Повесть Фенечка. Глава Шестая. Болезнь

Наутро Катя не смогла встать.
Как ее ни уговаривали ночью, она наотрез отказалась спать на кровати или на диване, или даже на раскладушке. Она хотела спать исключительно на своей подстилке. В конце концов отец не выдержал причитаний и уговоров матери и рявкнул:
— Да пусть спит хоть на улице, завтра разберемся!
На улице никто не спал. Но пол, видимо, не самое оптимальное место для человека. Наутро Катя не встала, тихо стонала и отказывалась разговаривать по-человечески.
— Ой, да у нее температура, — спохватилась мать. — Все! Надо в город.
— Собирайтесь, — скомандовал отец.
— Хорошо, — тут же отозвался Саша.
— Нет, а ты останешься бабушке с дедушкой помогать.
— Ну па-а-ап!
— Не папкай! — оборвал отец.
— Забирай, сынок, — отозвалась теща, — забирай, мы хоть с дедом
отдохнем да огород прополем, а то все руки не доходили.
— Собирайся, — скомандовал отец.
— Бабуля, спасибо.
— За сестрой присмотри, Сашенька, больно она странная, —
отозвалась бабушка и жалостливо обняла внука. — Присмотри за ней. Мы ей сейчас что-нибудь с собой соберем.
— Хорошо, — бубнил Саша, натужно обнимая бабушку.
— Да не надо ничего, — отозвалась мать. — Не будет Катя ничего есть в дороге, у нее температура.
Собирались недолго, выехали скоро. В машине Катю начало тошнить. Останавливались два раза, пока до города доехали. А там сразу в приемный покой детской городской больницы поехали, а не домой. Саша даже возмущаться не стал, что ему не туда. Сейчас всем туда — в больницу.
В приемном покое семейство ждало очереди, но недолго. Когда взятые анализы крови показали воспаление, срочно направили сделать рентген. И, не дожидаясь результатов, отправили в инфекционное отделение.
Родители напросились с дочерью. Врач, увидев маску на лице ребенка, заподозрил неладное и пустил родителей вместе с ней, хотя так не положено, тем более в инфекционное отделение. При осмотре Катя не отвечала. Мать плакала и рассказывала, рассказывала, рассказывала, что и как произошло.
 Отец впал в ступор и незряче смотрел на дочь, лежащую на каталке. Он просто очень боялся людей в белых халатах в принципе, а тут надо было еще и как-то общаться и что-то объяснять, а на это у него уже просто не было сил.
— Так, — понимающе переспросил врач. — Значит, это теперь собака? — Ну да, ну понимаете, — расшаркивалась мать.
— Так это не к нам. Это к ветеринару, — невозмутимо произнес врач. — Да вы что? — взорвался отец.
— Нет, — спохватилась мать. — Она ребенок.
— Минуточку, — врач вышел в коридор и снова вернулся с коричневым конвертом, из которого извлек рентген легких Кати. Посмотрел их на свет, приложив к окну, и сказал: — У вас тут правосторонняя пневмония, голубчики.
— И что теперь? — всхлипнула мать, словно она не знала, что происходит, когда человек подхватывает пневмонию.
— У-сы-пить! — сказал врач, слегка наклонившись над Катей, потом повернулся к родителям, замершим в шоке, и очень вкрадчиво продолжил: — Как минимум две недели в инфекционном. Антибиотики и витамины колоть будем. Принесите вещи такие, какие не жалко, вам потом обратно их не выдадут. Мы еще анализы сделаем, может, еще что найдем.
— Хорошо... Одежду не жалко...
— И хватит плакать, мамочка, пневмония лечится, глисты лечатся, у меня тут одна с лишаем лежит. Тоже лечится. Небось, из той же компании!
— Да, может. А кто? — мать поняла, что проблема не только у них. — Я не имею права отвечать на такие вопросы.
— Понятно... — почти хором произнесли родители.
— Я узнаю у родителей, — бубнила мать.
