Повесть Фенечка. Глава Вторая. Воркшоп

Молодой преподаватель Степан Николаевич недавно устроился в школу учителем труда и на полставки в продленку, которую еще называли «макакник», ну или «зоопарк», предназначенный для мелкотни — учащихся младших классов — чтобы тем было где переждать три-четыре часа до возвращения домой. Степан Николаевич быстро влился в «зоопарк» и завоевал доверие преподавателей и детей тем, что организовывал подвижные игры для ребятишек даже в очень ограниченных пространствах классов. А также помогал делать уроки, например вслух учил стихи со второклассниками. Поэтому, когда Степан Николаевич пришел к дирекции школы с предложением открыть клуб по интересам для подростков — «воркшоп», никто не стал возражать. Кроме того, клуб кройки и шитья все равно умер сам собой, потому что не было желающих его посещать.
Так, для начала по вторникам, а после майских каникул по вторникам и четвергам стал собираться клуб «особенных», как Степан Николаевич сам ласково окрестил своих подопечных, на воркшоп. А его подопечные называли своего учителя просто и незатейливо — Стивен или Стив. А что, прекрасное имя, почему бы и нет? У нас же теперь можно все. Получите и распишитесь.
И поначалу действительно ничего не вызывало ни нареканий, ни подозрений. Дети, в основном девочки, были заняты творчеством. Преподаватель — Степан Николаевич — казалось, был искренне вовлечен в творческое развитие подопечных. А чтобы развитие не перешло на телесный уровень случайно, группу набрали из восьми девочек, и завуч настаивала, чтобы приходили на занятие как минимум шесть участниц. В целом все было хорошо каких-то три недели, ровно до того момента, пока один из родителей не пожаловался в школе, что его девочка начала вести себя странно — притворилась кошкой.
Этот папаша пришел в школу с требованием увидеть того преподавателя, который внушил его дочери, что она кошка и теперь будет спать на полу и есть с пола. Директор не верила своим ушам, но выслушала жалобы «тревожного родителя», как она его вежливо окрестила, и, пообещав во всем разобраться и навести порядок, выставила его из кабинета.
Этот «тревожный родитель» был первой ласточкой, так сказать, предвестником начинающихся проблем. Но это присказка... Сказка впереди.
 — Катя, почему опять посуда не помыта? — орала пришедшая с работы мать.
В ответ была тишина. Двери не открывались, половицы не скрипели, ничего не двигалось по узкому коридору. Совершенно вымотанная женщина напрасно вслушивалась в темноту коридора.
— Да что ж такое-то! — мать всплеснула руками. Мысленно взорвалась всеми нецензурными словами и выражениями, которые только знала, и пошла по коридору искать свою дочь.
У комнаты Кати она на секундочку остановилась и подумала, что странно все это. Все выглядит так, будто ребенка нет дома, хотя она должна быть. Мать тихонько толкнула дверь, и та отворилась. В комнате Кати было сумрачно, небольшой ночник горел на столе, все остальное было выключено.
Ну и где тут искать ребенка? Восемь квадратных метров — как его тут потерять? Где тут его искать? Под кроватью? Ну, заглянула, и что? Там только.. Что это?
Женщина с удивлением увидела с самого краю кровати у ножки тапочки своей дочери. И тапочки были вместе с носками, а в носках были ноги.
— Катя, — испуганно зашептала мать. — Катюшечка, ты чего?
— А... — видимо, ребенок действительно там спал, потому что голос, доносящийся из глубины, был вялым и сонным.
— Катюшечка, выходи, я не буду ругаться.
— Р-р-р-м-м-м.
— Катюшенька... — вопрошала вкрадчиво мама. — Ну выходи, моя
хорошая, моя сладкая, ну бог с ней этой посудой, я сама помою. Выходи, пожалуйста.
Где-то в глубине между кроватью, полом и стеной что-то зашевелилось и начало медленно выбираться наружу. Уже через несколько минут высунулись ноги и одна рука в меховой перчатке, но мать не обратила на это внимания и продолжала вытягивать собственное чудо из-под кровати. Вскоре, по всем приметам, должна была появиться голова девочки, но вместо этого появилась темная мохнатая морда с острыми ушами и вытянутой мордой. От неожиданности мать вскрикнула и выпустила руку дочери.
