8. Где мы лишний раз убеждаемся - от судьбы не убежишь...

 - Вот черт! - Анна с досады едва не ударила ладонями по рулю. Едва не остановилась впритирку к тротуару - там, где парковка решительно запрещена. И, наконец, едва не “поцеловала” в заднюю часть (это мы тактично выражаемся) идущую впереди подержанную “Ауди”.

И все отчего?

 Да от злости... на саму себя.

 “Женщина за рулем - это нонсенс, - спокойный и снисходительный голос Зарецкого, - Посему, красавица моя, выбирай - автомобиль плюс наличие водителя, либо езда на такси, что во всех отношениях неудобно. Итак?”

 “Некоторым женщинам противопоказано водить машины, - мягкий и слегка ироничный голос Ручьёва, - Но есть такие, что ездят грамотнее и аккуратнее любого мужика. Ты, любимая, могла бы относиться к последним, но, не обижайся, ты порой бываешь рассеянна. Как и любая творческая натура...”

 “Некоторые вещи женщины должны делать не хуже мужчин, Анюта. - чрезвычайно интеллигентный голос профессора Васнецова, ее отца, - К примеру, водить легковой автомобиль. Но, прежде чем учиться крутить баранку (это легче, чем тебе кажется), запомни несколько простых правил - никогда не садись за руль, если даже чуть-чуть пьяна - первое; никогда не садись за руль, если испытываешь недомогание или находишься в состоянии сильного стресса - второе; третье - не заводи машину и не отъезжай от дома на большое расстояние, не проверив уровень бензина в бензобаке и не захватив запасной канистры”.

 Отлично. Отлично! Именно это она таки сделала. Стрелка на индикаторе уровня бензина стремилась к нулю, а запасной канистры с бензином в машине не было.

 До ближайшей бензозаправочной станции езды... сколько? (Где эта станция ближайшая, вот вопрос).

 До дома езды полчаса.

 Она не позаботилась о важном, ибо, надо смотреть правде в глаза, она давно привыкла к тому, что другие заботились за нее. О важном и не очень.

 Так что делать? Доехать до трамвайной остановки, затормозить и позвонить Ручьёву? (А кто, помимо Ручьёва, ее может выручить в данной ситуации? Любой ситуации?)

 “Извини, Серж, мне срочно требуется твоя помощь, у меня внезапно кончился бензин (и это наказание, я знаю, за мои гордыню и стервозность), но не мог бы ты приехать, я согласна начисто забыть о том, что ты был со мной недостаточно честен, а заодно - потоке словесных помоев, которыми меня облила ни за что, ни про что ничтожная особа, доставлявшая тебе утехи во время моего отсутствия...”

 Ну, нетушки. Должен быть выход (целых два, если верить шутке дурного пошиба).

 И выход в самом деле нашелся - Анна вспомнила, что за ближайшим поворотом находится автомастерская.

 Конечно, там может и не быть бензоколонки, но неужто и канистры с бензином не найдется? Для дамы?

 Для элегантной и совсем еще не старой дамы на элегантном “Пежо”, чем бумажник полон симпатичных купюр, часть которых легла на счет в родном “Мега-банке” (одном из его филиалов). С соблюдением строгой секретности и любезными уверениями управляющего, что супруга г-на Зарецкого - конечно же, желанный клиент в любое время дня и ночи.

 После чего верный Савельев исправно проводил ее до дома (сидя там, где некогда сидел Кирилл - на водительском месте), получил денежку “на чай”, мило смутился... но не более того. “Или я не в его вкусе, - подумала Анна с иронией, - Или, что вернее, он боится потерять работу и приобрести неприятности на свою русоволосую башку - пример Кирилла уж слишком нагляден).

 Так или иначе, Савельев соблюдал почтительную дистанцию и если косился на ее ножки, то исключительно исподтишка.

 - Так, - пробормотала Анна, - О чем ты думаешь? К чертям всех Савельевых и заодно Ручьёвых. Поезжай в автомастерскую, а если получишь отказ, просто оставь там “Пежо” и свяжись с Зарецким.

 “Дорогой, я рискую лишиться машины, которая - и твоя собственность, мы же еще супруги... посему прими меры, тебе ведь ничего не стоит лишь поднять трубку и сказать несколько слов...

 ...Фамилия хозяина автомастерской? Минуту. Молодой человек, вот вы, в спецовке! Как зовут вашего хозяина?”

О том, что Зарецкий может ответить: “Решай проблемы сама”, Анна не беспокоилась. Проблема-то являлась материальной, речь шла о почти новом и дорогом автомобиле... Подобные проблемы ее дражайший супруг без внимания не оставлял.

 Посему, настроенная весьма воинственно, она повернула за угол и уверенно въехала (ворота были раздвинуты) на территорию автомобильной мастерской. И остановилась.

 Один из умельцев работал со сварочным аппаратом. Двое других с глубокомысленным видом стояли у раскрытого капота подержанной иномарки. Один, наконец, решил найти причину поломки путем практическим, а не теоретическим, и наклонился, представив на обозрение широкий зад, обтянутый штанами темно-синего цвета.

 - Петрович! - из дверей бокса вышла долговязая фигура очередного умельца с банданой на голове (при звуках его глуховатого голоса и при виде его долговязой фигуры Анна ощутила, что сердце ее подпрыгнуло так сильно... как, пожалуй, и тогда, в Луговке, когда она увидела в дачном домике отца человека... не совсем постороннего).

 - Петрович! - с досадой повторил Кирилл, глядя на двух теоретиков у раскрытого капота и решительно не замечая серебристого “Пежо”, - Куда ты снова подевал тот чертов домкрат?

 - Погодь, - сурово ответил Петрович, - Тута проблема. Лучше помог бы, скубент.

 “Скубент” уже сделал, было, шаг к Петровичу и его напарнику (явно решившему путем обоняния определить причину повреждения двигателя - так низко наклонился он к этому самому двигателю), но тут взгляд его, наконец, переместился на серебристый “Пежо”.

 Анна надела лежавшие в в бардачке темные очки (ни к чему этому безбашенному мальчишке видеть выражение ее глаз - особенно, в данный момент) и вышла из машины.

 Теперь на нее смотрели уже трое... нет, четверо (занимавшийся сварочными работами тоже оторвался от дела и поднял забрало своего шлема) умельцев.

 - Привет, - негромко сказал Кирилл, похоже, еще не решив - следует ли оставаться серьезным или одарить ее своей фирменной светлой улыбкой, - Вот уж не думал, что ты появишься...

 - Я тоже не думала, - весьма сухо ответила Анна (не приведи Бог, вообразит, что она его разыскивала!) - За сто метров от этой мастерской я просто обнаружила, что у меня кончился бензин. Можешь убедиться, - и распахнула дверцу со стороны водителя.

 На секунду Кирилл нахмурился, затем его лицо приобрело чуть растерянное выражение...

...впрочем, фирменная улыбка (хоть и немного неуверенная) не заставила себя ждать.

 -Такое может случиться только с женщиной... Извини. Я постараюсь решить твою проблему, - и сам направился к Петровичу.

 Вскоре Анны услышала голос оскорбленного до глубины души пропойцы:

 - У нас тут, мадам, не заправочная станция!

 Не дожидаясь, пока Кирилл убедит-таки напарника помочь даме, Анна извлекла из бумажника пару крупных купюр (раз в пять превышавших сумму, которую она могла заплатить реально за бензин на бензозаправке) и, решительно подойдя к Петровичу, молча сунула купюры в карман его засаленного комбинезона.

 Откуда Петрович их немедленно извлек своими заскорузлыми пальцами. Не для того, разумеется, чтобы вернуть их обнаглевшей дамочке, а просто чтобы убедиться в их подлинности. Для чего каждую внимательно просмотрел на свет.

 - Имей совесть, Петрович, - негромко сказал Кирилл.

 - Не учи старших, скубент! - сурово осадил его Петрович, - Лучше помоги мадам - не видишь, как волнуются... - и добавил с любезностью алкаша, на которого нежданно-негаданно свалилась халявная выпивка, - Не беспокойтесь, мадам, сукбент вам поможет, он парень шустрый...

 Анна заметила, как в темно-карих глазах Кирилла нечто полыхнуло, как выступили желваки на скулах...

 Впрочем, Петровичу-то на этот сдерживаемый гнев было глубоко начхать. Он уже обращался к широкой заднице, обтянутой темно-синими штанами.

 - Ну ты там че, Лех? Нашел чего?

 - Хочешь, пойдем в контору шефа, - сказал Кирилл мягко, - Минут пятнадцать тебе придется подождать...

 - Подожду в машине, - Анна двинулась обратно к своему “Пежо”.

 Пожалуй, темные очочки можно и снять - все, что она сейчас испытывала, сводилось к одному определению - усталость. 

 И сознание полнейшей бессмысленности всей этой суеты.

 - Готово, - сказал Кирилл спустя двенадцать минут (она не села в машину, а стояла рядом с “Пежо”).

 - Спасибо, - тускло сказала Анна, снова вынимая бумажник.

 Очень красивая узкая кисть с длинными пальцами легла поверх ее кисти - тоже узкой, красивой и удлиненной.

 - Брось. Ты и так заплатила больше, чем следует.

 Анна презрительно усмехнулась, указав взглядом на Петровича (заметно оживившегося).

 - Только не говори, что этот алкаш поделится с тобой.

 Кирилл слегка покраснел.

 - У этого алкаша золотые руки... когда он не пьет.

 Она вздохнула и посмотрела на Кирилла уже с тоской.

 - Ну, мне ехать пора, милый мальчик. А тебе - идти искать домкрат.

 Кирилл слегка улыбнулся.

 - Да, ты права...

 Анна уже потянулась к дверце, когда услышала негромкое:

 - Где ты сейчас живешь? В квартире отца?

 Анна резко обернулась, одновременно ощутив прилив крови к щекам.

 - Тебе и это известно? Уж не агентство ли Рейтер сообщило случаем, что супруга господина Зарецкого собирается развестись с мужем?

 Кирилл тоже чуть покраснел.

 - А это так?- спросил он тихо.

 - Так, - согласилась Анна, - Как в старом анекдоте - армянскому радио задают вопрос, правда ли, что гражданин Петросян выиграл тысячу баксов в казино?

 Кирилл слегка улыбнулся.

 - А дальше?

 - Дальше? Дальше армянское радио отвечает - правда, только не в казино, а в преферанс. И не тысячу баксов, а пять рублей. И не выиграл, а проиграл.

 Кирилл рассмеялся.

 - Хороший анекдот. Надо запомнить.

 Анна тоже улыбнулась.

 - Этот анекдот рассказывали, когда тебя еще на свете не было...

 Кирилл покраснел куда гуще. Однако, улыбаться не перестал.

 - Ну вам, бабушка, виднее...

 - Нахал, - констатировала Анна и все-таки распахнула дверцу.

 - Подожди, - теперь он смотрел на нее умоляюще. Брови “домиком”, удлиненные, темные и чрезвычайно выразительные глаза... просто-таки Пьеро (при этом обаятельный невероятно и - что греха таить? - чуточку нахальный. А может, не чуточку, а весьма). - Ты... в самом деле ушла от Зарецкого?

 Анна усмехнулась.

 - Разумеется. К Ручьёву. Свадебное путешествие планируем совершить на Гавайи, а потом вообще эмигрируем. К австралийским аборигенам. Там еще мишки коала живут. Чрезвычайно ленивые и симпатичные.

 Судя по выражению лица Кирилла, сия острота не показалась ему достаточно смешной.

 Она вздохнула в очередной раз.

 - Хорошо, если ты берешь платы наличными, как насчет... бартера? - и, привстав на цыпочки (не она была низенькой, а Кирилл был очень высоким) поцеловала его в уголок рта. Чуть более нежно, пожалуй, чем следовало. И чуть более продолжительно.

 После чего уже с чистой совестью села в машину и поехала домой. Изо всех сил стараясь делать это аккуратно и грамотно.

 * * *

 Глава 9. Где наша скромная героиня, кажется, приходит в себя... увы, ненадолго

 Мы рассказали о реакции Анны на последнюю (безусловно, самую неудачную) попытку Леры сблизиться с Ручьёвым.

 Рассказали о том, как Ручьёв переживает разрыв с любимой женщиной.

 Но ничего не сказали о том, что чувствовала Лера, проснувшись на следующее утро после инцидента.

 А чувствовала она себя, безусловно, хуже всех. И заметим, имела на то все основания.

 Прошедший вечер Лера помнила крайне смутно, фрагментарно (ибо, прежде чем направиться к Ручьёву, “успокоила” себя вначале лошадиной дозой транквилизаторов, которые ей исправно поставляла мать-провизор (разумеется, отпуска препараты по “липовому” рецепту), потом выпила коньяку, граммов двести... и это гремучее сочетание сыграло свою роль - во-первых, Лера себя почти не контролировала; во-вторых, действовала не осознанно, а скорее сомнамбулически).

 Сейчас, наутро, вспоминая (точнее, пытаясь вспомнить) происшедшее, она думала, уж не привиделась ли ей во сне вышедшая из коттеджа Ручьёва молодая женщина. Женщина такой красоты, что ничего, кроме жгучей зависти у представительниц своего пола (за редким исключением) вызывать не могла.

 Итак, эта длинноногая, с темно-каштановыми волосами (и изысканной короткой стрижкой), длинными глазами и лицом, сходным тонкостью черт с теми, что изображали средневековые художники, рисуя Мадонн, стояла у калитки... держа огромного алабая за ошейник? Как свою собственную псину?

 ...Кстати, а во что она была одета? Опять же, точно припомнить этого Лера не могла, но во что-то элегантное... Вечернее платье? Из материи, похожей на бархат, но более тонкое... и явно жутко дорогое.

...Жена? Это была жена Ручьёва? Жена, о которой Лере ничего не было известно?

Но он говорил, что его брак давно распался...

 И если эта красотка является его женой, то где она скрывалась на протяжении тех месяцев, что Лера жила у Ручьёва?

 Наконец, Валерия тайком рассматривала паспорт Ручьёва и не видела там отметок ни о браке, ни о детях...

 Однако Ручьёв явно запаниковал, когда та женщина, увидев Леру (Валерия плохо помнила, что ей говорила, но, может, это и к лучшему, ибо говорила она определенно что-то ужасное, иначе Ручьёв не ударил бы ее. Да, нужно было очень постараться, чтобы до такой степени вывести его из себя...) собралась покинуть коттедж.

 Наконец, эта дама (в бархате или парче?) выехала за ворота на какой-то дорогущей серебристой иномарке...

 Нет. Наверное, все же сон. Или галлюцинация.

 Какой-то неправдоподобной была так красавица. Разве нормальная баба не вцепилась бы в волосы сопернице, которая ее оскорбляет? Та же молча смерила Леру взглядом (отчего она ощутила себя куда более униженной, нежели могла быть униженной словесно) и ушла назад, во двор.

 ...Затем Ручьёв что-то панически кричал, вроде пытался ее удержать... но ворота для проезда машин все-таки раздвинулись... и, собственно, Лера не удивилась бы, если б женщина уехала в карете с гербами, с лакеями на запятках, запряженной тройкой вороных.

 Лера встала с постели и первым делом потянулась к пузырьку с транквилизаторами. 

 Вот тут-то ее настоящий ужас и охватил, ибо она вытряхнула на ладонь последнюю таблетку.

 Проглотив ее, Лера поплелась на кухню.

 - Ма, у меня кончились... - продемонстрировала матери пустой пузырек, - Принеси еще...

 - Нет, - хмуро отрезала мать, не переставая шинковать морковь.

 - Нет?! - от ужаса Лера чуть не задохнулась, - Но почему?! Они так хорошо мне помогают...

 - Ты становишься зависимой! - мать тоже повысила голос, - И, что еще хуже, ведешь себя неадекватно! Забыла, как вчера этот твой подонок приволок тебя домой? - мать с горечью усмехнулась, - В уме этому негодяю не откажешь - сразу понял, что ты “сидишь” на препаратах, как он выразился, психотропного действия. Знаешь, чем он угрожал? Ты это помнишь?

 Лера молча помотала головой.

 Действительно, Ручьёв что-то говорил... вроде о том, что сдаст ее в милицию.

 Мать вытерла руки о кухонное полотенце и повернулась к дочери лицом.

 - Он угрожал психиатрической экспертизой, - произнесла она четко и со значением. - Сказал, если ты опять явишься к нему домой или в его фирму (“Агентство”, машинально поправила Лера. Мать махнула рукой - мол, неважно), то он вызовет психбригаду.

 И, думаю, он не шутил. Это человек, судя по всему, с большими возможностями и большими связями, сразу видно.

 Лера закрыла лицо ладонями и расплакалась.

 Мать тактично дала ей выплакаться, наконец, поставила перед дочерью стакан воды и протянула на ладони другую, не знакомую Лере, таблетку.

 - Прими. Господи, доча, когда же ты научишься смотреть трезво на некоторые вещи... Я же тебе с самого начала твердила - не развешивай уши, это мужчина не твоего уровня!

 Красота, богатство, молодость... все у него есть!

 - А у меня ни богатства, ни красоты, - пробормотала Лера, - Кстати, он-то мне говорил, что уже старик, ему тридцать шесть почти...

 Мать фыркнула.

 - Да он просто над тобой издевался! Это женщины в тридцать шесть начинают выходить в тираж, а мужик и в сорок считается молодым... относительно.

 - И не такой уж он богатый, - с досадой добавила Лера, - Вот, недавно по телеку показывали, какие дворцы некоторые себе возводят... а у него только коттедж. И машина всего одна.

 - А на остров Бали кто тебя возил? - медово-стервозным голосом напомнила мать, - А шмотки кто дарил, белье это нижнее, непристойное? Золото? Кстати, где та цепочка с кулоном? Отобрал назад, что ли?

 Лера отвела глаза и промолчала, будучи просто не в силах рассказать матери, при каких обстоятельствах лишилась цепочки (а заодно бумажника, часов-браслета... и “девственности” в анальном проходе).

 - А я, значит, уродина? - пробормотала она, - И достойна только самых завалященьких?

 - До того, как ты вбила себе в голову, что непременно должна вернуть подонка, который тебя бросил, ты выглядела очень неплохо, - сухо сказала мать, - Если снова начнешь следить за собой, может, не все будет потеряно. В конце концов, тебе всего-то двадцать пять...

 - Уже двадцать пять, - мрачно буркнула Валерия.

 И, поскольку мать, держа слово, перестала подкармливать ее транквилизаторами, через пару недель Лера снова начала более или менее адекватно оценивать и свои поступки, и поступки других (столь же адекватно на них реагируя).

 Еще через неделю она решилась пойти к Ручьёву. Чем объяснить это решение? Стыдом и раскаянием? Желанием загладить свою вину? Убедиться, что тот на нее больше не сердится?

… Или навязчивым желанием снова его увидеть? Любовью, давно переросшей в манию? Категорическим отказом смириться с существующим положением вещей и осознать, наконец - она не нужна Ручьёву. Не нуж-на (и по большому счету, никогда особенно не была нужна).

 На сей раз оделась она скромно (от этого не менее тщательно), причесалась тоже скромно и накрасилась очень аккуратно.

 И с замиранием сердца (сладким замиранием, что уж там?) потянула на себя дверь, на которой была укреплена табличка “Руководитель агентства Ручьёв С. А.”

 Возможно, натасканная Валентина привычно солгала бы, что шеф снова в отлучке и когда появится - неизвестно...

 ...но Ручьёв сам находился в приемной, негромко беседуя с уже знакомым Лере молодым человеком с внешностью белогвардейского адъютанта.

 Лицо Ручьёва окаменело, когда он, повернув голову в сторону открывшейся двери, увидел Леру.

 Однако, не в его правилах было затевать выяснение отношений с женщинами в присутствии посторонних.

 Посему, сухо спросив Леру: “Вы ко мне?” (это официозное “вы” полоснуло ножом по ее сердцу) и получив утвердительный кивок, Ручьёв распахнул дверь своего рабочего кабинета и пропустил Леру вперед.

 Не дожидаясь приглашения (да она, пожалуй, его и не дождалась бы), Лера опустилась на самый краешек кресла для посетителей.

 Ручьёв садиться не стал.

 Он остановился напротив Леры, скрестив руки на груди, и бросил коротко, взглянув на циферблат электронных часов, что висели на стене.

 - У тебя пять минут, детка, чтобы вразумительно объяснить причину своего визита. Если она не покажется мне достаточно убедительной, я вызову бригаду врачей и тебе придется пройти освидетельствование. Сожалею, но это так. Твое поведение, мягко говоря, неадекватно.

 Леру бросило в краску, и на глаза ее, конечно же, немедленно навернулись слезы.

 - Я просто... - пробормотала она, - Просто хотела извиниться, Сережа... Я тогда была не в себе, я... просто не соображала, что говорила и что делала...

 - Это было заметно, - холодно сказал Ручьёв, глядя на нее с каким-то брезгливым любопытством - словно на двухголовую крысу, - Это все, что ты имеешь мне сказать? Я принимаю твои извинения с условием, что больше ноги твоей не будет ни рядом с моим домом, ни здесь.

 Лера собралась в кулак всю волю, чтобы не разрыдаться. Поднялась с кресла.

 И все же, уже подходя к двери, не выдержала, обернулась.

 Лицо Ручьёва было спокойным и даже чуть печальным. “Какой же он красивый”, подумала Лера с тоской. Разумеется, ее мнение уж никак нельзя было назвать объективным, но, пожалуй, легкая горечь во взгляде и улыбке действительно придавали Ручьёву больше шарма, делая его правильное лицо выразительнее.

 - Ты... любишь ту женщину, которая у тебя была в тот вечер? - с замиранием сердца спросила Лера.

 Всего на мгновение спокойное выражение исчезло с его лица. Всего на пару секунд оно исказилось в гримасе страдания и одновременно... нет, Лера не верила (не могла поверить) в то, что теперь Ручьёв ее ненавидит.

 А потом его лицо опять окаменело.

 - Иди, детка, - спокойно сказал он, - Пять минут истекли. И даже больше. Дальнейшие объяснения станешь давать дяденьке в белом халате, если немедленно не выйдешь отсюда.

 ...Разрыдалась Валерия через минуту. Оказавшись на улице.

 * * *

 Глава 10. Где молодой герой избирает прямой путь... и, похоже, не ошибается.   

 Исправно (без преувеличения, очень добросовестно) проработав половину воскресенья на маминой даче (весенний день, как известно, год кормит), Кирилл второй раз (к его чести будь сказано, только второй) потребовал платы за свою работу.

 Разумеется, натурой. Как и год назад. 

 Год назад натуральной платой являлись полосатые тюльпаны, которыми Полина Вахтанговна Смирнова по праву гордилась.

 На сей раз ею были пионы (тоже бело-розовые, но не полосатые).

 Полина Вахтанговна (увы, без особого энтузиазма) согласилась, но выставила категорическим условием то, что цветы будут срезаны ею самой (ибо то, как в прошлом году ее дорогой младший сынуля истоптал клумбу, да вдобавок забрал лучшие, самые редкие тюльпаны, она помнит слишком хорошо).

 - Ладно, - со вздохом согласился Кирилл, - Полагаюсь на тебя, мам.

 - Уж положись, - сказала Полина Вахтанговна и ушла в дачный домик за садовыми ножницами.

 - Рандеву, значит? - с непередаваемой смесью ехидства и зависти поинтересовалась его младшая сестрица Ирина.

 Ехидство ей вообще было присуще, особенно когда речь заходила об амурных делах старшего братца (имелся братец и более старший, но тот давно был женат, имел сынишку и проживал отдельно).

 Ну, а зависть была обусловлена тем, что Кириллу разрешили удалиться на часовой электричке в город, тогда как Ирине предстояло умирать с тоски среди грядок с клубникой, луком и укропом до самого вечера (при этом усиленно создавая видимость работы).

 - Я тебе шоколадку куплю, - пообещал Кирилл, - Твою любимую. С орехами.

 Ирина фыркнула с кислым видом.

 - От них толстеют. И кожа портится.

 Кирилл критическим взглядом окинул сестрицу, не увидев на ее гладкой коже и намека на прыщик и решив, что талия Ирины составит аккурат две его ладони в обхвате.

 Но комплиментов ей отвешивать не стал - по его мнению, она и так слишком хорошо знала, что хорошенькая.

 Если б еще была менее вредной...

 - Ладно, - покладисто сказал Кирилл, - Куплю тогда тебе номер “Cool girl”.

 - Фу! - возмутилась Ирина, - Отстой!

 - На тебя не угодишь, - пожал он плечами.

 В этот момент мать вручила ему букет пионов со словами “Будь на высоте”.

 - Обязательно буду, - заверил Кирилл, думая о том, что его матушка могла бы сказать, если б знала, кому он намеревается нанести визит... без предупреждения вдобавок.

 ...Выяснить адрес, по которому некогда проживал профессор математики Васнецов, не составило ни малейшего труда - благодаря персональному компьютеру, купленному на деньги господина Зарецкого.

 Оставалось узнать, действительно ли Анна там проживает.

 Кирилл подумал не без досады, что она не ответила прямо ни на один его вопрос.

 Опять наводить справки у Орлова? А если он и впрямь осведомлен не лучше слушателя армянского радио в “бородатом” анекдоте?

 Приехав домой, он принял душ, постарался привести вихры в порядок и в своей комнате переоделся в новехонькую футболку и чистые джинсы. Но, едва начал натягивать носки, взгляд его упал на тоскливо притулившегося в углу Темку - золотистого ретривера. И конечно же, Кирилл немедленно испытал жалость к щенку, так проникновенно смотревшему на него своими влажными “шоколадными” глазами, так виновато...

 ...Конечно, Темка снова отличился. На сей раз он разорвал в клочья перьевую подушку, не иначе вообразив, что это дичь.

 Полина Вахтанговна сухо заметила, что умные люди, заведя собаку, занимаются ее воспитанием, Темку лишили (на один день) любимых им куриных косточек и депортировали в комнату Кирилла, который, конечно же, мучился чувством вины за непутевого и хулиганистого воспитанника.

 Однако, щенок был уже достаточно наказан. И сейчас он, умоляюще глядя на Кирилла, тихо поскуливал и усиленно мотал хвостом, упрашивая погулять... хотя бы полчасика.

 А там ладно, пусть уходит, пусть опять бросает его, чистокровного ретривера с шерстью, отливающей золотом, в одиночестве, тосковать...

 Ладно, ладно, такова собачья участь, он, Темка, не жалуется...

 ...но хотя бы полчасика, а?

 Кирилл со вздохом присел перед щенком на корточки.

 -Да пойми же, дружище, я и сам ни в чем не уверен... Может, это лажа все и ее там в помине нет... Или она ушла... “К Ручьёву”, тут же ехидно подсказал внутренний голос.

 Нет, вряд ли. Если б Анна действительно намеревалась уйти к Ручьёву, она не говорила бы с иронией о “свадебном путешествии” на Гавайи и австралийских аборигенах. Иронией... и долей горечи, как показалось Кириллу.

 Следовательно, с Ручьёвым у них что-то не заладилось. Что вовсе не означает, будто она проявит бурное ликование, когда он явится к ней без предупреждения. С букетом даже не роз, а всего лишь дачных пионов.

 И вообще, ее не поймешь. Кирилл не стал бы в эту гибельную авантюру и пускаться, если б она не посмотрела на него напоследок так, как раньше, с мягкой усмешкой во взгляде...

 ...и ее поцелуй был бы менее нежным... и менее продолжительным.

 - Ладно, - наконец, сказал Кирилл, беря в руку Темкин поводок (щенок от счастья уже не заскулил, а начал повизгивать и даже подскакивать на задних лапах, явно намереваясь облизать лицо хозяина - безусловно, с самыми добрыми намерениями).

 - Ну, хорошо, хорошо, я тебя простил и не будем больше к этому возвращаться... но учти - если нас все-таки пригласят в гости (маловероятно, однако, чего в жизни не бывает?), и ты будешь там безобразничать так, как здесь...

Темка, не сводя с хозяина преданного взгляда, гавкнул в знак согласия и понимания всего, что ему говорят.

 - Накажу сурово, - закончил свое внушение внук Вахтанга Маладзе.

 - Вав! - подтвердил Темка, что на собачьем языке означало, вероятно, то же, что на человеческом “Есть!”

...Дрожи в коленях, подходя к многоэтажному дому старой постройки, Кирилл, конечно же, не ощущал (давно никто, кроме Анны, “мальчиком” его не называл. Но в ее устах “мальчик” сочеталось с прилагательным “милый”, что, конечно же, придавало этому обращению особый смысл), однако, сказать, что он совсем не волновался, тоже было нельзя.

 Приблизившись к подъезду, Кирилл обнаружил на двери не кодовый замок, а электронный, от которого у каждого жильца должен иметься ключ; вдобавок - динамик домофона и ряд кнопок, под каждой из которых стоял номер квартиры.

 - Ну вот, сейчас все и выяснится, - пробормотал Кирилл. Темка утвердительно гавкнул и уселся у ног хозяина.

 Вариант первый - Анна попросту не ответит на его звонок, ибо ее нет дома;

 Вариант второй - Анна ответит, а, услышав его голос, холодно спросит: “Что тебе нужно?”

(Нет, слишком уж нехороший вариант, впрочем, самый определенный. После такого приема он уж точно больше сюда не явится).

 И, наконец, вариант третий...

 Он собрался с духом и нажал на кнопку с номером квартиры, где некогда проживал со своей дочерью Валентин Васильевич Васнецов.

 Через несколько секунд Кирилл услышал немного искаженный динамиком голос Анны:

 - Пожалуйста, говорите.

 Как обычно в минуты волнения, его хронический ларингит снова дал о себе знать, и пришлось кашлянуть, чтобы голос звучал хотя бы относительно чисто.

 - Привет, это Кирилл. Кирилл Смирнов. Прости, если я невовремя...

 - Заходи, - перебила его Анна (особого счастья и тепла в ее голосе он не уловил, впрочем, и холода тоже), после чего раздался звук зуммера, означающий, что дверное запирающее устройство разблокировано.

 Кирилл потянул дверь на себя и со словами “Идем, приятель” (обращенными, конечно же, к Темке), вошел в подъезд. Темка не заставил себя упрашивать, с энтузиазмом помчавшись вверх по лестнице, опережая хозяина на три ступеньки.

 На кнопку дверного звонка Кирилл нажать не успел - дверь распахнулась сама, и он увидел Анну, облаченную в демократичную одежду - вельветовые брюки и блузку. Улыбки на ее лице не было.

 - Добрый день, - он с досадой подумал, как, наверное, глупо выглядит - с дурацким букетом пионов, дурацкой улыбкой на лице, да еще и дурачком-ретривером на поводке.

 Однако, цветы Анне протянул.

 - Это тебе.

 - Большое спасибо, - похоже, поблагодарила она машинально и цветы взяла тоже машинально. После чего, указав взглядом на Темку, робко принюхивавшегося к незнакомым запахам чужой квартиры, спросила с явной опаской:

 - Но это, надеюсь, не мне?

 Кирилл почувствовал, что краснеет.

 - Нет, разумеется. Это... это просто Темка.

 Анна слегка нахмурилась, а потом... потом ее лицо неожиданно посветлело - словно она встретила старого (и лучшего) друга.

 - Господи, это же ретривер! Вдобавок, золотистый... чистокровный...

 Кирилл определенно испытал облегчение - слава Богу, у нее нет аллергии на собак...

 - Не ты первая угадываешь. Я ощущаю себя полнейшим профаном - только я не слышал о такой породе...

 - Замечательная порода. Проходи, что ты там встал? - спохватилась она, распахивая шире дверь квартиры, и когда Кирилл с Темкой переступили порог, присела перед щенком на корточки, - Боже, какая прелесть, - сказала она вполне искренне, пока Темка сосредоточенно обнюхивал протянутую ему раскрытую ладонь, - Где ты его купил? В клубе? Или на птичьем рынке?

 Кирилл невольно усмехнулся.

 - Веришь или нет, но я его подобрал на улице, - тоже нагнулся, и тихонько раздвинув светло-каштановую шерсть на боку щенка, продемонстрировал Анне след от зажившего пореза, - Видишь, его даже какой-то ублю... извини, негодяй поранил...

 - Бедняжка, - она тоже очень осторожно погладила щенка, -Страна варваров... издеваться над таким милым существом... - выпрямившись, она посмотрела на Кирилла заметно потеплевшим взглядом, - Что ты стоишь? Давай, проходи... полагаю, адрес ты выяснил тем же путем, каким в свое время и номер моего сотового?

 - Почти, - он нагнулся, чтобы расшнуровать кроссовки, но Анна его остановила.

 - Перестань. Так проходи.

 - Но я же наслежу... - неуверенно возразил Кирилл.

 На ее губах появилась легкая (отнюдь не стервозная) улыбка.

 - Нет. Ты не наследишь. (“Ты” было произнесено с нажимом).

...Анна прошла в кухню. Кирилл, не выпуская из руки Темкиного поводка, остановился в дверном проеме.

 Распахнув холодильник, она критическим взглядом окинула его содержимое и обратилась к Кириллу:

 - Твой питомец сосиски ест?

 Кирилл усмехнулся.

 - Да он практически все ест. Но я его недавно кормил.

 - Ерунда, - отмахнулась Анна, - У собак не предела насыщения, тебе это известно?

 “Как никому другому”, подумал Кирилл, вспомнив о слопанном Темкой фарше для чебуреков.

 Анна тем временем извлекла -таки сосиску из недр холодильника.

 - Погоди, - остановил ее Кирилл, - Пожалуйста, не обижайся, но лучше я сам ее ему дам, ладно?

 - Ладно, я сама хотела тебе это предложить, - ответила Анна без тени обиды, - Нельзя позволять собакам брать еду из рук посторонних, ты прав...

 Сосиску, конечно, Темка сожрал в один присест, благодарно тявкнул и перевел взгляд своих нежных “шоколадных” глаз с хозяина на новую знакомую, определенно вызывавшую у него симпатию своей готовностью кормить ретриверов сосисками.

 - Может, еще? - неуверенно спросила Анна.

 - Да хватит этому обжоре! - ответил Кирилл решительно.

 Тем не менее, еще одна сосиска перекочевала-таки из рук Анны в его руки, а затем в пасть Темке.

 - Наглец, - проворчал Кирилл и приказал ему, - Сидеть!

 Темка улегся на пол (кое-какие команды он уже выполнял, да только... не совсем точно).

 - Чай будешь? Или кофе? - наконец, обратилась Анна к хозяину щенка.

 - Все равно, - дипломатично ответил он.

 Анна поставила чайник на плиту и, обернувшись, усмешливо спросила:

 - А пионы откуда? Не с клумбы, надеюсь?

 - С клумбы, - улыбнулся Кирилл, - Только дачной. Я сегодня полдня провел на даче.

 - А в Луговке яблони вовсю цветут... или уже отцвели? - задумчиво сказала Анна и, наполнив стеклянный кувшин водой, водрузила в него пионы и отнесла в комнату.

 - Прости, что я так неожиданно... - начал Кирилл.

 - Угу, - невозмутимо согласилась она, сервируя стол для чаепития, - Без предупреждения, без приглашения, без звонка... - синие глаза по обыкновению были насмешливы.

 Он опять почувствовал, что краснеет как пацан.

 - Хотя, что тебе еще оставалось делать? - невозмутимо продолжила Анна, - После моих уклончивых ответов на твои прямые вопросы?

 И опустилась на кухонный диванчик напротив Кирилла.

 Он собрался с духом.

 - Ты сказала, что изменилось многое, но... что именно?

 Анна слегка поморщилась.

 - Есть вещи, о которых не очень хочется говорить... ну, ладно. Как видишь, слух о том, что я ушла от мужа, не так уж далек от истины. Хоть оформление развода еще не началось, и остается неясным вопрос, с кем будет жить Егор...

 - Это... твой сын?

 Анна кивнула.

 - Раз так спокойно спрашиваешь, значит, и об этом знаешь?

 Кирилл отвел глаза.

 - Слышал... он действительно родился в марте?

 Анна отодвинула от себя чашку с чаем.

 - Догадываюсь, о чем ты подумал... Неужели, зная Зарецкого, ты думаешь, что он позволил бы себя одурачить в подобной вещи?

 - Не думаю, -пробормотал Кирилл.

 - О причинах своего отъезда из Швейцарии распространяться не хочу, не то настроение... - он уловил в ее голосе нотки усталости, - Одно скажу - что бы там ни болтали, уехать меня просто вынудили. Вынудили... понимаешь? - она вскинула на Кирилла уже не насмешливые, а почти мрачные глаза.

 - Ну а насчет Ручьёва, - небрежно продолжила она, - Слухи очень преувеличены. Я не собираюсь становиться его женой. Что бы там кто ни болтал.

 На сей раз ее усмешка показалась Кириллу откровенно холодной.

 …- Нет, все же ты человек неординарный, - сказала Анна усмешливо (определенно желая уйти от щекотливых тем браков, разводов и отцовства “наследных принцев”), - Надо додуматься - прийти в гости с совершенно очаровательным щенком...

 И, нагнувшись, снова ласково потрепала Темку по загривку.

- Иначе ты меня выставила бы?

Анна вскинула на него смеющиеся глаза.

 - За год, похоже, нахальства у тебя только прибавилось...

 Тут Темка выразил желание детально обследовать жилище гостеприимной хозяйки.

 - Сидеть! - снова шикнул на него Кирилл, но Темка дерзко гавкнул в ответ, определенно не желая ни сидеть, ни лежать, ни просто крутиться у ног хозяина.

 - Да пусть идет, - сказала Анна, - Он же маленький, ему движение необходимо...

 - Скажи лучше, необходимо бедламы устраивать, - проворчал Кирилл, - Не знаешь ты этого очаровательного... негодяя.

 Она засмеялась.

 - Раз так -пойдем на разумный компромисс - прогуляемся с ним по городу. По набережной, к примеру. Согласен?

 - Вполне, - улыбнулся Кирилл и подумал, что преграда, возникшая за год разлуки между ним и Анной, преграда, наличие которой он явственно ощутил во время случайного столкновения с ней в Луговке, становится тоньше...

 Может, действительно за прошедший год изменилось многое, но определенно не все.

 Нет, не всё.

 * * *

 Глава 11. Где героиня, наконец, отбрасывает колебания и принимает решение (а верное или нет... что ж, узнаем). 

 Встречу Зарецкий назначил в “Ратуше” - одном из самых дорогих и фешенебельных ресторанов Города.

 Конечно же, она надела в меру строгий и, безусловно, элегантный костюм и на сей раз доверила свои макияж и прическу мастерам из салона красоты.

 Заставлять ждать супруга (экс-супруга) она не хотела, посему явилась точно в назначенное время.

 - Прекрасно выглядишь, - заметил Зарецкий, галантно отодвигая для нее стул.

 Впрочем, отметила Анна, и он выглядел очень неплохо.

 Как и всегда.

 - Благодарю, - она села за столик и посмотрела на президента “Мега-банка” (ныне одного из руководителей финансовой корпорации “Тритон”) в упор, - Не вижу причин, с чего бы мне выглядеть плохо. Кстати, как наш Гера?

 - Гера здоров и весел. Я тебе привез фото, - Зарецкий достал из нагрудного кармана пиджака конверт из плотной бумаги и придвинул его Анне, положив на стол.

 - Спасибо, - сухо поблагодарила она, - Я могу забрать карточки?

 Зарецкий кивнул, и она, не открывая конверта, положила его в сумочку.

 Он подал ей меню, но Анна отрицательно покачала головой.

 - Я не голодна. И хотела бы сразу приступить к делу. Ты говорил, что твои адвокаты составили какое-то соглашение?

 - Разумеется, - Зарецкий протянул ей кожаную папку, - Не торопись, ознакомься с этими документами детально. Проконсультируйся с хорошими адвокатами... Ну, думаю, Ручьёв тебе в этом поможет.

 Анна вскинула на супруга потемневшие глаза.

 - Думаешь?

 Зарецкий тонко улыбнулся.

 - Когда ты выходила за меня, твоим единственным приданым была красота... не считая молодости. Теперь же ты станешь обладательницей кругленькой суммы, я бы даже сказал, капитальца...

 Так что будь осмотрительнее.

 - По-твоему, Ручьёва очень привлекают деньги, которые ты выделишь мне при разводе?

 - Разделе собственности, - мягко поправил ее Зарецкий, - И не говори, что кому-то там плевать на деньги. На деньги, моя красавица, никому не наплевать... - и он коротко вздохнул.

 - Ты не беспокойся, - небрежно сказала Анна, делая глоток минеральной воды (спиртного ее супруг не заказывал), - Эти деньги, что ты намерен мне выделить, в чужие руки не уплывут. И “Ржевский” на них претендовать не станет попросту оттого, что, - она вскинула на мужа глаза, сделавшиеся насмешливыми, - Не станет твоим преемником. Удивлен?

 Зарецкий хмыкнул.

 - Разве? Я всегда считал, что он для тебя что-то вроде запасного варианта...

 - “При пожаре разбейте стекло”? - усмехнулась Анна, - А почему, к слову, тебя так волнуют мои отношения с Ручьёвым?

 - Мне было бы спокойнее, если б я знал, что ты с ним, - невозмутимо пояснил Зарецкий, - В известной степени он все-таки надежен.

 Анна сощурилась.

 - Знаешь, чего ты не сказал?

 Зарецкий вопросительно приподнял брови.

 - Да?

 - Того, что как честный человек он обязан на мне жениться. После того, как нанятые тобой ищейки, которых лучше бы назвать лохами, застукали нас сидящими в кофейне и гуляющими по улицам.

 Зарецкий сделал вид, что закашлялся, прикрыв рот салфеткой. Определенно подавляя смех.

 Впрочем, через несколько секунд посерьезнел.

 - Чем же тебе не угодил Ручьёв?

 - Тем, что у него меньше достоинств, чем у тебя, - спокойно ответила Анна.

 - Гм... это насмешка? Я был таким плохим мужем? Деспотом и тираном?

 - Отнюдь. Ни деспотом, ни тираном. И при этом всегда добивался своего - любыми путями.

 Знаешь что, милый? - Анна чуть подалась вперед, - Я просто сочла, что двенадцати лет брака с тобой мне хватит на всю оставшуюся жизнь. Более чем. Независимость - это, видишь ли, такая штука, что ради нее не жаль поступиться и некоторыми привилегиями, что дает статус такой персоны как Ручьёв. Не слишком важной персоны.

 - Значит, “Ржевский” снова облажался, - произнес Зарецкий почти с сожалением.

 Анна промолчала.

 - Хорошо. Тогда обратись к адвокатам сама. Могу порекомендовать...

 - Нет, - отрезала Анна, вскидывая на Зарецкого потемневшие глаза, - Я не собираюсь с тобой судиться. Я не стала бы этого делать, даже если б ты не выделил мне ни цента... даже если запретил бы видеться с ребенком, - на ее скулах выступили красные пятна, - Ты сам потом объяснил бы Гере, отчего лишил его матери, - ее голос чуть дрогнул, однако Анна отлично владела собой и вовсе не собиралась лить слез публично, - Ты вынуждаешь меня развестись? Отлично. Теперь пожинай плоды. У тебя есть ручка?

 Впрочем, ни к чему. У меня есть, - она извлекла из сумочки шариковую ручку и, не читая, подписала соглашение, которое Зарецкий ей передал. Абсолютно не обращая внимания на побледневшее лицо мужа.

 Потом встала из-за стола.

 - Все? - ласково поинтересовалась Анна, - Я тебе больше не нужна? В таком случае, addios.

 И, не дожидаясь ответной реплики, направилась к выходу.

 Зарецкий проводил ее задумчивым взглядом.

 “Да, - пробормотал он себе под нос, - Порода есть порода...”

 

 * * *

 

- Кирилл?

 - Анна? - взволнованное, - Ты?

 - Представь, я, - смешок (правда, немного нервный), - Я не отрываю тебя от дел, надеюсь?

 - Нет, я просто... Я сейчас готовлюсь к экзамену, у меня же сессия...

 - О, прости. Этого я не учла. Экзамен завтра?

 - Нет, послезавтра.

 - В таком случае, ни пуха, ни пера.

 - Подожди, не бросай трубку... Ты хочешь увидеться?

 - Не все зависит от наших желаний, милый мальчик.

 - Я приеду, приеду... через полчаса.

 - И не застанешь меня дома.

- Почему?

 - Потому, что я намереваюсь ехать в Луговку. Несмотря на то, что яблони давно отцвели.

 - И долго ты там пробудешь?

 - Не знаю. Может, до вечера. Мне там хорошо работается... над переводами.

 - Ясно...

 - А как поживает твой очаровательный питомец?

 - Тоскует... по сосискам.

 - Милый мальчик, ты нахал.

 - Я исправлюсь, прекрасная дама.

- Время - деньги, юноша. Готовьтесь-ка лучше к экзамену.

 - Я фактически уже подготовился...

 - Значит, готовься к следующему...

 

 * * *

 

 Дачный поселок Луговка. Старенький, но весьма добротный двухэтажный коттедж. Напротив коттеджа стоит серебристый “Пежо”.

 Высокий кареглазый парень с открытым лицом стучит в дверь коттеджа.

Вскоре та распахивается. На пороге - очень стройная молодая женщина с насмешливыми синими глазами.

 - Мог бы войти и без стука...

 - Боялся тебя напугать.

 - Я не из пугливых, милый мальчик.

 - Тем лучше.

 - Что ж ты на сей раз не прихватил с собой своего щенка?

 - Решил проверить, кого ты любишь больше - собак или...

 - Нахал.

 - Еще какой.

 - По-твоему, это достоинство?

 - Нет, но у меня есть оправдание - я тебя люблю.

 - Кирилл...

 ...Мальчик...

 

 * * *

 

 - Значит, ты подмахнула бумагу, которую тебе подсунул Зарецкий, даже не читая?

 Анна кивнула.

 - Моя матушка сказала бы, что ты поступила крайне неосмотрительно, - задумчиво сказал Кирилл.

 Она немного нервно улыбнулась.

 - Любопытно, а каково твое мнение? У тебя ведь есть свое мнение?

 Кирилл немного покраснел, но тоже улыбнулся и глаз не отвел.

 - Есть... только, боюсь, после того как я его выскажу, ты назовешь меня придурком.

 - Не назову, - вряд ли сейчас она осознавала, что в голосе и выражении ее лица проскользнуло неосознанное высокомерие (благодаря которому она, собственно, и удостаивалась порой эпитета “первоклассная стерва”, впрочем, не только благодаря этому), - Не назову, - небрежно повторила Анна, - Ибо в моем лексиконе подобных слов нет вообще.

 - Да... действительно, - румянец на его щеках сгустился, - Ну, тогда... я думаю, то, что ты сделала, здорово. По крайней мере ты (слово “опустила”, пожалуй, в присутствии Анны тоже было неприемлемо, посему он сказал: “утерла нос”), - Утерла нос этому хапуге, дав понять, что тебе плевать на его деньги.

 - Да, - Анна невесело усмехнулась, - Только реально-то на деньги никому не плевать... и дурака я сваляла огромного. Гордость - роскошь для богатых, милый мальчик, а я, увы к таковым уже не отношусь.

 Кирилл отвел глаза.

 - Если жалеешь, почему тогда ушла от него? Ладно, положим, тебя вынудили... Но ты могла уйти к Ручьёву, разве нет? У него тоже есть деньги... конечно, с капиталами твоего мужа не сравнишь, но если сравнить с тем, как живет большинство в этой стране...

 Анна чуть сощурилась.

 - А почему ты - явно не слабак, высокий спортивный парень, пошел к станку, корпел над учебниками, чтобы поступить в вуз, в поисках приработка вкалываешь в несчастной автомастерской, тогда как мог пойти торговать на рынок, или сделаться рэкетиром, или лохотронщиком, или “пасти” шлюх, или... ну, как еще называют эту плесень, которая неплохо наживается на простачках-лохах?

 - Потому, что это плесень и есть, - тихо ответил Кирилл, -Ты еще спроси, почему я в менты не подался, тот же рэкет, только узаконенный...

 В кино-то обычно братве везет, только вот в жизни многие плохо кончают. Если не тюрьма, так пуля... от своих же. А у меня - мать пожилая, которая и так достаточно хлебнула, чтобы иметь еще и сына-уголовника... Думаешь, меня не затаскивали в подобную компанию? Три года назад было дело... Может, потом как-нибудь расскажу. Не потому, правда, что я, как ты выразилась, не слабак - качков-то сейчас пруд пруди, да я и не качок... А оттого, что я в технике хорошо секу. Ну, а в случае чего меня одним из первых бы подставили... У матери сердце больное, да тут еще Ирка, - губы Кирилла скривились в абсолютно нехарактерной для него горькой улыбке, - В наше время девушка, конечно, может стать женой банкира или коммерсанта... особенно если она очень красивая и папа у нее доктор наук, декан математического факультета... да вдобавок, если ей очень повезет (Анна ощутила жар в щеках). А если просто хорошенькая, чей отец-инженер вынужден был пойти к станку, чтобы прокормить семью, и погиб оттого, что руководство завода экономило на технике безопасности, а мать фельдшер вкалывает в полторы смены, и приходится каждую копейку подсчитывать? Я знаю, что Ирка не докатится до панели, пока я могу этому воспрепятствовать, я для нее авторитет... Валерка - тот другого поколения, он ее и всерьез-то не принимает, и потом у него своя семьи, свои заботы... Вот и получается...

 - Стоп, - Анна подняла руку ладонью вверх и, подойдя к окну, слегка отодвинула ситцевую занавеску (они с Кириллом находились на втором этаже дачного домика).

 - Вот черт, - тихо выругалась она через секунду. Кирилл тоже приблизился к ней и увидел - через щель в занавесках, - подъехавший к коттеджу “Фольксваген” цвета мокрого асфальта.

 - Оставайся тут, - скомандовала она, спешно вдевая ступни в босоножки после того, как с похвальной скоростью натянула джинсы и легкий джемпер поверх нижнего белья (в этот момент в дверь домика негромко постучали). -Не вздумай спускаться, что бы ни услышал, - прошептала Анна, поправляя свои густые волосы, - Разборок мне ваших тут не хватало... для полного счастья.

 После чего коротко чмокнула Кирилла в губы (на нем были лишь джинсы, но он потянулся за футболкой и носками) и спустилась вниз, чтобы открыть дверь незваному визитеру.

 - День добрый, - негромко сказал Ручьёв, опершись одной рукой о дверной косяк, - Я не слишком помешал твоему уединению?

 ...Кирилл, замерший на втором этаже, непроизвольно сжав кулаки, прислушивался к голосам снизу.

 - Не припомню, что приглашала тебя в гости, - голос Анны звучал с прохладцей.

- Извини, но, думаю, нам все-таки нужно поговорить, - мягко сказал Ручьёв.

 - Ты думаешь, - с еле уловимой иронией сказала она, - К слову, ты учредил за мной слежку, что ли? Как ты узнал, что я поехала сюда?

 - Я ничего не узнавал. Просто дома тебя не было, в фирме тоже... метод исключения, только и всего. К слову, почему ты отключила мобильник?

 - Потому, что он меня отвлекает. Мешает работать, - теперь ее голос звучал раздраженно, - Боюсь тебя огорчить, Серж, но ты зря проделал это неблизкий путь от города до Луговки. Обсуждать нам с тобой решительно нечего.

 Раздался легкий скрип старой тахты - наверняка Анна присела на нее.

 - Мне известно, что Зарецкий сейчас в Городе, - глухо сказал Ручьёв.

 - И что? - она издала легкий смешок, - Мне тоже об этом известно. Мы виделись... на далее, как три часа назад.

 - Виделись? - в голосе Ручьёва проскользнуло напряжение.

 - Именно, - Анна, напротив, говорила спокойно. Абсолютно спокойно и даже чуть насмешливо, - Обсудили условия развода.

 - Какие же?

 Раздался щелчок зажигалки, и вскоре Кирилл уловил запах сигаретного дыма.

 - А тебе не все ли равно? - протянула Анна с ленцой, - К слову, старый иезуит еще выразил сожаление по поводу того, что наши с тобой матримониальные планы расстроились. По его мнению, видишь ли, ты просто обязан на мне жениться. Как честный человек.

 Кирилл зажал рот ладонью, чтобы смешок не вырвался наружу (правда, несколько нервный).

 Ручьёву, похоже, было не до смеха.

 - Ты, кажется, относишься к происходящему как к игре? - спросил он довольно резко.

 Анна ответила ему на английском.

...Увы, проявляющий незаурядные способности в области точных наук, в иностранном языке Кирилл был не слишком силен.

 Ее фразу он перевел как нечто схожее с афоризмом “вся наша жизнь игра”.

 - Аня, - голос Ручьёва смягчился, в нем даже появились просительные (если не умоляющие) интонации, - Ладно, я совершил ошибку, я виноват, я страшно раскаиваюсь... Но неужели...

 - Я же сказала - передо мной каяться не в чем, - перебила его Анна (столь же мягко, но Кирилл подумал, что эта мягкость обманчива), - Не я та женщина, которую ты ударил.

 Да только где гарантия, что подобного не произойдет и со мной, Ручьёв? - спросила она совсем уж ласково, - Мужчина, способный ударить женщину один раз, ударит и во второй...

 - Да что ты... - с досадой начал Ручьёв, затем (определенно, это стоило ему усилий) понизил голос и даже вновь сумел его смягчить, - Как иначе я мог привести в чувство пьяную истеричку? Одно исключение - не правило! Черт, да я скорее отрублю себе руку, чем подниму ее на тебя!

 Кирилл подумал, что в этом Ручьёву, пожалуй, можно верить. Он ощутил неудержимую потребность спуститься вниз и прервать эту тягостную - для него, в том числе, - сцену.

 Если б не строгий запрет Анны...

 “Но, если “Ржевский” вздумает распускать руки, спущусь”, мрачно решил он и на всякий случай натянул футболку.

 ...Шаги. Кто-то из двоих подошел к окну. (Кто? Анна, конечно. Это стук каблучков ее босоножек).

 - Перестань, Серж, - теперь в ее голосе появилась усталость, - Это не ревность с моей стороны, как ты, возможно, думаешь. Я просто переменила решение. Двенадцати лет брака с таким “идеальным мужем” как Зарецкий, мне достаточно на всю оставшуюся жизнь. Ну сам посуди, зачем мне бросаться из огня да в полымя? Я достаточно долго зависела от Зарецкого, чтобы теперь зависеть от тебя... Мне просто надоело зависеть. От кого бы то ни было.

 - Но так не бывает, - возразил Ручьёв, - Ты реально не можешь не зависеть ни от кого.

 Это жизнь, Аня. И потом, кто сказал, что ты будешь от меня зависеть?

 Тот, кто любит сильнее, тот и зависимее. В этом случае ты никоим образом не можешь зависеть от меня...

 Снова шаги. Кажется, Ручьёв приблизился к ней.

 Пауза. Мучительная, длинная пауза. Несложно было догадаться, что могло происходить на первом этаже. Кирилл решил уже все-таки сойти вниз, когда снова услышал голос Анны.

 - Перестань, Серж. Этим способом ты ничего не добьешься. - ее голос звучал по-прежнему спокойно, - Перестань... пока я окончательно не утратила уважение к тебе.

 Снова пауза (Кирилл опять рефлекторно стиснул кулаки).

 И, наконец, чуть хрипловатый голос Ручьёва.

 - Да, конечно. Продолжай управлять мной, продолжай дергать за ниточки... Тебе ведь доставляет это удовольствие?

 - Ну что ты... - с явной досадой в голосе начала Анна, однако, Ручьёв ее перебил:

 - Садизм бывает разного рода. Так вот ты моральная садистка. Тебе это известно? Думаю, известно.

 Странно, что вы все-таки разбегаетесь с Зарецким - идеальный ведь был тандем... удава и кобры.

 Звук пощечины.

 И опять невозмутимый голос Анны.

 - Кажется, так приводят в чувство впавших в истерику мазохистов?

 Спустя несколько секунд Кирилл услышал стук входной двери, а затем шум мотора отъезжающей машины.

 Он опять подошел к окну (очень осторожно) и в щель, оставленную неплотно задернутой занавеской, увидел удаляющийся от дома “Фольксваген”.

 Однако, шагов по лестнице не было, и тогда он сам спустился вниз.

 Анна сидела на тахте, закрыв лицо ладонями. Услышав шаги Кирилла, подняла голову и определенно натянуто улыбнулась.

 - Ну вот. Ты все слышал, я думаю. Вряд ли он вернется теперь.

 Кирилл присел перед Анной на корточки, легонько сжал ее узкие кисти в своих ладонях.

 - Ты об этом жалеешь?

 - Не знаю, - еле слышно ответила она, и Кирилл подумал, что в действительности-то Анна знает. И жалеет.

 

 * * *

 Глава 12. Где все снова запутывается... а, может, проясняется

 Не станем описывать, что делалось у Ручьёва на душе, когда он из дачного поселка Луговка возвращался в город, в свое агентство. И так ясно, что на душе у него было прескверно.

 И настроение, соответственно, являлось отвратительным.

 (Хотя, узнай он об истинной причине охлаждения Анны, почувствовал бы себя куда хуже).

 - Ваш, шеф, звонили. - сообщила Валентина.

 - Кто?

 - Не знаю, - секретарша даже недоуменно пожала плечами, - Некто... с приятным мужским голосом. Ничего передавать не просил, лишь поинтересовался, когда вы появитесь. Ибо ему было нужно переговорить с вами приватно.

 - Тайны Мадридского двора, - процедил Ручьёв сквозь зубы, открывая дверь своего кабинета.

 Валентина лишь закатила свои изумрудные очи вверх.

Ручьёв уселся за стол, обхватил голову руками. Не хотелось заниматься работой, не хотелось ни о чем думать... Хронической депрессией (в сравнительно легкой форме) он страдал давно.

 Сейчас, похоже, депрессия грозила обострением.

 Впервые он подумал о ТТ, хранящемся в домашнем сейфе, как о средстве решения всех проблем.

 Телефонный звонок заставил его выйти из состояния ступора.

 Ручьёв поднял трубку.

 - Сергей Александрович? - вежливо поинтересовался мужской голос, который Валентина нашла очень приятным, - День добрый... точнее, уже вечер. Наконец-то я вас застал.

 Ручьёв ощутил учащенное сердцебиение. Голос был ему знаком, даже слишком.

 - Вы меня узнали, надеюсь? - между тем поинтересовались с другого конца провода.

 Ручьёв подавил в себе провокационное желание ответить отрицательно.

 - Узнал, - сухо сказал он, - Что вам угодно?

 Его собеседник издал звук, напоминающий смешок.

 - Что мне угодно от владельца охранного агентства? Мне угодно получить консультацию. Квалифицированную. По вопросу безопасности. Если хотите - моей личной безопасности.

 И для этого я хотел бы с вами встретиться. Желательно, сейчас. Впрочем, если вы очень заняты...

 - Не очень, - прервал собеседника Ручьёв, - Подъезжайте.

 - О нет, милейший, - за мягкостью тона скрывался металл (этот человек привык не просто руководить - он привык приказывать), - Мы с вами встретимся на моей территории, - и добавил почти ласково, - Так не будут ущемлены ни ваши интересы, ни мои. Итак, вы согласны? Если согласны, я пришлю за вами машину. Черный “Мерседес”, номер очень прост... да вы его, впрочем, знаете.

 Итак?

 Ручьёв провел ладонью по лицу. С одной стороны, ему страшно хотелось узнать, что задумал его собеседник, с другой - со столь матерым хищником следовало держать ухо востро.

 Наконец, он выдавил из себя:

 - Да, я согласен.

 - Ну и прекрасно, - закончил его собеседник, - Машина будет через четверть часа у дверей вашего агентства. Ждите.

 И, не дожидаясь ответной реплики Ручьёва, прервал связь.

 Ровно через пятнадцать минут вышедший из черного “Мерседеса” огромный детина ростом никак не ниже двух метров молча распахнул перед Ручьёвым дверцу со стороны пассажирского сиденья, сам уселся рядом. Водитель также без слов тронул машину с места.

 Однако, вопреки ожиданиям Ручьёва, “Мерседес” отправился не к поселку для особо важных персон, а в другую сторону - к дачному поселку, едва начавшему строиться.

 Впрочем, несколько сооружений уже было возведено. И машина подъехала к одному из них - напоминающему не дачу, а скорее средневековую крепость, вдобавок, обнесенную высокой бетонной оградой.

 Металлические ворота раздвинулись, “Мерседес” въехал в забетонированный дворик и остановился.

 Ручьёва жестом попросили выйти и встать лицом к капоту. Он повиновался, приняв классическую позу - ноги раздвинуты, руки положены на капот. Обыскав его очень тщательно, один из секьюрити, наконец, со словами “Простите, но это была необходимая формальность”, провел Ручьёва в дом, где в холле, оформленном с несомненно бо’льшим вкусом, нежели дворик и фасад сего строения, владельца “Феникса” уже поджидал невысокий, подтянутый господин в очках, с чрезвычайно интеллигентным лицом. Господину - при его пятидесяти - никак нельзя было дать больше сорока пяти лет.

 - Приятно, что мы с вами понимаем друг друга с полуслова, Сергей Александрович, - Зарецкий тонко улыбнулся и жестом пригласил Ручьёва подняться следом за ним на второй этаж дома.

 - А главное - доверяем друг другу, - заметил Ручьёв.

 Зарецкий приподнял левую бровь.

 - Последствия повальной паранойи, милейший. Не одна моя супруга подвержена ей. Но прошу. Отужинаете со мной?

 Ручьёв вошел в комнату, где уже был накрыт стол (причем, накрыт на две персоны).

 Чего не увидел Ручьёв на столе, так это спиртного.

 Словно прочтя его мысли, Зарецкий снова еле заметно улыбнулся.

 - Деловые разговоры должны вестись на трезвую голову, вы со мной согласны?

 - Вполне, - согласился Ручьёв, - Следовательно, беседа наша будет деловой?

 - Несомненно. Но присаживайтесь, Сергей Александрович, - отпустив жестом мощного детину-секьюрити, Зарецкий первым опустился на стул. Ручьёву не оставалось ничего иного, кроме как сесть напротив президента “Мега-банка”.

 - Обойдемся без лишних преамбул, - Зарецкий наполнил два бокала минеральной водой, - По телефону я намекнул вам, что вопрос, который я намерен с вами обсудить, будет касаться безопасности.

 Моей личной безопасности, а также, - короткая пауза, - Безопасности моих близких.

 У Ручьёва неприятно екнуло сердце.

 - Вам кто-то угрожает?

 - Кто-то или что-то... Простите, обслугу я отпустил, так что нам с вами придется самим ухаживать за собой, - с этими словами Зарецкий положил в свою тарелку немного салата, после чего вопросительно посмотрел на Ручьёва.

 - Не стесняйтесь, дорогой мой. Ваше отравление ни коим образом не входит в мои планы.

 Ручьёв тоже позволил себе скупо улыбнуться.

 - Благодарю, но я не голоден, - сделал глоток минеральной воды, - Однако, Сергей Вячеславович, вы мастер отвечать уклончиво на прямые вопросы.

 - Пустое, - отмахнулся Зарецкий, - Но если б я знал, от кого конкретно ожидать той или иной опасности, и когда, зачем мне кормить целый штат детин, большинство которых, в сущности, бесполезны? Скажите-ка, какой процент покушений на важных персон оказался неудачным благодаря высокому профессионализму охраны?

 - Вопрос риторический, - заметил Ручьёв, - Но в таком случае я-то вам зачем нужен?

 - Вы мастер наносить превентивные удары, Сергей Александрович, - от тонкой усмешки Зарецкого Ручьёву вновь сделалось не по себе, - Вы умеете просчитывать ходы заранее... ценное качество.

 - Благодарю, - крайне сухо ответил Ручьёв, - Но, может, пора перейти к делу? Чего вы хотите от меня конкретно?

 - Меня не устраивает мой нынешний начальник службы охраны, - небрежно сказал Зарецкий, - Не порекомендуете ли на его место кого-нибудь из своих приближенных? Можно и нескольких...

 Ручьёв вскинул брови.

 - Вы шутите?

 - Отнюдь, - достав из нагрудного кармана ручку, Зарецкий набросал на салфетке несколько цифр и продемонстрировал их Ручьёву.

 У “Ржевского” пересохло во рту.

 - Полтора...

 - Да, - перебил его Зарецкий, - И безусловно, в твердой, конвертируемой валюте. Евро устроит? Доллар, увы, уже не стабилен, хотя...

 Этот гонорар может быть перечислен на анонимный счет в одном из надежных европейских банков. Код доступа к счету, безусловно, будет известен лишь вам.

 - Вы произнесли - гонорар? - Ручьёв поймал себя на желании... проснуться.

 Зарецкий невозмутимо кивнул.

 - Именно. Вы не ошиблись. Работа ваших людей и все издержки, безусловно, будут оплачены отдельно.

 - Что за работа? - отрывисто спросил Ручьёв.

 Зарецкий снисходительно вздохнул.

 - Я ведь вам уже объяснил - обеспечение безопасности. Моей личной, моего сына... наконец, моей жены.

 От пристального взгляда желто-зеленых глаз у Ручьёва внезапно пробежали по спине мурашки.

 - Жены... с которой вы намерены развестись или вашей будущей жены?

 - Странный вопрос, - Зарецкий невозмутимо отрезал кусочек холодной телятины и невозмутимо отправил его в рот, - У меня только одна жена. И зовут ее, - Ручьёв явственно уловил насмешку во взгляде финансиста, - Анна. Анечка Васнецова. Которую вы знаете лишь немногим хуже меня.

 - Но...

 - Что “но”? - мягко переспросил Зарецкий, - Девочка взбрыкнула? Возжелала независимости? Захотела сменить обстановку?

 Что ж вы хотите - послеродовый синдром... С ними, - очередная еле уловимая усмешка, - такое случается. Физиология, знаете ли...

 Теперь Ручьёва бросило в жар.

 - Я виделся с Анной сегодня, - медленно сказал он, - По ее словам, вы с ней обсуждали условия развода. Кто, в таком случае, лжет - она или вы?

 - Никто, - спокойно сказал Зарецкий, - Но кто-то заблуждается, только и всего. Как, бишь, на языке юристов зовется подобное заблуждение? Добросовестным?

 Ручьёву показалось, что он задыхается.

 - В таком случае, почему бы вам не переубедить Анну?

 - А разве это в моих интересах? - Зарецкий чуть сощурился, - Бросьте валять дурака, Сергей Александрович, столь матерому волку это не к лицу. Отлично вы все понимаете - и что мне от вас нужно, и что вы с этого будете иметь.

 И даже почему я обратился именно к вам за помощью, а не к кому-то еще. Мне требуется лишь ваше согласие... впрочем, я вас не тороплю. Недели на размышление хватит?

 - Хватило и десяти секунд, - сдавленно произнес Ручьёв, - Я отказываюсь.

 Зарецкий разочарованно вздохнул.

 - Жаль. Надеетесь, моя дорогая стервозная женушка вас таки оценит рано или поздно? - теперь в голосе президента “Мега-банка” звучала откровенная насмешка, - Жаль вас разочаровывать, но, боюсь, не оценит. Вы ведь крупно облажались, дорогой мой. Думаете, я не в курсе ваших похождений?

 Вы имели неосторожность приручить дурнушку, Сергей Александрович, но неужто вы, дожив до тридцати пяти, не знаете, что приручить дурнушку - все равно, что приручить дворняжку - потом не отвяжется...

 Ручьёв кисло улыбнулся.

 - Теория применима ко всему женскому полу?

 - Отнюдь, - покачал головой Зарецкий.

 - С красавицами, следовательно, все по-другому?

 - А разве нет? Вы можете приручить кошку?

 - Я их не люблю, - буркнул Ручьёв.

 - А зря. Очень милые животные. И независимые, - Зарецкий ел, не спеша, аккуратно и понемногу. Из чего можно было сделать вывод, что родители потратили достаточно усилий для обучения единственного сына хорошим манерам, и усилия эти даром не пропали, - Независимые, - Зарецкий отер пальцы и губы салфеткой и сделал глоток минеральной воды. - Кошка не может привязаться к хозяину - у кошек нет хозяев. Но она привязывается к дому. К месту, где ей хорошо.

 Сделайте так, чтобы женщине, которую вы любите, было хорошо в вашем доме, и она никуда не денется. Уверяю вас. Никуда.

 - Ваше теория несколько противоречит практике, - заметил Ручьёв.

 - И в чем же? - Зарецкий приподнял брови, - Кошки по весне тоже просятся из дому, чтобы погулять, где вздумается. Однако, возвращаются... возвращаются к своему очагу, где можно свернуться клубком, согреться, помурлыкать...

 - Либо вы надо мной издеваетесь, - сипло сказал Ручьёв, - Либо...

 - Либо я сошел с ума? - насмешливо закончил за него Зарецкий, - Ни то, ни другое, Сергей Александрович.

 Не любите вы, когда вещи называются своими именами, только и всего. Вам претит, что я сравнил свою красавицу жену с кошкой? Или что сравнил вашу любовницу с дворняжкой? Так она и есть дворняжка... я ее, кстати, видел. Взглянул, так сказать, из любопытства...

 Вам неприятно упоминание о том, какого вы сваляли дурака? -Зарецкий чуть подался вперед, - Верно. Дурака вы и впрямь сваляли. Поверив Анне.

 А она уцепилась за первый же ничтожный предлог, чтобы взять свои обещания - она ведь много вам наобещала? - обратно. Неужто, по-вашему, она действительно оскорбилась, узнав, что в ее отсутствие вы подыскали ей временную замену? Неужто, по-вашему, она могла счесть соперницей вашу... дворняжку?

 Хотите правду?

 Если б Анна хотела остаться с вами, она бы сделала это давно, - Ручьёв вновь уловил насмешку в зеленоватых глазах Зарецкого, - Давно, еще до отбытия в Швейцарию... вы же уговаривали ее тогда остаться с вами?

 Да, Анна вас любит... по-своему. Как товарища по играм. Но в качестве мужа... вы же изведете ее своей ревностью, постоянным выяснением отношений... вы ее изведете своей... любовью.

 - Довольно, - Ручьёв встал из-за стола, - Благодарю, но я сыт вами по горло. Я...

 - Сядьте, - жестко сказал Зарецкий, - Мы еще не закончили разговор. Мы к нему, собственно, и не приступали еще.

 - Неважно, - Ручьёв продолжал стоять, - Намерения ваши для меня очевидны, и мой ответ - нет.

 - Это не ответ, - небрежно сказал Зарецкий, - Вы сейчас, полагаю, помчитесь к возлюбленной - открыть ей глаза на... меня?

 Хотите, предскажу, что будет? Анна не станет вас и слушать. Она ответит, что все, что ей нужно - чтобы ее оставили в покое и вернули ей ребенка.

 В действительности ей нужен не только ребенок, но и его отец. То бишь я. Вернуться к привычному ходу вещей - вот что ей нужно

 А вернувшись к нему, она вернется и к вам, милейший. Не сомневайтесь. Индульгенцию получите моментально.

 Но свободной эта пташка полетит не к вам, милейший, - добавил Зарецкий с сожалением, - К слову, как поживает тот смазливый потомок джигитов, чьи пылкие взгляды не оставили нашу девочку равнодушной год назад? Я слышал, брак его оказался не очень удачным, это так?

 Ручьёва бросило в краску, но все-таки, сдержав порыв придушить на месте г-на президента “Мега-банка”, он молча вышел из столовой и из коттеджа.

 До города добрался на попутной машине. “Мерседеса” на обратный путь ему не предоставили.

 * * *

 Глава 13. Где прояснившаяся ситуация заново усложняется

 Наученный горьким опытом, Ручьёв не стал устраивать долгих прелюдий. Приблизившись к двери подъезда, где теперь жила Анна, он нажал на кнопку домофона и, услышав: “Слушаю вас, говорите”, отрывисто произнес.

 - Это Ручьёв. Я только что виделся с твоим мужем. Хочешь узнать, о чем мы разговаривали? Тогда открой, - и, не успел он закончить фразы, раздался звук зуммера, означающий, что дверной замок разблокирован.

 Нажимать на другую кнопку - у двери квартиры - ему не пришлось. Когда он поднялся на четвертый этаж, Анна уже стояла на пороге. Молча пропустив его в комнату, сама остановилась у дверного косяка. Злым ее взгляд не был, но и ласковым тоже. Просто усталым (впрочем, Ручьёв с горечью отметил, что Анне и усталость (точнее, легкая утомленность) к лицу).

 - Если упоминание о Зарецком лишь уловка, предупреждаю сразу - уходи, Серж. Не осложняй ситуацию.

 - Не уловка. Я действительно с ним виделся. Полчаса назад, - он заставил себя отвести взгляд от ее коленей - сейчас на Анне был короткий атласный халат, а немного влажные завитки волос сохраняли аромат дорогого шампуня. Из-за отсутствия макияжа ее лицо выглядело более молодым... и немного беспомощным.

 - Хорошо. Располагайся, я сейчас. Мне нужно привести себя в порядок.

 Анна вышла в соседнюю комнату (спальню), прикрыв за собой дверь. Ручьёв отошел к балкону (именно балкону, а не лоджии), закурил. Может, и эта - последняя - попытка сближения безнадежна?

 Ладно. Попытка не пытка.

 Из спальни Анны вышла, облаченная в брюки-стрейч и блузу, достаточно свободную, чтобы не подчеркивать линий изящной фигуры.

 Она даже успела слегка подкраситься (впрочем, ее лицо было ярким от природы).

 - Дай и мне сигарету, пожалуйста, - попросила Анна, - Только что обнаружила, что мои Vogue закончились.

 Ручьёв молча ей протянул пачку своих контрабандных “Данхилл” и поднес к кончику сигареты свой “Зиппо”.

 Сделав неглубокую затяжку, Анна отошла к одному из мягких кресел, ему кивком указала на диван.

 - Присядь, Серж. И расскажи, наконец, зачем ты понадобился моему... понадобился Зарецкому.

 “А сто’ит ли? - мелькнуло в мозгу, - Стоит ли Анну втягивать в эту грязную игру, открывать ей глаза на поистине иезуитскую сущность человека, с которым она прожила двенадцать лет и от которого родила ребенка? Сто’ит ли?”

 Но если сейчас он пойдет на попятный, Анна решительно выставит его за дверь и, возможно, повторно ее не откроет.

 А так у него все-таки оставался шанс. Совсем крохотный.

 - Он манипулировал тобой, - глухо сказал Ручьёв, - С самого начала. Впрочем, не тобой одной.

 По-твоему, Мановичи хотят прибрать к рукам его собственность?

 А как насчет того, он все приберет к рукам?

 Анна слабо усмехнулась.

 - Умоляю тебя. Ты не знаешь Мановичей? Ты ведь даже был женат на одной из них. Это те, у кого можно что-то отобрать?

 - Если препятствие нельзя обойти, его можно устранить, - негромко сказал Ручьёв.

 Анна сильно побледнела, однако улыбаться не перестала (правда, улыбка сделалась несколько напряженной).

 - Ты в своем уме, Серж?

 - Я - да. А насчет твоего мужа... Я представляю себе эту картину следующим образом - сначала он обрабатывает Мановичей, затем берется за тебя. Ты говорила, что тебя игнорировали, что не подпускали к ребенку...

 - Не подпускали - это, пожалуй, слишком сильно сказано, - неуверенно произнесла Анна, - Просто с маленьким постоянно была няня...

 - И тебе тем самым давали понять, что ты лишняя, - Ручьёв чуть усилил напор, - Зарецкий провоцировал конфликты, ожидая, что ты непременно свяжешься со мной и попросишь приехать... с кем, если не со мной, ты могла посоветоваться?

 - Да, - еле слышно согласилась Анна, - Он упорно именовал тебя любовником, но ты всегда был другом... прежде всего.

 “Потому, что любил”, подумал Ручьёв.

 Да он и сейчас ее любил.

 - И все это было Зарецкому лишь на руку, - продолжил Ручьёв, немного смягчив тон, - Он учредил за тобой не просто слежку, а тотальную слежку, ибо ему необходимо было получить уличающие нас с тобой снимки и, разыграв сцену ревности, наконец, вынудить тебя уехать на родину.

 Он же тебя прекрасно знает, Аня. Он прекрасно знает, что до мелочных разборок, упреков, оправданий и прочего ты не опустишься.

 Твоя гордость сослужила тебе не очень хорошую службу.

 - Худшую, чем ты думаешь, - пробормотала Анна. Затем вскинула на Ручьёва огромные потемневшие глаза, - Но цель всего этого фарса?

 - Убедить Мановичей в серьезности своих намерений, что же еще?

 - Однако, Зарецкий пригласил тебя к себе не для того, чтобы раскрыть перед тобой свои странные замыслы, верно? - Анна сделала еще затяжку и, наконец, затушила сигарету, - Чего он хотел от тебя?

 - Обеспечения безопасности, - спокойно (хоть и нелегко далось ему это спокойствие) ответил Ручьёв, - А что может быть эффективнее отражения удара противника?

 - Превентивный удар, - пробормотала Анна и обхватила плечи руками, словно ей внезапно стало холодно. Зябко. - Да, теперь мне становится ясным, отчего он так интересовался нашими с тобой отношениями... нашими планами.

 Ручьёв со словами “Позволишь?” закурил следующую сигарету.

 - Да, - негромко заговорил он, - Зарецкий не выпускал из поля зрения и меня. Узнать о моей связи с Валерией...

 - Ее так зовут? - рассеянно спросила Анна.

 - Да, - Ручьёв машинально взъерошил ладонью свои густые русые волосы, - Да, ему нетрудно было узнать о моей связи с ней, я вообще не делаю тайны из своей личной жизни, да и потом, когда я заявил ей прямо, что все закончилось, она стала везде меня преследовать... Зарецкий предположил, что тебе с высокой степенью вероятности станет обо всем известно. И что опять твоя гордость не позволит тебе пускаться в выяснение отношений. Ты просто уйдешь...

 Анна ничего не ответила.

 Ручьёв собрался с духом.

 - А сегодня я слышу от него... угадай, что?

 То, что единственная жена, которая у него была и будет - это ты. А твой отъезд... что-то вроде послеродового синдрома. Прости, но он сравнил его с уходом кошки из дома по весне.

 Анна слабо улыбнулась.

 - Да, он кошатник... Кошек любит больше собак. Даже котенка завел после нашего отъезда в Берн. Красивого... супер-породистого. С такой короткой дымчато-голубоватой шерстью, как бы плюшевого...

 Правда, держит его на своей половине дома. Я не слишком люблю котов, их прилипчивость... а малыш, чуть подрастет, может его замучить...

 Значит, он сравнил меня... с кошкой?

 - Не тебя одну, - усмехнулся Ручьёв, - По его теории все красивые женщины в той или иной степени кошки.

 - Мило. А некрасивые? - полюбопытствовала Анна.

 - Дворняжки. Что в его представлении куда хуже.

 - Да уж... Ну, а дальше?

 - Дальше... после реализации его плана ты вернешься к нему. Вернешься к привычному жизненному укладу.

 “И ко мне”, едва не добавил он.

 - Он обещал тебе... вознаграждение? - осторожно спросила Анна.

 - Безусловно. В конвертируемой валюте. Не считая оплаты издержек.

 - И у него... уже есть план?

 - Не думаю. По его замыслу, разработка акции должна лечь на меня, я ведь в некотором роде профессионал...

 - Господи, - Анна закрыла лицо ладонями, - О, Господи...

 - Успокойся, - Ручьёв приблизился к ней, присел на корточки. Осторожно коснулся ее волос. - Успокойся. Кто угодно реализует его замысел, только не я. И я снова говорю тебе - давай уедем. Уедем к чертям из этой страны, скроемся от твоего иезуита...

 - Ты не понимаешь, - мрачно сказала Анна, отнимая руки от слегка раскрасневшегося лица, - Все куда хуже, чем ты думаешь.

 Он сегодня за обедом подсунул мне какое-то соглашение, которое я подписала, не глядя. 

 Ты понимаешь? Даже не читая! Якобы там указывалось имущество, которое он выделит мне при разводе, и сумма компенсации. Он так упирал на то, чтобы я посоветовалась с адвокатами, что... меня просто зло взяло!

 И я... подписала.

 А если я подписала отказ от ребенка? Отказ от Геры? - ее голос дрогнул, - Он вполне способен выкинуть и такой фортель, зная меня. Мою вспыльчивость, гордыню, самолюбие... мою дурь. А, дерьмо!

 - Перестань, - Ручьёв тихонько обнял ее за плечи, - Перестань, не все еще потеряно. У меня имеются материалы на него, забыла?

 Я пойду к нему. Пойду и потребую это соглашение назад, в обмен на одну из дискет. Ты говоришь, подписала его... какой ручкой? Шариковой? Гелиевой? Цвет чернил?

 - Самый обычный, синий. Ближе к фиолетовому, - тихо сказала Анна. - Ручка шариковая. Мою роспись ты знаешь. Я подписала три экземпляра той бумаги.

 - Отпечатанной на принтере? -уточнил Ручьёв.

 - Разумеется на принтере... на лазерном принтере...

 - Я свяжусь с ним. И получу эти бумаги назад. Не волнуйся.

 - Чертовщина какая-то, - пробормотала Анна, - Хотя... я изначально заподозрила грязную игру, вот только какого рода, не понимала.

 - Он отлично умеет играть на человеческих слабостях, - с горечью сказал Ручьёв, - Тут твоему мужу и впрямь нет равных.

 - Да, - она опять вскинула на него глаза, - Теперь мне не будет покоя ни этой ночью, ни днем, ни... вообще, пока я не прочту ту бумагу.

...Ну что за сволочь! - воскликнула она в сердцах, ударив кулаком по подлокотнику кресла, - Что за непревзойденная скотина!

 - Успокойся, - Ручьёв принес ей стакан воды, - Пока я с тобой, ты не беспомощна.

 - Я слишком злоупотребляла твоим отношением ко мне, - глухо сказала Анна, после чего явно заставила себя улыбнуться, - Прости, но я сейчас хочу побыть одна, Серж. И все обдумать.

 - Обещай только не делать глупостей, - сказал Ручьёв (уходить ему страшно не хотелось).

 - Обещаю, - кивнула она, - Я их и так наделала... более чем достаточно.

 

 * * *

 

  Глава 14. Где злодеи торжествуют, а не-злодеи теряют надежду.

 - Так вы подумали над моим предложением, Сергей Александрович? - невозмутимо поинтересовался Зарецкий.

 - Думаю, - выдавил из себя Ручьёв, - И над кандидатурами тоже. Но это не телефонный разговор. Хотелось бы увидеться с вами лично.

 Небольшая пауза.

 - Мое время расписано по минутам, - наконец, медленно изрек президент “Мега-банка”, - Однако... в два часа я буду ожидать вас в своем офисе. Просить вас не опаздывать было бы, конечно, излишним - мы оба с вами люди дела, верно?

 - Да, - коротко ответил Ручьёв.

 На сей раз его не обыскивали, охранники вели себя корректно, лишь с извинениями применили металлоискатель, после чего Ручьёв, миновав приемную с девочкой-секретарем, которую Зарецкий, похоже, подыскал в модельном агентстве, оказался, наконец, лицом к лицу с финансистом.

 Зарецкий подал ему руку. Владелец “Феникса” без особой охоты пожал ухоженную ладонь и опустился на указанное ему кресло после того, как банкир уселся в свое.

 - Вы виделись с Анной? - спокойствию президента “Мега-банка” можно было завидовать.

 - Виделся, - кивнул Ручьёв.

 - Ну, и? - Зарецкий вскинул на него отнюдь не тусклые, а острые и проницательные глаза. - Я был прав?

 - Не совсем, - возразил Ручьёв, - Она меня выслушала. И упомянула о некоем документе, который вы вынудили ее подписать.

 - Ах, это! - Зарецкий негромко рассмеялся, продемонстрировав отличную работу европейских дантистов, - Следовало мне понять...

 Однако, вас, милейший, опять ввели в заблуждение. Это соглашение я Анну подписывать не вынуждал. Напротив, настоятельно рекомендовал ей посоветоваться с адвокатами и хорошенько подумать...

 А сейчас девочка спохватилась? Испугалась, что с ней ведут нечестную игру? Ну, скажите, разве не анекдотичный случай, отлично иллюстрирующий женскую психологию?

 Ладно, - встав, Зарецкий приблизился к сейфу и, открыв его, извлек оттуда кожаную папку и подал ее Ручьёву, - Вот это соглашение. С собственноручной подписью моей супруги. Посмотрите, убедитесь.

Прочитайте, - коротко взглянув на часы, добавил, - Четверть часа в вашем распоряжении.

 Ручьёв открыл папку. Пробежал глазами документ, где Анна обязалась не предъявлять претензий к бывшему супругу в случае выплаты ей указанной суммы компенсации (сумма являлась немалой), а также передачи в собственность гр-ке Васнецовой А. В. некоторого недвижимого имущества (в числе имущества указывался дом в Испании. Ручьёв едва не присвистнул.)

 Во второй части соглашения говорилось о том, что ребенок гр-ки Васнецовой А. В. - Зарецкий Георгий Сергеевич, станет постоянно проживать с отцом, мать же имеет право видеться с ним регулярно (конечно же, предварительно оповещая об этом отца - гр-на Зарецкого С. В.)

 Закончив читать бумагу, Ручьёв посмотрел на Зарецкого. Тот откровенно насмешливо улыбался.

 - Подпись сличили? - мягко спросил он.

 Ручьёв снова взглянул на подпись. Она принадлежала Анне, без сомнения. И была сделана шариковой ручкой с синими (ближе к фиолетовым) чернилами.

 - Недостает лишь моей росписи, - заметил Зарецкий невозмутимо, - Но к чему? Можете забрать все три экземпляра этого фуфла. А заодно передайте моей дражайшей половине, что с этого момента игра станет жесткой, - он снял очки и, сощурившись, посмотрел на Ручьёва в упор.

 - И вестись будет по моим правилам.

 Относительно имущественных претензий - мои адвокаты докажут как дважды два, что в собственности, личной собственности я имею крохи. Эти крохи и будут поделены... честно, пополам. Ибо в свое время брачного контракта я со своей красавицей, увы, заключить не догадался.

 Что же касается ребенка... тут, вы понимаете, дела обстоят куда сложнее. 

 С самого рождения Георгия мать фактически самоустранилась от его воспитания. В конце концов, даже уехала... бросив ребенка на попечении отца. Уехала... к другому мужчине, - Зарецкий мягко улыбнулся, - Заслуживает ли такая особа высокого звания матери? Ответ однозначен, не правда ли?

 Ручьёв ослабил узел своего галстука.

 - Вы забываете об одной детали. - медленно сказал он.

 - О чем же, дорогой мой? - Зарецкий приподнял брови, - Не о тех ли материалах, что в свое время накопали шустрые ребятишки, науськанные моим конкурентами?

 Так это пустое, милейший, - холодный взгляд Зарецкого не слишком гармонировал с улыбкой на его губах, - Я их перекуплю. Не у вас, а у тех, кому вы их передадите. Только-то, - он побарабанил пальцами по столу и опять бросил скучающий взгляд на часы, - Время, увы, вышло...

 Но у вас оно еще есть. Две недели. На окончательный ответ.

 Только учтите, - голос Зарецкого приобрел вкрадчивые интонации, - Раз уж вы ввели девочку в курс дела, то и я в стороне не останусь. Ваш отказ станет для нее, в известной степени, роковым.

 Я допускаю, что даже вы не сумеете обеспечить мою безопасность... на все сто процентов, по не зависящим от вас причинам, но... я все же советую вам попытаться, Сергей Александрович. Попытка не пытка, верно?

 Ручьёв молча встал, взял папку и направился к двери.

 - Завтра меня уже здесь не будет, - донесся до него негромкий голос Зарецкого, - Но связаться со мной вы сумеете. В любое время.

 “Не дождешься, тварь”, угрюмо подумал Ручьёв, выходя из офиса президента “Мега-банка”.

 

 * * *

 

 …- Судя по твоему лицу, новости?..

 - Дерьмо, - честно ответил Ручьёв, выкладывая на журнальный столик в квартире Анны папку с тремя экземплярами соглашения.

 - Что ты стоишь? - спохватилась Анна, - Присядь...

 На сей раз на ней было элегантное темно-синее платье, и макияж являлся чуть более ярким - ее ожидали академические часы со слушателями курсов английского для деловых людей и французского для начинающих.

 Пробежав глазами соглашение, она, слегка сощурившись, всмотрелась в подпись... и, наконец, улыбнулась.

 От ее искренней улыбки (улыбки неведения) у Ручьёва сжалось сердце.

 - Да, я действительно сваляла дурака... все отлично, даже лучше, чем я могла предполагать...

 - Не хватает лишь его подписи, - негромко сказал Ручьёв, - И вряд ли тебе удастся ее получить.

 - Так, - потухшим голосом сказала Анна, доставая из сумочки сигареты. Затем отошла к распахнутой балконной двери. - Что он тебе сказал? - спросила она, не оборачиваясь, - Он... он же не грозил лишением прав на ребенка?

 Ручьёв промолчал. Смотреть сейчас на Анну было просто не в его силах. Посему он рассматривал узоры на довольно потертом ковре.

 - Ясно, - сказала она еле слышно, - Ясно... ну, о деньгах не спрашиваю, тут и так все понятно... его адвокатишки как дважды два докажут, что реально этот миллионер гол как сокол... Плевать.

 Да, Серж, - в ее голосе появились деланно бодрые ноты (обычно предвещающие у женщин истерику), - Мы проигрались. В пух и прах. Мы с тобой банкроты, и это следует признать.

 - Аня, - он заставил себя встать, приблизился к ней, попытался взять за плечи, - Не все еще...

 - Не надо, - она увернулась, - Нет, Серж, не надо. Не сейчас... никогда. Я... извини, - и быстрым шагом прошла мимо него в ванную комнату, откуда немедленно донесся шум воды, определенно заглушающий рыдания.

 Ручьёв издал приглушенный рык.

Через десять минут Анна (с красными пятнами на скулах) вновь появилась в комнате. Опять потянулась за сигаретами.

 - Чего ты ждешь? - глухо спросила она, взглянув на часы, - Твое рабочее время ничего не стоит?

 - Больше ты...

 - А что я еще могу сказать? - Анна улыбнулась на манер звезды Голливуда - ослепительно и совершенно ненатурально, - Мы неудачники, Ручьёв. Мы оба сваляли дурака, так и что? Встречаются неудачники и похуже... Мы по крайней мере на паперти не стоим с протянутой рукой, - она выпустила воздух через стиснутые зубы, - Я не стану ему звонить и орать, какой он подонок. Я буду отменно любезна. Может, тогда он смягчится и позволит мне видеть сына... хоть раз в месяц, - она вскинула на Ручьёва горящие нездоровым блеском глаза, - А ты, Серж, вообще ничего не теряешь. Зарецкому твое агентство не по зубам - у тебя ведь имеются покровители там? Бывшие твои коллеги?

 Пошли все к чертям, “Ржевский”. И не суйся больше в этот серпентарий. К кобрам и удавам.

 В конце концов, у тебя есть девушка, которая тебя любит... ну, а если она тебе больше не нужна, подыщи другую. Тебя совсем несложно полюбить, можешь мне поверить, - направившись к выходной двери, Анна ее приоткрыла, - Прости. Не в моих правилах самой просить гостя уйти, но сейчас мне просто необходимо остаться одной.

 Он молча подошел к двери. Удерживаясь от сильнейшего искушения сжать пальцы на красивой, высокой шее.

 Впрочем, как только он представил себе эту картину, ему стало дурно.

 И он вышел за дверь. Сделал несколько шагов по направлению к лифту, остановился... и вернулся назад.

 ...Лучше бы он не возвращался. И не слышал звуков беспомощного, безнадежного, почти детского, отчаянного плача.

 Нет, лучше бы он не возвращался.

 

 * * *

 

Конец первой части

 ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава первая. Где господин Зарецкий выступает в роли спасителя, а милиционеры получают... чаевые

..Ручьёв изумленно воззрился на Анну, и та ответила ему ласковым взглядом. Очень ласковым. -Черт тебя дери, стерва, - сказал Ручьёв, - Выходит, джокер в этой колоде - Я?

“Капкан для лисицы”







 Примечание автора: действие происходит в начале "нулевых", милицию в полицию еще не переименовали.





Будь Кирилл суеверен, он определенно решил бы, что все пошло наперекосяк именно оттого, что нарушил незыблемый принцип - не дарить Анне купленных цветов (да, именно ей и никому другому).

 Он таки приобрел букет чайных роз за баснословные деньги в цветочном павильоне. После успешной сдачи последнего экзамена летней сессии.

 И с этим букетом (да еще в новехонькой рубашке, куртке и брюках со “стрелками” (а не джинсах) поехал к Анне.

 Хотя, конечно, смешно было бы думать, что, если б он облачился в привычные джинсы и футболку, а вместо покупки роз оборвал бы куст цветущего шиповника, да еще Темку-симпатягу для полного счастья с собой прихватил, все сложилось бы по-иному.

 Нет уж. Сложилось так, как сложилось.

 Итак, он приехал к Анне, вручил ей цветы (которые немедленно перекочевали н тумбочку в прихожей, где и оставались до его ухода), она не позволила поцеловать себя даже в щеку (тут Кирилла, безусловно, кольнуло дурное предчувствие), как-то очень быстро увернулась и со словами “Проходи” первой вошла в комнату. 

 И остановилась у окна, отстраненно глядя на улицу. Кириллу, наконец, бросились в глаза ее бледность, осунувшееся лицо и круги под глазами.

 - У тебя все нормально? - осторожно спросил он.

 - Да, конечно, - быстро ответила Анна и даже попыталась улыбнуться (при этом старательно избегая смотреть ему в глаза), - Что может быть у такой как я, ненормально?

 Отойдя к дивану, она опустилась на него и закурила.

 Что также являлось дурным знаком - обычно в присутствии Кирилла она этого не делала.

 - Я просто подумала... что несколько поспешила. Мы поспешили.

 И вскинула на него глаза.

 ...Это было как удар под дых. Ее обычно насмешливые, умные глаза являлись сейчас глазами побитой собаки. С той только разницей, что не карими, а густо-синими. Но столь же затравленными и тоскливыми.

 В следующую секунду Анна отвела взгляд.

 - В чем мы поспешили? - негромко спросил Кирилл, отчаянно не желая знать, но все-таки уже зная, каким будет ответ.

 - Нам не следовало... снова, - она держала тонкую сигарету между пальцев и создавалось впечатление, что Анна полностью поглощена зрелищем серовато-голубой струйки дыма, колеблющейся и спиралью поднимающейся вверх. - Все-таки мы слишком разные. Мы люди разных поколений. Я значительно старше тебя...

 - Не говори ерунды, - перебил ее Кирилл (не мог не перебить), - Пять с половиной лет - это так значительно?

 - Шесть, - тихо поправила Анна, - И это не значительно, если мужчина старше женщины, а не наоборот.

- Чушь, - он машинально взъерошил ладонью свою густую челку и тоже опустился на подлокотник старого кресла, - Чушь! - вскинул на Анну глаза, - Я не ощущаю себя человеком, как ты выразилась, другого поколения. Ты молодая, красивая женщины, я мужчина. Если тебе нравится называть меня мальчиком, пожалуйста, но реально-то я давно не мальчик...

 - Ты многого не понимаешь, - резко сказала Анна и добавила гораздо тише, - Да и не нужно тебе понимать.

 - Так объясни! В чем дело? Опять тут замешан Ручьёв?

 Анна снова вскинула на него глаза. Теперь в них был мрак. Образно выражаясь, октябрьское небо затянули черные грозовые тучи.

 - Не упоминай имени этого человека, - глухо сказала Анна, - Он проклят. И все, связанное с ним, - она закрыла лицо ладонями и почти невнятно пробормотала, - Что я несу, Господи...

 Кирилл приблизился к ней, попытался взять за плечи, но Анна резко выпрямилась.

 - Хочешь знать, что происходит? - по ее лицу скользнула злая усмешка, - Термин “приготовление к преступлению” тебе известен?

 - Какому преступлению? - растерялся Кирилл.

 - Неважно, - отмахнулась она (на бледных щеках проступил легкий румянец), - И тот, кому известно об этом приготовлении, уже соучастник, разве нет?

 - Если его не принудили силой, угрозами или шантажом, - тихо сказал Кирилл.

 Ее лицо страшно побледнело, в следующую секунду Анна вскочила на ноги и, быстрым шагом пройдя в прихожую, отомкнула металлический засов на входной двери.

 - Уходи, маль... Кирилл. Просто уходи. Я абсолютно не та женщина, которая тебе нужна. Подыщи себе хорошую, по-настоящему юную девочку, чья биография будет чиста как первый снег... - Анна опять с горечью усмехнулась, - Ну и дерьмо, да? К чему тебе безмозглая, неопытная, юная телка?

 Неожиданно Кириллу пришло в голову, что Анна просто пьяна. Или того хуже, наглоталась психотропных препаратов.

 ...Нет, увы. Взгляд ее был абсолютно трезвым. И невероятно усталым.

 - Уйди... просто потому, что я тебя об этом прошу. Ради своей же безопасности уйди, Кирилл.

 - Не уйду, - упрямо сказал он, - Пока ты не объяснишь, что происходит. Что означают твои слова о преступлении.

 - Забудь их, - быстро произнесла Анна, - Забудь... весь тот бред, что я тебе тут наговорила. И о Ручьёве, и... обо всем.

 Господи, пойми же, наконец, - никто тебя не сумеет защитить на этот раз, если... а, черт! - она распахнула дверь и отвернулась.

 - У-хо-ди, - теперь ее голос звучал откровенно жестко.

 И Кирилл ушел. А что ему еще оставалось делать? Выкручивать руки этой хрупкой красавице с требованием рассказать все?

 Она просто плюнула бы ему в лицо. Анна отнюдь не принадлежала к тем, от кого можно было бы чего-то добиться выкручиванием рук.

 К тому же, отлично умеющий драться и способный дать эффективный отпор мужчине (даже нескольким мужчинам), руки выкручивать женщине Кирилл был попросту не способен.

 Пожалуй, он не сумел бы привести в чувство и пьяную истеричку тем способом, какой применил Ручьёв.

 Словом, он ушел, оставив роскошный букет чайных роз на трюмо в прихожей. Ушел с тяжестью на душе.

 ...Первым побуждением было направиться к Орлову, но, посмотрев на часы, Кирилл с сожалением понял, что “гюрза” скорее всего все еще в агентстве.

 Он вернулся домой, разогрел себе обед и поел, почти не ощущая вкуса (хотя в искусстве готовить, по его мнению, его матушке не было равных).

 Темка после прививки от чумки казался вялым, медлительным, почти больным и, присмирев, лежал в комнате хозяина, на своей подстилке. Даже его красивая волнистая шерсть выглядела потускневшей. А глаза грустными.

 Кирилл легонько потрепал его по загривку, тронул нос - не влажный и холодный, а сухой и теплый (верный признак недомогания), прошелся по комнатам. Мать ушла на дежурство в больницу, Ирина как обычно усвистала к подруге (а, может, и ухажеру). Наконец, уселся за компьютер, но сейчас даже лазанье по “тырнету” не приносило забвения.

 Кирилл опять переоделся, на сей раз в привычные излюбленные джинсы и ветровку, и опять поехал к Орлову.

 Возможно, Дмитрий что-то слышал - как-никак служил под началом Ручьёва...

 Особого энтузиазма при его появлении Орлов не выказал, впрочем, и особого недовольства тоже.

 - А! - махнул рукой, - Опять у нее (подразумевалась девушка, с которой Орлов встречался и даже, по слухам, собирался на ней жениться) перепады настроения, ПМС и прочее...

 А ты почему такой мрачный? Экзамен завалил?

 - Нет, с этим как раз все в порядке, - ответил Кирилл, - Ни одного “уда”, а “хорошо” только по английскому.

 - Следовательно, стипуха обеспечена? И в чем тогда проблема?

 Кирилл машинально взъерошил волосы ладонью.

 - Долгая история. Слушай, если я отрываю тебя от дел, то лучше пойду. Не хочу мешать.

 - Не говори ерунды. Проходи на кухню, сейчас организуем чай... извини, реки “огненной воды” обмелели.

 Кирилл пожал плечами.

 - Не страшно.

 - Давай, выкладывай, - сказал Орлов после того, как кухонный стол был сервирован на скорую руку, - Только не говори, что твоя проблема опять связана с женой Зарецкого.

 - С ней. Именно с ней, - Кирилл вскинул на друга напряженный взгляд, - А почему ты о ней вспомнил?

 Орлов издал протяжный вздох.

 - Да потому, что “Ржевский” в последнее время отыгрывается на любом, кто под руку подвернется, и все оттого, что у них с этой стер... извини, дамой что-то не ладится.

 Кирилл перевел взгляд на чашку со свежезаваренным чаем. 

 - Зато у меня ладилось... до сегодняшнего дня. Я тебе рассказывал, как случайно столкнулся с ней в Луговке?

 Потом она случайно наткнулась на нашу автомастерскую...

 И, наконец, я к ней явился. В ту квартиру, где она теперь поселилась.

 - Тоже случайно?

 - Нет. Уже нет. А несколько дней назад, когда мы были с ней в Луговке, там дача ее отца, туда приехал “Ржевский”.

 Дмитрий легонько присвистнул.

 - И застукал на месте преступления?

 Кирилл ощутил жар в щеках.

 - Нет. Я находился на втором этаже, а она разговаривала с ним на первом.

 - И ты все слышал?

- Слышал... невольно. Она упомянула о какой-то девице, которую он якобы ударил.

 - Ручьёв? - Орлов изумленно вскинул брови, - Вот уж не думал, что этот денди, аристократ, джентльмен на такое способен...

 - Он сказал, что просто хотел пресечь пьяную истерику, вот и все, - неохотно пояснил Кирилл.

 - Ну, тут другое дело, - протянул Орлов задумчиво, - Порой они и впрямь напрашиваются... 

 Погоди, я ведь видел ту его девчонку, в агентстве, - Орлов усмехнулся, - Не модель, конечно, но в общем ничего... Дура, правда, набитая, - он закурил излюбленную “Яву”.

 - Ты с ней общался? - полюбопытствовал Кирилл.

 Дмитрий пожал плечами.

 - А для этого необходимо общаться? После того, как “Ржевский” ее послал, она месяц угомониться не могла. Регулярно являлась в “Феникс”, Валька устала от нее отбрыкиваться, врать, что он в деловой поездке или где-то еще... скажи, умная баба станет сама бегать за тем, кто ее пнул?

 - А если она, к примеру, ребенка ждет? - осторожно поинтересовался Кирилл. 

 - Что?! - на лице Орлова появилось недоумение, а после он рассмеялся.

 Кирилл, кисло улыбаясь, наблюдал за этой странной, мягко говоря, реакцией.

 - Конечно, - наконец, отдышавшись, сказал Дмитрий, - Откуда тебе-то об этом знать?

 Он бесплоден, - добавил Орлов, чуть понизив голос (и, разумеется, уже не улыбаясь), - Не такой уж редкий случай. Мужик во всех отношениях нормальный, а детей иметь не может. Об этом Кравченко, его друг, ты знаешь, как-то по пьяни проговорился в присутствии Давидова и “Стрельца”. Ну а кто после этого, тоже будучи подшофе, мне сказал, догадайся... с одного раза.

 - Уж точно не Стрельцов, он немее глухонемого, - усмехнулся Кирилл.

 Орлов кивнул.

 - Но мы отвлеклись. Ты говоришь, “Ржевский” приехал в тот поселок... чтобы выяснить отношения с твоей пассией?

 - Да, только безуспешно. Как приехал, так и уехал. Ни с чем, - коротко ответил Кирилл, отнюдь не желая вдаваться подробности разговора между Ручьёвым и Анной, невольно им подслушанного.

 - Тогда в чем проблема? С чего ты, извини, такой пришибленный? - недоуменно спросил Орлов.

 - Мы расстались... замечательно, - тихо сказал Кирилл, - Я... черт, она даже разрешила мне снова садиться за руль своей тачки!

 Договорились увидеться после того, как я сдам сессию...

 - И вот ты ее сдал...

 - И она заявила, что нам не следует больше встречаться. Вспомнила вдруг о разнице в возрасте, - Кирилл невесело усмехнулся, - А когда я спросил прямо, не в Ручьёве ли причина всего, она так вскинулась... и назвала его про’клятым. Понимаешь? Про’клятым человеком.

 А дальше понесла уж... ну, не знаю. Я чуть было не решил, что она наглоталась дури.

 - А, может, так и было? - негромко спросил Орлов.

 Кирилл посмотрел на него в упор.

 - Знай я ее хуже и не будь ты моим другом... извини, но я все же врезал бы тебе... от всей души.

 - Ну, попытайся, - с ленцой протянул Орлов, и в его взгляде тоже полыхнуло нечто нехорошее.

 - Ладно, проехали. - Кирилл чуть виновато улыбнулся, - Нет, она не была пьяна или... другое. Ее, по-моему, просто... довели. Вопрос, кто?

 - Что тебе позволило сделать такой вывод? - в своей обычной, мягко-ироничной манере спросил Дмитрий, - Только то, что она назвала Ручьёва... как ты сказал? Про’клятым? Так, может, он ее и довел? Его довела та девица своей навязчивостью, он, в свою очередь, довел твою пассию, которой - ну, что поделаешь? - нравятся юноши с бархатными карими глазами, а не мужественные красавцы со стальными взглядами...

 Кириллу пришлось сжать кулаки (и зубы), чтобы не врезать-таки по симпатичной физиономии Орлова, чтобы стереть с ее ерническую ухмылку.

 - Она говорила о приготовлении к преступлению, - сказал он негромко, - И о пособничестве. Мол, не является ли пособником преступления человек, знающий о его приготовлении?

 Орлов немедленно посерьезнел и затушил окурок в пепельнице резким движением.

 - Ну?

 - Я ответил, что, если этого человека шантажируют, если ему угрожают и прочее, то не является. После этого меня просто... выставили за дверь, - он отбросил со лба прядь волос и опять перевел взгляд на чашку с уже остывшим чаем, - Вот и все.

 - Все... - Орлов поднялся из-за стола и прошелся по комнате, запустив обе пятерни в свою густую шевелюру соломенного цвета. - Да, Студент. Что бы ни говорила эта женщина, в одном она права - держись-ка от нее подальше. 

 Как можно дальше, - он опять уселся за стол и опять закурил.

 - А если я, кроме нее, ни на кого не хочу смотреть? Если...

 - Шняга! - Орлов махнул рукой, - Извини меня, но это не более чем... сам понимаешь, что. Год ты без нее прожил - не помер? Ну и дальше проживешь.

 Пойми, наконец, - Дмитрий подался вперед, глядя на Кирилла в упор, - Что-то нечистое в этой новообразованной корпорации “Тритон” творится. “Ржевский” уже поручил “Морису” поднять пакет их учредительных документов.

 Знаешь, что я услышал сегодня? Ушам своим не поверил, однако... - Орлов сделал настолько глубокую затяжку, что даже закашлялся.

 - Что - однако? - напряженно спросил Кирилл.

 - Ручьёв подбирает кадры для работы в личной охране... угадай, кого? Сто баксов против, что не угадаешь.

 - Неужто самого президента? - вяло сострил Кирилл.

 Орлов энергично кивнул.

 - Верно. Президента. Президента “Мега-банка” и одного из управляющих финансовой корпорации “Тритон”. Господина Зарецкого.

 Вот так. Ни больше, ни меньше. Причем, все делается в обстановке строжайшей секретности. То есть, приближенные - Давидов, “Стрелец”, Ивушкин - об этом знают... Кравченко тоже, хоть усиленно делает вид, что не в курсе... Прочим же ничего не известно. По слухам, - Орлов выпустил к потолку узкую струйку дыма, - Господи банкир весьма трепетно относится к своей личной безопасности. Соответственно, и расценки куда выше обычных. Требование одно - высокий профессионализм.

 - Ему кто-то угрожает?

 Дмитрий пожал плечами.

 - Не знаю. Я и так выболтал тебе многое из того, чего выбалтывать не следовало...

 Словом, прими дружеский совет - прислушайся если не к моим словам, то словам мадам Васнецовой-Зарецкой. Она хоть и стерва, но отнюдь не дура. Раз она тебя уже предупреждала - не зря ведь?

 - Она не стерва, - пробормотал Кирилл.

 “Ее просто загнали в угол,”- добавил он уже мысленно.

 ...С Орловым засиделись до сумерек, сгоняв-таки в магазин за “огненной водой”. Правда, выпили немного - не то было настроение.

 От предложения Дмитрия вызывать такси Кирилл отказался - ему хотелось пройтись пешком, дабы выветрился хмель. А заодно привести мысли в порядок и все-таки основательно обдумать, что происходит и что ему, Кириллу, делать в сложившейся ситуации. Точно он знал лишь одно - ему отчаянно не хотелось терять Анну снова.

 ...Когда Кирилл обнаружил, что ноги его несут отнюдь не к матери, а к дому Анны, поворачивать назад было, пожалуй, нецелесообразно.

 Правда, дошел до ее дома он уже ближе к полуночи.

 Однако, в одном из окон трехкомнатной квартиры, где теперь проживала “мадам Васнецова -Зарецкая” горел слабый свет - свет ночника или торшера. Кирилл уже приблизился к подъезду и поднял руку, чтобы все же нажать на кнопку домофона, однако передумал.

 Не факт, что Анна не легла спать (как-то она обмолвилась, что порой засыпает при включенной настольной лампе - последствия детской боязни темноты).

 Возможно также, что Анна еще не спит, а читает или работает над переводами или даже смотрит по кабельному каналу какой-нибудь триллер... и будет очень недовольна его визитом.

 Наглым, беспардонным, поздним визитом слегка поддатого молодого мужчины.

 Наконец, самый худший вариант (однако, и его нельзя исключить) - Анна... не одна. Не одна, а с Ручьёвым, который сумел-таки найти рычаг давления на нее. К примеру, пообещав вернуть ей ребенка.

 Почему бы и нет?

 Еще год назад Анна рассказывала, что люди Ручьёва сумели завладеть компрометирующими материалами на Зарецкого, собранными по заказу конкурентов. Она рассказывала об этом случае, как об анекдотичном, но на вопрос Кирилла, вернул ли “Ржевский” материалы банкиру, Анна с легкой заминкой ответила: “Да... но не все”.

 То есть, у Ручьёва имеется компромат, который способен подгадить существование господину Зарецкому. Ну, а то, что “Ржевский” не считает шантаж грехом, общеизвестно.

 “Ладно, - наконец, решил Кирилл, устраиваясь на лавчонке у подъезда и с подозрением глядя на небо - не звездное и безоблачное, а затянутое темно-серой пеленой. Не исключено, что ночью может пойти дождь, - Завтра утром все выяснится.”

 Возможно, утром Анна смягчится и поговорит с ним в другом тоне. (“Или не станет разговаривать вообще”, - мрачно подсказал внутренний голос.)

 Кирилл проверил свои карманы. Так, мобильник... замечательно, аккумулятор сел. Бумажник... в нем две сотни (как раз достаточно, чтобы доехать до дома на такси). Ключи, какие-то использованные билеты... мусор. Записная книжка... ручки даже нет. И, наконец, расческа. Плюс паспорт.

 Кирилл протяжно зевнул, нахохлился (напоминая сейчас галчонка - острый нос, черные глаза, взъерошенные волосы), пригнул голову к коленям и на удивление быстро уснул.

 -Эй, парень... Парень! - его грубо трясли за плечо.

 Кирилл вздрогнул, вскинул голову, протер глаза. Чертовщина! На него с подозрением смотрели двое в милицейской форме.

 Один с нашивками сержанта, другой - старше и толще - с погонами лейтенанта. У обочины дороги стоял милицейский джип.

 Машинально взглянув на часы, Кирилл увидел, что уже почти девять утра.

 - Ты что тут делаешь? - сурово спросил лейтенант.

 Кирилл пожал плечами.

 - Сижу. Где тут написано, что этого нельзя делать?

 - Документики попрошу, - перед глазами Кирилла были развернуты милицейские “корочки”.

 - Участковый Дьяченко, - представился мордатый лейтенант, - Ну? Паспорт имеется?

 - Имеется, - вздохнул Кирилл и, встав с лавки, достал из нагрудного кармана куртки свой паспорт.

 - Так, - буркнул Дьяченко, - Смирнов Кирилл Александрович, двадцать четыре года... прописочка... ага, ты ж не здесь прописан!

 - И что? - не слишком вежливо отозвался Кирилл.

 - А ночевал тут, - подал голос сержант. Был он примерно ровесником Кирилла (если не моложе), вдобавок на голову ниже и вдвое уже в плечах, однако, держался очень уверенно (синоним - нагло), - Бродяжничаем?

 Кирилл промолчал.

 - В отделение, - коротко бросил Дьяченко, беря Кирилла за предплечье.

 - Вы что, с ума сошли? - не иначе, спросонья Кирилл позабыл, как следует и не следует разговаривать с представителями закона.

 - Мы? - рявкнул Дьяченко, - Руки, живо!

 Кирилл не успел опомниться, как ему заломили за спину руки, после чего на запястьях защелкнулись наручники.

 В следующую секунду его уже обыскивали.

 - Да хватит вам, ребята, - он постарался максимально собраться и даже придать голосу просительные интонации (от которых его самого затошнило), - Я просто девушку свою ждал. Вчера с ней поссорился, и вот... думал, утром помиримся.

 Дьяченко презрительно фыркнул.

 - Девушку? Фамилия?

 Мысли еще немного сонного Кирилла заметались подобно молекулам в броуновском движении. То бишь, слегка хаотично.

 Солгать? Проверят, убедятся... и заберут в отделение. Где станут долго мурыжить, устанавливая его личность. Конечно, в паспорте ясно сказано, что он гражданин России и родился в российском городе, вот только далеко не каждый русский обладает жгучими, большими, немного удлиненными темно-карими глазами в сочетании с длинным, идеально прямым носом и волосами черными, как смоль.

 Кирилл едва не застонал. Разве не слышал он с малых лет в свой адрес эпитетов “цыганенок”, “жиденок”, “чурка”? (Причем, “чурка” повторялось чаще всего).

 Нет, лгать нельзя. И в конце концов, чем он навредит Анне, если скажет, что ждал ее? Практически ничем.

 - Фамилия Васнецова, - неохотно сказал Кирилл, - Анна Валентиновна. Из сорок шестой квартиры. Ее я и ждал.

 - Сейчас проверим, - невозмутимо ответил Дьяченко (его напарник в это время проводил “ревизию” бумажника Кирилла).

 Подойдя к подъезду, участковый нажал на кнопку домофона, под которой белой краской была намалевана цифра 46.

 - Васнецова Анна... - обернулся к Кириллу, - Как отчество?

 - Валентиновна, - буркнул он, ощущая себя законченным неудачником и (что уж там?) просто дураком.

 - Васнецова Анна Валентиновна? - строго обратился Дьяченко к динамику домофона.

 Анна что-то ответила. (Кирилл находился далеко от двери подъезда, впрочем, он понадеялся, что Анна не станет отрекаться от отцовской фамилии).

 - Участковый Дьяченко. Пожалуйста, откройте, - сурово приказал типичный представитель тех, чья служба обычно не видна (но, увы, порой бывает и видна), и через пару секунд потянул на себя дверь подъезда, кивком указав напарнику, держащему Кирилла за предплечье, двигаться за ним.

 Так они втроем, пешком поднялись на четвертый этаж. Дьяченко надавил толстым пальцем на кнопку звонка.

 Дверь открылась на длину цепочки.

 - Гражданка Васнецова? - нелюбезно поинтересовался Дьяченко.

 - Да, это я, - Кирилл стоял в стороне и Анны не видел, но отчетливо разобрал ледяные ноты в ее голосе, - Но, прежде чем я предъявлю вам документы, прошу вас предъявить свои и сообщить, в каком отделении милиции вы работаете. И пока я не проверю, что вы именно тот, за кого себя выдаете, дверь я вам не открою.

 Дьяченко побагровел, однако продемонстрировал Анне удостоверение.

 Дверь захлопнулась.

 - Суровая дамочка, - заметил его безымянный напарник.

 - Заткнись, - процедил Дьяченко сквозь зубы, - Вот сейчас все и выясним...

 Переминаться с ноги на ногу им пришлось не меньше десяти минут. Когда Дьяченко снова решительно потянулся к кнопке звонка, дверь, наконец, распахнулась. Правда, немногим более шире.

 Анна подала Дьяченко свой паспорт.

 - Могу я поинтересоваться... - тут ее глаза столкнулись с глазами Кирилла (тот опустил взгляд и ощутил, что краснеет как нашкодивший мальчишка).

 - Могу я поинтересоваться, - голос Анны немного смягчился, - За какую провинность задержан этот молодой человек?

 Дьяченко с напарником переглянулись.

 - Вы его знаете? - отрывисто спросил Дьяченко.

 - Знаю ли я его? - Анна улыбнулась, и на сей раз в ее взгляде мелькнуло нечто, ясно приказывающее Кириллу: “Молчи, я все беру на себя”.

 - Что ты опять учудил, Кира? - спросила она устало, и обыденно пояснила, обращаясь к милиционерам, - Это племянник моего мужа. Но проходите, прошу вас.

 Менты, похоже, чуть колеблясь, вошли в квартиру, некогда принадлежавшую профессору Васнецову.

 Дьяченко откашлялся и отдал Анне ее паспорт. Кирилл со злостью отметил, что взгляды обоих представителей правопорядка не отрываются от стройных длинных ног Анны, увы, слишком мало прикрытых коротким атласным халатом.

 - Ваш, значит, племянник? - изрек Дьяченко, с явным усилием отрывая свои поросячьи глазенки от округлых коленей и переводя их... ну, конечно, на округлую грудь.

 - Не мой, а моего мужа, - в голосе Анны появились ласковые интонации, - Кузен моего супруга, Аарон Вайсман, тринадцать лет назад эмигрировал в Израиль, понимаете? С тех пор отношения с сыном... вот им, Кириллом, - небрежный кивок в сторону Кирилла, - Поддерживает при посредничестве его дяди.

 - Вайсман? - с подозрением спросил молодой напарник Дьяченко.

 Анна одарила его ослепительной улыбкой (персонально).

 - Видите ли, мать этого молодого человека... очень, к слову, интересная женщина... после того, как Вайсман ее бросил, нашла другого мужа. Который юноше дал свою фамилию - Смирнов. Ну, а Ааронович на Александрович вообще легко переделать... - еще одна ласковая улыбка.

 Кириллу пришлось приложить титаническое волевое усилие, чтобы сдержать ухмылку.

 - Да, - агрессивный голос Дьяченко заметно утратил свою агрессивность, - Но это не объясняет, почему ваш племянник провел ночь на лавке у вашего подъезда.

 - Да, дворничиха нам сообщила, - буркнул его напарник.

 - Ки-ира... - укоризненно протянула Анна (однако, в глазах ее сейчас сочувствия не было, а было нечто среднее между злостью и смехом), - Я же объяснила тебе вчера - нет у меня наличных! Нет! Закончились... - для наглядности из сумочки была извлечена банковская карта (и продемонстрирована, безусловно, представителям закона).

 После чего Анна даже издала сокрушенный вздох.

- Видите ли, мой муж, человек очень добрый... (тут Кирилл уже едва ли не до крови прикусил нижнюю губу, чтобы не расхохотаться) считает своим долгом помогать племяннику по мере возможности. В прошлом году Кирилл даже проработал у нас три месяца, но потом мы с мужем уехали в Швейцарию... - Анна сокрушенно развела руками. - Второй брак его матери (небрежный кивок в сторону Кирилла) также оказался неудачным... - тут синие глаза переместились на лицо Кирилла, и он понял - от него ожидают ответной реплики.

 - Мне не нужны ваши деньги, - буркнул он, вполне естественно краснея и отводя глаза, - Но если дядя Сережа посодействует моему устройству на работу...

 Анну вдруг разобрал сильнейший кашель. Ей даже пришлось извиниться и на пару минут удалиться в ванную комнату.

 - Ты не можешь подождать пару недель? - обратилась она к Кириллу, вернувшись из ванной, - Я же сказала, что раньше, чем через две недели, он из Берна не прилетит...

 Дьяченко решил, наконец, напомнить о своем присутствии.

 - А кто ваш муж, простите?

 Анна посмотрела на него ясными, честными глазами.

 - Мой муж, Зарецкий Сергей Владиславович, банкир. Иными словами, финансист. В настоящий момент проживает вместе с нашим сыном в Швейцарии, - мило улыбнувшись, Анна добавила, - Между нами произошла небольшая размолвка, посему я вернулась на родину и живу тут. В квартире, доставшейся мне по наследству от отца. Показать документы?

 Во взгляде Дьяченко явственно читалось: “Во, заливает!”

 - Вы мне не верите, - совершенно другим, холодным тоном сказала Анна, - Прошу, - протянув участковому сотовый телефон, она пояснила, - Звоните. Номер введен в “память”. Корпорация “Тритон”, Зарецкий С. В. Вам, разумеется, ответит секретарь, вы скажите, что дело касается его жены, иначе он вряд ли станет с вами разговаривать.

 Дьяченко, как показалось Кириллу, не слишком уверенно, взял в руки телефон.

 Дальнейший разговор мы воспроизводим в форме диалога.

 Участковый: Алё?

 Приятный женский голос: Финансовая корпорация “Тритон”, офис господина Зарецкого. Что вам угодно?

 Участковый (откашливается): Я могу поговорить с господином Зарецким? Вопрос касается его жены.

 Приятный женский голос: Минуту...

 Жесткий мужской голос: Зарецкий на проводе. Слушаю вас.

 Участковый: Здрасьте. Участковый Дьяченко. Я хотел бы уточнить у вас некоторые подробности, касающиеся вашей супруги. Ее зовут Васнецова Алена...

 Жесткий мужской голос: Васнецова Анна, а не Алена. Анна Валентиновна. С ней что-то случилось? (напряженно) Несчастье?

 Участковый (куда менее уверенно): Нет, нет, все в порядке. Я просто хотел уточнить ее личность. Где она проживает?

 Жесткий мужской голос: Она проживает на родине. В квартире своего отца.

 Участковый: А ваш пле...

 Жесткий мужской голос (перебивает): Что вы мне морочите голову? Вам известно, сколько стоит каждая минута моего рабочего времени? Если с Анной все в порядке, зачем вы мне звоните?

 Участковый: С целью установления...

 Жесткий мужской голос (опять перебивает): Установления ее личности? Она рядом с вами? Так вот, если рядом с вами красивая высокая шатенка с синими глазами и холодным голосом, это моя жена. И я вас прошу передать ей трубку.

 Дьяченко, багровый и потный, передает телефон Анне.

 Анна: Прости, дорогой. Вышло недоразумение.

 Зарецкий (уже не жестко, а скорее устало): Что еще?

 Анна: Тут, похоже, ограбили соседей. Ищут свидетелей, ходят по квартирам... я имела неосторожность открыть дверь, и сослаться на тебя. Конечно, тут же возник вопрос, отчего я проживаю в этом клоповнике, а не нашем особняке в Денисово...

 Зарецкий (снисходительно): У тебя все не слава Богу. Передай трубку этому менту, я ему все объясню.

 Анна с милой улыбкой протягивает телефон участковому.

 Тот берет (почти с опаской).

 Зарецкий: Товарищ... как ваша фамилия, простите?

 Дьяченко: Лейтенант МВД Дьяченко Евгений Михайлович.

 Зарецкий: Так вот, господин Дьяченко. Дама, с которой я только что разговаривал, действительно моя жена, Анна. У нас с ней небольшая размолвка, и она решила временно пожить на родине. А уж где ей жить - в нашем доме в Денисово или отцовской квартире, она решает сама. Думаю, вопросов больше нет? Тогда всего хорошего, гражданин Дьяченко.

 Связь прервана.

 ...Кирилл опустил голову, кусая губы, чтобы не расхохотаться.

 - Ясно, - мрачно изрек Дьяченко, благоговейно кладя “трубу” на трюмо.

 - Отлично, - голос Анны заметно похолодел, - Если вам все ясно и если Кирилл не совершил ничего противозаконного, кроме того, что просидел ночь на лавке у подъезда, может, вы снимете с него наручники?

 - Сними, - буркнул Дьяченко, обращаясь к напарнику.

 Тот повиновался.

 Кирилл осторожно стал растирать затекшие запястья. Смеяться ему больше не хотелось.

 - Извините за беспокойство, - невнятно сказал Дьяченко и повернулся к входной двери.

 - Минуту! Кир, иди в комнату, - приказала Анна.

 Он повиновался. Через три минуты после того, как захлопнулась входная дверь, появилась и супруга президента “Мега-банка”. И прежде всего распахнула дверь балконную.

 - Ну и парфюм у них, - проворчала Анна, - Как он называется? “Ментовская вонь”?

 - Значит, Аарон Вайсман, - улыбнулся Кирилл.

 - Чистокровный, - согласилась Анна и, наконец, рассмеялась.

 А следом за ней и он.

 …- Ну это же мальчишество, согласись, - мягко сказала Анна, ставя перед ним блюдо с омлетом (после того, как он умылся).

 - Мальчишество, - со вздохом согласился Кирилл.

 - Я ведь вчера тебе все объяснила...

 - Ничего ты мне не объяснила, - возразил он.

 Анна только вздохнула и пригубила чашку с кофе.

 - И вообще... я так не могу, - тихо добавил Кирилл.

 - Чего ты не можешь? - спросила она устало.

 - Уйти... вот так. Если я тебе не нужен, скажи прямо. Что это за намеки на преступления и...

 - Забудь, - быстро сказала Анна, - Я вчера была немного не в себе, вот и все. У меня состоялся тяжелый разговор с Ручьёвым, потом с Зарецким...

 -А сегодня ты с ним разговаривала вполне нормально, - заметил Кирилл.

 - Потому, что мы люди цивилизованные, милый мальчик, - сказала Анна не без некоторой язвительности, - А не рыночная шваль, которой доставляет удовольствие обливать друг друга помоями и драться из-за каждой цацки. Да что там? Из-за кресел и диванов! -и, взяв со стола сигареты, Анна изящно закурила.

 - Ты бестолочь, - задумчиво добавила она, глядя на Кирилла слегка затуманенными глазами, - Милая бестолочь. Зачем было мерзнуть на лавке, скажи? Неужели я не открыла бы тебе дверь, а?

 Кирилл отвел глаза.

 - Было не холодно. А спать я могу в любой позе, хоть стоя. И потом, - тут он почувствовал, что слегка краснеет, - Мы вчера с другом выпили... слегка.

 - Слегка?

 - Да, слегка, - он выдержал ее насмешливый взгляд, а после и сам неуверенно улыбнулся, -Лихо ты с ментами расправилась...

 - Ну не говорить же мне было им, кто ты в действительности? Пришлось импровизировать...

 - Спасибо. Так хоть меня за чеченца не приняли.

 - Славный... и бестолковый, - вздохнула Анна, - Как бы то ни было, навар они все же поимели. Пришлось им сунуть стольник.

 - Баксов?

 - Нет, рублей, - усмехнулась она, - Как, по-твоему, они поверили в байку о племяннике?

 - Погоди, - Кирилла посетила догадка и, выйдя из-за стола, он прошел в прихожую и быстро проверил содержимое карманов своей куртки. Так, паспорт, расческа, записная книжка, ключи, мобильник... Бумажник. Разумеется, пустой (не считая трех рублей мелочью).

 - Хороший навар, - Кирилл вернулся на кухню, - Сто баксов... плюс двести рублей.

 - На чай, - улыбнулась Анна, - Что ж... считай, легко отделался.

 После чего они снова рассмеялись, а что им, собственно, было еще делать?

 * * *



 Глава 2. Где договор с дьяволом заключается (вопрос - кто дьявол?)

 В загородном коттедже, окруженном с одной стороны стеной смешанного леса и обнесенном высокой оградой (со всех сторон), двое мужчин, сидя у камина, потягивали коньяк и переговаривались. Оба были примерно одного возраста - лет тридцати пяти, оба были сероглазы... на этом схожесть заканчивалась.

 Один - более худощавый, сравнительно невысокого роста, - был облачен в джинсы (весьма потертые) и футболку темного цвета. Борода и усы делали его определенно старше. Взгляд его являлся несколько беспокойным.

 Взгляд его собеседника, напротив, был безмятежен. Даже слегка отстранен. Да и выглядел этот мужчина (с правильными, немного резкими чертами лица) куда более ухоженным, даже элегантным.

 У ног элегантного мужчины лежал громадный алабай, которого он время от времени рассеянно трепал по загривку.

 - Ты сам не соображаешь, чего хочешь от меня, “Ржевский”, - негромко сказал бородатый, - Я же пешка, исполнитель, не более...

 - Не свисти, Юра, - с ленцой парировал сероглазый красавец, - Твои откровения, зафиксированные на ауди и видеопленку - ты их просматривал, - говорят об ином. 

 Ты человек с мозгами (всегда им был), а человек с интеллектом, - для наглядности мужчина даже постучал пальцем по своему виску, - Не может являться простой “пешкой”...

 И потом, перед своими ты можешь прикидываться религиозным фанатиком, чья голубая мечта - быть разорванным на куски в результате взрыва бомбы, вместе с сотней-другой неверных, дабы вознестись в рай...

 ...но со мной-то не нужно ваньку валять, а?

 Не веришь ты ни рай, ни в ад, “Кузнец”. Веришь ты вот в этого идола, - Ручьёв извлек из кармана рубашки серо-зеленую купюру с изображением одного из американских президентов (Франклина) и этак заманчиво ею пошуршал, - И в хорошую жизнь... на этой грешной земле.

 И я тебе обещаю: данными бумажками ты будешь вознагражден. За ту крохотную, в сущности, услугу, которую ты мне окажешь.

 “Кузнец” сделал глоток коньяка и мрачно уставился на огонь в камине (несмотря на то, что календарное лето давно наступило, настоящего тепла так и не было, к ночи температура понижалась до пятнадцати градусов по Цельсию).

 - Ладно, положим, мне станет известно о подготовке крупномасштабной акции. Но если она сорвется...

 - Она будет слегка... перенесена, - сказал Ручьёв спокойно, - И вообще, это уже не твоя забота. Ты мне сообщаешь о планах своих боссов, организуешь встречу с одним из них, и все. Получаешь свой гонорар.

 - Или нас обоих режут на куски и скармливают бультерьерам, - мрачно напророчил “Кузнец”.

 - Это маловероятно, - возразил Ручьёв, - Ну хочешь, на крайний случай обеспечу ампулкой с ядом? Полминуты агонии и все. Легкая смерть.

 - Иди ты... - буркнул Юрий, - Нет, странный ты мужик, все-таки. Такое складывается впечатление, что один из психов-экстремалов. Чего тебе не хватает? Сравнительно молодой, внешность такая, что бабы равнодушными не остаются...

 - Если они не лесбиянки, - заметил Ручьёв индифферентно и закурил.

 - Ладно, - “Кузнец” махнул рукой, - Наконец, обеспечен неплохо, имеешь стабильный доход... Так чего тебе не хватает? К чему добровольно лезть крокодилу в пасть?

 Ручьёв заметно помрачнел.

 - А ты какого хрена примкнул к этим экстремистам? По идейным соображениям или имелись личные причины? - глубоко затянувшись, он швырнул окурок в камин, - Вот и у меня они есть. Сугубо личные.

 

 * * *

Глава 3. Где мы продолжаем рассказ о сделках с дьяволом

После встречи с Анной, где он, увы, явился носителем дурных новостей, Ручьёв поехал в первый же попавшийся ночной клуб, чтобы основательно напиться.

 Он пил, но расслабления не наступало. Он лишь глубже погружался в депрессию. На нем повисла какая-то проститутка - совсем юная, красивая, - но вместо похоти Ручьёв вдруг ощутил неудержимое желание... свернуть ей шею. Сломать. Увидеть, как эта прелестная кукла обмякнет в его руках, превратившись в куклу тряпичную.

 Он уехал домой один. Всю ночь ему снилась Анна. То она смотрела на него с нежностью, называя своим “сэром Ланселотом”, то уходила, бросая на него напоследок взгляд, полный мрака и горечи.

 “...найдешь другую. Тебя совсем несложно полюбить, “Ржевский”.”

 - А ты? - кричал он ей вслед, - Как же ты?!

 Она оборачивалась и смотрела на него с печальной улыбкой (что было, на его взгляд, даже хуже выражения открытой ненависти).

 “Мы с тобой банкроты, Серж. Признай это, наконец. Мы хронические неудачники. И проигрались в пух и прах.”

 Затем он видел Зарецкого с усмешкой во взгляде.

 “Свободной эта пташка полетит не к вам, милейший... не к вам.”

 Он проснулся совершенно разбитый, опустошенный, с тяжестью на сердце. Заново начал просчитывать варианты своих действий.

 Наконец, позвонил Анне. Она говорила с ним устало и спокойно.

 - Нет, боюсь, я не смогу увидеться с тобой, Серж. Я жутко запустила работу над переводами, потом у меня два часа занятий в “Полиглоте”... наконец, стирка и глажка.

 За роскошь быть независимой приходится дорого платить.

 - Боюсь, тебе это скоро надоест, - заметил Ручьёв, - Твоя псевдо-независимость.

 - Когда надоест, я сама к тебе приду, - небрежно сказала Анна, - Обещаю.

 По ее тону он отчетливо понял - не придет. Ни сегодня, ни завтра... возможно, никогда.

 Если он не изменит ситуацию.

 И Ручьёв набрал номер Зарецкого.

 - Слушаю вас, - голос президента “Мега-банка” тоже звучал слегка утомленно.

 - Я обдумал ваше предложение, - сказал “Ржевский”, испытывая глубочайшее отвращение к самому себе, - Я почти готов согласиться... но хотел бы обсудить некоторые детали.

 - Безусловно, - голос Зарецкого заметно смягчился, - Это разумный подход. Ничего нельзя решать с кондачка, конечно же. Но увидеться мы с вами можем лишь послезавтра, так что (легкий смешок) у вас еще пара дней на обдумывание деталей.

 О том, что Ручьёв может изменить свое решение, речи не шло. Конечно же, Зарецким все было просчитано. У Ручьёва был только один выход (не считая того, что предоставляет хранящийся в домашнем сейфе ТТ).

 ...Шанс сорвать куш тем или иным способом Зарецкий не упустит. Если Ручьёв откажется от выполнения акции, вряд ли он станет рисковать, подыскивая другого исполнителя.

 Он просто женится на Манович (как, собственно, и планируется). При этом, конечно, постарается включить в брачный контракт пункт, минимально ущемляющий интересы его сына.

 Ну, а что останется делать Анне? В лучшем случае выйти за него, Ручьёва, и эмигрировать... к примеру, в Австралию, к медвежонкам коала?

 Как скоро она его возненавидит? Как скоро начнет видеть в нем человека, по чьей косвенной вине лишилась единственного сына (и который попросту физически не способен восполнить эту потерю, подарив ей другого ребенка)?

 ...Вначале он начал размышлять над реализацией смелого замысла г-на Зарецкого, как размышлял бы над абстрактной, виртуальной игрой.

 И, размышляя, пришел к выводу, что без “Кузнеца” ему не обойтись. Рискованно, безусловно, даже очень... но риск и явится наилучшей панацеей от депрессии.

 Затем Ручьёв начал думать над кандидатурами тех, кто поможет в совершении акции. Одна кандидатура - “Стрельца” (Алексея Стрельцова, бывшего спецназовца) сомнений не вызывала - “Стрелец” одинок, нелюдим, в жизни у него один наркотик - риск. В том, что “Стрелец” не продаст, сомневаться не приходилось.

 Но кто еще? Давидов? Безусловно, очень умен, но не столь надежен (жена, ребенок... любящий свою семью человек уязвим).

 Орлов, Ивушкин? Чистоплюи, в известной мере. Хотя Орлов меньше. А Ивушкин вообще мягкотелый интеллигент...

 ...Нет, пожалуй, все-таки Давидов. Офицер ГБ в прошлом, отнюдь не чистоплюй. За большие деньги может пойти на риск, особенно если ему пообещать, что в случае неудачи акции его жена и дочь все-таки получат кругленькую сумму.

 ...Да, именно так. Предпочтительнее всех - Давидов и Стрельцов. У Стрельцова еще одно преимущество - он неплохой техник. А в замысел Ручьёва входило наличие техника, в нужный момент сумевшего бы устроить (именно устроить, а не устранить) технические неполадки.

 Он набросал приблизительный план акции. Да, расходы потребуются и немалые. Придется вдобавок задействовать и человека со стороны (что, безусловно, рискованно), специалиста по поддельным документам (причем, “липа” должна быть сработана на высочайшем уровне, иначе провал на первом же этапе).

 ...Наконец, информация. Нужно извлечь максимум информации о вещах самых различных, но прежде всего - личной жизни конкретных людей (опять же потребуются немалые расходы).

 -Ничего, - пробормотал Ручьёв, запуская пальцы в свою русую шевелюру, - Все реально. Все решаемо. Главное, все хорошо обдумать...

 Как и было обещано, через пару дней он опять встретился с Зарецким. Правда, в дачный поселок его вез не черный “Мерседес”. Ручьёв поехал туда на неприметном “жигуленке” бежевого цвета - собственности агентства.

 Однако, тренированные секьюрити обыскали его не менее тщательно, чем в первый раз (на предмет наличия не только оружия -огнестрельного, холодного, наконец, электрошокера, но и записывающей (сиречь, подслушивающей) аппаратуры).

 На сей раз Зарецкий не предлагал разделить с ним трапезу. На столе находились лишь бутылка минеральной воды и два бокала из тонкого стекла.

 - Так вы обдумали мое предложение? - Ручьёв решил, что Анна не зря сравнивала глаза супруга с глазами камышового кота. Хищными и цепкими.

 - Иначе меня бы здесь и не было, - спокойно ответил Ручьёв, - “Нет” я мог бы сказать и по телефону.

 - Резонно, - согласился Зарецкий, - Но, полагаю, сейчас вы выдвинете встречные условия?

 - Безусловно, - кивнул Ручьёв, -Для начала вы увеличите сумму моего гонорара на треть. И половину его перечислите на указанный мной счет после успешного завершения первого этапа акции.

 Иначе второго - решающего - не будет, - он непринужденно закурил и позволил себе скупо улыбнуться, - Идет?

 - Что за этапы? - отрывисто спросил Зарецкий.

 Ручьёв сухо засмеялся.

 - Мы так не договаривались. Разработка акции полностью ложится на меня, ибо я профессионал. Как, впрочем, и мои люди.

 К слову, вас не устраивает ваш нынешний шеф службы безопасности? Так отыщите весомый предлог для его увольнения. Подчеркиваю, весомый.

 А заодно можете уволить и еще кого-нибудь из числа охраны, если не желаете увеличить штат на еще одного человека.

 - Весомый предлог - попытка покушения, - медленно сказал Зарецкий, - Вы ведь это имеете в виду?

 - Не обязательно, - возразил Ручьёв, - Если, к примеру, в вашей машине обнаружат взрывчатку - это попытка покушения.

 А если в ней просто откажут тормоза? Умышленно они были выведены из строя или сие явилось технической неисправностью, после аварии доказать будет сложно, так?

 - Аварии? - напряженно переспросил Зарецкий.

 - В которой пострадает ваш водитель, но не вы. Вас в машине не будет. Мы придумаем убедительный предлог для того, чтобы вы именно в тот самый день отказались садиться в свой “бентли” или “мерседес”.

 - Лучше уж “Вольво”, - буркнул Зарецкий и едва ли не залпом махнул бокал с минералкой.

 - Не советую мелочиться, - Ручьёв насмешливо улыбнулся, - Поверьте человеку опытному...

 - Но вы даете гарантию...

 Ручьёв перестал улыбаться.

 - Не глупите. В таких делах нет и не может быть никаких гарантий. Вы взяли за горло меня, играя на материнских чувствах женщины, которую я люблю.

 Именно из этих, прежде всего, а не меркантильных соображений я согласился на вас работать. Анна - вот гарантия, что я за известную плату не солью информацию о вашем замысле тем, против кого он направлен.

 Зарецкий слегка побледнел.

- Мы оба рискуем, Сергей Александрович, однако ваше требование об увеличении гонорара несколько противоречит вашим словам о немеркантильности...

 - Отлично, - Ручьёв холодно усмехнулся, - Начнем торг?

 Или не станем тратить драгоценное время? Предупреждаю, торговаться я не стану. В случае успеха акции вы с лихвой окупите все издержки.

 - А в случае неуспеха? - Зарецкий сощурился.

 - Ну, милейший... Вы, похоже, из тех, кто хочет и рыбку съесть, и косточкой не подавиться? Такое бывает... но не всегда.

 - Хорошо, - отрывисто сказал Зарецкий, - И в знак моего доверия к вам... - достав чековую книжку, он поставил на одном из чеков сумму, - Это первый аванс.

 - Отлично, - невозмутимо сказал Ручьёв, кладя чек в бумажник, - Значит, будем считать договор заключенным.

 

 * * *

Глава 4. Где мы с прискорбием убеждаемся, что магия не спасает ни от бед, ни от безумия

 - Так, - бормотала мадам Селена (потомственная магичка и колдунья, если верить рекламе), водя ухоженными руками с превосходно сделанным маникюром над хрустальным шаром с голубоватой подсветкой, - Так... так...

На столе, покрытом черной тканью, были живописно раскинуты карты Таро, и стояли черные свечи в черных подсвечниках. Шторы на окнах также являлись черными.

 У Леры от запахов неких экзотических восточных благовоний начинала слегка кружиться голова.

 - Зомбирование на другую женщину, - наконец, утробным голосом изрекла мадам Селена. Была она женщиной внушительных габаритов, жгучей брюнеткой с пронзительными глазами (черными, безусловно). Облачена была мадам в некую бесформенную черную хламиду, пухлые пальцы были унизаны многочисленными серебряными перстнями. Конечно, и на груди мадам Селены покоился медальон, производящий впечатление очень старинного, изготовленного из черненого серебра.

 - Другую женщину? - пролепетала Лера.

 - Очень сильное зомбирование, - внушительно изрекла магичка, - Снять его будет сложно... попробуем в десять сеансов.

 - Десять? - Лера похолодела. Выходит, ей придется потратить все их с матерью сбережения на магические сеансы?

 Причем не факт, что они приведут к положительному результату...

 - А побыстрее нельзя? - робко поинтересовалась Валерия.

 - Девочка, такие вещи быстро не делаются, - сказала магичка нравоучительно, - Кто тебе нужен? Бродяга с помойки? Алкаш? Ради такого ты сюда бы не явилась, верно?

 Нужен тебе мужчина солидный, обеспеченный, вдобавок красивый... и не просто так нужен, а в качестве супруга любящего... Приворожить такого нелегко, да тут сначала нужно делать отворот.

 Может, сразу от него откажешься? Тогда сниму с тебя “венец безбрачия”, “родовое проклятие”... и другого суженого найдешь. Не хуже.

 Твой-то, я вижу... - Селена сокрушенно покачала головой, - Порченый... давно на него порчу навели. Нужен ли тебе такой?

 - Нужен, - пробормотала Лера, - Он... и больше никто.

 Мадам Селена вздохнула.

 - Ну, если так, наберись терпения. Повторяю, быстро подобные вещи не делаются...

 ...Выйдя из душного и темного магического салона на свежий воздух, Лера снова почувствовала головокружение.

Вдобавок ее затошнило.

 “Господи, - мысленно взмолилась она, - Только бы не снова...”

 Увы. Снова.

 - Срок восемь недель или около того, - обыденно пояснила врач-гинеколог, - Рожать будете или...

 - Или, - промямлила Лера. Если бы она была уверена, что ожидаемый ею ребенок - это ребенок Сергея...

 Увы. Похоже, этот ребеночек явился последствием развеселой оргии на квартире некоего “Андрея”, где ее напоили и, вдобавок, силой заставили принять наркотик.

 …- Опять? - охнула мать, - И этот подонок не хочет признать собственного ребенка? Я сама к нему пойду! Я заставлю его, наконец, поступить порядочно! Я из этого негодяя душу вытрясу, в суд подам... Где, ты говоришь, он работает? В каком таком агентстве? Модельном?

 - Охранно-сыскном, - вяло ответила Лера, - Называется “Феникс”.

 Через день худощавая женщина лет пятидесяти с воинственным видом обращалась к Валентине, требуя пропустить ее к “негодяю” и “подонку”.

 Валентина попыталась объяснить, что шефа нет на месте (Ручьёва действительно не было), но женщина решительно прошествовала к двери кабинета и стала рвать ее (запертую) на себя.

 На плечо женщины мягко легла широкая ладонь. Обернувшись, мать Леры столкнулась с добрыми и сочувствующим глазами Игоря Николаевича Кравченко.

 - Что у вас за проблема? - участливо спросил Кравченко, - Я готов вас выслушать. Идемте в мой кабинет...

 Оказавшись в кабинете первого заместителя руководителя агентства, женщина разрыдалась, а после того, как Кравченко убедил ее выпить сначала корвалол, затем стакан воды, поведала, как “подонок”, “нелюдь” и “негодяй” совратил ее девочку, а потом бросил. И теперь ее девочка собирается стать матерью, а если понадобится установить отцовство через суд, что ж, она, мать Леры, обратится в суд и встанет грудью на защиту дочери и будущего внука (или внучки).

 Выслушав женщину внимательно и не перебивая, Кравченко сокрушенно покачал головой.

 - Сочувствую вам от всей души, однако вы заблуждаетесь. Я этого человека знаю больше шестнадцати лет, и мне известно, отчего распался его брак. Именно оттого, что детей он, увы, иметь не может, что неопровержимо доказала биологическая экспертиза.

 Мать Леры сначала побледнела, затем пожелтела, потом побагровела и, наконец, вскочив со стула со словами “Вы все тут заодно!”, как ошпаренная выскочила на улицу.

 Она была слишком взволнована, слишком возбуждена, чтобы смотреть по сторонам, пересекая проезжую часть.

 Водитель “Жигулей” - “девятки”, двадцатилетний студент, получивший права лишь год назад, не успел вовремя среагировать, свернуть к тротуару, и задел мать Леры правым крылом своей машины.

 Женщину отбросило аккурат под колеса огромного трейлера.

 ...Через три дня Леру с сильным кровотечением доставили в отделение гинекологии одного из городских стационаров.

 На второй день ее пребывания в больнице Леру навестила Симакова.

 - Да уж, навалилось на тебя, подруга, одно за другим, скопом... Злейшему врагу не пожелаешь...

 Лера промолчала, глядя в потолок.

 Симакова выложила на ее тумбочку пакет с абрикосами, выставила банку с клюквенным морсом.

 - Слушай, хочешь, я сама к нему схожу, к твоему “бонду”? Я ему выскажу...

 - Нет! - резко оборвала Леры бывшую подругу, - Не суйся не в свои дела! - повернув голову, она посмотрела на Симакова в упор, - Ты зачем вообще сюда приперлась? Я тебя звала, что ли?

 Симакова, обиженно поджав губы, поднялась с казенного стула, придвинутого к Лериной кровати.

 - Ну как знаешь. Только отвергать помощь друзей в трудную минуту по меньшей мере глу...

 - Ты мне не подруга, - отрезала Лера, отворачиваясь к стене.

…- Через недельку мы вас выпишем, - пообещала Валерии лечащий врач, - Я вам дам направление к невропатологу, на обследование...

 - Считаете меня психопаткой? - процедила Лера сквозь зубы.

 - У вас явный нервный срыв, - убежденно сказала врач - приятная блондинка средних лет, - Такое после выкидышей случается...

 - Со мной все нормально, - отчеканила Лера, - Справлюсь и без вашей помощи.

 Врач посмотрела на нее с сомнением, однако возражать не стала.

 Вечером того дня, когда Лера вернулась в квартиру, где теперь кроме нее никто не жил, в дверь позвонили и, подняв трубку домофона, Лера услышала:

 - Я по поручению Сергея Александровича (у нее екнуло сердце), моя фамилия Ивушкин.

 Открыв дверь, Валерия увидела уже знакомого ей симпатичного парня с военной выправкой. Парень протянул ей конверт.

 - Прошу вас. Господин Ручьёв выражает вам искренние соболезнования.

 И не успела Лера опомниться, как Ивушкин повернулся и стал спускаться вниз по лестнице.

 Прикрыв за ним дверь, Лера открыла конверт и увидела в нем пачку стодолларовых купюр. Больше в конверте ничего не было.

 На ватных ногах она прошла в комнату, присела на диван и стала считать купюры. Насчитала ровно десять. Тут ее стал разбирать истерический хохот, вскоре перешедший в рыдания. Наконец, рыдания сменились икотой, Лера ничком повалилась на диван и погрузилась в полусон, полузабытье.

 Ей грезились встречи с Ручьёвым. Начиная с самой первой - когда он был мил и предупредителен, и заканчивая последней - когда он холодно сказал, что вызовет психиатрическую бригаду, если Лера еще хоть раз появится у него.

 Она рывком поднялась с дивана, схватила доллары и направилась в кухню. Там бумажки с портретом президента Франклина полетели в эмалированную раковину. Лера чиркнула спичкой и с извращенным удовольствием стала наблюдать, как огонь пожирает деньги.

 Наконец, обугленные клочки Лера смыла водой и с улыбкой на лице вернулась в постель.

 “Я вас всех заставлю заплатить, твари. - думала Валерия, глядя в потолок, - Заставлю заплатить...”

 Под “тварью” Лера подразумевала не только Ручьёва. “Тварью” в ее больном воображении являлась и женщина, которую господин Зарецкий сделал ставкой в своей игре.

 * * *

 Глава 5. Где Анна тоже, наконец, решается... на опрометчивый поступок

 - Эй! Эй, проснись!

 Чьи-то теплые пальцы касаются ее щеки, и Анна неохотно выныривает из сна - будто сквозь толщу воды поднимается на ее поверхность.

 Чертовски не хочется просыпаться - она ведь только что заснула, у нее был довольно напряженный день (впрочем, справедливости ради надо заметить - напряженный не значит плохой), и вот она уснула, точнее, сладко задремала...

 Однако в дремоту ворвались омерзительные звуки, издаваемые старомодным телефонным аппаратом.

 - Телефон звонит, - Кирилл смотрит на нее растерянно и немного беспомощно по обыкновению (она попросту не представляет себе, как можно на него злиться. Он имел уйму шансов ее разозлить, но в самом худшем случае вызывал досаду).

 Нет. На него злиться она не может. И поэтому... поэтому со словами: “Лучше б ты его отключил”, поднимается с постели и протягивает руку к трубке, отлично зная - ничего хорошего этот звонок ей не сулит. Ибо единственный человек, с кем ей хотелось разговаривать, находился рядом - слегка взлохмаченный, долговязый...чрезвычайно милый. С беспомощным взглядом темно-карих глаз.

 - Слушаю, - бормочет она в трубку (подойдя сзади, Кирилл заботливо набрасывает ей на плечи атласный халат. Она, в свою очередь, легонько сжимает его ладонь, думая с тоской: “Лишь бы не Ручьёв... лишь бы...”

 Нет. Не Ручьёв. Господин Зарецкий.

 - Я тебя разбудил? - без особого тепла, как, впрочем, и без неприязни.

 - Если честно, да, - она напоследок сжимает руку Кирилла чуть сильнее, а затем жестом дает ему понять - “отойди”. Его теплое дыхание, вообще его присутствие, его близость мешают ей сосредоточиться, а разговор с г-ном Зарецким должен быть таким, чтобы он, не дай Бог, не заподозрил, что она не одна.

 Более того. Этот красивый долговязый мальчишка с глазами абхазца (цыгана-еврея-турка-индуса) - последний, о ком г-ну Зарецкому следует знать.

 Кирилл послушно отходит и включает телевизор (без звука).

 Отлично. Вид слащавых рекламных “домохозяек” (сплошь золотистые блондинки), орудующих на просторных кухнях, дабы накормить придурковато-счастливых мужей (отцов, бойфрендов) наваристой стряпней с добавлением бульонного суррогата, вызывает тошноту, и Анна уже с досадой повторяет:

 - Да, ты меня разбудил. С Герой все в порядке?

- Кажется, да, - конечно же, когда речь заходит о позднем ребенке, голос г-на Зарецкого смягчается, - На живот переворачивается, пытается ползти...

 “Ты же меня известишь, когда он впервые скажет: “Ма”, обращаясь к толстухе-польке, своей няне?”

 От этого вопроса ее удерживает лишь присутствие Кирилла.

 - Замечательно, - говорит она довольно сухо, - В чем тогда проблема?

 - Об этом я хотел поинтересоваться у тебя, - не без доли иронии парирует господин Зарецкий, - Что это был за странный утренний звонок? Что это был за мент и чего он хотел от тебя?

 Ясно. Разумеется, она знала - без объяснений будет не обойтись.

 - Участковый, - сухо поясняет она (Кирилл тут же поворачивает голову в ее сторону. Взгляд темно-карих глаза напряжен. На открытом лице настороженность). Она слегка улыбается (“Не беспокойся, все нормально. Я легко разрулю ситуацию”) и отворачивается к телевизору.

 Очередной идиотизм. Боксеры - братья Погонялко - тренируют кисти рук, моя головы супермоделям. “Меня все-таки сейчас стошнит”, - думает Анна и переводит взгляд на стену. Обои давно нуждаются в обновлении.

 - Что за участковый? Что ему было от тебя нужно? - в голосе г-на Зарецкого появляются раздражительные интонации.

 - Я же тебе объясняла, - терпеливо отвечает она, - Кого-то из соседей, по слухам, грабанули, вот менты и ходили по квартирам, искали свидетелей. Я имела неосторожность открыть дверь...

 - Ты уверена, что это был именно мент? - еще напряженнее спрашивает г-н Зарецкий, и Анна мысленно стонет.

 - Я не впустила его в квартиру, пока не рассмотрела его удостоверение. И не позвонила в отделение, где он числится. Это был типичный мент. Типичный!

 (Разумеется, типичный. Хам с рожей начинающего алкаша).

 Мельком взглянув на Кирилла, она замечает скользнувшую по его лицу улыбку.

 Г-н Зарецкий издает страдальческий вздох.

 - Мне не нравятся все эти визиты ментов. Учитывая твои легкомыслие и безответственность, не удивлюсь, если в следующий раз ты позвонишь и скажешь, что ограбили не соседей, а тебя, - и не успевает она парировать его реплику (а фраза о легкомыслии, увы, несет в себе зерно истины, этого нельзя не признать), г-н Зарецкий невозмутимо добавляет, - Мне будет гораздо спокойнее, если ты завтра же переедешь в Денисово. В наш дом. Савельев тебе поможет с перевозкой вещей, - и добавляет совсем уж мягко (и утомленно), - Там ты, по крайней мере, будешь находиться под охраной.

 “Поздно, милый”. Вот и удобный момент отыграться. Отличный момент!

 ...Однако. в следующую секунду она холодеет. Не оттого ли г-н Зарецкий так заботлив, что Ручьёв согласился...

 ...согласился-таки на обеспечение его безопасности?

 - Нет, - резко отвечает она, - Никуда я не перееду, мне и здесь хорошо. Какого черта ты обо мне беспокоишься - разве я не подписала согласия на развод? Ты передумал, составь - точнее, пусть твои адвокаты составят, - другое соглашение.

 Я все подпишу. Все... кроме отказа от Геры. Абсолютно все!

 Кирилл поднимается с кресла, на подлокотнике которого сидел, и подходит к ней. Осторожно обнимает ее за плечи. Анна откидывает голову назад и прикрывает глаза.

 К черту. Никуда она отсюда не переедет. Ей больше не хочется бежать от судьбы в лице этого безбашенного мальчишки с цыганскими глазами.

 Может, она еще попросит Кирилла привести сюда и своего ретривера - очаровательную рыжую псину, умеющую улыбаться.

 - Ты опять становишься в позу? - спрашивает г-н Зарецкий снисходительно и устало.

 -Ты уже выплатил Ручьёву аванс? - в свою очередь ласково интересуется она.

 Длинная пауза.

 Когда г-н Зарецкий начинает снова говорить, его голос откровенно холоден.

 - Да, меня не устраивает мой нынешний начальник службы безопасности, и я обратился в агентство Ручьёва за помощью. Он обещал мне в ближайшее время порекомендовать подходящую кандидатуру. Я не понимаю - в каком противоречии находится мое вполне естественное желание усилить меры личной безопасности с желанием оградить мать моего ребенка от разного рода аферистов в милицейских погонах?

 Кстати, как фамилия этого участкового? Дьяченко? Диченко?

 - Ты бы раньше думал, Серж, - небрежно говорит Анна, - О мерах безопасности... и прочем. В том числе - матери своего ребенка. А сейчас уж извини - я имею полное право решать, где мне проживать. И никому не давать отчета в своих действиях.

 К слову, ты не думаешь, что мне ничто не помешает убедить “Ржевского” вернуть тебе аванс? А?

 Г-н Зарецкий молчит. Секунд пять. Наконец, устало произносит:

 - Как же мне осточертел твой перманентный шантаж... Хорошо, раз так жаждешь независимости (в голосе - сарказм), все в твоем распоряжении.

 Но учти - заново влипнув в историю, меня уже на помощь не зови. У меня хватает своих забот - по горло, - чтобы я еще выступал в роли опекуна...

 - Испорченной, вздорной особы, - насмешливо заканчивает она.

 - Кое-что ты понимаешь, - кисло говорит г-н Зарецкий, - Жаль, лишь теоретически.

 - Я исправлюсь, - заверяет она супруга и, наконец, кладет трубку.

 - Может, все-таки объяснишь, что творится? - мягко спрашивает Кирилл.

 Анна издает немного нервный смешок.

 - Что? Зарецкий озаботился безопасностью матери своего ребенка, только и всего, - она берет из пачки длинную и тонкую сигарету, начинает разминать ее в пальцах. Вскидывает на Кирилла глаза. - Он же собственник. Я для него такая же часть собственности, как и наш особняк в Денисово, черный “Мерс”, за рулем которого и ты когда-то сидел...

 Собственность. Движимое имущество.

 - А при чем тут Ручьёв? - негромко спрашивает Кирилл.

 Анна как можно более невозмутимо пожимает плечами.

 - Разве ты станешь отрицать, что в его агентстве - лучшие секьюрити?

 - И только?

 Она заставляет себя улыбнуться.

 - А разве мало?

 Кирилл подходит к ней, и, мягко забрав из ее пальцев сигарету (незажженную) целует Анну в губы.

 Она обнимает его за шею и думает, что поцелуи зачастую куда предпочтительнее слов... куда предпочтительнее.

 

 * * *

 Глава 6. Где решимость одной героини влияет на решение другого героя

 - Ну что, передал ей деньги? - устало поинтересовался Ручьёв.

 Ивушкин кивнул.

 - Да, шеф.

 - А она?

 Саша пожал плечами.

 - Взяла...

 - Как вообще она выглядела? - Ручьёв извлек из пачки очередную сигарету, закурил.

 Ивушкин чуть покраснел.

 - Неважно. По-моему, была немного не в себе...

 - Ладно, - вздохнул Ручьёв и, отпустив своего помощника (в некотором роде секретаря по особым поручениям), отошел к окну, за которым, конечно же, лил дождь...

 О гибели пожилой женщины в результате наезда, безусловно, в агентстве узнали сразу же, ибо наезд произошел неподалеку от арендуемого “Фениксом” здания. Кравченко опознал в погибшей ту, с которой беседовал (ему даже пришлось дать официальные показания сотруднику следственных органов).

 Ручьёв, узнав о случившемся со слов Кравченки, решил, было, что мать Валерии либо пошла на наглый шантаж, либо окончательно спятила...

 ...однако, через три дня он выяснил, что Валерия действительно была беременна (правда, ребенка лишилась вследствие выкидыша).

 А если... если она и впрямь ждала ребенка от него, Ручьёва? Это же в корне меняет ситуацию...

 Не желая теряться в догадках и тешить себя надеждой (возможно, ложной), Ручьёв созвонился с судмедэкспертом Грачевским (с ним он находился в почти столь же дружеских отношениях, как с Григорьевым) и договорился о прохождении еще одного теста.

 Если оказалось бы, что он все-таки может стать отцом, Ручьёв снова явился бы к Анне - с главным козырем на руках. Если б результаты теста оказались положительными, он моментально расторг бы сделку с Зарецким... Если бы...

 …- Знаешь, кому угодно соврал бы, кого угодно бы обнадежил... - Грачевский, долговязый, с несколько “лошадиной” физиономией, в очках, до абсурда увеличивающих его и так большие глаза, был некрасив, однако, очень обаятелен - благодаря своей улыбке и чрезвычайно приятному, мягкому голосу.

 Впрочем, в данной ситуации голос медика Ручьёву отнюдь не казался приятным, и он перебил Грачевского довольно резко:

 - Говори сразу. Результат отрицательный?

 Тот лишь издал вздох да развел руками.

 - А если... все же имеется шанс? Ну, один из десяти, а?

 Грачевский весьма кисло улыбнулся.

 - Чем обусловлен твой энтузиазм? Женщина, которую ты любишь, объявила, что ждет от тебя ребенка? Ну так в чем дело? Существует, слава Богу, тест, устанавливающий отцовство с вероятностью почти в сто процентов... Гены, мой милый. Пресловутая цепочка ДНК.

 Хотя, - эксперт глубоко затянулся папиросой (он предпочитал исключительно “Беломор” и чихать хотел на риск заболевания раком легких), - Хотя лично я не поставил бы и бакса на то, что отец сего дитяти ты, “Ржевский”. Уж извини за прямоту.

 - Ясно, - ответил Ручьёв потухшим голосом. - Знаешь, что самое-то обидное? Не провести этого теста уже. При всем желании.

 Однако, было бы свинством проигнорировать постигшую Леру трагедию, посему Ручьёв решил помочь ей хотя бы материально. И поручил Ивушкину передать ей деньги (немалую, по меркам Валерии, сумму).

 Самому ему видеть бывшую любовницу и заново стать свидетелем очередной истерики совершенно не хотелось.

 

 * * *

 

 Еще через три дня Ручьёв получил на руки заграничный паспорт на имя Арвидаса Садониса, латыша, и прочие документы, удостоверяющие, что господин Сардонис является вице-президентом некой косметической фирмы.

 ...Разработанный Ручьёвым план акции, имеющей целью захват г-ном Зарецким чужой собственности, должен был вступить в действие в самое ближайшее время.

 Ручьёв в очередной раз перебрал самые слабые звенья цепи.

 Первое - он мог засыпаться на поддельных документах (“липа” есть “липа”, даже если она сработана на высоком уровне).

 Ничего, не страшно. Бывшие коллеги (те, кому агентство “Феникс” периодически оказывало специфические услуги, в основном - информационного характера) не позволят ему, Ручьёву, пойти на дно. Впрочем, он не станет без крайней необходимости ни о чем их просить. Он сумеет и сам вывернуться.

 Второе уже серьезнее. Он может погореть при осуществлении первого этапа акции. Ждет его в этом случае тюрьма (относительно комфортабельная, впрочем. Калифорнийская).

 Кто еще (помимо Зарецкого) посвящен в план акции? Стрельцов? В нем Ручьёв был уверен, почти как в себе самом. Давидов? Ему нет резона подставлять шефа, ибо тем самым он подставит и самого себя.

 Анна. Ручьёв едва не скрипнул зубами. Какого черта он (идиот!) не удержался и посвятил ее в замысел ее мужа?

 Если Анне станет известно о его аресте, для нее не составит труда сложить два и два. Но будет ли она “топить” отца своего ребенка? Скорее, она предложит Зарецкому разумный компромисс - справедливый раздел имущества и возвращение ей сына, в обмен (всего-навсего) на молчание.

 И не исключено, что господин Зарецкий с этими условиями будет вынужден согласиться.

 Впрочем, даже если Анна и заговорит, его-то, Ручьёва, из тюрьмы не выпустят... разве что под большой залог.

 А залог этот он заставит уплатить... г-на Зарецкого.

 Так что в целом первый этап акции не слишком опасен.

 Второй куда рискованнее. Тут Ручьёву тюрьма угрожать не будет. На втором этапе он рискует своей шкурой, причем, в прямом смысле.

 Зарецкий рискует деньгами, Ручьёв - собственной жизнью... и, не исключено, не только своей.

 ...Ручьёв пожалел, что не потребовал от Зарецкого увеличения суммы гонорара в три раза, а не на треть.

 Впрочем, финансисту еще предстоят расходы и немалые. Хоть, безусловно, это крохи в сравнении с тем, что он будет иметь в случае успеха акции.

 ...Ручьёв закурил. А ведь еще имеется шанс все переиграть... и сохранить, вместе со своей жизнью и свободой, свою бессмертную душу.

 Самого себя сохранить.

...К черту. Ручьёв не верил ни ад, ни в рай. Однако не верил и в то, что человек, став убийцей, сумеет и дальше жить в ладу с самим собой.

 “Наемным убийцей. Киллером”, - шепнул внутренний голос.

 Ручьёв закрыл лицо ладонями и некоторое время просидел в оцепенении. Затем заставил себя встать, посмотрел на часы. Десять вечера... так и что? Он должен поговорить с Анной. Должен заставить ее выслушать его. Должен сказать, чем чревата чудовищная акция, на которую его, Ручьёва, толкает г-н Зарецкий. И даже если она увенчается успехом, как дальше они смогут жить с таким грузом на совести?

 Он обязан убедить Анну быть благоразумной. Он обязан убедить ее уехать из этой чудовищной страны, где такие как Зарецкий и Манович устанавливают правила игры, а исполнителями являются такие как “Кузнец” (его бывший сослуживец, а ныне член экстремистской группировки Юрка Кузнецов).

 Анна должна согласиться. Она согласится.

 Она сделает правильный выбор. В этом Ручьёв был убежден. Почти на сто процентов.

 ...Он вывел из гаража свой “Фольксваген” и поехал к дому, где она теперь проживала. Изо-всех сил стараясь не превышать скорости и внимательно следить за дорогой.

 Хотя авария - мелькнула у него мысль, - авария с трагическим исходом решила бы многие проблемы - разом...

 * * *

 

 ...Благополучно (без каких-либо дорожных ЧП) доехав до дома Анны, Ручьёв остановился и, выйдя из машины, направился к подъезду и нажал на кнопку домофона, впрочем, уже предчувствуя отрицательный результат - ни в одном из четырех окон трехкомнатной квартиры профессора Васнецова свет не горел.

 Разумеется, и голоса Анны из динамика домофона Ручьёв не услышал. Он посмотрел на часы (половина одиннадцатого) и, вернувшись в машину, набрал номер ее сотового телефона. “Абонент недоступен”, прогнусавил пресный электронный голос.

 Ручьёв опустил стекло в дверце и закурил.

 Что происходит? Где ее носит? Убежала на свидание с очередным ухажером? Маловероятно. Анна не являлась “стрекозой” (в известном смысле). Разумеется, как и любой женщине, ей хотелось нравиться, ее самолюбию льстили заинтересованные взгляды мужчин, а также их ухаживания, но количеству она предпочитала качество. За двенадцать лет брака с человеком, который был старше нее на два десятка лет, Анна заимела, при всей своей красоте (красоте, никем не оспариваемой) лишь одного близкого друга - его, Ручьёва (увлечение мальчишкой-студентом, пожалуй, было не в счет. Ручьёв был убежден, что сие наваждение у Анны прошло так же быстро, как и началось).

 В данный сложный жизненный период, предполагал Ручьёв, Анне меньше, чем когда-либо, хочется крутить романы или заводить интрижки.

 Но чтобы развеяться, она вполне могла в одиночку пойти в кино или даже в театр (последнее, впрочем, маловероятно, ввиду возможности случайной встречи со старыми знакомыми, чего она тоже сейчас хотела, конечно, в последнюю очередь).

 ...Ну так что ему, Ручьёву, делать? Упустить последнюю возможность все переиграть? Этого ему совсем не хотелось. Значит, дождаться-таки Анны?

...А если она дома, просто легла рано? Конечно, она - типичная “сова”, но могут ведь быть и исключения, у женщин в особенности (ввиду их обычных ежемесячных недомоганий). К примеру, приняла таблетку обезболивающего и уснула...

 Ручьёв порылся в записной книжке, отыскал номер телефона, установленного в квартире профессора Васнецова еще при жизни профессора, и набрал этот номер, дабы услышать множество длинных гудков (на старомодном аппарате не было автоответчика).

 Внезапно Ручьёву пришел в голову еще один вариант - Анна могла уехать в Луговку, в дачный домик отца, и остаться там на ночь.

 Одна? И что с того? Анна не из пугливых. К тому же постоянно таскает с собой электрошокер, свое время им же, Ручьёвым, подаренный. Эффективная штука. И большей мощности, чем продающиеся легально.

 Так что вполне вероятно, поехав сейчас в поселок Луговку, Ручьёв застанет там Анну.

 ...Он в задумчивости потер переносицу. Стоит ли? Может, дождаться утра?

Однако, утром вся решимость может улетучиться. Утром все станет видеться в ином свете.

 Утро вечера мудренее? Отнюдь. Отнюдь... не всегда.

