Заповедный лес Глава 4 Дупло старого дуба

Глава 4

ДУПЛО СТАРОГО ДУБА

1.

Старейшины держали свое слово, и уже на следующий день сани, запряженные бойкой с подвязанными против скольжения по льду копытами лошаденкой, уносили наших героев к далекой стране аллеманских рудокопов. Помимо полученных запасов съестного Красомир включил в боевой арсенал острый топорик на короткой рукояти, торчавшей теперь из мягкого душистого сена, густо устилавшего дно возка. Юноша правил, а сраженный тяготами сааремских приключений Кукиш, свернувшись калачиком, мирно подремывал под мерный скрип полозьев. Последнее, что увидел злыдень перед тем, как провалиться в сон, была злополучная гигантская полынья, затянувшаяся к утру тонкой коркой окрашенного в розовый цвет ледяного покрова.
Как ни спешили друзья к назначенному месту, обгоняя ровный бег саней и обрастая от села к селу множеством "правдоподобных" подробностей, впереди них летела слава, слава Потрясателя Земли, Победителя Великанов и Чудовищного Морена. Перекусывая днями у лесных костерков, они искренне наслаждались внезапным покоем и красотой укутанных искрящимся снежным покровом зимних просторов, но вынужденные к вечеру искать ночлега в деревенских харчевнях и на постоялых дворах всегда оказывались в центре внимания шумливой разновозрастной толпы, мечтавшей, если не прикоснуться, то хотя бы одним глазком взглянуть на легендарных героев и хоть краем уха послушать из первых уст рассказы о былинных подвигах.
В такие минуты на выручку приходил Кукиш. Отправив погруженного в тревожные мысли об Илленари Красомира спать в отводимую горницу, злыдень, торжественно восседая на перевернутой в центре стола глиняной плошке и упиваясь почтительным вниманием притихших слушателей, пускался в пространные повествования о подвигах друга и воспитанника. Учитывая же, что за словом в карман он отродясь не лазил, крошка-домовой буквально привораживал зрителей. То опускаясь до зловещего шепота, то срываясь на победный крик, Кукиш заставлял доверчивых крестьян вместе с собой вновь и вновь переживать ужасные мгновения, не забывая при этом между прочим упомянуть о собственных, правды ради сказать, не малых заслугах.
Затишье продолжалось ровно три дня, в течение которых спутники проникли далеко в глубь континента. Утро четвертого встретило слепящим глаза солнцем. Легкий морозец весело пощипывал нос и уши. Пухлые снегири радостными алыми пятнышками порхали с ветки на ветку. Мягкий снег белой листвой окутывал голые деревья, создавая впечатление шелестящего леса, с той лишь разницей, что вместо летней зелени то здесь, то там вспыхивали голубовато-сиреневые переливы.
Но, несмотря на царившее повсюду спокойствие, скользившие назад версты наращивали тревогу в душе Кукиша. Наконец злыдень решился. Ощупывая пару скрытых на теле метательных ножей маахисов, с которыми после битвы в пещере Хога он не расставался даже во сне, старик толкнул широкую спину:
– Зарядил бы ты арбалет, Красомирушко. Чудится мне, беда приближается.
Таинственный сон и коварство сааремов изгнали из сердца Красомира последние остатки юношеской беспечности. Его не пришлось долго упрашивать: посеребренный наконечник лег на натянутую тетиву. Положив оружие под удобную руку, юноша потер убеленный сединой (давнюю волкодлакову отметину) висок. Кукиш тут же всполошился:
– Что, опять голова?!
Ломота в виске, на месте дьявольского шрама, появилась сразу после вещего сна и, очевидно, назначена была служить напоминанием о благородном призвании героя. Чтобы не разменивался по мелочам, значит. Но, возможно, это Зло подлым образом стало вмешиваться в дела людей, потому что в моменты такие багровой опухолью дыбился старый рубец, и черная пелена застила левый глаз Красомира.
– Так. Почудилось, – отвечал юноша, зорко всматриваясь в окрестности.
Красоты природные мигом растаяли, будто глина дождевая: морозные пощипывания обернулись иглами острыми, снегири запестрели пятнами кровавыми, сиреневые тени помрачнели чернотой враждебной. Да и опустившийся вскоре багровый закат спокойствия не прибавил.
Затемнели впереди очертания деревеньки. Потянуло дымком вкусным. Красомир натянул поводья, воротя лошадку к жилью.
– Может, в лесу заночуем? – робко заметил злыдень.
 – Лошадь устала – еды требует. И к тому же, почем ведомо, что беда нас не в чащобе глухой дожидается? Прав ты: негоже на рожон без дела лезть, но и негоже воину безвестной напасти пугаться! От судьбы своей, все одно, не скроешься.
