Повесть Фенечка. Глава Пятая. Деревня

В самых первых числах июня родители засобирались в деревню. Их там давно не было. Надо было родителей матери навестить и сдать им на лето детей, потому что по общему мнению им в городе не место.
Бабушка с дедушкой встретили прибывших отпрысков радушно, начали обниматься, целоваться. Только Катя в маске собаки, выпав из машины, никого к себе не подпускала.
— Вот, — сокрушалась мать. — Привезли к вам на лето на перевоспитание.
— Катенька! — воскликнула бабушка и начала приближаться к внучке. Та зарычала и отошла в сторону.
— Вот, — бубнил отец. — Катя у нас теперь собака по имени Феня. Просим любить и жаловать.
— Да что же это такое? — причитала теща. — Совсем довели ребенка! — Да как же так? — изумился дед.
— Да вот как-то так, — развела руками его собственная дочь. —
Привезли к вам на перевоспитание.
 — Или дрессировку... — продолжил отец. — Как получится.
Долго расшаркиваться времени не было. Надо было оставить детей и самим возвращаться в город, потому как отцу надо было на работу уже на следующий день, а у матери еще целый месяц административной работы в школе.
— Вы как-нибудь разберитесь, — громким шепотом наказывала мать. — Только ругаться бесполезно. Я уже пробовала.
— Мы уже все попробовали, результат только хуже, — в отчаянии объяснял отец.
Родители выгрузили детские вещи, включая миску для Кати, то есть Фени, и подстилку. Бабушка с дедушкой суетились и почти упустили из вида, что Катя ушла за ограду. Ну как ушла. Собака Феня пошла гулять по окрестностям на всех четырех лапах.
Вскоре родители стали садиться в машину в обратный путь и вот тут-то и хватились ребенка. Все забегали, засуетились, начали орать во все голоса: «Катя, Катя!». Но Катя как сквозь землю провалилась.
Нашлась она часа через полтора на обрыве у реки. Она сидела по-собачьи и смотрела на темную воду, медленно огибающую утес. Что там творилось в голове?
— Катя! — вскрикнул отец и в два прыжка оказался рядом. — Ты совсем с ума сошла.
Подросток дернулся от него, зарычал и начал сопротивляться.
— А ну давай домой! — заорал отец.
— Р-р-ры-ы-ы! — зарычала дочь, стараясь вырвать то ли руку, то ли
лапу из железных тисков отца.
— Мне все равно, кто ты сейчас! Давай домой! Живо.
Отец тащил через поле свою дочь почти подмышкой. Неловко так
тащить девочку-подростка. Потом Катя вырвалась и побежала, и отцу ничего не оставалось делать, кроме как снова ее поймать и вести домой почти за шкирку.
— Божечки, — всплеснула руками бабушка. — Что же это делается? — Да ничего, — отрезал отец. — Дурью мается.
— Да как же так?
— Не знаю. Нам ехать надо, мне на работу завтра.
— А вдруг убегнет? — почти стонала старушка.
— Убежит — посади на цепь! — уверенно ответил отец. — Да что же это...
— Александр, сдай телефон! — приказал отец.
— Па-а-ап.
— Не папкай! Ваши сети вас с ума сведут!
— Мам, ну мам, — продолжал Саша возмущенно-жалобным голосом. — И так вы меня в ссылку из-за Кати отправили, так еще и телефона лишить хотите.
— Подожди... — мать о чем-то думала.
— Что? — насторожился отец.
— Пусть у Саши телефон останется, — обратилась она к мужу, — мало
ли что тут случится...
— У тещи есть телефон.
— Да, но на всякий случай, понимаешь...
— Ладно, — согласился отец после паузы. — Бабушке с дедушкой
помогать, а не сидеть в телефоне с утра до вечера.
— Да, да, я понял, — бубнил Саша и тихо добавил: — Спасибо, мам. — Присмотри за сестрой...
Родители сели в машину и отъехали.
Мать рыдала на переднем сиденьи. Отец выглядел железобетонным.
Когда машина развернулась, Катя, то есть собака Феня, на всех четырех рванула за отъезжающей машиной и взвыла. Бабушка и дедушка бросились врассыпную крестясь, а брат Саша устремился за сестрой, схватил ее за шкирку и поволок обратно. Родительская машина на какое-то мгновение приостановилась, потом резко дернулась с места и, набирая скорость, скрылась в пыли проселочной дороги.
Следующие две недели стали сущим адом для престарелых родителей матери семейства. Их замечательная прилежная умница-внучка наотрез отказывалась есть со стола и спать в кровати. Она требовала, чтобы ее кормили исключительно из ее собственной миски на полу и спать она желала тоже только на полу на своей подстилке у входа в избу.
