Оптина пустынь

Оптина пустынь

Мечтать о поездке в Оптину пустынь я стала после того, как прочла «Пасху Красную» Нины Павловой. Прочитанное так меня потрясло, что долгое время я ни о чём другом думать не могла. Это было время, когда я приходила в себя после череды операций по поводу онкологии.
Три монаха, три современных молодых человека, один из которых практически мой ровесник, погибли в Пасхальную ночь 1993 от года от рук сатаниста. То, что эти молодые одарённые и очень перспективные люди ушли в монастырь, само по себе в моих глазах было фантастикой. Свободного времени у меня было много, и я стала смотреть в интернете всё, что могла найти об этом удивительном месте. Первый же фильм начинался со слов: «Даже если вам покажется, что вы собрались в Оптину случайно, не называйте это случайностью, потому что это ваше личное невидимое приглашение…»
Мне повезло: рижский паломнический отдел «Путник» как раз организовывал туда поездку на «длинные» выходные, которые в нашей стране бывают на католическую Пасху. Близкие мои недоумевали: ведь для путешественника я была явно слаба, но не спорили. Потом уже ближайшая моя подруга сказала: «Такой огонь горел в твоих глазах, что отговаривать я не посмела». Мне же думалось, что, даже подышав воздухом этого святого места, прикоснувшись к святыням, я сумею умирать и умереть достойно. А может быть, и помилует меня Господь и даст ещё пожить. В душе радугой переливались слова из просмотренных фильмов: благословенная Оптина, сердце православной России, одно из самых почитаемых мест святой Руси, в Оптину за опытом…
 
Пустынью с древности называли места уединения подвижников. По преданию, Оптину основал раскаявшийся разбойник Опта, принял постриг с именем Макарий, подле него и стали селиться иноки. В XVI векепри игумене Сергии в Оптиной было всего шесть монашеских келий и одна деревянная церковь. Первый каменный храм во имя Введения во Храм Пресвятой Богородицы в середине XVII века начали строить бояре Шепелевы. Оптина пустынь неоднократно подвергалась разграблению и разорению, вместе с Русью переживала падения и взлёты, возводились и разрушались храмы. При Петре I монастырь, вообще, закрыли как малобратный. Чудно расцвела Отпина в XIX веке, как бы в противовес обнищавшей духовно стране: аристократы практически позабыли родной язык, преклоняясь перед французким, западным образом жизни. А Оптина прославлялась её старцами: четырнадцать святых, преподобных, из которых самым известным был иеросхимонах Амвросий (Гренков). Это к нему ездили люди всех сословий со всей огромной России. Это с него писал своего старца Зосиму Достоевский. Преподобный Амвросий был прекрасно образован, знал несколько иностранных языков, при этом мог разговаривать прибаутками, понятными и простой крестьянке, и особе царских кровей. «Где просто, там ангелов со сто, а где мудрено, там не одного!»

Из Риги мы выехали рано утром, предстояло преодолеть почти тысячу километров. Ехали двумя микроавтобусами, в нашей машине все места были заняты, поэтому я не сразу почувствовала, что в салоне прохладно. Поняла это только тогда, когда соседка предложила мне плед на ноги, сделала она это как-то особенно мягко, с такой поразившей меня заботой, что отказаться я не смогла. Всю дорогу, как и положено паломникам, мы то слушали молитвы, то молились сами, я же большей частью любовалась необозримыми просторами. Совсем ещё зимние пейзажи пролетали за окнами: твёрдая даже на взгляд земля с клочьями серого бурьяна и проплешинами уже не белого снега, какое-то стальное небо и блёклые облака, казалось бы, – тоска зелёная, но нет, такое радостное чувство владело мной, как если бы я ехала на праздник к близким людям.

Первую ночь мы заночевали где-то под Смоленском, а с рассветом двинулись в сторону монастыря.

Оптина вышла из-за горизонта, как белый корабль-ковчег, и даже сердце забилось сильнее. К монастырю вела широкая мощёная дорога, мы остановились перед ней на стоянке, к вратам обители нужно было идти пешком. Первые шаги дались с таким трудом, что я решила: засиделась в машине! Но чем дальше, тем труднее становилось переставлять ноги. «Может, дорога в гору?»Но, нет, дорога не была даже пологой! Вслед за этой пришла другая мысль: «А как ты хотела, ты же в святое место идешь!»

Тяжело идут ноги в Оптину,
Непомерный груз: кандалы-грехи…

Перед вратами остановилась, перекрестилась трижды на надвратную икону Введения во храм Пресвятой Богородицы, записала пришедшие на ум рифмы. И идти вдруг стало легче…

Свод святых врат с двух сторон расписан фресками: на голубом фоне изображены все четырнадцать старцев Оптинских.

