Когда запоет скворец

Настя, младшая дочь священника церкви Пресвятой Троицы, невольно вздрогнула, когда после звонка скрипнула дверь класса, впустив школьного директора и высокого вихрастого парня. Он был настолько похож на киношного Павку Корчагина, что юное девичье сердечко мгновенно капитулировало перед чарами незнакомца. Казалось, в этом парне зреет невероятная сила, способная истребить любое вражье полчище.

- Познакомьтесь, ребята, это Илья Соколов. Он будет готовить вас для вступления в комсомол, - представила директриса незнакомца, который мгновенно перехватил инициативу:

- Вы уже выросли из пионеров. Пора двигаться дальше. Сейчас, каждый получит устав Союза Молодежи. Его надо выучить наизусть, чтобы без запинки, достойно и с выражением, произнести при вступлении в славные ряды ВЛКСМ. –

По директорскому знаку, дежурный разложил распечатки по партам, минуя Настино место. Она поднялась и тихо произнесла:

- Мне не хватило Устава. У вас нет еще одного экземпляра? –

Илья Соколов, комсорг школы, яркая копия бесстрашного борца с белогвардейцами, поднялся с учительского места и резко произнес с негодованием:

- Для детей попов, которые дурманят наш народ религией, нет места в комсомоле… -

При виде побледневшего лица хрупкой восьмиклассницы, школьный комсорг смягчил тон и примирительно произнес:

- Правда, для тебя, Настя, как для круглой отличницы, есть достойный выход. Отрекись от отца-священника прилюдно. Тогда, возможно, Горком одобрит твое желание вступить в нашу организацию. –

Не веря своим ушам, Настя окинула взглядом притихший класс. Не встретив от одноклассников даже молчаливой поддержки, девчонка ошарашено опустилась на свое место. Мысли путались в голове. Обида жгла румянцем щеки. Руки беспрестанно теребили бант в косе, превращая выглаженную с вечера атласную ленту в скомканную тряпицу. Заметив, как соседка по парте Люська, отодвинулась от Насти, как от прокаженной, девчушка не выдержала, вскочила с места и почти прокричала:

- Ребята, опомнитесь! Мы, послевоенные дети, знаем друг друга с рождения! Ответьте, почему я вдруг стала для вас изгоем?

Возможно, потому, что мой отец, рядовой Отечественной войны освобождал от фрицев Инстербург? А может быть за то, что он, раненый в ноги, разил немца, пока не потерял сознание? А может быть, за «Медаль за Отвагу», которую вручил генерал Иван Черняховский отцу и всем уцелевшим солдатам в госпитале?

Ответьте, почему мне должно быть стыдно за родного отца? Почему я должна отречься от него? Потому что, вернувшись калекой с фронта в 1944 году, отец был рукоположен в священники? Или от того, что он видел, как некоторые неверующие в Бога партийцы молились перед атакой, не стесняясь целовать нательный крест?

А вы знаете, что мой отец, до самого конца войны, каждую заутреннюю службу посвящал незыблемой силе нашего народа в борьбе с узурпатором? С костылем, на изуродованных культях ног, лишенных пальцев, он служил священной вере в Победу над немцем.

Вы даже не представляете, как болели и кровоточили отцовские ноги после длинной воскресной службы. Мы с матушкой, как могли, успокаивали боль примочками, чтобы на следующее утро отец мог нести свой крест: отпевать усопших, крестить новорожденных и вселять надежду в душах страждущих.

Мне не понятно. Почему ты, отмалчиваешься, мой друг Вовка? Ведь твой отец, бывший сержант разведки, сейчас занимается починкой обуви на рынке. Он ежедневно, в любую погоду, добирается до своей работы на тележке, отталкиваясь от разбитого асфальта колодками. Ты стесняешься, Вовка, своего безногого отца? Нет? А может, есть смысл хорошенько подумать и отречься от инвалида, который частенько возвращается домой навеселе, распевая по дороге скабрезные частушки? Нет, Вовка. Вы с мамой бережно переносите отца в дом и усаживаете за накрытый стол, а перед сном, ты, единственный сын калеки, бережно стирал потную солдатскую гимнастерку, покуда та не расползлась от старости.

Что-то, наш троечник Пашка потупил ясный взор? Стесняешься признаться, что каждое утро, перед уроками, ты помогаешь отцу докатить с городской окраины на рынок тачку с выращенными овощами. От того, что руки отца частенько сводит судорога, ты сам, у каждой огуречной кучки, ставишь картонный ценник и бежишь в школу, чтобы после уроков вернуться к торговым рядам и помочь отцу вернуть домой непроданный товар. Все дело в том, что ты любишь батю, не стесняясь его ущербности. А ведь он вернулся с фронта онемевшим. Да, чуть не забыла. До войны, твой отец был чемпионом района по городкам. Да и сейчас, когда головная боль отступает, он может дать фору любому спортсмену. Вот я и спрашиваю нашего балагура Пашку. Как твоя мать, беременная старшим братом, не сошла с ума, получив извещение о пропавшем без вести молодом муже? А какое счастье она испытала, когда через два года после войны, израненный муж вернулся домой? Скажи классу, Пашка, скажи по совести. Ты бы отрекся от своего отца-героя? 
 
