Поездка в Зиму, через Окинский караул

На заставке, перед текстом «Карта Иркутской губернии Брокгауза и Ефрона 1894 год» (источник - сайт Андрей Бур | Фотоальбомы | Старые карты). На этой карте, Окинский караул зафиксирован, как Окинский форпост (в левом нижнем углу карты). Село Зиминское записано Зименским, а современный посёлок Карымск – это деревня Карейская. А я уже написал очерк «Окуда корейцы на Сараме?», утверждая, что корейцы компактно жили на российском Дальнем Востоке, а затем были переселены, перед Отечественной в Среднюю Азию, и в верховьях Оки их поселения быть не может, хотя они называли себя «коре-сарам». Это значит, в дословном переводе «корейская моя голова». Теперь возникает вопрос: «Откуда корейцы в Карымске?». В 1894-м ещё не был построен Трансиб, или для корейцев это не проблема? Проблема тут в том, что карта начертана через тридцать лет после того, как Окинский караул пришёл в упадок, а тут он красуется, как форпост. Ну, хоть так! Где вы ещё найдёте карту с Окинским караулом? А, ведь, через него, по перевалам Саянских гор, лежал путь в село Зиминское, где я живу. Если вам это интересно…

О существовании сухопутного пути через Саяны в Зиму, я уже неоднократно писал в своих публикациях, при этом сам сомневался: «А есть ли этот путь? Может быть, старейшая жительница села Сарам баба Лида, которой давно уже за восемьдесят, чего ни-будь напутала, утверждая, что через Саяны гнали в Зиму монгольский скот в годы войны?». Я озвучил её версию в тексте "Сарам - ворота в Саяны". Но, как говорится, слова к делу не пришьёшь, нужны документы. И если бы была возможность найти договор между «Зиминским мясокомбинатом» и представителями монгольской стороны, участвовавшими в азиатском «Ленд лизе», то этот документ развеял бы сомнения даже у самых закоренелых скептиков. Но проще найти иголку в стоге сена, хотя события эти по историческим меркам, произошли совсем недавно. Документы я всё же нашёл, правда, значительно более старые. И помог в этом ранее мной неоднократно упомянутый пленённый под Полтавой швед Стралленберг, который в 1722 году начертил для Петра Первого самую совершенную по тем временам карту Российской Империи. Карта эта настолько подробна, что там указаны народы, компактно проживающие на территории России и пути-дороги, по которым осуществлялось движение по просторам империи. Так вот, на этой карте обозначен путь из Бурятии, через Тункинскую долину в Саяны, а затем через горы, а не по Оке, на территорию Приангарья. Правда, деревни Зиминской, упомянутой в 1735 году в документах руководителя Сибирской научной экспедицией Миллера, на этой карте нет. Что и не мудрено, ведь проживало в ней, согласно документу, несколько ясашных русских людишек. Зато видно, что через Кимильтейку, а затем, пересекая место слияния Оки с Зимой в сторону Балаганска, лежит конный путь. Я продолжил поиск документов, и оказалось, что они есть. А образовались эти документы по причине курьёза – в Питерской газете «Северная почта» была опубликована статья о том, что в Восточных Саянах близ Окинского караула, обнаружены водопады размером около ста саженей. А это под двести метров! «Жареная» новость делала Ниагарский водопад карликом, поэтому сибирскому отделу Русского географического общества «загорелось» узнать, действительно ли так велики эти водопады. Проверка информации была поручена всесторонне образованному князю П. А. Кропоткину, который принёс большую пользу и царской и советской России. Кроме наук, князь был силён в политике, создав теорию анархического коммунизма. Он, в 1917 году, был лидером анархистов, но это не помешало тому, что Ленин пригласил его в своё правительство. Кропоткин, почувствовав, что добром это не кончится, отказался. Однако, получил «охранную грамоту». В записке Ленина было рекомендовано представителям советской власти оказывать Петру Александровичу всяческое содействие, не зависимо от того в какой части Советского Союза он намерен был проживать и чем заниматься. Величина личности «мятежного князя» определяется памятью о нём, оставленной в названиях двух российских городов, московской станции