Глава 10

«Если б не этот взгляд, могла бы быть просто красавицей, – думал Сергей, сидя напротив Натальи и не сводя глаз с выбивающихся из скрученного на затылке узла непослушных медно-золотистых кудряшек и резко диссонирующей с ними белой пряди, зачёсанной вверх от виска. – Ей бы причёску, лёгкий макияж, одежду поизящнее… И отдохнуть вволю. Ничего удивительного, что я её не узнал: по виду настоящая Золушка, пройдёшь и не заметишь. А глаза узницы концлагеря. После них на остальное вообще не обратишь внимания». За размышлениями он пропустил большую часть повествования Софьи Соломоновны о событиях на чердаке и очнулся только после того, как объект наблюдения заметно занервничал:
– Даня? Не может быть! Он никогда… ничего подобного не сделал бы!
– Натальюшка, так я и не говорю, что умышленно. Мог рассыпать что-нибудь из своих реактивов или пролить случайно на лестнице. Мы ж ещё не знаем, чем этот человек отравился. Ты бы сына расспросила. Может, там что-то опасное и для него самого есть, как знать.
– Так нет его! Опять убежал куда-то… Уже из полиции один раз приводила, всё мало ему приключений.
Слово «полиция» включило в голове следователя профессиональные рефлексы.
– Что же Даня там делал? – как можно более нейтральным тоном, но с лёгким оттенком удивления поинтересовался он.
– Ночью на улице задержали… Без взрослых нельзя… Спрашивала, почему домой не пришёл – молчит. Софья Соломоновна, мне на подработку пора. Может быть, вы с Сергеем Витальевичем Даню сами расспросите, если придёт?
Из квартиры вышли все втроём. Наталья отправилась вниз по ступенькам, а остальные двое решили подняться наверх – на месте событий Сергей ещё не был, вдруг его профессиональный глаз заметил бы что-то важное.
Правда, на такую находку никто из них не рассчитывал. На площадке, сжавшись в дальнем углу, сидел Даня. Один глаз у него заплыл синевой, разбитые губы опухли, одежда была перепачкана и местами порвана.
– Краси-и-ив! – протянула Софья. – И кто тебе так портрет подретушировал?
– Споткнулся, упал… – еле разборчиво буркнул подросток.
– Очнулся – гипс, – продолжил Сергей. – Закрытый перелом тоже имеется?
– Чё? – изумлённо вытаращился непострадавший глаз.
– Ничё. Стыдно не знать классику отечественного кинематографа. Упал-то где, здесь?
– Не.
– Понятно. Пережидал, пока мать уйдёт. Правильно делал, ей такого лучше не видеть. Тётя Соня, может, пока заберём его к Вам и приведём в порядок, насколько возможно?
– Сама хотела предложить. В таком виде домой ему нельзя. Пошли, герой, будем латать твои рубища.
Здравый смысл победил: ощетинившийся было Даня внял голосу рассудка и согласился на собственную реставрацию в квартире соседки. Слегка прихрамывая, он последовал за взрослыми к лестнице.
– Серёжа, ты бинокль-то можешь отсюда забрать? Я не решилась трогать на случай, если полиция нагрянет, но они пока не торопятся, а ты лицо в некоторой степени официальное, хоть и в отпуске.
При слове «полиция» Даня дёрнулся, но тут же сделал равнодушный вид. «А вот это уже совсем интересно! – отметил Сергей. – Это у него впечатления от прошлого задержания сработали, или есть другие причины?»
В процессе умывания, латания рубищ с предварительной чисткой и прикладывания компрессов к пострадавшим местам, каковых и не только на лице нашлось достаточно (к счастью, без всяких переломов), попытки расспросов на тему столь неудачного падения, конечно, предпринимались, но не увенчались успехом. Впрочем, спрашивающие не слишком усердствовали – намерение парня «умереть, но никого не выдать» просматривалось вполне отчётливо, а на другой, более важный вопрос у него ещё следовало непременно получить ответ.
Удалось это на удивление легко: видимо, к засекреченным данным относилось только происхождение синяков. Нет, никакие реактивы на лестнице не проливались и не рассыпались – они все в упаковках продаются, дурак он, что ли, без дела где попало открывать. А распакованные только дома. Продолжение мысли – о том, что новые взамен рассыпанных ещё купить надо было бы, а с деньгами у матери и так напряжённо – не озвучивалось, но само собой разумелось для всех троих. Да, аргумент серьёзный.
Сергей отвёл приведённого в относительно человеческий облик Даню на третий этаж и сам тоже направился к дому: волновать мам понапрасну – дело не слишком достойное в любом возрасте. А Софья Соломоновна, проводив гостей, устроилась в кресле и обстоятельно обсудила имеющиеся факты с возлежащим на комоде котом. Одни её умозаключения Котя принимал благосклонно, на другие презрительно щурился, третьи оставляли его равнодушным, но в итоге картина более или менее сложилась. Даня к происшествию никак не причастен. О пострадавшем он не знает – во всяком случае, с целями его появления в доме незнаком, поскольку на бинокль не отреагировал. На время происшествия у него несомненное алиби: мать, приведя сына из полиции, поочерёдно пыталась его то накормить, то допросить, в паузах сбиваясь на упрёки или на слёзы. Мероприятие продолжалось до вечера, и в результате его участники пропустили все животрепещущие события, происходившие за пределами квартиры.
Но кто тогда причастен? С собой этот деятель что-то принёс, что ли? Услышав такую гипотезу, кот даже ухом недовольно задёргал, да и сама хозяйка её всерьёз не рассматривала. Зачем тащить в чужой дом отраву и бинокль одновременно? Или ты следишь за кем-то, преследуя свои загадочные цели, или сводишь счёты с жизнью, и тогда других долгосрочных задач уже не ставишь. Если только подложили ему, но кто и когда? И главное – что именно? Серёжа обещал завтра навести справки – может быть, уже определят. А сегодня…
Очнувшись от раздумий, Софья поняла, что «сегодня» уже практически закончилось и готово плавно перетечь в «завтра». Привычно поругала себя за несоблюдение никаких режимов и отправила спать в полном согласии с многовековой мудростью ведьм из народных сказок: утро вечера мудренее.
Сергей же, приехав домой, застал там странную картину: раскрасневшаяся, встрёпанная мать сидела перед компьютером в окружении полудюжины справочников и каталогов, поочерёдно ныряя то в один, то в другой в паузах между консультациями с монитором. Руки её летали от клавиатуры к страницам и обратно, глаза горели. Налицо признаки «исследовательской лихорадки», повода для которой при расставании в квартире Тамары ещё точно не просматривалось.
– Мам, привет. Кого выслеживаешь?
Маргарита Игнатьевна повернула к сыну слегка ошарашенное, но довольное лицо:
– Кажется, выследила уже. В Японии, представляешь? Эх, разглядеть бы ещё разок повнимательнее, но думаю, что и так не ошиблась.
Сергей подошёл, обнял мать за плечи и чмокнул в растрёпанную макушку:
– Загадочная ты наша! Добычей поделишься?
– Непременно, а то ведь и не засну. Ты слышал что-нибудь про Сацуму?
– Нет, никогда. Это кто или что?
– Японская компания. С конца 19 века занималась выпуском пуговиц, в основном на экспорт, поскольку традиционный японский наряд их использования не предполагает. Интересные были пуговки: керамические, с росписью. Среди филобутонистов высоко ценятся.
– Мам, ругайся, пожалуйста, понятными словами, - улыбнулся сын. – Я обычный следак, в ваших искусствоведческих эпитетах не искушён.
– Прибедняешься всё? Ну-ну. Филобутонисты – это коллекционеры, которые пуговицы собирают. И не убеждай меня, что после моего тематического вступления ты значения этого слова не расшифровал. Так вот. Ценность экземпляра зависит не только от времени производства, но и от формы. Простые круглые встречаются чаще, а вот более сложная конфигурация – лотос там, бабочка, сердце – настоящая редкость. Да они все и просто красивы, вручную расписывались. На некоторых растительный рисунок или птицы, а есть даже с бытовыми зарисовками. Кропотливая работа. А теперь представь себе. Встречаем мы с Тамарой на лестнице ту самую Зинаиду Матвеевну, вполне бодрую и активную в свои со вчерашнего дня уже девяносто три. И даже вставная челюсть на месте. И вижу я у этой дамы на кофточке… настоящую Сацуму. Судя по цвету – из самых старых, более поздние белее. В форме лотоса. В количестве минимум четырёх штук. За подлинность, конечно, стопроцентно не поручусь – это надо осматривать подробно. Но кажется мне, что начинаю догадываться, какого рода наследство перепало Игошиным…
– Мамуля, ты гений! Если это коллекция пуговиц, им бы и в голову не пришло, что она имеет какую-то ценность. Но на этой оптимистической ноте давай-ка мы отправимся спать. «Мафию» твою оповещать уже поздно, завтра ошарашишь новостями. А вот если отец узнает, что ты по ночам сидишь, взгреет нас обоих без права на амнистию.