Белые звезды. Глава шестая. Папа

Отключили электричество из-за аварии, поэтому электроотопление не работало уже пару часов, и Таня пошла в подвал топить печь. На улице было морозно, иней мелкими блестинками медленно опускался на заснеженный сад. Таня насыпала семечек в кормушку для синиц и воробьев, моментально слетевшихся к кормушке, как только Таня отошла от нее на несколько шагов. Полюбовалась щеглами, быстрой стаей упавшей на Танин и соседские участки доедать остатки фруктов и ягод, замерзших в садах, и расклевать гроздья на верхушке высокой рябины, раскидавая по снегу кровавые семечки. Щеглы унеслись, как и не было их, нашумели, насвистели, как цыгане на ярмарке. А Таня, наглядевшись на голубоватые отсветы сугробов и бледные переливы нещедрого зимнего солнца в таком же неярком, слегка подернутом морозным туманом небе, спустилась с фонариком в большой подвал, зажгла там толстую свечу, чтобы немного отодвинуть темноту. Света так и не было.

Дрова на растопку, старые бумаги, выброшенные в коробку, и заранее принесенные на такой, аварийный, случай, были быстро и аккуратно засунуты в печь. Она моментально загудела всеми колодцами большой, обложенной кафелем, трубы, которая проходила через комнаты в доме, прогреваясь постепенно от подвала и до потолка, и сохраняя долго, почти сутки, сухое и вкусное тепло. Таня любила топить печь в доме. И в бане. Она умела это делать и всегда вспоминала, как ее учил этому в детстве отец. Сначала надо было положить скомканную бумагу и лучинки, поджечь, прогревая печь и основание трубы, создавая тягу. Затем тонкие дровишки, на них потолще, и не упустить момент начала подбрасывания угля. Чуть схватятся мелкие камушки, туда же средних, а чуть погодя – больших, и тогда жар начнет захватывать печку, прокаливая каждый кирпичик. И не уходить по делам, вечным женским хозяйственным делам, не бросать матушку-печку в одиночестве прогорать, а следить за всеми моментами, так быстро меняющегося и нарастающего тепла.

Таня в промежутках между этапами топки печи никуда и не уходила. Она присела на скамеечку возле печи и перебирала выброшенные для сжигания старые бумаги. Не только она, но и ее домашние добавляли регулярно макулатуру на растопку. Сегодня там оказались старые поздравительные открытки, пожелтевшие, со смешными зайцами медвежатами, елками, шарами. Их так много покупалось раньше перед праздниками, рассчитывалось количество по всем родственникам, подписывались они в основном стандартно, а затем разлетались по всему Советскому Союзу, где и жили родные и друзья. Почтовый ящик на калитке родительского дома перед праздником каждый день дарил одну-две маленькие весточки от близких людей. Телефонов почти ни у кого не было, и эти маленькие картонные карточки несли нужные и успокаивающие вести: мы живы, мы здоровы, мы помним о вас!

Среди пачки открыток попалось несколько, подписанных мелким почерком папы. Вместе со стандартными поздравлениями там были и тоска, и забота о ней, живущей далеко и редко приезжающей домой. Папы нет уже 17 лет. И все эти годы непроходящая тоска и желание поговорить с ним. С живым. Он ушел нестарым, не дожив до шестидесяти семи всего три недели. Сгорел от рака легких. Хотя последние несколько лет страдал от болезни сердца.

Как-то сложилось так в их жизни, что именно папа был самым близким для Тани человеком. Он любил ее и младшего брата той безусловной родительской любовью, которая бывает чаще присуща женщинам. Он растворялся в семье и в этой заботливой и постоянной любви, которую Таня чувствовала, знала, но никогда не задумывалась, что она есть, и как много эта любовь значит в ее жизни.

Папа просто всегда был. Всегда был рядом или старался быть рядом со своими детьми. Он очень долго, до самой школы, носил Таню на руках, несмотря на пересмешки соседей и недовольство матери. Когда она была маленькой, а папа совсем молодым и азартным, он ходил после работы играть в бильярд, пил там с друзьями пиво, а Таня была рядом. Потому что мама работала в круглосуточном графике, и по вечерам ее часто не бывало дома. Все папины друзья знали и любили Таню, дарили ей сладости, рассказывали смешные истории. Папа преподавал в автошколе, и, хоть и был он совсем молодым, его курсанты, молодые и постарше, уважительно называли его по отчеству. И Таня, очень рано, где-то с года научившаяся говорить, называла его как все окружающие Лексеичем. Она часто бывала с ним на вечерних занятиях, где он давал ей на задней парте перебирать карточки или заниматься своими раскрасками.

