Балатовский лес 2. 0. Гл30. Скорость звука

В тот день Клавдия Ивановна была другой: она понимала вопросы и старалась отвечать. У Полины сложилось впечатление, что в девяносто с лишним лет человек настолько бережет силы, что даже говорит по-другому. Каждый звук давался долгожительнице с усилием, поэтому она будто экономила слова – отвечала лаконично, после непродолжительного обдумывания. “Хотя это ценный навык, многим его не хватает”, – размышляла Полина. Она переживала, что силы у Клавдии Ивановны совсем иссякнут, и ревностно относилась к каждому новому вопросу Анны – они ей казались все более и более банальными и неуместными. Тем не менее журналист продолжала расспрашивать Клавдию Ивановну:

– Перед выходом на пенсию вы наверняка строили планы, чем будете заниматься, когда появится больше свободного времени. Скажите, что удалось воплотить в жизнь, а что нет?

“Ну что это за вопрос! – бранилась про себя Полина. – Вода, а не вопрос!” Клавдия Ивановна посмотрела куда-то в потолок и надолго задумалась. В какой-то момент Анне даже показалось, что она просто разглядывает люстру и забыла про гостей. Но тут, не отводя взгляд от потолка, Клавдия Ивановна ответила:

– Не надо строить планы, надо быть готовым.

– И к чему стоит готовиться перед выходом на пенсию?

– В семьдесят лет человек становится медлителен. Чтобы просто сходить в магазин и приготовить обед, требуется значительно больше времени. Поэтому и отправляют на пенсию! Это не забота о человеке, а экономия. Пусть освободит место тем, кто работает быстрее, и кому не надо доплачивать за выслугу лет. Не стоит питать иллюзий, что на пенсии вы начнете писать книги, особенно если никогда раньше этого не делали. Учиться чему-то новому невероятно сложно. Пишите книги сразу, пока помните, пока есть силы.

– Т.е. у вас не появилось новых увлечений после семидесяти?

– Искать очки. Это очень увлекательно!

Клавдия Ивановна сделала глубокий вдох, изменилась в лице и замерла. Потом неестественно громко засмеялась. Смеялась она долго, словно в замедленном повторе.

Анна не торопилась со следующим вопросом, давая Клавдии Ивановне прийти в себя. Как только Полине показалось, что старушка вот-вот закончит смеяться, она поспешила опередить журналистку:

– На пенсии вы стали принимать участие в экспериментах Балатовского Центра. Скажите, что было мотивацией и что вам запомнилось?

Клавдия Ивановна, так же как и вчера, пристально уставилась на Полину. Она долго разглядывала ее лицо, наряд и парик. Полина же с разочарованием смотрела на старую женщину в инвалидном кресле напротив. Она не видела больше тех решительных и задорных глаз, которые ей запомнились в день их единственной встречи. Она понимала, что сейчас уже невозможны случайные разговоры о самобытном историческом пути России или Родионе Раскольникове. За что вообще зацепилась жизнь в этом полуразвалившемся теле?

– Что я помню о Балатовском? Помню, что у вас была другая брошь, но тоже из бисера.

Последние слова врезались в Полину, словно плотный папин снежок в детстве. Ты его не ждешь, не сразу понимаешь, что произошло, и не знаешь, как реагировать – только снежная пыль левитирует перед глазами.

– Так вы меня помните? – чуть не вскричала Полина.

– Ты изменилась, – сказала спокойным голосом Клавдия Ивановна.

– Вы помните робота, Краба, с которым общались? Помните Альберта Кирилловича? – начала сыпать вопросами Полина.

– Но все такая же красивая, – не обращая внимания на вопросы, умилялась долгожительница.

– Досатил? Вы помните, как вам давали Досатил? Его называли “контраст”, от него у многих голова болела.

– У тебя были чудесные вьющиеся волосы…

– Клавдия Ивановна, умоляю, скажите, что вы еще помните?

В комнату вошла Тамара.

– Ну, девочки, что-то вы расшумелись. Не заснете ведь сегодня, – обратилась она к подопечной. – Сделайте перерыв, а у нас процедуры.

Одна тяжелая рука Тамары оказалась на талии Полины, а вторая – на локте. Полина сделала шаг к Клавдии Ивановне, но тяжелые руки ее догнали и не пустили дальше.

– Перерыв, перерыв! – повторила сиделка. – Чай на столе.

