И отрет Господь

Христианская повесть

«И отрет Бог всякую слезу с очей их,
 и смерти не будет уже; ни плача,
 ни вопля, ни болезни уже не будет,
ибо прежнее прошло»
(Откр. 21: 3–4).

Вступление. Встреча в музее

Елизавета Александровна назначила нам встречу в одной из картинных галерей Санкт – Петербурга, где работала. Уже издалека, ещё из коридора мы поняли – это она. Хрупкая изящная модно одетая женщина вся буквально светилась. Вот только волнение, как ни старалась, скрыть не смогла.
– Живопись я люблю с детства, – рассказывала она, пока мы совсем не спеша переходили из зала в зал, – знаю всех революционных и советских художников. 
– Вы мечтали работать в музее? – спросил кто-то из нас. 
– Мечтала, но что же я? Вас ведь интересует история исцеления моей сестры?
 – Вы нам интересны как личность, – отозвалась практикантка Алина.
– Эта история не будет короткой, пойдемте в мой кабинет, выпьем кофе, поговорим.
Елизавета сама вызвалась приготовить нам кофе, но при этом была крайне рассеяна. 
– Осторожно! – воскликнула Алина, осознав, что может опрокинуться кофеварка. Но этот крик вывел женщину из оцепенения. 
– Да, что же это я? Нужно прийти в себя. Мы все понимающе молчали, действительно, Елизавете было непросто, то, что вроде было забыто, приходилось извлекать из памяти. Однако ещё задолго до встречи наша редактор Христианского канала предупредила, что будет непросто, мы вторгаемся в болезненные воспоминания человека. 
– Это действительно нужно? – робко спросила Елизавета. 
– Мы не зря назвали программу «Живые свидетельства», – ответила тогда редактор, – эти истории кому-то помогут избежать ошибок, кому-то сохранят жизнь.
– А где сейчас ваша сестра? с чего вообще все началось? – спрашивали мы. – Она евангелист, пламенный евангелист, – при словах о сестре Елизавета будто вся засветилась, расправилась, – она там, где наиболее опасно, будь то Украина или Сирия, но я спокойна. А началась эта история, как ни странно, с вышки для прыжков в воду и одной маленькой девочки. Мы были двумя сестрами. Две непохожие сестры с большим разбегом в возрасте.

