Два капитана

рассказ
                Разровняв русские окопы, танки фон Клейста двинулись дальше через степи Украины, за ними, как рои муравьев, ревя двигателями, дымя выхлопными газами и поднимая тучи пыли спешили мотопехота на мотоциклах, бронетранспортерах, велосипедах. За ними, значительно позже, шли пехотные полки, бряцая оружием, скалясь зубами на запыленных лицах, улыбаясь и шутя, а кто просто с уставшими физиономиями, в запыленных кителях с закатанными рукавами и расстегнутыми на все пуговицы от жары По обочинам, кустам, вдоль дороги, на которую уже выходили дивизии вермахта и двигались вперед, виднелись то там, то сям трупы красноармейцев, окровавленные, обезображенные, иные в нелепых позах, иные без конечностей, иные просто казались обгорелыми головешками. Разбитая, обгоревшая и еще дымящаяся техника дополняла фронтовые пейзажи. Солдатам армии Гитлера было страшно и в то же время весело, кураж от побед захватывал, но смерти своих товарищей пугали. Хотя потом уже попривыкли и чувства стали сглаживаться. Человек, кем бы он ни был, ко всему привыкает.
  Гауптман Штейкель высунувшись из люка своего танка Т-3, на ходу наблюдал эти картины. За ним катила его танковая рота "троек", с панцергренадерами на броне, а впереди ехали две мотоциклетки дозора. Впереди роты не было никого, кроме, возможно, где-то притаившихся русских. Когда солнце уже стало клонится к закату и наступал июльский вечер, рота нырнула в ближайший не большой лесок неподалеку от шоссе, для привала и отдыха. Однако там оказались человек десять красноармейцев, их быстро взяли в плен, благо они не сопротивлялись и стразу подняли руки. Гренадеры усадили их в кружок и стали в караул вокруг.
 Штейкель, спрыгнувши с танка, подошел к ним и среди бойцов вражеской армии безошибочно определил комиссара и приказал увести его за подальше и расстрелять.
 - Ну. а с этими что? - спросил толстощекий фельдфебель Грейкхе, - Нам вперед надо двигаться, а с этим пусть пехота разбирается.
- Пехота отстала, охраняйте их и, если утром пехота не нагонит, тоже придется расстрелять. - Сказал гауптман и пошел по роте, осмотреться.
 «Тройки» стояли, уткнувшись в кусты и танкисты уже успели их немного замаскировать зелеными ветками. Повсюду сновали танкисты, панцергренадеры, ремонтники, оружейники и пр. Ганоматы и мотоциклы не вмещались и были оставлены рядом, в поле, их замаскировали, поставили охранение. Солдаты же уже выстраивались к полевой кухне, которая, дымя и коптя, на полном ходу, прикатила, буксируемая грузовиком. Вылезшему из кабины повару, полетели, как всегда, шуточки, на которые он уже сильно не реагировал, привык, да и слишком много было шутников.
 К Штейкелю подошли два ему подчиненных лейтенанта, командиров взводов и обер-лейтенант, грязные, не бритые, закопченные, впрочем, как и он сам. Гауптман поморщился и приказал:
- Приведи себя в порядок, насколько это возможно, высыпайтесь, выступаем в 5.00. Мы, как всегда, в авангарде. Сзади нас остальные две роты. Утром дам распоряжения.
 Офицеры, щелкнув грязными голенищами сапог, удалились, а Штейкель, Ганс Штейкель, уже хотел было идти в приготовленный ему наскоро шалаш, помыться и поесть, принесенный ординарцем паек, как вдруг он увидел тех самых панцергренадеров. Они вели обратно того самого комиссара, которого Штейкель приказал расстрелять.
- В чем дело? Вы не выполнили приказ?  - Спросил строго Штейкель. – Или вы боитесь замарать свою совесть? Вы забыли приказ о комиссарах? Что на счет этого сказал фюрере?
