Разрыв
Если я и не гений, то я ощущаю одиночества гения, одиночество бегуна на длинную дистанцию, одиночество вратаря перед 11-метровым. Мне не интересно ни с кем общаться. То есть почти ни с кем и очень редко. У меня не может быть компании, много друзей, меня не тянет ходить в гости.
…Но куда деться от такой мучительной вещи, как отягощенность собственным полом? Эта валентность должна быть закрыта, чаша уравновешена.
Женщина есть самая желанная цель и главное событие. Женщина есть конец свободы – или, во всяком случае, промежуточный финиш. В паре есть что-то логически законченное. Хорошая пара – красива. Она эгоистична, ей никто не нужен. Пара замкнута в себе и через это самодостаточна. У нее нет соблазнов, самое главное для каждого – рядом и в его распоряжении. Это недолгое, но завидное состояние.
В конце концов, на красивых женщин просто приятно смотреть. Они одно из немногого, что украшает вид за окном.
Был у Кота и Лесбии – после Савелы, где искал способы починить мамин ноут, у которого полетела матрица. Передал Коту 7 тысяч на новый комп – как деньрожденный подарок. Подарил тельняшку из Крыма. А Лесбии вернул ее свитер, что завис на Фиоленте, который связала М.М. еще в начале 80-х, поистине художественный объект.
Лесбия рассказала, каким стала хорошим водителем, как была у Варкана, Зуба и Бати в Белоруссии, ночевала на Радуге.
Кот выпросил пиццу на дом: мой вид, надо думать, способствует выделению у него желудочных соков итальянского типа... Поспорил с Лесбией о социализме (после ее рассказа о поездке в «социалистическую» Белоруссию). Она – левая, следовательно – за социализм. Вот новость! Ну а я традиционно и неизменно за «капитализм». Впрочем, я стал доказывать, что нет никакого «капитализма», все это выдумка Маркса...
И пусть мне сколько угодно говорят, что советский или китайский, или кубинский социализм был неправильным социализмом – в этом я кардинально расхожусь как Лесбией, так и с Сашей Тарасовым. Никакого другого социализма не было. И я уверен, что другой и не получился бы...
...В общем, мне было интересно, я словно почувствовал себя вновь дома. А это плохо. Но приятно. Приятно иногда так хорошо поговорить. Так, как когда-то, так, как только с Лесбией.
И одновременно я боялся услышать про какой-нибудь ее новый роман. Вот парадокс!..
Из новостей: умер Федя Погодин, не выдержало сердце. Уход Тани Кравченко обрек его на этот финал.
Леша Борисов и Света вновь живут вместе, хоть и развелись, и снова пьют. Оля Серая и Сергей тоже живут вместе. И тоже пьют. Пары возвращаются – и их образ жизни тоже.
А я пока не думаю о возвращении. Мне приятно быть у них, говорить с ними, но снова жить той жизнью я не хочу. Слишком много в ней не моего. К тому же у меня есть Мангуста, которую мне страшно ранить. Пусть я прекрасно знаю, что ничего у нас с ней по большому счету не получится.
...Во всяком случае, я пока в неплохом настроении, даже осень не угнетает меня, как прежде. Тут еще все зеленое, почти как в Крыму. Хотя каждый день желтого резко прибавляется. И Москва пока не противна. Это совсем другая осень, чем год назад. И чем два. Я уже успокоился, я более-менее научился жить один и ценить этот тип жизни. К тому же последнее время вокруг меня были люди, и я не скучал. Если жить в таком режиме, как этим летом – то жизнь вполне приемлема. Хотя это было очень тяжелое лето. Но конец его был лучше начала.
Хорошо и тогда, когда жизнь как-то меняется: то одиночество, то люди, то творчество, то болтовня и поездки, то Крым, то Подмосковье... То лето, то осень... То Россия, то Израиль или Греция. Если бы удалось сохранить эту линию.
С исчезновением Джоника у Мангусты исчез и интернет. В отсутствии интернета снова стали общаться эсемесками, как в греческие времена.
Мы общаемся, как люди, которые любят друг друга, но избегают называть это чувство. Мы любим друг друга, как люди, которые не могут быть вместе. Мы любим друг друга, как люди, которые могут быть вместе, но избегают этой возможности.
Вот и Сартр с Симоной-Бобром не жили вместе. Но они жили в одном городе и виделись каждый день. С другой стороны, у Симоны был американский возлюбленный, и она к нему регулярно летала. А в 45 лет появился 27-летний, и она его уже поселила у себя...
Такое ощущение, что Симона де Бовуар является бессознательным образцом для Мангусты. А, может, даже сознательным.
И я не хочу форсировать наши отношения. Пусть все идет, как должно идти. Наши отношения «по-настоящему» завязались год назад, когда я выбрал ее конфиденткой в моей беде, ни разу ее не видев.
И я все более привыкаю к ней. Уже прошел и истерический восторг первой любви и легкое разочарование. Я понял, как все сложно, как мы не похожи. И при этом что-то продолжает держать нас. И это не привычка, не страх одиночества, ибо мы и так одиноки. Хотя сейчас мы одиноки иначе, гораздо приятнее.
Может быть, мы нужны друг другу только из-за одиночества, не из-за чего больше. То есть и правда не любовь и не исключительное попадание друг в друга. Но это и не случайность, пусть в этой истории много привходящих обстоятельств. Может быть, это какая-то хитрая судьба нас соединила.
И если так почему-то надо, значит, так будет.
***
Они говорили друг с другом, как люди,
Которые любят, но это по сути
Расклад не меняло, поэтому лучше
Молчать, напиваясь на всяческий случай.
Они и писали друг другу, как люди,
Которые ночью не встретятся грудью
В прекрасном сраженье. Которые вместе
Не будут, хоть тресни и тили все тесто.
Они и любили друг друга, как люди,
Которых за это и черт не осудит,
Которые вместе могли бы быть завтра
Иль даже сейчас… Но не выпала карта.
***
Если вчерашний положительный улов заключался, главным образом, в прогулке по лесу и поселку, причем с какого-то момента под дождем – и ночного просмотра почти порнографического фильма «Тихие дни в Клиши» по Генри Миллеру, с живым Беном Убстером и Кантри Джо (еще и без перевода), то сегодня гуще: вдруг, перебрав краски, стал переписывать старую, 92 года картину «В кафе». А ночью написал стишок. А совсем ночью посмотрел замечательный фильм Жана Ренуара «Великая иллюзия» 37 года. Хотя за весь день так и не смог дозвониться до ОВИРа. А будили меня совместно газовщик (чтобы ставить новую колонку АГВ) и оконщик. Но в основном газовщик, которому я потом еще и помогал. В общем, хороший день. Жаль, с Мангустой нет нормальной связи.
Заводя отношения с женщиной, даже самой красивой, ты обзаводишься еще отношениями с ее родителями, родственниками, друзьями – или даже мужем, детьми... Лишь женщина в определенном возрасте может быть свободной от всех посторонних связей, жить одиноко и самостоятельно. И тем интересна.
Тут я и понял Мангусту и ее маниакальное желание быть свободной, то есть быть ничьей. Вот и я сейчас такой: свободная монада. Это состояние надо беречь, словно драгоценность. