***

                Андрей
               
                (апокриф)



Я смотрю в чёрный колодец рождественского неба, в его стылую, бездонную глубину, на слабо посверкивающие, нереально далёкие светлячки-звёзды, на высящиеся по краям этого небесного сегмента, тонущие во тьме кроны сосен, мороз пощипывает мне лицо и руки, и размышляю:
      
       – Господь всемогущий! Ныне мы, слабые сыны человеческие, рабы твои грешные, опять празднуем ночь и день рождения Сына Твоего, Иисуса Христа, декабрь завершил свой путь, настал январь, а я – самый грешный и бессильный из всех пишущих грешников Твоих – всё думаю и думаю о первом из учеников Иисусовых, об Андрее Первозванном – о святом ангеле-хранителе моём, о том, чей подвиг во имя Божье, во славу Учения Христова, в пользу Веры Христианской и спасения рода людского от чар сатанинских всё волнует меня и не даёт душе моей покоя! Могу ли я, немощный червь земной, познать суть дела того великого, которое скрыто от меня десятью веками, будто один миг, пронёсшимися над землёю скифов и русов, способен ли разум мой ограниченный, фантазия моя тщетная воскресить те события,
понять и описать хоть толику образа святого апостола, житие и деяния его?

         Я сознаю: нет, не могу я сделать то, что не под силу никому из смертных! Однако совесть моя не спокойна, и я всё же берусь за перо… Спаси и помилуй меня, Создатель, прости меня, Иисус, да простит меня святой Андрей, именем чьим наречён я был и чей крест незримо осеняет всю жизнь мою!.. Я раздвигаю толщу времён и вижу то, что видится мне – правда ли это или нет, не мне судить, есть один лишь суд – Божий!..


                ***


Он висит на кресте уже два дня, но смена солнца и луны нисколько не трогают его разум и душу. Да, бренное тело – мышцы, сухожилия, кости –  терпят невыносимые муки, кровь в туго перевязанных руках и ногах затекла, кожа в этих местах почернела, солёный пот заливает глаза, течёт ниже и высыхает на щеках и губах, превращаясь в горькую и шелушащуюся коросту. Крест его – орудие казни – особого вида: перекладины соединены не перпендикулярно, а под углом, наискосок, и привязанное толстыми верёвками обнажённое тело казнённого не просто распято, а как бы разорвано пополам – одна рука и одна нога – на одной половинке креста, вторая пара конечностей  – на другой его части, туловище и голова – посредине, в центре этой бесчеловечной пытки. Это крест Нептуна – греческого бога морей, которого римляне прозвали Посейдоном, на нём издревле совершают жертвоприношения – чтобы умилостивить морскую стихию.

          Время от времени к кресту подходит охраняющий его римский воин, тыкает в грудь казнённого острым наконечником копья и каждый раз убеждается: оружие не причиняет распятому человеку ровным счётом никакого вреда.
      
        – Ну что, не надоело тебе, Андрей, так мучиться? Мог бы ведь просить господина проконсула о пощаде, мы бы тогда распяли тебя так, как всех других преступников – прибили бы гвоздями к обычному кресту, ты бы истёк кровью и помер бы быстро и с меньшими мучениями… И, клянусь Посейдоном, мне бы не пришлось так долго ждать, пока ты отправишься в царство Аида! – досадует солдат.

            Распятый на кресте Андрей – пожилой бродяга иудей, его когда-то чёрные, кудрявые и длинные волосы серебрятся сединою, костлявое смуглое тело измождено бесконечными путешествиями, измучено двухдневной пыткою, но лицо совершенно бесстрастно, ни один мускул не выдаёт страданий, даже наоборот – на его высоком челе как будто разгладились морщины, а его тёмные глаза – о, эти глаза! – они светятся, горят, как уголья в незатухающем костре, они живут особой внутренней жизнью, они пронзают насквозь своим горячим взглядом, они, кажется, никогда не спят, веки не опускаются на них. Вот и сейчас они смотрят куда-то поверх всего того, что окружает площадь в ахайском городе Патры – поверх роскошных домов знати и жалких лачуг бедноты, поверх зеленеющих оливковых и фиговых деревьев, бегущего под ними чистого и холодного родника, вглубь синеющего вдали моря и поднимающегося над ним бескрайнего небесного океана, они не видят солдата, но жгут его душу, и солдат-римлянин не смеет встретиться с ним своим взглядом, он сразу отворачивается.
      
         – Я иду не в царство Аида, ибо нет такового, я иду в царство учителя своего и истинного бога нашего Иисуса Христа! Сей крест, которым вы, неразумные язычники, хотите устрашить мой дух и убить мою плоть, я выбрал сам, он похож на первую букву в имени того, к кому я спешу уйти, он – путь в царство вечное и справедливое, в небесное царство Бога единого и всемогущего и сына его, богочеловека и Спасителя нашего Иисуса Христа, воскресшего и вознёсшегося к отцу своему во имя того, дабы все люди, все народы прозрели и спаслись Верой Христовою! – в какой уж раз объясняет казнённый.

           Голос Андрея хрипл и слаб, но почему-то слышен по всей площади, и к нему прислушиваются то и дело приходящие к кресту жители города. Среди них и аристократы, и мелкие торговцы, и рыбаки, и нищие.
      
         – Мы верим в Юпитера, в Марса, в Посейдона и в других римских богов! Не мы их создали, а они нас, и даже греческого владыку подземного царства мёртвых Аида, по-нашему Плутона, мы почитаем, а твой Иисус был преступником, бунтовщиком, и его распяли вместе с ворами и грабителями! – пытается спорить воин, но делает это без особой убеждённости в своей правоте и так – для поддержания своего римского реноме и от скуки.
      
         – Одумайся пока не поздно, Антоний! Поверь мне, поверь в Иисуса, в Отца и Сына и Святого Духа! – доносится с креста.