— Катя! — кричала женщина. — Катя, что это!
Подросток, видимо, осознав, что происходит что-то не то, что она сама себе запланировала, начала отбиваться от матери и снова забилась под кровать. В этот момент хлопнула входная дверь.
— Саша, — мать рывком поднялась с колен и понеслась в прихожую, — Сашенька, у нас тут такое...
 — Что опять? — устало и как-то абсолютно по-мужски спросил пятнадцатилетний Саша. Он сидел на пуфике у зеркала, рядом с ним лежала сумка со спортивным обмундированием, а напротив стояла мать, которая даже стоя уже казалась карликом на фоне собственного сына.
— Там... это Катя.
— Ну да, у нас есть Катя, — определенно ответил сын.
— Она не Катя...
— Ма-а-ам! — обреченно простонал Саша. — Можно я схожу в душ,
переоденусь, в идеале поем, а потом пойду смотреть, что там с Катей. Она не при смерти же?
— Да! — выпалила мать.
— Что? — Саша стряхнул обувь и большими шагами направился в комнату сестры. Там было по-прежнему сумрачно, можно сказать, очень темно. Саша окинул взглядом комнату и выдал: — Ее тут нет!
— Есть! — почти простонала мать. — Она там есть.
— Где?
— Под кроватью, — Саша и его мать некоторое время пристально
смотрели друг на друга, а потом Саша стал опускаться на колени и лезть под кровать.
— Ай! — воскликнул Саша.
— Вот!
— Что вот?
— Я тоже испугалась, — продолжала мать.
— Я еще не вижу ничего, просто тут какая-то иголка, что ли, — и он
поднял с пола швейную булавку. — Что это?
— Это булавка, — совершенно определенно ответила мать. — Слушай,
они эти иголки в масках используют, Катя поранится. — А у нас есть фонарик?
— Чего?
— Телефон мой принеси, там фонарик есть.
— А где он?
— Сейчас вернусь, — и с этими словами Саша выскочил из комнаты, но буквально через несколько секунд он вернулся назад, со знанием дела настраивая свой телефон на фонарик. Когда же свет начал бить уверенным лучом, Саша снова опустился на колени и посветил под кровать. Там его ждало странное зрелище: нечто с телом его сестры и головой не то собаки, не то лисы, не то волка лежало, прижавшись спиной к стене, подтянув к груди ноги и обхватив колени руками в пушистых меховых перчатках.
— Катя? — вопросительно произнес Саша. — Ты чего?
— Я не Катя, — абсолютным шепотом произнесла девочка.
— А кто? — тоже шепотом, но громким, спросил брат.
— Я собака Феня.
— О-о-о, ясно-прекрасно... — дальше Александр вложил в свою речь
все нецензурные слова и выражения, которые он знал на английском и русском языках.
— Саша, — шепотом произнесла мать, оседая на компьютерный стул своей дочери. — При матери материться?
— Что Саша?
— Что — это?
— Это Катя, которая теперь участвует в каком-то странном движении,
где все люди — это животные. И она теперь собака Феня.
— Кто она?
— Они... — Саша замялся, вспоминая, как называется то движение, к
которому примкнула его сестра под чутким руководством Стивена, то есть Степана Николаевича. — Они участвуют в движении «вокеров» и «квадроберов», поэтому могут идентифицировать себя так, как им хочется.
— Чего? — учительница русского языка и литературы подвисла, как заглючивший компьютер. — Как это она может себя идентифицировать так, как захочет? Ее идентификация стоит у нее в свидетельстве о рождении, точка. Все!
— Нет, мама, ты отстала от жизни со своим Лермонтовым и Толстым, потому что теперь у каждого есть право выбирать, кем он хочет быть в этом мире.
— Сашенька, подожди, что ты несешь?
— Да нет, мам, это ты послушай, — со знанием дела сообщал Саша. — У нас же тут теперь свобода выбора, вероисповедания, собственной идентификации, да?
— При чем тут вероисповедание?