 Зимние сумерки быстро сменились ночной просинью, когда сани тормознули у постоялого двора. Бросая повод подбегавшему конюху, Красомир сунул ему в ладонь один из выбитых кресалом золотых:
 – Укрой попоной, дай побольше овса, напои, когда согреется, но не распрягай!
 – Господа не останутся на ночлег? – попробовав монету на зуб, удивился неслыханной щедрости селянин.
 – Может, и останутся, но ты будь подле возка. Заслышишь шум, выводи коня на дорогу – получишь еще вдвое! Понял?!
 Слуга кивнул, запахнулся плотнее в тулуп, натянул шапку да рукавицы и отправился выполнять наказ.
 Просторная комната объяла расслабляющим теплом. Их ждали – молва успела опередить и здесь. Все шло, как обычно, и, настороженно отужинав, Красомир совсем было собрался на покой, предоставляя Кукишу очередную возможность поупражняться в красноречии, как вдруг в распахнувшуюся с мороза дверь один за другим вошли семеро усачей в рогатых шлемах.
 – Стражники кенига, – пронесся по избе сдавленый говорок.
 Широкоплечий, с необъятным брюхом старшой шагнул вперед:
 – Не обеспокойтесь, люди добрые, посланы мы на поиски двух оборотней кровавых; вам не на вред – на пользу! Один – высокий, светловолосый, на левом виске седина, на левом плече рваная отметина. Другой – вша малая, борода седая, голосом говорливый.
 – Сам ты вша поганая, дубина стоеросовая, увалень толстобокий, выродок сучий! – не на шутку разошелся Кукиш.
 – Вот они! Правду колдун черный сказывал! Хватай оборотней, ребята! Навалимся разом! Споймаем – кениг награду обещал знатную!
 Со звоном лязгнули обнажаемые мечи. Зажались по углам перепуганные крестьяне. Сверкнул заветный клинок.
 – Стойте, олухи! – громовой голос Красомира заставил нападавших прирасти к месту. Юноша молча поднес серебряную грань кинжала к ладони. Из легкого надреза закапала алая кровь.
 – Какие ж они оборотни, коли серебра не боятся?! – выкрикнул кто-то из задних рядов, но не желавший упускать добычу, охочий до драки старшой завопил:
 – Серебро-то поддельное, на дураков рассчитанное! Нападай!
 Рванувшись вперед, толстяк застыл, медленно оседая на пол: самый центр глупого лба прорезала арбалетная стрела. Дальше Красомир ожидать не стал. Внезапно двинувшись вперед, он ловким круговым движением от уха до уха рассек горло ближайшего стражника. Захрипев темно-красным фонтаном, умирающий опрокинулся назад, а левая рука юноши, отбив топориком выпад меча, глубоко врубилась в щель между кольчугой и закрылкой рогатого шлема второго охотника до легкой награды. Он еще дышал, когда нырнувший от свистящего горизонтального удара вниз Красомир по рукоять вогнал клинок в живот третьего врага и, выпрямляясь, развалил четвертого острием топора от паха до середины живота. Пятый стражник попытался зайти сзади, но, поскользнувшись в луже крови, не удержался на ногах и упал лицом на столешницу, насадившись глазницей на выставленный Кукишем метательный кинжал. Последний воин ринулся к выходу за подмогой. Он успел бы уйти, открывайся дверь наружу. А так, вращаясь в воздухе, сааремский боевой топорик с хрустом вошел прямо в середину шеи несчастного.
 В считанные секунды, наводя ужас на остолбеневших крестьян, побоище завершилось. Труп последнего стражника на время привалил выход, мешая проникновению с улицы новой группы солдат.
 – Ломайте створы! Готовьте сеть! Пропустите лучников к окнам! – неслись из-за двери воинственные выкрики.
 Красомир засунул друга на привычное место в котомку, подобрал топор и обернулся к хозяину постоялого двора:
 – Чердак? Где чердак?!
 Лестница оказалась в самом углу горницы. Когда же юноша выдавливал чердачное оконце, выбираясь на крышу, орава стражников с гиканьем ввалилась в комнату. Это спасло наших друзей. Дорогу к возку им преграждал лишь один-единственный лучник, так и не успевший сделать свой последний в жизни выстрел.
 Конюх не подвел. Сани были готовы рвануться с места.
 – Лови! – юноша сдернул с пояса кошель с волшебными золотыми.
 – Куды так много-то?! – заверещал высунувший из сумки голову Кукиш, и лошадь, уносясь от погони в лесную чащу, вылетела за ворота.
 На причитания злыдня Красомир отреагировал только версты через полторы.
 – Тпру-у-у! – заорал он, натягивая поводья.
 – Ты чегой-то?
 – Как чего?! Сам же сказал – дорого заплатили. Вернемся за сдачей, – совершенно серьезно заявил юноша.
 – Никак рехнулся! Торопи-и-и! Погоня за нами!
 Действительно, вдалеке замелькали огоньки факелов. Но рыхлый снег для сааремской лошадки с широко обмотанными шкурами копытами был, что уезженная колея, тогда как подкованные кони стражников кенига чуть ли не по грудь проваливались в мягкую кашицу; погоня постепенно отстала.

