Высота

Сколь желанна вершина. Каков же оттуда вид? Задаёшься вопросом, завидуешь тем, кто наверху, но они даже не смотрят на тебя, их взоры в низинах не блуждают, да и каков в тебе интерес? Твоё дело — питать их восторгами своими, твоя участь — поклонение им. И чуешь, как в пропасти души твоей растёт негодование, голод ширится; зависть чернотой наступает, цепляется цепкими руками за края той адовой впадины, наружу, вопя, лезет, карабкается.

— Я хочу наверх! — кричит твой ум.

— Я люблю тебя, — тишиной шепчет твое сердце.

Подходишь  к подножию вершины, высота которой такова, что видно лишь обрывок пути и финиш не зрим. Но ты решителен, ты нетерпим, ты готов к восхождению. Вдруг оглушают тебя голоса окружения твоего:

— Будь, останься с нами, в комфорте, в сытости.

— Я хочу наверх! — кричит твой голод.

— Я люблю тебя, — едва слышно сердце.

Карабкаешься, наконец. Соседями — сотни таких же голодных, пресытившихся жизнью в равнинах, оптимисты пока. Они ненавидят тебя, ты ненавидишь их, ибо они претендуют на твой трон, на твоё место в саду Эдема. Всякий взгляд в сторону ненависть встречает, ненависть раздаёт.

— Я хочу наверх! — кричит им твоё негодование.

— Я люблю тебя, — глухо вмешивается твоё сердце.

Вот, кто-то пытается столкнуть тебя со скалы, кого-то сталкиваешь ты, но ползешь, зубами вгрызаешься в каждый доступный выступ. Иной опережает тебя, камни из под ног его летят тебе в лицо.

— Я хочу наверх! — сквозь зубы продавливает зависть.

— Я люблю тебя, — льётся от сердца.

В очередной раз ты смотришь по сторонам и лицо твоё косит ухмылки оскал — от сотен десятки остались и путь чище становится, но и усталость крепка.

— Я хочу наверх! — восторгается эго.

— Я люблю тебя. — говорит сердце.

С этих высот падать страшнее уже. Редко, но срывается путник, но редко от того, что их отряд и без того мал. Зато вершина близка, видны очертания тех, кого ты с таким восторгом лицезрел, кто не видел, кто даже не смотрел на тебя. Последние шаги, уж сил не остаётся, но вровень с ними ты. Объятий нет, и счастья в их глазах, усталость там.

— Я хочу наверх.

— Ты наверху, — говорят они тебе.

— Я люблю тебя, — снова напоминает о себе сердце.

Тебя, наконец, принимают, но в словах встречающих, нутром, ты чувствуешь лицемерия пыль. Но не отвлекает оно тебя. Потому что, вдруг, неожиданно, ты видишь то, что ранее видеть не мог: есть ещё подъём, есть ещё высота. Сада нет.

— Я хочу наверх! — восклицает тво; безумие.

— Я люблю тебя! — кричит твоё сердце.

Руки в кровь, реками течёт пот сквозь одеяние наружу, оставляя солёные русла. Зубы скрипят, стачиваются в напряжении. Жилы тянутся, скрипят, рвутся. Воздуха! Воздуха не хватает.

Высота! Вот оно величие. Кричать бессмысленно, никто не услышит. Губы шевелятся едва:

— Я хочу наверх.

— Я люблю тебя. — нежно отвечает сердце.

Как же я высоко, да посмотрите же! Некому. Те, кто остался на желанном месте смотрят всегда в своём, сытом, горизонте. Ты невидим для них. Тебя нет. Не вкусить тебе их восторгов, не принять подаяний. Выбор тебе — либо вверх, либо смерть, ибо спуск равноценен смерти. Но вернуться вниз не значит умереть навсегда, при должном терпении воскрешение грядёт, но спуск этот во сто, в тысячу крат сложнее, чем подъём. Но подняться ещё выше значит навсегда остаться одному, постичь всё величие забвения. У небес есть зритель, нет зрителя в небесах.

Не готов. Ботинок, истерзанный злыми камнями, уходит вяло вниз, слеза скользит в углах очей, уста твои молчат:

— Я хочу наверх.

— Я люблю тебя. — успокаивает твоё сердце.