Дальневосточная весна -1

На фото: приглашение на праздник книги от городского общества книголюбов

Повесть-дневник о советском времени

Напомню, что автор дневника, это я – почти в тридцать лет от роду. Интересно разбираться в своих записях сорокалетней давности. Некоторых людей не помню, но упоминание о них оставляю. Работал там не так долго – 2,5 года. За это время бывал в командировках, в отпусках или на сельхозработах, поэтому крепкой дружбы не завязалось ни с кем, кроме Ручкина, с которым бывал в командировках, и Ненашева – соседа по общежитию. Это – две противоположности.
Ненашев – скромный, седоватый, хотя сорока лет еще не было, любящий литературу, холостой, доверяющий всем призывам, плакатам и установкам.
Ручкин – кровь с молоком, женат, настоящий Ноздрев, любитель ресторанов и девушек, противник общественных нагрузок. Мы с ним были в Ленинграде два месяца, ездили в Прибалтику, везде искали новые сухие вина. Так же были в основной командировке в Приморье, где АПЛ, наш заказ, спускали на воду и проводили испытания. Третья подсистема, которой я занимался, это гидроакустика: проверка, пусконаладка на заводе, потом – испытание в подводном походе. Для подводной лодки акустика – это глаза. С Ручкиным летали еще на Сахалин с экскурсией.

Где бы я ни работал, везде избирали на общественную должность. На этом предприятии я оказался председателем общества книголюбов своего участка, состоявшего, в основном, из молодых инженеров, прибывших по распределению из Томского электротехнического института. А предприятие относилось к судостроительному заводу, выпускавшему катера «Амур» и атомные подводные лодки.

6 апреля 1982.
В комнате. Серега вышел.  Сегодня работал первый день. После работы – встреча с Ручкиным. «Три шампура» у него дома.
Вчера вечером – приезд. Гостьи – Нина и Света (до 23.30).
В Хабаровске вчера набрал книг. В «Хронике» - «Боль и гнев Сальвадора».
Пришел «Шахматный кодекс».
 «Бугор Иванович», Михеич – в Ленинград в мае, магнитофон – деньги ищет (3.500) на год.

7 апреля, 22.00, «Проверьте ваши…». Зашел Серега и перебил. Он играл в теннис. Надо бы много записать о сегодня, может, попозже? Послал привет Тане: «Танечка, желаю…». Сумасшедший?
Рассказ О. Зубенко о здоровье (недостаток митрального клапана после ревматизма).
Разговор с Колесниченко (от фильмов, искусства нашего и «западного» к пользе жизни - что для чего?). Колесо: «Работать надо» - в ответ на мое: «Война ведется постоянно: бактериологическая, биологическая, идеологическая и т.д., только мы не замечаем ее, привыкли (о Кубе), нам тоже надо постоянно действовать».
Прибыли книги на 105 рублей – завтра распределять; Л.Кубасовой нет – уехала позавчера по бесплатной путевке: Москва-Киев-Ленинград.

Ступкин собрал всех, обругал нас – 3-ю подсистему. Мацкевич в шахматы играл. «Вы когда будете готовы – в шахматы играете, еще раз увижу…». До этого у него оставлял книги, он через Гудзяка позвал (я думаю: что?) – показать К.Дойля, один том пришел. А потом на меня же кричит. Впрочем, это все правильно – но ленинградцы сдали и уже – «залипуха» по контролю, а завтра – предъявлять.
Мацкевич – третий день, столько же – Азаров, я – второй. Ступкин: - Что вы делали, когда ленинградцы работали? В шахматы играли?  - Раскраснелся, возбужден, кричит – собрал всех отчитываться перед концом работы.

Ленинградцы. Вера Андреевна: - Я поссорилась с ними.
Вчера пьяные были, насвинячили в углу своем. Сейчас в теннис играют, постоянно заходят сюда – чаю попить. Один принес только что чемодан на хранение. Через несколько дней уезжают в Ленинград, затем в Большой Камень.
Веранда (Вера Андреевна): - Скоро будет новый шахматный конкурс, можно ли еще, кроме тебя, найти шахматистов? Ты не уезжаешь в командировку?
Спасибо, постаралась.  Кроме двух видов: волейбола и баскетбола, заняли первые места – лыжи, теннис и другое.