          Охранник ошарашен, на его пышущем здоровьем, с небольшим толстым носом и тяжёлым подбородком лице, в его серо-стальных глазах – смятение. Откуда этот евреянин из Галилеи знает его имя? Да, он – Антоний, таким именем нарекли его родители, но в той манипуле, в которой он вот уже пять лет служит, его никто не называет по имени, все солдаты и даже самый высокий его воинский начальник – центурион Клавдий – кличут этого здоровяка не иначе как Поркус (Свинья)! Конечно отец Антония – бывший раб и свинопас, но он-то, Антоний, совсем не свинья, он – достойный воин Рима, хорошо воевал в Галлии, потом их легион отправили в Грецию, в Ахайю, и он оказался в этом забытом богами, скучном городишке Патры, где главные занятия – рыболовство и торговля рыбой и где ежегодно совершают жертвоприношения в честь бога морей Посейдона, по-гречески Нептуна, и жертвы –  окровавленные куски мяса, ещё недавно бывшие живыми овечками или козликами, – жители города традиционно складывают перед этим вот крестом в виде буквы «икс», на котором теперь распяли Андрея;  он – Антоний – старается вести себя с сослуживцами и командирами по-доброму, с уважением, но они всё равно зовут его Поркусом – обидно!  Однако этот преступник – враг Рима – каким-то образом проведал о том, кто день и ночь охраняет крест, узнал имя римского воина…
      
         – Кто сказал тебе обо мне? Может быть, это сделали болтливые сороки, всё время прыгающие по веткам смоковниц? Или тебе нашептал кто-то из тех вон бездельников, что каждый день приходят поглазеть на тебя? Отвечай, старец! – прикрикнул Антоний.

           Он неожиданно для самого себя разозлился, и причиной этому стало напоминание о том, что он свыкся с той кличкой, которую ему дали в войсках, с которой он уж и не чаял расстаться. Да, в легионе многие имели прозвища, но они не были обидными – Медведь, Волкодав, Бык, Рысь, Быстроногий, Толстяк и Малыш, но только один Антоний удостоился свинской клички…
      
         – Я многое знаю, ибо в моих ушах, в моих глазах, в моём разуме – наш Спаситель Иисус Христос! Его именем мне все имена ведомы, все дела – явные и тайные, я – служитель Веры Христианской, веры в Единого и Всемогущего Бога-отца, Сына его Христа и Святого Духа, и я с радостью предам им душу свою ныне же! – произносит Андрей, и слова его, будто эхом в горах, чётко разносятся по площади.

           Воин по прозвищу Свинья на всякий случай оглядывается на собирающуюся толпу, он испуган. К нему на помощь уже спешат его товарищи – другие римские солдаты.
 
           Казнённый проповедник поднимает повисшую было голову, его уставшая шея с трудом удерживается в вертикальном положении. Но на лице Андрея нет следов мучений, оно по-прежнему излучает свет Добра и Святости, его взор устремляется поверх голов приближающихся к кресту людей, он видит что-то невидимое, его память обращена в прошлые годы…



          …Вот он, Андрей, вместе с братом Симоном ловит рыбу в Галилейском озере. Их лодка неспешно плывёт по голубоватым, как сапфир, водным просторам, слабый сухой ветер веет им в спины, шевелит складки одежды, волосы на головах, озорно пробегает рябью по воде, но солнце жарит и жарит, испаряет влагу, и дышать становится всё труднее, хочется спрятаться в тень. На вёслах – Симон, неводом управляет младший из братьев – Андрей.
      
         – Ничего мы в сей день не выловим, ибо слишком жарко, и рыба, похоже, ушла на глубину, – заявляет Симон.

          Андрей всё ещё надеется на улов, забрасывает и забрасывает сеть в озеро, но кроме сине-зелёных водорослей и мелкой рыбёшки, ничего не ловится. Он тоже готов отчаяться, уступить воле случая, но вдруг на берегу что-то начинает ярко сиять. Вначале рыбак думает, что это солнечные блики  на воде, потом в голове родится шальная мысль об упавшем на землю солнце.
      
        – Смотри, Симон, какой огонь на берегу! – кричит младший брат.

          Старший поворачивает голову, его удивлению нет предела. Лодка останавливается. Сияние приближается, двигается прямо к лодке, прямо по озеру. Вот оно уже совсем рядом, и становится видна светлая фигура, в центре светящегося ореола стоит человек в белой одежде. У него длинные, свисающие на плечи чё рные волосы, излучающее доброту и благость лицо, завораживающие, притягивающие своим взглядом огромные, полные неземной мудрости глаза, протянутые вперёд, как бы зовущие к себе, к своему любящему всех и каждого сердцу длинные руки, судя по небольшой волнистой бородке, ему не так много лет.
      
         – Да это ж Иисус из Назарета, это ж Христос – Агнец Божий, Мессия и наш учитель! – восклицает Андрей.

          Симон, конечно же, помнит Христа, вслед за своим младшим братом, которого Иисус первым призвал к себе, он тоже стал учеником, апостолом Спасителя.
      
        – Мы приветствуем тебя, учитель! – встаёт в лодке Андрей.
      
        – Мы рады видеть тебя, Иисус! – склоняется в поклоне Симон, которого Христос нарёк новым именем – Пётр, что означает «скала», «камень».

          Сияние чуть уменьшается, Иисус приобретает более чёткие очертания. Он с улыбкою смотрит на братьев, его босые ноги как бы висят над поверхностью воды, чуть касаясь её.
      
         – Чем вы занимаетесь, Андрей и Пётр? Нужно ли вам это? – спрашивает Иисус.
      
          – Да, учитель, мы ловим рыбу, дабы кормить себя и своих родственников, – отвечает Симон-Пётр.

           У старшего из братьев собственная семья, Андрей ещё безбрачен, но он тоже заботится о родных – о матери, о детях Петра. Ловить рыбу в Галилейском озере – привычное дело для многих жителей прибрежных городов и посёлков.
      
         – Рыбная ловля суть дело плотское, но забота о спасении души важнее. Идите за мною, я сделаю вас ловцами человеков, душ человеческих! – говорит Христос.
      
         – Как же мы можем ловить души? Мы ж не умеем, учитель! – сомневается Андрей.
    
         – Дабы помешать диаволу ловить людские души, вы их будете обращать в Веру Господню, приносить их в Царство Небесное. Вы – ученики, апостолы мои, ты, Андрей, – «мужественный», мною первым званный, и ты, Пётр, – твёрдый, как камень, и другие, последующие за мною, все вы будете ловцами человеков, именем моим нести всем сущим народам правду об Истинном Боге, отце моём, станете сеятелями учения моего, растить всходы на ниве спасения от грехов и собирать урожай добродетелей. Идите за мною! – обращается Иисус Христос к своим первым апостолам.

