Небесная царевна

Сказка

Жил-был на свете царь, имел семь дочек,
И возрастом на выданье все семь,
Но замуж не спешили те совсем,
А царь меж тем был до зверей охочий.

Завёл раз царь великую охоту –
Собрались все лихие удальцы,
Что пострелять, что в скачках удальцы –
Всем показать себя была забота.

Царевен семь сидело у шатра,
Стройны все были, словно ветви ивы,
И молоды, пленительно красивы,
Лицом белы, как полная Луна.

Скучая, пили сладкое вино,
На всё смотрели томно и лениво –
Князей заморских в этот раз не было,
Свои же все наскучили давно.

И был там ловчий, из крестьян и юный,
Он первый раз попал на царский гон,
Не видел он, что за игра кругом,
Был весь в охоте, сам азартно-буйный.

В тот день убили много кабанов,
Волков и зайцев, даже пёстрых барсов,
Все ждали пир – гон удался прекрасно,
Уже костры пылали у шатров.

Но кое-кто из зверя убежал –
Матёрые, испытанные волки 
Смогли уйти. Вот царский рог замолкнул,
Но юный ловчий их в степи искал.

Ушли – как будто мигом растворились
В траве и балках загнанные звери,
Но в опыт свой наш юный ловчий верил,
Он знал, где звери тихо затаились.

Вдруг встал погонщик – место незнакомо,
Дороги нет, овраги, буераки,
Настанет ночь, и хватит ли отваги –
Ночная степь для чужака сурова.

И вдруг услышал ловчий шум борьбы,
Он вмиг пустил во весь опор коня –
И вдруг увидел: шла в степи борьба –
Газель одна, и чудной красоты,

Вокруг неё, как образ лютой злобы,
Три волка чёрных, и в крови их пасти,
Газель была у смерти в полной власти,
И волки были взять газель готовы.

Но три стрелы, как три сестры пропели,
Сурово спели, совершая суд,
Пропели злобе, что ей смерть несут,
Неся спасенье маленькой газели.

Был самый меткий из ловцов стрелок,
В дружине царской зоркий глаз имел,
И красоту ценить всегда умел –
Три волчьи жизни в один миг пресёк.

И вдруг газель ударила ногой –
Раздался звон хрустальный в тишине,
Увидел ловчий, будто всё во сне:
Газель вдруг стала девицей-красой.

Такой красой, что он остолбенел –
И был пронзён тотчас стрелой амурской,
Стрелок небесный  тоже был искусный,
И полюбить стрелою повелел.

Слова газели вдруг услышал парень:
«Мне здесь не место, есть уже Луна,
Её лучами я освещена,
Они всесильны оживить и камень.

Но спас от смерти, ловчий, ты меня, –
И не волков, а демонов убил,
Хоть молод ты, а зло стрелой сразил –
Теперь награды требуй для себя!»

«Моя награда – ты, газель-девица, –
Как бы в тумане, парень дал ответ, –
Вась мир исчез, мне жизни больше нет,
Моей тропе с твоей лишь дальше виться!»

«Но я, увы, небесная царевна –
Из царства магов, мира волшебства,
И в этот раз гадала я одна,
И ворожила зеркалом безмерно.

Из зазеркалья демоны  пришли,
Схватили вмиг и понесли в пустыню,
Мою исчадьем обуздав гордыню,
К царю нечистых в жертву понесли.

Себя успела сделать я газелью,
Тогда решили демоны убить,
Волками став, меня втроём загрызть,
Вдруг ты пришёл – по моему хотенью,

Я так звала прийти кого-нибудь,
Кто сердцем смел, кто слабых не оставит,
Зло победит, и смерть уйти заставит,
И пресечёт неправедную смуть.

Но мне пора – уходит заклинанье,
Мой мир не прост, и путь в него далёк,
Коль полюбил, то дай себе зарок –
Тропа любви не знает расстояний».

И ножкой стройной топнула о землю,
И превратилась в горлицу тотчас,
И прокричав с печалью, во весь глас,
В открытом небе растворилась с пеньем.

Немедля тропка под ноги легла,
И ловчий тотчас бросился во след,
Тропа ждала, казалось, много лет,
Когда сюда придёт нога коня.

Вдруг слышит он слова от этой Тропки:
«По мне идёшь ты, зримый, и живой…
Но я, увы, пресечена рекой,
Она грозна для робких и неробких».

И дале говор Тропки человечий:
«О, путник мой, по имени Иван,
Великий дар тебе отныне дан:
Любовь пришла – ты волшебством отмечен.

Хоть я твоя покорная Тропа,
Но всё в тебе, слова твои – знаменья,
Ты ныне маг в великом представленье,
Любовь твоя – источник волшебства.

Смотри, река – граница меж миров,
Где двум мирам искать, сойтись друг с другом,
Не переплыть ту реку утлым стругом,
Но всё свершится от волшебных слов».