Игорь Куделин: родился сын Илья, 3100, неделю назад, два дня дома, сам ушел в отпуск; пришел к концу работы – нужно было читать лекцию, но не получилось. Рассказал ему, как попал сюда (отпуск до середины мая). Он: «На молодой жениться хуже, мысли разные». Я: «Смотря сколько ее знаешь». Говорит о том, что в мои года пора думать о будущем.

8 апреля. Игра в теннис (Бабенко). Продажа книг (минус 4 рубля). Работа с техникой (Азаров, Мацкевич). Крылатая фраза Азарова: «Вот такое я говно!». Прогулка по книжным (ничего). Консервы на пл. Кирова – кальмары, лосось (в целлофановых мешочках по 6.80).

9 апреля, 19.00.
Встретил в коридоре В. Крикунова, расспросил. Он, как и Мацкевич, тоже ездил строить ЛЭП-500, от Зеи до Хабаровска. Написали список, кому, что надо. Крикунов: «»Ковер, ну-у, стенку и кое-что из мелочи». Мацкевич: «Ковер и машину». Можно было писать все, что угодно  – без ограничений. Мацкевич поет: «ЛЭП-500 не простая линия!». Шли с ним сегодня в первый цех за книгами – я отнес, а он захотел сборник болгарских писателей. Говорит: «Да, пришлось там погнуть спину!». Ему заметили, что он один с участка поехал, вроде как бы за машиной, он говорит о таких: «Ну, ехали бы, вас никто не держал – все молчали, а я поехал!».
Дьячков Анатолий читает лекции в политехническом техникуме.

Перед обедом Ступкин зачитал списки, кто куда завтра: первый - на драмтеатр (городской субботник). Юбилейная стройка. Остальные – работа на участке (субботник, посвященный Алексею Маресьеву). Тут же зачитал ответ Маресьева на их решение (меня не было, когда принимали это решение) – отработать месяц за него, деньги перечислить в фонд города к 50-летию. Маресьев – первостроитель Комсомольска-на-Амуре.
Я предложил письмо передать в заводской музей. Потом перепишу.

Письмо А. Маресьева.
«Город Комсомольск-на-Амуре
Амурское предприятие «Эра»
Участок Ступкина В.М.
Дорогие друзья!
С большим удовлетворением и радостью прочел я ваше письмо. Извините, по состоянию здоровья не сумел ответить сразу.
Сердце наполняется гордостью, когда узнаешь об успехах молодых. Мне же, одному из первых строителей Комсомольска-на-Амуре особенно приятно, что такие прекрасные ребята работают сейчас в городе нашей молодости.
Достижения вашего комсомольско-молодежного участка говорят о том, что вы молоды годами, но вполне зрелы умом. Уверен, что прекрасное начинание «50-летию города – 50 ударных недель» завершится успешно, и сочту большой честью для себя быть включенным в состав вашего участка. Деньги, заработанные вами, пусть идут в фонд юбилея любимого вами и мною Комсомольска-на-Амуре.
Со своей стороны обязуюсь перед вами отдавать все свои силы на укрепление мира между народами, на воспитание молодежи в духе интернациональной дружбы, на укрепление дружеских отношений между всеми ветеранами мира – это является моей обязанностью, так велит мне совесть. С уважением, А. Маресьев, Герой Советского Союза. 30 марта 1982 года».