          И не сомневаются более ни Андрей, ни Пётр, бросают свою лодку и снасти и прямо по воде смело ступают вслед за Христом на берег, следуют за ним вплоть до последнего дня земного пребывания Иисуса, и, уверовав в Святое Воскресение его, в один из дней встречаются с явившимся им с небес Сыном Божьим, а потом, как и другие апостолы, они отправляются с проповеднической миссией в многолетние скитания по миру. Ему, Андрею Первозванному, предначертано идти в Вифинию – Малую Азию, Южное Причерноморье, Закавказье и Кавказ, в Северное Причерноморье (Скифия и Таврия), в Пропонтиду – побережье Мраморного моря, во Фракию и Македонию, а также в греческие области Фессалия, Эллада и Ахайя…
    
         …А вот ещё видения из прошлого: Андрей идёт с купеческими караванами по безводной пустыне, пробирается пастушескими тропами через крутые горы, лезет на скалы, спускается мимо бездонных провалов и неудержимо быстрых горных речек в зелёные долины. Иногда его – исхудавшего, немытого, обросшего волосами, в рваном рубище бродягу – сажают на арбу, переправляют через водные преграды на плоту, даже на утлой рыбачьей лодке, иной раз, сжалившись, одаривают куском лепёшки или гроздью винограда. Да и как этим случайным попутчикам не жалеть нищего скитальца-проповедника, святого человека, который Словом Божьим, Христовым учением очищает людям души, направляет их на путь Истинной Веры, а ещё и чудодейственно исцеляет больных и немощных, оживляет мёртвых?! И повсюду, во всех городах и селениях, отказавшись от всех земных благ, терпящий лишения и страдания во имя Христа, уже состарившийся, но мужественный апостол насаждает христианские общины – пусть и совсем маленькие, порою всего из двух-трёх человек, но ведь верно говорят: из искры возгорится пламя!

          Но и скорбей у Первозванного много, нечестивые и фанатичные язычники часто бьют и мучают Андрея. И лишь осеняемый небесным своим Учителем и Спасом, Сыном Божьим, остаётся он невредим и полным сил продолжать великую миссию, наделённый Христом чудотворными способностями, апостол Андрей не только творит чудеса, но плодит и плодит христианство, семена его проповедей и добрых дел прорастают многочисленными всходами на огромном пространстве Азии и Европы – от Средиземного моря до Понта Эвксинского (Чёрного моря), от реки Борисфен (Днепр) до Дуная, от Греции до Рима, от города Трапезунд до Таврии (Крыма) и Северной Скифии. Светоч Христова учения, Истинной Веры, распространяется по многим странам и народам, апостол уже путешествует не в одиночестве, его сопровождают собственные ученики, и продолжается этот великий путь не один год.
         
         …В один из осенних дней Андрей (тогда ещё без учеников) пробирается по узкой дороге вдоль северо-восточного побережья Понта Эвксинского. Слева от путника – бушующее море, высокие и грозные, тёмно-синие, с серым оттенком волны с остервенением бьются о торчащие из воды скалы, яростно налетают на песчаный берег, сильный ноябрьский ветер несёт оттуда солёные брызги, и они, попадая на растущие кое-где вечнозелёные субтропические кустарники, сползают, как слёзы, по листьям вниз – на камни и пожелтевшую траву. Справа высятся горы, их отвесные склоны полны нависших каменных глыб – того и гляди они скатятся на идущего человека.

          Погода испортилась ещё с вечера: небо заволокло плотной и серой, словно пепел, облачностью, с гор примчался резкий и холодный ветер, заморосил мелкий и нудный дождь. Днём сырости стало меньше, зато похолодало.
Путник идёт на север уже не одни сутки, его цель – Пантикапей, он же Боспор Киммерийский, бывшая столица покорившегося Римской империи Боспорского царства. Затем апостол Андрей Первозванный планирует путешествие по полуострову Таврия (Таврида), где много богатых греческих городов.
После полудня дорога сворачивает вправо от моря, минует горные отроги и выходит в степь. Путь становится ровным, широким, чувствуется, что им пользуются довольно часто.
      
        – Ну вот, скоро, наверное, и Боспор, о котором так много рассказывали мне в Колхиде! – восклицает усталый скиталец-миссионер.

          Он решает остановиться на отдых: достаёт из своей дорожной сумы маленькую циновку из камыша, расстилает её на мокрой траве возле дороги и, встав на колени, молится, благодарит Всевышнего и Иисуса Христа за помощь в пути, за то, что он, Андрей, жив и здоров, смог пройти через всю Малую Азию, Закавказье и Кавказ и добрался уже до совершенно диких и безлюдных мест, где могут обитать неведомые ему скифские племена; после молитвы Первозванный подкрепляет свои силы крохотным куском хлеба и глотком родниковой воды – первое ему дали жители какого-то кавказского селения, через которое он проходил три дня назад, а второе он добыл сам, наполнив глиняную фляжку из горного источника. Андрей ложится прямо на желтеющий ковёр из ковыля и задумывается над тем, что его ждёт впереди.

          Апостол не беспокоится за собственную жизнь, его волнует лишь одно  – как отнесётся к его проповеди население Таврии (Тавриды), о скифах он не думает, он слышал о них лишь самые путанные и противоречивые сведения, во всех странах южнее и восточнее Понта Эвксинского (Чёрного моря) их считают варварами, не способными воспринять любую религию.

         Однажды в малоазийском городе Эфесе проповедник ощутил усталость, близкую к отчаянию, и тогда ему явился сам Иисус и сказал:
      
        – Ничего не бойся, мой первый ученик, я всегда с тобою! Истинно говорю я: ты странствуешь, ты терпишь муки и скорби не один, ибо я тоже странствую с тобою, я охраняю тебя! Встань и воспрянь и иди вперёд во имя Отца и Сына и Святого Духа и не забудь: все народы ждут тебя, ещё и земля Скифова тебя ожидает!

          Андрей запомнил это напутствие, и сейчас он спокоен, уверен в своём великом предназначении, он готов к просвещению нечестивых язычников, в том числе и самых диких и невежественных.

          И вот так случилось, что именно в этот час апостола настигает новое испытание.