Поселили нас в гостевом домике, в очаровательной и очень уютной комнате-келье, мягкие зелёные покрывала на деревянных кроватях, крахмальные наволочки на подушках, светлого дерева тумбочки. Электрический свет, горячая вода… А у меня даже зависть какая-то зашевелилась внутри: когда Оптину пустынь только возвратили церкви, паломники ночевали в восстанавливающемся Храме прямо на полу. И опять в голове: куда тебе на пол! Ты и на кровати-то – с трудом!
Потом молодой послушник повёл нас по территории монастыря, рассказывая его историю от древних времён до нынешних. До сих пор остро жалею, что не записала тогда его рассказ. Очень много из того, что он говорил, я не слышала ни в одном из фильмов про Оптину. На вечернюю службу мы отправились в самый большой храм обители – Казанский, в нём покоятся мощи преподобных Моисея, Антония и Исаакия первого. Храмовая Казанская икона Божьей матери и сам храм, построенный в её честь, – событие таинственное и чудесное. На месте построенного храма, когда-то упал с ограды иеромонах Макарий и разбился едва не до смерти. Истово молился инок Богородице о продлении своих дней. И увидел во сне Козельскую помещицу Сабурову, которая молилась перед Казанским образом Богоматери. Проснувшись, Макарий дал обет, что как только поправится, поедет к помещице и отслужит молебен перед приснившимся ему образом. И когда он исполнил свой обещание, Сабурова рассказала ему, что хочет построить в своём селе храм для этой иконы и что если Оптина возьмётся построить такой храм на своей территории, то она с радостью передаст образ в храм и поможет деньгами для его постройки.
Казанский храм расписан уникальными фресками: на голубом фоне, словно на безоблачном небе,– лики святых и картины из жизни Оптинских старцев. Монастырские службы долгие, не раз и не два пришлось мне присаживаться на скамеечку, на которой чудесным образом освобождалось для меня место. После службы был ужин. Сегодня я уже и не вспомню, чем именно нас кормили, но как было вкусно, не забуду никогда.

К ранней Литургии мы пошли в Введенский собор. В храме три предела: главный – во имя Введения во храм Пресвятой Богородицы, с невероятным по красоте образом в жемчужном окладе на одной из колонн; северный – преподобного Амвросия; южный – святителя Николая Чудотворца. Золотым кружевом стремится к небу иконостас. Гранитные раки с мощами Амвросия и Нектария. Под стеклом у колонны – шапочка Амвросия и посох, которым он бил страждущих по больным местам, и хвори их проходили. Икона старца Амвросия в полный рост со свитком в руке, на котором написано: «Любовь превыше всего, если хочешь её иметь, делай дела любви»…
И действительно, в этой поездке я испытывала какую-то необыкновенную любовь к себе со стороны малознакомых и вовсе незнакомых мне людей. После причастия принялась укорять себя, что недостаточно хорошо подготовилась к причастию, невнимательно молитвы читала, и оттого, наверное, не испытываю радости. Как вдруг кто-то коснулся моей спины, поправляя выбившуюся из футболки бирку, и коснулся с такой любовью, что у меня даже ноги ослабели, и я обернулась, недоумевая. Увидела незнакомую женщину, она улыбнулась и каким-то необыкновенно певучим голосом сказала мне: «Бирочка у вас выбилась…» При этом такая любовь струилась из её глаз, что я даже зажмурилась.
 
После трапезы, на которой «разговоры не благословляются», мы пошли в Храм Владимирский, там покоятся под спудом мощи преподобных Льва, Макария, Илариона, Анатолия(Зерцалова), Варсонофия, Анатолия (Потапова), Иосифа. Не нашли своего пристанища в монастыре только двое: старцы Никон и Исаакий второй(Бобриков). Никон умер в ссылке, а Исаакия расстреляли большевики в 1938 году. Храм возведён во имя Владимирской иконы Божьей Матери, заступницы земли Русской, здесь служатся водосвятные молебны, и около входа – три огромных сосуда со святой водой – Канна Галилейская! Кажется, подставишь кружку, откроешь кран, а оттуда не вода, а вино потечёт…

Были мы и в Храме Преподобной Марии Египетской, где ещё завершались реставрационные работы. Глядя на всё это строгое великолепие, невозможно было представить, как сильно была разрушена обитель в годы безбожия. Лесопилка, склад, дом отдыха, больница… Оптинское кладбище и вовсе было распахано, а насчитывало до разорения более 600 захоронений. Мало кто верил, что обитель будет восстановлена… Но, наверное, место, которое, по свидетельству космонавтов, светится так, что это видно из космоса, не могло остаться в забвении. Между восстановленных могил мы прошли к звоннице, месту, где были зарезаны новомученики Оптинские: иеромонах Василий(Росляков), иноки Трофим(Татарников) и Ферапонт(Пушкарёв). Постояли там, потом пошли в часовню: три каменных надгробия, три деревянных, неплотно прилегающие к стене креста, и между ними и стеной – сотни и сотни записочек. У меня тоже была приготовлена записка, я оставила её среди многих других…
 