В шашлычной.
Ручкин Вова: «У меня завтра сексуальный день, я … положил на ваш субботник!». Ручкин не ходил до этого и не собирается, мне об этом уже говорил в шашлычной, что на собрании был один он против: «Придумали! Что, у него денег не хватает? С какой стати – Маресьев? Не голосовал и не пойду, у меня лечение в субботу». И так далее. Записался на гидромассаж по «блату» - через день. Спрашиваю: «Тебе врач прописал?». Вова: «Да, Шурик (Михеич, Бугор Иваныч) предложил: «Хочешь на массаж запишу – сколько угодно!». Я: «А что, хочу!». Записал! Туда по направлению врачей очередь, а я на следующий день уже принимал процедуры. У Михеича – столько связей! Все его знают. Меня, как старого знакомого, принимают ласково».
Выходит Михеич, вернее, показывается в двери, машет рукой. Ручкин: - Ну, Бугор Иваныч, и тут ему шара прошла! Я десять минут упрашивал, парень какой-то битый час упрашивал, тоже знакомый, не дала, нет, говорит, шампанского, а Шурик пришел – пожалуйста!
Сели за стол.
Старший на субботнике – Колесниченко. С работы шли с ним. Я помог ему пронести в сумке мраморную плитку – она похожа на книжку*. Заговорили о смысле жизни. Он говорит, что раньше жили лучше люди, взять тысячу лет назад. Естественная пища, разнообразная, растительная, животная.

Пришел Серега. При нем «разрезаю» книгу К. Серебрякова «Дороги и люди», только что купил на Орджоникидзе – портреты литераторов, в том числе Пушкин, Шагинян (очень много и хорошо). Вообще, стиль и язык понравились, что редко можно встретить в этом роде литературы. В том числе, взял «Войну и мир», т.4 – в обмен на Пушкина «Драматические произведения» («КС»).
Сейчас Серега ушел в душ. Он уходил после работы заказывать ресторан – у кого-то из сослуживцев день рождения. Говорю:
- Тебе уже не на что идти в ресторан, да еще все деньги положил в карман из бумажника.
Он: - Почему, у меня еще тысяча есть.
Я: - Откуда? Прекрасно знаю, что у тебя осталась последняя сотня осталась, пора бы экономней жить.
Серега идет за книжкой, показывает: 964 рубля.
Я: - Откуда?
Он: - Мне должны были, кто 400, кто еще сколько.
Я: - Ты хоть записывай, кому даешь, а то опять забудешь.
Он: - Да, я уже прекращаю это дело, давать взаймы, надежней, когда на книжке, если даю, записываю.

Продолжение с Колесом. Я добавляю: свежий воздух. Мы идем к проходной. Вокруг – черные сугробы, растасканные трактором, лужи, мокрый лед, обгоняем по пути множество людей, идущих к выходу.
Я: - Но все же они жили хуже нас.
Он: - Почему?
Я: - Они жили только для того, чтобы жить, поддержать существование, к тому же – постоянная опасность. Мало того, что свои притесняли, но и банды чужих могли налететь, при Иване Грозном опричники разоряли, есть картина такая. Татары, то еще кто налетят, сожгут, уничтожат, и вот тебе – идиллия, тихая спокойная жизнь. Да и сейчас не знаешь, что будет завтра, прилетит ядерная боеголовка откуда-нибудь, и все.
Но все-таки жизнь должна иметь, и кроме этого, какой-то смысл. Ведь сколько людей прожило жизнь, умерло, а о них на следующий день никто не вспомнит, была жизнь и – словно не было, а другого и через сто лет вспомнят. Или были великие когда-то цари, кто о них сейчас вспомнит, или о их подчиненных, а вот художник, живший в одно время с ними, жив и сейчас в своих картинах, вот Рублев, например, восхищаемся перед его картинами, а сколько веков прошло, значит, он жив, грубо говоря, в наших сердцах.
Он: - Так это нужно писать, чтобы продлить жизнь, не обязательно пером – кистью.
Я: - У кого-то такой отрезок жизни, лет 80, - показываю руками, - а жизни-то и нет, а другой половину этого прожил, но жив для всех.
Он: - У нас многие живут, как и прежде. Вот я: у меня все запрограммировано.
Я: - Семья, дети?
Он: - Я уже знаю, что со мной будет через год, через десять лет, потому что никаких изменений не будет: буду работать, приносить деньги домой, заниматься с детьми.
Я: - У каждого человека своя судьба, и она зависит полностью от него, а не объективных обстоятельств. Вот я читал, женщина имеет 10 детей, все запрограммировано?
Он: - Ну, еще не известно.
Я: - Ну, как же, 10 не 2 ребенка, тут уж, кажется, все ясно – на всю жизнь. Затем другая женщина – доктор наук, тоже все запрограммировано, вся в науке, не до другого. Третья – депутат Верховного Совета, тоже ясно, все запрограммировано.
В итоге, все это – одна женщина.
Он: - Ну, это крайность, такое попадается редко.
Я: - Талант? Но талант на 99 процентов – труд, упорство, мужество и только остальное – способности. Это к чему я говорю? Что у каждого судьба – в его руках.
Он: - Зависит от стремления и цели, правильно. Если б я захотел, поступил бы работать в институт в Ленинграде, мотался бы по квартирам, чтобы в конце жизни стать кандидатом наук.
Я: - Ну, если такие цели ставить. Мы говорим о полезности людям, каждый наиболее полезен на своем месте, но мы говорим о другом. Для чего живем? Для чего искусство, все это – кино, театр, музыка, литература и так далее? Вот Ручкин утверждает, что все это создано для производителей материальных благ, чтобы повышать их настроение, чтобы они еще больше производили, так получается замкнутый круг. Но, быть может, еще в чем-то. Может, искусство стоит выше всего этого, а мы стремимся к этой вышине.
Он: - Ты говоришь о женщинах. Что ж, Терешкову посадили в корабль, закрыли и – лети!  Стала героем, а за что, спрашивается?
На этом наши пути расходятся: Колесу на ту сторону улицы Кирова, а моя общага – на этой стороне. Мы стоим.
Он: - Ты просто начитался романтических книжек, а жизнь – вот она, в наших мелочах, повседневностях.
Я: - Может быть, но насчет Терешковой, хотя бы, ты не прав.
На этом расстались.