          Вначале он чувствует слабую дрожь земли, но не обращает на неё особого внимания: здесь, в древних горах Кавказа и в Предкавказье, землетрясения – обычное дело. Но очень скоро дрожь усиливается и переходит в гул, и Андрей поднимается с земли. С востока, со стороны гор, появляется тёмная точка, она растёт, и вскоре Андрей видит несущийся на него, будто смерч, огромный табун лошадей – низкорослых, гривастых и злых. Топот тысяч конских копыт не только сотрясает степь, он оглушает, и кажется, что это не табун, а смерть летит на одиноко стоящего у дороги человека. Скиталец-миссионер наскоро убирает в суму циновку и фляжку и крестится – такого он не ожидал и никогда не испытывал.

          Но вдруг раздаётся многоголосый рёв невидимых труб, и бесчисленная, многоголовая и тысяченогая конская масса, повинуясь чьей-то суровой воле, проскакивает мимо Андрея, потом разворачивается и, разбрасывая в стороны комья сырой земли, тормозит – лошади переходят с галопа на рысь, затем на шаг. Вырванные копытами куски дёрна с травой осыпают апостола с ног до головы, и он отряхивается, не замечая, как откуда ни возьмись к нему подлетает всадник.

          О, этот наездник очень странного, ещё не встречавшегося Андрею
вида: длинные, нестриженные, светлые волосы, большая рыжеватая борода, слегка раскосые серо-голубые глаза, на голове – остроконечный войлочный колпак, одежда – свободная куртка и штаны – из тонкой, хорошо обработанной кожи, на ногах – лёгкая кожаная обувь, на поясе висит короткий и широкий меч в ножнах, за спиной – лук и колчан со стрелами, к седлу приторочено ещё одно грозное оружие – стальной топорик-чекан на длинной деревянной рукояти, в правой руке – медная труба или горн, на кисти болтается кожаная плеть, левая рука крепко держит уздечку, и конь под всадником вертится, нетерпеливо бьёт о землю копытами – будто ещё никак не отойдёт от бешеной скачки. «Кто это? Воин или пастух-табунщик?» – недоумевает Первозванный.

           Неизвестный конник что-то спрашивает у миссионера, его речь очень громкая, звуки гортанные, непонятные. Андрей молча смотрит на незнакомца, и тогда тот переходит на ломанный греческий язык:
      
         – Твой что тут делать? Ты – от грек?

          Андрей родился в иудейской Галилее, где издревле много греков, поэтому он свободно общается по-гречески.
       
        – Я не знаю, кто вы, а я – путешественник из Иудеи, я рассказываю людям о том Боге, который создал весь этот мир и человека, я рассказываю о Сыне Божьем, об Иисусе Христе, который явился к нам, чтобы искупить все грехи человеческие, пострадал за всех нас, за род людской, был казнён неверующими в Единого Бога, его Сына и Святого Духа, но воскрес из мёртвых и вознёсся на небо, к отцу своему, – объясняет апостол.

          Это его обычное вступление к началу беседы с язычниками, которая всегда перерастает в проповедь христианского вероучения.
      
         – Мы – те, которых греки звать скифы, а мы звать сколоты, – отвечает всадник и спрыгивает с коня. – Мы знать греки и их главный бог Зевс, мы слышать о боге римлян, он – Юпитер, но богов много, и у сколот есть своя боги.

          Первозванный готов к подобным спорам:
      
         – Это неправильно, ибо Истинный Бог – един, и об этом говорил Сын Божий Иисус Христос, который пришёл к людям, чтобы спасти их от ошибок, от грехов, чтобы своей смертью на кресте направить всех нас на путь Истинной Веры, чтобы своим воскресением из мёртвых и вознесением на небеса доказать силу Единого Бога – отца его, чтобы Создатель простил весь род людской!

          Скиф снимает с головы колпак, чешет лоб – словно ищет в своих мозгах ответы на многочисленные вопросы.
      
         – Как это понимай? Это так – ни Зевс, ни Юпитер, ни наши боги, никто не сильный, а сильный твоя один, главный Бог? А как можна мёртвый стать живой? Кто поднял твоя Иисус на небо, разве он – птица?
      
         – Да, и Зевс греков, и Юпитер римлян, и ваши боги земли Скифовой –  ничего не значат, и верить в них – грех, неверно, ошибка! Есть лишь один Бог и он всесилен и вездесущ! А Иисус Христос – Сын Божий и он воскрешал мёртвых, и сам воскрес на римском кресте – во имя Отца и Сына, и Святого Духа! – перекрестился апостол и поднял на головою свой наперсный крестик. – И крест сей – символ нашей Веры, и верящий в его божественную силу – да спасёт свою душу и да пребудет после своей смерти вместе с Господом в райских кущах на небесах!

         По живому и выразительному, хотя с виду и суровому, воинственному лицу скифа видно – он не всё понимает из услышанного, но с детской непосредственностью и любопытством продолжает диалог. К тому же его уже окружают подоспевшие на звуки разговора другие скифы – несколько молодых и двое-трое пожилых, и он не хочет выглядеть перед ними слабым и доверчивым.
      
        – Ты – чужеземец, и твой речь о наших богах – есть обидна слова! Я мог бы тебя убивай, как бродяга, но я спрашивай: а ты воскрешай мёртвый? Твоя бог – сильный, если твоя воскрешай мёртвый, твоя Иисус – сильный, если твоя делать это! – с пафосом произносит скиф, и его соплеменники радостно кивают, говорят что-то на своём языке.

          Вперёд выходит седобородый, но ещё крепкий скиф. Все замолкают, вероятно, он – старший, его уважают, его слово – закон. Старик отдаёт приказ, и один из молодых табунщиков приводит неказистую, каурой масти, по всему видно, уже немолодую лошадь.
      
         – Как твоё имя, чужестранец? – вдруг на чистейшем греческом языке спрашивает седобородый.

           Андрей замечает на одежде старика нашитые золотые украшения, на пальцах у него – перстни с каменьями. Понятно, что старец – знатный скиф.
      
         – Я – Андрей из Галилеи, ученик Иисуса Христа, я странствую по свету, чтобы нести свет Истинного Учения, законы Истинного Бога, чтобы все народы уверовали в Сына Божьего Иисуса Христа и в его искупительную жертву ради нас, грешных и смертных людей, чтобы Господь наш, Единый Бог-отец, простил нам, всем людям, прегрешения и преступления наши! –  отвечает путник.
      