* * *

 Желтый серп месяца выхватывал ночную дорогу среди черных лесных стен. Бодро перебирало ногами отдохнувшее животное. Тишина метвяным покровом опустилась на землю, уступая лишь поскрипыванию санного полоза. С полчаса ехали спокойно, мысленно переживая мгновения неравного поединка. Молчание нарушил Кукиш:
 – Да-а-а, – мечтательно произнес его довольный голос: – Тебе бы оружие настоящее добыть, и мы им всем покажем...
 – Чему радуешься? Восьмерых жизни лишили, а у них, небось, жены, да дети малые!
 – Конешно! Лучше было самому сгинуть!
 – Лучше – не лучше, а убивать все одно тяжело: люди ведь, не нечисть какая!
 Злыдень помолчал:
 – Ну, и слюни-то неча распускать! Никто не задирал. Сами напросились. Легкой поживы захотелось: всемером на одного, да на дворе еще невесть сколько дожидалось. Злом они были охвачены, и жалеть здесь не о чем!
 – Да, не их я жалею; детей, что сиротами сделал. Думаешь, хорошо без отца-матери расти, черстветь, ласки не ощущая. Поверь, уж я-то ведаю...
 – Ну, знаешь! Век Добра на земле-матушке давно прошел. Ноне Зло командует. По его правилам и играем – не совершив зла малого, большого добра не сотворишь!
 Красомир открыл рот для возражения, но замер – по обеим сторонам дороги зажглись вдруг попарно алые огоньки. Кукиш заметил их сзади:
 – Волки!
 В это время на освещенную дорогу из чащи выпрыгнул огромный черный зверь, размерами раза в два превосходивший обыкновенного волчару. К нему один за другим присоединялись все новые собратья, пока за санями, сокращая расстояние, не понеслась стая в дюжины три мощных созданий.
 – Оборотни! – заметил Красомир, переворачивая котомку со злыднем на грудь: – Не тронут! Оберега побоятся.
 Успокоенность едва не стоила им жизни, когда вожак гигантским прыжком обрушился на спину юноши. Волки оказались настоящими. Обезумевшая от страха лошадь дернулась вперед, откидывая Красомира на дно возка и вышвыривая волка на дорогу. Второй прыжок юноша встретил арбалетным выстрелом. Стая, лишенная предводителя, замерла на несколько мгновений и ринулась в погоню с удвоенной энергией. Десять стрел оставалось в колчане, и десять волков черными отметинами украсили залитую лунным светом дорогу. Еще шестеро полегли под ударами метательных кинжалов маахисов. Оставались заветный клинок и топорик. Сааремское оружие второй раз за ночь сослужило им верную службу, раскроив головы семерым тварям, прежде чем вылетело из руки, застряв в черепе очередного зверя. Красомир плотнее сжал рукоять кинжала и пересчитал преследователей. Одиннадцать. Слишком много для честного боя. Приходилось продолжать бегство, благо испуганную лошадку не нужно было понукать к стремительному полету.
 Но беда подкралась с другой стороны. Отражая очередную атаку, Красомир ладонями с зажатым в них кинжалом схватился за голову, пытаясь унять внезапный приступ режущей волны боли.
 Дальнейшее сопротивление стало невозможным, но в довершение ко всему их верный конь со всего размаха врезался грудью в припорошенное снегом поваленное посреди дороги дерево. Мощный толчок подбросил наших героев в воздух, и единственное, что удалось запомнить высунувшему из сумы голову Кукишу, что несет их прямо в дупло огромного старого дуба, раскинувшего свои мощные голые лапы у самого края лесного пути.