Серега лежит на кровати на спине, закинув ногу на ногу, до пояса голый – жарко после душа, читает книгу «Загадки Третьего рейха».
На работе. Разговор с Ник.Троф. Маслюком о книгах. Я переписывал Устав общества книголюбов – Аксашева дала. Большой и приятный разговор «о том о сем».
Он: - Да Вы, как председатель, правы, хорошую книгу почитать все равно, что с хорошим человеком поговорить.
Я: - Иногда с хорошим человеком поговорить все равно, что хорошую книгу прочесть.

Аксашева говорит, что собирается уходить с поста председателя, уже сказала, чтобы искали еще кого-то. Некогда, проект «ЩБ» - много работы будет, некогда заниматься. Дала мне ведомость – вписать новых членов – 8 человек. Двое убыли: Зайцев по болезни перешел; Левада неожиданно уволился, когда меня не было. Решил на прощанье всех принять. Ведомость, начатую Людой, не нашел. Ручкин интересовался, чем сегодня буду заниматься – он работал на стенде. Сразу ответить не смог. Потом он переспросил. Интересуется, чем вообще занимаюсь по вечерам. Сказал, что вчера, например, спал. Он имел в виду, видимо, Свету – отвести его, как-нибудь? Ручкин сегодня в бассейне – видимо, сменили расписание.
Бабенко не разговаривает. Вот уж поистине: сколько волка ни корми…

Вспомнил. Когда маме прочитал о «полупитекантропах», она рассмеялась, что на каблуках не подметки, а набивки, это у меня от незнания, а она, в свое время, корректировала книгу по сапожному ремеслу в Петрозаводске, да и вообще жизнь научила. Просто редко приходится ходить в мастерскую, поэтому не знаю.
Отец-то ходит часто, да и она, как к Поповым придет, сразу обувь смотрит, чуть у кого неполадок, собирает и – в мастерскую; из мастерской приходится самой нести, сколько их не спросит, не принесли, идет сама с квитанцией.

22.50, уеду я отсюда, надоела мне эта «подприлавочная» жизнь. У нас как-то лучше, честнее. Везде, конечно, хватает, но здесь ярко выражено, – так я только что сказал Виктору Павловичу Ненашеву, и поднялся к себе.
- Ну, какая «подприлавочная» жизнь, не понимаю, - пожал плечами Виктор Палыч.
- Ну ладно, все хорошо, все отлично, - смягчил я и вышел.
- Не забудьте мне отдать «Массаж», - сказал он вдогонку.
- Обязательно замылю.
Говорю: - Еремей Парнов есть в серии «Пламенные революционеры».
Он: - А у меня нет его.
Виктор Палыч набрал кучу книг, среди них: «Записки Пикквикского клуба» Диккенса, много современных авторов. Ему оставили, говорит, в обществе книголюбов на прощание, все никак не выгонят, сколько ни обещали. Заядлый книголюб.