Часть первая. Непохожие сестры

Прыжок

В те годы мне едва исполнилось восемь, и я никак не могла расстаться со своей коллекцией кукол, что огорчало родителей. Но зато училась я хорошо в отличие от старшей сестры Дины, с которой они в плане учебы точно намучились. В том году Дине исполнилось семнадцать. Она готовилась к последнему звонку, и возиться со мной точно времени не было. Мне оставалось только наблюдать как моя красивая сестра примеряет многочисленные платья, вертясь перед зеркалом, и желание быстрее повзрослеть всё более усиливалось. 
– Мелочевка ты пузатая, – иронизировала сестра, замечая мои горящие глаза, и нахлобучивала мне на голову очередную кокетливую шляпку из гардероба мамы. 
– Ну и как тебе, маленькая?
– Слов нет, ты эти платья не выбрасывай потом ладно?
 – Да брось, – отвечала Дина, – будут у тебя, сестренка, и лучше этих.
Цокая каблучками по нагретому ярким солнцем асфальту, Дина в ярком платье с пышной юбкой собирала восхищенные взгляды парней. Я следовала за ней чуть поодаль, иногда ныряя за деревья, не хотела, чтобы сестра видела, впрочем, той до меня не было никакого дела. Ей нужна была только собственная неотразимость, что ей думать о мелкой сестре?
А я мысленно прикидывала, как несколько лет спустя вот так же эффектно пройду как сестра, сражая парней наповал. Между тем приближался последний звонок и выпускной у Дины, и родители решили сделать нам подарок, подарив абонемент в недавно открывшийся в городе бассейн. Дина, конечно, планировала пойти с одним из своих парней, а не со мной, в итоге согласилась, и это вскоре определило мою жизнь, но обо всем по порядку. 
Уже в роскошном фойе бассейна, пока Дина все оформляла, я, ошеломленная всей обстановкой, когда все галдят и вокруг кипит волнами жизнь, в которую хочется окунуться как можно глубже, в прямом смысле слова потеряла рассудок.
 – Ну что, мелкая, – строго сказала Дина, – сейчас в раздевалку, и в бассейн. Знаю я тебя, ни на шаг от меня, поняла?
Кивая, как робот, я прекрасно осознавала, всё сделаю как мне нужно, противная натура была.
Дина покосилась с немалым подозрением, но промолчала, и мы отправились в раздевалку. Помню тогда даже одевание купальника и шапочки казалось мне чуть ли не священнодействием. В сам бассейн я вошла, держа Дину за руку, очень крепко держа, так что пальчикам было больно. 
– Ну чего ты, родная, дрожишь, – шепнула она мне на ушко, – тут не открытая вода, все безопасно. Но жилетку оденем, хорошо? Мне будет спокойнее.
Мы с сестрой стояли на краю бассейна, народа в тот день было не так уже много. Мой взгляд сразу приковала вышка. Но Дина, почувствовав подвох, дернула меня за руку.
 – Тебе в малышовую группу, я тебя сдаю, надеюсь, ничего не натворишь. Мне тоже охота спокойно поплавать, лады? Из рук в руки Дина передала меня старшей группы. Уходя на тот край бассейна, сестра все время оглядывалась, словно предчувствовала от меня подвох. Не возражая, я влилась в группу, делала какие-то упражнения, плескалась, орала, но все это было не то, только вышка! В некий момент на самый верх вышки вышел божественно красивый парень и приготовился к прыжку. Отстранившись от всего, я выбралась из воды, якобы просохнуть, но все мое внимание было приковано к тому, что должно произойти. В сравнении с этим всё казалось суетой, мелочью. Внимание старшей группы было приковано к малышам. Сделав очень красивый переворот в воздухе, парень потрясающе красиво вошел в воду, та даже ни разу не возмутилась. И судьба моя была решена. Бочком, бочком вдоль стеночки словно юный партизан я пробиралась к вышке. Нет в тот момент мыслей о прыжке не было, было побуждение постоять на краю. О Дине и о руководителе группы – каково будет им, к сожалению, я в тот момент не думала. Необузданный порыв влек меня, неугомонного ребенка. Прокравшись вдоль той стенки, я сама не заметила, как очутилась на самом краю вышки. Обмирая поочередно от смеси дикого восторга с не менее дичайшим страхом, мелкими шагами я подбиралась к краю вышки…
«Мне это нужно!»
А внизу, очевидно, уже началась паника, пропал ребенок! Но никто, очевидно, не связывал мое исчезновение с вышкой, искали меня внизу. И тут рядом со мной возник он – парень, божественный прыгун из мечтаний девочки. Я протянула руку и потрогала кубики на прессе, он не возражал, улыбнулся. 
– Послушай пигалица, раз ты здесь, вынужден огорчить, вступивший на вышку сойдет с нее только одним путем, через прыжок. 
– Я и пришла, чтобы стать прыгуньей, – робко ответила я. 
Сверху мне было видно, как Дина мечется внизу, машет руками, кто-то поднимается, что бы снять меня. 
– Высота здесь не так чтобы большая, – подбодрил парень, – головой вниз не прыгай, опасно, этому учиться надо. И вообще, приходи потом учиться, это твой путь, глаза выдают. Вперед, он подхватит тебя и плавно опустит.
 – Кто подхватит? 
– Тот, кто всегда с тобой – Бог…
 – Его нет! 
– Пошла! 
Руководитель нашей группы взлетела на вышку в надежде остановить меня, но парень успел удержать её.
– Что ты делаешь! Ты ответишь за её гибель, – дико кричала она.
Сам прыжок я будто и не заметила, куда ощутимее был момент вхождения в воду, это позже все вспоминалось с помесью дикого восторга, а тогда не было страха, но не было и понимания. После вхождения меня неумолимо повлекло ко дну, на малое время я перестала сопротивляться. Но именно в тот момент случилось нечто невероятное, изменившее жизнь. Я плавно опустилась на дно бассейна, я не лежала, а стояла на его дне, перед вхождением в воду глотнула воздуха, и теперь челюсти были плотно сжаты, удерживая его. Все мои усилия оттолкнуться и уйти вверх ни к чему не приводили.
И вдруг я услышала этот голос, ощутимый реальный голос среди толщи воды, и сразу поверила:
– Выдохни воздух, девочка, слушай и верь, иначе погибнешь! Я поверила сразу, выдохнула, и сразу получилось, оттолкнувшись, пойти вверх. Наверху меня сразу подхватили десятки рук, спешащих на помощь.
Меня вытащили на край парапета, я стояла мокрая, растерянная, а глаза, видимо, всё равно блестели. Дина в бешенстве закатила мне звонкую оплеуху. Тот самый парень подбежал в надежде заслонить меня. 
– Что ты делаешь?! – кричал он, – она сделала шаг к призванию, ей нужно этим заниматься, и я все для этого сделаю!
Так обычный поход в бассейн завершился грандиозным скандалом, кое-кого даже уволили. Но итогом этого стало то, что лучший тренер по прыжкам в воду среди юношества узнал обо мне и добился у родителей согласия заниматься со мной. Весь этот путь привел меня к призванию, к олимпийским медалям, а самое главное – к осознанию, что есть Бог, есть высшая сила.