- Герр гауптман! Этот пленный утверждает, что он не комиссар! – ответил один из солдат. – Мы не можем его расстрелять. Приказа расстрелять солдата не было!
 - Как не комиссар? А форма, а звезда на рукаве? – Стал недоумевать гауптман. – Документы его где? Как вы узнали? Что он говорит? Вы знаете русский язык? Или он знает немецкий?
- Он говорит по-немецки. – ответил солдат.
 Штейкель обратился к пленному:
 - Ты не комиссар? А кто же ты?
Действительно, русский заговорил на сносном немецким языке, правда с сильным акцентом:
- Я командир танковой роты, капитан Карнаухов.
 - Почему на тебе форма комиссара?
  Ефрейтор из запасных танкистов, который, видимо и обыскивал пленных принес документы. Гауптман взял их в руки, но просматривать пока не стал. Это были красноармейские книжки.
 Капитан Карнаухов изобразил на своем чумазом от грязи лице вымученную улыбку, чуть отвернувшись в сторону, не глядя на немца, ответил:
 - Мы обменялись формами. Комиссар сказал, что пойдет разведает село, что стоит в паре километров отсюда, а что бы сильно не попасться, предложил пока поменяться формами, ну, пока на разведку сходит.
 - Он сам это предложил? – спросил Штейкель и на уголках его грязных губ стала появляться улыбка, в глазах же появился огонек задора.
 - Ну да, сам. Проявил инициативу. – простодушно ответил Карнаухов. За свои полных тридцать лет, он, наверное, впервые заподозрил что его где-то одурачили, но где, сообразил не сразу и, глядя на немецкого капитана, стал догадываться, однако так же простодушно продолжая хлопать глазками.
  Гауптман вдруг рассмеялся громким раскатистым смехом, таким, что даже солдаты, которые были поодаль, оглянулись и потянулись к оружию.
- Ты слышал, а, ты понял? – спросил он, хохоча, своего ординарца, которого еще и по плечу хлопнул. - Проявил инициативу!!!
 Ординарец улыбался, то ли он понял, то ли смех командира был столь заразителен, что улыбка сама собой получилась на все тридцать три зуба.
 Вокруг двух капитанов и ординарца стали собираться солдаты и офицеры роты и спрашивать в чем дело, им тоже хотелось повеселиться. Штейкель ввел всех в курс разговора и смеяться стали все.
 Карнаухов понял уже в чем дело и стоял, опустив голову, ему стало обидно, что вот солдаты вражеской армии смеются над трусостью, не абы кого, а комиссара, который должен быть лицом, честью и совестью Красной Армии, армии рабочих и крестьян… Однако он откинул эту мысль и решительно подняв голову, сказал:
- Не может этого быть. Он не мог убежать. Он пошел в разведку и просто не успел вернуться.
 Смех прекратился. Гауптман посерьезнев, сказал, чуть ли не в упор подойдя к русскому капитану:
 - Это правда. Ваш комиссар убежал как последний трус, впрочем, как и все комиссары-жиды! И не просто убежал, а еще и тебя подставил! Они отправляют вас в бой, а сами прячутся за вашими спинами! Они сажают вас в лагеря, а вы деретесь за них, умираете за них, а они в это время ни в чем себе не отказывают и едут на ваших горбах в рай. На нас они, евреи, тоже катались веками, но мы разобрались с ними. И теперь мы пришли освободить вас от них.
- Спасибо. Мы не просили вас. – ответил Карнаухов не громко.
 - Что? Вы не просили нас? Да мы пришли освободить вас от жидо-большевисткого зверя. Вы должны быть нам благодарны за это и всячески нам помогать. Мало вам лагерей построил Сталин? А сколько расстрелял миллионов? Сколько заморил голодом? Эти ваши колхозы, рабские производства, на которых вы работаете за дарма и дохнете с голоду. Ваши заводы, где работаете за карточки. Где ваши деньги? Кто их видел, кроме жидов? Ты не согласен со мной, капитан?