Анна с Полиной вышли. Сегодня алтайские травы утратили свою чудесную силу и больше не успокаивали. Полина глядела перед собой и видела только блик на кромке блюдца – все остальное было размыто, как на фотографии, сделанной с очень широкой диафрагмой. В блике, словно кадры диафильма, появлялись забытые эпизоды из прошлого: Краб, увешанный одеждой, усталый Михаил Валентинович, рубашка, пропитанная кровью, глинтвейн…

Из комнаты Клавдии Ивановны вышла Тамара. Она помыла руки в раковине на кухне и перекинулась несколькими фразами с Анной. Журналист была взволнована. После вчерашней встречи она не ждала, что получит хотя бы пару мало-мальски любопытных ответов. Но Клавдия Ивановна ее приятно удивила, и сейчас ей хотелось как можно скорее собрать весь материал вместе.

– Мы можем продолжить? – поинтересовалась Полина.

– Бабуля устала. Кстати, она хотела вам что-то отдать.

Тамара вернулась в комнату Клавдии Ивановны. Оттуда послышались громкие возгласы: “Эта?.. Какая коробка, я не понимаю?.. Эта?.. Что именно?.. Все?..” Возгласы утихли. Тамара вернулась и отдала Полине пять запечатанных колбочек с контрастом. На них стояли даты и штрихкоды.

– Возьмите. Говорит, хранила зачем-то.

– Что это? – поинтересовалась Анна.

Полина держала в руке одну из колбочек так, как отцы первый раз держат своего ребенка – почти на вытянутых руках, крепко и боясь пошевелиться.

– Это, – не веря в реальность происходящего, сказала Полина, – это ее выбор.

***

Вечером Полина отправила Евгению Николаевичу свою фотографию на фоне арт-объекта “Счастье не за горами”. В руках она держала колбочку с Досатилом.

– Это то, что я думаю? – написал большой начальник.

– Да, это река Кама и “Счастье не за горами”, – ответила Полина.

– Я серьезно. Сколько лет тому, что я вижу на фото?

– Если вы про меня, то мне двадцать пять. А если про колбу, то ее произвели шестнадцать лет назад… когда мне было двадцать три.

Фотография запустила невидимые процессы внутри Министерства. Бюрократическая машина разгонялась медленно, но Полина понимала, что рано или поздно она сметет все на своем пути. Летом, когда видишь вспышку молнии вдалеке, ты понимаешь, что скоро громыхнет. Можно отсчитывать по три секунды, чтобы понять, как далеко идет гроза.

Вспышка телефона, отсчет пошел.

Раз, два, три… Тем же вечером Полине позвонил руководитель службы внутренней безопасности. Уточнил, когда прилетает самолет из Перми, сообщил, что встретит лично… Один километр до грозы.

Четыре, пять, шесть… На следующий день с Полиной связался заместитель начальника юридического отдела. Расспрашивал про колбочки с Досатилом – что, как, откуда… Часто и тяжело вздыхал, слушая рассказы Полины… Два километра до грозы.

Семь, восемь, девять… Еще через день позвонил советник министра. Задавал ровно те же вопросы про колбочки – что, как, откуда. В конце разговора он многозначительно спросил: “Вы же понимаете, что это значит?..” Три километра до грозы.

Десять, одиннадцать, двенадцать… В конце недели кто только не звонил: юристы, Евгений Николаевич, руководитель отдела по связям с общественностью. Полина пыталась погрузиться в работу, но ее постоянно отвлекали. Стол завалили бумагами, почту – письмами, а календарь – встречами.

Четыре километра до грозы. Ветер рвет листья с деревьев, они сопротивляются и шумят, как море во время шторма. Солнце замуровано в тучах, и невозможно угадать, в какой части небосвода оно спряталось. Когда же грянет гром? Измученной, выжженной душе нужен дождь! Полина мечтала смыть всю грязь, вылитую на нее в сети, очиститься и пропитаться правдой. Она хотела ощутить себя полезной и наконец-то простить себя.

Тринадцать… В пятницу Полина пришла на работу рано в надежде успеть сделать хоть что-то, до того как начнут отвлекать. В кабинете, несмотря на открытые настежь окна, было тихо. Утренний свет наполнял пустой кабинет. Но поработать так и не получилось: телефон, забытый на беззвучном режиме, засветился незнакомым номером:

– Здравствуйте! Это прокурор…

Значит, гроза совсем недалеко – меньше пяти километров! Скоро пойдет дождь!

После разговора с прокурором Полина вышла на улицу и нашла скамейку. Ощущение эйфории, умноженное на лето, делало все вокруг легким и бессмысленным. А потому она просто сидела и наслаждалась каждым лучом солнца, пролетевшим специально для нее 150 миллионов километров.

Раскаты грома не утихали полгода. За это время в Министерстве прописались медиаторы и начальники всех уровней из Балатовского. Про Полину почти забыли, война уже шла на других фронтах, велась другими людьми.

Лето прошло, легкость осталась, а бессмысленность вечна.


Дальше: http://proza.ru/2025/02/07/495
Назад: http://proza.ru/2025/02/06/589
Начало: http://proza.ru/2025/01/10/1233