метро «Кропоткинская», Кропоткинского переулка  в Москве. Улицы во многих городах названы в его честь, а также посёлок в Иркутской области, горный хребет в Восточном Саяне и вулкан в пади Хи-Гол, что в верховьях впадающей в Оку речки Жомболок. Но, прежде чем в честь интеллектуального князя назвали гору и вулкан  в Саянах, прибыл он как российский офицер в Иркутск в 1862 году и стал служить чиновником особых поручений по казачьим делам при генерал-губернаторе. Вот одно из особых поручений – необходимо было найти сухопутную дорогу от реки Аргуни в Благовещенск. Русская казна теряла большие деньги, закупая у китайцев скот на мясо. Эти потребности можно было удовлетворить силами казачьих хозяйств Забайкалья. Но как пригнать скот посуху в Благовещенск? Офицерская форма вызвала бы нездоровый интерес у китайцев, и кадровый офицер облачился в купеческую одежду. Приобретя кой-какого товару на продажу, «купец» присоединился к казакам, намеревавшимся продать лошадей в китайской Манчжурии. При помощи маленького карманного компаса особое поручение было выполнено, и обнаруженная колёсная дорога через хребет Большой Хинган была «снята» на карту. Молодой российский офицер в одиночку избавил государство от не нужных расходов… и «разбаловал» начальство. В 1865 году, для проверки газетной «утки», ему было выделено всего девяносто рублей и один казак, для сопровождения. А направлялся 23-х летний офицер в дикую горную страну Восточного Саяна к истокам рек Иркута и Оки, которые берут своё начало совсем рядом друг от друга, но текут к Ангаре в разные стороны. Об этой опасной экспедиции П. А. Кропоткин, в 1867 году, написал отчёт, который именуется «Поездка в Окинский караул». Написан отчёт, как научная повесть, из которой можно узнать о хронологии событий, горных породах, из которых образованы Саяны и русла рек, высотах местности над уровнем моря, по которым пролегал маршрут, многообразии растительности и породах деревьев, о быте народов проживающих на пути следования, ну и конечно о водопадах, которые стали особым поручением. Раз документ называется «Поездка в Окинский караул», то я с Окинского караула и начну, а это глава девятая отчёта. Вот цитата – «…Окинский караул, как и все остальные караулы на этой линии состоит из ветхой казармы, окружённой развалившимся частоколом, амбара и часовни. Кроме обязательного русского поселения, состоящего из четырёх казаков, здесь есть ещё две семьи, поселившиеся несколько десятков лет назад.  Приволье для звероловства, возможность торговать с бурятами, выменивая масло и скот на привозные русские товары, были причиной того, что здесь остались жить несколько казаков, и теперь потомки их, хотя и не находят тех выгод, остаются жить уже по привычке…». По мнению автора, место, выбранное для Окинского караула, оказалось неудобным из-за климата, который тут настолько суров, что в начале июня часто с гольцов дуют холодные ветры, сопровождаемые снегопадом. Становится так холодно, что приходится одевать шубы. И это странно, так как в прилегающих окрестностях климат намного благоприятнее, и в низовьях рек Тиссы, Сенцы и Джунбулака (Жомболока) проживают в своё удовольствие до трёхсот бурят. Местные буряты вполне зажиточны и крепкая семья имеет 50-60 голов скота. После прихода к Оке русских, скотоводы привыкли к хлебу и на вырученные от охоты и скотоводства деньги покупают зерно, муку и уже испечённый хлеб, который сами печь не умеют. Зерно варят, или бросают для вкуса в чай, а из муки готовят саламату – поджаривают муку и добавляют много коровьего масла. По поводу религии местные считают, что чем большему количеству богов угодишь, тем лучше, поэтому приносят в жертву баранов духам гор, поклоняются Будде, ставят свечку к иконе Николая-чудотворца, которого называют Цаган – убукгун. Узнав о приезде в караул сильно умного русского, местные буряты, выплеснули на него всё своё радушие - угощали изысками бурятской кухни и тарасуном (молочной водкой крепостью до 20-ти градусов). Кроме бурят, на этой местности проживают карагасы, пасущие оленей на покрытых лишайниками и мхом гольцах, и сойоты, одинаково благодушно