— А маску придется снять! — очень громко в сторону Кати сказал врач.
— Во-о-от та-а-ак, — бормотала мать, снимая маску с головы дочери. Катя на мгновение встрепенулась, но сил на сопротивление не было, поэтому уступила без боя.
Можно, конечно, подумать: злые родители, жестокий врач! Как это, сказать ребенку, что его надо усыпить. Но ведь штука заключается в том, что назвался груздем — правильно, полезай в кузовок. Не бывает так, что здесь хочу, тут не хочу, здесь буду, тут не буду. Конечно, замученный и замороченный детский мозг не способен оценить степень опасности от принятия тех или иных решений, а значит, решения иногда надо принимать вместо них, но при них.
А некоторые взрослые нарочно запутывают подростков, чтобы добиться от них неадекватных действий, которые впоследствии можно было бы еще и использовать против самого подростка. И молодежь, заваленная чужими требованиеми, полным отсутствием рефлексии и какого-либо критического мышления, поддается на такие провокации с ужасающей легкостью. На самоидентификации сыграть очень просто — скажи ребенку, что он может выбрать то-то и то-то, и он выберет... Но не то, что хочет, а то, что в моменте ему покажется легким, доступным и... навязанным.
Из больницы родители вышли молча, не глядя друг на друга. Словно в каком-то ступоре. Нашли Сашу, сели в машину и уехали домой. Мать Катины разбирала вещи, что-то пыталась стирать в машинке, что-то сразу выкидывала и рыдала. На кухне, насупившись, отец варил бульон для Кати. А Саша ретировался в свою комнату, где первый раз за две недели мог вытянуть ноги и расслабиться.
В кабинете школьного директора набилась куча народу: родители пострадавших детей, работники социальной службы, юрист, полицейский в штатском, только преподавателя воркшопа не было. Директриса зашла последней и сильно удивилась количеству собравшихся.
— Здравствуйте, здравствуйте, — начала она, проворно пробиваясь сквозь людей к своему месту.
— Здравствуйте, — произносили присутствующие по очереди, пропуская директрису к ее месту.
— Так, что у нас опять случилось? — совершенно не к месту продолжила директриса и, поймав на себе испепеляющие взгляды родителей, одернулась. — Садитесь, пожалуйста. Мест всем не хватит, можете постоять.
— Спасибо... — сдержанно донеслось с разных сторон. Дамы сели. Мужчины остались стоять. Юрист в углу достал тетрадь и ручку.
— Хорошо. Давайте начнем, — снова не к месту произнесла директриса.
— Да, давайте, — отозвались присутствующие.
— Я так понимаю, что у присутствующих здесь родителей есть претензии к одному из наших преподавателей. В чем претензия?
— Послушайте, — вступила мать Кати в диалог. — Мы все прекрасно знаем, в чем претензия. Кружок «воркшоп» должен быть закрыт, а Степан Николаевич должен быть уволен.
— Почему?
— Как почему? — подвисла в вопросе мать Кати и по совместительству учительница этой же школы по русскому языку и литературе. — Вы не знаете почему?
— Потому что он занимается растлением малолетних, — басом вступил в разговор грузный мужчина.
— А вы, простите, кто?
— Я отец Лины, Ангелины, которая теперь лиса.
— Понятно, — директриса явно не знала, как продолжить.
— А кто сказал, что Стивен, то есть Степан Николаевич, занимался
растлением малолетних?
— Лина сказала, — мужчина гремел в низких тонах.
— И вы поверили?
— Да, он усаживал ее к себе на колени, гладил по разным частям тела
и даже лез в штаны, — продолжал отец Лины.
— Ну... мало ли что девочка наговорила. Она могла придумать. — Не могла! — жестким басом взорвался отец Лины.
— А что скажут психологи из социальной службы? — произнесла
директриса, обращаясь к работникам социальной службы.
— У них неблагополучная семья! — скрипнув визгом ржавого голоса
скривился красный рот.