Самые первые воспоминания, как они с подружкой решили сбежать из детского сада навстречу родителям, и повисли на заборе от страха высоты. И папа, высокий и сильный, посадил Таню на шею прямо с забора, и унес домой. А маме они ничего не сказали, чтобы она не ругалась)

Потом они купались в озере за домом, и Тане между пальцев ножки заплыла небольшая рыбка и очень щекотно и страшно застряла там. С огромными от ужаса глазами Таня выскочила из воды и бежала к папе, рыдая от ужаса произошедшей с ней беды. После спасения рыбки от Тани, пострадавшую выпустили обратно в озеро и потихоньку от Тани смеялись над происшествием. Потихоньку, потому что всю свою сознательную детскую жизнь Таня не терпела над собой насмешек. Ни от кого. И папа ее в этом всегда защищал и поддерживал.

Все первомайские и ноябрьские демонстрации Таня гордо ехала на папиных плечах, и ей было видно оттуда всё и всех, потому что в то время папа был очень высоким. Это потом пошла акселерация, и его голова уже не возвышалась больше над толпой. А тогда, в детстве, все девчонки в детском саду видели его издалека и кричали: «Таняяя, за тобой папа пришел!» И Таня летела, раскинув руки, чтобы повиснуть на папиной худой шее, а потом взобраться на нее и ехать до самого дома. Однажды спросила воспитательница папу: «А у Танюши мамы нет?» Потому что почти всегда папа отводил ее по утрам и забирал по вечерам.

Однажды Таня тяжело заболела. Высокая температура держалась всего пару дней, болело горло. Через неделю, уже после того, как все прошло, однажды утром она вскочила с кроватки и упала. Потому что ножки не слушались. Таня не могла даже стоять. Оказывается, была скарлатина, упущенная врачами. Только мелко шелушащаяся кожа давала понять, что была сыпь. При скарлатине она так быстро проходит, что ее можно принять за покраснение от температуры. Интернета не было, никто сам себе не ставил диагнозы и не назначал лечение. Много лет спустя, когда дочь Тани так же резко заболела ангиной, только Таня сразу поняла, что это. Мелкая красная сыпь, а вокруг рта – бело. Белый носогубный треугольник. Эту болезнь надо вылеживать, пока не перестанет болеть горло. И сразу принимать антибиотики. А Таня не лежала в своем детстве во время болезни, не знал же никто. Ножки пошли недели через три, зато начались жуткие осложнения на печень и почки. Почти год Таня лежала в больнице, одна. Ей было уже пять, и положено было лежать одной. А дома был новорожденный брат и мама после тяжелых родов. Папа метался между домом, Таниной больницей и двумя работами. Тогда он стал работать на двух и, иногда, на трех работах. «Доставал» немыслимые лекарства и травы. Невиданные в то время в маленьком сибирском городке апельсины и лимоны. Бруснику. Уговаривал и привозил врачей из других городов на консультации. Ничего не помогало, ни один метод лечения. В ход пошли капельницы с преднизолоном, зондирования через день. Тане всю жизнь снился потом один сон: она лежит с зондом на кушетке, лежит долго. Уже обед, слышно, как нянечки таскают еду по коридору. И пахнет противной едой.

Тане тогда вся еда казалась противной. Вся ее еда-бесконечные каши и кисели. И, почему-то, апельсины. Она их потом только лет в сорок есть снова смогла. А тогда-ничего. Заведующая говорила маме: «Попробуйте сменить климат. Мы больше ничего не можем. У нее печень, как у старого алкоголика. Где она родилась? В Поволжье? Нет, туда вы ее вряд ли уже довезете…»

Таня всю жизнь помнит, как высокий папа вставал на скамейку под окном ее палаты, махал ей руками, смеялся и что-то говорил, что-то, чего Таня не слышала. А потом прощался, поворачивался и, ссутулившись, чуть дрожа плечами, уходил с больничного двора…Тогда он начал иногда выпивать.