 Зачастую как раз наоборот.

 И Ручьёв снова завел мотор своего “Фольксвагена”, дабы доехать до полузаброшенного дачного поселка Луговки.

 

 * * *

 

 Луговку с трех сторон окружал смешанный лес. С четвертой стороны пролегало шоссе.

 Ручьёв свернул с шоссе на проселочную дорогу и, доехав до символического ограждения (крупноячеистой сетки) остановился. Ворота для проезда машин были закрыты. Ручьёв, конечно, мог побеспокоить сторожа... но к чему?

 Выйдя из машины, он поставил ее на сигнализацию (которая немедленно сработала бы, стоило кому-нибудь просто коснуться “Фольксвагена”) и пешком направился к дачному домику профессора Васнецова.

 Этот поселок можно было назвать в известном смысле цивилизованным. На символических улицах, имеющий названия, даже были установлены фонари (горели, правда, далеко не все).

 Так что путь Ручьёву освещала не только полная июльская луна.

 Вскоре он увидел двухэтажный коттедж, а также (сердце у него трепыхнулось) свет в одном из окон на втором этаже. Ручьёв ускорил шаг... и внезапно услышал заливистый лай - скорее щенка, нежели взрослой собаки. Лай, донесшийся с небольшой веранды коттеджа.

 Ручьёв, повинуясь давней выучке, фактически ставшей инстинктом, быстро отступил в сторону, за высокий куст отцветшей сирени.

 Дверь коттеджа распахнулась, и в освещенном проеме он увидел не изящную женскую фигуру, а долговязую мужскую.

 И еще до того, как он услышал мягкий, несколько глуховатый, молодой голос, Ручьёв с тошнотворным чувством уже понял, чья это фигура (хоть четко разглядеть лицо мужчины (молодого мужчины, парня) не мог).

 - Эй, ты что шумишь? - обратился Кирилл к собаке (точнее, щенку), - Кошку, что ли, учуял?

 И спустился с крыльца, предварительно отвязав поводок щенка от перил веранды.

 После чего Ручьёв узрел и изящный женский силуэт, также возникший в дверном проеме.

 - Что случилось? - негромко спросила Анна.

 Кирилл повернулся к ней лицом.

 - Да ничего. Скорее всего учуял бродячего кота. А, может, куница выбралась из леса...

 - Или лихой человек, - задумчиво добавила Анна.

 Лицо Кирилла попало в свет, проникающий из коттеджа, и Ручьёв заметил скользнувшую по нему улыбку - мальчишескую улыбку, и не мог не отметить (с крайне неприятным чувством), насколько красив этот вчерашний мальчишка.

 - А может, ему просто стало скучно и одиноко на веранде, он же еще маленький...

 Ручьёв присмотрелся к щенку. Масть рыжеватая, довольно вертлявый... роскошный хвост, уши немаленькие, висят. Похоже, ретривер. Если не помесь дворняжки со спаниелем.

 Нет, вряд ли, учитывая страсть Анны к породистым собакам, отличающимся общительностью, сообразительностью и красивым экстерьером... вот только когда она успела завести псину?

 Ведь еще пару недель назад Ручьёв, будучи у нее дома, никакой собаки не видел (а также следов присутствия собаки).

 …- Ну давай заберем его в дом, - предложила Анна.

 - Ага, чтобы он устроил бедлам, - усмешливо отозвался Кирилл, - Я же тебе рассказывал, какой он хулиган...

 “Его пес, - подумал Ручьёв отстраненно, - Ясно...”

 Анна присела на корточки (на ней были джинсы и рубашка, скроенная на мужской манер) и легонько потрепала щенка по загривку.

 - Он будет послушным... Ты же умница, да? Все ретриверы умницы, а рыжие особенно...

 Умница в ответ согласно гавкнул, усиленно мотая хвостом.

 Ручьёв едва не заскрипел зубами. Вот уж точно - как у Толкиена сказано? Ступая на дорогу, никогда не знаешь, куда она тебя заведет...

 Кажется, он сделал неосторожное движение или просто глубоко вздохнул, во всяком случае, рыжий пащенок немедленно навострил уши, повернул морду в его сторону и опять несколько раз пролаял.

 - Да что ты... - с досадой сказал Кирилл, после чего обратился к Анне, - Ладно, для очистки совести я сейчас обойду дом по окружности...

 - Нет! - в ее голосе Ручьёв явственно различил испуг.

 Этот испуг услышал и ее молодой любовник, ибо спросил уже с недоумением:

 - Чего ты боишься?

 - Ничего, - Анна направилась обратно к веранде, - Паранойя, милый мальчик... заразная, знаешь ли, штука, - добавила она с нервным смешком, сорвав лист дикого винограда, обвивающего ограждение веранды.

 - По-моему, ты что-то скрываешь от меня, - негромко сказал Кирилл.

 (Ручьёв не просто затаил дыхание - похоже, на несколько секунд он попросту перестал дышать).

 - Ладно, - произнесла Анна после небольшой паузы, - Я тебе этого не говорила, но Зарецкий... болен.

 - Болен? - с недоумением переспросил Кирилл.

 “Умная, стерва, - подумал Ручьёв со смесью облегчения и горечи, - Отлично знает, чем чревата истина для этого мальчишки. Да и сама не желает выглядеть в его глазах куда большей дрянью...”

 - Болен не физически, - продолжила Анна скучным голосом, - Просто он с некоторых пор вбил себе в голову, что его собираются... устранить. Его же деловые партнеры. Чтобы прибрать к рукам его собственность, понимаешь?

 Он меня попросту извел своей подозрительностью. Там, в Берне, я и шагу ступить не могла. Он не разрешал мне выходить из дому без сопровождения охраны... - короткий вздох, - Мне все это в конце концов надоело, и я уехала. Сказала, что просто устала от всего этого.

 Меня он отпустил (опять пауза). (“Золотко, тебе б романы писать, - подумал Ручьёв желчно, - С таким богатым воображением...”) Но заявил, что Геру не отдаст. Ни при каких обстоятельствах. Может, думал, что это меня удержит...

 Возможно, и удержало бы... - тихо добавила Анна (ее тонкие пальцы терзали уже третий листок виноградной лозы), - Но однажды я случайно увидела на его столе подробную распечатку моих телефонных разговоров...

 - С Ручьёвым? - в голосе Кирилла появилась легкая хрипотца.

 - И с ним тоже... Извини. - по ее лицу скользнула короткая улыбка.

“В театральный тебе надо было идти, красавица, - подумал со злостью Ручьёв, - Такой талант загубила! Талант... комедиантки.”

 - А что это за аванс, который Зарецкий выплатил Ручьёву? - продолжал въедливо допытываться Кирилл.

 Ручьёв похолодел.

 Анна издала немного нервный смешок.

 - Господи, я же тебе сказала - он заново заключил с агентством Ручьёва договор охраны...

 Помнишь, год назад я тебе рассказывала, как его парни предотвратили покушение на дражайшую особу господина банкира?

 - Помню, - согласился Кирилл с легкой задумчивостью в голосе.

 - И он помнит. Лучше, чем кто бы то ни было... Идем в дом, - Анна подняла руку и тыльной стороной ладони провела по щеке Кирилла (Ручьёв настолько сильно сжал челюсти, что услышал скрип собственных зубов), - И Темку заберем. Пусть чуть похулиганит...

 Кирилл улыбнулся, а затем сам обнял Анну.

 ...На глазах Ручьёва этот пащенок, вчерашний мальчишка, студент-недоучка целовал единственную женщину, которую Ручьёв любил. Страстно целовал ту, из-за которой Ручьёв готов был рисковать собственной свободой и собственной жизнью.

 И Анна нисколько тому не противилась. Ну ничуть.

 * * *

 

 Ручьёв зажмурился, задержал дыхание и мысленно начал отсчет от ста до единицы.

 На восьмидесяти он услышал, что дверь дачного домика захлопнулась.

 Но с места он не мог заставить себя сдвинуться еще минимум пять минут.

 ...Вот и однозначный ответ на все вопросы... Вновь опустившись на сиденье своего “Фольксвагена”, Ручьёв закурил. Сейчас, наряду с невероятной горечью и разочарованием, он испытывал абсурдное... облегчение.

 Впрочем, почему абсурдное? Вполне логичное.

 Акция отменяется. Ручьёв не станет рисковать ни своей свободой и жизнью, ни свободой (а, может, и жизнью) своих людей. Чего ради?

 Наконец-то причина охлаждения Анны стала ему абсолютно ясна. Ручьёв в очередной раз вспомнил слова Зарецкого, знающего свою жену куда лучше него, Ручьёва, и не питающего в отношении нее никаких иллюзий.

 (“...она ухватилась за первый же ничтожный предлог, чтобы взять свои обещания (а она ведь много вам наобещала?) назад...

Свободной эта пташка полетит не к вам, милейший... Кстати, как поживает тот смазливый потомок джигитов, чьи пылкие взгляды не оставили нашу девочку равнодушной год назад? Брак его, я слышал, закончился плачевно?”)

 Ручьёв снова едва не скрипнул зубами. И вместо того, чтобы завести мотор и ехать домой (а шел уже двенадцатый час ночи), достал из бардачка машины флягу с коньяком и сделал несколько жадных глотков приятно обжигающей нёбо и согревающей желудок “огненной воды”.

 Итак, он завтра звонит Зарецкому, заявляет, что все договоренности аннулируются, и честно возвращает выплаченный ему аванс.

 Он, Ручьёв, подобно Пилату умывает руки. Дальнейшее его не колышет. Подыщет ли Зарецкий другого исполнителя или не станет рисковать, а попросту, оформив с Анной развод, женится на младшей дочери Мановича, Ручьёва уже не касается. Так же ему плевать на то, что Зарецкий запросто может лишить Анну прав на ребенка.

 И что? Она родит другого. Очаровательного карапуза с некоторой примесью восточной крови. От красавца-студента, который моложе нее на шесть лет, что, похоже, не имеет значения ни для Анны, ни для Кирилла.

 Возможно, это станет иметь значение... лет эдак через десять (когда Анне стукнет сорок). Но опять же, ему, Ручьёву, какое до этого дело?

 У Анны неплохая профессия (переводчики да и репетиторы всегда востребованы), жильем она обеспечена... Может, Зарецкий даже в приступе альтруизма выплатит ей симпатичную компенсацию. Маловероятно, конечно, однако, чего в жизни не бывает?

 Да потом, с милым мальчиком и в шалаше - рай (а мальчик безусловно милый и, возможно, любит ее. А почему бы не любить? Анна красавица, ко всему прочему умна и, как Ручьёв только что убедился, хитра).

 Словом, не пропадет. Преспокойно обойдется без него, Ручьёва, своего “сэра Ланселота” (тут он с горечью усмехнулся).

 Что она там сказала? “Уходи и не суйся больше в этот серпентарий”? Исключительно верные слова. Он, Ручьёв, уйдет и на сей раз - насовсем.

 Глупо в его тридцать пять (тридцать шесть без малого) заново искать смысл жизни. Смысл, которого попросту... нет. В чем он убедился в очередной раз.

 ...Ручьёв откинул сиденье назад, закрыл глаза (выключив в машине свет) и погрузился в тяжелую полудремоту, полусон.

 

 * * *

...Отшумели песни нашего полка

Отзвенели звонкие копыта.

Пулями пробито днище котелка,

Маркитантка юная убита...

Ручьёв вздрогнул и открыл глаза. Через лобовое стекло на него в упор таращился геометрически правильный, яркий, бело-голубой лунный диск. Электронное табло высвечивало 1.55 пополуночи.

 В машине играло радио (когда он успел его включить? Ручьёв не помнил). Одна из круглосуточно вещающих радиостанций транслировала песни Окуджавы в исполнении самого Окуджавы.

...Нас осталось мало -

Мы да наша боль.

Нас немного, и врагов немного...

Живы мы покуда - фронтовая боль

А погибнем - райская дорога...

 Ручьёв дослушал одну из самых любимых своих песен, затем услышал бархатный баритон ди-джея, объявившего, что уже два часа ночи, и выключил радио.

 Внезапно он ощутил духоту, неудержимую потребность выйти на воздух. Распахнул дверцу “Фольксвагена”.

 Летняя ночь обволокла его запахами трав и цветов - бледных цветов, предпочитающих лунный свет солнечному. Не считая стрекота цикад, царила абсолютная тишина.

 Ручьёв бездумно направился в сторону леса, пересек неглубокую канавку по импровизированному мосточку (то бишь, обтесанным сверху двум бревнам, перекинутым через нее) и увидел тропку, уводящую... да какая разница, куда?

 Тропинку наверняка протоптали ягодники или грибники.

 Лес не показался Ручьёву враждебным. Точнее, это был не лес, а бор. Сосновый бор. Под ногами слегка пружинил мох, когда Ручьёв ступал в сторону от усыпанной хвоей тропинки.

 Он шел легко, позволяя тропе вести себя, куда ей вздумается. Понимая голову вверх, он видел над собой черные кроны сосен, а между ними - густо-синее небо и яркие звезды. Яркие... как в детстве.

 Он вспомнил, как однажды с отцом наблюдал за звездами в телескоп, и какие странные ощущения испытывал при этом - нечто среднее между страхом и восторгом. Ужасом и восхищением...

 Заметив, наконец, просвет между соснами, Ручьёв вышел на небольшую полянку. Мшистые кочки, черничник... Внезапно боковым зрением он уловил между деревьями какое-то движение, резко развернулся в ту сторону и с замиранием сердца увидел тонкий и изящный женский силуэт, облаченный в светлое... платье? Нет, скорее светлый сарафан.

 Женщина медленно подняла голову и посмотрела на Ручьёва. В лунном свете ее точеные черты были неотличимы от черт богини, высеченной из мрамора резцом влюбленного скульптора Древней Эллады.

 Лишь разрез глаз был иным. Скорее египетским, нежели греческим.

 Ручьёв ощутил ужасную сухость во рту и, пожалуй, слабость в коленях.

 - Аня? - сипло спросил он, ловя себя на, пожалуй, единственно верной мысли: все происходящее - только сон.

 Слишком яркий, да. Слишком реалистичный. Однако, лишь сон.

 Анна (если это была Анна) медленно улыбнулась и покачала головой. Ручьёв опустил взгляд ниже - обуви на ногах женщины не было. Ее узкие красивые ступни были босы.

 -Ты же... - снова сдавленно заговорил он, - Ты... (должна быть в доме, доме своего отца, с мальчишкой-студентом), собирался добавить Ручьёв, однако, женщина приложила к губам указательный палец: “Молчи”, и он замолчал, будучи не в силах отвести от нее взгляд.

 Сон или галлюцинация? Но с чего ему страдать галлюцинациями, он же не употребляет ни ЛСД, ни прочих галлюциногенов (сиречь, наркотиков). Значит, сон?

 Ручьёв отступил на шаг назад, споткнулся о толстый корень сосны и упал на бок, весьма болезненно ударившись бедром о тот же корень. Самое время проснуться. Но он по-прежнему находился один в лесу, ночью, сквозь кроны сосен по-прежнему светили яркие звезды и проглядывала луна, его тонкие ноздри по-прежнему улавливали запахи хвои, смолы, лесных трав...

 ...а слишком яркое видение - изящная женщина, облаченная в светлый сарафан, с обнаженными плечами и босыми ногами, склонившись над ним, смотрела на него ласково и усмешливо.

 - И бестолочь же ты, Ручьёв...

 Ручьёв приподнялся на локте.

 - Какого черта? Ты должна быть...

 - В доме? - Анна насмешливо улыбнулась, - Так я и сейчас там. Точнее, часть меня...- ее лицо чуть затуманилось. Прохладная узкая ладонь коснулась мужской ладони, и внезапно Ручьёва захлестнул прилив дикого, животного (именно - животного) желания.

 Он вытянул руки вперед, и они не прошли сквозь женщину (как это должно было бы произойти, если б женщина являлась лишь галлюцинацией). Он взял Анну за плечи и привлек к себе. Он втянул в себя запах ее волос, схожий с ароматом крошечных лесных цветов, похожих на миниатюрные колокольчики, растущих среди мха. Он медленно провел ладонями по телу женщины, в очередной раз убеждаясь в том, что все, происходящее с ним сейчас, реально.

 И, наконец, нашел губами нежные губы, через секунду раскрывшиеся в ответном поцелуе.

 И больше не задавался вопросами о реальности и нереальности происходящего.

…...................

 

 …- И все-таки, как это может быть, Аня? 

Женщина, казавшаяся в лунном свете нереально красивой, снова медленно покачала головой и коснулась прохладной ладонью его лба.

 - Спи, Серж, - услышал Ручьёв ее тихий, мягкий голос, - Ты устал... поспи.

 Ручьёв обнял ее - обнял крепко, обнял так, чтобы она не сумела высвободиться из его объятий, и закрыл глаза.

 * * *

 

 ...Он находился на лестничной площадке напротив двери квартиры профессора Васнецова.

 Почему он там находился, неясно. Он не хотел входить в квартиру. Он знал, что Анна там не одна. Даже знал - с кем.

 Внезапно на лестнице послышались шаги нескольких человек. Группа мужчин приблизилась к двери. Один остановился напротив дверного глазка. Двое других прислонились к стене и натянули на лица черные лыжные маски.

 Ручьёва словно бы не замечали. Ручьёв был невидим. И не мог вмешаться в происходящее.

 Тот, на ком маски не было, надавил на кнопку звонка. Дверь приоткрылась на длину цепочки.

 - Анна Валентиновна Васнецова? - буркнул парень, демонстрируя нечто, похожее на телеграфный бланк, - Вам телеграмма из Берна. Примите и распишитесь.

 - Из Берна? - в голосе Анны явное беспокойство, - Пожалуйста, зачитайте...

 - Сами прочтете, - неприязненно отвечает парень, - Распишитесь в получении...

 Анна снова закрывает дверь, и Ручьёв слышит звяканье цепочки.

 “Не открывай! - хочется закричать ему (но он не может), - Не открывай, Аня, не смей...”

 Но она все-таки открывает.

 Врывающиеся в квартиру молодчики сбивают ее с ног. Ручьёв слышит приглушенные хлопки - именно такие звуки издают выстрелы из пистолетов с глушителями.

 Затем мужчины из квартиры выходят. Их маски снова превращаются в аккуратные лыжные шапочки.

 А оружие... Оно, по всей вероятности, осталось там. В квартире.

 Ручьёв входит туда (опять же, никем не замеченный). Видит сидящего на полу долговязого парня. Прядь густых темных волос упала на лоб. Карие глаза (глаза страдальца, глаза апостола) широко распахнуты, но уже ничего не видят. Из уголка рта лениво стекает густая вишневая струйка.

 Ручьёв знает, что должен войти в кухню, но не может себя пересилить. Это уже слишком.

 Посему... посему он попросту заставляет себя проснуться.

 И просыпается. На ложе из мха, кустов черники и хвои. Рядом с Анной. Облегченно переводит дыхание. Проводит ладонью по ее груди... и внезапно натыкается на что-то липкое, теплое и влажное. С недоумением смотрит на кончики своих пальцев, вымазанные черным. После чего видит столь же черное пятно-кляксу под правой грудью Анны.

 С ужасом смотрит на ее смертельно бледное, застывшее лицо. И струйку, выползающую лениво из уголка полуоткрытых нежных губ.

 - Аня, - потрясенно шепчет Ручьёв, - Аня, Аня... Анна...

 Затем вскакивает с земли, и не разбирая дороги, бежит прочь от жуткой поляны. Прочь, прочь, прочь... Натыкается на корягу, падает, ударяется лбом о толстый сосновый ствол... перед глазами Ручьёва все меркнет...

 ...и он, наконец, просыпается по-настоящему.

 Просыпается сидящим в своем “Фольксвагене”, на водительском сиденье. И сквозь лобовое стекло в машину просачивается не леденящий душу лунный свет, а проникают золотисто-розовые лучи восходящего солнца.

 Он резко выпрямился, провел ладонью по вспотевшему лицу, кое-как пригладил свою взлохмаченную русую шевелюру. В машине было душно, вдобавок Ручьёву страшно хотелось пить.

 Однако, жажду утолить было нечем, разве что коньяком?

 Распахнув дверцу “Фольксвагена”, Ручьёв вышел на дорогу. Взгляд его упал на стену смешанного леса. Лес огораживала от дачного поселка неглубокая канавка.

 Ручьёв поспешно отвел глаза, боясь, что через секунду увидит и импровизированный мостик, сложенный из двух, обтесанных сверху, бревен, а за ним тропку...

 ...которая, как в сказке Толкиена, может завести далеко. И совсем не туда, куда хочется.

 Он заметил на одном из дачных участков колодец и направился к нему, не раздумывая. Ну даже если в дачном домике кто-то есть (и этот кто-то проснется), Ручьёв просто объяснит, что ему хотелось пить.

 Он даже заплатит за колодезную воду. Причем, твердой валютой (иными словами, сунет дачнику пятидолларовую купюру). Более чем щедро.

 ...Обнаружив рядом с колодцем оцинкованное ведро, Ручьёв опустил его в воду. Полное ведро зачерпывать не стал, зачерпнул лишь половину. Сделал несколько глотков ледяной, изумительно вкусной воды. Потом этой же водой умылся. Перевел дыхание. Из домика никто не вышел. Либо дачники еще спали (было около половины шестого утра), либо там вообще никого не было.

 Утолив жажду, Ручьёв снова направился к своей машине. Сел на водительское место, собрался повернуть ключ в замке зажигания... взгляд его случайно упал на зеркальце над лобовым стеклом, и Ручьёв, ощутив резкую тошноту, заметил на лбу отразившегося в зеркале русоволосого мужчины легкую ссадину.

 Будто этот мужчина, споткнувшись о корягу, врезался лбом в ствол сосны.

 Ручьёв осторожно коснулся синяка. Чушь. Это он во сне ненароком ударился... о приборный щиток, скорее всего. ...Любопытно, неужели до сих пор какие-то радиостанции откапывают в своих архивах песни Окуджавы в авторском исполнении и транслируют их в эфире?

 “Тоже сон”, мрачно подумал Ручьёв.

 Слишком яркий? Слишком четкий? Слишком реалистичный? И что? Он испытал стресс, он долгое время находился в нервном напряжении, наконец он выпил...

 И кто же, если не Анна, должен был ему присниться? Не Лерка же, в самом деле?

 ...Итак, он возвращается в город, звонит Зарецкому, говорит, что умывает руки...

 “Только учтите, Сергей Александрович, с этого момента игра станет жесткой... Ваш отказ станет для Анны в известном смысле роковым...”

 Ручьёв отдернул пальцы от ключа в замке зажигания и потянулся к бардачку, где находились сигареты.

 Черт возьми, все не так просто, как представляется... Игра-то уже началась! И вот, дав Зарецкому согласие - согласие на совершение акции, - он неожиданно возьмет свои обещания обратно, отзовет своих людей, вернет аванс...

 Неужели столь матерый хищник, как президент “Мега-банка”, не задастся вопросом - почему Ручьёв так поступает?

 Все ссылки на “бессмертную душу” и боязнь угрызений совести будут выглядеть детским (нет, маразматическим) лепетом.

 Зарецкий захочет выяснить досконально, почему Ручьёв так поступает. А выяснить это будет совсем несложно. Анна со своим мальчишкой, видимо, окончательно потеряли головы в любовном угаре, раз не считают нужным особенно скрываться.

 Нанятые Зарецким ищейки предоставят ему информацию. Информацию о том, что его жена заново спуталась с тем “щенком”, которого чудом не стерли в порошок еще год назад.

 Зарецкий легко сложит два и два. И придет в бешенство от того, что парень поломал игру, в которой на кону стоит такой куш, какого Кириллу и не вообразить (если, конечно, опытная любовница не подскажет, а она (Ручьёв знал) не подскажет).

 Да, на сей раз Кириллу менее тяжкими телесными повреждениями будет не отделаться. Не отделаться ему будет и тюремным заключением по сфабрикованному обвинению. На сей раз все может быть куда серьезнее...

...и не только для него, но и для Анны.

 Анна не из тех, кого можно согнуть. Но ее можно просто... сломать.

Если с мальчишкой, которого она любит (а она, увы, его любит, в этом Ручьёв не сомневался. Иначе она не вела бы себя так безрассудно) случится худшее, Анна не вернется к Зарецкому - пригрози тот ей чем угодно, вплоть до лишения материнских прав. Анна придет в ярость. А придя в ярость, она может наделать таких вещей, которые здорово изгадят Зарецкому его благополучное существование.

 И он это поймет так же, как понимал Ручьёв. И... просто пожертвует ею (а то, что она мать его ребенка, станет играть самую последнюю роль).

 И Ручьёв... что? Оставшись в стороне, должен будет наблюдать за происходящим, не вмешиваясь? (На память тут же пришел сегодняшний кошмарный (или пророческий?) сон.)

 У него нет выбора (если не хочет, чтобы с Анной по-настоящему случилось несчастье). А этого он хотел в последнюю очередь, с кем бы она сейчас ни находилась и чем бы ни занималась).

 Он выполнит свою часть соглашения с Зарецким. И одновременно... пожалуй, сумеет подгадить существование этому иезуиту. К примеру, гонорар, что Зарецкий перечислит на его счет (за этим Ручьёв добросовестно проследит) перейдет... к Анне. А сделавшись финансово независимой, захочет ли она вернуться к старому иезуиту? Одновременно она не захочет оставаться и с мальчишкой, у которого за душой ни гроша.

 О, нет. Анна далеко не простушка. При наличии больших денег ее, мягко говоря, сложная натура проявит себя в полной мере...

 И возможно, единственным, о ком она станет сожалеть, будет он. Ручьёв.

 Ручьёв с горечью усмехнулся. Разве беспричинно его называют “приятелем сатаны”? Что ж, господин Зарецкий познает на собственной шкуре, что значит заключать сделку с сатаной. Сделку, которую невозможно расторгнуть. И где расплачиваться придется долго... очень долго.

 Дольше, чем кажется.

 

 * * *

 Глава 7. Где Анна снова меняет решение, повинуясь голосу рассудка, а не зову чувств.

 ...Она проснулась рано, проснулась оттого, что ей приснилась какая-то дрянь, кошмар. Пошевелилась... Кирилл тоже открыл глаза и одарил ее нежным, сонным и беспомощным взглядом.

 - Ты куда?

 Анна слегка улыбнулась.

 - По делам.

 Поцеловала его в висок, легонько взъерошила густые темные волосы, которые он (послушный ребенок, ну очень милый мальчик) перестал по ее совету стричь слишком коротко.

 На пару секунд Кирилл обнял ее крепче, затем с явным сожалением отпустил.

 - Иди, но возвращайся.

 - Непременно, - напоследок она не удержалась от искушения коснуться его ресниц (черных, прямых и длинных) и спустила ноги со старенькой софы, где им совсем не было тесно вдвоем.

 Золотистый ретривер Темка спал на первом этаже (на старенькой телогрейке ее отца). А может, только притворялся, что спит, ибо при ее появлении тут же поднял голову, и Анну повторно за утро одарили нежным и вопросительным взглядом “шоколадных” глаз.

 Она рассеянно потрепала щенка по загривку и вышла на веранду, залитую утренним солнцем. Денек, похоже, обещал быть жарким - на голубом (безмятежно, беззаботно голубом) полотне неба не было ни облачка.

 Ее взгляд упал на темный частокол леса, и Анна ощутила секундный озноб, которого, собственно, ни коим образом не должна была бы испытывать в столь благодатное утро.

 Она всего-навсего вспомнила свой сон. Нечетко (хоть при желании могла вспомнить и четко... вот только желания у нее не было), однако и то, что вспомнила, являлась неприятным.

 Кажется, ей снился лес. Не приветливый бор, где она так любила бродить вдвоем с отцом (не столько с целью промысла - сбора черники или грибов, - сколько просто из удовольствия), нет, ей снился ночной лес.

 Светила полная луна (она ненавидела лунный свет - холодный, резкий... зловещий), а помимо луны, и крупные (неправдоподобно яркие) звезды. Она, Анна, шла босиком по ковру из хвои и мха, иногда наступая на кустики черники. Шла с определенной целью.

 Какой? Это стало для нее ясно, когда, выйдя на поляну, она увидела там высокого русоволосого мужчину. Невероятно красивого в лунном свете. И невероятно печального.

 ...Стоп. Довольно воспоминаний о дурацких снах. Не правда ли, мило - заснув в объятиях одного мужчины, она видит сон о том, как занимается любовью с другим? О том, что лежа на подстилке из сосновых игл и мха, она позволяет Ручьёву любить себя, испытывая при этом острое, почти болезненное наслаждение?

 Это патология, ничто иное. Или... чувство вины.

 Она слишком долго находилась в нервном напряжении, в состоянии стресса... к тому же вчера вечером они с Кириллом слегка выпили (совсем немного, но ведь известно, что алкоголь влияет на женский организм куда пагубнее, чем, к примеру, на организм молодого здорового мужчины). Так что она не удивится, если окажется, что Кирилл спал как дитя и абсолютно не помнит, что ему снилось, тогда как ей...

 Но любовь Ручьёва была как раз наименее худшим (хоть и наиболее греховным) из того, что ей приснилось. Дальше пошло такое...

 Нет, лучше не вспоминать. Кровь, выстрелы... нет, нет, нет. Довольно.

 ...Собачья морда несколько раз настойчиво ткнулась ей в ляжку.

 - Проголодался, бродяга? - глядя на Темку, она не могла не улыбнуться - как же симпатичны эти ретриверы... - Идем, покормлю.

 Щенок усиленно замотал хвостом. Пожалуй, не менее роскошным, чем у сенбернара.

 “Так кого ты вчера учуял, сторож? Действительно кошку или даже крысу? А вдруг человека?”

 Машинально достав из старенького, чудом еще работающего холодильника куриный окорок (уже отваренный) и наполнив миску водой, Анна напряженно размышляла.

 Зарецкий учредил за ней слежку? Маловероятно, однако не исключено. Его мог насторожить ее отказ переехать в роскошный особняк в поселке для вип-персон, находящийся под охраной.

 Впрочем, экс-супруг (так ли уж “экс”?) мог расценить этот отказ как очередное проявление ее стервозности, только и всего.

 И около коттеджа мог находиться не сотрудник сыскного агентства, а... владелец подобного агентства. То бишь, Ручьёв.

 Почему бы и нет? Раз он уже приезжал в Луговку, дабы объясниться с ней. Объяснение как таковое не состоялось... но ситуация-то в корне изменилась! И Ручьёв мог предпринять еще попытку.

 ...Отчего же не предпринял?

И тут все элементарно, дорогой Ватсон. Он увидел Кирилла.

Увидел и понял все. Причину ее повышенной стервозности, охлаждения... все.

 Она машинально извлекла сигарету из пачки и стала привычно разминать ее в пальцах.

 Чему учил ее отец, профессор Васнецов? Всегда предполагать худшее (исходя из этого и действовать).

 А что худшее в данной ситуации? То, что ее и Кирилла видел Ручьёв? Отнюдь. Это самое неприятное, но не худшее. Ибо Ручьёв способен быть кем угодно, только не иудой.

 “А если?..”

 Анна встряхнула головой. Нет и не может быть никаких “если”. В противном случае она ни черта не разбирается в людях. Так докатишься до того, что и Кирилла сочтешь жиголо?

 И кто останется? Господин Зарецкий, не гнушающийся использовать жену и мать своего ребенка в качестве разменной монеты, ставки в крупной игре?

 Нет, худшее - это как раз то, что Зарецкому станет известно о том, что она снова связалась с тем, кого он сквозь зубы называл подонком и “дворовой приблудой”. С кем хотел расправиться еще год назад.

 Вот так-то. И на сей раз, если Зарецкий узнает, что она снова с Кириллом... Да, тут он разозлится по-настоящему. И чем чреват гнев человека с его возможностями, тоже очевидно.

 ...Она поставила на электроплитку чайник и опять вышла на веранду. Утро было по-прежнему солнечным и безмятежным, только эта безмятежность казалась ей сейчас просто издевательством. Издевательством над ее чувствами.

 

 * * *

 

 - Эй, о чем задумалась? - теплое дыхание коснулось ее шеи (а заодно и теплые губы), теплая ладонь легла на ее талию, - Между прочим, чайник давно вскипел, я его выключил.

 Она невольно улыбнулась.

 - Вода в чайнике, а не чайник, милый мальчик.

 Обернулась. Во взгляде Кирилла тоже была незлая усмешка.

 - Простите, ваше величество. Вам, конечно, виднее.

 Она шутливо поддела острый кончик его прямого, “римского” носа.

 - Идите умывайтесь, принц. На завтрак будут сосиски и омлет.

 - Ничего не имею против, - он сверкнул белозубой улыбкой и пошел умываться, благо в доме имелся водопровод... разве что не было водонагревателя.

 ...Когда-то в детстве (или отрочестве) она прочла в дурацкой книжонке, что признак сильной воли - отказ от того, что (или кого?) любишь. Бред, конечно, однако...

 “А если своей любовью ты подвергаешь его реальной опасности? Это уже не любовь, а эгоизм, верно?”

 Но может ли любовь быть неэгоистичной?

...У нее абсолютно не было аппетита. Вяло проглотив пару кусочков омлета, она поняла, что на большее сейчас попросту не способна.

 Кирилл ел довольно быстро, но аккуратно. Этот мальчик определенно воспитывался не среди хамов (что само по себе уже было редкостью).

 Анна с тоской посмотрела на свою тарелку с омлетом. Темке его отдать, что ли?

 Кирилл неожиданно отложил вилку, вскинул на нее свои выразительные глаза и чуточку покраснел.

 - Что-то не так? Или тебе просто неприятно смотреть на то, как я ем?

- Нет, на тебя мне смотреть не неприятно, - она слабо улыбнулась (заставила себя улыбнуться) и вышла из-за стола, - Извини, я просто... наверное, перебрала вчера лишнего. Выйду на воздух.

 Кирилл проводил ее недоумевающим взглядом.

 Обнаружив в саду скамейку (ее когда-то собственноручно смастерил ее отец), Анна опустилась на нее, глядя на разросшиеся кроны яблонь - сколько лет прошло с той поры, когда они вместе с отцом ухаживали за этими деревьями?

 “Так что мне делать, папа? Найти в себе силы отказаться от мальчишки, которого я так некстати и невовремя...”

 А у нее что, есть другой выход? Любопытно, какой?

 - Что происходит, а? - в голосе и взгляде Кирилла уже не было улыбки, - Что с тобой, в самом деле?

 Она промолчала.

 Кирилл присел на скамью рядом с ней. У ног его крутился, по обыкновению, рыжий ретривер Темка.

 - Только не нужно снова гнать пургу насчет паранойи и считать меня Иванушкой-дурачком, - негромко сказал Кирилл, - Ты чего-то реально боишься, это очевидно.

 Она повернулась к нему лицом.

- Тебе следует уехать, - ей самой был противен собственный сдавленный голос. Однако, Анна попросту заставляла себя выталкивать слова. -Уехать в другой город. В мегаполис.

 - Опять? - сейчас для нее совершенно невыносимо было видеть разочарование и обреченность в его взгляде, - Опять, как в прошлом году?

 - Нет, - резко ответила она и, поднявшись со скамьи, отошла к яблоне, на которой уже появилась крохотная завязь будущего урожая.

 - На сей раз все куда серьезнее, Кирилл. Ты уедешь не на месяц-другой. Уедешь... насовсем, - и заметив, что он хочет ее перебить, добавила уже мягче, - Деньгами на первое время я тебя выручу. Хватит на то, чтобы обосноваться... даже хватит на платное обучение.

 - Ты с ума сошла, - тихо сказал Кирилл, - По-твоему, я должен бросить учебу тут, бросить мать с Иркой...

 - У тебя есть старший брат! - Анна повысила голос, - Неужели он не позаботится о пожилой матери и сестре-школьнице?

 Кирилл опустил глаза. Ничего не ответил.

 - Ради... (твоей же безопасности), - хотела добавить она, но... не добавила.

 - Ладно, - наконец, снова негромко заговорил он, - Объяснений, конечно, ты мне опять не дашь?

 Она отвела взгляд.

 - Ладно, - повторил Кирилл еле слышно, намотал на руку Темкин поводок и, встав со скамьи, направился прочь от коттеджа. Не оборачиваясь.

 Она еле удержалась от того, чтобы его окликнуть, броситься следом за долговязой фигурой в джинсах и простой футболке... словом, от того, чтобы совершить очередное безрассудство.

 Она и так совершила глупостей более чем достаточно.

...Вернувшись в коттедж, Анна первым делом взяла в руки сотовый телефон. Может, еще не поздно позвонить Ручьёву. Не поздно отговорить его от реализации чудовищного замысла Зарецкого. Если для этого ей, Анне придется, оформив с Зарецким развод, уехать вместе с Ручьёвым из страны, что ж... она согласна.

 ...До Ручьёва дозвониться не удалось. По самой простой причине - в телефоне сел аккумулятор, а зарядное устройство осталось в городской квартире.

 Она стала машинально наводить в доме порядок. От мрачных мыслей это отвлекало слабо... однако, все же чуть-чуть отвлекало.

 К тому же оставить в коттедже объедки значило привлечь крыс или даже куниц, периодически совершавших вылазки из леса, дабы поживиться съестным в дачных домиках.

 Может, она, Анна, и впрямь одержима паранойей? И Темка вчера учуял всего-навсего куницу или бродячего кота?

 “Какая разница? - подумала она с тоской, - Сейчас-то все это какое имеет значение?”

 И, опустившись на край старенькой софы, попросту расплакалась. От осознания собственного бессилия. И от любви, которая снова просочилась сквозь пальцы. Как вода.

 

 * * *

Глава 8. Где договоры начинают соблюдаться

 Господин Арвидас Сардонис, чрезвычайно приятный мужчина лет тридцати-тридцати пяти, совершив перелет Рига-Нью-Йорк без каких-либо сложностей и накладок, направлялся в Лос-Анджелес.

Именно там, в “Городе ангелов”, проживала в данный момент со своим третьим мужем - мистером Джонсоном, Люся Манович. Бывшая жена Ручьёва, старшая дочь г-на Мановича, одного из руководителей финансовой корпорации “Тритон”, которую он, впрочем, иначе как паршивой овцой не называл - главной страстью мадам Манович были, увы, не финансы, а красивые мужчины.

 ...Назвав таксисту адрес на английском с безупречным американским произношением, Ручьёв откинулся на спинку сиденья, прикрыл глаза и попросту отключился от реальности.

 Первый этап акции начался, отступать поздно.

 В сейфе Ручьёва, оборудованном в его коттедже, лежало письмо, адресованное Стрельцову. В этом письме содержались необходимые указания на случай провала на первом же этапе акции.

 Впрочем, Ручьёв полагал, что провала не будет. А даже если и будет, не страшно. После того, что он узнал, побывав в дачном поселке Луговка, многое виделось ему в ином свете. Он уже не боялся пресловутых мук совести. Даже если и возникнут таковые, терзать они его станут недолго.

 Такси остановилось напротив одного из коттеджей в пригороде Лос-Анджелеса. Господин Сардонис, одарив водителя заученной белозубой улыбкой, заплатил по счетчику и добавил ровно столько чаевых, чтобы водитель не принял его за скупердяя и одновременно не счел, что тот бездумно сорит деньгами.

 Словом, чтобы шофер такси не стал присматриваться к нему слишком пристально. А запомнил лишь высокий рост, спортивное сложение и небольшую, подбритую по последней моде темно-русую бородку (не считая техасского акцента). Любопытно, что третий муж Люси Манович был родом из Техаса, вдобавок высок, по-спортивному сложен и являлся скорее блондином, нежели шатеном. Ко всему прочему, имел довольно правильное лицо европейского типа.

 Что, конечно же, говорило о хорошем вкусе Люси Манович.

 Приблизившись к коттеджу, Ручьёв, обойдя теннисный корт, остановился у бассейна. Рядом с бассейном, в шезлонге, возлежала аппетитная брюнетка, рассеянно потягивая коктейль. При появлении элегантного незнакомца она сняла темные очки, выпрямилась, спешно набросила халат поверх своего слишком откровенного бикини и вдруг, охнув на чистейшем русском: “Сережа?”, снова плюхнулась в шезлонг.

 Ручьёв одарил бывшую (и единственную на данный момент) супругу в меру ослепительной улыбкой.

 - Не ожидала? Я и сам, признаться, не планировал... да вот взыграло по старой памяти. Я невовремя?

 - О чем ты, Сережа? - томно простонала мадам Манович-Джонсон. Определенно, львиная доля денег, выделяемых папой Мановичем, уходила на различные косметические процедуры мадам. Лишь благодаря этому она не выглядела в свои сорок обрюзгшей толстухой.

 Красавицей, впрочем, так и не стала.

 Ручьёв с некоторой брезгливостью подумал, что выглядит его бывшая супруга очень ненатурально. Этакой целлулоидной куклой.

 Впрочем, какая разница? Общение их продлится недолго. В любом случае.

 - Какими судьбами? - кокетливо спросила Люся, жестом предлагая ему идти следом за ней в коттедж. Ручьёв с тоской обратил внимание на множество видеокамер, вмонтированных в каждом углу. И, возможно, именно сейчас фиксирующих теплую встречу бывших супругов.

 - Проездом, - сказал он как можно рассеяннее, - Прости, я слышал, ты опять замужем? Надеюсь, твой супруг...

 - А! - небрежно отмахнулась Манович (только сейчас Ручьёв обратил внимание на то, что мадам находится подшофе. Что ж, она смолоду любила расслабиться...), - Опять у него пробы, встречи с агентами, с продюсерами... - Люся презрительно скривила полные, ярко накрашенные губы, - Бездарь, неудачник - а туда же! “Звезда”! Неоцененный гений! Амбиций сверх меры...

 У Ручьёва по спине прошел озноб, невзирая на довольно жаркую погоду - когда-то похожие слова, сказанные тем же тоном, относились и к нему...

 - А ты-то как? - спохватилась мадам, - Что, агентство процветает?

 - Да... только не под моим началом, - хладнокровно солгал Ручьёв, - Я еще год назад из него ушел... А тут, у вас, в качестве вице-президента фирмы “Орхидея”... Извини, ничего прохладительного у тебя не найдется? Не привык, видишь ли, к вашему жаркому климату...

 - Жаркому! - фыркнула Люся Манович, открывая дверь коттеджа, - Да ты и понятия не имеешь о том, что такое по-настоящему жарко... - и, соблазнительно вильнув бедрами, игриво добавила, - Не стесняйся, будь как дома. Прислугу я отпустила, чтоб эти негритоски не мельтешили под носом. Толку от них все равно никакого...