        – Я слышал часть твоего разговора с моим сыном Ходарзом, который
плохо выучил язык греков. Я – Омпсалак, я из рода царя скифского Колаксая, сына Таргитая, я видел многое и знаю немало, меня хорошо учили греческой речи, и я говорю тебе, скиталец: ты – смелый человек, если не боишься ниспровергать чужих богов, ведь за это, клянусь богиней Табити, во многих странах тебя должны были убить! Многие наши соплеменники породнились с греками, переняли их обычаи, одежду и даже их божества, они почти уже не сколоты, не скифы, но мой род не хочет забывать традиции предков, и мы живём, как жили они, одеваемся так же, как завещал нам наш небесный повелитель Папей. Вот сегодня ты, Андрей, видишь нас с табуном наших лошадей, которых мы всё лето и начало осени пасли на тучных лугах в горах Кроукаса, по-вашему Кавказа, а теперь мы перегоняем табун к реке Танаис, где нас ожидают жёны, младшие дети и старейшины, а также греки-рабы, которые изготавливают для нас красивые украшения и сосуды из золота. И мы всегда верили и верим нашим богам-покровителям, а вот ты пришёл в нашу степь и говоришь нам о другом, о твоём боге. Так вот я, как старший здесь, соглашаюсь с тем, что придумал мой сын Ходарз: мы сейчас убьём одну из самых плохих наших лошадей, а ты воскреси-ка её! Если твой бог поможет тебе, мы поверим в его силу, а нет – ты станешь моим рабом, и я увезу тебя в свои земли, которые греки зовут Скифией, – говорит знатный скиф.

          К апостолу подводят каурую лошадь и Ходарз вынимает из ножен меч-акинак.
      
        – Постойте! Не торопитесь! – останавливает скифов Андрей.  – Я должен испросить помощи, совета у своего учителя, Сына Божьего Иисуса Христа!

         Для Первозванного такой поворот дела не привычен: да, в своих миссионерских скитаниях он многое испытал, бывал на грани жизни и смерти, он, наделённый Иисусом чудотворной силою, исцелял немощных, от его молитв прозревали слепые, очищались от язв прокажённые, поднимались с земли целые группы мертвецов, но чтобы он воскрешал когда-нибудь животное, –  нет, такого ещё не бывало! Однако, по-видимому, для этих дикарей, для скифов-сколотов, не человеческая жизнь дорога, а лошадиная, она им ценнее! Но что делать, такова уж участь апостола – убеждать в правоте христианской веры всех, в том числе и нецивилизованных, диких язычников…

          Андрей берёт лошадь за морду, гладит её, заглядывает в большие и печальные, как будто всё понимающие глаза, и просит у животного прощения:
    
        - Прости нас, грешных, тварь Божья, прости нас за жестокосердие наше, ибо истинно сказано: не губи никого без воли Божьей! Не бойся, лошадь, Всевышний поможет тебе, стой спокойно и прими судьбу свою с надеждою и верою, ибо бог наш един для всех – и для человеков, и для всех тварей земных и морских!
       
          Апостол нарочно говорит по-гречески – чтобы его поняли Омпсалак и его сын Ходарз, а, может быть, и те из скотоводов, кто тоже знаком с языком греков. Он отходит в сторону от лошади и ждёт, пока Ходарз одним метким ударом акинака проткнёт животному сердце. Когда упавшее наземь окровавленное тело перестаёт проявлять признаки жизни и радостно кричащие что-то скифы-пастухи и их предводитель Омпсалак окружают Андрея со всех сторон (боятся что ли его бегства?), путешественник становится на колени и, забыв обо всех, кто рядом, воздевает руки к хмурым осенним небесам. Он обращается с молитвой к Создателю, к Иисусу Христу, к Святому Духу, и вдруг многослойная облачная завеса рвётся, и в образовавшуюся прореху, будто господин из окошка кареты, выглядывает золотой лик солнца! А вот и ещё один знак: откуда-то, из степных, совсем безлесных просторов, прилетает горлица и носится над табуном и людьми, и машет, беспокойно машет крыльями и кричит – пронзительно, призывно! Первозванный не замечает ничего, продолжает молитву, но скифы, эти искушённые дети природы, которые прекрасно знают её язык и приметы, замолкают, испуганно вертят головами, отступают от чужестранного «колдуна». И в ушах одного лишь апостола звучит голос Христов:
       
       – Волею отца моего, именем моим, именем Святого Духа истинно говорю я тебе, Андрей: да восстанет из мёртвых сия тварь Божья!

         Табунщики видят: мёртвая каурая лошадь вдруг дёргается, её остекленевшие, ничего не видящие глаза оживают, наполняются смыслом, и животное встаёт на ноги, ржёт, оно словно помолодело, полно сил! Горлица ястребом пикирует сверху и садится на лошадиную спину, солнечные лучи падают на голову Андрею Первозванному, и она будто светится. Такого степные жители не ожидали, они благоговейно замирают и молча взирают на явившееся им чудо.

         Первым опускается на колени вождь, за ним – его сын, потом все другие участники события.
      
       – О, священный посланец нового для нас Бога! Прости нам неверие наше, ты убедил нас, ты показал нам не только чудо воскрешения, но могущество твоего Бога! Мы расскажем обо всём своим соплеменникам, вся земля Скифова, все сколоты будут знать о новой Вере, о новом Учении, я обещаю! – громко произносит Омпсалак.

         Его глаза расширены, он тяжело, словно после кровавой битвы, дышит.
      
       – Я прошу тебя, Андрей, расскажи нам о Всемогущем Боге, об Иисусе Христе, обо всём, что ты знаешь о своём учителе! – произносит старый скиф-сколот.

         Андрей осеняет всех вновь окруживших его кочевников крестным знамением, ему услужливо приносят и расстилают на земле ковёр, апостола угощают лепёшками и вином, и он долго рассказывает об Иисусе, о его распятии, воскрешении и вознесении на небо, и солнечные лучи продолжают светиться вокруг его головы. Знающие греческую речь сколоты переводят услышанное на родной язык. Сердце Первозванного наполняется надеждою: может быть, посеянные им семена Истинной Веры не пропадут зря, пусть и через много лет и даже веков они взойдут, и в тех далёких и неведомых ему северных странах, куда он, возможно, не успеет за свою жизнь добраться, там расцветут чудесные цветы христианской веры? Хорошо бы, чтобы расцвели!