Он привозил ей немыслимые в то время подарки: огромного плюшевого медведя, набитого опилками. На попе у него была веревочка, если дернешь за нее - медведь зарычит, почти как настоящий! Таня видела его в окно и улыбалась, и немножко плакала. Ведь медведь будет ждать дома, когда ее вылечат, а это, наверное, будет совсем нескоро… Однажды папа привез ей из командировки огромную коробку цветных карандашей, в три ряда, такое сокровище, тогда такого ни у кого почти не было! И прекрасный альбом. Жаль, что точилок тогда еще не было. Карандаши как-то быстро ломались в неумелых Таниных ручках. Тогда папа стал приносить с собой маленький раскладной ножичек и точить карандаши прямо перед Таниным окном. У него это получалось изумительно ловко и быстро, и коробка карандашей вновь становилась как новая. Однажды он привез ей куклу. Её можно было в палату, ведь она была небольшая. Девочка-чукча в красном костюме с белой опушкой и саночками в руке. Таких кукол Таня ни у кого не видела.

Мама и папа приходили по два-три раза в день. Не всегда им удавалось увидеть Таню, чаще она была на процедурах. Ей приносили теплый бульон, морсы, апельсины. И обязательно каждый день новое нарядное платье. Мама нашила ей несколько красивых платьев из остатков дорогих тканей. И Таня была самой нарядной пациенткой своего отделения. Тогда дети лежали в больничной одежде-фланелевых застиранных платьицах. А Таня – в своем. Потому что если ребенок лежит целый год в больнице и через день там умирает, то любая даже самая строгая комиссия при проверках, обнаружив «принцессу» в тафтовом или кружевном платье, надетом на прозрачно-худое тельце, с огромными глазами, полными боли и тоски, сдавалась и разрешала ей быть «в своем». Потому что все, что ей осталось радостного- несколько домашних игрушек и книжек, и эти немыслимо красивые платья, из-под которых виднелись ножки-палочки в слишком широких для них колготках и войлочных тапочках, надетых для тепла. Это было Танино условие: "Я буду там еще лежать, если у меня будут красивые платья"! Наверное, это как-то поддерживало ее дух. Если бы были больничные платья -она бы совсем поникла и тихонько растаяла тонким облачком…

Мама смогла довезти Таню в городок на Волге, где она родилась. И оставила там с бабушкой. Своей тетей. У тети и ее мужа не было детей. В молодости ее маленький сын умер от пневмонии. А больше детей не случилось. Они не очень-то понимали малышку, которая в свои пять с половиной лет читала бойчее, чем все окружающие, забирала из ящика «Сельскую жизнь» и устраивала им политинформации каждый день. Зато они лечили Таню всеми доступными народными средствами: козьим молоком, травами, медом с собственной пасеки, русской печью, на которой Таня находилась почти весь день. И уже через три месяца у девочки появился аппетит, румянец, добавилось два килограмма веса и заблестели глаза. Молитвы бабушки, народные средства, или климат – неизвестно что помогло, но ребенок стал возвращаться к жизни! И родители через полгода переехали в Поволжье.

Папа так же помногу работал, он по вечерам обучал курсантов, а днем на основной работе. Он часто менял места работы по причине своего характера, нетерпимого к унижениям и несправедливости. Причем, если менялся руководитель, который конфликтовал с папой, то папа мог и вернуться обратно. Плохо было то, что все работы предполагали кроме оклада, еще и «натуроплату»: переговоры в ресторане на основной работе, благодарность обученных курсантов - через ресторан. И друзья появились «нужные», те, с кем можно повеселиться. Родители часто ссорились, а так как семья жила в маленькой комнате в общежитии, то дети были свидетелями и, иногда участниками ссор. Это продолжалось года два. Мама не вытерпела и выгнала отца прочь из дома. И целый год он жил у своей матери. Он пытался действовать на маму разными способами, искал подходы, но она была абсолютно непреклонна. Ей было трудно и одиноко. Двое детей, работа, а потом, по вечерам,  еще помогала тёте и дяде на пасеке: смотрела пчел, мыла и скребла ульи, качала и продавала мед. Денежку копила, очень хотелось вырваться из общаги. Думала накопить и купить маленький домик, а там будь что будет.

Папа поначалу радовался свободе, пил и веселился от души. Никто не мешал, не ругал. Бабушка с месяц терпела, потом начала тихо «пилить». Да и папе с ней показалось вовсе не слаще, чем в семье. Он любил жену, обожал детей и страшно скучал по уютной тесноте их жилища, по домашнему теплу, по смешным выходкам ребятишек. 