 Карнаухов молчал.
 - Молчишь? – Гауптман поморщился. Он хотел помыться, поесть и отдохнуть, но этот русский капитан зацепил его.  – Вы - нация рабов, без нас, без высшей расы, вам не освободится никогда.
 - Мы не рабы. – ответил Карнаухов. – А вы не освободители. Вы оккупанты и всегда ими будете, во все века вас будут так называть.
 - О! Победителей не судят. Так?  А мы победим. И в книгах истории нас впишут золотыми буквами, капитан.
 - Вы не победите. – ответил твердо капитан.
 - Почему? – поднял удивленно брови Штейкель.
 - За вами нет правды.
 -А за вами есть правда? Слушай, давай-ка мы с тобой, капитан, поужинаем и подискутируем не много.
 После этих слов гауптман распорядился выдать паек с полевой кухни и дать возможность помыться, но капитан отказался, бросив косой взгляд на товарищей, которые так же сидели в кружке неподалеку, охраняемые солдатами.
Штейкель уловил взгляд Карнаухова и тут же распорядился накормить пленных и дать им по не многу шнапса. У фельдфебеля Шранке, стоявшему рядом, удивленно растянулось лицо, сделав маленькие поросячьи глазки размером с блюдца:
 - Шнапсу? Пленным? Ладно еще накормить… - Попытался он возразить, но германская дисциплина и муштра тут же поправила его: - Слушаюсь, герр гауптман!
 Наблюдая как уминают за обе щеки его товарищи, Карнаухов, помытый уже сидел в компании Штейкеля, его ординарца, двух лейтенантов и одного обер-лейтенанта и ужинал вместе с ними возле наскоро построенного шалаша.
 - Ну так вот. Вам надо переходить на нашу сторону и уничтожить диктатора Сталина и его жидов, которые поработили вас, всю страну. Под знамя фюрера. – говорил Штейкель, жуя горячую кашу с тушенкой. Которая вовремя подоспела сегодня, но завтра, при таких темпах наступления, может и не успеть.
 - Он, наверное, очень любит Сталина. – Сказал лейтенант Маликер. – Они все его любят.
 - Дело не в Сталине. – ответил капитан Карнаухов. – Дело в том, что Родина — это не Сталин и не власть. Вы напали не на Сталина, а на мою Родину, а ее надо защищать. А когда мы защитим Родину, то займемся Сталиным. Но без вас. Вот скажи, германец, Гитлер — это твоя Родина?
 - О, куда тебя понесло и развезло от шнапса! – воскликнул в восторге Штейкель – именно такой разговор он и хотел с русским. – Гитлер — это конечно не Родина, но это наш фюрер, который печется о нашей Родине, думает о ней. А вот Сталин твой думает о Родине?
 - Думаю да. – ответил Карнаухов и выпил очередной глоток шнапса из алюминиевой кружки, которую одолжил ему по приказу гауптмана ординарец, налив шнапса до краев. Оставалась уже половину кружки.
 - Сталин думает о Родине и вот сейчас… - начал с упоением говорить капитан, но гауптман прервал его:
 - Стоп, стоп! Не надо громких слов, мы же не на митинге. Мы разговаривает почти по-дружески. Хоть и судьбы у нас разные и нынешние статусы, вот ты капитан и я капитан, только я завтра в бой. А ты в плен. Ну так вот, продолжай, но без пафоса.
- Я продолжу. Сталин в данный момент думает о Родине и о ее защите от вас. Вы напали на мою страну, какой бы она не была, вы оккупанты, какими бы лозунгами вы не прикрывались, никакие вы не освободители. А мы должны ее защищать. Не Сталина даже. А ее. Родину!
 - Мы, немцы, думаем, что ваш Сталин не печется о народе и стране, он печется только о себе, лишь бы у власти подольше продержатся. Ведь так, Маликер? – обратился гауптман к молодому лейтенанту.