относящиеся и к оленеводству, и к скотоводству по-бурятски. Эти сойоты, как и буряты, жили в юртах, и как карагасы ставили чумы из жердей крытые берестой, на летних пастбищах. О контактах с карагасами и сойотами  Кропоткин не упоминает, значит, буряты доминировали над остальными народами, проживающими в Саянах и честь принять высокого гостя предоставлялась им. Но, были времена, когда русское правительство опасалось, что китайцы переманят бурят в Монголию (тогда Монголия была автономией Китая). После подписания Буринского договора в 1728 году, были установлены границы России и Китая, и выставлены казачьи караулы вдоль русско-китайской границы. Вот что об этом пишет Кропоткин: «… предписания дававшиеся из Тункинской пограничной дистаночной канцелярии и найденные мною в Окинском карауле, ясно показывают, что главное внимание тогда обращалось на то чтобы сделать из караулов бдительные пограничные пикеты. Тогда посылалось на каждый караул пять казаков, под началом казака же, или урядника, но кроме того,  для содержания постоянных разъездов прибавлялось к казакам по двадцать братских. Караульные должны были ездить в стороны от караула, съезжаясь с пикетами из соседнего караула на полдороге, и всегда иметь лошадей наготове…». При нарушении границы с целью контробанды, мены скота, побега за границу, задержанного нарушителя били шомполами, плетьми, тростьми, или отправляли на принудительные работы в соляной рудник, чтобы отработал цену контробандного товара. Однако, предписывалось, если с китайской стороны перебежчик желает передать ценные сведения, то его не выдавать, а тайными тропами побыстрее доставить в Тункинскую канцелярию для допроса. А с предъявляющими претензии китайскими чиновниками «…разговаривать учтиво, с возможным угощением, остерегаясь говорить с ними лишнего слова, до того хотя бы они к досаде чего произнесли не соответствовать им грубостью, а уступать…». Но если охрана по ту сторону границы будет скрывать перешедший на их сторону скот или перебежчиков, сообщать их начальству об увиденных нарушениях мунгалами  служебной дисциплины. В общем, если с русскими будешь плохо жить, то ни тебе тарасуна на посту выпить, ни заснуть, не говоря уже об женской ласке. Особо казакам предписывалось обращаться с братскими, проживающими поблизости, как нельзя более дружелюбно, чтобы русские были им больше любы, чем китайцы. Изложенное выше автор обобщает: «…сначала всё пахло военным пограничным порядком, потом всё стало ослабляться, братским было позволено откочёвывать вёрст за сорок с тем только чтоб сходку иметь в карауле каждые десять дней. …скота не перебегало и не было повода к тем бесконечным спорам, которые беспрестанно возникали в Забайкалье и вызывали даже необходимость собрать «конгресс» чтобы все подобные споры счесть законченными. Теперь всё это перешло в историю, и только остались следы прежних строгостей в развалившемся палисаде прежнего караула. Генерал-губернатором Н.Н. Муравьёвым, был сначала отменён этот порядок объезда границы, а потом разрешена, наконец, и свободная торговля на сто «ли» (пять километров) от границы, и теперь на караулах, хотя и живёт четыре казака, но они уже не должны содержать постоянных разъездов, и только два раза в год ездят для свидания с китайскими чиновниками, но всё  это только простые формальности, уцелевшие в угоду нашим церемонным соседям…». И это глава из отчёта о высоте водопадов! Если бы не Кропоткин, то откуда бы мы узнали подробности об Окинском карауле? Ознакомившись с караулом  и бытом местных жителей, молодой офицер приступил к своим основным обязанностям – поиску, измерению и описанию водопадов и изображений на скалах, оставленных людьми древней цивилизации. Видимо эти места были заселены людьми и в глубокой древности, о чём свидетельствуют клинописи, выписанные на утёсе Монголжин красной краской. Да на луговой равнине возле Оки находятся основания жилищ выложенные из камня в форме круга. Дознавшись у местных, что водопады всё же есть, но их размеры сильно преувеличены газетным писакой, Кропоткин принялся исполнять особое поручение – отправился к речьке