Быть или не быть?

Отклик на статью Марины Елисеевой ("Литературная Россия", 2005, № 2-3)


Я не отношусь к тем любителям словесности, что испытывают удовольствие, находясь в компании обитателей Земноморья. Даже понятия не имею, кто это такие. Подобные серии не читаю. Фамилии перечисленных писателей для меня – новость. Однако благодаря Елисеевой, кажется, понял, чем фэнтези отличается от фантастики.

Конечно, в малолетстве случилось что-то проглотить из Жюля Верна и Герберта Уэллса, но это было так давно, так давно, что на язык почему-то просится – в детстве человечества. (Из Уэллса, к слову, до сих пор помнится великолепный очерк "Россия во мгле". Рекомендую.)

Поэтому не стану "цепляться" к рассуждениям Елисеевой о состоянии современной фантастики. Тем более что, сдаётся, наблюдения её не лишены оснований и многие выводы вполне логичны.

Коснусь в этом плане лишь одного вопроса, являющегося хотя и частным моментом её материала, но имеющего, на мой взгляд, немалое общественное значение.

"Писатели-фантасты, – пишет Елисеева, – не в силах оказались предсказать того, что привычная, механистическая картина мира станет рушиться на глазах, и что предполагаемая гармония обернётся страшным и неконтролируемым хаосом.
…Коллективный разум человеческого роя стремится к самоуничтожению, и тут современные писатели-фантасты едины в пессимистических прогнозах. Однако они так часто ошибались раньше… Может быть, и теперь ошибаются? Хотелось бы!"

Как твёрдо Марина произносит здесь это "хотелось бы". И как неуверенно, без надежды на положительный ответ ставит вопрос.

Я возражаю. Ответ здесь не может быть отрицательным: да, ошибаются!
И дело сводится отнюдь не к пессимизму и оптимизму. Не к настроению.
В истории человеческого рода (рода, а не роя, "задумайтесь о том") конец света объявлялся не раз и не два. Провозглашён он, как известно, и христианством – в виде грядущего второго пришествия Христа. Ещё лет двести тому назад этому верили, наверное, и некоторые из величайших умов человечества. Однако сегодня, полагаю, среди наших Алфёровых не много найдётся тех, кто на всякий случай торопится, старается из всех сил замолить свои грехи. Потому что в наше время смешно принимать буквально за истину подобные пророчества.

Те или иные воззрения о бесперспективности развития общества возникали и в древности, принимая то замысловатые, а то и эффектные (вроде повального полового разврата альбигойцев эпохи раннего средневековья) – но в любом случае, кажется, кроваво-трагические, – формы, в науке получившие общее название химер. В Индии, например, великий философ Нагарджуна во II веке н. э. создал мироотрицающее учение о пустоте, дойдя в отрицании до того, что даже собственное существование объявил иллюзией. А Эдуард Гартман в Европе? Написал книгу о том, что человеческая жизнь не имеет никакого смысла и, поставив последнюю точку, спокойно покончил с собой!

В каких же случаях возникает отрицательное мироощущение?
Как правило, в те исторические моменты развития того или иного народа, когда его общность теряет на время свойственную ей сопротивляемость, т.е. когда народ "болен". В таких ситуациях, говоря словами Ю. М. Бородая , и начинает проявляться вандализм, который одинаково деформирует и тех, кого губят, и тех, кто губит. Здесь возникает массовый психологический синдром, выражающийся в потребности во что бы то ни стало "переделать" не устраивающую их культуру, причём переделка эта, как правило, выливается в разрушение – в отвращение к действительности, а в пределе – и к уничтожению её.

В основе тяги тех или иных этносов к видовому самоубийству всегда лежали всякие значительные пертурбации. (Всё это хорошо показано и доказано у Льва Гумилёва.)
Нам всем известно, вряд ли кто будет спорить, что сегодня человечество переживает глобальные осложнения в обычном ходе общественного воспроизводства. Знаем и то, что наша российская общность, имеющая за год, по статистике, тридцать тысяч убийств и пятьдесят тысяч самоубийств, в настоящее время глубоко "больна" – вот чего стоит испытываемое ныне столкновение с чуждой нам культурой западного потребительства, которое насаждается нам дённо и нощно буквально во всех сферах человеческой жизнедеятельности.

Так что ничего удивительного в пессимистических прогнозах нынешних писателей-фантастов нет, это нормально. Как естественна в таком случае и склонность обыденного сознания к тому, что "коллективный разум стремится сегодня к самоуничтожению". Если выход из этого массового психологического синдрома находился в древности, то уж тем более он будет найден и теперь.

Опасность техногенной катастрофы, вероятность выхода научно-технических средств из-под контроля, конечно, действительно существует, но необратимого крушения пока что, как известно, не наблюдается, а значит эти силы как раз находятся под контролем.