На Орджоникидзе выхожу из книжного, мужчина останавливает:  - Можно вас на минутку?
Останавливаюсь. Вид у него замызганный. «Денег, что ли, хочет попросить?».
- Пойдем, тебе туда?
Идем по направлению проспекта Мира.
- Ты книгами увлекаешься? Какими именно?
Думаю, что он продавать хочет.
- Классикой.
- Зарубежная, советская?
- Любая, а что у вас?
- У меня все есть!
И так далее.

* - в советское время то, чего не было в магазинах, брали на предприятии. Этим занимались практически все, таких называли «несуны», но людям надо было жить, их принуждала ситуация: или зарплата маленькая или негде купить. На данном предприятии зарплата была лучше, возможностей больше, но система дефицита, о которой говорил сатирик Райкин, делала из нормальных, честных, людей – «несунов».

10 апреля, 16.45.
Из душа. До часа дня: субботник, затем книжный (66 кв-л) – закрыт, столовая. У себя уснул. Когда проснулся в два часа, пришел Ручкин – звать в «Каравеллу». Он из бани, до этого был на гидромассаже. На субботник не пришли он и Зина Федоров. Зина, правда, мог быть записан на драмтеатр. Объясняет: «У меня массаж, поэтому не пошел на работу».
Как ни уговаривал, я отказался. Пришлось идти к Васину, тот сразу стал одеваться. А я пошел в душ.
Не мешало бы пройтись по свежему воздуху, но пока Сереги нет, можно позаниматься: а) описать субботник и драмтеатр; б) «отцом Федором». С другой стороны, к шести должен подойти мужик, вчера обещал – Ненашеву сказал, неудобно будет, хотя он и незнаком. Ладно, остаюсь. Завтра иду в читальный зал.
Ручкин: - Я есть хочу, сегодня еще не ел.
Я: - Я в столовой только что нажрался. Да и грязный.
Р: - Ну, иди, помойся, я подожду.
Я: - Я не пойду, Вова, сыт.
Р: - Чем ты сыт? Там есть-то нечего!
Я: - Как же, кусок мяса такой!
Р: - Там мяса никогда не было, готовить не умеют!
Я: - Он не приготовленный, просто сваренный.
Так и не смог уговорить. К тому же и так пришлось выпить «мужика с топором»* - голова тяжелая.

19.45, Серега, пьяненький, спит на кровати.
Мужик (с книгами) не пришел, Ненашева тоже не было – зря ждал. Читал И. Бражнина «Сумка волшебника». Эта книга должна быть настольной, но где ее взять? Она хорошо разгоняет мысли в голове.
(Примечание 2025-го года: скачал на смартфон эту книгу, читаю потихоньку, отдаю долг себе 1982-го года).
Конечно, кто-то скажет, что творить можно в любых условиях, на это есть хорошие примеры в истории литературы, даже в условиях общаги, но как, например, сегодня? Серега напился, спит, стонет, издает непотребные звуки (не ртом, конечно), дышать нечем – в метре от меня. Три минуты назад зашел, вернее, ввалился его дружок-сослуживец из 18-й комнаты, Ленивцев тезка (Серега), кое-как уселся на стул напротив моего Сереги, видимо, собираясь будить, но уронил голову на стол.
Дернул его за плечо: - Не буди его, пусть спит!
Отвечает: - Я сам сплю!
Пошел убрать кровать, чтобы уложить его, но тот встал и вышел. Вполне возможно, появится еще. Твори! Как? Кстати, обещал Лене стих – нужно срочно думать.
20.55, Серега мучается – стонет и ворочается на постели.