Джунбулак, что в четырёх верстах от караула, ниже по течению, впадает в Оку. Решая основную задачу, любопытный Кропоткин сделал открытие – по долине Оки «разлита» застывшая вулканическая лава. Протяжённость застывшего потока оказалась тридцать вёрст. В этой лаве промыли себе русла Ока и Джунблак, впадающий в Оку двумя рукавами. Главный рукав притока оказался 15 метров шириной, скорость его течения была стремительной, и мчался он в Оку не образуя водопадов. Русло второго рукава оказалось сухим. Со слов местных, вода падает с отвесной стены, высотой двадцать метров, только во время паводка, когда поток с рёвом ворочает валуны и упавшие в воду лесины. Второй водопад оказался на ручье в 250 метрах от Джунбулака, высота его пять метров, что мало кого впечатлит. Развеяв газетную сенсацию и тем самым выполнив особое поручение, Пётр Александрович обнаружил истоки излияния лавы – два кратера вулканов высотой 80 и 100 метров. После того как дело, порученное Сибирским отделом Русского географического общества, было исполнено, авантюрист Крапоткин должен был вернуться в Иркутск тем же путём. Но он был молод и горяч, да к тому-же, все прелести Саян со стороны Иркутска он уже рассмотрел, поэтому решил спуститься по Оке, до ямщицкой станции Зиминской,  на лодке. Но буряты и слушать не захотели, заявив, что в этих местах, даже зимой река не везде замерзает, такая у неё скорость на перекатах. А плыть на лодке, не имея опыта сплава по горным рекам – это самоубийство. Игорь Аброскин - руководитель поэтического собрания в Центральной библиотеке города Саянска, может подтвердить. Он, таки, спустился по горной Оке, в компании опытных экстремалов. Не исключено, что этот поход добавил ему седых волос, а не только адреналина. А Кропоткин, придумав сам себе новое особое поручение, отступать не собирался и склонял местных жителей к спуску по реке с гор в долину, а там и до Зиминской станции рукой подать. Тогда, проживавшие близ караула буряты предложили проехать на конях по горам, до слияния Оки с Хойто-Окой и Урдо-Окой, а дальше сплавиться на плотах. Девятого июня, участники экспедиции и два проводника, двинулись вдоль берега Оки посуху. За день дошли до утёса Орхогон-Байсин, что возле речки Иле (Илеэ). Десятого июня, пошли по пади Иле, затем свернули в падь её притока Малой Иле (Хойто-Сала) и стали подниматься по крутому подъёму в гору, чтобы перейти в бассейн Урду-Оки (Урдо-Ока). Поднявшись на перевал, исследователь Саян измерил по приборам высоту над уровнем моря – оказалось 1758 метров, а пик горы уходил за два километра. Но, даже не добравшись до вершины, отсюда были видны многочисленные горные пики покрытые снегом. Переночевали в пади ручья Утой-Желга (Ута-Жалга), там, где она сошлась с ручьём Айноком (Айнак), и 11 июня отправились по Айноку до Урду-Оки. Переехав Урдо-Оку, путешественники стали пробираться по пади Унанкин (Ухагшин), поднимаясь в гору. А 12 июня, утром продолжили подъём и весь день шли к вершине гольца, на которой приборы показали, что от уровня моря 2112 метров. Восхищаясь красотой гор с высоты своего положения, нужно было ещё удержаться на ногах, сопротивляясь сильному ветру. Спуск в падь Далдармы донельзя крут, и очень сложно спускаться верхом на коне. Двигаясь по пади Далдармы, проводники несколько раз останавливались, для поклонения духам гор, возле утёсов. И в это время и духам и людям было хорошо – люди пили чай, жарили саламату, курили табак и делились с духами тем, что ели, пили и курили. Подобная процедура повторилась ещё раз, когда вышли на Оку близ ручья Тыгылтэй (Тугултуй). По преданию, тут охотник хотел убить телёнка изюбра, а делать этого в местах поклонения духам нельзя. После выстрела телёнок превратился в камень. С тех пор, проезжая мимо окаменевшего телёнка-утёса люди читают молитву. В этом месте нельзя кричать и даже громко разговаривать. Если правила нарушить будет гроза, или пурга. Утром 14 июня вышли из пади Далдармы к Оке. Против устьев речек Билюнек, Ока уже стала широкой рекою – метров 170-200, пришлось рубить плот, чтобы переправиться на левый берег. Отсюда речка уже могла считаться сплавною рекою, и промысловики плавятся вниз на плотах и батах (бат – плот для одного человека). Но сплавиться по реке не пришлось, проводники заломили цену пятьдесят рублей, что было больше половины выделенных на поход к Окинскому караулу денег. Такую сумму Кропоткин заплатить не мог, так как, добравшись до села Зиминского не на что было бы ехать в Иркутск.  