Следующее моё возражение, считаю, имеет ещё более важное значение, чем первое.
"Страх, связанный с будущим, – пишет Елисеева. – Как ни парадоксально, но человеческая психика не поспевает за скоростью, с которой человеческий же интеллект осваивает всё новые и новые технологии. И речь идёт не только о людях старшего поколения, иначе совсем ещё юные не увлекались бы именно уводящей в "незыблемые и неизменные" миры фэнтези. Это показатель. Перегруженная информацией психика ищет отдушины, забвения, "сна золотого", так необходимого для душевного здоровья".

Тут я согласен лишь с тем, что "это показатель".

Загвоздка здесь совершенно не в психике!

Причина не субъективная, а объективная.

Корни "страха" тянутся к несовершенству действующей системы народного образования!

На нынешнем этапе становления человеческого рода задачей данной общественной сферы деятельности уже давным-давно должно являться преподавание не набора положительных знаний, как сейчас, – сведений по алгебре, химии, истории, литературе… которые зачастую просто выветриваются из головы спустя пять лет по окончанию школы, – а теории познания вообще и учения о том, как бывают тождественны противоположности, в частности!

Во-первых, количество накопленных человечеством знаний так велико, что никакой продолжительности жизни индивидуума биологического вида Homo sapiens не хватит уже, чтобы он смог по-настоящему превратить это богатство в достояние своей памяти. А раз так, нацеливать просвещение на достижение данного идеала не имеет никакого смысла. Во-вторых, в этом нет и необходимости (жизнь – это не телеигра "Что? Где? Когда?"); для этой цели уже давно существует компьютер, какие-то составные его, как помнится, так и называются – "память".

Другое дело – сформировать у человека способность к соединению двух противоположно-противоречащих определений в представлении об одной и той же вещи, с помощью которой (способности) он самостоятельно справлялся бы с проблемами жизни (как с практическими, так и теоретическими); научить его логике всего сущего.

Видный философ Э. В. Ильенков писал об этом ещё в 70-х годах прошлого века: "В своём духовном развитии каждый человек как бы повторяет, "воспроизводит" процесс духовного развития человечества – точно так же, как в своём физическом развитии он успевает за девять месяцев своего утробного существования пробежать весь путь эволюции органической жизни на Земле – от одноклеточного организма до младенца-человека…
И тут он проходит все действительно необходимые этапы пути.
В своём духовном развитии он, однако, часто застревает на какой-то стадии, давно человечеством пройденной, и так и не добирается до финиша. Почему?
Только потому, что педагогический процесс ещё не отлажен так же хорошо, как процесс биологического созревания. Только потому, что здесь ещё не установилась та "естественная" последовательность формирования "духовных органов", которая обеспечивает педагогический успех. Только потому, что здесь мы часто пытаемся формировать сразу "высшие" этажи духовной организации, не потрудившись заложить прочный фундамент элементарных способностей.
Насильно пичкаем человека такой пищей, которую он переварить ещё не может, поскольку у него ещё не сформированы органы "духовного пищеварения"…
Не будучи в силах действительно усвоить определённые знания, т.е. индивидуально воспроизвести их, индивидуально повторить в кратком очерке историю их рождения, ребёнок вынужден их "зазубривать", "задалбливать" – бессмысленно заучивать. При такой педагогике и получается, что у него в ходе "усвоения знаний" формируется так называемая "произвольная память", но не формируется ум, мышление, способность суждения… Та самая способность, которая когда-то все эти знания на свет произвела".

Не в бровь, а в глаз! Концепция народного образования и воспитания, оказывается, давно не соответствует человеческим потребностям.

Основой увлечения "незыблемыми и неизменными" мирами фэнтези как раз и является отсутствие у людей "способности суждения", способности соотносить свой личный запас общей культуры человечества с непрерывными трансформациями действительности. Или – с другой стороны – наличие способности бессмысленно заучивать знания, поскольку и здесь, на стадии догматизма, и в фэнтези – незыблемое постоянство.

Люди ищут забвения не от переполненности психики (перегрузить информацией наш высокоразвитый мозг невозможно. Как известно, ресурсы его используются всего на четыре процента), а от того, что глупому человеку, согласитесь, очень трудно активно действовать.

Человек, приученный нынешней школой к бессмысленной зубрёжке, к почтению к абстрактным формулам (к догматическому мышлению), потому и бежит от реальности, что наука становится для него предметом слепого поклонения, а жизнь – сплошным поводом для истерик, ибо, поставленный перед необходимостью самостоятельно разрешать противоречие между абстрактно верной истиной и конкретной полнотой жизни, он, не наученный этому с самого начала, не владеющий диалектическим способом познания, теряется и начинает метаться между тем и другим. То он жертвует научными истинами ради "правды жизни" (а на самом деле – ради озадачивших его, но так и не понятых им конкретных фактов), то наоборот, обижается и сердится на жизнь, которая не хочет развиваться "по науке" (а в действительности – по бессмысленно заученной им схеме). И всё у него валится из рук, идёт через пень-колоду – ну, как тут не окунаться в столь простые и понятные (без всяких противоречий), незыблемые миры фэнтези?!

Нет, он страшится не будущего, он боится настоящего, потому что не может понять его и не знает, как ему быть.

2005