Ненашев обманул меня. Брошюры Бирюкова «Самомассаж» не было на Орджоникидзе, хотя он сказал вчера, что она лежала спокойно на столе.
«Да, это я, дорогая Валентина Ивановна! И т.д.» - пришло на ум в виде ответа учительнице, которая прочитала «Русскую женщину», роман, который когда-то должен быть, но когда это будет? Да и где Валентина Ивановна Ускова, жива ли сейчас? Странные иногда приходят мысли. Это мечта не о славе, но о писательском будущем, которая иногда посещает голову горе-инженера, только лишь мечтающего, домечтался до тридцати лет и никак не может заставить себя работать. Впрочем, заставить может, но ищет сложностей. А чего, спрашивается, искать? Сколько было возможностей строить свою жизнь так, как устраивают ее 99,9% всех людей – жениться, заиметь стеганый халат (хотя он есть у меня дома), кучу детей и et cetera (etc).
Были бы хорошие условия – угол в два квадратных метра, где можно сидеть, не беспокоясь, что кто-то тебя не потревожит в следующую минуту – когда будет такая возможность?

23.50. Нога окончательно разболелась. Натер настойкой каланхоэ – мама мне остатки вылила, но не помогает пока, еле хожу. Разбавил настойку водой, как календулу, полощу во рту. Десна разболелась, но не пародонтоз, регулярно принимаю витамины. Какое-то воспаление, на щеке – красное пятно. От настойки – «печет».
* - разговорное название водки «Стрелецкая», на которой был изображен стрелец в красном кафтане с топором.

11 апреля. 11.15. Серега пошел в бассейн в Дом молодежи, но вернулся – не пришла Павлова. Сейчас ушел в магазин. Хотел поработать над «Отцом Федором», а теперь, наверное, придется идти в «читалку». С утра сильно болела нога – резкие боли не давали двигаться. Сейчас, вроде, получше, н так же передвигаюсь. Обычно к обеду боли проходят – посмотрим. Видимо, межпозвоночные диски позвоночника сдвинулись вчера на субботнике – переносил тяжелые бруски на плече. От неравномерной нагрузки проявился мой обычный радикулит – с отдачей в ногу. Массаж не помог, но еще не могу его правильно делать. Нужно проштудировать брошюру.
Философия безответственности: «Ну, подумаешь, не сделаю что-то, ведь не смертельно же это, в конце концов!».
Зашел Шурик с усиками, с которым пил Серега, спросил его. Ответил, что ушел. Серега жаловался, что они с Ленивцевым набили шишки на лбу и затылке, а где, не помнят!
Серега пришел с рынка – купил лука, капусты и хлеба.
23.55, Серега спит. Ничего не писал.
Вечером взялся за Швейка – взял у Ненашева - и Парнова «Ларец Марии Медичи». Но тут к Сереге пришли девушки-«круизиянки» из пединститута, 4-й, последний, курс – вместе были в круизе. Одна, худенькая, рыженькая – поедет в Магадан, другая, полная, разговорчивая, выглядит умной, распределение – под Хабаровск.
Пришлось уйти к Ненашеву читать Гашека, смотреть телевизор, потом поменял книжку из серии «Пламенные революционеры» на фантастический роман, который тут же поменял на книжку Еремея Парнова о Янисе Райнисе с оторванным переплетом, с трудом уговорил Виктора Палыча. Виктор Павлович ушел в душ. Когда вернулся, показал ему книжку.
Ненашев: - Ну, вот Вы, Анатолий Петрович, дали ей вторую жизнь. Книге – вторую жизнь!
Стоит подклеить книжку, становится, как новая.
Серега: - А ты им понравился, интеллигентный, говорят, такой, спокойный.
Они тут выпили бутылку водки, что еще оставалась у Сереги в холодильнике. Но у него есть другая – в шифоньере – на «черный» день.
24.00. Молодые трутни-ленинградцы уехали. Один наладился постоянно заходить за заваркой.
Нога болеть не перестала. Что день грядущий нам готовит?