 Проследовав за бывшей женой на просторную кухню (спасибо, хоть там не было камеры наблюдения), Ручьёв этак “ненароком” шлепнул ее по роскошной заднице.

 Мадам Джонсон обернулась и кокетливо погрозила ему пальчиком.

 - Не балуй, Сережа!

 После чего распахнула гигантский холодильник.

 - Конечно, “колу” ты пить не станешь...

 - Конечно, - кивнул Ручьёв.

 - Значит, пиво... Светлое, разумеется?

 - И желательно немецкое, - улыбнулся г-н Сардонис, и пока бывшая супруга была занята выбором пива в недрах своего холодильника, сунул руку в брючный карман, нащупав там крошечный тюбик, схожий с теми, где обычно хранят таблетки нитроглицерина.

 Но в данный момент в тюбике находилось не “сердечное” лекарство, а пластмассовая капсула, содержимое которой отнюдь не являлось безобидным...

 - Так... - мадам Манович-Джонсон водрузила на стол две запотевших банки с пивом, - Ну, Сережа, за встречу?

 - Приятную встречу, Люсьен...

 Мелодичная телефонная трель пришлась как нельзя кстати. Едва мадам Манович, кокетливо виляя бедрами, вышла из кухни, Ручьёв вылил содержимое капсулы в не допитую ею банку с пивом.

 Вернувшись из гостиной, мадам снова плюхнулась за стол напротив Ручьёва.

 - А правда, что у тебя была связь с той высокомерной куклой, женой За... - Люся, отпив из банки, неожиданно поперхнулась.

 Ручьёв увидел, как побагровело ее лицо. Бывшая “миссис Ручьёва” схватилась обеими руками за горло и захрипела, глядя с ужасом на экс-супруга.

 - А... к-как... - были последними словами мадам Манович, после чего стул, на котором она сидела, опрокинулся, и женщина осела на пол горой совсем неаппетитной плоти.

 Ручьёв взял банку с пивом, куда был добавлен яд мгновенного действия (из секретных лабораторий КейДжиБи) и выплеснул остатки пива в раковину, после чего банку, сплющив, положил в свой дипломат, решив выбросить по дороге в случайный мусорный бак или урну.

 Ощущая себя удивительно, неестественно спокойным, (будто все происходило не наяву, а в некой “виртуальной реальности”), Ручьёв дождался, пока утихнут последние хрипы женщины, пощупал пульс на ее шее и запястье (не нащупал), глянул в полуоткрытые, остекленевшие глаза, уже подернутые своего рода пленкой (как и полагается глазам умершего) и... его едва не стошнило. Пришлось приложить-таки волевое усилие, чтобы сдержаться.

 Свою недопитую банку с пивом он на несколько секунд вложил в руку мадам Манович (беспокоиться об отпечатках его пальцев не приходилось - их защищала тонкая пленка спецсостава, не позволяющая жировым выделениям просачиваться сквозь кожу), поставил банку обратно на стол и, оставив тело убитой в кухне, двинулся по дому.

 Помещение для охраны с множеством мониторов, на которые камеры наблюдения добросовестно транслировали все, происходящее рядом с домом и в самом доме, было, как ни странно, пусто.

 Ручьёв стер запись своего визита к ныне покойной и, не спеша, вышел на улицу, где и впрямь было... жарковато.

 Пройдя пешком пару кварталов (и, конечно, избавившись от улик - пустой банки из-под пива и капсулы), он снова поймал такси.

 Первый этап акции можно было считать благополучно состоявшимся. Второй был сложнее (и куда рискованнее).

 Но, прежде чем он состоится, Зарецкий обязан будет выполнить свою часть соглашения.

 “И он ее выполнит, - мрачно подумал г-н Сардонис, рассеянно глядя в иллюминатор самолета, летящего в Ригу, - Куда теперь-то деваться?”

 

 * * *

 Глава 9. Где главную героиню охватывают все более дурные предчувствия

Следующие после скомканного прощания с Кириллом дни Анна провела как на иголках. По телефону ей с Ручьёвым связаться так и не удалось - сотовый не отвечал, секретарша Ручьёва Валентина ехидным голосочком ворковала: “Шеф в деловой поездке, девушка” (“Баба Яга тебе девушка, - со злостью подумала Анна, - А заодно кузина и подруга”), ну а телефон в коттедже “Ржевского” отвечал бархатным голосом самого “Ржевского”, что его нет дома, но не окажет ли звонящий любезность оставить свое сообщение?

 - Серж, как только появишься, свяжись со мной! - наконец в отчаянии прокричала Анна в телефонную трубку, - Это очень важно, я готова все обсу...- тут раздался гудок, видимо, означающий, что пленка закончилась (или звукозаписывающая аппаратура вышла из строя).

 Она поехала в фирму “Полиглот”, стараясь сосредоточиться на своей нынешней работе и только. Удалось, хоть и с трудом.

 Лица слушателей начали казаться неимоверно тупыми, их взгляды - пустыми... Неспособность воспринять довольно простой материал (простой - по ее мнению) поистине ужасала.

 Вдобавок, прыщеватый щеголь буквально доконал ее бестолковыми вопросами и липким взглядом своих бледно-голубых (вот такой цвет она просто ненавидела) глаз.

 ...Наконец, закончив два невыносимо длинных академических часа, Анна собралась двинуться к машине, когда ее на полдороге перехватил симпатяга-шеф.

 Взял этак мягко под локоток.

 - Вижу, вы неплохо освоились, Анна... э... Валентиновна?

 Анна выдавила из себя улыбку.

 - Стараюсь, Игорь Сергеевич.

 - Да, стараетесь... и у вас это получается, надо заметить. Вы умело используете индивидуальный подход, довольно доходчиво объясняете непростой материал...

 До нее, наконец, дошло, что вся эта лесть неспроста. Анна повернулась к шефу лицом. Его взгляд сейчас можно было сравнить со взглядом котяры, не только облизывающегося на горшок со сметаной, но и почти добравшегося до него.

 - Мой отец был университетским преподавателем, - сухо пояснила Анна, - А дед учителем.

 Директор фирмы “Полиглот” сдержанно хохотнул (и как бы ненароком приобнял ее за талию).

 - Ясно. Талант к педагогике у вас, можно сказать, в крови. И у меня для вас, Анечка... кстати, вы не будете против, если я впредь буду обходиться без отчества?

 - Не буду, - Анна мягко, но непреклонно отстранила его руку.

 Г-н Синичкин мгновенно посерьезнел.

 - И у меня к вам есть деловое предложение. Правда, - он сделал вид, что ненадолго задумался, - Лучше его обсудить в тихом, приятном месте...

 Анна мысленно застонала. Сколько ловеласов за ее тридцать лет зазывали ее в “тихие, приятные, уютные” места?

 Ответ - немерено.

 Парочка даже схлопотала по физиономиям.

 От прочих приходилось отбрыкиваться словесно. Как от г-на Синичкина (хоть и возникло у Анны мимолетное, но сильное желание рукотворным способом стереть похотливое выражение с его лоснящейся “кошачьей” физиономии).

 - Благодарю, Игорь Сергеевич, но меня пока устраивает и нынешняя работа. Более чем.

 - Да? - директор фирмы “Полиглот” скептически прищурился (сделавшись еще больше похожим на кота, лишь усов не хватало), - Но вы ведь не знаете даже, что я собираюсь вам предложить!

 “Как раз знаю. И отлично”, мрачно (ввиду плохого настроения и не отпускающих дурных предчувствий) подумала Анна.

 Тем не менее, заставила себя выдавить очередную улыбку.

 - Знаете, Игорь Сергеевич, чему всегда учил меня... муж? (упоминание о муже, безусловно, было сделано намеренно) Что бесплатные сыры валяются только в мышеловках,

 - А кто говорит о бесплатных сырах? - кисло удивился Игорь Сергеевич, - Речь лишь идет о весьма выгодном для вас предложении. Впрочем, если вы даже не хотите меня выслушать...

 - Я вас выслушаю, - пообещала Анна, - В самое ближайшее время. А сейчас, извините, я тороплюсь. Всего хорошего, Игорь Сергеевич.

 Шипения в спину “Стерва” она не услышала - все-таки г-н Синичкин был недурно воспитан. Он даже промямлил в ответ: “До свидания, Анечка”.

 “Вот ты себе и обеспечила очередную головную боль”, подумала Анна с тоской, приближаясь к автостоянке, где был припаркован ее “Пежо”.

 Неожиданно ее схватили за предплечье. Она резко обернулась и столкнулась с наглым взглядом белесых глаз прыщеватого щеголя (Анна вспомнила его имя - Антон).

 - Что вы себе позволяете? - обычно подобные ледяные интонации в ее голосе приводили в чувство зарвавшихся хамов (разумеется, относительно интеллигентных хамов. Не рыночных).

 На лице Антона появилась легкая растерянность, и он опустил руку. Даже чуть покраснел, отчего прыщи на лице выступили отчетливее.

- Я только хочу спросить, почему вы меня игнорируете, Анна Валентиновна?

 - Игнорирую на занятиях? - уточнила Анна, - Или вообще?

 - И то, и другое, -буркнул щеголь - определенно, он не привык к тому, чтобы его игнорировали.

 - Во-первых, я замужем, - ледяным тоном сказала Анна, - Во-вторых, я не понимаю, к чему вам вообще эти курсы, вы владеете английским очень неплохо, куда лучше большинства слушателей...

 - Вы хотите, чтобы я перешел на другой ваш курс? Французского? - быстро спросил Антон.

 Анна молча двинулась к машине.

 - Вы не замужем! - крикнул щеголь. Анна резко обернулась.

 - Что?

 - Вы не замужем, - парень ухмыльнулся, - Вы живете одна. Хотите, назову адрес?

 Анна без слов села в машину и поехала... нет, не по тому адресу, который вызнал прыщеватый “Казанова”, по непонятной причине считающий себя неотразимым.

 Она поехала к коттеджу владельца агентства “Феникс” господина Ручьёва. Пожалуй, единственного мужчины, чьи предложения “расслабиться в уютном, тихом месте” она отвергала редко.

 Подъехав к дому, Анна вышла из машины и направилась к запертой калитке в бетонном ограждении. Позвонила. Услышала собачий лай... увы, это определенно лаял не Малыш.

 Вскоре калитку распахнул дородный детина с немецкой овчаркой на поводке. На его широкой откормленной физиономии явственно читалось: “Мы не гнилая антиллихенция и шуганем любого, даже столь утонченную дамочку. Сторожить мы тут поставлены, ясно?”

 “Тащить и не пущать”, подумала она иронично, одновременно испытывая разочарование и очередной прилив дурного предчувствия.

 - Хозяина дома нет? - поинтересовалась холодно.

 - Нет, - буркнул детина и отчего-то покраснел.

 Анна посмотрела на окна коттеджа. Увы. Если бы хоть за одним из них мелькнула тень, она бы это заметила... только ничего там не мелькало.

 - И когда вернется, вы не знаете... даже если и знаете, - добавила она, кисло улыбнувшись.

 Детина наморщил свой узкий и низкий лоб (наглядная иллюстрация к теории Ломброзо).

 - Чего?

 - Ничего, - отвернувшись, она снова распахнула дверцу “Пежо”. Овчарка рядом с охранником вдруг злобно залаяла, натянув поводок вправо. Анна с легким недоумением (скорее, машинально) посмотрела в ту же сторону и успела заметить силуэт кого-то невысокого, в брюках и свитере, быстро прошмыгнувший за куст акации, растущей напротив коттеджа.

 “Мелкое ворье, наверное, - рассеянно подумала она, - Или подросток-бродяжка...”

 Конечно же, ей было невдомек, что “подросток-бродяжка” проводил ее машину взглядом, горящим ненавистью. Да и не подросток это был. А двадцатипятилетняя бухгалтерша Валерия Горчакова, чье желание вернуть Ручьёва давно превратилось в то, что на языке психиатров зовется “навязчивой идеей”...

 

 * * *

 Глава 10. Где герой в прямом смысле рискует головой... ради пиццы

 Вернувшись из Риги в Город, в свой коттедж, Ручьёв первым делом проверил автоответчик. И услышал первым, увы, не голос Анны, а голос бывшего сослуживца Юрия Кузнецова по прозвищу “Кузнец”.

 - У меня, похоже, имеется то, что ты ищешь, Серега. Старинный гжельский сервиз. Так что свяжись со мной, когда сможешь.

 У Ручьёва тревожно заколотилось сердце. Неужели?..

 Черт! Он машинально стер со лба испарину. Поневоле станешь мистиком или фаталистом - все складывается один к одному, как в детском конструкторе - одна деталь идеально подходит к другой, подгонять не нужно.

 ...Он выключил автоответчик, даже не прослушав сообщения Анны. Впрочем, даже если бы он и услышал ее просьбу (точнее, призыв) связаться с ним и все заново обсудить, лишь усмехнулся бы с горечью.

 Игра-то уже началась... и это не та игра, которую можно прервать на середине.

 …- Тебе придется лететь в Лондон, - глухо говорил “Кузнец”, по обыкновению устроившись у камина и жадно затягиваясь “Беломором” (сигареты с фильтром были для него, по его же словам, слабоваты), - Я тебя подробно проинструктирую, но, Серега, - вскинув голову, он пристально посмотрел на Ручьёва, - Никаких гарантий дать не могу. Сумеешь вывернуться - ты “на коне”, не сумеешь... - он выразительно чиркнул себя ладонью по кадыку, - Обоим нам каюк. Вот единственная гарантия, какую я могу тебе дать.

 Ручьёв слабо усмехнулся.

 - Я тебе, Юра, не щенок белогубый, чтобы не понимать элементарных вещей. Держи, - он подал “Кузнецу” заранее заготовленный плотный пакет.

 Тот, не спеша, развернул, пересчитал деньги.

 - Еще столько же получишь, если я... вернусь.

 “Кузнец” чуть сощурился.

 - Да уж постарайся... - и, сверкнув короткой белозубой улыбкой, добавил, - Как бы то ни было, мне будет жаль, “Ржевский”, если ты раньше времени уйдешь.

 “В любом случае уйду и скоро”, подумал Ручьёв спокойно, а вслух сказал:

 - Если уйду, все пленки тебе передаст мой человек. Я какая угодно скотина, “Кузнец”, но не иуда.

 Кузнецов промолчал. Лишь кривовато усмехнулся.

 После его ухода Ручьёв связался с Зарецким. На сей раз голос финансиста показался ему менее уверенным.

 - Вы помните нашу договоренность относительно моего первого взноса на счет в вашем банке? - мягко спросил “Ржевский”.

 “Помните ли вы о том, что обязались перечислить половину причитающегося мне гонорара на указанный мной счет? После успешного завершения первого этапа акции?”

 - Помню, - ответил Зарецкий с некоторой заминкой.

 - Отлично, - бодро отозвался Ручьёв, - Я собираюсь сделать еще некоторые вложения... в акции тех предприятий, что вы мне назвали.

 “Я собираюсь сейчас же проверить, выполнена ли наша договоренность. Прежде чем приступлю ко второму этапу.

 И учтите, вам еще предстоят расходы. И немалые”.

 - Да, - глухо сказал Зарецкий, - Я все учту. К слову, у меня к вам небольшая просьба, Сергей Александрович, - не могли бы вы в некотором роде проследить за безопасностью моей супруги? Видите ли, живет она теперь одна, а криминогенная обстановка в городе крайне неблагоприятна...

 ”Опоздал, дорогуша, - не без мстительности подумал Ручьёв, - Имеется у нее уже телохранитель. От шпаны, ворья, прочей шушеры защитить сумеет - не зря же проходил выучку у лучших моих парней.

 А больше вашей дражайшей супруге ничто не угрожает”,

 Конечно, вслух он произнес не это. Он сухо сказал, что, конечно же, обеспечит безопасность Анны, но не проще ли (и менее накладно) предложить ей переехать в поселок для VIP-персон, вдобавок, предоставить мадам Зарецкой личного шофера?

 - Я предлагал, - кисло ответил президент “Мега-банка”, - Она отказалась. Встала в позу, как с ней периодически бывает.

 - Хорошо, - спокойно сказал Ручьёв (усмешки на его лице Зарецкий, безусловно, видеть не мог), - Наши расценки вам известны. Безопасность вашей супруги я гарантирую.

 После разговора с Зарецким Ручьёв связался с Игорем Сибирцевым (тот пришел в агентство уже после того, как Кирилл из “Феникса” уволился, таким образом они не могли (Ручьёв во всяком случае на это надеялся) быть знакомы), и дал указание ненавязчиво “попасти” Анну.

 При этом показал фотографию Кирилла и предупредил, что на этом объекте заострять внимание не следует.

 - Надеюсь, не “засветишься”, - напоследок напутствовал Ручьёв перспективного новичка, пришедшего в “Феникс” из милиции, где работал, конечно же, оперуполномоченным.

 - Не сомневайтесь, шеф, - самоуверенно ответил Сибирцев, - Не засвечусь.

 - Это охрана, парень, - мягко сказал Ручьёв, - Дополнительная предосторожность, не более.

 Сибирцев чуть нахмурился.

 - А этот красавчик, - указал на фото Кирилла, - Тоже секьюрити?

 - Он тебя не должен волновать, - повторил Ручьёв с нажимом, - Ты его просто... не заметишь. Ясно?

 Сибирцев кивнул.

 - Д...да, - сказал с некоторой заминкой, - Да, шеф.

 - Поручение строго конфиденциальное, - добавил Ручьёв мягко, - Проболтаешься хоть одной живой душе - тебе здесь больше не работать. Усек?

 Сибирцев чуть покраснел.

 - Как не учесть, Сергей Саныч... Усек!

 

 * * *

 

...Стюардесса международной авиалинии несколько раз, в высшей степени призывно покачивая бедрами, прошла мимо пассажира первого класса - русоволосого красавца с задумчивым взглядом серых с синевой глаз.

 ”Сотрудник посольства? - гадала она, - Бизнесмен? Может, вообще киноактер?”

 Что ж. Он мог быть и актером - при такой внешности...

 Мужчина говорил по-английски как англичанин но... “для англичанина слишком красив”, решила бортпроводница и, наконец, оставив безуспешные попытки привлечь к себе внимание ну, очень интересного мужчины, подумала с досадой, что он, возможно, просто “нетрадиционно ориентирован”.

 А жаль. Когда-то в родном Житомире она завоевала звание “вице-мисс” на конкурсе красавиц...

 ...Ручьёву и впрямь сейчас было не до созерцания стройных женских ножек. О чем думает охотник, направляясь в логово льва?

 А ведь Ручьёва ждало кое-что похуже. И в отличие от охотника, у него не было при себе оружия. Его единственным оружием являлись выдержка, самообладание и, конечно, сметливость. Только и всего.

 

 * * *

 В назначенный час в Гайд-парке к сидящему на скамье русоволосому мужчине средних лет приблизился другой мужчина - также средних лет, с внешностью типичного англичанина, и вскользь заметил, что сегодня хорошая погода.

 На что русоволосый меланхолично ответил, что в Англии всегда дерьмовая погода, но сегодня менее дерьмовая, чем обычно.

 После чего англичанин отошел от меланхолика, а спустя несколько секунд русоволосый тоже встал со скамьи и направился следом за англичанином.

 Тот распахнул перед ним дверцу лимузина. Русоволосый мужчина без возражений сел в машину, где на его запястьях немедленно защелкнулись браслеты наручников, а глаза закрыла повязка из черной ткани, через которую при всем желании абсолютно ничего нельзя было увидеть, даже смутных очертаний предметов.

 Ручьёва, впрочем, такое обращение не напугало, напротив, слегка успокоило. Раз ему не показывают дороги, вполне возможно, что отпустят живым... или просто желают усыпить его бдительность, чтобы не дергался?

 Наконец, лимузин остановился (определенно в предместье, ибо Ручьёв не слышал ни запахов, ни звуков крупного города). Взяв за предплечье, его повели к дому и развязали глаза, лишь введя в тесную комнатку без окон (комнату освещали люминесцентные лампы), вдобавок и без мебели.

 Ручьёв увидел перед собой весьма высокого мужчину в камуфляже. Черты его, а также волосы закрывала черная ткань. Оставалась лишь узкая полоска на лице, сквозь которую на Ручьёва очень внимательно смотрели темно-карие глаза.

 - Кто вы такой и что вам от нас нужно? - неожиданно мягким голосом спросил мужчина. Говорил он по-английски правильно, тем не менее это был выговор иностранца.

 - Кто я такой, ваши люди уже узнали из моих документов, - столь же мягко ответил Ручьёв (лишним будет говорить, что, прежде чем приступить к беседе, его тщательнейшим образом обыскали), - Я действую в интересах частного лица и хочу сделать вам предложение.

 - Какого рода? - поинтересовался его собеседник (стоящие по обеим сторонам от него еще двое - также с закрытыми лицами, в камуфляже и с автоматами, - сохраняли молчание).

 Дула автоматов - израильских УЗИ, - конечно же, были направлены Ручьёву в грудь.

 “Думай о всем происходящем, как о виртуальной игре, - приказал себе Ручьёв, - Как о тренировке...”

 Черта с два. Пульки-то в автоматах настоящие... и ребятки эти очень не любят шутить. Ну, очень.

- Мне стало известно о подготовке вами акции по уничтожению самолета крупной американской авиакомпании.

 - От кого известно? - глаза его собеседника опасно сузились и даже полыхнули желтоватым огнем.

 - Этого я вам не скажу, - голос Ручьёва звучал абсолютно невозмутимо, а по спине струйками стекал пот, - Вы ведь тут же уничтожите и этого человека, и меня... Скажу одно - у меня есть свои причины не подставлять его и эти причины - сугубо личные, - и, переведя дыхание, добавил, - Не проще ли вначале выслушать мое предложение, а уж потом решать - резать меня на части или погодить?

 - Вы европеец... славянин? - с некоторой задумчивостью сказал его собеседник, - Возможно, русский и служите в ФСБ, так?

 - Я служил во внешней разведке, - уточнил Ручьёв, - Но сейчас я сугубо частное лицо.

 Мужчина сплел вместе кисти рук (как машинально отметил Ручьёв, с отличным маникюром).

 - Каково же ваше предложение?

 - Достаньте бумажник из моего кармана, - сказал Ручьёв.

 Мужчина повернулся лицом к тому из своих подручных, что стоял слева, и коротко приказал нечто по-арабски.

 Бумажник тут же оказался в его руках.

 - Там чек, - пояснил Ручьёв, - В нем указана десятая часть того, что вы получите, если ваша акция состоится в тот день и час, когда на борту самолета будет находиться особа, чье имя указано на листке, вырванном из записной книжки и тоже лежащем в бумажнике.

 Араб (или пакистанец, или кто там еще) извлек из бумажника банковский чек, а затем сложенный вчетверо листок. Развернул, прочел имя.

 - Польская еврейка? - спросил с отчетливым презрением.

 - Еврейка, - кивнул Ручьёв, - Но не польская.

 - Продолжайте, - невозмутимо сказал его собеседник, кладя бумажник (разумеется, уже без банковского чека) назад, в нагрудный карман пиджака “Ржевского”.

 - После того, как ваша акция состоится, и вы, как обычно, возьмете на себя ответственность за теракт, сумма, в десять раз больше указанной в чеке, будет перечислена на тот номер счета, который вам угодно будет назвать.

 Вот и все.

 Пауза. Ручьёв почувствовал, что рубашка на спине уже так взмокла от пота, словно он попал под жестокий ливень. Взгляд его собеседника был непроницаем.

 Впрочем, когда он заговорил, Ручьёв уловил в его голосе насмешку.

 - Это остроумно, убрать неугодного человека нашими руками...

 - Небесплатно, - заметил Ручьёв.

 - Хорошо, - неожиданно легко согласился его собеседник, - Но вы послужите нам гарантом - мы не выпустим вас отсюда, пока акция не состоится, и пока нами не будут полученные обещанные вами деньги. Так?

 - Нет, - Ручьёв постарался ответить на пронзительный взгляд араба столь же пронзительным (а главное - твердым) взглядом (далось сие ему, конечно же, с большим трудом), - Не пойдет. Если я максимум через два часа не вернусь в свой гостиничный номер и не позвоню оттуда своему человеку, некоторые имеющиеся у меня материалы немедленно будут переданы в руки агентов Интерпола. И не исключено, Моссада.

 - Вы можете блефовать, - после короткой паузы задумчиво сказал араб (или палестинец).

 - А могу и не блефовать, - хладнокровно ответил Ручьёв, - К тому же, какой смысл держать меня в заложниках? Если я действительно из ведомства по борьбе с терроризмом, наши агенты с минуты на минуту накроют ваше гнездо. Неужели они отпустили бы меня, предварительно не снабдив “маячком”?

 Глаза мужчины снова сузились. Молчание длилось так долго, что Ручьёву захотелось кричать.

 - Хорошо, - наконец, медленно заговорил араб, - Ваше предложение мы должны обдумать. Как долго вы намерены пробыть в Лондоне?

 - Как долго вы будете думать? - ответил Ручьёв вопросом на вопрос.

 Мужчина снова сплел пальцы, не сводя с Ручьёва пристального взгляда.

 - Завтра, в четыре вам прямо в гостиничных номер доставят пиццу, - наконец, сказал он, - С перцем. Это будет означать согласие.

 - В противном случае? - спросил Ручьёв, впрочем, уже зная, каким будет ответ.

 - Вас убьют, - обыденно пояснил араб и жестом дал понять охранникам (точнее, боевикам), чтобы Ручьёва доставили обратно. Ему снова завязали глаза и отвезли... нет, не в Гайд-парк, а к отелю, где Ручьёв остановился.

 На следующий день, ровно в четыре часа, красивый мальчик-метис доставил ему в номер пиццу. С перцем.

 

 * * *

 Глава 11. Где Анна опять решается на безрассудство (пожалуй, последнее)

 ...Наконец-то в старенькой, нуждающейся в ремонте квартире ее отца зазвонил старомодный телефонный аппарат.

 Анна схватила трубку, молясь всем богам, чтобы это был Ручьёв, и услышала голос... Зарецкого.

 Впрочем, решила она вяло, и это неплохо. Возможно, хоть Зарецкий прояснит ситуацию.

 Голос супруга показался ей более усталым, чем обычно. Даже мрачным.

 - С тобой все в порядке? - осторожно поинтересовалась она.

 - Со мной - все, - ответил Зарецкий с нажимом на местоимение.

 Сердце у нее бешено подскочило. Подскочило едва ли не к горлу.

 - А с Герой? - резко осипшим голосом спросила она,

 - И он здоров, - Зарецкий отчего-то вздохнул, - Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.

 Анна, в свою очередь, перевела дыхание и поймала себя на желании перекреститься.

 - Ну тогда в чем дело? - мягко поинтересовалась она, и тут в голову пришла очередная пугающая мысль - Ручьёв!

 Где Ручьёв? Что с ним? Отчего она так и не может до него дозвониться? А если он... в Берне? И...

 До нее не сразу дошел смысл следующих, сказанных Зарецким, слов.

 - В семье Мановичей утрата.

 - Что? - переспросила она с недоумением, а затем... затем Анна ощутила тошноту.

 - Кто? - спросила она сдавленно, - Старик?

 - Нет, - Зарецкий кашлянул и понизил голос, - Старшая дочь.

 - Старшая? - меньше всего Анна ожидала услышать это известие. Старшая дочь Семы Мановича Люсинда жила за океаном и к банковскому делу не имела ни малейшего отношения (если не считать того, что регулярно запускала ручку в карман папы-банкира). Бывшая супруга Ручьёва считалась в семье кем-то вроде “паршивой овцы”. По словам Ручьёва, она и выпить была не дура. Значит, села за руль в нетрезвом виде... возможно.

 - Да, старшая, - несколько более раздраженно повторил Зарецкий, - Дикий случай... разрыв кровеносного сосуда в мозгу. Смерть мгновенная.

 - Мгновенная? - переспросила Анна пересохшими губами.

 Зарецкий снова откашлялся.

 - Да, и такое случается. Она, по слухам, злоупотребляла спиртным... вместе с мужем, каким-то неудачником-статистом, воображающим себя непризнанным гением...

 - Сочувствую, - пробормотала Анна.

 - Да у нас в последнее время все не слава Богу, - устало заговорил господин Зарецкий, - Начиная с неисправных тормозов в моей машине, и заканчивая неисправностью самолетного двигателя. Отчего Светлане даже пришлось отложить полет за океан - она уже боится лететь личным самолетом.

 - Да, крупные авиакомпании надежнее... так они сами о себе, во всяком случае, говорят, - отозвалась она рассеянно, - А что насчет неисправных тормозов? Ты об этом не рассказывал...

Муж (все-таки “экс” или нет?) словно бы ненадолго замялся.

 - Не хотел тебя дополнительно нагружать, - наконец сказал он, - Поневоле в бога уверуешь - в тот раз, я как по заказу, свалился с гриппом... не поехал в офис. Послал “Мерседес” за Пеклевским, ну и... Хоть все могло закончиться и хуже, должен заметить. Водитель сейчас в больнице, и врачи обещают его полностью залатать. Конечно, его лечение я частично оплатил... ну, а начальника охраны вместе с механиком, разумеется, уволил.

 Вот такие дела. Манович - я имею в виду старика, - в предынфарктном состоянии.

 - Очень жаль, - сердце у нее сейчас колотилось едва ли не вдвое чаще обычного, - А кого ты взял на место уволенного начальника охраны? Ручьёва?

 Зарецкий молчал секунды четыре.

 - Если это ирония, то она крайне неуместна, - наконец сухо произнес он, - К слову, я недавно с ним разговаривал. По его словам, в Городе крайне неблагоприятная криминогенная обстановка...

 “Ему-то откуда об этом знать, если его нет в Городе?” - едва не вырвалось у нее, однако, она промолчала.

 - Так что все-таки подумай хорошенько над переездом в Денисово, - уже мягче добавил Зарецкий.

 - Я... подумаю, - медленно сказала Анна. - Обязательно. “Подумаю обо всем”. Геру береги. И... ты уверен в новом начальнике службы безопасности?

 - Он производит впечатление человека неглупого. И когда-то действительно работал под началом Ручьёва. Фамилия Давидов, может, слышала?

 У нее в очередной раз екнуло сердце. Похоже, кусочки головоломки-мозаики стали складываться в целостную картину...

 Давидов. В прошлом, по словам Ручьёва, офицер госбезопасности. Она не только слышала о нем, она его видела.

 Красавец с льняными волосами и ледяными голубыми глазами.

 Ручьёв его очень ценил. Считал своим вторым замом (первым являлся, конечно, Кравченко). И- поступиться ценным работником? Разве что на время...

 - Ты говорил, что недавно общался с Ручьёвым? - переспросила она Зарецкого.

 - Да, а в чем дело? - раздраженно ответил тот, - Ты не можешь с ним связаться?

 - Я... - она быстро нажала на рычаг телефонного аппарата, дабы создалось впечатление, будто их с Зарецким разговор внезапно прервали.

 Через пару минут телефон, конечно, зазвонил снова.

 - Нас прервали или ты просто бросила трубку? - с отчетливым недовольством в голосе поинтересовался супруг.

 - С чего мне ее бросать? - как можно спокойнее отозвалась Анна, - К слову, ты тоже летишь за океан?

 Зарецкий вздохнул.

 - Девочка, у меня и тут дел по горло. И ребенок, вдобавок. Светлана справится одна. Она сильная.

 - Безусловно, - согласилась Анна, - Передавай соболезнования. И... береги себя. А главное - маленького береги.

 - Уж постараюсь, - после секундной паузы Зарецкий добавил, - И все-таки подумай над переездом в наш дом.

 - Да, разумеется, - на сей раз она положила трубку на рычаг с чистой совестью.

 

 * * *

 

 - Снова болтал со своей высокомерной гойкой? - неприязненно осведомилась Цецилия Манович (Светлана по паспорту) у г-на Зарецкого (в данный момент - ее делового партнера), - Почему тянешь с разводом? Она требует ребенка? Так отдай его ей, пусть подавится! - на щеках женщины выступили алые пятна.

 Зарецкий метнул на нее короткий взгляд, однако, промолчал. Сейчас хамские выпады мадмуазель Манович его ничуть не трогали. Хватало куда более серьезных проблем.

 Он вспомнил свой утренний разговор с Давидовым.

 ...Новый начальник службы безопасности беспардонно вошел в его офис в самом начале рабочего дня.

 - Как ваш зуб, Сергей Владиславович? Успокоился? И вы считаете, что тоже можете успокоиться? А вам известно, что это чревато парадонтитом?

 Безусловно, Зарецкий намек понял. Давидов желал конфиденциальной беседы.

 - Вы считаете, я должен сейчас все бросить и ехать к дантисту? - спросил он обреченно.

 - Чем быстрее вы решите эту проблему, тем будет лучше. Для вас же, - со значением добавил Олег, и Зарецкий был вынужден встать из-за стола и выйти из офиса.

 В машине (за рулем также находился новичок - и также из “Феникса”) Зарецкий откашлялся.

 - Может, теперь...

 - Не здесь, - тихо сказал Давидов, почти не разжимая губ, - Доедем до клиники...

 

…- Вот эту сумму вам предстоит перечислить на анонимный счет, - произнес Олег куда жестче, когда они оказались в сквере неподалеку от клиники дантиста.

 У Зарецкого перехватило дыхание.

 - Я ведь уже...

 - Вы перечислили гонорар, - вкрадчиво произнес Давидов, - А точнее, лишь часть гонорара. И оплатили - опять же, частично, - наши издержки. Послушайте, Сергей Владиславович, поздно уже давать заднюю. Не вы ли сами так настаивали на совершении акции? А подобные акции требуют немалых расходов...

 В этот момент Зарецкому неудержимо захотелось сказать, что он расторгает сделку. Эту сделку с сатаной.

 (Увы, если верить мифологии, сделки с сатаной нерасторжимы...)

 Он неожиданно вспомнил слова Анны, ее напряженный взгляд. Эта синеглазая ведьма знала, чувствовала, куда его заведет алчность...

 “Опомнись. Серж... Опомнись, пока не поздно...”

 - Вы гарантируете... - хрипло начал Зарецкий.

 - Что подозрение не падет на вас? - усмешка на лице Давидова не затронула его глаз, - Абсолютно. А даже если кто-то и заподозрит, что дело нечисто, доказательств-то нет... и быть не может. В случае, если вы, конечно, в точности выполните взятые на себя обязательства. - холодно добавил он, и Зарецкий обреченно понял - расстановка сил изменилась. Тот, кого он совсем недавно (как ему казалось) держал за горло, ухватил теперь за глотку его самого.

 И, пожалуй, куда крепче.

 

 * * *

 

 Анна опустилась в старенькое кресло отца, закурила. Одна случайность - это случайность. Множество случайностей - уже закономерность...

 В машине ее мужа очень кстати выходят из строя тормоза (причем, Зарецкий кстати сваливается с гриппом).

 Эти неисправные тормоза - отличный повод уволить механика, а заодно и начальника службы безопасности, и взять на их места новых людей (из “Феникса”. Эта идея тоже пришла Зарецкому в голову “случайно”?)

 Затем внезапно умирает старшая дочь Мановича. Аневризма? Довольно редкий случай, хоть и не экстраординарный...

 А если эта аневризма была... спровоцирована? Спровоцирована неким химическим препаратом, имеющим свойство за считанные часы разлагаться в организме без следов?

 Фантастика? Отнюдь. Современная химия обладает огромными возможностями, и давно ни для кого не секрет, что существуют спецлаборатории, занимающиеся разработкой эффективных ядов... мягко говоря, специального назначения.

 А доступ в эти спецлаборатории имеет... кто? Правильно, сотрудники спецслужб, которые, как известно, бывшими не бывают. (И опять в голову приходит - Ручьёв...)

 Ручьёв, которого в это время в Городе “случайно” не оказывается (что это за сомнительные “деловые поездки” у шефа охранно-сыскного агентства?)

 Наконец, ломается личный самолет Мановичей... однако, никто не пострадал, поломка обнаружена вовремя. Вот это действительно странно...

 ...Или она не должна была быть обнаружена до того, как самолет поднимется в воздух? В любом деле без накладок не обходится...

 ...Ощутив озноб, она завернулась в старый плед. “Что мне теперь делать, папа? Как дальше существовать в этом гадюшнике? Притворяться, что ничего особенного не происходит?”

 Снова попытаться связаться с Ручьёвым?

 Ей уже не хотелось этого делать. Возможно, Ручьёв прослушал-таки ее сообщение на автоответчике (даже наверняка прослушал). И если не перезвонил ей, значит... поздно. Поздно. Шансы все переиграть упущены.

 Переехать, по совету Зарецкого, в Денисово? В дом, находящийся под охраной? А нужна ли ей, Анне, усиленная охрана?

...Она вспомнила день, предшествовавший разлуке с Кириллом. Какой это был славный день... в лесу они набрели на земляничную поляну (Темка, впервые вывезенный на природу, ошалел от восторга. Носился как сумасшедший за бабочками, облаивал пугливых белок, вынюхивал какие-то норки... развлекался как мог).

 Вечером, на импровизированном мангале, Кирилл приготовил шашлык (причем, закупал и мариновал мясо он тоже самостоятельно).

 А как только на небе взошла первая звезда (Венера или Вега... она точно не знала), она загадала желание.

 Несбыточное и глупое.

 Анна задремала, какой-то частью сознания продолжая обдумывать ситуацию. Чертову сложившуюся ситуацию... Неожиданно пришедшая в голову идея - на грани сна и яви, - заставила ее резко выпрямиться и встать с кресла.

 Она приблизилась к балкону, распахнула балконную дверь, подставила разгоряченное лицо прохладному вечернему воздуху.

 А почему бы и нет, черт возьми? Почему бы и ей не сделать свой ход? Рискованно? Так и что? Все лучше, чем киснуть в неопределенности, ожидая самого худшего...

 Подойдя к телефону, она набрала номер, ощущая холод в кончиках пальцев и загадав - ответит женщина, она немедленно бросит трубку и заново звонить не станет.

 ...Ответил мужчина. Молодой мужчина с мягким, глуховатым, словно бы “шелестящим” голосом.

 - Ты сможешь приехать сейчас ко мне? - спросила Анна без лишних вступлений, - Полагаю, что сумею тебе объяснить, что происходит. А ты уж потом сам решай, что делать.

 Ее собеседник несколько секунд молчал. Наконец, негромко спросил:

- Ты этого хочешь?

 - Да, - честно ответила Анна и добавила, - Очень хочу, Кирилл.

 * * *

 

… - И все это делается ради того, чтобы получить несколько лишних десятков миллионов?

 Анна невольно усмехнулась.

 - Ну, положим, лишних денег не бывает... И на кону стоит несколько больший куш, нежели ты предполагаешь...

 - Дикость, - пробормотал Кирилл, машинально взъерошив ладонью свои короткие густые волосы. Затем поднял голову и обжег ее напряженным взглядом своих черных глаз, - И ты, несмотря ни на что, собираешься к нему вернуться?

 - Если нет другого выхода вернуть сына, то да, - негромко сказала она.

 Кирилл очень плотно сжал губы, потом опять вскинул на нее глаза.

 - Зачем ты вообще мне обо всем этом рассказала? - спросил глухо.

 - Не знаю, - она отвернулась к окну (в комнате свет не горел, ее освещал лишь уличный фонарь), - Возможно, чтобы ты не считал меня одержимой паранойей психопаткой.

 - Я никогда не считал и не считаю тебя психопаткой, - ответил он тихо.

 - Если все же решишь уехать, деньгами я тебя ссужу...

 - Перестань! - резко перебил он, - Никуда я не собираюсь ехать... а если бы и собрался, твоих, точнее, денег твоего мужа мне не нужно. Выкручусь как-нибудь, - добавил он негромко, - Руки, слава Богу, не из задницы растут.

 - Знаю, - она не стала больше ничего говорить, боясь, что голос выдаст, как сейчас она близка к тому, чтобы разреветься.

 Кирилл поднялся с подлокотника кресла и, подойдя к ней (она сидела на софе), присел на корточки и очень нежно, обеими ладонями коснулся ее щек.

 - Может, вместе... уедем? - сейчас его голос звучал тихо, даже неуверенно, - Уедем отсюда к чертям, а?

 Анна промолчала. Мальчишка он есть мальчишка (даже такой милый).

 - Да, - еле слышно сказал Кирилл, снова выпрямляясь и отходя к балкону, - Глупость я, конечно, сморозил... несусветную.

 Она тоже встала, приблизилась к нему. В свою очередь коснулась его теплой, по-юношески бархатистой щеки.

 - Нет, не глупость. Я действительно хочу уехать. Неважно, надолго или на пару дней... но уехать. К морю. С тобой.

 - А как же... - начал Кирилл, но она тихонько приложила палец к его губам.

 - Ничего не случится. Я знаю, что делать. Теперь знаю. Мне надоело отсиживаться в своей норе, как крольчихе. Я лисица, а не крольчиха.

 Лицо Кирилла осветила ясная улыбка.

 - Похоже, да, - и, чуть склонившись (ввиду очень высокого роста), стал целовать ее пылающее лицо.

 - Мальчик, - прошептала Анна, - Милый, милый мальчик... - и, наконец, тоже обняла его. Мужчину, давно переставшего быть мальчиком.

 

 * * *

 Глава 12. Где мы видим, как другая героиня неуклонно приближается к последней черте

 - Лера, зайдите ко мне, пожалуйста, - голос шефини Нины Сергеевны не был ни жестким, ни злым. У нее был мягкий голос, интеллигентный. Разве чуточку прохладный -в данный момент.

 Лера медленно и безучастно вышла из-за своего рабочего стола и последовала за начальницей в ее кабинет.

 Нина Сергеевна - весьма симпатичная дама лет сорока пяти, - внимательно посмотрела на Валерию. Посмотрела не как на нерадивую подчиненную, а скорее как на человека, нуждающегося в помощи. С сочувствием.

 - Валерия, что с вами происходит? - заговорила она, понизив голос, в котором прохладные интонации сменились обеспокоенными, - Вы стали медлительны, рассеянны... дважды опаздывали на работу... Простите, что приходится вам это говорить, но вы, по-моему, совсем перестали следить за своим внешним видом! А ведь дресс-код никто не отменял... (Лера вспыхнула и опустила глаза). Я понимаю, какое у вас несчастье, - снова смягчила голос Нина Сергеевна, - Понимаю и очень вам сочувствую... однако, найдите в себе силы, Лера. Соберитесь.