- О, несомненно, я думаю, что этот русский – большевик и что он не чище комиссара, хотя может он и врет, скорее всего он и есть комиссар и придумал легенду на ходу что бы его не расстреляли.
 - Подожди, Отто, расстрелять мы его всегда успеем. Скажи, капитан, а ты веришь в коммунизм?
 - Да. И коммунизм наступит непременно. – ответил Андрей. – Можете не сомневаться. Наступит всеобщее равенство, денег не будет, буржуев не будет.
- О, я же говорил, что это большевик, надо его расстрелять. – Сказал Маликер и достал из кобуры «Вальтер».
 - Подожди, Отто, ты слишком горяч, они все так думают, я изучал их народ и их нравы, они свято верят в коммунизм, а кто не верит, тех Сталин расстреливает и гноит в ГУЛАГе. Им деваться некуда. Большевики задурили ми головы. Но, капитан, мы пришли вас освобождать и закончим начатае.
 - Вы опять возвращаетесь туда же. Вы как же освобождать пришли нас, в то время как мы вас не просили об этом! Вы нас «освобождаете», разрушая наши дома, убивая людей, уничтожая наш уклад и быт. Разве вы освободители?
 - Мы разрушаем, чтобы выстроить новое здание свободной страны под знаменем Великого фюрера, без евреев и большевистской заразы!
- Вы пропитаны пропагандой нацизма. Вы уничтожаете другие нации, ради своей и не надо мне рассказывать, освободители хреновы, сказки!
 Капитана Карнаухова развезло от выпитого шнапса и проведенных голодом несколько дней.
- А как же пропаганда Сталина? Или вы думаете, что это не пропаганда?
- Пропаганда. – устало вздохнул русский капитан. - А где она не пропаганда? Да в пропаганде ли дело? Дело в том, что кто напал, а кто защищается, вот в чем дело, германец!
- Не все так однозначно, русский. – Парировал гауптман. Он заметил, что его лейтенанты уже ушли отдыхать, а ординарец спал прямо возле дерева, завернувшись в одеяло. Лишь два танкиста конвоира стояли и наблюдали за пленным – Если бы мы не напали первыми, то напали бы вы, мы просто вас опередили! Тебя как зовут, имя твое как?
- Андрей. А тебя?
- Ганс. Так вот, Андрей, политика оно дело такое.
- Сейчас я тебя разобью! – закричал Карнаухов и подскочил. Размахивая руками, он стал объяснять гауптману очевидные ему вещи. Увидев, что пленный настолько осмелел от выпитого, Штейкель только рассмеялся, ему понравилось быть почти на равных.
 - Во-первых, где доказательства того, что мы хотели напасть? Нету! Значит это враки! Ага! И другие страны значит хотели напасть? А если вы обороняетесь нападая, то зачем разрушаете наши города, убиваете мирных жителей, грабите? Ну раз мы хотели напасть, то разбейте нашу армию, наведите порядок и уходите, пусть народ сам живет! А? Нет, вы хотите поработить нас как Польшу, Францию, Бельгию, вы не освободители, а захватчики, вы грабите и убиваете! Освободители так не ведут себя!
 - А вы разве не захватили Польшу? Финляндию? Прибалтику? Кстати, напомню, мы были с вами союзниками! Но ваш Сталин хотел обмануть фюрера!
 Штейкель закончил с едой и закурил сигарету, предложив Карнаухову, но тот оказался не курящим.
  - Союзники! Да какие вы союзники? Союзники не нападают друг на друга!
- Скажи - ка, капитан, а откуда ты знаешь немецкий язык? Вот я, например, знаю русский, не слишком на «отлично» конечно, но разговаривать могу, ну, примерно, как ты по-немецки. Я закончил университет, например, хотел стать дипломатом, очень мне ваша страна интересна.
- И я закончил университет… - ответил устало Карнаухов и стал засыпать. Усталость, нервы и шнапс сделали свою работу.