Мерцающее одиночество

Жил-был Сергей Петрович. Долго жил и наконец состарился. Здоровье не выдержало тяжести лет и, как полагается в таких случаях, развалилось на отдельные фрагменты жизнедеятельности. То плечевой сустав превратится в горящую головешку, то коленные суставы хрустнут, подобно декабрьской ледянке, то межрёберная невралгия ощерится, хоть святых выноси... А вчера в районной поликлинике очкарик-практикант, худющий – в чём только душа его плюгавая держится! –  объявил Сергею Петровичу: "Сердце ваше находится в зоне мерцательной аритмии и может остановиться само по себе в любое время".
– Как прикажете понимать? – вспылил Петрович в глаза очкарику. – Я что, по-вашему, заложник собственного сердца?!
Прогноз практиканта огорчил старика. Он сдёрнул со стула рубашку и, не заметив упавшую на пол майку, стал одевать потрёпанную временем ковбойку прямо на голое тело. Долго не мог попасть в рукава, неуклюже вертелся, наконец кое-как запахнулся и вышел, не прикрыв двери:
– Расселись тут кликуши синильные, понимаешь!
– Ваша майка!.. – крикнул вслед очкарик, прорастая в щель дверного проёма и помахивая в знак миролюбия бретелями белой тряпицы.
Но Сергей Петрович был уже далеко. Он шёл, почти не опираясь на палку и занятый одной единственной мыслью: «Может, и правда устроить прощальную гастроль? Взять житейский остаток – весь до днюхи! – да ткнуть мордой в корыто с удовольствиями – жри, Серёга, на посошок!»
Подобная мысль смутила воображение Сергея Петровича. Не привык он быть «жральщиком» собственной судьбы. Сколько помнит себя – вечно что-то строил, создавал, дарил, а если брал, то порционно и с осторожностью, попечительствуя о высокой пользе. «Не навреди» – был его девиз во всяком деле. И вдруг такая мысль… Как мог он, пацифист и убеждённый стоик, так унизить себя от нескольких случайно брошенных слов очкарика-практиканта! Нет-нет, не следует даже думать об услышанном. «Всё, что сказал этот едва зачатый в профессии эскулап, не имеет к моему будущему никакого отношения. – думал Сергей Петрович. – Раз сердцу не прикажешь, значит, и ему приказывать, как мне жить, незачем!
Вдруг лицо старика просветилось.
– Эврика! Раздам-ка я остаток дней словам. Пусть они ищут мне… собеседника! Ему как будущему себе я передам тайну прожитой жизни, передам то, о чём даже словами не скажешь. Мой текст будет подобен иконе, на которой виден не Сам Бог, но путь к Нему!
Мысль о собеседнике привела Петровича в восторг. «Вот-вот. Замощу строками, как дощечками, житейские пути-дорожки. ПисАть! Писать, пока бьётся сердце! Плохо-хорошо – неважно! Будет текст – сыщется и читатель, – убеждал себя Сергей Петрович, – и пусть мой собеседник отыщется не ныне, но в будущем – он обязательно отыщется! В комиссионке на всякую вещь находится покупатель. Значит, и я своего тайного товарища найду, обязательно найду! И… и продолжусь в нём».
Дни напролёт Сергей Петрович писал, высекал искры из прожитой жизни, как из волшебного огнива. Искры шипели и жгли бумагу, оставляя на белой поверхности листа чёрные следочки. Сергей Петрович считывал их, будто перекидывал плетёный мостик через мерцающее небытие, и переходил по нему на дальний бережок. Переступал он по сплетениям закорючек в полном одиночестве и часто оглядывался на входную дверь – не вошёл ли кто в комнату и не пошёл ли по мостику следом. Но комната оставалась пуста, и мостик не колыхали чужие шаги. «Как хорошо! – рассуждал он, радуясь собственному одиночеству. – Но странное дело, чем больше я погружаюсь в одиночество, тем менее мне становится одиноко».

Вот и сегодня он всматривался в экран монитора и шептал, сглатывая от усталости слова: «Как хорошо, что мы с тобой закончили этот рассказ. Ещё одно бесплотное эго материализовалось и стало персонажем этого мира!"
Сергей Петрович был уже на середине моста, когда часы на ратуше в городе, который он покинул, пробили «двенадцать». Пробили как-то неровно, не так, как они били прежде, во времена его молодости. «Аритмия времени!» – усмехнулся старик, прибавляя шаг и прислушиваясь к собственному сердцу. Так и есть! Аритмия передалась органам его тела, пульс стал прерывистым и чудаковатым. Неужели практикант-очкарик оказался прав?
«Впрочем, – подумал он, сходя с последней дощечки, напоминающей букву «W», на белый пушистый бережок, – когда заступаешь порог рая, количество сердечных ударов становится совершенно ни при чём. И подсчитывать их впредь не следует!..»