          Та случайная встреча Андрея Первозванного со степными обитателями Скифии (как называли её в Европе) была единственной, о ней, о чудесном воскрешении лошади проповедник никому не рассказывал – не счёл этот эпи-
зод своим подвигом.

          После расставания со скифами-кочевниками апостол продолжил свой путь на Боспор Киммерийский, Пантикапей, потом он долго скитался по Таврии, побывал во многих городах на побережье Понта Эвксинского, в Феодосии и Херсонесе, бродил по таврийским горам и степям, по берегам большой реки Борисфен (Днепр), встречал там не только греческих колонистов, но и так называемых «царских скифов» – элленизированных сколотов, и скифов-пахарей, и посетил Византий, Рим, Фракию и достиг греческого Пелопонесса и Ахайи, и повсюду он распространял Христово Учение. И вот теперь он завершает свою земную жизнь в городе Патры…
    

   
       …Толпа вокруг креста и висящего на нём Андрея Первозванного растёт. Многие жители города, прежде всего те, кто уже узнал об апостоле, уверовал в его учение и во Христа, и среди них жена самого проконсула Максимилла и его брат Стратоклис, которые видели творимое Андреем божественное чудо исцеления людей от неизлечимых недугов, в какой уж раз выкрикивают проклятия в адрес Егеата, люди требуют помиловать проповедника и чудотворца. На площади уже несколько тысяч горожан.
      
       – Что сделал худого этот миссионер и последователь Божий? За что ты распял его? Несправедливо сей святой муж страдает! Он учил нас только правде, и ты знаешь об этом, Егеат! Если ты брат мне, именем отца нашего, матери нашей, помилуй Андрея! – встречает Стратоклис явившегося на площадь проконсула.
      
       – Не бери греха на душу, Егеат! Ведь весь город знает: если б не Андрей и не та сила, которой наделил его Истинный Бог наш, Иисус Христос, ты бы не видел меня в живых! Этот праведный, благочестивый старец излечил меня, поднял со смертного одра, а ты убиваешь его! Прошу тебя, муж мой, сжалься над ним, прикажи снять его с креста! Иначе я отрекусь от тебя! – заливается слезами Максимилла.

         Егеат видит: горожане недовольны, они ведут себя угрожающе, их много, а у проконсула – римского наместника – не так много воинов, мятеж в Патрах ему не нужен. Но и о том, что обязательно найдётся доносчик, который сообщит в Рим, цезарю Нерону, о событиях в городе, не следует забывать. Как поступит ненавидящий христиан, жестоко преследующий их император, Егеат не хочет даже и думать: самое меньшее, что его ожидает, так это увольнение с должности, а худшее… Нет, этого нельзя допустить!.. Однако что же делать? Ведь в глазах чуть ли не всего города он, Егеат, – палач, он теряет уважение, его власть в опасности, родной брат и собственная жена грозятся отречься от него…
      
       – Прошу тебя, мой господин, выслушай совет простого солдата! – вдруг бросается к Егеату охранявший казнённого Антоний Поркус (Свинья).

         Он необычно бледен, его толстые щёки мелко трясутся.
      
       – Что ты можешь мне, проконсулу великого цезаря Нерона, посоветовать? Ты же солдат, и твоё дело – подчиняться приказам! – раздражённо поворачивается к воину Егеат.
      
        – Господин! Ты волен поступать, как знаешь, но я, всю жизнь прослуживший Риму в его войсках, много чего видевший и испытавший, говорю тебе: сними с креста этого бродячего колдуна, ибо он желает умереть, как герой, а ты не дашь ему такой привилегии, пусть испустит дух в тюрьме, всеми забытый, к тому же он уже близок к загробному царству, долго ждать его кончины не придётся, клянусь Юпитером! – произносит Антоний.
         
          Проконсул удивлённо глядит на солдата: какой у него изощрённый ум, не зря же его кличут Свиньёй! Да, пожалуй, он прав, и надо хотя бы успокоить толпу. Егеат приказывает своим воинам снять Андрея с креста, но когда они приближаются к святому мученику, тот внезапно открывает глаза и поднимает поникшую, усталую голову – как будто ждал этого! Апостол смотрит поверх солдатских голов, он громко (и откуда силы взялись?!) обращается к толпе жителей Патр:
      
        – Не беспокойтесь за меня, добрые люди! Вы милостивы ко мне, а к милости и к любви людей ко всем другим живущим на Божьем свете созданиям  – к разумным существам и к неразумным – призывал Сын Божий, воскресший и вознёсшийся к Отцу его, Создателю нашему, мой великий учитель, Господь Иисус Христос. Я не страшусь смерти на кресте, она мне – не позор, а радость моя и благо! Истинно говорю вам, жители города Патры: до тех пор, пока не был на кресте распят Господь, он являл собою наказание, был страшен для людей, а ныне же он, крест, плотью Христовою освящённый, всем нам, в Христа верующим, любезен, мы принимаем его с восторгом и благоговением! Помните же люди: Иисусов крест – символ нашей веры, умереть на кресте – величайшая награда! И я говорю: прими меня, крест мой, ибо я полюбил тебя, ты приобрёл красоту и благолепие тела Господня, и ныне ты вожделен и пламенно желаем мною! Я искал тебя по всем странам, по всему Божьему свету, и теперь, по сердечному моему желанию наконец-то обрёл тебя! Возьми же меня, крест, от людей и отдай в руки Учителя моего, Господа нашего! Пусть меня примет от тебя Иисус, ибо он своей смертью на тебе искупил все грехи рода человеческого, ваши грехи, люди, и мои грехи тоже искупил! А кто не слышит меня, не верит в искупительную силу креста, да не коснутся руки его символа Веры Христовой!

          Андрей переводит взгляд в сторону проконсула Егеата, и его взгляд из-под седых бровей пронзителен, будто горящая стрела.
      
        – А ты зачем пришёл сюда, несчастный? – гремит голос распятого чудотворца. – Не я ли предлагал тебе уверовать во Христа и спасти свою душу от грехопадения? Но ты остался глух к моим призывам, сердце твоё объято лукавством и гордынею. Я не желаю, чтобы ты снимал меня с креста, ведь он освобождает мою душу, я уже вижу Царя Небесного, Господа нашего, стою пред ним. Меня любит и милует Господь и дарует жизнь вечную в Царстве его Небесном. А ты же готовься к вечной погибели, если не уверуешь в Сына Божия Иисуса Христа! Позаботься о душе своей, несчастный Егеат, пока ещё есть время, ибо после ты и пожелаешь спасения, да поздно будет!