— Хорошо, хоть не в сенях и не на улице, — бубнил дед.
— Да бог с тобой, старый, не видишь, дитя совсем не в себе. В нее часом не бес вселился?
— Нет, — отрезал Саша, — это не бес.
— А что же, Сашенька? — вопрошала бабушка.
— Блажь. У них там теперь мода такая, животными быть.
— Да зачем же? — старому человеку сложно понять подобное.
Подобное поведение и современному человеку-то не понять, а тому, кто все жизнь свою стремился быть лучшим человеком из всех возможных вариантов, непонятно вдвойне.
— Они подражают животным, потому что считают, что они свободны, — пояснял Саша.
— Да как же так? Это же не по-божески.
— Не знаю, бабуля, как объяснить. Они там считают, что человек слишком сильно связан всякими условностями, обязанностями, правилами, не знаю, законами. А для животных законов нет, потому что они читать не умеют. Так что вот, надо быть животным, чтобы быть свободным.
— Ой, внучек, совсем что-то бесовское. Это же как так, быть животным-то. Мы же родились как люди, надо быть человеком.
— Ага, теперь есть такое движение — «вокеры» называется, которое гласит о том, что можно быть тем, кем ты хочешь.
— Нет, можно быть тем, чем ты хочешь в профессии, — подхватил дедушка. — А выбирать быть ли человеком или животным не можно. Нет такого в природе.
— Ну, в природе, может, и нет, а движение такое есть, — подытоживал Саша. Ему в некотором роде льстило быть учителем тех, кого сам еще недавно слушал с раскрытым ртом. Вот же как все получается, мудрые бабушка и дедушка знают, да не все. А он знает.
Феня завозилась на своей подстилке и зарычала.
— Ну, ну, — иронично остановил ее старший брат. — Ну будет. Никто тебя не трогает, хорошая собака.
— Плохо это, Сашенька, ой, как плохо, — бабушка утирала слезы кухонным полотенцем.
— Не по-человечески, — подытоживал дедушка.
— Понимаю, — соглашался Саша, — мама с папой тоже в ах.. в шоке от происходящего, но ничего не могут поделать. Уже и с ней разговаривали, и с учителем в школе, который пристрастил девчонок к этой ерунде, ничего не помогает.
— Это что же за учитель такой?
— Да есть у нас один такой, — продолжал Саша. — Он, вроде как, учитель труда, но какой-то странный. Он открыл группу «воркшоп», где вот эти маски делали девочки... Да, а попутно рассказывал им всякую дребедень. Вот они наслушались и стали собачками, кошечками, лисами и кем там еще.
— Что же это у вас там в городе делается-то? — почти простонала бабушка. — Как же в школе такому учат! Ты ничего не напутал, Сашенька?
— Нет, бабуля, ничего не напутал. Мама сейчас административной работой будет заниматься, видимо, и тому учителю достанется, потому что Катя не одна такая...
— Ры-ы-ы!
— Ладно, ладно, Фенечка! — обернулся Саша.
— Нет, ты послушай, — бабушка обратилась к деду, который все это время сидел молча и, подперев бороду кулаком, смотрел в чашку с чаем. — Ты слышишь?
— Слышу, слышу, — очнулся дед.
— Представляешь, в школе такое творится?! — Слыхал. Все, давайте спать ложиться.
Дней десять прошли в режиме ожидания, что что-нибудь обязательно случится, и это что-то непременно случалось. Саша, бабушка и дедушка были все время начеку. А Катя, то есть Фенечка, все время выкидывала кренделя, которые не укладывались ни в какие рамки адекватного человеческого поведения. То она убегала в лес, а Саша с дедом искали ее до самой темноты и потом тащили это чудо-юдо домой почти насильно. То Фенечка устраивала раскопки на бабушкиных грядках, где та только что высадила очередную рассаду чего-то там полезного. Бабушка ругалась, Феня огрызалась. Бабушка рыдала, дед с внуком пытались собрать раскуроченные грядки, а Фенечка снова убегала в лес... Или к реке. Что тоже очень плохо. Теперь уже и непонятно, что творилось в голове у этого создания. Не ровен час решит сделать что-нибудь плохое себе.
Ни поесть нормально не получалось, потому что Феня отказывалась есть как люди, ни поспать, потому что собачка выла на луну время от времени, ни поработать, ни поотдыхать, потому что абсолютно все время было занято Феней. А тут еще местные жители стали заглядывать к старикам во двор в любопытстве: что это у вас тут такое делается. Дед с бабкой отмахивались и выгоняли всех, но молва начала раскатываться по деревне, что «полоумную привезли».