2.

 Красомир очнулся от слепящего дневного света, разноголосого птичьего гомона и ощущения нестерпимой жары. Капельки пота влажнили затылок и тонкими нитями сбегали вдоль шеи за ворот мехового тулупа. Да и не мудрено, поскольку из студеной зимы герои наши прямиком попали в теплое солнечное лето.
 В сумке на груди закопошился Кукиш. Потирая ушибленные бока, злыдень вылез из привычного убежища, скинул шубейку, аккуратно свернул ее и, засунув свой наряд "про всякий случай" в котомку, заохал:
 – И кто ж меня умным-то назовет?! И куды ж меня на старости лет-то понесло?! Лучше б я там, с Вырицей рядом, остался, чем напасти такие терпеть! С тобой же, милай, доброй смертью не помрешь: что ни час, то хвороба одна краше другой приключаются! Вот опять забросило в места незнамые-неведомые, того и жди, что, аккурат, благолепие пакостью какой-нибудь обернется.
 Осторожно смахнув разошедшегося старика на шелковый ковер травы, юноша заметил, сбрасывая сумку и верхнюю одежду:
 – Ты по мне не топочи, кости ведь не кирпичи.
 – Гляди-ка, забалагурил, баюн окаянный! Может, еще песню каку споешь? Только, смотри, чтоб опять слезьми дело не кончилось!
 Но до слез пока было, явно, далековато. Прохладой ерошил волосы легкий ветерок. Нежно ласкало кожу солнышко. Дополняя птичью суматоху, шелестели листвой деревья и переплетались былинки трав. То здесь, то там самоцветами вспыхивали головки цветов. И над всем этим великолепием струилась выдуваемая невидимыми флейтами волшебная музыка. Душа просилась петь, а ноги, обретая силу, норовили пуститься в пляс. Где-то далеко позади остались ночной лес и волчья погоня. Опасностью в здешних краях и не пахло.
 – Хорошо! – полной грудью выдохнул Красомир.
 – Во-во! Так дураков в сети и заманывают, – тут же отозвался Кукиш и добавил: – А вона и гости пожаловали, да с оружием, не чета твому кинжальцу-то!
 На вершине ближайшего холма показалась величественная кавалькада. Впереди попарно на белых конях выступали двенадцать всадников в серебряных латах, за ними, увлекая в след за собой вереницу изящных карет, дюжина воинов в серых доспехах на мышастых жеребцах; равноценный по численности отряд рыцарей в золоте и черни на буланых и вороных лошадях замыкал шествие. Заплетенные косами гривы и хвосты отливали благородной желтизной. Сверкали в утренних лучах грозные мечи и пики.
 Юноша сжал в ладони заветный клинок, но тут же опустил свое верное оружие, не в силах отвести взгляда от чарующей картины. Злыдень, напротив, запустил руку в котомку, где сперва нащупал в складках тулупчика острие последнего метательного кинжала маахисов, а затем, пробежавшись по остаткам волшебства, зацепил пальцами крошечный кусок дедова трута.
 Однако настороженность друзей оказалась совершенно напрасной. Кавалькада замерла саженях в десяти. Дверца ехавшей первой самой высокой обитой малиновым бархатом золотой кареты распахнулась, и появившиеся из других повозок маленькие человечки в зеленых камзолах с легкими крылышками за спиной откинули ступеньку, позволив сойти на изумрудный травяной покров белоснежному облачку с бриллиантовой короной на изумительной красоты головке.
 Юная королева улыбнулась, удвоив неземное очарование, и сделала шаг навстречу Красомиру. От каждого из четырех отрядов мгновенно отделилось по рыцарю, двинувшемуся за своей повелительницей; обгоняя их, вперед вырвались маленькие летуны с обнаженными серебряными шпажками. Царственный жест заставил ретивых стражников застыть на месте:
 – Господа, вы, очевидно, забыли, что я пока еще в состоянии дать отпор любому смертному!
 Строгий тон отнюдь не испортил нежной мелодичности звонкого голоса, а, когда королева приблизилась к кочке, на которой завершился невольный полет наших героев, Красомир молча преклонил колено перед венценосным величием сказочной красавицы. Кукиш также вежливо склонился до земли, продолжая сжимать в кулачке смертоносный кусок гриба.
 – Добро пожаловать в Эй де Туата, страну эльфов и фей! Королева Элойя разрешает тебе подняться с колен, великий воин Добра. Моя карета доставит нас во дворец, где я хочу выслушать подробности твоих подвигов. Поспешим же! – и, не дожидаясь юноши и его спутника, повелительница эльфов зашуршала одеждами.
 