— Да что вы говорите?! — отреагировал отец Лины.
— Это почему у нас неблагополучная семья? — возмутилась мать
Лины, которая до этого тихо сидела и беззвучно плакала.
— Потому что у вас нет отдельных комнат для детей. Потому что у вас
строгий распорядок дня. Потому что девочек лишают возможности самовыражаться. А отец пьет, — рубил красный рот.
— Что? — возмутился отец Лины.
— Когда мы к вам пришли, у вас было пьяное застолье!
— А ничего, что это было девятое мая?! — его бас грохотал и эхом
отскакивал от стен. — И было не пьяное застолье, а празднование Дня Победы.
— И что такого? — возмутился красный рот. — Скажите, что вы еще парад Победы смотрели всей семьей!
— Смотрели! — отец Лины побагровел, а среди родителей прошел легкий ропот.
— И мы смотрели, — подхватили другие родители, стоявшие и сидевшие по периметру длинного стола.
— И мы. И что? — слышалось от дам.
— О, прекрасно. Никакой самоидентификации. Просто подбор каких-то полезных идиотов, — распинался красный рот.
— Прекратите! — отрезал отец Лины.
— По какому праву вы называете всех нас полезными идиотами? — продолжила мать Кати. — Мы все здесь взрослые образованные люди, поэтому давайте продолжим разговор в адекватном русле.
— О, и эта туда же. И у вас тоже неблагополучная семья. И ребенка надо изъять.
— Да щас! — резко вступил в разговор отец Кати.
— Вот! Вот! Когда мы пришли по вызову, он на нас накинулся и чуть не побил. Нам пришлось вызывать полицию.
— Да, охотно верю. И мне тоже приходилось вызывать полицию... — пробубнила директриса. — Ведите себя прилично, чтобы сейчас не пришлось вызывать полицию.
— А вы не волнуйтесь, полиция уже здесь. Я — полицейский и отец Насти, той, что благодаря вашему воркшопу теперь панда.
— Надо же... — раздосадовано бубнила директриса.
— А Степан Николаевич не только лез к девочкам. Он им еще фильмы показывал с животными, — продолжала мать Кати.
— Ну и что? Фильмы с животными входят в обучающую программу. Что тут плохого? — директриса пыталась перевести все в шутку и выставить родителей дураками.
— А то, что животные в этих фильмах занимались... — мать замялась на секундочку, подбирая слова, — процессом размножения. Наглядным процессом размножения, то есть спариванием.
— Да, именно так, — почти в голос подтвердили отец Лины и отец Насти.
— И рассказывал Степан Николаевич девочкам, что очень хорошо быть животным потому, что у них нет человеческих ограничений, — продолжала мать Кати. — Нет штампов в паспорте. Нет традиций. Нет устоев. Ничего нет... Хорошо быть животным, потому что тогда можно заниматься сексом где и с кем хочешь!
— Да, да, — подхватили другие родители эхом.
— Это нормально? — взвизгнула учительница русского языка и литературы. — Хорошо быть кисою, хорошо собакою, где хочу пописаю, где хочу покакаю!
— Послушайте, школа призвана учить и просвещать. Вот Степан Николаевич и занимался просвещением ваших детей. А вы так неадекватно на все это реагируете!
— Нет, — вступилась щуплая женщина, которая выглядела старше, чем остальные родители, — это не просвещение, это развращение.
— А вы кем будете?
— Я мать Таи, которая теперь кошка, которая теперь спит на шкафу. — А, понятно, — директриса терялась.
— И у них тоже неблагополучная семья, — кривился красный рот. —
Она мать-одиночка, живет с дочкой в однокомнатной квартире, в которой ремонта не было лет двадцать. У Таи нет своей комнаты, понимаете? Девочке спать негде, вот она и спит на шкафу. О какой самоидентификации может идти речь?
— Аххх, — задохнулась от возмущения мать Таи.
