К истокам бурлящего Тихого Дона
А что же в «Тихом Доне»? Там это есть.
В XIII главе 5-й части романа читаем строчки, где речь идёт о Григории Мелехове (цитирую по первому изданию: журнал «Октябрь», № 7, 1928, стр. 163):
«Ломала его и усталость, нажитая в войне. Хотелось отвернуться от всего БУРЛИВШЕГО ненавистью, враждебного и непонятного мира. Там НАЗАДИ все было путанно (sic!), противоречиво. Трудно нащупывалась верная тропа; как в топкой гати, ЗЫБИЛАСЬ под ногами почва, тропа дробилась, и не было уверенности — по той ли, по которой надо, идет. Тянуло к большевикам — шел, других вел за собой, а потом брало раздумье, холодел сердцем».
Сначала про «путано». Не берусь судить, чья это ошибка в написании удвоенного «н». Этим грешили даже многие литераторы, и проблемное слово даёт о себе знать до сих пор.
Теперь про «назади». Сейчас это считается разговорным наречием, но раньше его употребляли в русской литературе в авторском тексте сотни раз. Приведу примеры из произведений любимых Фёдором Дмитриевичем Крюковым писателей:
«А Герасим всё греб да греб. Вот уже Москва осталась НАЗАДИ» (И. С. Тургенев «Муму», 1851);
«Горя стремлением создать общую картину, они с тоскою прислушиваются к бродячему говору толпы, с полным усердием прилаживаются к колебаниям температуры и, вопреки всем усилиям и стараниям, на каждом шагу видят себя то оставленными НАЗАДИ, то нерасчетливо забежавшими вперед» (М. Е. Салтыков-Щедрин «Наша общественная жизнь», 1863-64);
«НАЗАДИ тысяча верст голодной, враждебной страны; впереди десятки верст, отделяющие от цели» (Л. Н. Толстой «Война и мир», 3-й том, 1867-69);
«Далеко НАЗАДИ осталось распутье, где еще была возможность сохранить цельность мирского уклада» (В. Г. Короленко «Павловские очерки», 1889-90).
Привечал слово «назади» и старший друг Крюкова — Александр Серафимович (А. С. Попов), редактор журнала «Октябрь» в 1926–29 годах. У него оно встречается как минимум пять раз.
Вот и у самого Фёдора Дмитриевича в историческом этюде о восстании Кондратия Булавина «Шульгинская расправа» есть следующее:
«Ужас охватывает беглецов, едва успевших вкусить вольной жизни, и страшнее смерти, беспросветнее могилы кажется им все, что они оставили НАЗАДИ, убегая из родных мест. А властная рука все надвигается и грозит раздавить и уничтожить всякое сопротивление». («Исторический вестник». № 57. 1894. Сентябрь. С. 653–677).
После 1920-х годов употребление этого слова в литературе резко пошло на спад. Сейчас «назади» уже раритет. Вот и в «Тихом Доне» в этом месте было исправлено «назади» на «позади». Точную дату редактуры назвать не берусь, по крайней мере, в шолоховском 8-томнике 1956 года уже видим «путано» и «позади».
Но вернёмся к нашему главному слову. В том же произведении Крюкова о Булавинском восстании читаем:
«Они были голодны, плохо одеты и плохо вооружены; сильных и удалых людей среди них было не особенно много; все пока были совершенно беспомощны и лишь шумели и БУРЛИЛИ».
Далее у Крюкова в очерке «Меж крутых берегов» (1912) видим:
«БУРЛИТ ТОЛПА, тесная, истомленная огромными и близкими ей вопросами, неотвязной мечтой, неистребимыми упованиями... БУРЛИТ ТОЛПА, и не видно и не слышно в ней счастливого, довольного. Одно видно, одно слышно: вся жизнь ее взбудораженная, переполнена длительным смятением и мутью...».
В другом крюковском очерке, но уже о днях Февральской революции «Обвал» (1917) встречаем синоним «толпы» — «народ»:
«Здесь просторно, удобно, безопасно, и отсюда прекрасно видна вся БУРЛЯЩАЯ, ЗЫБЛЮЩАЯСЯ народом площадь и кусочек Невского».
Сразу отмечаем слово «зыблющаяся» и вспоминаем, что в первом приведённом нами фрагменте из «Тихого Дона» есть редкий глагол «зыбилась».