* * *
 
 Всю дорогу Красомир не раскрывал рта. Он покусывал губы, то бледнея, то покрываясь румянцем. В нем боролись два чувства: чувство долга перед прекрасной Илленари и необоримое чувство влюбленности в обворожительную владычицу Эй де Туата.
 Зато Кукиш вовсю таращился на чудеса неведомого мира. Конечно, ему не раз доводилось слышать от Вырицы о таинственной, скрытой от постороннего глаза стране крошечных крылатых существ и их хозяйках, повелительницах грозного волшебства, феях, но он и не мечтал когда-либо побывать в этих сказочных местах и воочию убедиться в бесконечной выдумке божественного провидения.
 По обе стороны вымощенной до возвышавшегося неподалеку воздушного замка дороги, кипела бурная жизнь: изгибая ветви, белели стройными нагими телами длинноногие души деревьев; играя в солнечных лучах алмазными гранями водяных струй резвились пышногрудые, полные прохлады души ручьев и водопадов; вливаясь в следовавшую за каретой и без того шумную толпу, из цветочных домиков выпархивали все новые и новые эльфы и эльфийки; с каждым шагом громче звучала веселая мелодия флейт.
 Наконец гостеприимно распахнулись узорчатые серебряные ворота, в последний раз звонко цокнули копыта лошадей. Очнувшийся Красомир вышел из кареты, с поклоном подавая руку королеве. Когда гладкая кожа Элойи коснулась его загрубевших пальцев, оставшиеся сомнения юноши улетели прочь; да и разве можно было "слабому" мужчине сопротивляться неповторимой женской красоте.
 В отведенных для отдыха покоях друзья скептически оглядели свою неказистую, пропахшую потом, грязную крестьянскую одежонку. Среди шитых золотыми нитями небесно-голубых шпалер, отливавших медвяным цветом ручках глубоких кресел, отполированного до зеркального блеска дубового паркета, развешанных повсюду картин со сценами из жизни обитателей Эй де Туата оба они выглядели случайными пятнышками грязи, которые вот-вот будут стерты добросовестными слугами с лица роскоши. И, действительно, в раскрывшиеся двери маленькие эльфийки внесли изумительные наряды, предлагая облачиться в них после приготовленной рядом ванны.
 Огромный бассейн клубился благовониями, источая головокружительные ароматы неведомых трав, пряных вин и парного молока. Воспоминания об Илленари щемящей грустью затопили сердца, уступая радостному смеху и веселью. Волшебство фей Эй де Туата не оставляло печали ни малейшего места в своих владениях.
 Как ни странно, злыдень первым нырнул в теплую немного зеленоватую воду, и коснувшиеся тела малахитовые капли, смывая многодневную грязь, породили ощущение небывалых сил и свежести.
 – Ух ты! Ух ты! – только и слышалось вокруг довольное пофыркивание Кукиша.
 Купание принесло и другие приятные неожиданности: на старческой коже разгладились глубокие морщины, седая борода изрядно почернела, густым волосом задернулись проплешины на лбу и затылке; у Красомира же почти исчез глубокий рубец на плече, но зато багровым румянцем налилась давняя волкодлакова отметина.
 Быстро облачаясь в приготовленные одежды, юноша различил, что каждый кусочек платья изнутри подбит тонкой, едва видимой сеточкой, повредить которую не сумел ни нож маахисов, ни заветный клинок. Наряд оказался не только красив и ладно, по размеру скроен, но и являл собой мощную защиту от внезапной напасти. Кукиш, однако, не торопился. Он долго расчесывал волосы и бороду, придирчиво оглядываясь в зеркало:
 – Хо-орош! Ну, оч-чень хорош! Прям, хоть сей момент свататься!
 Одевался же злыдень весьма осторожно. Задумчиво перебирая наплечную золотую цепь, не привычный к излишествам старик подавлено заметил:
 – Ну, куды, куды столько красоты да богатства на себя пялить?! Может, я лучше, Красомирушко, прежнее бельишко натяну.
 Но, вздохнув под тяжелым взглядом воспитанника, Кукиш принялся ладить к телу дорогой сердцу метательный нож – память о мудром Муни.