— Мать-одиночка — больше, чем мать, — вступилась за несчастную мать Кати, — вы ей дайте двухкомнатную и ремонт сделайте, может, тогда она сразу станет суперблагополучной? Нет?
— Дайте... Умная какая! — изрыгал красный рот. — Всем бы вам только дай да дай! Сами вы никто ничего не можете...
— Хватит, — прервала ее мать Кати. — Давайте придем к консенсусу, что воркшоп закроют и Степана Николаевича уволят, и мы все разойдемся лечить своих детей.
— Вот! — закричал красный рот! — Вот! Она сама признает, что у них больная семья.
— Чего? — хрипло протянул отец Кати из-за спины сидящей супруги.
— Наша Катя в инфекционном отделении с пневмонией. А вы что подумали? — разъяснительным тоном педагога продолжала мать Кати.
— А наша в вирусном лежит с лишаем каким-то страшным! — гремел басом отец Лины.
— А наша в гастроэнтерологии с кишечным отравлением. Мать ее от больницы не отходит, — продолжил отец Насти и по совместительству полицейский. — Что вы все с этим будете делать?
— А это недосмотр родителей! — уверенно бодро отрапортовал красный рот. — Вы должны были следить за детской гигиеной! Это ваша прямая обязанность, как родителей, следить за здоровьем детей. И если вы не справляетесь, нечего было размножаться.
— Да как вы смеете!
— Да что вы себе позволяете... — понеслось возмущенное со всех сторон. И словесная баталия грозилась вылиться в кулачный бой. Нет, драка не состоится, но у кого-то очень чешутся руки заткнуть раз и навсегда красный рот какой-нибудь ссаной тряпкой.
— Это не дети больные! Это школа больная!
— Это просто нечестно... — раздался женский голос.
— Да, а школу обвинять во всех ваших бедах — это честно. Мы тут
стараемся, работаем, создаем условия для развития ваших отпрысков и вместо спасибо получаем черную неблагодарность, — распалялась директриса общеобразовательной школы. — Вот сколько ни делай добра, все равно получишь...
— Вы бы лучше занялись вашими прямыми обязанностями, — продолжила мать Кати. — А то у нас тут...
Глаза директрисы и учительницы русского языка и литературы встретились, и директриса поняла, что если сейчас она не предложит что-нибудь существенное — компромисс, мать Кати сольет все те недоработки школы, которые регулярно заметаются под ковер.
— Хорошо, — фальцетом выдала директриса, откашлялась и продолжила: — Мы закроем воркшоп, но не будем увольнять Стив... Степана Николаевича.
— Это почему? — мать Кати не отступала.
— Потому что кто-то должен работать в продленке.
— Он еще и в продленке работает? — возмутился полицейский.
— Да, работает, — бодро подтвердила директриса. — А что?
— Да тут черт знает что творится. Я пишу на вас заявление в полицию
за растление малолетних!
— И это будет очень к месту, — раздался приятный мужской голос из
угла. Это был тот самый юрист с тетрадкой и ручкой, который все записывал.
— А вы кто? — поинтересовалась директриса.
— А я — юрист и скажу вам всем вот что. Надо подавать коллективное заявление в полицию на школу о ненадлежащем выполнении служебных обязаностей, о несоблюдении интегритета детей, за нарушение их прав и свобод, за растление малолетних и принуждение их к асоциальному образу жизни. А также за пропаганду нетрадиционной гендерной ориентации среди подростков. И я думаю, в этом случае последует не только увольнение этого преподавателя — Степана Николаевича, но также лиц, которые допустили его к занимаемой должности.
— Кто такое сказал? — директриса побледнела.
— Закон Российской Федерации, — спокойно ответил юрист и, обращаясь к родителям, продолжил: — Если хотите, я могу помочь с составлением заявления.
— Да, хотим, — хором ответили родители и цепочкой, не обращая никакого внимания на директрису и работниц социальной службы, потянулись на выход за юристом. Заявление было составлено. И передано в полицию. Никто из родителей не собирался просто так сдаваться.
2024.11.18.