— При том, что вероисповедание — это то, во что ты веришь, и если говорить в целом, подростки верят в то, что они животные, потому что только животные свободны от законов, так как не умеют читать. А значит, они — животные — неподвластны законам. Это свобода! И поэтому они идентифицируют себя с выбранным животным...
— Саша, Саша, остановись. Нельзя верить в то, что ты не человек, когда ты человек... Какая вера в животного? Ты что? Это же сатанизм чистой воды!
— Мама, у нас в школе есть такой Степан Николаевич... — А! — простонала мать. — Все понятно.
— Так вот он внушил девочкам, что они могут идентифицировать себя как угодно и никто не вправе их останавливать...
— Понятно, — сухо ответила мать.
— И поэтому теперь Катя не Катя, а Феня.
— Ладно, я все поняла, — она чеканила каждое слово. — Скажи
собачке, пусть вылезает, а то без ужина останется...
Угроза отсутствия ужина оказалась холостым выстрелом. Во-первых,
потому что Катя сначала отказывалась выбираться из своего укрытия, а потом, и это во-вторых, отказывалась есть со стола, как это было еще вчера. Теперь ее надо было кормить из миски с пола.
— Да что ж это такое! — сокрушалась мать.
— Мам, не распаляйся, — успокаивал ее, как мог, сын. — Ты сейчас ничего не сделаешь и не докажешь.
— Это неслыханно.
Мда, может быть, все это действительно выглядело странно, неслыханно, а местами просто чудовищно, но ужас заключался в том, что это действительно происходило. И самое главное, было непонятно, как далеко это все зашло и к чему могло привести.
— Саша, ты видел других таких в школе?
— Да, видел.
— И что?
— Там две кошки, две собаки и одна лиса пока что. Но мне кажется,
будет еще одна панда. Феня, панда будет? — обратился он к сестре, которая сидела на полу по-собачьи и пыталась поесть из миски. Зрелище так себе, потому что у Кати было человеческое лицо, а не прекрасная мордочка собаки. Но ее это не останавливало.
— Р-р-р, — в знак согласия зарычала Феня.
— Вот, значит, будет панда.
— А что говорит этот Степан Николаевич?
— Он говорит, что мы все свободные от природы существа и можем
сами себя идентифицировать, как хотим, и жить, как хотим, — продолжал Саша. — А еще он говорит, что никто не может регламентировать, как нам всем жить, где или с кем.
— С кем, говоришь? — насторожилась мать.
— Ну да, он так говорит, — смущенно подтвердил Саша.
— Катя! — резко позвала мать дочь, но дочь в ответ только зарычала: — Р-р-ры-ы-ы...
— Слушай меня сюда, слушай очень внимательно. Этот Степан
Николаевич трогал руками тебя или других девочек каким-то неподобающим образом? — воцарилась наэлектризованная пауза. Саша вдруг понял невысказанный страх матери. Он вдруг уловил в воздухе, к чему были все эти увещевания о свободе выбора. Особенно, когда никакого выбора на самом деле нет.
— Катя... Феня... — вкрадчивым голосом переспросил Саша, спускаясь на пол к сестре и заглядывая в ее глаза сквозь прорези в маске. Он понял, о чем спрашивает дуреху-сестру мать, но понимал также, что мать не добьется ответа. — Феня, тебя этот Стивен как-то трогал или делал что-то нехорошее?
— Р-р-р... — неопределенное рычание.
— Мама, уйди, — скомандовал Саша, — уйди с кухни!
— Да что ты? — возмутилась мать.
— Мама, уйди, — орал Саша. — Уйди!
Мать испугалась сыновнего напора и поспешно вышла в коридор,
закрыла за собой дверь, но осталась стоять за дверью.
— Слушай, Фенечка, расскажи мне, что случилось?
— Р-р-р...
— Фенечка, ну ты же со мной-то можешь поговорить... Р-р-р-мяу. — Хих, — хихикнула собачка.
— Так что случилось?
— Ничего, — шепотом ответила собачка.
— Совсем ничего?
— Почти, — снова шепот.
— Это как? — почти неслышно произнес старший брат.
