В аэропорту
Я – нет.
Но отдельного человека очень люблю.
Отдельный – отделённый от толпы – человек умён, загадочен и полон непредсказуемых движений души. Вот за ними-то я и охочусь, то есть мне охота их почувствовать, разгадать, удивиться и порадоваться тому, что для населения планеты не всё потеряно.
Или что мы с вами не вполне роботы, а Нечто, способное к спонтанным флуктуациям вплоть до полёта в том случае, когда все клетки нашего тела одномоментно вдруг двинутся ввысь, и мы взлетим.
Думаете, полёт – это мой пунктик?
Может быть.
Ведь ничего слаще в жизни я не испытала. Имею в виду полёты во сне.
Вот только не надо мне про оргазмы, деньги и власть.
Они преходящи.
А полёт во сне – даже если он низкий – длится и длится.
Как?
Вы скажете: и сон кончается.
Соглашусь.
А вот полёт продолжается своим невероятным послевкусием даже после сна, в реальной жизни.
Впрочем, что есть реальность?
В реальности мы летаем самолётами, об этом и рассказ.
Непосредственно перед посадкой мне очень нравится пристально всматриватьс в лица людей и следить за собственным взглядом, за тем, какое ощущения вызывает во мне прикосновение к другим.
Описать это сложно, но по одним взгляд скользит, соскальзывает, не обременённый ничем, на других останавливается, изучает часто без каких-либо выводов, а про некоторых точно знает: мой человек.
Ему было лет тридцать. В куртке с капюшоном, из-под которой выглядывала зеленоватая футболка, в свободных штанах, складками спадающих на выразительные тупоносые туфли коричневого цвета. На голове – бейсболка, пытавшаяся усмирить по-юношески непослушные вихры русых волос.
Кроме рюкзака на спине, молодой человек держал в руках узкий длинный футляр с расширением на одном конце. Сразу стало понятно, что это музыкальный инструмент, по всей видимости дутар или индийский ситар.
Естественно, я сразу же поняла, что мы никак не обойдём друг друга, что обязательно последует продолжение, что всё уже предрешено, и нам предначертано стать персонажами какого-то пусть небольшого сюжета. В моей коллекции музыкальных инструментов ситара не было (позже выяснилось, что это был именно он), и играть я на нём, естественно, не умела.
Однако, меня всегда занимала сцена из книги Кастанеды, где Дон Хуан берёт в руки гитару и начинает на ней импровизировать, играя сложные мелодии. На вопрос удивленного Кастанеды, учился ли он играть, Дон Хуан отвечает нет, но уточняет, что для этого и не надо учиться. Главное – себе разрешить.
Вначале мне показался не слишком приятным тот факт, что у меня место в самом хвосте самолёта, но как же быстро изменилось настроение, когда, подходя к нему, на соседнем месте я увидела молодого человека с ситаром.
Мы разговорились, ситар стал молчаливым зачехлённым посредником в нашей беседе.
– А можно в руках подержать? – спросила я. – Откуда он у тебя? Купил?
– Нет, мне друзья в Питере подарили.
– Хорошие у тебя друзья! Буддисты?
– Индусы, учатся в Питере, – ответил он, расчехляя музыку.
Я с трепетом приняла в руки его подарок, погладила тонкий лакированный стан грифа и светло-коричневые бока, подула на струны.
– А ты играть на нём умеешь? – спросила я хозяина ситара.
– Нет, он у меня только два дня, – развёл он руками.
И тогда внутри меня волной странного серо-серебристого цвета поднялась отчаянная донхуановская наглость:
– Можно?
Он кивнул.
Я играла минуты три. Это было красиво, нежно, бережно. Что-то из индийских напевов, уже кем-то сочинённых или пока ещё не воплощенных ни одним из композиторов или исполнителей, из тех сфер, где все идеи тонкими светлыми разноцветными образами ожидают своего пришествия на землю.
Я старалась не удивляться себе, чтобы не прервать игру на негармоничном аккорде, чтобы уйти в тонику и тихо отойти в сторону, чтобы мелодия дальше существовала сама.
– Классно… – я вдохнула и протянула ситар хозяину, сидевшему с широко открытыми глазами и следившему за моими пальцами.
– Ты давно играешь на ситаре? – спросил он.
– Никогда раньше не играла, – честно призналась я. – А ты к музыке имеешь отношение?
– Я бас-гитарист в фолк-рок группе, – ответил молодой человек и как-то странно на меня посмотрел. Должно быть, полагая, что я ему соврала.
Нет, дорогой, не соврала.
Сожалею, что так редко мы снимаем с себя ограничения, пределы, выйдя за которые можем встретиться с тем, о чём мечтали, но не смели себе позволить…
До сих пор не знаю, как у меня получилось играть без занудных 1000 часов практики.
Возможно, это одно из расхожих заблуждений, потому что кому-то выгодно, чтобы человек не был свободным.
Свидетельство о публикации №225020700988