Тетя Лена. Рассказ

Этот рассказ – не злая шутка, не злонамеренная выдумка. Всё описанное здесь, в этом рассказе, пережито мною много лет назад. В 1963 году было мне 20 лет. Работала я тогда на машиностроительном заводе, в механическом цехе, в котором делали несчетное количество деталей, больших и маленьких, да таких аккуратненьких и светленьких, что прямо как игрушечки получались эти детали. Работала я там кладовщицей. Работы никакой не было. Я, чтобы не скучать, брала на работу книги и читала их с самозабвением, без всяких угрызений совести. Мои сослуживцы: диспетчеры, распреды, электрокарщики снисходительно относились к моему времяпрепровождению.  «Читай, читай, – говорили они. – Греха в этом нет». Так длилось почти полгода. А потом меня позвали в кабинет к начальнику цеха и там мне сказали, что мою должность упраздняют за ненадобностью, а меня переводят в отдел мойки и консервации деталей, тех самых деталей, которыми я любовалась все эти полгода. Зарплата моя повысилась. Прежде я получала шестьдесят рублей, а теперь буду получать почти сто рублей. Не удивляйтесь. Деньги-то были те еще, советские, на которые можно было чего-то купить, хотя этого «чего-то» в магазинах и не было. То есть было, но все такое, что лучше не надо. Представьте себе железную круглую палку, метра на два или три длиной. Эта палка крепилась на двух подставках. На палку надевалось плечиков штук двадцать, а на плечики навешивались платья одинаковой расцветки, фасона, длины. Инкубатор, одним словом. Вот все, из чего можно было что-то выбирать. Хорошо, что у меня сестра жила далеко-далеко, по ту сторону Урала, в Европе. Она и присылал мне оттуда то, чего у нас в магазинах не было. Платья нестандартные, обувь, которую можно было надевать на ноги, не разминая ее перед этим молотком.
Я попала в смену тёти Тани Скоробогатовой. Это была высокая, прямая, худощавая женщина со старообразным морщинистым лицом и с обворожительной лучезарной улыбкой на этом лице.  Там работала еще очень красивая молоденькая девушка, до того хорошенькая, что она совсем не нуждалась ни в каких прикрасах. Звали её Зоя. Была еще одна мойщица деталей, но её я не сразу увидела. А увидела и удивилась. Это была толстенная старуха с выпуклыми глазами, совсем как у Надежды Константиновны Крупской. На ней было длинное тёмное платье. А сорочка под платьем была еще длиннее этого платья. Сорочка была сшита из бязевой ткани желтого цвета. Она была мятая и грязноватая. Однако мойщица смело носила такой странный наряд, совсем не стесняясь его неопрятности. Лицо её, полное, важное, имело вид спокойной, непримиримой неприступности. Я была прямо-таки ошарашена ее видом. Я не знала, как мне вести себя с ней. Кто она? Что она значит в этом мире? Она перво-наперво спросила у меня, состою я ли я в комсомоле, не желаю ли я вступить в партию, какие у меня планы на будущее в смысле учёбы и политического роста. Вопросы были вполне приличные, но мне было так неловко смотреть на нее, что я в ответ промолчала. Она тоже замолчала и больше уж не разговаривала со мной. Звали её тётя Лена. Весь рабочий день она ничего не делала, слонялась по цеху, подметая свой сорочкой пол. Иногда она входила в нашу рабочую комнату, где мы, то есть я, тётя Таня и Зоя, мыли в бензине детали, а потом уходила и для чего-то отключала нашу вентиляцию. Мы, поглощённые работой, не сразу замечали это и спохватывались тогда, когда начинала кружиться голова, быстренько включали вентиляцию. Тётя Таня ругала тётю Лену всякими отборными ругательствами, но та уже мелькала далеко среди станков своей исподней юбкой и не слышала её. А я всё удивлялась, слушая рассказы о тёте Лене. У неё, оказывается, был муж, несчастнейшее создание, который терпел свою ленивую, неопрятную супругу, но зато политически грамотную. Ну, как же! Она, оказывается, была ещё членом партии!
– Господи! – всплеснула я руками, услышав это. – Кто же её принял-то в партию? – Ну, разумеется, не мы, – ответила тётя Таня. – Я тогда была деревенской девчонкой, а вы только-только поднялись на ножки. После войны дело было. Коммунистов тогда было мало. Много их погибло в войну, и пополняли их ряды такими, как тётя Лена. Пополнить-то пополнили, а как их потом оттуда вытряхнуть, не знают. Не имеют права, что ли? Ты ещё не всё видела. Вот будет рабочее собрание, так ты ещё не так удивишься.
– А что такое?
– Да тётя Лена так увлекается всем, что там говорят, что начинает копать в носу.
– Да ну вас! Неправда!
– Правда, правда, – со смехом уверяла тётя Таня, а Зоя улыбкой подтверждала правоту её слов.
– Это ещё что – производственное совещание! А вот когда она это проделывает на партийных собраниях, вот это потеха. Там партийцы со стыда сгорают, глядя на нее.
– А почему же ей никто не делал замечание? Не останавливал её?
– Попробуй останови! Она ничего не поймет и ничего не ответит.
   Я ничего не понимала. Кем была тётя Лена, умалишенной, крайне невоспитанной, ограниченным человеком, хулиганкой? Нет. Матерных слов я от неё не слышала. Скорее тётя Таня да мы с Зоей срывались иной раз, когда что-нибудь не ладилось в работе. А она не материлась, но и не работала. Ни разу я не видела её склонённой над моечной ванной со щеткой в руках. Даже наш начальник, строгий, несговорчивый мужчина, никогда не обращался к тёте Лене, будто её на свете не было. Он просто в упор её не видел. Для всех людей на свете её проще было не замечать.
– Тётя Лена, – спросила я её как-то раз, – Вы были в комсомоле?
– Была, – с готовностью ответила она.
– А что вы там делали? Чем занимались?
– С кулаками боролась.
– А как боролась?
Тётя Лена слегка напряглась в лице:
– Да как? Обыкновенно. Мы ходили всей гурьбой по деревне и кричали: «Этот дом колхоза! Этот дом колхоза!»
– И всё?
– Все.
– А дети у вас были?
– Какие дети? Нам коммунизм надо было строить! Какие дети? Этого я не допускала.
Это был наш последний с нею разговор. Говорить было больше не о чем. Она ничего не могла рассказать о своём прошлом. Да и было ли у нее это прошлое.
Прошло несколько лет. Я окончила институт культуры, где училась на заочном отделении, и работала в технической библиотеке. Недавно я услышала по заводскому радио весть о том, что старейший работник завода, Елена Васильевна Травкина, скончалась. Я так ничего и не поняла, кем была эта странная тетя Лена. Что двигало её поступками, когда она отключала вентиляцию в моечной комнате, и мы задыхались от бензина, когда мы были вынуждены работать за неё, когда ни наш мат, ни строгости начальства не могли заставить её работать, не могли призвать её к порядку и вести себя прилично хотя бы на собраниях. Кем была эта странная тётя Лена? И кем были мы, что вынуждены были терпеть её? Кем были те, кто по заводскому радио называл её старейшим работником завода? Кем?