А ты, Люська, что отодвинулась от меня? Забыла, как твоего папу, немощного и больного, освободили наши бойцы из концлагеря? Ведь его, исхудавшего до костей, первое время не узнавала даже родная мать. А он, наперекор всем испытаниям выжил. Вернулся в родной дом и дал тебе, Люська, жизнь.

Настя замолчала, собрала портфель, и на глазах потрясенного класса направилась к выходу. У дверей ее нагнала Люська, протянув свой экземпляр Устава. Настя даже не притронулась к измусоленной бумажке. Повернувшись к классу, девчонка произнесла:

- Похоже, великий Комсомол проживет без меня, а я уж точно, проживу без него. –

- « -
С тех пор прошло двенадцать лет. Настя окончила фармацевтический техникум по специальности «Технология лекарств», мечтая создать обезболивающее средство для суставов. Ведь ее стареющий отец появлялся теперь на литургиях в сопровождении двух служек.

Для Настиных экспериментов было выделено небольшое помещение с необходимым набором лабораторной посуды и оборудования. В этом закутке девушка готовила вытяжки из целебных трав, собранных в близлежащих перелесках и полях. На их основе она составляла композиции, варьируя пропорциями и сочетаниями компонентов. Отец вызвался добровольно тестировать на себе Настины мази, бинтуя больные ноги с полученными снадобьями.

Не прошли даром Настины труды. После серии очередных вечерних компрессов, отец самостоятельно, без помощников, вышел к заутренней. Он посвятил эту службу святой науке и трудолюбию, которые помогают болезным в лечении и ставят на ноги отчаявшихся.

- « -
Как-то, однажды, после окончания обедни, церковные двери впустили оробевшего прихожанина. Он пересек опустевший молельный зал и испуганно застыл перед амвоном. В незнакомце Настя узнала постаревшего комсорга. Но это был уже не борец за чистоту комсомольских рядов, а простой обыватель с потухшим взором и побелевшей шевелюрой. Это был обычный человек, раздавленный горем. Настя подошла к нему, и попыталась узнать, в чем проблема.

А проблема была серьезной. Единственная дочь бывшего комсомольского лидера угасала от врожденного сердечного порока. Конечно, девочке могла бы помочь операция, но врачи не давали гарантий на ее благоприятный исход. Чуть не плача, поседевший Илья сбивчиво проговорил:

- Ну, подскажите…, как мне поступить…?  Ведь Верочка - это все, что осталось у меня в жизни. Родители погибли, жена умерла при родах…, а мне выпала тяжкая доля решать судьбу малышки. - 

- А что вам советовал врач?- спросила Настя.
- Не поверите, он посоветовал мне молиться. А я, партиец, даже не знаю, как это делается… Поможете?   -

Выслушав заплаканного прихожанина, Настя позвала отца. Тот долго беседовал с несчастным визитером, а вечером отслужил молебен о благословении отроковицы Веры на операцию. Под аккомпанемент клироса, священник просил милости Всевышнего направить руки и разум хирурга на правильные действия. Истово веруя в удачу, испрашивал бывший рядовой великой войны быстрого заживления послеоперационных ран малышки.

Солнечно и радостно вспыхивали лампадные блики на лаковых окладах икон во время службы. Слаженная певучесть хора рикошетила к расписному своду, где трубы нарисованных Херувимов старательно следовали рисунку голосов. Томный дух ладана и молитвенный гипноз постепенно погрузили партийца в желанный мир безоблачного счастья. Туда, где сердце не плачет от безысходности; где заливисто и беззаботно смеется дочка, прыгая через скакалку; где оживает душа, освобождаясь от ложных ценностей; где в душистых купах сиреневого разлива без устали солирует голосистый скворец.

Сердечная ласка храмового пространства бережно обняла бывшего комсорга и высекла из его души сокрушенное покаяние в безверии, укрепив надежду в добрый исход операции. Чуткий слух бывшего партийца неустанно следовал канве молитвенных песнопений, а губы шепотом вторили клиросному хору:
- Господи, помилуй меня за грехи мои и спаси чадо мое...-   

- « -
Через неделю, после успешной операции, Илья Соколов вновь объявился в церкви с огромным букетом белых роз. Глядя на Настю, он прошептал только одну фразу:
- Прости меня за комсомольскую нетерпимость и прими благодарность за поддержку. Я хотел бы познакомить тебя с дочкой. Если есть время, давай навестим ее в больнице. - 

Увидев в дверном проеме Настю, девчушка воскликнула:
- Как же вы похожи на мою маму. Как будто это она вернулась с небес. Представляете, когда я проснулась после операции, то увидела в больничном окне пушистое облачко. Потом оно потемнело, засверкала молния, загремел гром и начался ливень. Он так сильно хлестал по окнам, как будто просился в палату. Когда дождь прекратился и выглянуло солнце, на небе появилась радуга. Именно в этот момент появились вы, как чудо, как сюрприз. Не уходите, пожалуйста, останьтесь с нами.-
 
Настя глянула на Илью, подошла к Верочке и, бережно обняв ее, прошептала:
- Конечно, малышка, я не уйду…-

В окно, по-прежнему, светило весеннее солнце. Оно бережно золотило лица счастливой троицы. А на зеленеющей иве больничного сада неожиданно запел скворец-пересмешник. Подражая соловьиным трелям, он заливисто и настойчиво ворожил здоровья и благодати удивительному союзу.