«Мост, объявись!», – проговорил влюблённый –
И тотчас мост возник по волшебству,
И поскакал влюблённый по мосту,
А мост плясал, как будто окрылённый.

И лишь коснулся он иной земли,
Мост задрожал, и начал будто таять,
И вслед исчез, всё оборвав за краем –
Лишь пустота теперь была сзади.

А перед ним стоял могучий Дуб,
Стоял скалою, Тропку пресекая,
Как будто здесь Ивана поджидая,
Вокруг же Дуба был очерчен круг.

И молвил Дуб, идущему Тропою:
«Сия Тропа через меня идёт,
Но только тот продолжит свой поход,
Кто даст ответ, на то, что я открою.

Зачем стою я десять сотен лет,
Один, в степи, все мысли собирая,
Зверей и птиц, как в замке укрывая –
А мне покоя в этом мире нет?

Я не хожу, но я весь мир изведал,
Свободный Ветер – мой старинный друг,
То Облака ко мне приходят вдруг,
То ночью ходят звёзды непоседы».

«Ты – Центр Мира. Потому кругом,
Тебя всё ходит и к тебе приходит,
Вокруг тебя весь Мир, как в хороводе,
Иначе всё пойдёт в нём кувырком!

Ты – Царь Вселенной, повелитель  Духа, –
Склонился ловчий пред Царём с поклоном, –
Любой идущий в твоей пышной кроне
Защиту ищет, и находит друга».

Дуб изумился: «Ты смотри-ка, верно!
Да, я таков – всех слабых защищаю,
Героев я венками награждаю,
Чтоб без меня творилось во Вселенной!

Но скромен я при этом… в меру сил.
Тебе скажу: есть магия от страсти,
Когда весь мир в твоей дубовой власти…
Однако ты идёшь в запретный мир.

Там красота затейницы девчонки,
Но ей дано от неба волшебство,
И царь не знает, что на ум пришло
Его любимой дочке беззаботной.

Царевна та всё знает про тебя,
Что ты – Иван, крестьянский сын, родился
В простой избе. Но ты царю сгодился
Умом и честью, службой за царя.

Теперь она бежала ото всех,
Найти её тебе не просто будет,
Путь твой опасен, смертен, многотруден,
Лишь всё пройдя, ты обретёшь успех.

Дала царевна маленькую тропку
Твоей любви – а дальше всё пойдёт
От волшебства – убьёт, или споёт
Твоя любовь по волшебству и громко».

И с тем раскрылась в древнем Дубе дверь
В иной портал – и тропка побежала
В глубины вновь открытого портала,
Конь поскакал, как осторожный зверь.

Не скоро сказка волшебством ведётся,
И сказка та про мужество Ивана,
Тропа любви извилиста и странна,
Он в смерть придёт, или в любви спасётся?

Вдруг небеса мгновенно осветились,
И в них явились чернью письмена,
Старинной вязью писаны слова,
Затем слова видением сменились:

То Град поплыл на небе неземной,
Дворцы из сини, стены в лазурите,
И цветом алым все шатры облиты,
К Земле явились звёздной красотой.

Как будто то мираж из запределья –
Но город плыл реально в небесах,
Вновь в волшебстве, нездешних чудесах,
Он был в игре, в чудесном представленье.

Град сел в степи и прочно утвердился,
Тропа любви вела теперь к нему,
Иван спешил неведомо к кому,
Лишь подошёл, как Град ему открылся.

Но пуст, безгласен оказался Град,
Не видно люда, и дома безмолвны,
Что здесь случилось? Небеса бездонны
И тайны свято про себя хранят.

И видит ловчий, в центре, одинокий
Стоит Дворец, сверкает в изумрудах
Расписан весь затейливо и чудно,
Вокруг дворца проходит ров глубокий.

И в том Дворце – ни звука, ни движенья,
Загадки крепко он в себе хранит,
И свой покой безмолвно сторожит,
Как будто ждёт он чьё-то наступленье.

Тропой любви меж тем Иван стремился,
К воротам смело, лихо подскакал,
И слез с коня, с почтением сказал:
«О, изумрудный, я к тебе явился!

Хочу, достойный, быть тебе подобный–
Я всадник, ловчий, и ищу любви,
Я рыцарь верный чудной красоты,
А к нелюбви я беспощадно строгий».

В ответ – молчанье. Но врата открылись,
Иван вошёл, доверившись Тропе,
Дворец был пуст, застывший в тишине,
И вдруг виденья в круглый зал явились.

На стенах зала были зеркала –
Из них явилось странное явленье
Котов гигантских – и пошло сраженье,
Как будто то волшебников игра.

В зал не входя, смотрел, застыв, Иван,
Как бились насмерть те виденья-звери,
Все чёрной масти, словно сами тени,
На что-то был намёк ему здесь дан.