         Распятый святой проповедник умолкает, он как будто теряет сознание.
Римский наместник обескуражен: как такое может быть, чтобы распятый преступник ещё смел что-либо указывать своему судье, чтобы он сохранил силы для угроз? Это ж надо: он грозит какой-то мифической погибелью, какими-то фантастическими карами?!
      
       – Снять его с креста и упечь в городскую тюрьму! – приказывает Егеат.

         Толпа возбуждённо гудит, окружает крест, проконсула и его воинов плотным кольцом. Однако солдаты пытаются выполнить приказ Егеата, хотят развязать верёвки, которыми привязан к кресту апостол Андрей. К ним присоединяются некоторые из горожан. В небе над площадью кружат испуганные голуби, но вдруг один белый голубок садится на плечо святого старца, и все тянущиеся к кресту руки в бессилии опускаются – словно их поразил внезапный паралич.
      
       – Командир! Нам отказываются служить наши руки! Старик что-то сделал с ними! – в ужасе кричит своему центуриону Антоний Поркус.

         Он падает на колени, из его глаз текут слёзы, обе его руки висят вдоль тела, как плети. Другие солдаты отбегают в сторону, за ними – доброхоты из горожан. Центурион Клавдий выхватывает меч и устремляется к кресту, замахивается клинком над верёвкою, охватывающей ноги Андрея, но тоже лишается рук – они свисают вниз, меч со звоном бьётся о каменную плитку, которой выложена городская площадь. Толпа буйствует, её неистовство схоже с океанским штормом: многие чего-то кричат, подпрыгивают на месте, рукоплещут. Но рядом с восхищёнными немало и устрашившихся – они в ужасе безмолвствуют.
      
         – Люди! Остановитесь! Праведный старец предупреждал вас, что не позволит снять его с креста! За Андрея – Сын Божий Иисус Христос, за него –  сам Царь Небесный, Бог наш Единый, Всемогущий и Вездесущий, за него –  Святой Дух! Уверуйте в них, как я уверовала! – выходит из толпы Максимилла.

           Егеат с неодобрением, почти с ненавистью глядит на жену, но молчит. А что он скажет? Да и сделать он ничего не может…

           Горожане слушают Максимиллу, большинство прекращают шум.

           Антоний по прозвищу Свинья продолжает стоять на коленях и рыдать. «Как я теперь буду жить с парализованными руками? – думает он. – Из легиона меня выгонят, армии Рима не требуются инвалиды, я буду нищим и никому не нужным… Почему я не послушался этого странного бродягу и колдуна Андрея? А вдруг он прав, и не Юпитер – наше верховное божество, и нет на горе Олимп других богов, а есть тот один-единственный Бог, который ниспослал нам на муки и искупление наших грехов сына своего Иисуса? Если это так, то надо просить того Царя Небесного, о котором говорит теперь жена проконсула Максимилла, чтобы он простил его, Антония, вернул ему здоровье!».

           Только Поркус подумал об этом, как его рукам вернулась сила. Тут же исцелились и те, кто пытался снять Андрея с креста.

           Но вот белый голубок, сидящий на плече казнённого, взлетает над толпою, потом на секунду устремляется к ближайшему оливковому дереву, отщипывает маленькую зелёную веточку и, зажав её в клюве, несётся ввысь – к самому солнцу, потом исчезает за горизонтом.
       
          «Это мой ангел и он несёт благую весть о моём сыне и его апостолах, о тебе, Андрей, в самые дальние мои владения, и скоро передаст сию весть той самой дикой горлице, что кружила над тобою, когда ты проповедовал Учение Христово степным кочевникам в Скифии. Воспрянь, мужественный Андрей, твой час настал!» – произносит кто-то невидимый, и его слышит только висящий на кресте мученик. Старик опять поднимает голову, и слова его с новой силою гремят над площадью:
      
         – Господин мой, Иисус Христос! Прими меня, учитель мой! Я тебя возлюбил, о тебе все помыслы мои и слова, тебя сей же час желаю видеть! Прими, Господи, дух мой с миром, прими меня в царство твоё, в Царство Отца Небесного! Во имя Отца и Сына, и Святого Духа, аминь!

          И лишь прозвучало последнее слово, как с чистого, лазурного и солнечного неба бьёт ослепительная молния, и весь крест, и распятый на нём святой мученик начинают мерцать чудесным светом. Люди падают ниц и, спасая глаза, закрывают лица ладонями. Среди них и Антоний Поркус-Свинья: он ползает у подножия креста и громко молит Всевышнего о пощаде. Похоже, он уверовал в слова Андрея Первозванного, в Христово Учение.

           Проконсул Егеат упрямо вспоминает языческого Зевса, он верен императору Нерону, он один стоит посреди городской площади, хотя и с закрытыми глазами. Исходящий от креста и Андрея свет озаряет его и будто пронизывает насквозь. Вдруг Егеат ощущает удар в голову, и сознание его затуманивается, он с безумным взором бежит через лежащих людей, через кусты и бурьян, бежит прочь из Патр. Его красивые, ухоженные волосы стоят дыбом, дорогая бело-пурпурная тога вся в репьях.
    
         – Оставь меня, оставь! – вопит проконсул, отмахиваясь от чего-то (или кого-то) незримо преследующего его по пятам.

          Егеат, будто сумасшедший, не разбирая дороги, приближается к высокому и обрывистому берегу моря. Его разбившееся о скалы, окровавленное тело принимает пенистый прибой, солёные волны ещё долго лижут мёртвое лицо бывшего римского наместника в городе Патры…

          Яркое сияние исходит и исходит от креста и от распятого на нём человека. Проходят минуты, наконец свет исчезает, а явившиеся на городскую площадь люди всё ещё боятся подниматься с земли. Первым осмеливается сделать это Стратоклис.
      
        – Люди! Взгляните: праведный апостол и святой страстотерпец испустил дух! Господь принял его душу, он уже со своим учителем! – восклицает брат проконсула…
    
        … Андрей стоит, но не знает где: вокруг – светящаяся, но благостная, умиротворяющая пустота, и старику очень тепло и спокойно в ней, будто он всю жизнь искал и наконец-то обрёл такое место. Это – Царство Божье.