12 апреля, 18.55. Серега ушел в «бригаду» - заказывать столики. Он только что получил посылку: орехи, соленые грибы, клюква, тушенка, сало, консервы неизвестного происхождения – из дома. Томск – богатый город.
Я работал с обеда. Утром было невозможно встать на ногу, «переполз» к Виктору Палычу, благо – два шага. Его не было. Пока продвигался к полке, где, как он сказал, был анальгин, зашел и он. Выпил полстакана чая с двумя таблетками анальгина. Боль стала утихать, пошел в поликлинику. В регистратуре взял номерок к невропатологу. Поднялся на третий этаж (каб.40), очередь быстро подошла, но пришлось пропустить мужика – карточки не оказалось. Когда принес, в кабинете уже сидела полураздетая женщина. «О, извините!». Закрыл дверь. Потерял полчаса.
В кабинете. Зашел Виктор Палыч, пришлось отставить запись.

13 апреля. 00.20. Вечер проболтался. Швейк, чай у Ненашева и т.д. Сейчас немного конспектировал книгу по массажу. Серега уже перефотографировал. Мне нужно ее изучить, поэтому лучше писать, больше останется в голове. Нога побаливает, но ходить можно. Чувствуется, что держится только на обезболивающем уколе. Еще физиотерапия через день – прогревание «кварцем». Купил В12 и бутадион – таблетки, хотя думал, что тоже для уколов. Врач выписал рецепт, а в заводской аптеке нет ничего. Нашел в аптеке на улице Кирова.
Ненашев предлагает куртку японскую.

13 апреля, утренний сон забыл.
Вчера спор с Колесом, какая литература современна.
Он: - Хотя бы «Мать», ну, что в ней интересного? Есть, конечно, и у него  (Горького) кое-что…
Я: - Для нас, может, и не современно, а для мирового пролетариата?
Сегодня с ним разговор о познании человека, о космосе (ракета - время).
Он: - Теория относительности – это ересь, вот лучше вам задачка (о колесах).
В столовой. Половинкин рассказывал, как его принимали кандидатом в партию в горкоме. 20-го апреля ему будет 28 лет. Вначале Хардин дал ему рекомендацию, затем принимали здесь на собрании. Слушали, кроме меня, Поляков, Черевко, Колесо.
Вечер. Серега забыл про пленку, которая проявлялась на кухне – зачитался. Висит, черная.
У Ненашева. Заходит «шибзик» из соседней общаги, как обычно, выпивший или всегда имеет такой вид, не поймешь. Протягивает мне руку, как бы представляясь:
- Унтер Пришибеев!

14 апреля. 00.50. Переписываю про массаж. Зашел Онуфриев Н. – женился, показал кольцо, приехал с женой. Но у него уже имеется двухкомнатный кооператив.
Мысли о моей школе: якобы, приезжаю туда, беседую с «журавушкой», я, естественно, член СП, и т.д.; привет Лене Мануйловой, Любе Попилиной (вспомнил, как в 6-м классе она написала: «I like you»). Милое время! И все-таки ловлю себя на том, что чувства огрубели, нет дрожи и близости слез, умиления, что ли, перемешанного с грустью. Как мы не ценим прекрасное время юности, когда юны! Чем дальше, тем отчетливей и ближе воспоминания. Вспоминаю обычно Журавлеву Любу, как будто вчера расстался, так ее помню.
Чувствую себя хорошо, приступ остеохондроза прошел, но буду ходить на уколы и процедуры до конца. Хорошо играл в теннис прошедшим днем с Колесом. Он сделал себе хорошую ракетку.
21.10.
1. Утро. Политинформация на участке автоматики (собрание).
2. Подсистема заработала – предъявили после обеда (Азаров - Маслюк).
3. Хардин – билеты на вечер томичей.
4. Колесо с сыном – музей (после работы).
5. Мацкевич – шахматы (на коржик с компотом).
6. Шахматный конкурс в общ. 5 – отменили.
В. А-на (встреча у детсада) и Красавцевы. Надежда Сергеевна – шахматы и пр.
Ленивцев (пьяненький), Гаврилов (не знает, что должен играть). Играть завтра, сегодня воспитательница общ. 5 получает квартиру.