 Может, вам необходим отдых? Уехать на пару недель в санаторий, к минеральному источнику, например... я могу посодействовать...

 Лера резки вскинула голову и окинула начальницу ненавидящим взглядом. Выглядела она (что уж там?) и впрямь не лучшим образом - худоба не пошла ей на пользу. Бледное, без макияжа лицо - глаза обведены темными кругами, скулы заострились; неопрятные, неухоженные волосы... растянутый свитер, такие же брюки.

 Самой Лере, впрочем, на все это было начхать. Совсем иные мысли занимали ее теперь.

 - Вы хотите, чтобы я уволилась? - прошипела она, - Прямо сейчас? Вы уже подыскали человека на мое место? - и не успела шеф опомниться (впрочем, у Нины Сергеевны мелькнула мысль - и впрямь лучше всего будет избавиться от этой психопатки), Лера схватила со стола чистый лист бумаги и ручку и написала на нем размашисто, аршинными буквами: “Прошу уволить меня по собственному желанию”. Проставила дату, сверившись с настольным календарем, расписалась. Швырнула листок на стол начальницы и вышла из кабинета, не оборачиваясь, абсолютно не реагируя на строгий оклик: “Валерия, не дурите!”

 ...Вернувшись к рабочему столу, Лера забрала сумочку и направилась к выходу, провожаемая недоуменными взглядами коллег по работе.

 На что ей, опять же, было глубоко начхать.

 

...Разгар лета словно наотмашь хлестнул ее по лицу - она ощутила себя безжалостно, с корнем выдернутой из этой жизни - как казалось Лере, беззаботной и счастливой. Разговор и смех проходящих мимо людей казались громкими и непристойными, их лица -насмешливыми (насмешки эти, безусловно, относились к ней, Лере).

 Она уже двинулась, было, к дому, но передумала. Ехать в “Феникс”? Зачем? Увидеть Ручьёва и проорать: “Смотри, до чего ты меня довел?!” “Глупо”, - подумала она с тоской (впрочем, даже если б она и поехала сейчас в агентство, Ручьёва там в любом случае не застала бы).

 В это время он как раз предлагал разумный компромисс славным ребятам из исламской террористической группировки “Аль-Агаззи”.

 Лера села в трамвай, устроилась у окна, бездумно глядя на город - когда-то любимый и родной, ставший в одночасье чужим, неприветливым, даже враждебным...

 - Железнодорожный вокзал. Конечная, - объявил водитель, и Лера нехотя вышла из трамвая.

 Неожиданно ей пришлась по душе суета на привокзальной площади. Все озабочены своими проблемами, никто не присматривается к ней, Лере, слишком пристально и с подозрением (хватало и настоящих бродяг).

 Уловив запах жареных пирожков, Лера осознала, что голодна. Приблизилась к одному из ларьков-павильонов, купила себе пирожок с повидлом и даже взяла пластиковый стаканчик с горячим растворимым кофе. Остановилась у высокого столика, стоящего рядом с павильоном, бездумно глядя на отъезжающих-прибывающих, и внезапно услышала имя, вызвавшее прилив самых негативных эмоций. Вызвавшее у Леры (что там кривить душой?) прилив ненависти.

 -Аня! - окликнул женщину (или девушку) глуховатый мужской голос. Молодой голос.

 Лера невольно повернула голову в сторону того, кто произнес ненавистное ей имя, и увидела долговязого, коротко стриженого, темноволосого парня, едва ли на голову возвышающегося над толпой мешочников. На лице парня - открытом, чистом, - вспыхнула искренняя улыбка, и Лера не могла не отметить, что он необычайно обаятелен - из тех, кто сходу вызывает симпатию, причем, не прилагая к тому особых усилий.

 А по-настоящему красивы были у него глаза - немного удлиненные, широко расставленные, дивного “шоколадного” цвета, который кажется бархатным, они казались улыбающимися и печальными одновременно (точнее, печаль крылась в их глубине). Возможно, в какой-нибудь исламской стране или Индии такие глаза - не редкость, но на европейского типа лице они смотрелись особенно...

 Однако, Лере не суждено было долго мечтать о прекрасных карих глазах скорее парня, нежели зрелого мужчины. От неожиданности пластиковый стаканчик в ее руке дрогнул, капли горячей жидкости попали на запястье, но она и боли не ощутила.

 Валерия с замиранием сердца смотрела на молодую женщину, которую окликнул кареглазый симпатяга. Которую в следующую секунду обнял. И поцеловал. В губы.

 Женщина со смешком отстранилась. На ней был легкий, светлый, летний сарафан, открывающий плечи (Ручьёв узнал бы этот сарафан из своего странного сна...) И красива она была настолько, что ничего, кроме жгучей зависти, у представительниц своего пола вызывать не могла.

 ...Она, Анна. Она... стерва, ведьма, тварь... та, за которой Ручьёв (да, гордый, самолюбивый, самовлюбленный Ручьёв) бежал с лицом, искаженным отчаянием. Бежал, как побитая псина за хозяйкой. Одно упоминание этого ненавистного Лере имени заставляло его страдать.

 Та, по чьей вине (Лера была убеждена в том абсолютно) Ручьёв и бросил ее, Валерию Горчакову, наплевав на ее любовь, преданность, верность... и прочее, что так мало ценится людьми... когда они все это имеют.

 И вот гадина (а как ее еще назвать?) с другим? Лера напряженно смотрела на то, как она, улыбаясь издевательски беззаботно, отдала долговязому симпатяге небольшую и не увесистую дорожную сумку, которую тот перекинул через плечо наряду со своей (немногим более крупной и увесистой), затем обнял женщину (свою женщину) за талию и увлек к переходу, ведущему к железнодорожным платформам.

 ...Лера перевела, наконец, дыхание. Выходит, теперь для ревности причин нет? Стерва бросила Ручьёва и крутит шашни с парнем, который лет на десять моложе него? “А Сергей все равно красивее, - со смесью досады и какого-то извращенного удовольствия подумала Лера. - И нос у него не такой длинный...”

 В это самый момент перед ней возник парень в серой форме стража правопорядка.

 - Документы, гражданка.

 - Да что вам от меня нужно?! - взвизгнула Лера, отшатываясь от милиционера, - Что я нарушила?!

 Жесткие пальцы обхватили ее предплечье.

 - Пройдемте-ка со мной, - более решительно и даже повелительно произнес страж порядка, - В отделении во всем разберемся.

 От стыда и унижения Лера зарыдала. Тем не менее, в линейное отделение милиции ее доставили, детально исследовали содержимое сумочки, просмотрели документы и напоследок заставили закатать рукава свитера.

 Лера, всхлипывая, подчинилась.

 Наконец, сидящий за столом лейтенант вполголоса обратился к напарнику:

 - Ну и че? Че ты эту психованную сюда приволок?

 Тот пожал плечами.

 - На наркошу уж слишком смахивает...

 - Девушка! - повысил голос лейтенант, обращаясь к Лере, - У вас какие-то проблемы? Может, мы сумеем помочь?

 Валерия кисло усмехнулась и, забрав сумочку, молча вышла из линейного отделения милиции. Ее проблем не способен был ни понять, ни решить никто. Никто... кроме нее самой.

 * * *

Глава 13. Где сильный герой раздает долги, пишет письма... и принимает последнее решение

 Руки на затворе, голова в тоске,

А душа уже взлетела, вроде...

Для чего мы пишем кровью на песке?

Наши письма не нужны природе...

 - Вот именно - не нужны, - буркнул “Кузнец”, когда глуховатый, мелодичный голос Окуджавы умолк, и, сделав последнюю затяжку, швырнул окурок от “Беломора” прямо в огонь камина.

 Затем вскинул на Ручьёва тоскливые глаза.

 - Устал я, Серега. Устал от всех этих игр... ухожу. Тех бабок, что скопил, плюс полученные от тебя, - мне хватит, чтобы уехать... куда-нибудь в Сибирь.

 - И заняться разведением пушного зверья? - спросил Ручьёв без тени иронии, также делая последнюю затяжку, но не швыряя окурок от “Данхилла” в камин, а аккуратно гася его в керамической пепельнице.

 После этого встал, потрепал Малыша по загривку (тот остался лежать у камина - может, греясь, а, может, и сторожа незнакомца, определенно большой симпатии у его не вызывающего).

 Вернувшись через три минуты, Ручьёв молча отдал “Кузнецу” пакет. Тот вскинул на него вопросительный взгляд.

 Ручьёв плеснул понемногу коньяка в два пузатых бокала, один протянул бывшему сослуживцу.

 - Тут вся компра. На тебя и заодно твоих друзей по оружию, - Ручьёв коротко и невесело усмехнулся, - Не хочу лишний раз вводить в искушение ни себя, ни тебя, “Кузнец”.

 Юрий бросил на него острый взгляд и немного отпил из своего бокала с коньяком.

 - Да, ты, “Ржевский”, никогда не был чужд широких, красивых жестов...

 - Ерунда, - Ручьёв слегка помрачнел, - Просто не хочу подставлять человека, вместе с который когда-то в разведку ходил, только и всего.

 “Кузнец” вздохнул.

 - Боюсь, ты уже меня подставил, - посмотрел на Ручьёва без ненависти, даже без досады. Всего лишь устало. - Ты меня, конечно, не назвал... однако, вычислить меня - раз плюнуть. Для них - особенно.

 Ручьёв отвел глаза.

 - Да не виню я тебя ни в чем, Серега, - тихо добавил Юрий, - Может, я сам подсознательно этого хотел - найти повод, чтобы удрать от них. Вот и нашелся... повод, - он снова невесело усмехнулся.

 Ручьёв слегка кашлянул.

 - Послушай, в моих возможностях снабдить тебя и чистой ксивой, и убежище предоставить, где тебя не обнаружат, в ближайшее время по крайней мере...

 - Нет, - “Кузнец” посмотрел на бывшего сослуживца довольно холодно, - Я и сам с этим справлюсь. Документы у меня давно заготовлены, да и “нора”, где отсидеться можно, имеется. Зря нас с тобой когда-то учили, что ли?

 Ручьёв лишь молча пожал плечами.

 - А за это - спасибо, - “Кузнец” взвесил на ладони пакет, где находились записи его откровений, сделанных под воздействием препарата, настоящее название которого было известно лишь весьма узкому кругу посвященных (а среди непосвященных ходили об этом препарате слухи, как о “сыворотке правды”), - Может, и впрямь эти пленочки сохранят мне шкуру... - он раскурил очередную папиросу и добавил обыденным, почти равнодушным тоном, - А может, и наоборот. Ускорят кончину, - вскинув голову, он пристально посмотрел на Ручьёва, - Я не знаю и знать не хочу, Серега, на кого ты сейчас работаешь, кто сделал тебе заказ, но скажу одно - если он, в свою очередь, захочет кинуть этих ребят... - “Кузнец” покачал головой, - Ни тебе не завидую, ни ему, а заодно - его жене и деткам.

 Ручьёв похолодел. Одно упоминание об Анне было что ножом по сердцу. Почему он до своего отлета в Лондон не прослушал до конца автоответчик? “Серж, как только появишься, свяжись со мной! - в ее голосе явственно слышалось отчаяние, - Я готова встретиться и все обсу...”

 … на этом пленка заканчивалась.

 ...Анна его разыскивала. Анна очень хотела с ним увидеться... даже приезжала сюда, к его коттеджу (об этом Ручьёв узнал, расспросив охранника).

 Видимо, поняла всю серьезность и опасность происходящего. Поняла... да поздно. Поздно.

 Ручьёв в свою очередь едва ли не залпом махнул свой бокал с коньяком. Чтобы отделаться от жуткого ощущения - будто сел он играть за карточный стол с самим сатаной, а сатана вздумал ему подыгрывать. Поддаваться.

 Лишь затем, чтобы впоследствии сорвать-таки свой куш. Свой немалый куш.

 ...По словам Давидова (с ним Ручьёв регулярно поддерживал связь) Зарецкий стал нервничать. Уж не собирается ли дать задний ход?

 “Не выйдет”, мстительно подумал Ручьёв. Зря, что ли, он внедрил в охрану г-на Зарецкого своих людей? Ум Давидова плюс хладнокровие и абсолютная беспринципность Стрельцова - отличное сочетание. Зарецкого уже не единожды спровоцировали на откровения, и все добросовестно фиксировалось на пленку. Нет, заднего хода он дать не сможет.

 Даже если захочет откупиться от Ручьёва. От ребятишек из “Аль-Агаззи” не откупится.

 …-Вряд ли мы увидимся еще, Серега, - глухо сказал “Кузнец”, - Знаешь, что самое смешное? - его губам скользнула горькая улыбка, - Как бы то ни было, я не жалею о том, что мы встретились. Приятно сознавать, что есть еще кто-то, кто помнит тебя по той, прошлой жизни...

 Ручьёв молча чокнулся с бокалом Юрия и сделал из своего большой глоток.

...После того, как они с “Кузнецом” распрощались (“А ведь действительно больше не увидимся”, подумал Ручьёв), он вернулся в дом и, пройдя в комнату, служившую ему чем-то вроде рабочего кабинета, сел за письменный стол, придвинул к себе чистый лист бумаги и, взяв самую обычную шариковую ручку (а не дорогой “Паркер”, к слову, тоже у него имеющийся), ненадолго задумался.

 После чего вывел своим четким, довольно крупным почерком:

 

 Аня!

(Не “милая”, не “любимая”, не “дорогая”. Просто - Аня. Ручьёву вдруг пришло в голову, что у Анны для него имелось множество прозвищ - “сэр Бонд”, “Ржевский”, даже “сэр Ланселот”, а он обычно называл ее по имени - и только. Впрочем, требовалось ли большее? Ее имя и так значило для него слишком много...)

 Когда ты станешь читать мое послание (а я надеюсь, ты все же станешь его читать), тебе уже обо всем будет известно.

 Только себя не вини ни в чем. Решение, которое я, наконец, принял, не спонтанное, а вполне обдуманное. И обдумывал я его давно.

 Вообще, если посмотреть объективно, много ли имеется причин для того, чтобы цепляться за жизнь? Родителей я лишился рано, брат давно обосновался в Канаде, и у него своя жизнь... Не считать же всерьез родней кузин из Муходрищенска, которые периодически обращаются ко мне за помощью, но которым до меня лично, собственно, и дела нет? (знают лишь, что “Серега- крутой бизнесмен”).

 Детей у меня, увы, быть не может, единственный брак оказался неудачным...

 

Ручьёв отложил листок в сторону и, облокотившись о стол, обхватил голову руками. Сожалел ли он о том, что сотворил с бывшей супругой?

 Да. Но еще больше сожалел о себе самом. О том, что перешел-таки грань, за которой уже не мог ощущать себя полноценным человеком.

 Ручьёв вздохнул (о некоторых вещах лучше не думать вообще) и снова вернулся к письму Анне.

 ...Была у меня ты, и когда-то (я убежден) я был необходим тебе так же, как ты необходима мне (пусть для тебя все было лишь “игрой в любовь”, но сама-то ты различала разницу между любовью и игрой?), впрочем, тебя я не виню ни в чем, хоть истинная причина твоего отчуждения стала мне понятна после приезда в Луговку (ваш ретривер учуял не кошку, ты была права. Не кошку, а “лихого человека”.

 Впрочем, достаточно.

 Читай внимательно, Аня - это не последнее послание влюбленного идиота, а ДО-КУ-МЕНТ. И, надеюсь, он тебе очень и очень пригодится.

 Зарецкий сумел-таки добиться от меня согласия на совершение акции. Я, в свою очередь, потребовал увеличить предназначенный мне гонорар на треть.

 Эти деньги - после того, как акция состоится, - будут перечислены на анонимный счет № ***. Код доступа к нему - те два слова, с которыми ты обращалась ко мне в минуты нежности или просто хорошего настроения (как ты сама понимаешь, в сложившейся ситуации составить официального завещания в твою пользу я не могу).

 Далее - тайник. Тебе известно, где он находится, я тебе показывал его, помнишь?

 Там находятся компрометирующие материалы на твоего супруга, а также подробное описание акции и моя роль вней (крайне неблаговидная, однако, был ли у меня другой выход? Твое сообщение на автоответчике я услышал, да поздно. Но повторяю - твоей вины в этом нет. И не смей думать иначе).

 Благодаря этим материалам ты, надеюсь, сумеешь поднажать на старого иезуита. Возможно, даже вернешь ребенка, не возвращаясь при этом к нему.

Ручьёв ненадолго задумался. О чем еще сказать? О мальчишке? Ладно, это увлечение у Анны в любом случае закончится рано или поздно. Рационализм и благоразумие одержат в ней верх.

 Итак... он снова склонился над столом.

 Думаю, сказано все. Не поминай лихом и не держи на меня зла. Я все еще люблю тебя, да кому есть до этого дело?

 Он закончил писать, сложил листок, поместил его в конверт, надписал сверху “Анне”, а конверт, заклеив, поместил в больший -опять же, запечатав его и адресовав Алексею Стрельцову - тому, в ком был уверен, почти как в себе самом.

 И положил письмо в сейф, рядом со своим ТТ. Выстрел из которого раздастся сразу после того, как исламская экстремистская группировка “Аль-Агаззи” совершит самый крупный и “громкий” теракт за время своего существования.

 Разумеется, публично взяв на себя ответственность за него.

...и, махнув полстакана коньяку, Ручьёв отправился спать. И спал очень крепко, не видя не только слишком ярких снов, но и снов вообще.

 

 * * *

...Кравченко ввалился в его кабинет в самом начале рабочего дня, когда Ручьёв пытался “разрулить” самые неотложные дела.

 - Может, наконец, объяснишь, что происходит? - сумрачно спросил он, устраиваясь в любимом кресле (стулья для его немаленькой туши не подходили), - С каких пор ты решаешь сугубо конфиденциальные вопросы без моего участия? Или мы уже не компаньоны? Что это за странные поездки, что за...

 Ручьёв отошел к окну и стал наблюдать за тем, как выплясывают свою чечетку дождевые струи на минуту назад пыльных, а сейчас заблестевших листьях кленов, растущих под окном.

 - Сергей, - негромко позвал Кравченко, - Ты перестал мне доверять? Мне не нравится, как ты в последнее время...

 Ручьёв резко обернулся.

 - Поздно, - сухо ответил он - не только компаньону, но и совсем недавно другу, - Поздно, Игорь, чему-то меня учить, тем паче наставлять на путь истинный.

 Кравченко начал багроветь, и в этот момент в дверь постучали.

 Ручьёв коротко бросил “Войдите”, и в кабинет вошел светловолосый здоровяк Сибирцев (среди друзей-приятелей просто “Викинг”).

 - Простите, шеф, - похоже, слегка сконфузился и собрался уже скрыться за дверью, когда Ручьёв его окликнул:

 - Останься, - и холодновато усмехнувшись, добавил, - Разве тебе не известно, что от Игоря Николаевича у меня нет тайн?

 Сибирцев чуточку покраснел.

 Кравченко шумно засопел, однако, попытки встать и выйти из кабинета руководителя “Феникса” не сделал.

 - Словом, - Сибирцев потупился, - Я больше не могу осуществлять охрану той особы, о которой вы говорили. По причине того, что ее больше нет в городе.

 - Что? - Ручьёв моментально напрягся, забыв даже о Кравченке, - Она отбыла? В Швейцарию?

 - Нет, - похоже, с некоторым удивлением ответил Сибирцев, - Просто села на поезд до Анапы. С тем... - опять чуть покраснел, - Тем объектом, на которого я, по вашему указанию, не должен был обращать внимания.

 - Ясно, - Ручьёв снова отошел к окну. Бессмысленный дождь бессмысленно барабанил по стеклу. Бессмысленная суета... хорошо, что вся эта бессмыслица для него скоро закончится. -И когда же это случилось?

 Сибирцев для верности заглянул в свою записную книжку, после чего назвал не только дату отправления “скорого” до Анапы, но и время отбытия.

 - Хорошо, - тускло сказал Ручьёв, - Свободен. Направляйся к Богданову, ему сейчас необходим толковый человек.

 Сибирцев вышел из кабинета, очень аккуратно прикрыв за собой дверь.

 Ручьёв вернулся за свой рабочий стол и закурил.

 - Что за особа? - мрачно буркнул Кравченко, - И что за объект?

 Ручьёв вскинул на него потемневшие глаза.

 - Неужели, Игорек, у тебя нет действительно важных и неотложных дел?

 Лицо Кравченки приобрело просто-таки свекольный оттенок.

- Только не говори, что речь опять идет об...

 Ручьёв с силой ударил ладонью по столу (стоящие на нем подставка для ручек и хрустальная пепельница подскочили на сантиметр), после чего ласково улыбнулся и попросил (очень задушевно), - Иди, Игорек, а? Работы у меня по горло...

 - Жаль, не Средние Века сейчас, - пробурчал Кравченко, поднимая с кресла собственный немалый вес, - А то лично поспособствовал бы сожжению на костре этой ведьмы... - и, выходя из кабинета, дверью, в отличие от Сибирцева, грохнул от души.

 “Так бы я тебе и позволил, - мысленно парировал Ручьёв реплику компаньона, - Так бы я и позволил... всем вам”.

 Удивительно, но он уже не испытывал ревности. Анна с мальчишкой укатила к морю - так и что? Надолго ли?

 Ответ прост - пока Зарецкий не потребует ее возвращения. И она, конечно, вернется... вернется. К тому, кого называет “старым иезуитом”, кого презирает, отчасти даже ненавидит... но вернется.

 Некуда ей деваться.

 

 * * *

 Глава 14. Где героиню все сильнее терзают предчувствия (разумеется, дурные)

 - Все нормально? - осторожно, даже как-то неуверенно спросил Кирилл.

 Анна улыбнулась - отнюдь не самой искренней, тем не менее ослепительной улыбкой.

 - Безусловно. Что, по-твоему, может быть ненормально?

...Вот именно. Слишком даже нормально. Море синее, спокойное, теплое; небо над головой - аналогичное; растительность самая разнообразная - от олеандров и магнолий до пальм, эвкалиптов... и отнюдь не карликовых сосен, растущих по склонам то ли гор, то ли предгорий...

 Словом, очаровательный кавказский курорт, где туристический бизнес успешно процветал.

 Нашли неплохое жилье - комнату с отдельным входом и даже горячим водоснабжением (то бишь, водонагревателем).

 Она настояла на том, чтобы проживание оплачивалось из ее денег (то бишь, денег г-на Зарецкого). В остальном упрямый мальчишка (который давно уже был не мальчишка) из дурацкой гордости (не иначе, ведущей происхождение от его абхазских предков) настаивал на том, что платить будет он. За питание и развлечения (которые, собственно, сводились к паре-тройке экскурсий. В другое время они просто самостоятельно ходили, где вздумается, или просто валялись на пляже).

 Она, конечно, назвала Кирилла “бестолочью” (в очередной раз), но ссориться по пустякам, когда каждая минута вместе может стать... (нет, об этом Анна как раз запретила себе думать).

 К тому же разве он не был неизменно мил? Ну чрезвычайно... мил.

 Посему она чуть опустила поля шляпки и даже чмокнула Кирилла в острый кончик длинного носа (на нем тоже была... нет, не шляпа. Бейсболка) и повторила:

 - Что может быть ненормально?

 “Все,- шепнул идущий от чертова подсознания голос, - Именно всё”.

 Если прибегнуть к банальному сравнению, ее ощущения можно было бы сравнить с ощущениями человека, в ясный летний денек узревшего ползущую с горизонта огромную грозовую тучу.

 Небо над головой еще лазурное, солнышко весело греет... а туча надвигается.

 Анна передернула плечами и, встав с лежака (ну не на гальке же валяться? Она ведь не йог), посмотрела на аквамариновое полотно, сливающееся на горизонте с небом.

 В детстве (когда она ездила к морю вместе с отцом) ее просто ужасала эта бескрайность.

 Она и сейчас вызывала легкую жуть.

 Ее отец как-то сказал, что ограниченный человеческий ум попросту не способен постигнуть бесконечность во всей ее глубине...

 Она перевела взгляд на Кирилла. Пошло называть мальчиком давно сформировавшегося мужчину. Пошло лгать человеку с таким хорошим, искренним взглядом. Да и бесполезно. Он уже сам понял, что ее гложет нечто.

 Она присела на его лежак, с ним рядом, взяла банку колы из упаковки, купленной им минут десять назад, а значит - еще прохладной, открыла, сделала глоток.

 - Ладно, - сказала Анна неохотно, - У меня плохое предчувствие. Можешь смеяться, только мои предчувствия обычно сбываются.

 (Вдобавок, таких плохих (и отчетливых) раньше не было).

 - Позвони, - предложил Кирилл, - В Берн.

 - Я это сделала. Еще вчера, - она тихонько, кончиками пальцев провела по его теплой, бархатистой, загорелой коже, - Когда сказала тебе, что хочу пробежаться по магазинам, ты же остался торчать у игрального автомата.

 Кирилл чуточку покраснел.

 “Все вы одинаковы, - подумала она совершенно беззлобно, - Что мужчины, что мальчишки... лишь бы поиграть”.

 - Я пошла на переговорный пункт. И заказала международный разговор.

 - И что? - его взгляд стал напряженным.

 - И ничего, - ответила она беспечным тоном, - Подошла няня Геры, отрапортовала, путая польские слова с русскими, что у него начинает резаться первый зуб, а в целом - все нормально, - и на всякий случай сплюнув через левое плечо, добавила, - Чтоб не сглазить.

 Кирилл слегка улыбнулся.

 - Когда у Ирки резались зубы, она температурила и капризничала, - снова немного покраснел, после чего опять внимательно посмотрел на нее, - Тогда в чем проблема? Думаешь, тебя ищут?

 - Меня не надо искать. Я не маленькая девочка, заблудившаяся в лесу, - несколько раздраженно сказала Анна, сделала еще пару глотков “Колы” и добавила уже спокойнее, - Ко всему прочему, наверняка известно, что я махнула “на юга”. Ты не обратил внимания на блондина примерно твоих лет, может, чуть старше, который крутился около поезда, на котором мы отбыли?

 Кирилл чуть нахмурился.

 - Обратил. Он был здорово похож на переодетого мента.

 - Или бывшего мента, - уточнила Анна, - Ныне подвизающегося в охранном агентстве. Впервые я заметила этого молодчика возле дома, потом у дверей фирмы... наконец, рядом с железнодорожными кассами, когда мы с тобой брали билеты. Как, по-твоему, это были случайности?

 Кирилл ненадолго плотнее сжал губы, затем помотал головой.

 - Определенно этот парень не из ищеек Богданова. Те работают куда профессиональнее, можешь мне поверить. Столько раз засветиться...

 - Он мог не следить за мной, а просто охранять, - негромко сказала Анна, - Я же говорила тебе, как настаивал Зарецкий на том, чтобы я переехала в наш дом, в Денисово? Но я отказалась, силой принудить он меня не мог... Но мог договориться с Ручьёвым относительно такой вот ненавязчивой охраны...

 - По-твоему, я неспособен защитить тебя от разной шушеры? - спросил Кирилл с легкой обидой.

 Она улыбнулась и натянула бейсболку ему на нос.

 - Безусловно, только здесь от меня ничего не зависит. Подумай, как господин Зарецкий отнесся бы к твоей кандидатуре в качестве моего охранника?

 Кирилл слегка засмеялся. Впрочем, тут же посерьезнел.

 - Ладно, с этим, возможно, все ясно. Только наличие этого топтуна не объясняет твоих дурных предчувствий. Или ты боишься, что в один прекрасный день нас тут накроют люди твоего мужа?

 - Нет, - резко сказала она, - Этого я как раз не боюсь.

 Если откровенно, я боюсь... за Ручьёва.

 Даже слишком... откровенно. Почему она столь несдержанна на язык? Ляпнуть такое Кириллу... дура, одним словом.

 - Ты считаешь, Ручьёв все-таки согласился работать на Зарецкого? - негромко спросил Кирилл после небольшой паузы, - Знаешь, я думаю, ты все же чего-то недопоняла, - он повернулся к Анне лицом, - Я же проработал в “Фениксе” без малого год, я знаю парней, которые там служат... в том числе и тех, кто особенно приближен к Ручьёву... есть среди них и весьма крутые, бывшие спецназовцы, побывавшие в “горячих точках”... И все же это отнюдь не наемные убийцы, поверь мне!

 Да и сам “Ржевский”... конечно, он меня с Ольгой подставил в свое время... но думаю, все же ненамеренно. И дойти до таких дел...

 - Отлично. Я, по-твоему, дура, а заодно уж - параноидная психопатка? - холодно спросила Анна.

 - Нет, безусловно, - он отвел глаза, однако, накрыл своей ладонью ее ладонь и тихонько сжал, - Я же сказал - ты все поняла неправильно. Только и всего. Вдобавок, даже если предположить, что Ручьёв согласился совершить эту “акцию”, как это возможно выполнить технически, подумай? Что, у Мановичей нет охраны? Причем, крутой охраны... Но даже если что-то и удастся сделать, то как устроить, чтобы подозрение не пало на агентство Ручьёва? Или твоего мужа как заказчика?

 Разве что теракт совершить... - Кирилл снова улыбнулся, и ей бы следовало улыбнуться в ответ, да только отчего-то по спине пробежали мурашки.

 - Договор, - сказала Анна сдавленно, - Это же факт неоспоримый. Зарецкий заключил с “Фениксом” договор...

 - Охраны, - мягко уточнил Кирилл.

 - А внезапная смерть старшей дочери Мановича? - совсем уж тихо спросила Анна.

 - Ты сама сказала - аневризма. Она и у сравнительно молодых случается...

 “Но Ручьёва не было в городе именно в тот момент!” - едва не вырвалось у нее, но на сей раз она все-таки заставила себя прикусить язык.

 - Может... может быть, - сказала она вяло, - Может, ты кругом прав, а я кругом неправа... - поднялась с лежака, сняла шляпку, - Пойду-ка лучше искупаюсь...

 Кирилл взял ее за руку, притянул к себе, поцеловал.

 - Не забивай ты голову всей этой ерундой... Я люблю тебя.

 Она снова заставила себя улыбнуться.

 - Аналогично, принц.

 И направилась к аквамариновой глади, думая, что, пожалуй, замечательно, что Кирилл не согласен с ее подозрениями и предчувствиями. Что на него не произвел такого уж страшного впечатления рассказ, который она сделала, определенно, когда голос рассудка молчал.

 Впрочем, если этот, совсем неглупый, парень только делает вид, что не верит ей, это тоже неплохо. Значит, в полной мере сознает, чем чревато знание о подобных вещах...

 ...В конце концов, отбросив негативные мысли и дурные предчувствия, Анна вошла в морскую воду по грудь и поплыла вперед, не видя перед собой ничего, кроме чудесной сине-зеленой глади, сливающейся на горизонте с небом, на котором не было и намека на облачко (не говоря уж о грозовых тучах...)

 ...Купание ее действительно успокоило, и из воды она вышла если не в превосходном, то по меньшей мере приподнятом настроении.

 - Ну, все хорошо? - поинтересовался Кирилл, набрасывая ей на плечи полотенце, - Плохих предчувствий больше нет?

 Она отрицательно помотала головой.

 - Поменьше обращай внимание на бабскую болтовню...

 - Однако, кое в чем ты оказалась права, - тихо сказал Кирилл.

 - Перестань. В конце концов... - и осеклась. Он смотрел на нее не улыбчиво, по обыкновению, а напряженно.

 Анна поднялась с лежака.

 - Что еще? - а груди уже противно заныло.

 - Да ничего особенного, - Кирилл перевел взгляд на море. Совсем не веселый взгляд. - Мне только что звонила сестра, Ирина.

 - И?..

 - Сказала, что к нам домой явился Ручьёв, - глухо сказал Кирилл, - Собственной персоной. Не забыл представиться... и просил передать мне - дословно, что глупостям должен быть предел.

 - А что он просил передать мне? - спросила она резко подсевшим голосом.

 Кирилл пожал плечами.

 - Ничего... О тебе он, вроде, и не упоминал...

 

 * * *

 Глава 15. Где герой совершает-таки благородный поступок. Напоследок.

 - ”Кардинал” в бешенстве, - лаконично сказал Давидов (“кардинал” было кодовым прозвищем г-на Зарецкого).

 - По поводу чего? - устало поинтересовался Ручьёв.

 - По поводу супруги.

 Ручьёв ничем не выразил своих эмоций.

 Спустя некоторое время по сотовой связи до него донесся голос (точнее, рык) одного из руководителей финансовой корпорации “Тритон” Сергея Владиславовича Зарецкого.

 - Что, мать вашу, творится?! Где Анна, где моя жена?! Куда она пропала? Вы обязаны были обеспечить ее безопасность, я вам...

 - Успокойтесь, уважаемый, - ледяным тоном прервал Ручьёв взрыв гнева финансиста, - Объясните толком, что произошло.

 Возникла пауза, длившаяся не меньше минуты. Ручьёв предполагал, что происходило в это время: Давидов, твердо и холодно глядя на г-на Зарецкого, предлагает ему выпить стакан воды и взять себя в руки.

 (При желании Давидов умел быть убедительным).

 Зарецкий выпивает воду и, похоже, действительно успокаивается (по крайней мере, частично).

 Следующая его тирада свелась к тому, что с ним связался обеспокоенный г-н Синичкин (директор фирмы “Полиглот”), заявив, что мадам Васнецова-Зарецкая не является на занятия (чем мужская половина слушателей курсов “Английский для деловых людей” и “Французский для начинающих” крайне недовольна, разумеется). Позвонили на “мобильник” Анны. Никто не ответил. Позвонили по телефону, установленному в квартире ее отца - та же история.

 Нанятые Зарецким секьюрити попросту сняли дверь квартиры с петель. Конечно же, никого там не оказалось.

 Ручьёв подавил неуместный в данной ситуации взрыв смеха.

 Крайне неуместный.

 - Почему же вы не связались со мной сразу? - мягко спросил он Зарецкого.

 - Вы можете прояснить ситуацию? - отрывисто спросил тот.

 - Разумеется, могу. (“Ваша дражайшая, верная и преданная супруга умотала на юга с любовником, который моложе нее на шесть лет (и куда привлекательнее вас, дорогой мой). И сейчас преспокойно валяется на морском бережку, если не в Анапе, то в Сочи, Гаграх, Кисловодске, Геленджике, Пицунде... не суть важно.

 Начхать ей на ваши наполеоновские планы и то, как вы их реализуете. Ей по душе бедный студент, у которого за душой ни гроша, однако, доброе сердце, так и что? Оставьте ее в покое, ей ведь только это и нужно, старый вы, наивный... иезуит”.

 Конечно, ничего подобного Ручьёв Зарецкому говорить не стал.

 И Кирилла подставлять не хотелось, и так на душе было погано - хуже некуда. Сначала - бывшая супруга, баба, конечно, никчемная и стервозная, однако, разве не благодаря предоставленному Мановичем кредиту он основал свое агентство? Теперь старик на грани инфаркта, его младшая дочь обречена.

 “Кузнец”, бывший друг и сослуживец, остаток дней своих из-за него, Ручьёва, не сможет спокойно спать, проведет оставшуюся жизнь в бегах.

 Наконец, Лера... Еще ни одна женщина, оставленная Ручьёвым, так тяжело не переживала разрыв.

 Теперь еще мальчишка... в чего же его провинность? Имел неосторожность ответить взаимностью на любовь женщины, которую и он, Ручьёв, в свое время имел несчастье полюбить?

 ...Нет. Дополнительного греха на душу Ручьёв брать не хотел.

 Посему просто заверил г-на финансиста, что волноваться не о чем, да, Анна уехала, но он, Ручьёв, знает, куда и постарается убедить ее вернуться. Только и всего.

 - Одна уехала? - с подозрением спросил Зарецкий.

 Ручьёв ответил, что сие ему неведомо. Ведомо только, что на поезд Анна садилась определенно одна.

 - И вы не могли ее остановить? - прорычал г-н Зарецкий.

 - Я не конвоир, - ледяным тоном ответил Ручьёв и, закончив разговор с финансистом, поехал домой к Смирновым, где его приветливо облаял рыжий ретривер, а красивая голенастая девочка с бархатными карими глазами поинтересовалась, зачем ему, Ручьёву, нужен ее брат?

 - Затем, чтобы вы, Ира... Вы ведь Ира? (девчонка кивнула, глядя на него более настороженно) передали своему брату, что любой глупости должен быть предел... иначе глупость может иметь самые плачевные последствия, - сказал Ручьёв, постаравшись максимально смягчить тон.

 Девушка слегка побледнела.

 - А вы вообще кто?

 Ручьёв обезоруживающе улыбнулся.

 - Его бывший шеф. Руководитель агентства “Феникс”, слышали? Ручьёв моя фамилия. Ру-чьёв.

 И напоследок потрепав ретривера по загривку (а тот и не подумал тяпнуть за палец незваного визитера), вышел за дверь. С чистой совестью (относительно чистой, правда).

 * * *

 

 Глава 16. Где плохие предчувствия Анны начинают сбываться. Причем стремительно.


 - Дай телефон.

 - Что ты...

 - Дай! - повторила она громче и раздраженнее. Впрочем, через секунду добавила уже мягче, - Пожалуйста, Кирилл.

 Он молча протянул ей свой мобильник.

 Анна прикусила нижнюю губу. Так, нужно сосредоточиться. Сосредоточиться во что бы то ни стало и вспомнить номер. Она же его знала наизусть, так? Значит, обязана вспомнить...

 - Кому ты собираешься звонить? - негромко спросил Кирилл, - Ручьёву?

 Она промолчала. Затем решительно пробежалась пальцами по клавиатуре. Если ошиблась хоть в одной цифре...

...или Ручьёв не ответит...

 ...Он ответил. Его голос звучал настолько устало, настолько тускло, что она едва узнала его.

 - Это Анна, - сказала она.

 Ручьёв промолчал. Но связи не прервал, и это обнадеживало.

 - Ты меня разыскивал? - она повысила голос.

- Не я, - безжизненно (едва ли не как робот) ответил Ручьёв, - Твой супруг.

 Она похолодела (несмотря на двадцатисемиградусную жару).

- Но ты действуешь по его поручению?

 - Послушай, девочка, - медленно сказал Ручьёв, - Послушай меня внимательно. Последнее время я только тем и был занят, что прикрывал, извини, задницу того, к кому ты питаешь нежные чувства и с чьего телефона наверняка сейчас звонишь. Я твои чувства уважаю, и только поэтому вы с ним наслаждаетесь жизнью где-нибудь на морском берегу, так?

 Только учти - скоро я уже не смогу прикрывать ни его, ни тебя. И не выйдут ли тогда ему боком... ваши с ним нежные чувства?

 Анна ощутила легкую тошноту.

 - Что ты хочешь сказать?

 - Ничего, -произнес Ручьёв совершенно обыденно (только почему от этой обыденности ей стало жутковато?), - Все, что хотел, я уже сказал. В письме, которое тебе скоро доставят, - и поскольку она молчала, после паузы добавил - голосом не просто уставшего, а смертельно уставшего человека, - Я тебя всегда любил, Аня. Хоть, по совести, тебя следовало бы ненавидеть.

 После чего связь прервалась.

 …- Уже? Так скоро?

 Анна отвернулась, чтобы не видеть растерянности, граничащей с паникой, в темно-карих глазах.

 - Да.

 Раскрыв дорожную сумку, стала бросать в нее одежду.

- Подожди, но неужели...

Анна вскинула голову и тот, к кому она питала непозволительно нежные чувства, осекся.

 - Нужно, милый... - нет, “мальчик” она добавлять не захотела. В конце концов, реально-то он был давно не мальчик.

 - Пожалуйста, вызови такси.

 Он взял мобильник, набрал номер, продиктовал адрес.

 Она осмотрелась. Все? Все барахло собрано? Что еще?

 Достала из сумочки бумажник, из бумажника пачку купюр.

- Держи.

 Он не сделал попытки взять деньги, тогда она бесцеремонно сунула их в нагрудный карман его рубашки.

 - Во-первых, тебе сейчас лучше в Город не возвращаться. Поболтаться где-нибудь до осени... хоть тут, хоть... ну, не знаю. Ты говорил, у тебя какие-то друзья в Астрахани?

 Во-вторых, не будь глупцом. Считай, это в долг, - коротко чмокнула его в щеку, - И в-третьих...

 - Что в -третьих? - спросил он еле слышно.

 - Не делай глупостей, - мягко сказала Анна, - Мы с тобой живы-здоровы и, возможно, расстаемся не насовсем. Возможно, встретимся быстрее, чем ты думаешь.

 Он взял ее дорожную сумку, но она потянула сумку на себя.

 - Ты что, даже не позволишь себя проводить? - в его выразительных глазах Анна прочла тоскливое отчаяние, отчего ей самой захотелось выть.

 - Нет. Долгие проводы - дерьмо, - горло словно стянуло, однако, она не позволила себя бурных проявлений эмоций.

 Не время. И не место.

 -...но глупостям действительно должен быть предел.

 Она позволила себя обнять. Почти по-мальчишески, порывисто.

 - Нет, не хочу так... - обжег щеку горячий шепот, - Не так...

 Услышав шум мотора подъехавшего к дому такси, Анна отстранилась. В последний раз провела ладонями по теплым, по-юношески бархатистым щекам; в последний раз коснулась мягких волос... в последний раз прильнула губами к губам - сухим и горячим.

 Напоследок сказать какую-нибудь банальность и этим все опошлить? Превратить в сцену из дешевой мелодрамы?

 Анна заставила себя улыбнуться и вышла из дома, не оборачиваясь. Уже садясь в такси, увидела выбежавшую из дверей долговязую фигуру.

 - Быстрее. Плачу вдвойне. В аэропорт, - сухо, резко, жестко.

 И откинувшись на сиденье, закрыла глаза.

 

 * * *

… Если бы в аэропорту ей пришлось ждать более получаса, она поехала бы на железнодорожный вокзал. Но ждать не пришлось.

 “К лучшему, - подумала она безучастно, - Нет времени изменить свое решение и вернуться назад”.

 Вернуться туда, где ее, возможно, все еще ждал вчерашний мальчишка с безбашенной улыбкой и глазами, всегда кажущимися чуточку грустными. Даже когда поводов для грусти не имелось.

 В самолете она достала плеер (скорее машинально). Настроила на одну из FM-станций.

