Повесть Фенечка. Глава Третья. Отец

Жена кормила мужа, попутно рассказывая, что произошло в школе в целом, что произошло в школе конкретно с Катей и в кого теперь превратилась их дочь. Рассказывала долго, часто останавливаясь, подбирая слова. Она старалась рассказать максимально обтекаемо, но объективно.
— И что, много девочек ходит в секту? — недоверчиво-безразличным тоном спросил муж.
— Это не секта, это кружок. Девочек человек восемь.
— И этот Стивен? Или Степан? Или как там его... Степан Николаевич? Он что-то рассказывает?
— Ну да, — расшаркивающимся тоном продолжала мать. — Он им там рассказывает всякие заморские новости, фильмы про животных показывает, и это абсолютно неприемлемо, надо сказать.
— Дальше... — бубнил отец, засовывая ложку с супом в рот.
 — Дальше, — мать не знала с какого края подступить к рассказу о дочери. — Сначала они делали маски из папье-маше, потом...
— Я это понял... — муж поднял глаза на мать. — Дальше?
— Дальше девочки стали играть... Притворяться, что они настоящие животные.
— Это как?
— Это так. Носят маски, ходят на четвереньках, едят с пола из миски, спят на полу и так далее...
— А-ха-ха, — муж рассмеялся над россказнями жены.
— Чего смешного?
— Комедия какая-то. Нет. Цирк.
— Какой цирк? — возмутилась мать. — Пойди к Кате и посмотри, какой
это цирк!
— Чего? — отец сорвался с места и направился в комнату дочери. Было слышно, как в два шага он преодолел узенький коридор и открыл
дверь Катиной комнаты. Через несколько секунд послышался мужской крик и детский визг.
— Что тут? — ворвалась мать в детскую.
— Это что? — грозно завис в проеме муж, указывая на дочь в маске, сидящую почти в полной темноте на полу между столом и стеной с подоконником. — Это кто?
— Ты меня не слышал, да? Совсем не слышал?
— Хмм...
— Я тебе битых сорок минут рассказываю, что у нас какое-то движение
в школе, которое из детей сделало животных, — мать сорвалась в фальцет. — И возглавляет это движение Степан Николаевич. И завтра я пойду к директору и буду разруливать ситуацию до тех пор, пока дети снова не станут детьми!
— Где живет этот Степан Николаевич?!
— А?
— Где, говорю, живет этот Степан Николаевич?
— Я не знаю, — опешила мать. — Зачем мне знать? Откуда мне знать? — Угу... Не знаешь, значит?
— И нет, ты не пойдешь к нему разбираться, потому что это самосуд.
Это противозаконно.
— А вот это нормально? — рычал отец, указывая рукой на дочь,
забившуюся под свой письменный стол. — Это законно?
— Нет, это не нормально, — мать пыталась говорить максимально спокойным тоном, потому что орать нельзя даже тогда, когда хочется
убить кого-то, так объясняли на педагогике. Орать нельзя, надо объяснять максимально четко и ясно, а главное, тихо. — Я завтра пойду к директору, и мы будем обсуждать закрытие кружка и, скорее всего, увольнение Степана Николаевича.
— Завтра?
— Да, завтра.
— А сегодня?
— Что сегодня? — мать уже не понимала, чего хочет от нее муж, ведь
она все равно ничего не могла сделать прямо сейчас.
— Как это будет спать? — не унимался муж, указывая на комок,
который еще несколько дней назад был его дочерью.
— Не знаю, — мать развернулась и облокотилась на дверной косяк, у
нее закружилась голова. — Я ничего не знаю.
— Что за бардак у вас там в школе? Это же надо...
— Не ори... — и жена чуть качнулась на ногах. — Голова...
— Ты че, мать? — муж подхватил жену и вывел в коридор, а потом в
другую комнату, уложил на кровать, принес воды и сел рядом. — Значит так. Надо с этим разобраться.
— Думаешь, я этого не знаю?
— Знаешь...
— Завтра пойду к директору. А теперь давай ложиться спать. А то я
завтра не встану.