* * *

 Пир удался на славу. Звенели сдвигаемые кубки, лились реки сладкого вина, одна перемена блюд следовала за другой, радостно пели флейты, гремели фанфары, дрожали струны скрипок, без устали проносились танцующие пары. Восседая по правую руку королевы, Красомир не столько предавался еде, питью и безудержному веселью, сколько не мог насладиться волшебной красотой Элойи. Золотистый шелк волос плавно струился по изгибам шеи и открытых плеч, колдовской взгляд лукавых сапфировых глаз тонул в пушистом обрамлении светлых ресниц, миленькие ямочки розовых щек задорно перемещались в такт движениям алых чувственных губ.
 – Ты же ничего не ешь, мой герой! Неужели, искусство эльфийских кулинаров тебе не по вкусу?! – всплеснула руками повелительница Эй де Туата.
 – Что Вы, Ваше величество! Очень даже... – замялся захваченный врасплох юноша и, пытаясь перевести разговор в другое русло, спросил: – Не сочтите за дерзость, но утром мы видели в Вашей свите рослых рыцарей, а здесь, в замке, веселятся лишь эльфы. Где же те, другие? И кто они?
 – О, это всего только мужчины человеческого рода, плененные моей красотой и согласившиеся служить вечную службу у подножья трона Эй де Туата. Пока жива их госпожа, они бессмертны и не нуждаются ни в пище, ни в защите от непогоды. Под латами нет даже давно истлевшей телесной оболочки, одни лишь души, которые после моей кончины будут отпущены на свободу. Да, и к тому же народец эльфов не выносит тех, кто больше их ростом, прощая такое только своим властительницам. Поэтому сии воины несут свой бессменный караул на границах королевства, у ворот дворца и у моих покоев.
 – Сколь же длительно время их службы?
 – Бывает по-разному. Мать моей матери царствовала полуторатысячелетний срок, моя мать – почти тысячу двести лет, я приближаюсь к возрасту своей бабки.
 И, заметив удивление в глазах собеседника, Элойя добавила:
 – Феи королевства Эй де Туата рождаются маленькими женщинами и с возрастом, храня вечную молодость, лишь быстро подрастают до размеров взрослого человека, не меняя ни черт лица, ни привычек и повадок, передающихся из поколения в поколение. Во мне сосредоточена мудрость многих десятков предков. И эта мудрость беспощадно гласит – нет в жизни ничего утомительнее самой жизни; труднее всего становится тогда, когда начинаешь понимать, что завтрашний день будет подобием вчерашнего, что окружающий мир полон низости и подлости, и его никому и никогда не удастся переделать к лучшему, что время стирает и притупляет новизну чувств, окрашивая все вокруг в буднично-серый цвет. Тогда фея решается на единственно правильный поступок...
 Глаза королевы затуманились печальной дымкой. Красомир молчал, не решаясь тревожить грустные мысли тысячелетней юности.
 Немного погодя повелительница выпрямилась в кресле:
 – Веселье продолжается! Нам же угодно уединиться для беседы!
 Элойя протянула руку юноше и вместе с ним величественно удалилась из зала.