В душе отца происходила сложная работа. Он стал вспоминать все лучшие моменты своей семейной жизни, радость от рождения детей, их успехи и достижения. И маму, которую он очень любил, и в молодости разными способами отшил всех ее возможных кавалеров. Маму, которой он играл на гитаре и пел песни о любви. Вспомнил, как боролся за свою любовь против своей матери, которой не нравилась правильная и умная невестка, которая не поддавалась ни на какие провокации и увезла мужа в Сибирь, избавившись от ненужного влияния и скандалов со свекровью. Пить он потихоньку бросал, и примерно через год, после похорон близкого родственника, пришел проситься обратно. И поклялся маме, что в жизни рюмки не выпьет. Тане было двенадцать, она была уже подростком, не трудным, но упрямым и волевым. И она «уперлась»: «Я ему не верю!» Такого никто из родителей не ожидал. Мама растерялась и пыталась осторожно поговорить и убедить дочь, что все будет хорошо. Хотя убеждала не слишком уверенно. Ведь ей самой сложно было в это поверить. Как и любому человеку, столкнувшемуся с алкоголизмом. Когда ты пытаешься верить, любить и… контролировать. Это самая большая ошибка родственников всех пьяниц. Ведь человек только сам, усилием собственной воли, может отказаться от скатывания в пропасть и нарисовать свою новую жизнь цветными красками.

Что творилось в душе у папы, Таня никогда не спрашивала. И только когда его не стало, а сама она столкнулась с такой же бедой в своей семье, она поняла всю силу духа своего отца. Силу духа настоящего мужчины, который понял, куда он катится, и искал опору в своей семье, которой он потом посвятил всего себя. И когда его любимая дочь, так похожая на него, вдруг восстала против него: «Я тебе не верю, папа!», он принял решение: докажу! И всей своей жизнью доказал, что он сильный, мудрый, любящий муж и отец. Но как часто потом Таня упрекала его в минуты ссор, что все они потеряли так много времени и сил на борьбу с его пьянкой! И как сложно было научиться понимать и доверять… Папа обещал выпить одну рюмку на своей серебряной свадьбе. И не стал. Сказал: «Диплом защитишь, выпью». И не выпил. Потом сказал: «Выпью на свадьбе сына!» И не выпил. И никогда больше не выпил. Это потом Таня поняла, как трудна была его борьба с самим собой, и какой он сильный, ее несильный худенький папа. Мужчина с любящим сердцем и веселыми искристыми глазами, которые он подарил своей правнучке, но никогда её не увидел…

Таня росла, менялась, а папа всегда был рядом. Он оберегал ее от всех невзгод, от плохих людей, но всегда позволял принимать свои решения и делать свои ошибки, последствия которых разгребал вместе с ней. Он вытирал Танины слезы, когда ее пытались ломать, когда с ней случилась беда, радовался и смеялся с ней, когда у нее все получалось, и она шла вперед, меняя себя, учась на своих ошибках. Он позволял ей делать эти ошибки, понимая, что это сделает его любимую девочку сильнее и независимее, потому что все, что с нами происходит, даже самое плохое, идет нам на пользу. Если рядом есть сильное плечо, которое нас держит и в которое можно поплакать. Он защищал ее перед мамой, которая как-то ревностно относилась к своей нестандартной дочери с ее быстро расцветающей красотой и очень настойчивым характером. Он защищал ее перед деканом факультета, когда Таню отчислили за непосещаемость. С ней случилась беда. И она просто никого не могла видеть и слышать. А потом он уговорил ее вернуться к учебе и закончить институт. А потом позволил выйти замуж за того, кого выбрала, хотя видел сам, что ничего хорошего из этого брака не выйдет. Но это была Танина жизнь и ее выбор. И папа, уважая этот выбор, не возражал, но всегда потом, всю его жизнь, был рядом, чтобы поддержать и защитить. Когда родилась внучка, прислал телеграмму: «Спасибо за внучку!». И нарастил свою огромную любовь, распространив ее на чудесную девочку, в которой души не чаял. Когда Таня с семьей была вынуждена снова уехать в Сибирь, потому что наступили сложные времена и совсем не стало работы в маленьком поволжском городке, папа сказал маме: «Мы должны поехать за ней. Она одна там не справится. Муж пьет, Тане нужна поддержка». Потом папа помог Тане закончить еще университет и поддерживал в освоении новой профессии. Он каждый вечер звонил ей по телефону, а в выходные, в поездках на общую дачу, подробно расспрашивал о каждом ее шаге, о людях, которые окружали ее на новой работе. Всегда Таня помнила и будет помнить его совет: «Никогда и ни перед кем не унижайся. Вставай и уходи. Не позволяй никому тебя обижать. Главное – сберечь свою душу и свое достоинство».