— Стивен классный, — шептала собачка. — Он нам конфеты и булочки
приносил, делал с нами поделки, маски, и хвосты, и перчатки, показывал нам фильмы, как собаки, львы, гиены размножаются, и говорил, что нет ничего неестественного, что это мы — люди — превращаем все в ритуалы и табу.
— Прямо так и сказал?
— Да, так и сказал, что это человек из всего сделал сложности и условности, а в природе все должно быть естественным.
— А ты не видишь в этом противоречий?
— Каких?
— Таких, — уверенным шепотом продолжил брат. — Если мы люди,
значит, и жить мы должны по-человечьи, а не по-зверьевски, нет?
— Хмм, — собака съежилась на полу.
— Стивен этот, Степан Николаевич то есть, трогал тебя или кого-то из
девочек за ноги, или за грудь, или за попу? — Не-е-ет.
— Что нет?
— Меня не трогал. Но лиса сидела у него на коленях.
— И кто у нас лиса?
— Лина. Ангелина то есть.
— Понятно... — Саша вздохнул тяжело, потом посмотрел в прорези в
маске в голубые глаза сестры и произнес в сердцах: — Дуреха ты, Катька, дуреха!
— Р-р-р! — зло рыкнула собака.
— Дуреха! Этот Стивен вас к себе приручал, чтобы... — Саша запнулся, потому что не представлял, как он должен сказать запутавшейся сестре, зачем их «грумил» Стивен.
— Р-р-р!
— Он же вас использовать хотел, понимаешь? Что-нибудь случилось? Говори...
— Не-е-ет! — замычала Фенечка и разрыдалась.
Саша поднялся с пола и поспешил в коридор к матери. Там, на одном квадратном метре прихожей Саша распинался, что, судя по всему, ничего страшного еще не произошло, но этот Стивен конкретно запудрил мозги девочкам. Мать была в ярости, тяжело дышала, разрыдалась. Потом собралась с силами и снова стала спокойной.
Через несколько минут в коридоре раздался взволнованный голос матери:
— Раз она собака, значит, никого компьютера, никакого телефона, никакого телевизора, никакой приставки и по нужде пойдет на улицу на поводке...
— Ма-а-ам, — протянул Саша.
— А с этим Стивеном я разберусь... — приглушенным голосом продолжила мать. — Да, и на все лето оба поедете в деревню к бабушке и дедушке.
— Ма-а-ам! — возмутился Саша.
— Сашенька, не рви мне душу, — объясняла мать. — Это еще отец не знает, что тут за зоопарк у нас. Подожди, он придет со смены, нам всем будет весело. Как это я в школе дочь потеряла?
— Ма-а-ам, — взмолился Саша.
— Это же надо, проглядеть дочь в школе! А?! — сокрушалась мать. — Нет, это надо было постараться...
Дверь в кухню снова отворилась. Под столом, за которым обычно ели, сидела Фенечка, поджав под себя ноги и обняв колени руками, и тихонечко раскачивалась.
— Катя, — обратилась к ней мать. — Вылезай давай и иди делать уроки. Скоро отец придет и тогда продолжим этот разговор.
— Р-р-р!
— И не рычи на меня, — мать одернулась; сколько раз она такое говорила детям, но никогда не вкладывала буквальный смысл в произносимые слова. — Ладно, отец придет — разберется.
— Р-р-р, — Фенечка вылезла из-под стола на всех четырех конечностях и так и отправилась в свою комнату.
— Это просто кошмар какой-то. Не иначе.
Ключ в замке входной двери повернулся, и на пороге появился муж и отец семейства.
— О, какое счастье, что ты пришел... — почти со слезами бросилась жена к мужу.
— У нас все живы-здоровы? — спросил муж, снимая с груди уставшую жену. — А?
— Живы, да. Здоровы — не знаю.
— Ладно, сейчас разберемся. Я в ванную, — здоровый мужик развернулся в крохотной прихожей и ввалился в ванную комнату. Оттуда в туалет. Потом опять в ванную комнату. И, переодевшись во все домашнее, вернулся на кухню.
— Ну и? — бурчал отец, подминая под собой старую табуретку.
— Сейчас расскажу, — ответила мать и отвернулась к плите. — Сейчас накрою и все тебе расскажу.
2024.11.18