Видимо, буряты запросили нереальную цену специально, не желая подвергать молодого барина большому риску. А за 22 рубля, они охотно согласились сопроводить его посуху. Всадникам, двигаясь от Билюнек, в связи с труднопроходимым берегом Оки, пришлось удалиться от большой реки по пади Янгуши (Ингаши) и по Ихо-Голу, снова, перевалить через горы, чтобы миновать несколько утёсистых берегов Оки. Только 16 июня горные скитальцы вышли по устью речки Тыгылтэй в долину большой реки (это девятью километрами выше того, что сейчас осталось от села Сарам, которое, на момент путешествия, ещё не было построено). Здесь кончаются щёки, горы отходят в стороны и берега покрыты сосновым лесом, река течёт плавно, слегка журча на каменьях. Гор уже не видно, вдали синеет несколько холмов, а на правом берегу Оки небольшое одинокое возвышение Бударик, которому тоже поклоняются буряты и не шумят проезжая мимо. Только 17 июня, вечером, водопадная экспедиция, преодолев 250 километров, достигла бурятской ясачной деревни Корноты на берегу Оки. Описание поселения таково: «…ряд правильно построенных юрт, прочных высоких, восьми или четырёхугольных, прямо покрытых дёрном. Весь быт этих бурят представляет переходную ступень от степного бурята к оседлому русскому. Корнотские буряты много засевают хлеба и продают его в Окинский караул русским и бурятам. Их зимники находятся всего в восьми верстах от летников, да и в летники переселяются лишь на время полевых работ, но и тут живут с комфортом. Зимники устроены ещё комфортабельнее – юрты удобны, кругом огорожены, а иные буряты возле юрт построили даже дома с русскими печами и живут там большую часть зимы. Я застал бурят уже в летниках и вот, например, какой вид имеет одна из лучших юрт – юрта шуленги (главы родовой знати). Это квадратная высокая постройка с высокою дверью, без окон, но с широкою трубою (вытяжным отверстием для дыма от очага). Крыша юрты лежит на стенах и на 4-х столбах. Посредине находится очаг, а кругом его в юрте сделан пол. На полу установлены влево деревянный диван, стол, а позади груда сундуков, перин и подушек, над которыми развешаны все богатства хозяйки – платья, платки и кушаки хозяина. Правая сторона принадлежит женщинам, тут помещается утварь, самовар, чашки и проч. и проч… Тут же находится всё для приготовления тарасуна. Передняя половина юрты отгорожена ситцевыми занавесками, за которыми спят дети и девушки. Женщины носят преоригинальный костюм: на них надет род длинной поддёвки с двумя рядами пуговиц сверх цветной рубашки и юбки, голова обвязана платком, под которым надет род низкой кички. Во всём костюме какая-то смесь бурятского костюма с русским. Крестьяне носят русскую одежду – синюю рубаху, шаровары и сапоги, на голове русский же картуз. В пище тоже произошли изменения: так же много употребляя молока и тарасуна, корнотцы почти расстались с кирпичным чаем и употребляют почти исключительно байховый, добываемый из селения Зиминского. Во всём содержании посуды и приготовлении пищи, заметно несравненно больше опрятности, чем у бурят, тип значительно изменился, хотя широкие скулы остались, но волоса у многих ребятишек вы встречаете уже белые, глаза у всех открытее и прямее, во всей фигуре как-то более сдержанности, более подвижности в лице, чем у бурят. Но, вместе с этим, движения менее неуклюжи и выражение лица гораздо умнее. От Корнот, до Зиминской станции (на Московском тракте, при впадении Зимы в Оку) оставалось нам всего 40 вёрст по долине Оки, которая расширяется всё более и более, и наконец, возле селения Зиминского кончается довольно обширною безлесою степью. Тут раскинулось огромное село Зиминское с двумя церквами, многими двухэтажными домами, деревянными мостовыми, торговыми лавочками; это одно из тех