Последний звонок Дины

На последний звонок Дина решила пойти в сохранившейся маминой школьной форме, а уж выбранное платье надеть на сам выпускной. Наша мама была до чрезвычайности довольна, монашеское по виду платье превратило её дикую дочь на время в утонченное женственное существо. Впрочем, своенравная Дина и здесь проявила характер, оставив ворот платья распахнутым, ей хотелось, чтобы на шее под ключицей сиял подаренный папой кулон.
 – Уже под новое платье надела бы, – ворчала мама, – со школьным платьем не сочетается… Дина в ответ только чмокнула маму в щеку, та вздохнула и смирилась, благо надежды оставались на меня, младшую.
Я стояла где-то в третьем ряду впитывая торжественные речи, и все это время искала глазами сестру. Та чуть ли не единственная была в обычном школьном платье, остальные девочки предпочли нечто более красивое. Изящно стягивающий талию сестры белый фартучек и переливающийся под ключицей кулон делали её особенно неотразимой. Когда торжественная линейка закончилась, подбежала к Дине с заготовленным букетом, протянула с немалым волнением. Она заключила меня в горячие объятия. 
– Не покидай меня! не уезжай в Питер! – умоляла я, – слышишь? 
– Малыш, ты знаешь, нужно, – отвечала Дина, – что я тут делать буду со своим мерзким характером? Я же школу взорву, бунт устрою. 
– Ну и взрывай, – сквозь слезы улыбнулась я, – взрывай, но не уезжай! 
Подбежали ребята из класса Дины, со смехом окружили нас, шум, гам, смех. Воздушные шарики, отпущенные разом, взмыли в чернильное синее небо. Там в вышине намечался дождь, ах, не вовремя этот дождь, испортит праздник. Дина стояла, отвернувшись от меня, казалось, мысли её захватило глубокое раздумье. Ребята убежали веселиться дальше, дабы не мешать, и Дина, собравшись, всё же повернулась ко мне, сняла с шеи кулон, зажав в кулаке.
 – Слушай сестра, у тебя теперь Бог есть, ты в храм ходишь, у тебя спорт есть, ты прыгаешь, ты постоянно в преодолении, а я что?
– Ты думаешь, большой город даст тебе цель, стремление к чему-то?
– Непременно даст, ну, давай потом, праздник же у меня. – Дина протянула кулон. – Хочу, чтобы ты носила его…. Кулон скользнул в подставленную ладошку. Дина потрепала меня по макушке, и убежала к своим праздновать окончание детства, её детство закончилось в тот день, и мое, может, когда-то закончится. Но тогда я жила счастьем, осознанием, что оно будет длиться ещё долго.
 