В монастырский скит женщин не пускают, мужчины из нашей группы отправились туда в сопровождении монаха, а мы, женщины, разбрелись по территории. Конечно, побывали и в церковной лавке. Благо, я не располагала свободными деньгами, поэтому ограничилась одной только косыночкой. В это можно не верить, но когда мне совсем невмоготу, я повязываю её на шею…
 
На завтра, перед отъездом, мы заехали в Шамординский Казанский Амвросиевский женский монастырь. Обитель была основана старцем Амвросием, он направлял  в общину бедных вдов, сирот и иных обездоленных женщин, не имевших средств поступить в другую обитель. Имя старца Амвросия привлекало в обитель сестёр из самых разных сословий.
Красного кирпича дивный храм во имя Казанской иконы Божьей матери, богадельня и трапезная в том же псевдорусском стиле – будто резные или печатные пряники, и дом благотворителя монастыря Сергея Васильевича Перлова. А в храме – вышитые бисером, необыкновенной красоты иконы, изготовленные в монастырской мастерской сёстрами монастыря. За домом Перлова – деревянная довольно крутая лестница вниз к источникам. Оглядываясь по сторонам, набиралась решимости спускаться, сказывалась уже усталость, краем глаза заметила вдруг бабочку-капустницу. Жёлто-зелёная красавица трепетала крылышками над заснеженными холмами, под ослепительно-синим небом.

… Захватило дух от изумления:
Бабочка над снегом, как над садом…
 
И радость прибавила решимости спуститься. У подножия холма течёт речка Серена, которую питают родниковые ключи. До закрытия монастыря большевиками источники были благоустроены и освящены. В годы запустения засорились и заболотились. После возвращения монастыря церкви источники освятили вновь: один – в честь Казанской иконы Божьей Матери, второй – во имя иконы Ея Живоносный источник, и третий – в честь преподобного Амвросия Оптинского.
Спускалась к источникам медленно, группа намного опередила меня. Но окунаться благословения у меня не было, поэтому я могла не торопиться. «Умоешься, и будет с тебя», – так напутствовал меня в дорогу батюшка. Дошла до цели, признаюсь, с трудом. Наклоняться к струям источников – тоже та ещё для меня задачка, поэтому аккурат у Амвросиевского я как-то замешкалась наклониться. А в голову сразу рифмы: потрудись – наклонись! И мне захотелось подумать, что это сам батюшка Амвросий не дал мне пройти мимо не умывшись.

На обратном пути я всё время улыбалась и такое мощное поселилось в душе чувство, что всё идёт, как надо! И будет идти, если я не сверну и, потрудившись, стану наклоняться там, где это необходимо. «За любовью – в Оптину!» – так теперь говорю я.
А дома за два дня пришедшие на ум в поездке строчки превратились в стихи.

Оптина пустынь

Тяжело идут ноги в Оптину,
Неподъёмный груз: кандалы-грехи.
Со слезами их всё равно тяну,
Отпусти, Создатель, мне года лихи.
Не сечёт и меч выю согбенну,
У порожека постоять позволь.
И пошли Твою милость огненну
Раны опалить, чтоб утихла боль.
Что за диво: вдруг слёзы высохли
И улыбка – раз, прямо в сердце мне.
Вот галдят и скачут воробьи,
И бегут волны по спине.
Мне б упасть на мощёный двор,
Распластаться крестом – руки в стороны,
Я жила-была, супостат и вор,
А теперь, глянь, нет на мне вины!
Всецарица моя, Мать заступница,
О любви такой я не чаяла,
Но душа моя, ох, преступница,
Ото льда грехов здесь оттаяла!

Шамордино

Заломила в танце руки белые
Пышная берёза-королевишна,
Тополь срубленный к ней тянет ветви немощно,
И мечты о ней лелеет смелые.
Лестница крута в холмах к источникам.
Полтораста без шести ступеней,
Холодок скользнул вдоль позвоночника
И коснулся дрожью до коленей.
Захватило дух от изумления,
Бабочка над снегом, как над садом.
Кружится, парит, как в исступлении:
Вот оно, Божественное,– рядом.
Шамордино, прянично-весёлое:
Бисером расшитые оклады.
Полюшко пока под небом голое,
Но уже исполнено отрады!
Запрокину голову под солнцем,
Шире ветру распахну объятья,
Радостно до самого до донца,
И души светлее стало платье.