Ситуация из сложной плавно перетекала в плохую и превращалась в отчаянное положение. А тут еще... Где-то на второй неделе пребывания в деревне Катя начала отказываться есть и вставать. Саша пытался разговорить сестру, но ничего не получалось.
— Феня, ты чего?
— Р-р-р!
— Катя, — продолжал брат, — ты скажи, что случилось?
— У меня кровь и болит живот... Р-р-р!
Саша отшатнулся, схватил телефон и выбежал во двор.
— Алло, мама, ты можешь приехать? — говорил Саша дребезжащим
голосом, хотя изо всех сил старался казаться спокойным. — Что случилось?
— Мне Катя сказала, что у нее болит живот и кровь.
— Кровь?
— Угу.
— Какая кровь?
— Мама, откуда я знаю...
— Саша, мы с отцом выедем в ночь, как только он вернется. Может,
раньше. У нее температура есть?
— Не знаю.
Родители выехали к вечеру, часов в одиннадцать были в деревне. Катя
лежала скрючившись на полу, а рядом сидела и тихо плакала бабушка. — Внученька, ну что же это такое? — причитала старушка, сидя на
низенькой скамеечке и мерно раскачиваясь в такт. Она за эти десять дней постарела на десять лет. Ей и в голову не могло прийти, что такое могло случиться и в принципе что такое возможно.
— Катенька, — бросилась мать к дочери, лежащей на полу калачиком. — Р-р-р...
— Катя, где болит?
— Живот болит...
— Дай посмотрю.
— Нет. У меня кровь идет.
— Откуда?
— Оттуда... — шепотом произнесла девочка.
— Понятно... — и дальше скомандовала всей избе: — Быстро воду
носите и баню топите. Женщина у нас родилась.
— Не женщина я... — простонала обессилевшая Катя.
По темноте носили воду, топили баню, запаривали веники.
— Да не надо жару! — кричала мать. — Не надо. Надо, чтобы баня
чистая была.
За полночь Катю отвели в баню, и оттуда битый час доносился
возмущенный Катин голос:
— Да не хочу я! Не хочу! Вот этого всего не хочу! И не буду! Я имею
право выбирать, кем я буду... — потом голос замолкал ненадолго, видимо, мать педагогично тихо что-то объясняла, и потом снова взрывался возмущением:
— Не буду! Это не я! Не хочу! Не буду женщиной! Нет, не уговаривай.
— Это же надо страсти-то какие! — причитала бабушка, стоя в темноте у крыльца и глядя в темноту в сторону бани и звуков из нее. — Как это — не хотеть быть тем, кем родился, а?
— Не знаю, — из темноты ответил зять и отец отпрыска. — Мы сами не понимаем, как это случилось и что теперь делать.
— Это ж кака така школа должна быть, чтоб так детё покалечить?
— Не говорите, — тихо продолжал отец. — Сами не понимаем, но разбираемся.
— Это ж надо...
— И разберемся!
— Надо, надо разобраться...
— И посадим этого недоумка... — бормотал отец.
— Правильно, — шепотом продолжила теща, — не учитель он и не
человек вовсе...
— Да? — отец поднял глаза на тещу.
— Да, истину говорю, люди людям такого не делают. Это же надо было
додуматься до такого...
— Понятно. Вы идите спать, а их дождусь, — сказал зять, кивнув в
сторону бани.
— Хмм, сил тебе, сынок, — почти беззвучно шепнула старушка и
скрылась за дверью в сени. Через какое-то время из бани снова послышались крики:
— Что это? — Катин голос дрожал.
— Да что ж это такое? — дверь бани распахнулась, и на пороге появилась взмыленная, взъерошенная мать. — Сил моих больше нет.
— Что? — спросил приближающийся отец.
— Месячные пришли — не хочет прокладку, женщиной она быть не хочет. А на руках цыпки, на коленях мозоли, худая, волосы не расчесать просто. Это же надо!
— Что еще?
— Ужас... Может, у нее еще что, да я не знаю.
— Что?
— Глисты, например.
— Та-а-ак, — отец мысленно оценивал размах катастрофы. — Давай
сейчас в избу, спать, а завтра разберемся.
— Ты донесешь?
— А?
— Она идти по-человечески не хочет. А не хочу, чтобы она на карачках
ползла. Я ее только что отмыла.
— Донесу.
Отец решительно вошел в предбанник, сгреб в охапку дочь, которая
была одета и даже в маске, и донес в избу. Дочь орала и сопротивлялась, но отец был непреклонен.
В третьем часу дом угомонился.
2024.11.18.