Спустя несколько лет

Прошло несколько лет, теперь мне, как Дине тогда, исполнилось семнадцать, и из гадкого утенка я превратилась в прелестную девушку. Возможно, помогли занятия прыжками в воду, к семнадцати годам я уже была мастером спорта, и слава бежала впереди меня. Но сердце мое рвалось в Питер к Дине, жизнь у нее вопреки всему никак не складывалась, с мужем разбежалась, детей не было. После того случая с вышкой я очень долго буквально горела Православной верой, ездила на крестные ходы, помогала в обустройстве храма. Но в течении времени все же перешла в евангельскую общину протестантов, именно там очень многое оказалось ближе моей неукротимой кипучей натуре. Дина сама настойчиво звала меня к себе в Питер, благо имелась подходящая жилплощадь. Но пока я была занята подготовкой к последнему звонку, к экзаменам. Кроме этого, я в теплые дни весны, перетекающей в лето, часто надевала любимое красное платье, то самое, от Дины, совершая эффектные прогулки по бульвару, полному молодежи. Парни подходили, заигрывали, пытались познакомиться, но я молча проводила одной мне и Богу ведомую игру. Перед самым последним звонком мама вдруг подозвала меня. 
– Забыла сказать, – произнесла она. – Дина прислала нам с тобой по одному отдельному письму, я прочла, но дай слово, что свое прочтешь после последнего звонка, хорошо? Обещаешь, Лизонька?
 – Да, да, конечно, – рассеянно произнесла я, и послушно отложила письмо. продолжив жить заботами о соревнованиях, экзаменах, о последнем звонке. Евангельскую христианскую общину я посещала только по воскресеньям, для поддержки внутреннего огня веры мне как-то этого вполне хватало. Но истина о том, что есть непостижимо любящий Бог, хранящий человека через толщи космических расстояний, наплоенных холодным вакуумом, во мне пока никак не помещалась. Я никак не понимала, как может любовь, хоть и горячая, но хрупкая, растопить бездну льда, из которого состоит Вселенная, никак не понимала.
Накануне по скайпу позвонила Дина, поздравила с предстоящим событием, но я отметила, что выглядела она осунувшейся, усталой, видимо, от всяких нереализованных надежд. Поехала учиться на актрису, но стала кассиршей, хотя обо всём говорила с улыбкой, ни горечи, ни стенаний, ничего такого.
– То школьное оденешь? – спросила она с улыбкой. 
– Его, и кулон твой, – согласилась я, – я истинная младшая сестра своей старшей сестры, так? 
– Так, – согласилась Лиза, но голос был приглушенный, уставший, – письмо пока не читай, хорошо?
– Знаю, мама сказала, держись там, сестра. 
Прямо накануне последнего звонка, изрядно волнуясь, я нашла одно место в Библии, которое сразило меня наповал. А читала я это уже ночью:
«И отрет Господь всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже, ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо все прежнее уже миновало»
Напомню, мне было только шестнадцать, практически порог жизни, и мне вдруг стало глубоко не всё равно, как его переступить.
В соседней комнате спала моя мама, вздыхала во сне, видимо, вспоминая неосознанно о папе, совсем недавно он ушел на небеса. За папу я была спокойна, светлый был человек, Бога не отвергал, хоть церковь не любил, но мой приход к Богу одобрил. Библия выпала из моих рук, стукнулась о пол. Я поднялась, вышла на балкон под распростертый шатер, состоящий из россыпи звезд, было прохладно, а я в тонкой пижаме, но холод замечался слабо, другое волновало. Я подняла глаза к звездам, к холодной бездне, вскинула руки в надежде объять Вселенную. И вся эта грозная холодная бездна Вселенной, простертая надо мной, песчинкой, вдруг перестала быть грозной и холодной, ибо там в её глубинах таился Бог, бесконечно любящий, и даже отдавший жизнь за меня.
Это было невероятное ощущение, когда жизнь в единый миг наполняется проникновенным смыслом. Я засмеялась, прошла на кухню, налила стакан чая, вновь вышла на балкон, ах, боже, как я хочу говорить с тобой. Вставать завтра рано, а сон улетучился, вот оказывается, что такое истинная заполненность. Мама застала меня неожиданно. 
– Лизонька, детка, что же ты не спишь?! Ах, мама, мама, какой сон, какой? Душа вырвалась из груди, пусть полетает.
Поспала я в ту ночь от силы часа три, поднявшись, умылась и начала приводить в порядок старенькое школьное платье, мама в нем ходила, сестра, теперь я. Утюжила кружевные манжетки на рукавчиках, идеально белый передничек, при этом вспоминая детали последнего звонка Дины. Насколько в отличии от Дины я не любила ни расстегнутых воротничков, ни декольте, стеснительность родилась вперед меня, но, надев платье, оставила ворот распахнутым, образ старшей сестры никак не давал покоя. Кулон ослепительно сиял под ключицей, застегнуть платье рука не поднималась.
Нет, пожалуй, он лишний, надевать можно, только не в школу. Я отложила кулон в далекую коробку. Одевшись, вышла под взгляд мамы, и та, обычно всегда критикующая меня, всплеснула руками. 
– Дочка моя, красавица!
Мы обнялись, застыв на некоторое время неподвижно.
Мама плакала, предчувствие, что останется одна, не покидало её. Все пролетело быстро: и последний звонок, и выпускной, и экзамены, и подошло время самого страшного испытания в моей жизни, случившегося прямо накануне отъезда.
 
