Повесть Фенечка. Глава Восьмая. Здравствуй, школа!

Первого сентября было тепло, но пасмурно. Катя шла за ручку с мамой в школу, как в далеком детстве. Только теперь не в первый класс, а в седьмой. Позади, в наушниках и кедах, плелся Александр, который перешел в предпоследний класс.
Все! Лето кончилось, словно и не начиналось.
Катя заметно нервничала, а мать была спокойной, словно изваяна из гранита.
— Катюша, послушай меня внимательно.
— Угу... — отозвалась дочь.
— Нет в школе ни Стивена, ни этой придурковатой директрисы, —
слова лились сами собой. — Есть другой директор. Старый. Его вызвали с заслуженного отдыха, то есть пенсии, потому что никого не нашли подходящего.
— Угу...
— Возможно, что такого кошмара... — мать замялась, — как было, больше точно не будет. Но никто не знает, как оно будет теперь и какие нововведения нас ожидают.
— Он страшный?
— Кто? — опешила мать.
 — Этот, новый директор?
— Да нет, он не страшный, — успокаивала мать и себя, и дочь. — Он просто старой школы. Старой закалки, так сказать...
— Это плохо?
— Да нет, наверное, — мать пыталась обнадежить. — Наверное, это лучше, чем было. Но могут быть изменения...
— Какие?
— Сменку введут, наверное, как раньше.
— Да? — протянула Катя.
— Телефоны заставят оставлять дома.
— У-у-у. На это родители не пойдут.
— Да, мы тоже так сказали...
— А он?
— Знаешь, доченька, что бы ни случилось, ты должна понять и
помнить вот что. Вне зависимости от того, кто и где какие новшества вводит и что предлагает, только для нас — меня, папы, Саши — ты представляешь безусловную ценность, — педагогическое образование говорило устами матери.
— Вы все мне уже об этом говорили.
— Да, я помню. Но будем говорить снова и снова, потому что, к сожалению, там, в школе, в системе, в социальной службе, в поликлинике и где там еще, ты — это просто цифра в статистике, понимаешь. И никому нет дела до тебя по-настоящему.
— Понимаю...
— Просто цифра, — и мать посмотрела на своего ребенка. Для кого-то Катя просто цифра, объект, для нее — смысл ее жизни. Другой смысл жизни плелся позади в кедах и наушниках. А еще один ни свет ни заря ушел на завод.
— Угу, — бубнила Катя.
— Как это ни страшно признавать, но дети зачастую становятся подопытными кроликами для внедрения каких-то новых идей. То, что случилось весной, это, конечно, — мать опять подбирала слова, — это, конечно, полный беспредел. Но ведь есть и менее заметные вещи, которые ничем не лучше.
— Ты о чем?
— О том, что пришел новый список литературы для чтения на следующее лето и там нет ни одного классика. И я не представляю, чему я теперь должна учить на литературе.
— Литературе... — Угу. Какой?
— Русской, — невозмутимо ответила Катя.
— У меня складывается впечатление, что скоро на русской литературе читать будем не русскую литературу.
— Ой, смотри, Лина! — громким шепотом выпалила Катя.
Впереди, почти у входа в школу, стояла коротко остриженная Лина, а рядом ее грозный отец. Волосы у Лины успели отрасти на какой-то сантиметр и теперь ежиком топорщились на белой голове. Лина смущалась и пряталась за отца, но увидев Катю, как-то виновато улыбнулась и кивнула ей.
— Привет... — выдавила из себя Лина и натянула на голову кепку. Вообще-то Лина ненавидела кепки, но теперь, видимо, она местами, частями смирилась с ситуацией, и поэтому кепка — это не самое страшное, что может произойти.
— Привет! — отозвалась Катя.
— Здравствуйте! — глубоким басом поприветствовал отец Лины.
— Добрый день, — отозвалась мать Кати.
— Вам звонили? Есть какие-нибудь подвижки? — отец Лины обратился
к матери Кати.
— Нет, пока ничего.
— Ладно, я позвоню в прокуратуру.
— Думаете, поможет?
— Поможет, не поможет. Я этого так не оставлю.
— Да, конечно...
— А может, и поможет, — чуть тише продолжил бас.
— Знаете, мне надо зайти в школу, — объясняющим тоном сообщила
учительница. — Давайте, мы встретимся после торжественного мероприятия и обговорим детали.
— Давайте.
— Все, Катюша, я пошла. В школе увидимся.
— Хорошо, мамуля.
И учительница русского языка и литературы скрылась за дверями
школы. Ученики прибывали и прибывали в школьный двор. Первоклашки выглядели нарочито важными — с цветами, бантами и галстуками. Кто постарше — размеренно растекались по периметру асфальтированного прямоугольника.
— И ничего не бойся! — снова зазвучал бас где-то рядом. Это отец Лины давал дельные наставления своей дочери.
— И ты ничего не бойся! — обратился он уже к Кате. — Теперь вы должны помнить, усвоить на всю жизнь: не все взрослые — взрослые и не все безопасные!
— Угу, — в голос хором отозвались девочки.
Тучи внезапно расступились, и выглянуло солнышко, а из громкоговорителей зазвучала торжественная музыка.
...А времена нынче странные. Родители не могут, не имеют права защищать детей и отстаивать их безопасность. Не могут их воспитывать так, как считают нужным, потому что непременно кто-то извне влезет в этот процесс. Все и везде страшно регламентировано и расписано, все должны везде успевать. Не успеваешь — вылезай, ты больше не полноценный член общества.
Дети же совершенно не должны слушаться своих родителей, а кого, собственно, тут слушаться, и могут поступать, как считают нужным, даже в условиях надвигающейся опасности, которую дети, в силу своей неопытности, не могут оценить. Понятия — что можно, а что нельзя — размыты и местами отсутствуют как таковые. Дети стали неким абстрактным центром вселенной, за счет которых зачастую нечистоплотные взрослые решают свои мелочные хамские извращенные проблемы.
Суд, полиция, соцслужба, больница, поликлиника — это классические лебедь, рак и щука под аккомпанемент осла, козла, мартышки и косолапого хозяина тайги. И люди, которые местами человеки, а местами... Нечто невообразимое в овечьей, то есть в человечьей шкуре. В общем, времена нынче странные, и не видно этого ничего, пока не отъедешь на приличное расстояние и не посмотришь со стороны на все происходящее.
2024.11.18.