Плохая примета. Сиквел

Да я же не знал! Никогда же не возвращался домой, если что-то вдруг забывал. Примета ведь плохая. Оказалось, что можно, но при одном условии — важно по возвращению в зеркало посмотреться, тогда страшное отворотится. Ох, кабы раньше знал, ведь сколько лет мучался. Ну как, мучался, страшно подумать, что могло случиться, если бы вовсе в незнании, в невежестве жил. Теперь, с таким то антидотом, ох, заживу.

Живу. Вот, значит, лето, жара, собираюсь на пруд, поплавать, на солнышке понежиться. Погода такая, что точно не для работы, но для отдыха, у воды — супер. Подготовился хорошо: плавки надел, полотенце скрутил, крем от загара взял, часы водопронецаемые снял, сланцы прихватил. Готов. Пошёл. Выхожу, солнце слепит, ветер волосы причёсывает, воробьи чирикают. Делаю глубокий вдох, наполняю грудь летом. Красота! Шагаю с широкой улыбкой, зубами сверкаю, только кудри мои лохматые, развиваясь, напоминают о важном предмете, но не в сумке, а дома. Ох уж эта память моя, вредная. Не страшно, я нынче усилен противоядием.

Возвращаюсь — смело, уверенно. Также смело и уверенно, как ранее не возвращался. Знание — сила. Открываю дверь, открываю тумбочку, беру, кладу шапочку для плавания в сумку, смотрюсь в зеркало — всё чётко, всё при мне. Снова выхожу из дома. Укомплектован. Кудрявый красавчик.

Двигаю на пруд — водоём посреди многоэтажек, эдакий оазис живой природы в душном асфальтовом мегаполисе. В городе, в бетоне, в кирпичах царит зной, у воды веет прохладой. Хорошо.

Нахожу место себе, нахожу, но не моё. Моё любимое — рядом с гордым камышом, рядом с виноватой ивой, — занято. Две тётушки на нём распластались, растеклись телами по одеялам широким, будто растаяли на солнцепеке. Смелые. Не каждая дама рискнет выйти в свет в честном наряде. Но пляж хорош своими правилами, нормами своими. Попробуйте в магазин в одних плавках зайти — не пустят, обсмеют, а то и гневом с голых пят до непокрытой макушки окатят. Или в баню общественную придите, в помывочное отделение, в банный час пик, в костюме праздничном, а хоть и в пиджаке. Представляете, что сотворится? Оно и правильно. Всему своё место.

Вот и новое, вынужденное, моё: слева — весёлая, суматошная семья, в пять душ, справа, в четыре рта, молодая, мужская, пьяная компания. Ох уж эти смелые тётушки. Чую — место с отрицательным потенциалом, а других и нет, без вариантов.

Покрываю зелень большим банным полотенцем, присаживаюсь, достаю защитный крем, наношу на все доступные моей гибкости места. Готово, теперь можно и занырнуть в охлаждающий водоём, но сначала руками ныряю в сумку за шапочкой. Надеваю. Прячу своё кудрявое великолепие под эластичный покров.

— Э, лысый!

— Извините, но я не лысый.

— Ага, зеркалу скажи.

— Э, лысый, дай лысину примерить.

— А-ха-ха! Ну ты, Федя, мочишь.

— Ну-ка, дай.

Самый крупный, самый пьяный из компании, подходит ближе, тянется к моей голове, срывает мой "парик". Я пытаюсь вернуть его на место, но встречаюсь с кулаком, встречаюсь неприятно — лицом. Приправой к встрече — боль с привкусом жидкого железа.

Бесполезные, казалось бы, тётушки оживают, встают на мою защиту:

— Вы что творите, совсем уже! Нажрались как скоты. Отстаньте от человека. Милицию, Клава, набери.

В ответ получают четыре скорострельных  матершинных очереди. Всё же стороннее участие подействовало и компания решает удалиться. Шапочку мою швырныли на землю. Обидно. Главное — ушли. Хотя настроения никакого к воде уже нет, да и губа, чую распухает.

В чём я ошибся, что не так сделал? Да, за шапочкой вернулся, но ведь и в зеркало посмотрел. Что не так?

И, знаете, что оказалось? Это я в интернете прочитал. В зеркало разбитое смотреться то нельзя, тоже примета дурная. Пишут даже, что гораздо  опаснее возвращения. А зеркало, в прихожей моей, немного, но покоцано, трещинка есть. Вот она и сработала. А если бы не трещинка, а трещина или и того хуже — трещины? Подумать страшно, одной разбитой губой не отделаться. Ситуация меня эта, разумеется, напрягла. Это же сколько ещё примет мне неведомы. Вопросом этим следует заняться в ближайшее время, всё изведать, изучить. Иначе жить как? Не жить — мучаться. Люди же не зря с самых невежественных времен суеверной наукой занимались. Для того, чтобы нам, потомкам, жилось легче.