Тот, кто рядом

Наш небольшой городок стоял рядом с огромной плотиной, где вода падала с четырехметровой высоты, но зато там была отличная рыбалка. Там рыбачили многие жители города, и мой одноклассник Виктор, симпатизирующий мне, всё же уговорил меня после экзаменов и до моего отъезда поехать расслабиться. Я согласилась, потому что к рыбалке меня приучил ещё папа, места там были опасные, рыбаков погибло немало, но меня вело безграничное доверие к Богу.
Виктор уговорил меня подняться на тот самый вал, откуда в бездну падала вода, нас встретил сильный шум и осязаемо тугие брызги, бьющие в лицо. И вот перейдя этот вал, мы увидели две огромных трубы и озеро, вода из него поступала в рукотворное море. Виктор, забыв обо всем, закинул удочки, стало клевать, но рыба попадалась мелкая. Я сказала ему: «Брось якорь, может, судак здесь есть»
А он ответил: «Якорь у меня один. Вдруг зацепится. Ты же не полезешь отцеплять».
«Полезу» – говорю.
Кинул раз – ничего. Другой раз – пусто. На третий раз якорь зацепился. Пришлось мне лезть. Ничего не было видно: вода покрыта пленкой, пауки бегают…
На небольшой поворот с высоким камышом я не обратила внимания. Якорь все же выдернула, отдала Виктору, а сама поплыла к берегу, но оказалась прямиком в водовороте. Гребу – гребу, а меня несет в сторону труб. Метров восемь до них осталось. Я выбиваюсь из сил, ноги и туловище тянет в трубы, и рот полон воды.
С трудом крикнула: «Витя, помоги», но тот не услышал.
Всё. Тону. Не будет Питера, ничего. Я обратилась к Богу.
«Спаси меня, не оставь маму одну. Господи, помоги!»
Началась паника, сил грести не было. И вдруг, из-за поворота прямо на меня плывет большой тюк сена, обмотанный проволокой. Я обрадовалась, вцепилась в него и под себя подтолкнула; тюк почти остановился. Затем увидела камышинку в воде, схватилась за нее и потянула. Это приблизило меня к берегу. Я была, где-то в метре от него. Но вдруг камышинка оторвалась, и меня понесло дальше. Смотрю – другой стебелек. Я за него ухватилась ногами, оттолкнула от себя тюк, и травинка оказалась в моих руках. Подтянулась к берегу и ощутила под ногами дно.
Какая я была счастливая! Сто раз сказала спасибо Господу. Выбралась на берег, упала на траву, заплакала от счастья и еще много - много раз поблагодарила Бога за второе спасение подряд. Ведь это он послал тюк сена и камышинки. Виктора я беспокоить не стала, обсохла на берегу с ясными мыслями о том, что моя вера в Бога ещё более укрепилась.
Приближался день моего отъезда, я прогулялась по любимым улицам, постоянно молилась, прославляя Господа, и душа словно парила в невесомости. Главной моей радостью было то, что мама согласилась пойти на воскресное богослужение, последнее перед моим отъездом. В воскресенье день выдался солнечный, ясный, и мы с мамой в знак солидарности надев одинаковые кофточки, шли пешком до церкви, смеялись, ели мороженое. Ощущение непреходящего счастья не покидало, то воскресенье преподнесло мне сюрприз, мама вышла на покаяние и принесла свою жизнь Господу.
Осознав, что теперь она не одна, я с удовлетворением поняла: Господь открыл мне путь к новому, неизведанному, при мысли о котором когда-то трепетало мое девичье сердце. Через два дня на перроне я прощалась с мамой, мы горячо обнялись.
– Ты не одна теперь, – шепнула я, – помни.
Поезд уносил меня в обетованную даль, печальная застывшая фигурка уже немолодой женщины на перроне долго преследовала меня. Женщина эта – моя мама, потерявшая мужа, и проводившая в большую жизнь двух дочерей, обрела небесного покровителя и потому была спокойна.
Соседями моими по купе оказались некие студенты, они выпивали, смеялись, балагурили. Я же провела дорогу до Питера в плену воспоминаний о детстве, отстранившись от их забав.
В память настойчиво возвращался один эпизод: сестра постарше, и я, совсем мелкая, носимся под дождем по пузырящимся лужам. Причем Дина-то понимала, что за меня ей крепко влетит, я потом действительно простудилась, и Дину, несмотря на каникулы, неделю держали дома. Я напрягла свою память, особым усилием вспоминая день беганья по лужам. Дина в красном сарафане, я в детсадовском зелененьком платьице. Ах, куда же уходит детство, счастливый миг детства, как же он засел в разуме! Босые, с распущенными волосами мы стоим посреди огромной лужи, вымокшие насквозь, вдруг Дина протягивает мне ладошку, на ней капля собралась в необычной форме пузырь: 
– Сестра, а кто же такое делает? Только не говори про дедушку на облаках. 
– Он есть! он есть! – сердитая, я топнула ножкой. – Бабуля не врет! 
Поток моих воспоминаний прервался, поезд въехал в тоннель, вот, оказывается, откуда мое знание о Боге, от рано умершей бабули. В тамбур вышли студенты-попутчики, шумные, пахнущие пивом. 
– Может, всё же посидите с нами? Всю дорогу грустите.
– Пожалуй, можно, – согласилась я, – теперь можно!

