Бойцы невидимого фронта, ч 2, гл 3, эп 4
Генриха любили за его доброту, искренность, желание помочь другому и за нежность, которую он дарил всему миру. Только старый маг сокрушался: «Неслыханное дело – в мальчике нет и толики таланта волшебника, обучать его искусству магии – бесполезный труд».
Но маг не оставлял Генриха без своего внимания – выучил читать по губам, и Генрих заговорил. Лисель стала проситься пойти в услужение к магу, но он отмахнулся: «Я ничего не сделал, ведь Генрих только глухой, а речевой аппарат у него в норме, который было не так уж и трудно заставить работать». Но маг на этом не успокоился и стал экспериментировать с ягодками, и к двадцати годам Генрих стал слышать. Но этого никто не заметил, кроме Берты. Она часто забывала, что крестник глухой, и звала его, но он, конечно же, не отзывался, она и вспоминала про изъян. А однажды он просто явился из соседней комнаты и с улыбкой произнёс: «Что вам угодно?» И Берта поняла, что глухота Генриха отступила перед даром мага исцелять людей. Но по своей всегдашней забывчивости никому об этом не рассказала. Генрих же продолжал жить при маге и вести дневник, куда записывал всё, что знал о своём духовном отце.
Но потом заболела и умерла Лисель, а перед смертью попросила Генриха жениться на дальней родственнице, недавно осиротевшей семнадцатилетней Зелде, нуждающейся в защите и опоре.
Генрих похоронил мать и уехал исполнять её последнюю волю. Он остался жить у своей жены и со временем обзавёлся большой семьёй и большим хозяйством. Раз в три года приезжал в замок с очередным своим сыном и показывал его магу, надеясь, что кто-нибудь из отпрысков будет наделён волшебным даром. Но у детей Генриха, как и у него самого, не было и крупицы этого таланта. Когда же в свое пятидесятилетие Генрих явился с двенадцатым сыном, маг рассмеялся и сказал: «Хватит, Генрих, остановись, пощади свою жену. У тебя уже внуки пошли, вози лучше их, может, они твои надежды оправдают». И через год Генрих привез Фридриха.
Всё это я узнала из рассказов бабушки и дневника Генриха».
Вот так вечерами развлекалась наша честная компания, слушая и рассказывая истории, в которых быль переплеталась с вымыслом. Но время бежит-летит неумолимо, вот и отпуск Василия подошёл к концу, пора было возвращаться к боевым товарищам. Только в строй с Василием плечом к плечу встали Карл и дед Евсей – человек-ёлка (попросту Ёлы-палы), который с ёлками в лесу хороводился, да так, что перед Новым годом чуть под топором у Лешего не оказался, и наконец-то открылось, почему так странно вела себя ель. То была полностью заслуга Лося. Он честно отработал свой хлеб и решил трудную задачку, притащив на себе заросшего и «мохнатого» всадника, оказавшегося старым дедом, заплутавшим в своих мыслях больше, чем в лесу.
Евсей ещё был крепок телом, но память хромала. Сколько ему лет, он не помнил, даже примерно. Только и сказывал, что перекочевал в среднерусский лес из тайги, а дальше пустота и темнота – где жил, что делал, даже имя точно не знал, только отвечал: «Кажись, Евсеем нарекли». Но в партизаны просился с упорством настырного подростка, уверяя, что обузой для отряда не будет… Карл ровесника поддержал, знал – дедок не прост и может пригодиться. Под его ответственность и отпустили.
Опять владения Яги опустели, заслуженный отпуск закончился, и компания, разбившись на группы, вновь поспешила к своим делам. Сначала проводили ребят (Василия, Карла-Ивана и деда Евсея) к товарищу Петренко, в город отправились Сан Саныч, Маша и Петя, на хозяйстве остались Яга, Якут, да Федя с кошечкой Аичкой – обеспечивать надёжный тыл своим побратимам.
Свидетельство о публикации №225020700789