Спать семейство ложилось тихо. Никто ни с кем не разговаривал. Все
по очереди занимали ванную комнату и потом тихо удалялись к себе. Только Катя, которая теперь Феня, не выходила из своей комнаты. Когда все разлеглись, дверь Катиной комнаты тихонечко скрипнула, и чудище отправилось в ванную. На четвереньках.
Следующее утро началось с истерики, потому что Феня опять наотрез отказывалась завтракать как люди и требовала, чтобы ее кормили как собаку. Мать почти взвыла, но сдержалась. Она все-таки педагог и мать и должна держать себя в руках. Отец ушел на смену раньше срока. Саша выскочил, не позавтракав.
Когда же Катя решила идти в школу на четвереньках, мать не выдержала:
— Катя, ты с ума сошла?
— Р-р-р!
— Катя, это уже перебор! — возмущалась мать. — Не позорься! Но подросток не собирался сдаваться так просто. Она, видимо,
действительно решила стать собакой.
 — Да что же это такое? — сокрушалась мать, обращаясь не то к ребенку, который сидел на четвереньках в коридоре, не то к самой себе, не то к создателю. — Это же шариковщина какая-то? И как тут не поверить Булгакову, что невозможное возможно. А мы еще смеялись... Да как? Так не бывает.
— Р-р-р, — раздалось из коридора.
— Ой, помалкивай! — без злобы, но в отчаянии бубнила мать. — Это же надо было такое придумать, а?! Стать собакой!
Надо было выходить и отправляться в школу. На пороге мать запнулась, взглянула на дочь, чуть не расплакалась и сказала:
— Раз ты собака, сдай телефон, и компьютер тебе теперь тоже не нужен, и приставку я продам...
— Р-р-р!
— И пойдешь в школу на поводке, чтобы не потерялась по дороге. Дорогу до школы описать трудно, потому что сложно представить себе
более абсурдного зрелища, чем учительницу русского языка и литературы с собственной дочерью на поводке, которая, притворяясь собакой, шла на всех четырех конечностях. Мать сгорала от стыда и непомерной боли, что каким-то странным образом она просмотрела трансформацию дочери в это чудовище и, что еще хуже, сама разрешила ходить в этот злосчастный кружок.
В школе мать выпустила дочь и моментально растворилась в коридоре. Она устремилась к директору. У директора было занято. Кто-то уже пришел раньше нее. Администратор сказала, что у директора какой-то отец, который пришел жаловаться на одного из учителей в школе, и добавила с усмешкой:
— Так всегда. Сами за детьми не смотрят, а потом приходят в школу жаловаться, будто школа обязана за все отвечать.
Учительница русского языка и литературы насторожилась, напряглась и стала вслушиваться в происходящее за плотно закрытой дверью. А что если там кто-то из родителей тех девочек, которые так же, как и ее дочь, стали животными. Мать не знала, не предполагала, что она скажет директору, но она понимала, что надо будет поднять все вопросы... Вдруг за дверью она услышала знакомый голос мужа и, спонтанно сорвавшись с места, ворвалась в кабинет директора.
— Ты здесь? — воскликнула она, обращаясь к мужу.
— Да.
— Подождите за дверью, — невозмутимо произнесла директриса
школы. Это была молоденькая холеная дама, с трудом дотягивающая до тридцати, в брендовой одежде, с накладными ногтями и неестественным макияжем на лице.
— За какой дверью? — не выдержала мать.
— За какой дверью? — не выдержал отец.
— Вы... — бубнила директриса, оседая в кресло.
— Где этот ваш Стивен? — отец терял равновесие.
— Вы понимаете, мы не можем допустить, чтобы родители приходили к
учителям и начинали устраивать разборки по поводу их методов ведения обучения, — директриса старалась выглядеть спокойной и профессиональной.
— Да что вы говорите?! — возмущался отец.
— Да, мы проведем служебное расследование, и только по результатам этого расследования... Служебного расследования, мы сможем сделать выводы...
— Расследование? — орал отец.
— Выводы? — орала мать. — Я вам сейчас приведу выводы.
И она резко вышла из кабинета.