          Откуда-то, вроде как издалека, возникает ещё более светлое пятно, от
него веет Добром и Любовью. Внутри пятна появляется Иисус. Он облачён в белоснежные одежды, его карие при жизни глаза теперь голубые и прозрачные, как небеса.
      
         – Ну, здравствуй, мой первый апостол! – звучит голос Христа. – Я долго, тридцать лет, ожидал тебя, я следил за твоей земной судьбою, за муками твоими, наставлял тебя, помогал тебе. Теперь скажи мне, Андрей, выполнил ли ты своё предназначенье, везде ли взошли и дали ростки те семена Истинного Учения, Истинной Веры, которые ты сеял?

          Первозванный рассказывает о своих скитаниях по странам и землям, о том, как он распространял христианство среди языческих народов, как он повсюду создавал христианские общины, ставил во главе их надёжных епископов.
      
        – Хорошо же ты потрудился во имя Отца и Сына, и Святого Духа, хвалю тебя, мой апостол! Но я говорю тебе, Андрей, истинно говорю: пройдут годы, минуют века, и падут языческий Рим и империя его, падёт и та империя, меня славящая, которой место быть в Византии, и многие богомерзкие бесчестия свершатся в мире людей, и земля их кровью и горестями многими умоется, и падут чертоги сатанинские, новыми язычниками и идолопоклонниками воздвигнутые, и царей их примет ад, и муки им вечные уготованы, но одна земля устоит пред всеми соблазнами Врага Человеческого – чрез страдания, разрушение храмов – домов Отца моего, чрез многие и многие тернии,  и будет та земля в стране северной, там, где Скифия пребывала, а люди там русскими себя нарекут… Да, мало ты, ученик мой, поймал человеков в той Скифии, в России будущей, но я прощаю тебя, ибо и там семя, тобою невзначай брошенное, даст свои ростки, и расцветут там сады благоуханные Истинной Божьей Веры, и да будет там Царство Любви и Мира, и оно всем другим человекам примером станет, и забудут все народы распри и мерзости свои. Истинно говорю: ты, Андрей, Первозванным прозванный, будешь той стране небесным покровителем. И да будет так во веки веков! – произносит Иисус Христос.

           И широко раздвигается пустота, и свет меркнет, и вместо Иисуса – вид с птичьего полёта. И зрит Андрей: далеко внизу, под его босыми ногами, проносится земля – словно на географической карте, с запада на восток. Вон сверкает на солнце, будто бескрайнее бирюзовое блюдо, Средиземное море, по нему плывут крохотные щепки – корабли, потом появляется зелёная холмистая суша и на ней – окружённый стенами огромный город: чёткие кварталы каменных домов, величественный амфитеатр Колизея, цветущие сады, дороги, вдоль тонкой голубой ленточки – реки Тибр – портовые сооружения. Это Рим – Вечный город. Но бесплотный взгляд Андрея уже скользит, летит дальше и пониже – будто та горлица, что встретилась ему когда-то в скифских степях недалеко от Босфора Киммерийского (Пантикапея), или тот белый голубок, который проводил его в последний путь ко Христу, и видятся опять морские просторы, горы, реки, большие и мелкие города, квадратики возделанных полей, оливковые и финиковые рощи, лесные массивы Иллирии, Фракии, древней Эллады, малоазийских Анатолии и Каппадокии. А вон и заснеженные, похожие на белые шапки, вершины Кавказских гор, и разбросанные меж ними, словно кусочки малахита, зеленеющие долины, извивающиеся тут и сям сапфировые ниточки горных потоков, а за ними, слева – обширные тучные земли Таврии. И дальше следует незримый никому глаз вознёсшегося на небеса святого страстотерпца, и предстают ему совсем неведомые земли: безлюдные ковыльные степи и лесостепи, где пасутся бесчисленные конские табуны, где хозяйничают бородатые люди-всадники в высоких войлочных колпаках; бесконечные, как гигантский тёмно-зелёный, с синевою, пушистый то ли ковёр, то ли лохматая шкура какого-то фантастического зверя, дремучие леса, а средь них, на крутых берегах многочисленных и широких речных русел – бревенчатые городища: деревянные, с высокими крышами, избы, из труб их поднимаются вверх сизые, словно волчьи хвосты, дымные шлейфы, и пахнет там добрым хлебом; меж жилищ – толпы русоволосых, крепких и тоже бородатых людей, они мастерят себе орудия, без устали трудятся на земельных участках, у них решительные лица, они схожи со степными скифами, но всё же другие.

           «Вот тут и зреет будущее могучее Царство Любви и Мира, Империя Христовой Веры, здесь воссияет благодать Божия!»  – огненной молнией проносится благословенная мысль, и апостол Андрей – совсем уже бесплотный, как ветерок в Горнем мире, но исполненный невыразимой радости, несказанной кротости и величайшего смирения, – растворяется в безграничности и непостижимости Вселенной…

                ***

            Минули века, незаметно пробежали они по нескончаемому циферблату времени, песчинка за песчинкою просыпались в песочных часах – целых две тысячи лет! Всё уже было – и великие войны, и великие горести, и великие подвиги, и великие подлости, радости и разочарования, любовь и ненависть. Сменялись цари и правители, возводились и разрушались города, приходили и умирали герои, плодились негодяи, им противостояли святые и праведники, добро побеждало зло, гордыню – человеколюбие и бескорыстие, грязные помыслы и порочные творения в конечном счёте уступали непреодолимой силе любви – любви к женщине, к детям, к родимой земле, к Родине. Всё было, но время не остановилось, оно ежедневно предъявляет свой счёт каждому из живущих в древней и могучей стране, в той державе, что возникла на обломках Скифии – в России.

          Меняется всё, но одно неизменно у нас, у русских, – Православная Вера Христова! И я говорю: дело и слово моего праведного тёзки, святого мученика и Иисусова апостола, Андрея Первозванного, не канули в Лету –  ими укрепилась и расправила свои орлиные крылья Святая Русь, она два тысячелетия стояла на том и впредь стоять будет – до скончания всех веков, до скончания жизни на планете Земля! И я верую в это, а моя Вера – это ещё одно моё богатство!