зажиточных сёл, которые обязаны своим благосостоянием чайной торговле. Теперь чай кончает свою столь важную цивилизационную роль в истории Сибири, извоза всё меньше и меньше, что-то будет с этими громадными, богатыми сёлами в несколько вёрст длиною? Пока лишающиеся извоза крестьяне стараются наживаться винной торговлей и непомерно плодят кабаки на всех перекрёстках, всех перевозах. Но водка не заменит чая… Пробывши два дня на Зиминской станции, я возвратился в Иркутск…». Вот это да! Вместо краткого отчёта о маршруте экспедиции, осмотре водопадов и расходе финансовых средств, получилось художественное произведение, ставшее историческим. Для нас этот научный труд, написанный литературным языком, имеет большую ценность. Оказывается, была связь между двумя крупными бурятскими поселениями. Зимой она осуществлялась по льду Оки – корнотские братские, на лошадных санях, везли зерно, муку и русские товары к Окинскому караулу, как по асфальту. Таким же образом саянские буряты ехали в гости к корнотским родственникам и могли продать зиминским купцам скот, масло и шкурки пушных зверей, добытые охотой. Летний путь через Саяны был гораздо опаснее и труднее, но как мы видим, даже люди, не имеющие таёжного опыта, на лошадях пересекли хребет Восточного Саяна и за восемь дней доехали до села обрусевших бурят. Значит, перегон скота через горы возможен, хотя, во многом, это подвиг монгольских пастухов и они достойны того, чтобы им поставили памятник. Автор похода в Окинский караул помог сделать ещё три важных открытия. Первое – деревня Корноты -  это село Новолетники, которое находится в сорока километрах от Зимы. Этот вывод можно сделать из того, что у корнотских бурят были зимники и летники – жилища, которые они меняли в зависимости от времени года. Значит Новолетники – это новые летники, выстроенные жителями деревни Корноты. Деревня эта, по описанию Кропоткина, находилось на таком же расстоянии от села Зиминского, что и село Новолетники, поэтому сомнений быть не может. Второй вывод – в конце 17 и начале 18 века, чай в Росии был крайне популярен и крайне дорог, раз благодаря торговле чаем село Зиминское стало большим и богатым. Видимо, чай через территорию России, сухопутным путём везли в Европу и продавали за валюту. Роль Окинского караула в этом такова - он запирал Оку и Саяны (контробандный путь в Зиму) и товар из Китая шёл по пограничному переходу Ханх-Монды, следуя  через Тункинскую долину к Култуку, а затем к Иркутску, где были сосредоточены все государственные структуры, в том числе и таможня. В таможне за товар взималась десятипроцентная пошлина, и товар через Зиму следовал на запад. Знания о более коротком пути, через горы к Зиме, смущали купцов беспошлинно пробираться в сторону Москвы. Судя по отчёту Кропоткина, караул свою задачу выполнил, раз чай жители деревни Корноты покупали в Зиме, а не у родственников проживающих рядом с китайской (монгольской) границей. Меня насторожили переживания путешественника за дальнейшую судьбу богатого села Зиминского, раздобревшего на торговле чаем. Почему эта торговля к лету 1865 года стала приходить в упадок? Оказывается, в ту пору завершалось строительство Суэцкого канала, который был сдан в эксплуатацию 17 ноября 1869 года. Этот канал значительно сократил путь из Европы в Индию, избавив торговцев от необходимости плыть вокруг Африки, и везти чай по морю стало дешевле, чем транзитом по территории России. Изменение статуса самого прибыльного товара для сибирского купечества, от чая к водке, к концу 1870-х годов, подтверждается строительством винокуренного завода возле села Троицк, Заларинского района. В 1882 году, балаганский купец Егор Блаженный, рядом с этим селом на выселках за деревней Сортовской, образовал предприятие, которое на долгие годы обеспечило купцов товаром повышенного спроса, народ национальным напитком, а казну высоким доходом, подтвердив русскую поговорку – «Чай не водка, много не выпьешь». Рассматривая на спутниковой карте местоположение села Новолетники, я пришёл к выводу о том, что, будучи ещё Корнотами, этот бурятский улус, до строительства почтового станца в