Приезжая

Петербург принял меня приветливо, добираться мне предстояло самой, сестра работала сутками. В такси, естественно, все красоты быстро проплывали мимо, толком не разглядишь, но ведь будет ещё масса времени осмотреть город? У самого подъезда таксист помог мне выгрузить нехитрый скарб, большую часть которого занимали подарки для Дины. Таксист, молодой парень, которому я явно сильно приглянулась, напевал песенку, телефон - таки выпросил, помог донести вещи до коммуналки, где жила Дина.
Едва таксист ушел, я крайне неуверенно поднесла руку к кнопке звонка. Дверь открыла бабушка - соседка, дама, видимо, ещё со старинными манерами, на меня устремился строгий взгляд. У неё пенсне. Боже мой, такие старушки ещё есть?
 – Здравствуйте, я к Дине, я сестра её.
Старушка оглядела меня с головы до пят. 
– Мы ждем, мы знаем, – ответила старушка, – проходи, комнатка в конце коридора. Твоя сестра хороший человек. Так я попала в окружение трех сестер, трех манерных дам весьма пожилого возраста. Причем старушки были тройняшками и отличить их друг от друга было решительно невозможно. Когда Дина к семи пришла с работы, я была уже накормлена, попутно получив интересный урок хороших манер для молодой девушки. Я сразу подметила неестественную худобу сестры. 
– Мамочка позже приедет, – сказала я. 
– Хорошо, ответила Дина, – письмо прочла?
Я покраснела. 
– Ясно, забыла, ладно, тебе к поступлению нужно готовиться, займись, походи по институтам, слава Богу, театральный тебе не нужен? Деньги оставлю, еды полно, а мне, сестренка, поработать нужно хорошо. Спать лягу пораньше, ты хочешь занимайся, телек смотри, просто устаю я страшно. Сестра, немного съев за ужином, уснула, а я до ночи сидела над учебниками, да только как ни старалась, видела фигу. Прикорнув на раскладушке, уснула, и тут же во сне увидела что-то явно из детства.
Вновь там было воспоминание о беганье по лужам. Утром, поднявшись, Дину я уже не застала. На столе чашка с дымящимися котлетами, надо же, успела, наоборот, ухаживать за сестрой нужно мне. Стало неловко и стыдно.
Идти куда-то уже поздно, прогуляться по улицам? В выборе одежды я не была особенно щепетильна, но в новую жизнь в новый город хотелось яркий наряд. Разжала кулачок, на нем засверкал кулончик, тот самый. Но стало неудобно, сестра работает день и ночь, а мне бы только гулять.
Утешила себя мыслью что часик - два погуляю и вернусь до прихода сестры. Пышная юбка и красная блузка с открытым воротом меня удовлетворили, появившись в коридоре, я шокировала милых старушек, привыкших к старомодности.
Но Питер уже распахнул мне навстречу свои объятия, стремительной ракетой вырвалась из полумрака коммуналки, с ходу ворвавшись в стремительное течение почти летнего бульвара. Я шла, переполненная счастьем текущего мгновения, не особо раздумывая, куда именно я в данный момент иду. Слева, справа, впереди мелькали парки, соборы, бульвары, фонари. Преисполненные восхищения взгляды молодых людей. Опомнилась, когда часы показали, что до прихода сестры осталось полтора часа, и поторопилась назад. На обратном пути я все-таки немного сбилась с дороги, все же Питер знала ещё плохо, но успела, придя, переодеться и разогреть ужин для Дины.
Частенько, стоя на уютном винтажном балкончике (дом был старый, построен сто лет назад), я, затаив дыхание наблюдала за тем, что происходит на бульваре. Меня интересовало всё: эти многолюдные передвижения по нему разных людей, животные, шмыгающие под ногами у людей, всё. Но я не только глазела, но и штудировала учебник, мне всё же удалось поступить в колледж о котором мечтала с детства.
С моего приезда в Питер прошло почти полгода и открылась правда о болезни сестры, даже не из письма, его я давно прочла. Дина неделю как слегла, врачи запретили ей любые стрессы и активные действия, она стремительно теряла вес, осунулась, щеки ввалились. Вот уже должна была приехать мама, чтобы взять на себя уход за ней. Но пока это был мой удел, и учить домашку находилось время, только когда сестра надолго засыпала. Правда, ещё большой поддержкой стала найденная мной вблизи от дома местная евангельская церковь. Узнав о моей беде, сестры приходили подменять меня, чтобы я училась. Они сидели с Диной. Деньги таяли, Дина уже не работала и, несмотря на помощь, я разрывалась между сестрой и учебой. Но однажды, подозвав меня, Дина положила теплую руку мне на щеку.
– Люблю тебя, сестренка. Глупо всё… ни детей, ни мужа, жизнь будто за зря.
– Не нужно, не говори так, – сказала я, – мы с тобой ещё будем счастливы.
– Надеюсь, – без надежды в голосе произнесла Дина, закрыв глаза. Именно её безразличие и желание сдаться заставило меня внутренним толчком встать на колени возле её кровати. На колени я встала, да только отключилась голова. В таком оцепенении я провела добрых полчаса, вслушиваясь в сонное тяжелое бормотание сестры. А потом оцепенение сменила легкость, я почувствовала присутствие третьего в комнате, исчезла тревога, и молитва полилась. Когда я встала с колен то увидела, что за окном по карнизу ходит белый голубь.
Какой знак! Как я была благодарна Богу! Дина проснулась, встала с кровати, опираясь на палочку. У меня сжалось сердце, моя сестра ещё такая молодая, а болезнь уже наложила отпечаток глубокой печали на её лицо, глаза Дины были хотя и несчастными, но в них светилась особая мудрость. Сестра догадалась, что я молилась, ничего не сказала, лишь улыбнулась, но эта улыбка стала для меня наивысшей наградой.
 