— Если вы сейчас же и немедленно не вызовете полицию и не начнете
разбираться в происшедшем, это сделаю я, — настаивал разъяренный отец. — Я вызову полицию. Я напишу в муниципалитет и в правительство. Или куда там еще... Это же форменное издевательство над детьми.
— Послушайте...
— Нет, это вы меня послушайте. Объясняю вам еще раз, дети ходят в школу для того, чтобы учиться и становиться людьми, а не для того, чтобы становиться животными.
— Я вас услышала... — директриса теряла всякий лоск и профессиональное самообладание.
Дверь кабинета директора снова распахнулась, и на пороге появилась учительница русского языка и литературы и собственной дочерью на поводке.
— Вот! — орала мать.
— Что? — невозмутимо произнесла директриса.
— Что что? — в голос переспросили отец и мать.
— Хмм.
— Или вы немедленно увольняете Степана, который Стивен, или я иду
в полицию прямо отсюда.
— Катенька! — директриса попыталась было заговорить с подростком. — Гав.
— Катенька, расскажи, что происходит в кружке?
— Гав-гав.
— Ну что вы все так переживаете. Это просто игра. Это просто поиск ребенком собственной самоидентификации...
— Самоидентификации? — в голос орали родители.
— Ну да... Детям надо поиграть...
— Ее идентификация записана у нее в свидетельстве о рождении:
девочка, человек, — разъяренно настаивала мать.
— Какая еще идентификация нужна? — отрезал отец. — Какая?
— Ну, вы понимаете... Я вижу, вы совсем отстали от жизни. Дети имеют
право самоидентифицироваться в том, что касается их гендерной и биологической принадлежности... — ей не дали договорить.
— Не могут! — хором оборвали ее родители.
— Не могут! — громким шепотом сказала мать и оперлась двумя руками о спинку стула. — Не могут. Биологическую принадлежность выдает нам природа, и мы должны ее придерживаться.
— Это вы санкционировали занятия кружка? — уточняюще спросил отец.
— Да, не вижу в этом ничего плохого... — Не видите?! — взорвался отец.
— Нет, не вижу...
— Сейчас увидите.
Отец в ярости сжал кулаки и стал обходить огромный стол директора. Директриса подскочила и начала двигаться от него в противоположную сторону. Но с этой стороны стеной стояла жена и мать, а по совместительству преподавательница русского языка и литературы.
— Что вы себе позволяете? — взвизгнула директриса.
— Нет, это что вы себе позволяете? — прямо в лицо выпалила ей мать. — Вы здесь без году неделя, поэтому потрудитесь ознакомиться с со школьным уставом и принципами педагогики.
— Вызывай полицию, — скомандовал отец.
Тут дверь приоткрылась, и администраторша просунула свою голову. — Извините, извините, но тут полиция...
— О, как кстати! — воскликнул отец и поспешил к выходу.
Но полицейские тут же скрутили отца, как калачик, и повели к выходу.
Получалось, что кто-то вызвал полицию, но не потому, что в школе бардак, а потому что родители пришли отстаивать свои права и права своих детей. Понятно, что все это, наверное, как-то разрешится, но сам факт того, что родители в приемной директора оказались бесправными в борьбе за права своего ребенка оставаться человеком говорит о многом. Если не обо всем. Как такое возможно в принципе?
— Что вы делаете? — возмущалась учительница русского языка и литературы.
— То, что надо! — отвечала директриса.
— Одумайтесь!
— Да что вы мне сделаете? — бравировала директриса. — Кто ты тут
такая, училка литературы. Даром, что училка литературы, а читать не умеешь. Если бы умела, то была бы в курсе новых глобальных веяний. Мы теперь все можем быть свободными от предрассудков и выбирать, кем мы хотим быть.
— Да что вы говорите... — пробубнила опешившая учительница и профессиональный педагог.
Мать, учительница русского языка и литературы, схватила свою дочь, которая все это время просидела на корточках, вжавшись в стену между стульями у входа в кабинет, в охапку и отправилась домой, на больничный.
Все. Нервы кончились.
Сами проводите свой последний звонок, который будет через пару дней. Ее здесь не будет.
2024.11.18.