* * *

 Стражники в черных доспехах почтительно склонились при виде королевы и ее гостя. Дверцы покоев сомкнулись за ними, оставляя далеко позади шумное пиршество эльфов. Свечной полумрак таинственной дымкой окутал перламутровый блеск опочивальни. Тяжелые серебряные занавеси, словно по волшебству, медленно скользнули вверх, открывая белоснежный атлас убранного лепестками белых роз ложа любви.
 Едва заметное движение прелестной ручки оставило на полу все праздничное одеяние королевы. У Красомира перехватило дыхание. Трогательно зарозовели навершья высоких девственых чаш. Плавный изгиб спины преломился в крутом овале бедер, сбегая к подножию воздушных колонн стройных ног. Не ведавшее ласки, увитое золотыми нитями лоно пугливо спряталось под волнующей выпуклостью девичьего живота. Нагота Элойи взывала к противоположной гамме чувств: хотелось одновременно и защитить ее, и смять в припадке безумного плотского вожделения.
 Без смущения фея, напоминая полное грации дикое животное,
 закружилась подле замершего юноши, ласкающими жестами раз за разом отбрасывая в сторону части его платья, будто невзначай, опытными прикосновениями поднимая в нем жаркую волну растущего возбуждения, пока, наконец, крепкие руки не подхватили распаленное тело, бережно опустив его на покров вечной невесты.
 Последовавшее наслаждение вряд ли удалось испытать в своей жизни хотя бы одному мужчине из сотен тысяч. Девическая стыдливость и неловкость собственно Элойи сочеталась в ней с многовековым опытом предшествующих поколений королевского рода фей Эй де Туата. Ее кожа то заливалась жгучим румянцем, пряча взгляд в бахроме ресниц, то покрывалась каплями пота, страстно прижимаясь к возлюбленному. Ее хрупкие пальчики то бессильно старались прикрыть от обжигающих поцелуев сокровенную наготу, то впивались, царапая в кровь плечи юноши. Ее ноги то сжимались неприступной преградой, то бесстыдно открывали доступ в святая святых каждой женщины.
 Десятки раз их тела сплетались и расплетались любовными извивами, пытаясь восполнить годы безгрешного платонического существования, и, может быть, нашему герою суждено было найти свою смерть в волнах этой безудержной неги, но внезапная черная волна боли вдруг захлестнула его мозг, заставив с криком лишиться сознания.
 Очнувшись, Красомир увидел яркие лучи солнца, бьющие сквозь цветные узоры стекла. Полностью одетый он возлежал на подушках там, где еще недавно переживал минуты неземного наслаждения. Элойя хлопотала рядом, прикладывая к горящему рубцу утоляющее боль лекарство.
 – Что со мной? – прошептали сухие губы.
 – Повелитель Зла даже в моих пределах не оставил надежды расквитаться с тобой, хотя границы Эй де Туата неприступны для него, потому что эльфы начисто лишены человеческой подлости, коварства, лицемерия и всего того, что позволило силам Тьмы овладеть вашим миром. На этот раз Зло пришло в твоем теле, но вместе с тобой пришло и спасение от напасти. Пока ты беспамятствовал, я истолкла оба клыка с твоего оберега: один пошел на примочки, а второй ты выпьешь из этой чаши, чтобы навсегда избавиться от отравляющего яда.
 Королева зашуршала шелком одежд, поднося к губам юноши целебный напиток.
 – Ну вот! – удовлетворенно заметила Элойя: – Шрам разгладился и скоро совсем исчезнет, ты же отныне получил способность видеть под внешней оболочкой истинную суть любых оборотней в их человеческом и животном обличье.