Зиме, занимал стратегически самое важное место. Левобережные Корноты и правобережная Тагна находились напротив друг-друга на пересечении путей из Приангарья в Забайкалье и Китай, и обратно - из Китая и Забайкалья,  через Зиму на запад, а через Тагну, Троицк и Тыреть на север к Балаганску, и на восток к Иркутску. Именно этот путь отображён на карте Стралленберга – он, не доходя до речки Зимы (обозначенной как Танс) пересекает Оку с левого берега, на правый. Это подтверждает и спутниковая карта, на которой, до настоящего времени, видна дорога от Новолетников, через Оку к Тагне. Если бы это был только зимний путь, по льду, то дорога не продавила бы почву, значит, там была переправа. После прихода русских, наверняка это был паром, а до того, предположительно, переправлялись на плотах, лодках и попросту верхом на лошадях, как делали это почтовые гонцы в армии Чингсхана. К правому берегу Оки, в районе переправы, напротив бывших Корнот, подходит ещё одна дорога – идёт она от Сарама, через Хортагну. И это значит, что миновав горы, к Корнотам (или Хорнотам, судя по Хортагне) можно было ехать сухим путем, по которому проследовал Кропоткин. Либо, переехав Оку по шивере возле Сарама, добраться через Хортагну до Тагны и, через переправу к корнотским бурятам. Но благоразумнее, вторым путем было ехать, конечно же, к Тырети и далее, а не пересекать Оку дважды, в поисках приключений… И, наконец, третья новость обнаруженная в произведении Кропоткина – в селе Зиминском было две церкви. Несомненно, что одна из них – это кирпичная церковь на берегу Муры. На сайте «Зима – церковь Троицы Живоначальной» дата постройки церкви  указана приблизительно (1861-1880). Кропоткин, будучи у нас проездом в 1865, сделал эту дату более точной – 1861-1865 год. Он, ведь, проехал через Зиму в 1865 году, а церковь Троицы уже была рабочей. О двух церквях в селе Зиминском говорится задолго до постройки железной дороги и станции Зима. Значит, речь не идет о храме Феодора Тирона, выстроенной в посёлке железнодорожников напротив вокзала и освещённой в 1899 году. Вряд ли, вторая церковь села Зиминского была возведена на месте часовни, выстроенной недавно рядом с центральным рынком, где находился разрушенный при советской власти храм Покрова Пресвятой Богородицы. Этот район стал престижным в начале двадцатого века, поэтому купец Розенберг перевёз из Старой Зимы на новое место два своих дома (со слов краеведа Гавриловой С.В.), а купец Бутович, украсил будущий центр города, своим деревянным дворцом. До этого великого переселения, необходимости в церкви на этом месте, не было. Возникает вопрос: «Где была вторая церковь в сельской Зиме?» И каким бы ни был ответ, две церкви подчёркивают высокий статус и богатство этого поселения. Значит мнение о том, что Зима обязана своим развитием только железной дороге, ошибочно.
                Послесловие.
И, всё-таки, водопад в несколько раз выше Ниагарского, в Восточных Саянах есть! Находится он как раз посредине между Зимой и Абаканом, примыкая к южной части Тофаларского Государственного природного заказника, недалеко от озера Медвежьего. Это Кинзелюкский водопад, открытый почти в середине двадцатого века. Каскад водопадов обрушивается из Кинзелюкского озера, зажатого в «седловине» между двух горных вершин, с высоты под четыреста метров. Даже в саженях (сажень –  2,134 метра) – это в два раза больше чем было заявлено в «Северной почте». Наибольшая высота свободного падения воды, в одном из каскадов – девяносто метров, а это весомо выше Ниагарского водопада, низвергающего свои воды всего лишь с 50-ти метровой высоты (а свободное падение и того меньше – 21 метр). Значит, автор публикации статьи в питерской газете, о наличии в Восточных Саянах водопада гиганта, «слышал звон, да не знал, где он» и, наугад, ткнув пальцем в карту, определил, что это на Оке, близ Окинского караула… Человеческий век короток, и Крапоткин отошёл в Мир иной не ведая, что путь его пролегал не так уж далеко от великого водопада. Зато он узнал о пешем маршруте через горы в Зиму, и сообщил нам неизвестные подробности об истории нашего города и района.