Папа знал, что Таня пишет. Пишет и прячет свою писанину от всех. Он не настаивал на прочтении, но часто говорил ей: «Ты должна делать то, к чему тянется твоя душа. Даже если это отнимает твое время и это не нравится кому-то. Главное – чтобы тебе нравилось».

Пришла беда.  Болезнь съела папу всего за четыре месяца. Он боролся до самого конца. Ушел вес, выпали волосы. Мама связала ему панамку, в которой он был похож на маленького мальчика. И только его глубокие карие глаза не теряли искорки. Когда он слег в последнюю неделю своей жизни, первые дни был в сознании, пытался все еще поддержать маму и Таню. Таню не отпускали на работе, и она просто положила заявление перед директором и сказала: «Хотите – увольняйте. Хотите – дайте отпуск. Я ухожу к отцу».

И с этой минуты пошел обратный отсчет. Еще пять дней папа был с ними. Говорил, немножко ел. Однажды утром попросил маму сходить на рынок за творогом и остался с Таней. Тихонько вспоминал их прошлую жизнь, каялся в том, что так неправильно поступал в молодости. Видимо, боялся, что Таня его не простила до сих пор за пьянки скандалы, за ее детскую травму. Таня держала его за руку и тихонько гладила исхудавшие пальцы. А потом папа попросил: «Побрей меня, зарос как Бармалей». Таня неумело и осторожно брила его щетину, а он вдруг сказал: «Будешь вспоминать потом, как отца брила в первый и последний раз. Скоро». Его голос был совсем слабым, а глаза потухли, наверное, слезы просились наружу, но он сдержал их из своих последних сил. А вот Таня, которая терпела стоически все, что происходило с ними все эти четыре месяца, вдруг выплеснулась рыданиями. Какие-то нелепые слова или их отрывки она произносила между рыданиями: «Папынька, миленький, не уходи, ты выздоровеешь, мы любим тебя, мы вылечим тебя, ты будешь с нами»! Никогда Таня так его не называла, откуда взялось это дурацкое «папынька», она не знала ни тогда, ни потом. Отец поморщился: «Ну, ну, все нормально». И отвернулся к стене. Он услышал, что пришла мама. Больше Таня не плакала. Даже на похоронах. Видимо, уже тогда она попрощалась с ним и отпустила.

Он ушел через три дня. Таня и мама находились при нем неотлучно. Ему кололи наркотики, потому что сильные боли не давали уже дышать, и он все время спал. Накануне его ухода Таня читала молитву из домашнего молитвенника о безболезненном отхождении души от тела. Ей так хотелось, чтобы он не мучился. А наутро его любимые девочки пили чай на кухне, на пять минут ушли, и вдруг услышали обе, как он позвал маму по имени. Вбежав в комнату, увидели, что он без сознания и почти без дыхания. Раз в пять минут он делал глубокие вдохи, а потом все стихло. И такая блаженная улыбка разлилась по его лицу, что Таня поняла, что он уже там, где ему хорошо…

Все дни после прошли в каком-то тумане. Таня не помнила того, что происходило, в точности, просто делала то, что положено в таких случаях. И мама делала, но плакала. А Таня не могла. Она как сквозь туман слушала мамин рассказ, как папа рыдал за неделю до смерти, когда понял, что все кончено. А потом написал письмо. Свернул его конвертиком и написал на нем: «Только нашим». Это значит, только маме, детям, и внукам. В письме он писал, а Тане казалось, что говорил свои слабым голосом, что жизнь прожил не зря, детей вырастили прекрасных. Давал наказ похоронить его там, где мама его сможет навещать почаще. И еще разные мудрые и прекрасные слова… а с мамы взял обещание, если выживет – письмо сжечь….

Таня плакала немного на отпевании, потому что ее дочь - студентка, которую так любил добрый и замечательный дед, ее «курюк», с которым она не хотела целоваться, потому что до самой смерти почти не смог бросить курить, хорошая, добрая, умная девочка, не переставая плакала. Батюшка, отпевавший папу, смотрел на плачущую девушку с искренним сочувствием и болью, а на прощании сам первый поцеловал бледный лоб умершего…

А потом потянулась жизнь без папы. Он не часто снился Тане. После его посещений у Тани сильно менялась жизнь. Как будто он оберегал ее и после смерти, и предупреждал о том, что скоро что-то произойдет, и чтобы она была готова. Иногда Таня мысленно говорила с ним, и душой будто понимала его ответы. Теперь она понимала, что именно папа был главным мужчиной в ее жизни. Был и останется навсегда.