Часть вторая
 
Битва за жизнь

Затухающий жертвенник
На некий единый миг больничные стены преломились в моем сознании, став похожими на отсеки космического корабля. Изо всех сил я бежала к своей умирающей сестре, заблудилась в перекрестиях больничных тоннелей, но знала, Он меня выведет, не оставит. Внутри меня клокотала небольшим вулканом такая вера в чудо, что произойдет непременно сегодня, что она не оставила ни капли сомнения. Но облезлые стены больничных тоннелей нехорошо давили на мою психику, и пришел момент, когда ноги ослабли, начав подгибаться. И кто-то там, проходящий мимо, подхватил меня, потерявшую сознание, донёс до врачей.
Я сидела, уткнувши голову в колени в опустевшей комнате. Молитва не шла, а слезы душили так, что любой спазм покажется пустяком. Слава Богу, вовремя позвонила мама, впрочем, как всегда.
– Доченька, у Дины ухудшение, я буду тут в больнице, побудь пока дома, учись, состояние пока не критическое.
– Мама, мамочка, – сказать хотелось многое, да ком застрял в горле, не давая ничего произнести толком.
– Всё будет хорошо, не накручивай себя, учись.
Я поздно заметила, что за окном начал накрапывать мелкий дождик, грозящий перерасти в большой, возможно, с громом. Я все же пошла на улицу, в пустую комнату возвращаться не хотелось, там всё кричало о сестре. Слезы мои так и смешивались с дождинками, однако я этого не замечала. И все же, возвращаясь, я думала о том, что Питер немного не мой город, слишком холодный, злой, но в некий момент я одернула себя. Ведь город – это не Бог. В какой-то момент, не дойдя ровно квартал, я остановилась среди людной улицы, пригвождённая к месту Божественным голосом.
– Где зернышко твое горчичное, доченька? – строго, но добро спрашивал меня этот внутренний голос, – извлеки его из потаенных уголков, применив, и сдвинешь гору, придавившую дух твой. И я, не сдвигаясь, обтекаемая людским потоком, не нашла, что же ответить этому небесному голосу, но не сомневалась в том, кто именно говорит со мной так необычно. Придя домой, я села писать Богу письмо.
«Господь!
Вот опять пишу тебе письмо! Какая-то надежда ещё теплится в моей душе. Почему это произошло? Почему её нет рядом? Я так скучаю по ней. Я помню, как она плакала, хотя она и старше, она дарила мне счастье, я улыбалась, я верила, что у меня есть родная душа и поддержка.
Почему ты так жестоко обошелся со мной? Я помню её лицо, оно было без мимики, неподвижно, и это напугало меня, в нём больше нет любящих меня глаз, только страшное отражение той боли.
Дина, как я верила, что ты не одна, и вот теперь ты на краю жизни, и мой мир изменился. Злая боль не дает мне покоя, но я верю, что этим испытанием Бог хочет очистить нас обеих, меня смирить, а тебя через смертельную эту болезнь привести к себе!..»
Я писала это письмо и, видимо, уснула за столом, а мама, пришедшая поздно, там меня и застала.
– Лиза, доченька моя!
Я проснулась, уткнулась как в детстве в теплые мамины руки, но в нутро мое словно засунули камень с колючими гранями, сердце болело как у старушки. До утра осталось часа три, но мы с мамой так и не сомкнули глаз. И она сказала:
– Дочка, поспи, нельзя так себя мучить, поспи.
Я согласилась, а когда открыла глаза, мама уже опять собиралась в больницу, но завтрак мне приготовила.
– Я буду бороться, мама, – твердо сказала я, – не дам Богу забрать её!
При этой фразе рука мамы вздрогнула, и чашка с чаем, упав на пол, разлетелась, брызги расплескались по комнате. Но то была не чашка разбитых надежд и, проглотив комок в горле, я попыталась возразить, но сдержалась. На выходе обернулась, обронив фразу:
– После учебы жду тебя в больнице, хорошо?