И вдруг всё в пыль мгновенно обернулось
Как сажа, пыль влетела вихрем в зал,
И словно кто-то зал опять взорвал –
Собаки вдруг из тех зеркал метнулись.

И эти тоже были масти чёрной,
И тоже бой свирепый начался,
И тоже видно бились неспроста,
И был тот бой смертельный и упорный.

Собаки тоже в сажу изошли,
И из зеркал теперь летели птицы
Две стаи чёрных лебедей сразиться
Из зазеркалья в этот мир пришли.

И стаи бились в воздухе, стеная,
И был их бой не менее жесток,
И каждый бился насмерть, сколько мог,
И падал на пол, кровью истекая.

И всё опять повисло в зале смогом,
Но смог исчез, и ловчий в зал вошёл,
Зал чистым светом был заворожён,
И будто кто-то ворожил здесь словом:

Увидел ловчий множество миров –
Вновь из зеркал и ими  отражаясь
На бесконечность в клонах, размножаясь,
Но все миры принять зал как-то смог.

Вдруг те миры сошлись в одном объёме,
Всё бесконечно стало меж зеркал,
Стал в бесконечных копиях он сам,
Кто был Иван, кто отражённый вроде?

Но тропка вновь, возникши, повела –
Вдруг все виденья стали в зале зыбки,
Реальность здесь была надёжно скрыта,
И прочь пошла волшебная Тропа.

И вот Дворец Иван оставил сзАди,
«Ты видел трижды в зазеркалье рать
Загадки эти сможешь разгадать? –
Тропа спросила, – в этом тайном зале?»

«Загадки эти, – отвечал влюблённый, –
Из тьмы небесной, из глубин пришли,
Они смятенья чернью принесли
Но мир явился, словом осветлённый».

Тогда Тропа поведала ему:
«Слова – знаменья, сами к нам приходят,
Они же строят, учат, хороводят,
А от любви – слова по волшебству».

И вдруг звезда над Градом появилась,
И яркий свет на землю пролился,
Вновь изошли из неба чудеса –
Звезда шла вниз, на площадь опустилась.

И стала шаром огненным звезда,
И этот шар преобразился в старца,
Трон был под ним, и восседал он властно,
И с высока смотрел на молодца.

«Я – Звёздный Царь, и этот Град столица
Моих владений – звёздные поля
Безбрежны, вольны – вот моя страна,
Свободы царство, мгла её граница.

Ты дочь мою безмерно полюбил –
Я – царь волшебный, зная всё прекрасно,
От злобы всей поганой и ужасной,
Хранил тебя по мере моих сил.

Тебе осталось сделать только шаг –
К моей дочурке, и твоей любимой,
Но верный шаг – иначе ты с кручиной
Уйдёшь ни с чем – один, в тоске, и наг.

Ты видишь Град, и истинно он мой,
Здесь я могу затеять представленье,
Произвести нежданное смятенье,
Ведь Град немой, и оттого пустой.

И флейта вдруг в руках царя явилась,
И он поднёс её к своим губам,
И звук из флейты властно зазвучал –
И жизнь пришла, и всё зашевелилось.

Явились люди, птицы, облака,
Как будто всё из флейты истекало,
И жизнь вокруг волшебно расцветала,
Казалось то – ожившие слова.

Но флейта смолкла – и исчезла жизнь,
Вновь тишина в опустошённом граде,
Как смерть явилась… и опять воззвало,
Чудесным звуком, словно хлынул бриз.

И вновь всё смолкло – город опустел.
«Сыграй и ты», – царь флейту передал,
«Я не умею, – ловчий отвечал, –
Я не играл, и никогда не пел».

«Сыграй, как сможешь. Звуки – волшебство,
Как и любовь, и красота даётся,
И если любишь – всё в любви сойдётся,
И песнь польётся, словно естество».

Едва взял флейту ловчий – всё открылось:
Исчез Царь Звёздный, свет из пустоты,
Растаял град заоблачной страны,
И в нежных звуках что-то в мир явилось.

Вся страсть и грусть, надежда и мольба,
Все тайны мира, звёздные томленья,
Всё, что родилось в благостном мгновенье,
Всё это флейта миру донесла.

И всё вернулось в старый добрый мир –
Опять царевна, вся в слезах, в объятьях,
И чёрный мир ушёл, пропал в заклятье,
Стояли двое – звёздный мир ожил.

Нет, в этот раз не горлицей вспорхнула –
Тропа её уже с его сплелась,
И целовались смело, не стыдясь,
Да как же он любил её безумно!

Она же пела про себя: «Кто сильный?
Кто так любовь способен защитить? –
Вот он пришёл. Я так хочу любить.
Пусть всё навек. Пусть верный будет, милый».