Политинформация на участке Кубасова.
Предзавкома Ногицын. Доклад о 17-м съезде профсоюза.
Вопросы (посыпались). Закончилось в 8.35.
Об отгулах.
О колдоговоре (когда напечатается; из-за юбилея города типография будет печатать в июне – десять лет так!).
Мацкевич – о яслях.
Кубасов: о выборах комиссии – проголосовать;  народный заседатель – Владимиров.
Поляков – о бригадном подряде.
Рабочих стало на на 60 меньше, в управлении на 60 больше.
Отгулы за сельхозработы – оплачивают? Предзавкома: «не знаю».

Серегу Лыкова забрали Ю. Кальченко и Ленивцев – ждет бутылку коньяка. Кальченко с гулянками забывает сходить в больницу.
Письмо от мамы – решила написать, не дожидаясь моего письма, так как «в прошлый раз я беспокоился, что от них долго нет писем».
Сон вчера утром. Пока зарядкой не занимался из-за приступа (четыре дня), решил поспать еще.
Сон. Вдвоем с кем-то в сарае. Снасть – веревка – уходит в море прямо из сарая. «Потянем?». Тянем. Крупные рыбины вяло бьют хвостом. Собираем. Вдруг «ловит» хозяин: «Заявляю в милицию». Спокойно ждем участи: «Зовите». Прибегает его дочь. Мы знакомы. Она: «Откуда вы?». «Из Комсомольска». Она радостно смеется: «А-а!». Она тоже учится в Комсомольске, значит, имеем возможность встретиться. На этом проснулся. Мама, кажется, говорила, что рыба снится к деньгам – нужно будет ее спросить, к чему (а то денег не предвидится).

Колесо (сегодня): - Настройщиков не хватает у нас.
Разговор был о Комсомольске, почему не убирают на улицах.
Я: - Не хватает техники.
Колесо: - Нет организации.
Хардин: - Ты не прав, дворников не хватает, техники тоже.
Колесо: - Ты откуда знаешь?
Хардин: - Сведения из горисполкома.
Колесо: - Я читал в «Правде», что…
Хардин: - Здесь – Дальний Восток, пока дойдет… всего нехватка, людей нехватка…
Колесо: - В статье говорится, что избыток всего… А людей, действительно, не хватает, как и инженеров-настройщиков у нас.
Серега зашел – коньяк распили, пошел в душ.
Ступкин – в командировку в Ленинград. Юрий Дмитрич – за него. Перед обедом созвал, кого можно было: вышел приказ о соблюдении дисциплины труда, о прогульщиках, опаздывающих, вот у нас есть один, Хардин…
На этом зашел Виктор Павлович, пришлось отставить перо. Сейчас 23.30, пришел из душа, принимаю контрастный. Кто-то оставил  горячую воду включенной, и свет. Подхожу, вижу: кто-то моется, но на всякий случай ткнул дверь – открыто. Захожу – никого. Идиоты! Вряд ли этот человек, кто мылся передо мной, так же безответствен перед своими вещами. Черт с ним!

После работы пошел за почтой на главпочтампт, на обратном пути зашел в художественный музей. В январе он еще был закрыт, то есть, в течение двух лет, пока я здесь. Зато сейчас, к юбилею, светло, чистенько, свежо. Понравился. Небольшой. Картины местных авторов, особенно меня заинтересовали «Калужатники»*, «Здесь будет город», «На сплаве» и кое-что еще. Интересен «Портрет девушки» на фиолетовом фоне. Две скульптуры – бюсты девушек. Авторов не запоминал. Зайду еще. Так лучше запомнится. Современные, а так же старожилы-первостроители города. У них, в основном, карандашные эскизы и этюды (графика). Можно будет отразить в книге отзывов. Поговорил с билетершей, сказал, что понравилось, она заинтересовалась. Побеседовали.
Выйдя, встретил Колесо с сыном. Сказал, что был в музее. Он тут же решил сходить, сказав, что сыну надо.
00.25, Серега проснулся от света. Надо лечь – хочу встать в 6.15, чтобы сделать, как положено, зарядку. О массаже не удалось переписать.

* - имеются в виду рыбаки, ловившие в Амуре калугу, самую крупную рыбу.

Продолжение здесь: http://proza.ru/2025/03/14/1291