Я, совсем забыв, что пора выходить, сидела, подперев голову руками. Я прекрасно понимала, что обращение к высшим силам, самому Богу может спасти сестру, но обида, что он допустил такое, перекрыла кислород, питающий молитву.
В итоге на учебу в тот день я так и не пошла. Я добрела до гардероба, перебрав три десятка кофточек и платьев. Выбрала давно отвергнутую пласированную юбку и водолазку с глухим воротом. Погода была неважная, а мне просто захотелось побродить по Питерским улочкам. В движении легче вести диалог с Богом, да и молитва идет сама по себе, мимоходом. Поверх водолазки накинула уютную куртку. Вперед, вперед.
Где, в каких уличных мелочах проявляется Бог? Где его приметы? Галдящая стая птиц? Архитектура? где, в чём? В то же время я прекрасно осознавала, что постоянная скорбь или как там по-старинному, меланхолия не приведёт ни к чему хорошему.
В одной из таких церковных проповедей я услышала термин «затухающий жертвенник». Это, по-моему, означало явление, когда в жизни верующего из-за сложных обстоятельств ослабевает доверие к Богу.
Я помню, что как раз вышла на набережную Невы, её свинцовые волны, как это ни странно, подействовали на меня успокаивающе. На другом берегу виднелись здания с атлантами, изогнутые красивые мосты тоже производили впечатление. Но ничто не могло отменить полыхающего внутри меня пожара, он как будто даже обжигал меня физически, и боль от этих страшных ожогов полыхающего духа была очень ощутимой.
Я оглянулась по обеим сторонам набережной, прохожих в это время было реально мало, хотя и разгар полдня, на одинокую девушку никто внимания не обращал, у каждого свои обстоятельства, которые, как ни крути, важнее. До обещанного маме прихода в больницу оставался час, и именно в этот промежуток времени что-то произошло. Именно то, что остаётся в памяти навсегда на фоне всяких бытовых неурядиц и возможно определяет твою жизнь навеки.
Рука моя в такт молитве, звучащей в голове, произвольно потянулась вверх. Почему это произошло, я проанализировала позже. Вероятно, потому, что физическое присутствие Бога в тот момент стало столь ощутимым, что захотелось вложить свою руку в его ладонь.
Осознание того, что Бог все-таки дух и рук у него быть не может, в тот момент отключилось уже напрочь. Рука взлетела вверх и остановилась, вот когда мне стало прямо реально жутко! Ибо я поняла, что надо мной легким ветерком проходит сама Божья Святость!
И я дерзнула коснуться её! Я, грешница из грешниц!
Елизавета Александровна прервала рассказ, ей надо было выпить воды, воспоминание так взволновало её что она вся дрожала как в лихорадке.
– Вам нехорошо? Прервёмся? – в один голос спрашивали слушающие.
– Нет, нет, я продолжу, я одна из немногих счастливиц, которым довелось пережить такую встречу, встречу с живым Богом, и вам, конечно, интересно.
Нам было не просто интересно, у нас внутри всё замерло, не каждый день ты слышишь подобные свидетельства.
– Дочь моя, не бойся, дай мне руку, и я поведу тебя путем превосходнейшим!
Именно эти слова я услышала тогда, и спустя много лет осознаю, если бы я не испугалась, если бы позволила Богу взять себя за руку, даже не знаю, как бы жила сейчас. Но я испугалась, и отдернула руку, потому что осознание того, что если я коснусь этой святости, придётся многое исключить из жизни, что дорого на земле, пересилило.
Это сейчас я понимаю, что держаться за греховный мусор стыдно. Но вот, к сожалению, так мы, люди, устроены и предпочитаем вечному тлен. Потом там же на набережной я пришла в себя после этой сверхъестественной встречи и поняла: Бог всегда будет где-то рядом, мне не уйти от этой любви уже никуда, в какую бы часть света я ни уехала, ни улетела, она настигнет меня и там тоже. И ещё я понимала – Бог пришел, чтобы дать мне силы для битвы за жизнь сестры, и вновь разжечь затухающий жертвенник.