 Волосатые Eagles тянули свой бессмертный хит о тюрьме - “Отель Калифорния”, как никогда соответствующий ее нынешнему настроению.

 После того, как отзвучал последний гитарный аккорд, в эфир ворвался голос ди-джея.

 “Мы прерываем нашу программу ввиду экстренного выпуска новостей. Как нам только что сообщили, самолет авиакомпании “Эйр Америка” потерпел катастрофу у берегов Калифорнии. На борту находилось около ста сорока пассажиров, в том числе входящая в руководство крупной финансовой корпорации “Тритон” Светлана Манович, чья сестра не так давно скончалась...”

 Стянув с головы наушники плеера, Анна, борясь с застилающим глаза черным туманом, резко нагнула голову к коленям. К горлу подступила сильная тошнота, желудок скрутил спазм... однако, туман рассеялся.

 - Вам плохо? - услышала она сбоку от себя обеспокоенный голос соседа.

 Мотнула головой. Снова включила плеер, надела наушники.

 “...экстремистская исламская группировка “Аль-Агаззи”, известная совершением ряда террористических актов в ближневосточных странах...

 Руководитель группировки, взявшей на себя ответственность за теракт, заявил: “Наша цель - борьба с засилием транснациональных корпораций...”

 “Как это возможно выполнить технически? Разве что совершить теракт...”

 - Вам плохо? - перед ней стояла стюардесса, выражая всем своим видом показное участие и готовность подать “рвотный пакет”.

 - Коньяк есть у вас? - спросила Анна.

 Стюардесса приподняла аккуратно подщипанные и подрисованные брови.

 - Простите?

 - Спиртное, - Анна повысила голос и неожиданно для себя повторила по-английски- не найдется ли у обслуживающего персонала коньяка или виски?

 Опьянеть она не боялась. В состоянии сильного стресса человек не пьянеет.

...Значит, все удалось. Все, черт возьми, удалось... вряд ли старик Манович переживет одну за другой гибель обеих дочерей. Следовательно, Зарецкий возьмет бразды правления в свои руки. Подмять под себя более слабых ему не составит труда...

 Что там говорил Ручьёв?

 Не выйдут ли боком Кириллу его нежные чувства? Ерунда. Сейчас Зарецкому не до мелких разборок с бедным студентом, сейчас у него хватает более важных забот, сейчас...

 ...что еще сказал Ручьёв? О каком-то письме? Он решил эмигрировать? Бросить все и эмигрировать из этой проклятой Богом страны; средства к существованию у него есть, языками романо-германской группы владеет отлично...

 ...почему только голос у него был безжизненным? И усталым неимоверно?

Почему...

 Анна резко выпрямилась в кресле. Нет. Эта догадка - просто сумасшествие. Паранойя.

 “...дурные предчувствия... насчет Ручьёва”.

 

 * * *

 

 ...Когда самолет из Анапы приземлился в аэропорту Города, первой с трапа сбежала высокая молодая женщина в светлом, открывающим плечи сарафане, совсем не по погоде (было плюс восемнадцать, а на небе собирались, определенно, дождевые облака).

 Женщина стремительно направилась к стоянке такси.

 - Поселок Березки. Умоляю, быстрее. Заплачу, сколько запросите.

 - Неужто пожар, красавица? - ухмыльнулся водитель, но столкнувшись с мрачным напряженным взглядом темно-синих, кажущихся почти черными глаз, осекся и решил больше вопросами пассажирку не донимать. И так ясно - дамочка дорогая. Такие красавицы по определению не бывают нищими. У таких красавиц всегда находятся спонсоры.

 А водителей такси они обычно в упор не видят.

 “И хрен с ней, - угрюмо подумал таксист, - Сдеру со стервы двойной тариф...”

 

 Остановившись у закрытой калитке в ограде, Анна с надеждой посмотрела на дом. Кажется, на втором этаже шевельнулась штора, мелькнула тень... Она нажала на кнопку звонка. Колокольчик прозвенел раз, другой, третий... но из коттеджа никто не вышел. Даже охранник.

 

 * * *

Глава 17. Где и желания сбываются...


 …потерпел катастрофу авиалайнер, принадлежащий авиакомпании “Эйр Америка”, на борту которого находились...

 ...ответственность за террористический акт взяла на себя экстремистская исламская группировка “Аль-Агаззи”, лидер которой заявил...

 Ручьёв выключил телевизор, набрал номер Давидова.

 - Груз получен, деньги перечислены, - спокойно сказал Олег.

 - Отлично, - ответил “Ржевский”. Слова Давидова, конечно же, означали, что г-н Зарецкий перечислил деньги на счет, указанный группировкой “Аль-Агаззи”.

 Так, а что относительно его гонорара? Подойдя к компьютеру, он пробежался пальцами по клавишам.

 Что ж. Надо отдать должное финансисту - свою часть соглашения он педантично выполнил.

 Дальше... Ручьёв подошел к сейфу, открыл, извлек из него ТТ.

 После некоторого колебания дослал в патронник одну-единственную пулю и опустошил обойму. Пусть для всех (кроме Анны) его гибель окажется загадкой - может, намеренно выстрелил в себя, а, может, просто дурачился спьяну...

 Кстати, выпить не мешает. Подойдя к бару, он извлек оттуда бутылку отличного армянского коньяка, плеснул в стакан, наполнив его на две трети. Сделал большой глоток и подумал с горькой иронией, что, оказывается, для лишения себя жизни требуется куда больше мужества, нежели для лишения жизни другого человека.

 Итак, телефоны отключены; Малыша он отвез к Ивушкину (тот еще собачник и алабай к нему привязан), письмо для Анны, а также компромат на Зарецкого лежат соответственно в сейфе и тайнике, местонахождение которого Анна знает...

 Ну-с, господа хорошие? Попировали на празднике жизни, пора и честь знать?

 Черт, курить захотелось... Анекдот. да и только. Как в дурацкой французской комедии с участием Бельмондо: “Нет, я еще не выкурил последнюю сигарету!”

 Ручьёв извлек из пачки свой неизменный “Данхилл”, чиркнул зажигалкой... но не успел сделать и затяжки, как услышал звонок.

 Открыть? К чему? Наверняка Лерка, психопатка... Напоследок только ее истерик ему не хватает для полного счастья...

 Ручьёв замер на месте (к сожалению, из того окна, у которого он находился, нельзя было увидеть стоящего у калитки). Но можно увидеть визитера на видеомониторе, если спуститься к входной двери...

 “Ни к чему это”, - подумал он мрачно. Единственная, кто возможно (только возможно!) могла бы помешать его замыслу, находилась далеко от Города - может, плескалась сейчас в зеленовато-голубой водичке на пару с кареглазым студентом, или - опять же, на пару с ним, - лакомилась излюбленными гладкокожими персиками...

 А он, Ручьёв, дурень. И нечего тянуть. Нечего. Неудачникам - одна дорога.

 Он разжег-таки сигарету, сделал затяжку... и закашлялся. Вот вовремя, а? Напоследок...

 

 * * *

...Анна оторвала палец от кнопки звонка. Назад повернуть? Ехать в “Феникс”? Но сегодня же выходной...

 И вообще, было в данной ситуации что-то неправильное. Как выражался ее отец-математик, в исходные данные вкралась ошибка...

 Ладно, нет Ручьёва, нет Малыша (кстати, где он?), но в прошлый раз, когда она сюда приезжала - почти при аналогичных обстоятельствах, - навстречу ей выходил охранник... 

 Что, Ручьёву уже плевать, что лихие люди влезут в его коттедж?

 “А и влезут”, подумала она со злостью, роясь в сумочке и пытаясь найти связку ключей. Ведь вручал ей Ручьёв ключ от калитки (то бишь, металлической двери в бетонной ограде)? Вручал.

 А для другой двери, где кодовый замок, у нее записан этот самый код... если он не изменился, конечно.

 Вот и проверим...

 Найдя нужный ключ, Анна открыла калитку, не удосужившись захлопнуть ее за собой, приблизилась к двери коттеджа.

 Так, код... он в записной книжке. Вот и книжка, вот и циферки, когда-то самолично записанные Ручьёвым...

 “А если сработает сигнализация?” - мелькнула у нее мысль.

 И что? Менты приедут, заберут в отделение... и отпустят. Супругу уже не главы банка, а финансовой корпорации. Еще и извинятся...

 Анна набрала код, потянула дверь на себя... и ничего не произошло. Почему? Почему Ручьёв изменил чертов код? Где охрана, где сирена, где, черт...

 Она подняла голову вверх и отчетливо увидела тень - на втором этаже. Точнее, не тень, а силуэт человека, приблизившегося к окну, задернутому тюлевой занавеской.

 - Ручьёв! - крикнула она, наплевав на приличия, наплевав... на всё. В мозгу ее сейчас, подобно попавшему в силки голубю или воробью, хаотично металась одна-единственная мысль - “Лишь бы с ним все было нормально, лишь бы он не успел наделать непоправимого, лишь бы...” - Ручьёв, открывай, черт тебя возьми! - она стянула с левой ноги босоножку и бесцеремонно заколотила ею в дверь, - Открывай, или я сейчас вызову ментов, “скорую”, пожарных... Да открывай же, чертов сэр Ланселот!...

 

 * * *

 ...Ручьёв не успел сделать и трех затяжек, как услышал (ошибиться он не мог) стук металлической двери в ограждении.

 Ее кто-то открыл... но ключ был лишь у Анны и Стрельцова с Давидовым. Не могли же они так спонтанно вернуться из Берна? Может, ворье?

 Он отбросил сигарету, не удосужившись даже толком ее затушить, и приблизился к окну, откуда был виден двор. Да так и замер.

 Стройная женщина в светлом, открывающим плечи сарафане пыталась набрать код замка, не ведая, тот изменен - буквально неделю назад.

 Анна... Он вдруг ощутил слабость в ногах. Как... откуда она взялась? И что ей нужно? Услышала о теракте и решила, что сама судьба “подыгрывает “ Зарецкому?

 Черта с два. Не настолько она наивна, чтобы верить в подобные “случайности”...

 Анна подняла голову, и он поспешно отпрянул от окна - кто ее, эту ведьму, знает - может, сквозь шторы сумела его разглядеть?

 А потом он услышал ее отчаянные вопли. Именно вопли (никогда бы не подумал, что столь утонченная особа способна так орать...) Вопли, доказывающие, что она, во-первых, уверена - он в доме, а во-вторых... во-вторых...

 На негнущихся ногах Ручьёв спустился в холл, приблизился к двери, непослушными пальцами отомкнул замки.

 - Ручьёв, - выдохнула синеглазая ведьма (а, может, фея), и по лицу ее было видно, что обуревают ее совершенно противоположные эмоции - огромное облегчение и огромная досада, желание то ли рассмеяться, то ли разрыдаться, - Ручьёв, слава Богу, - она шагнула вперед, руки ее обвились вокруг его шеи, а он все не мог прийти в себя - может, опять сон?

 Может, выстрел из ТТ уже сделан, а его посещают предсмертные видения?

 Может, он настолько желал ее появления, что...

 Впрочем, был способ проверить.

 Ручьёв сам обнял Анну, обнял крепко, втянул в себя тонкий аромат ее волос, смешанный с запахом дождя (на улице уже начинало понемногу накрапывать), и, наконец, нашел губами ее губы.

 Через секунду раскрывшиеся в ответном поцелуе.

 Черта с два. Не бывает столь ярких снов. Он чуть отстранился, взял ее лицо в ладони. Глаза Анны очень подозрительно блестели... хотя слез Ручьёв не видел.

 - Откуда ты? - спросил в свою очередь, не узнавая собственного сдавленного голоса.

 - С самолета... неважно, - она, наконец, отстранилась и быстро направилась к лестнице.

 Поскольку одну свою босоножку (которой колотила в дверь) она держала в руке, то на ходу сняла и вторую. И пошла наверх босиком.

 (Ручьёва неожиданно посетило крайне неприятное deja vu - босая женщина в светлом сарафане, с обнаженными плечами... слегка растрепанные темные волосы...

 Словно было это уже. Где, когда? В ином измерении? В будущем?

 Но не в прошлом, определенно. Ибо этого сарафана он не видел раньше... или видел?)

 Ручьёв встряхнул головой. Ну и шняга... Главное-то, главное - Анна здесь, с ним. И выражение ее лица - когда он открыл ей дверь, - было красноречивее всяких слов...

 Он с глупой (да глупейшей наверняка) улыбкой на физиономии пошел за ней следом...

 ...только улыбка моментально сползла, когда он увидел Анну стоящей посреди гостиной, с белым как мел лицом, держащей обеими руками... ну, что бы вы думали?

 Разумеется, его ТТ.

 Держала она пистолет, правда, грамотно (как он сам ее когда-то учил). Направив дуло в пол.

 Но ее лицо, ее глаза...

 - Значит? - тихо сказала Анна, - Только не ври, что ты его почистить решил на досуге. Не... ври, - тут ее губы как-то странно дрогнули и, очень осторожно положив пистолет на журнальный столик, она отошла к дивану, плюхнулась на него и закрыла лицо ладонями.

 ...Ну что тут можно было сказать? Да ничего, ровным счетом. Ручьёв и промолчал.

 Однако, приблизился к ней. Опустился на колени. Очень осторожно (кто знает, чего еще ожидать от столь темпераментной, как только что выяснилось, особы?) взял ее тонкие ладони в свои, отвел от лица. Раскрасневшегося, но тем не менее не зареванного (хотя кто, опять же, поручится, что она не плачет - вот так особенно?)

 - Дай мне слово, Ручьёв, - глухо сказала Анна, - Поклянись... Поклянись памятью своей матери, что больше никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах не только попытки не сделаешь, но и не помыслишь о чем-то подобном... Поклянись или будь проклят!

 - Клянусь, - смиренно ответил Ручьёв, - Клянусь... всем святым, что было у меня в жизни. Никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах...

 Его клятву прервал грохот пистолетного выстрела. А потом Ручьёв с ужасом увидел вишневое пятно, расплывающееся под правой грудью Анны. И ее удивленный, неверящий взгляд, устремленный ему за спину.

 

…..............................

 

 * * *

 Глава 18. И каковы бывают последствия сбывшихся желаний

...Нельзя сказать, что ее жизнь - жизнь Валерии Горчаковой, двадцатипятилетней бухгалтерши, - полностью потеряла смысл.

 Нет. Ее жизнь оказалась подчинена (всего-навсего) бессмысленной идее - стремлению вернуть того, кто в самую последнюю очередь хотел, чтобы она, Лера, к нему вернулась.

 Собственно, средства, к которым Лера прибегала, дабы осуществить свою неосуществимую идею, не отличались разнообразием. Истерики и навязчивость не принесли желаемого результата, как и обращение к “колдунье-магичке”, лишь аккуратно подчистившей ее карманы. Лера, было, пала духом... когда неожиданно узнала, что та, кого она считала соперницей, судя по всему, вовсю крутит роман с другим.

 ...И снова начался самообман.

 Поскольку с работы она уволилась, у нее появилась уйма времени, чтобы торчать у агентства “Феникс” либо крутиться возле дома Ручьёва в надежде... надежде просто его увидеть.

 Однажды и он увидел Леру. Да только скользнул по ней рассеянным взглядом... и не узнал (впрочем, если бы прежняя Валерия увидела нынешнюю, то, пожалуй, сама себя не узнала бы - страшно исхудавшую, осунувшуюся, с горящими нездоровым, лихорадочным огнем глазами). В оставшейся после гибели матери ее аптечке Лера обнаружила те самые транквилизаторы, которые ей некогда “так хорошо помогали”.

 Что ж, они и сейчас помогали недурно. Помогали... поддерживать иллюзии.

 ...В тот день Лера опять крутилась у коттеджа Ручьёва. Более того, ее не покидало смутное предчувствие перемен - перемен, конечно же, к лучшему, ибо, полагала Лера, хуже, чем сейчас, уже не будет.

 Ручьёв уехал куда-то с утра на своем “Фольксвагене” (явно не в агентство, ибо день был выходным), затем вернулся. Выглядел невеселым, полностью ушедшим в себя.

 Лера почти уже набралась решимости приблизиться к двери в ограждении и позвонить, когда появилась она. Та тварь (иначе Лера мысленно ее и не называла). Подъехала к дому (на такси на сей раз), выскочила, одетая в дурацкий летний сарафан, уместный в тридцатиградусную жару в каком-нибудь курортном городке, но тут, при температуре плюс восемнадцать и накрапывающем дожде сарафанишко смотрелся весьма нелепо...

 Но той дамочке, похоже, на это было начхать. Достав из сумки ключи, она ухитрилась открыть дверь в ограждении (после того, как Ручьёв почему-то не ответил на ее звонок, не иначе, попросту не захотел ее впускать), а добравшись до двери коттеджа, и, видимо, не зная кода, стала как сумасшедшая в нее колотить, более того - орать, чтобы Ручьёв ее впустил.

 Лере стало даже интересно. И чтобы понаблюдать вблизи, как ее любимый справедливо пошлет эту тварь, Лера тоже прошмыгнула в дверь, которую стерва не удосужилась закрыть за собой.

 Однако, ожидания Валерии не оправдались... Сергей впустил-таки в дом настойчивую дрянь. Или он просто не знал того, что знала Лера? Так, может, тоже войти и открыть, наконец, этому слепцу глаза на правду?

 Лера осторожно толкнула дверь коттеджа (почти уверенная, что она заперта), но дверь (удивительное дело) подалась.

 И Валерия, ненадолго остановившись в холле, двинулась наверх, на звуки голосов. Точнее, голоса той ведьмы, определенно взволнованного.

 Вот и гостиная. Вот и тварь, с расстроенным видом сидящая на диване.

 А вот и Ручьёв. В покаянной позе перед ней. Что-то покаянно бормочущий у ее ног. Ручьёв, стоящий на коленях... Ручьёв в холопской позе... У Леры потемнело в глазах, а в следующий момент она необычайно отчетливо увидела предмет, который (сейчас она это понимала как никогда ясно), мог бы разом решить ее проблемы.

 Скопом. Сразу все.

 Она незамеченной прошмыгнула к журнальному столику, взяла лежащий на нем пистолет (да, это был пистолет Ручьёва, Лера, живя тут, его видела. Более того, Ручьёв как-то (будучи слегка в подпитии) ей показывал, как он снимается с предохранителя, как следует правильно целиться... и, наконец, как плавно, на выдохе, нужно спускать крючок...)

 Все это Валерия сейчас и проделала абсолютно хладнокровно.

 Мишень была перед нею, возможность промахнуться - ничтожно мала. Только в последний момент “мишень” вскинула голову, и Леру обжег взгляд больших темных глаз - не ненавидящий, а невероятно, безгранично удивленный...

 ...а потом палец Леры словно сам собой нажал на спусковой крючок.

 ...От грохота выстрела заложило уши. Огромная сила (отдача) ударила Леру в плечо. ТТ упал на ковер с глухим стуком.

 А потом Лера услышала... нет, даже воплем этот звук назвать было нельзя. Рычание это было. Самый настоящий звериный рык.

 -Аня! Аня! Аня-а-а...

Темноволосая женщина, запрокинув голову, обмякла в руках русоволосого мужчины. Лера увидела отчетливую “кляксу” вишневого цвета на груди женщины, справа и только тут ее охватил ужас.

 Когда полное осознание происшедшего, наконец, пришло.

 

 Ручьёв повернул к ней исказившееся лицо, совсем не напоминающее то спокойное и красивое, в которое Лера влюбилась... Бог знает, сколько месяцев (или десятилетий) назад.

 Сейчас Ручьёв был страшен.

 - Ты, - выдохнул он. Ты и больше ни слова. Но в этом “ты” выразилась такая гамма эмоций (преобладающими были презрение и ненависть), что Лера попятилась. И пятилась до тех пор, пока спиной не уперлась в стену.

 Ручьёв осторожно опустил тело женщины на диван, затем встал, выпрямившись во весь рост, и двинулся к Лере. “Убьет, - подумала она, уже ничего не соображая от страха (даже не человеческого - животного страха), - Убьет... голыми руками.”

 В этот момент Ручьёв развернул руки ладонями вверх, и Лера отчетливо увидела кровь на кончиках его пальцев. Дальше выносить это зрелище молча она была не в состоянии - Лера дико завизжала.

 И прекратила визжать лишь тогда, когда Ручьёв хладнокровно выплеснул ей в лицо стакан ледяной воды.

 - Заткнись, сука, - голос его звучал тускло. Лера увидела в его руках вату, бинт, пузырек с перекисью водорода и ножницы.

 Значит, пока она пребывала в истерике, он успел дойти до ванной комнаты (там у него находилась аптечка) и, взяв все необходимое для обработки (поверхностной, разумеется) огнестрельного ранения, вернуться.

 Лера прижалась к стене. Впрочем, страх ее определенно был нелеп - убивать ее Ручьёв не собирался.

 Бросил на нее короткий, отчетливо брезгливый взгляд и направился к раненой, которая в этот момент слабо застонала и, открыв глаза, даже подняла руку, коснулась темно-вишневого пятна - “кляксы” под правой грудью.

 - Тихо, тихо, девочка, - пробормотал Ручьёв, - Тихо, я тебе сейчас помогу, отвезу тебя в больницу, чуть-чуть продержись, ладно? Совсем немного, любимая... - никогда еще голос его не звучал так надломлено и так... нежно. 

 Лера, будучи не в силах двинуться с места (хотя, по здравому размышлению, бежать следовало из этого проклятого дома, во все лопатки), смотрела, как Ручьёв разрезает сарафан на груди женщины, как, плеснув в рану перекисью водорода (Анна заметно дернулась), прикладывает к ней импровизированный тампон-подушечку, сооруженный из ваты и марли.

 Затем он повернулся к Лере и коротко приказал (жестко, непререкаемым тоном): “Иди сюда, дрянь, ты должна мне помочь. Ну?”

 Лера медленно двинулась вперед, когда раздался глухой собачий лай и стук входной двери. И, наконец, быстрые шаги по лестнице.

 Первым в гостиной оказался Малыш, громадный алабай. Его еле удерживал на поводке симпатичный парень с военной выправкой и очень обеспокоенным взглядом.

 - Простите, шеф, но мы решили... - выдохнул он, после чего осекся. И замер.

 - Ну, что встал? - рявкнул Ручьёв, - Помоги перевязать раненую, к “пушке” только не прикасайся...

 Лера, наконец, вышла из оцепенения, рванулась к выходу... но тут кто-то очень сильный толкнул ее в спину, и навалился, пыхтя... и, конечно, рыча. Клыки Малыша находились очень близко (опасно близко) от ее сонной артерии. Леру затрясло от отвращения, когда она ощутила собачью слюну на своей коже. Она попыталась выбраться из-под грузной, мохнатой туши... тщетно. Рычание Малыша сделалось более угрожающим, а его лапы продолжали прижимать Леру к полу.

 Краем глаза она заметила появившегося в гостиной еще одного персонажа, первым делом смачно выругавшегося, а затем задавшего один-единственный, однако дельный вопрос:

 - Жива?

 - Кажется, легкое задето, - ответил не хриплый (в данный момент) голос Ручьёва, а более молодой, - Ранение сквозное...

 - Мать вашу, - снова выругался мужчина, после чего Лера услышала, как он набирает номер на мобильном телефоне, - Да, Саш. Кравченко. Проблема - еще та. Огнестрельное ранение, похоже, задето легкое. Молодая женщина, не старше тридцати. Давай, золотой мой, со скоростью ракеты... Не волнуйся, узнаешь, кто она, сам захочешь легкое отдать - взамен... Поселок Березки, строение семнадцать. Сем-над-цать, - и, обращаясь к находящимся в комнате, мужчина добавил мрачно-ворчливым тоном, - Будет сейчас “неотложка”.

 Затем Малышу, добросовестно сторожившему Леру, было скомандовано “Фу”, и грузная туша наконец-то перестала прижимать ее к полу.

 - Подняться сможете сами? - мужчина - усатый, склонный к полноте, с хмурым лицом и внимательными карими глазами, - присел перед Лерой на корточки, - Не волнуйтесь, покусать он вас не мог...

 Она молча встала. Мужчина мягко взял ее за предплечье и легонько подтолкнул к выходу из гостиной.

 - И ты, Саша, иди, - услышала Лера надломленный голос Ручьёва, - Все, что могли, мы сделали. Остается полагаться на... - осекся.

 Лера обернулась. На мгновение встретилась взглядом с тем, кого любила. И не увидела в нем ни ненависти, ни злобы. Не увидела и желания отомстить.

 Увидела лишь усталость. Усталость смертельную. И мокрые, блестящие дорожки слез на щеках.

 А потом раненая вновь пошевелилась. Лера разобрала несколько бессвязных, на первый взгляд, слов: “Ты обещал... я бы без тебя не... жить”.

 После этого женщина закашлялась, в уголке рта выступила кровь, а Леру, взяв за плечо, весьма грубо развернули к выходу.

 

 * * *

 Глава 19 (Заключительная) Где более или менее расставляются точки... и раздаются индульгенции

...Больничный холл. Покрашенные масляной краской стены, на них стенды (тематика, конечно же, медицинская), ковровая дорожка на полу, на потолке люминесцентные лампы... Два изрядно потертых кресла, обитые кожзаменителем, да неизменное растение в кадке. То ли карликовое дерево, то ли очень большой кустарник.

 И двери, над которым светятся красным устрашающие слова:

 “Тихо, идет операция”.

 Ручьёв измеряет шагами холл. Время ползет, конечно, с черепашьей скоростью, а как же иначе? И курить хочется страшно, однако, тут нельзя, а выйти хотя бы на пять минут на улицу он опасается - а вдруг именно в это время двери операционной распахнутся, выйдет усталый хирург, стянет небрежно с лица зеленую маску и произнесет те слова, что помогут свалиться с души даже не камню - глыбе гранитной (или напротив, окончательно добьют, но об этом думать не хочется).

 Однако, распахиваются не двери операционной, а входные, и Ручьёв видит приближающегося к нему следователя Григорьева в форме младшего советника юстиции (не так давно Григорьев перевелся из милиции в прокуратуру), рядом с ним находятся двое в серой форме, и, наконец, появляется господин Зарецкий собственной персоной. В окружении троих “качков” - секьюрити.

 - Вот этот... человек, - гадливо произносит финансист.

 - Ручьёв Сергей Александрович? - спрашивает Григорьев таким тоном, будто и не распивали они с Ручьёвым коньяк, и не вели задушевных бесед, - Вы арестованы по подозрению в убийстве...

 - Моей супруги, - мстительно вставляет Зарецкий.

 Ручьёва охватывает паника.

 - Каком убийстве? Ничего же еще не... - он поворачивается к дверям операционной, но надпись над дверьми уже погасла, они распахиваются, и Ручьёв с тошнотворным ужасом видит выходящего оттуда эскулапа, на ходу стягивающего маску зеленого цвета.

 - Все, что могли, сделали, - эскулап разводит руками, - Но мы ведь не боги...

 Из операционной выкатывают носилки, на которых под белой простыней вырисовываются очертания тела.

 - Взгляните, - ехидно говорит г-н Зарецкий, - Ваша работа?

 Григорьев подходит к каталке, сдергивает простыню с тела, и Ручьёв видит...немного угловатое лицо, широкий, чувственный рот, слегка вздернутый нос, светло-каштановые волосы...

 Это же Валерия! Валерия, а не Анна!

 Каким образом...

...И тут Ручьёв с огромным облегчением просыпается. Стирает со лба испарину и в тысячный раз благодарит Господа за то, что это опять лишь дурацкий сон, кошмар, коих за полтора месяца, прошедших со дня случившегося в его коттедже, он пересмотрел великое множество.

 И во всех этих снах Анна умирала.

 Тогда как в действительности она выжила. Причем, во многом благодаря его верному другу и компаньону Кравченке, очень кстати появившемуся в коттедже, мгновенно сориентировавшемуся, связавшемуся со своим то ли шурином, то ли кузеном, работающим врачом на “скорой”, отчего “неотложку” не пришлось ждать два часа (что порой бывает).

 Вдобавок, когда Кравченко шепнул родственнику, чья это супруга, Анну отвезли не в захудалую районную больницу, а в центральную, и оперировал ее, опять же, не вчерашний интерн, а хирург опытный, пользующийся прекрасной репутацией, как специалист...

 ...но с совершенно отвратительным характером, в чем Ручьёв убедился, когда тот вышел из операционной, стянул с лица зеленую маску и, неприязненно глядя на ожидающих в холле мужчин, буркнул:

 - Чего, чудес ждете? Что могли, сделали. А дальше вашей красавице самой придется выкарабкиваться. Ранение довольно серьезное, да и крови много потеряно...

 Ручьёв сунул ему в карман халата немалую купюру, эскулап лишь поморщился.

 - Здоровья за деньги не купишь. Всего хорошего, господа. В ближайшую неделю - никаких посещений.

 Лишь после этого Ручьёв с Кравченкой и Сашей Ивушкиным вышли на улицу и закурили. Все трое. Хоть Ручьёв до этого по наивности считал Ивушкина некурящим.

 - Ладно, объясните теперь, ребята, как вы додумались появиться столь вовремя?

 - Псину свою благодари, - буркнул Кравченко.

 А Ивушкин, улыбнувшись застенчиво, добавил:

 - Да, это все Малыш... Вдруг ни с того, ни с сего забеспокоился, бегает к двери и обратно, скулит, даже подвывает... мороз по коже, Сергей Александрович, честное слово! Словно всячески дает понять, что чует беду... Я на всякий случай, - зарделся, - С Игорем Николаевичем связался, а он мне - все это неспроста, надо ехать, узнать, все ли в порядке...

 - Черт, - Ручьёв сделал настолько глубокую затяжку, что даже закашлялся. Вот она, интуиция в действии. Что у женщин (он вспомнил крик Анны: “Открывай, черт тебя возьми, или вызову пожарных, “скорую”, ментов!”), что у собак... Да уж. Сморгнул, провел ладонью по глазам. Спросил хрипловато:

 - А с Леркой что?

 - Отвезли, как и положено, в отделение, - хмуро сказал Кравченко, - С этим... Ройзманом созвонился... думаю, не тюрьма ей светит, а дурдом. Явно не в себе девушка. Как это ты, “Ржевский”, ухитрился довести ее до такой кондиции?

 - Она сама себя довела, - буркнул Ручьёв, - Что, не знаешь, какая у некоторых баб психика неустойчивая?

 - Ага, - неопределенно согласился Кравченко, - Кстати, не у одних баб, - и извлек из-за пазухи конверт, адресованный Стрельцову, что лежал у Ручьёва в сейфе, - Взял на всякий случай, - сказал Кравченко невозмутимо, - Сейчас же менты в твоем доме такой шмон наводят... Будь уверен - после них тысчонки-другой “бакинских” не досчитаешься...

 - Чертяка, - Ручьёв почувствовал, что сам, не хуже Ивушкина, краснеет, - Тебе и шифр от моего сейфа известен?

 Кравченко молча пожал плечами. “Давидов, стервец, наверняка, - подумал Ручьёв (без особой, впрочем, злости), - Любит и вашим, и нашим сплясать...”

 И убрал конверт за пазуху, твердо решив по пути домой сжечь его рядом с какими-нибудь мусорными баками или контейнерами.

...В конце концов, он ведь поклялся Анне... или будь он проклят.

 - Да, вот так, - протянул Кравченко, делая последнюю затяжку и аккуратно гася окурок двумя пальцами. После чего не на асфальт его бросил и не в траву, а опустил в урну, - Не бери, Сашок, пример с нашего Дон Жуана, - обратился он к Ивушкину, -Вот что значит пренебрегать семейными узами, засматриваться на чужих жен и головы молоденьким дурить. Кара неминуема.

 Ивушкин слегка улыбнулся и снова симпатично покраснел.

 - Да у меня есть девушка... в сентябре планируем пожениться.

 - Молоток, - одобрил Кравченко и повернул к Ручьёву уже серьезное лицо, - Тебе-то тягомотина еще та предстоит с ментами, но... справишься, думаю?

 - Еще не та тягомотина, - вздохнул Ручьёв, подумав о Зарецком.

 

 ...С бывшим президентом “Мага-банка”, а ныне практически единоличным владельцем финансовой корпорации “Тритон” Ручьёв столкнулся через неделю у дверей палаты, куда после реанимации перевели Анну.

 - Я ценю то, что вы сделали для обеспечения моей безопасности, - процедил Зарецкий сквозь зубы, - Но учтите - увижу вас снова рядом с Анной, горько пожалеете...

 Ручьёв, измотанный до предела различными треволнениями, тем не менее нашел в себе силы ответить на испепеляющий взгляд Зарецкого ледяным взглядом.

 - Не слишком ли опрометчиво, уважаемый, с вашей стороны угрожать мне?

 Зарецкий побагровел, но промолчал. На том и разошлись.

 Через две недели Давидов со Стрельцовым из Берна вернулись. Зарецкий заявил, что в услугах агентства, руководимого таким авантюристом как С. А. Ручьёв (“Ржевский” в узких кругах) не нуждается.

 “До поры, до времени, - философски подумал Ручьёв, не находя особых причин для ненависти к финансисту -тот, в конце концов, исправно заплатил по счетам...

 

 * * *

 

 ...Ручьёв спустил ноги с кровати, посмотрел на часы. До подъема еще сорок минут, только все равно ведь уже не уснешь... Отправился в ванную, а после принятия душа поставил вариться кофе и закурил (плевать, что вредно. Особенно, если учесть, что полтора месяца назад могло закончиться для него абсолютно все, если б не Анна...)

 А он ведь так и не переговорил с ней после случившегося. Прочел лишь ее показания по уголовному делу, где она являлась потерпевшей, а он, Ручьёв, свидетелем.

 Ручьёву, можно сказать, подфартило - следствие вел Григорьев, старый кореш (но это, разумеется, держалось в тайне).

 -Давай, Серега, всю правду, - именно с таких слов начал Григорьев, явившись в коттедж Ручьёва, временно ставший местом преступления (“тысчонку-другую “бакинских” у “Ржевского”, конечно, не умыкнули, но ухитрились разбить две чудесных фарфоровых статуэтки (доставшиеся ему по наследству от деда), ну и, как водится, реки “огненной воды” в его баре обмелели... слегка. Да и хороших сигар поубавилось на пяток. Ручьёв, конечно, осерчал... впрочем, несильно. Философски решив, что барахло - дело наживное. Барахло, хлам, вещи и вещицы...) - Всю правду, ничего не утаивая. Я сам потом уж решу, как эту правду преподнести... под каким соусом.

 И Ручьёв рассказал правду. Благо Григорьеву давно было известно об отношениях “Ржевского” с красавицей супругой господина Зарецкого, а также отношении “Ржевского” к ней. Умолчал он лишь о трех вещах - заказе финансиста (сказал, что Зарецкий, страдая патологической паранойей, просто заключил с “Фениксом” договор, долженствующий усилить меры его личной безопасности), о Кирилле (Григорьев его знал, но об отношениях Анны с этим парнем ему не было известно), и, наконец, о своем намерении свести счеты с жизнью.

 Словом, получилось так, что Лера попросту застала любовников in flagranti. А, поскольку он, Ручьёв, будучи под хмельком, как раз демонстрировал Анне свой ТТ (предварительно опустошив обойму и напрочь забыв об одном патроне в стволе), то так вышло, что попалась “машинка” психопатке на глаза... ну, а что было дальше - известно.

 В свою очередь полюбопытствовал у Григорьева, что сама-то Валерия говорит?

 Тот поморщился.

 - Да, похоже, с ума съехала девушка. То несет пургу насчет ведьм и наводимой ими порче, то какие-то оргии вспоминает... край, словом. Она что, действительно была твоей... гм... подругой?

 - Да, представь, - вздохнул Ручьёв, - Тогда с мозгами у нее было не так плохо...

 После “фильтрации правды” осталось следующее: г-жа Васнецова-Зарецкая пришла к г-ну Ручьёву, как руководителю охранно-сыскного агентства поговорить о мерах усиления, конечно же, личной безопасности. Начиная с установления над дверью квартиры, где проживала, видеокамеры, заканчивая беседой о том, какие средства защиты даме не возбраняется при себе носить, а какие возбраняется. И тому подобное. Зашел разговор об огнестрельном оружии, Ручьёв продемонстрировал красавице пистолет системы ТТ...

 ...потом явилась бывшая подруга, в силу умопомешательства неправильно истолковавшая задушевную беседу г-на Ручьёва с супругой важной персоны...

 - А парней своих ты вызвал? - поинтересовался Григорьев.

 Нет, Ручьёв их не вызывал. Просто Кравченко решил кое-что обсудить с ним тет-а-тет (ну, а от Ивушкина нет секретов, Ивушкин кто-то вроде адъютанта). Собственно, визит их мог оказаться крайне несвоевременным, а получилось как раз наоборот.

 Показания Ручьёва Кравченко и Ивушкин полностью подтвердили.

 Прежде чем брать показания у Анны, Григорьев тактично дал ей прочесть то, что поведал Ручьёв. Она все подтвердила, лишь поинтересовавшись, что будет с несчастной девушкой (едва ее не убившей).

 Несчастную девушку уже тогда перевели в психиатрическое учреждение специального типа.

 А уголовное дело, конечно, закрыли (с сумасшедшей какой спрос?)

 

...Ручьёв подкупил кое-кого из медперсонала больницы, где находилась Анна (категорически отказавшаяся возвращаться в Берн, до полного выздоровления во всяком случае).

 Каждое утро на тумбочку рядом с ее кроватью ставили розу (либо чайную, либо темно-бордовую, их она любила особенно), а когда ей разрешили питаться нормально (не через трубку), Ручьёв прислал ей персики - ее любимые, сорта “нектарин”.

 Охранявшим ее палату детинам г-н Зарецкий дал строгое указание владельца “Феникса” не пропускать - ни под каким видом, ни под каким предлогом, - но никто Ручьёву не мог запретить приходить на территорию больничного корпуса и просто стоять под окнами ее палаты, расположенной на третьем этаже.

 Иногда он видел (или ему казалось, что он видит) ее силуэт, но вплотную к окну Анна не подошла ни разу. Возможно, именно по ее просьбе Зарецкий приказал своим секьюрити пресекать доступ Ручьёва к ней?

 Но все же он помнил... помнил взгляд Анны, когда она буквально ворвалась в его коттедж за полминуты до выстрела, который мог стать роковым... Да, он помнил. И это не позволяло терять надежды.

 ...Впрочем, он помнил и другое. Когда Кравченко, Ивушкин и Лера из комнаты вышли, и он остался с Анной наедине, она взяла с него обещание не говорить Кириллу (и постараться сделать так, чтобы он не узнал этого от своих друзей из “Феникса”) о том, случилось в коттедже.

 И Ручьёв пообещал. В конце концов, незачем мальчишку снова втягивать в историю, чреватую самыми нехорошими последствиями...

 Впрочем, в тот момент он мог наобещать Анне все, что угодно, вплоть до пострижения в монахи, если б это как-то умилостивило Высшие Силы, от которых зависела ее жизнь.

 Загвоздка заключалась в том, что одним из жизненных принципов Ручьёва являлся принцип нерушимости данного слова.

 Посему с другом Кирилла - Орловым, работником его агентства, - Ручьёв серьезно потолковал. И тот дал обещание, в свою очередь, что от него Кирилл не узнает ни о чем, касающемся Ручьёва и Анны.

 - К тому же, он умотал куда-то на Кубань, - добавил Орлов, - Вроде, до осени... Охота к перемене мест...

 ...Неделю назад Ручьёв случайно столкнулся с Кириллом в городском саду, где тот выгуливал изрядно подросшего ретривера рыжей масти. Поздоровались сухо... однако, все же поздоровались.

 Ручьёв отметил, что Кирилл заметно повзрослел. Собственно, и не парень это был, а молодой мужчина. Вот только мрак появился в больших, чрезвычайно выразительных глазах.

 И не казалось больше, что вот-вот вспыхнет на лице искренняя мальчишеская улыбка (дамы, впрочем, смотрели на Кирилла с не меньшей заинтересованностью).

 ...Зазвонил телефон. Ручьёв недовольно взял трубку - чего хорошего можно ожидать от столь раннего звонка? Опять какое-нибудь ночное ЧП на объекте, с которым у “Феникса” заключен договор охраны...

 Он проворчал: “Слушаю?”, а в следующую секунду замер, застыл, попросту затаил дыхание, услышав чуть низковатый, мелодичный, насмешливый голос:

 - Что-то я не понимаю, “Ржевский”... тебе что, сообщили, что я умерла?

 Он сглотнул ком в горле, кашлянул... почувствовал, что губы сами собой, непроизвольно растягиваются в улыбке. Дурацкой такой улыбке... влюбленного идиота.

 - Признаться, кое-кто говорит, что и вознеслась...

 Анна слегка засмеялась.

 - Увы, Ручьёв, я все еще на грешной земле. Любопытно, как долго мне любоваться тобой лишь из окон палаты?

 - А меня пропустят? - осторожно спросил Ручьёв.

 - С чего это вы, сэр Бонд, сделались столь робким и с каких пор? - спросила Анна насмешливо, а потом добавила уже серьезно, - Мне еще три дня назад разрешили прогуливаться в больничном скверике. Там еще скамеечка есть уютная... под старым вязом. Обычно после трех я и являюсь туда. Подышать воздухом уходящего лета...

 - Ты замечательно это описываешь. Так, что самому хочется оказаться под этим вязом.

 - Что же тебе мешает? - просто спросила Анна.

 - Ничего, - так же просто ответил Ручьёв, - Сегодня же и приду. Ты по-прежнему любишь персики?

 - Нет, - в ее голосе явственно слышалась улыбка, - В последнее время я что-то полюбила виноград... почему-то. Не правда ли, странно, сэр Ланселот?

 

...Выйдя из коттеджа, Ручьёв глубоко втянул в себя уже становящийся прохладным сентябрьский воздух (дух уходящего лета), потрепал по загривку верного Малыша и поймал себя на том, что впервые за долгое время ему хочется беспричинно рассмеяться. Просто оттого, что кругом чертовски красиво - трава еще не потеряла сочного, зеленого цвета, а в кронах деревьев появились багряные и золотистые вкрапления. И небо так безмятежно, так ясно...

 ...в этот момент над головой Ручьёва пронесся самолет, оставив в безупречной голубизне белый шрам. Впрочем, он скоро исчез.

 И Ручьёв все-таки рассмеялся.

 

 * * *

 

Конец

 

Осень 2004 - зима 2005 гг.

20.02.2005