Вернёмся к роману (5-я часть, IX глава):
«На станции в это время был митинг. Огромнейшая ТОЛПА казаков БУРЛИЛА, по-разному реагируя на речь какого-то оратора-латыша*».
*До наших дней дошло «… на речь оратора». Такое усечение в конце фразы сделано, чтобы затем вставить абзац, где поднявшийся на трибуну Подтелков продвигает пропагандистский большевистский нарратив. Этого момента не было в первых изданиях романа, а тем более у Крюкова.
Отметим, что случаев наличия в одной фразе «толпы» и слов с корнем «бурл» в русской литературе до «Тихого Дона» можно сосчитать на пальцах одной руки.
И снова «Тихий Дон» (6-я часть, XXXVIII глава):
«Где-то около Донца держала фронт Донская армия, прикрывая Новочеркасск, готовясь к решающей схватке. А в тылу противостоявших ей 8-й и 9-й Красных армий БУРЛИЛО ВОССТАНИЕ, бесконечно осложняя и без того трудную задачу овладения Доном».
Выше мы уже убедились, что у Крюкова тексты со словами на основу «бурл» имеют отношение к народным восстаниям.
Но не всё, что бурлит, обязательно восстаёт…, бурление есть и в пейзажно-бытовых зарисовках. В «Тихом Доне» наблюдаем эпизод ловли рыбы отцом Григория Мелехова — Пантелеем Прокофьевичем (7-я часть, XXIV глава):
«Взмутив воду, по колено утопая в иле, он брел вдоль музги, опускал КОШЕЛКУ, придавливал края ее ко дну, а затем совал внутрь кошелки руку, в ожидании, что вот-вот всплеснет и ЗАБУРЛИТ могучая рыба. <…> Старания его увенчались успехом: ему удалось накрыть трех сазанов фунтов по десяти каждый. <…> Это была, как-никак, удача. Неожиданно поймать почти пуд рыбы не всякому придется! <…> С довольной улыбкой он рассказал Ильиничне про свое ловецкое счастье, полюбовался еще раз на отливающих красной медью сазанов, но Ильинична неохотно разделяла его восторг».
Что это за рыболовная снасть «кошелка»? У Михаила Шолохова, который всегда позиционировал себя заядлым рыбаком, в текстах такого нет. У него упоминается только кошелка с насиженными гусиными яйцами в первой книге «Поднятой целины». И всё. Вот так рыбак…
Но ответ мы находим в работах у настоящего автора «Тихого Дона». Процитирую большой фрагмент из замечательного рассказа Крюкова «На речке лазоревой» (1911). Оно того стоит:
«В этих судорожных движениях, в отчаянном трепыхании и бессильном биении о мокрый песок родимой реки, в испуганно-торопливом глотании жаркого воздуха красными, сохнущими жабрами, в немом борении со смертью чувствовался безгласный крик незащищенной жизни, неслышный вопль жертвы безвинной и горькой, предсмертный крик отчаяния и ужаса. Были жалки в своем бессилии и были трогательны эти язи, плотвы, сердито ощетинившиеся, синеватого серебра, ерши, окуни, серебристой грудой наполнившие лодку, — солидные судаки с выпученными, растерянными глазами, широкие золотистые лещи и карпы, плескавшиеся в большой КОШЕЛКЕ (садок, сплетенный из лозы), — трогательны были в своей обреченности, безвыходности, в своей безмолвной предсмертной тоске и муках...
А над их тоской и немым страданием шумело хищное торжество и буйная радость победителя-человека» («Русское Богатство», № 12, 1911).
Концовки этих двух приведённых фрагментов имеют одинаковый посыл, то есть их авторское происхождение едино. Не забудем сказать, что в произведениях Крюкова слов с основой «бурл» под пять десятков, а у Шолохова круглый ноль.
Даже столь беглый обзор слов с корнем «бурл» и окружающего контекста позволяет нам смело говорить о причастности Фёдора Крюкова к великому казачьему роману. И таких доказательств авторского истока «Тихого Дона» найдено уже тысячи*.
* ПРОЗА И ПУБЛИЦИСТИКА Ф. Д. КРЮКОВА НА «НЕСТОРИАНЕ». РАЗЫСКАНИЯ О ПИСАТЕЛЕ И ЕГО ТЕКСТАХ, СВИДЕТЕЛЬСТВА И АРХИВНЫЕ МАТЕРИАЛЫ wp.me/p2IpKD-3ta
Свидетельство о публикации №225020701202