 – А теперь, мой герой, тебе пора трогаться в путь. Границы аллеманских земель совсем близко. Те волки, благодаря которым нас свела судьба, охраняют их просторы надежнее любых сторожей. Проскочив их, ты вскоре оказался бы в стране рудокопов, злоба и предательство коих не знают пределов. Поэтому, позволь дать тебе на прощание несколько советов. Но сначала пройдем в Зеркальный сад королевства.
 Красомир на диво легко последовал за порхнувшей вперед феей. Незаметно проведя по волосам, он убедился в том, что старая отметина на виске, действительно, уступила место гладкой коже.
 Раскинувшееся перед глазами небольшое пространство было заполнено зеленью цветов с одним лишь отличием – вместо разнообразия бутонов на высоких стеблях с мелодичным звоном покачивались зеркала, большие и маленькие, блестящие и тусклые, овальные и круглые, но сплошь, везде и всюду, зеркала.
 – Остановись! – предупредительно взмахнула рукой Элойя: – Смертному не под силу глядеться в них. Вот Зеркало Будущего – в нем я увидела твой приход к нам и свою судьбу; это Зеркало Правды – здесь можно лицезреть свою истинную сущность и ценность своих поступков; а вот Зеркало Наслаждений – в его отражениях находят иллюзию удовлетворения всех сокровенных желаний. Но я хочу подарить тебе нечто другое.
 Королева надломила тоненький стебелек, и крошечное стеклышко скользнуло в ее ладонь. Спрятав зеркальце в темный платок, Элойя протянула сверток Красомиру:
 – Это Зеркало Помощи. Не раскрывай его до тех пор, пока не почувствуешь, что наступил твой последний час и помощи больше ждать не откуда. Тогда вглядись в его глубины, и все эльфийское могущество мгновенно прибудет к тебе на выручку. Оно подвластно только тебе одному. Кто бы ни смотрелся в это зеркало, будет видеть лишь безобидную стекляшку. Кто бы ни старался разбить его, не сможет этого сделать. И даже спрятанное в адские глубины оно явится по малейшему твоему желанию. Взамен же я прошу сущую безделицу. Подари мне твой волшебный свисток. Дело в том, что птицы – злейшие враги моего народа. Они норовят склевать эльфов, разрушают наши цветочные домики, вредят, где только можно. С этим свистком я укрощу неугомонную стаю.
 Бережно спрятав на груди королевский подарок, юноша протянул повелительнице Эй де Туата шейную нить.
 – Благодарю тебя, мой герой! А теперь слушай. Ныне аллеманами правит король Херберг, грубый, жестокий и сварливый, но, в общем, в отличие от сородичей, не лишенный некоторой доли чести. Не пытайся отбить меч силой – аллеманы могучи, отважны и многочисленны; не пытайся выкрасть оружие – его охраняет неизвестное мне волшебство; не пытайся
 перехитрить рудокопов – их подлость и коварство еще никто не смог превзойти. Любой ценой заставь Херберга дать слово – он его обязательно сдержит, и Меч Четырех Ветров будет твоим. На этом все. Иди. Твой друг давно ждет тебя.

3.

 Помолодевший Кукиш сидел на краю холма в обнимку с верной котомкой:
 – Ты знаешь, эльфийки – женщины очень страстные, я уже лет двести не испытывал подобных наслаждений. А как твои дела с Элойей?
 – О чем ты? – пожал плечами Красомир.
 – Да, брось темнить! Самый распоследний эльфийский мальчишка лучше тебя ведает о том, что происходило в спальне королевы.
 – Как это? – опешил юноша.
 – А так. Они рассказали мне, что фея, решившая окончить свой жизненный путь, выбирает единственного мужчину, проводит с ним ночь любви, после которой в положенный срок на свет появляется новая владычица Эй де Туата. Так что, Красомирушко, крюк наш в волшебную страну далеко не случаен был!
 – А старая?
 – Что старая?
 – Старая королева?
 – Ах, энто! Да, ничего – просто умирает с рождением новой.
 Красомир резко обернулся, намереваясь бежать к сказочному дворцу, но позади расстилался лишь тронутый наступающей весной лес.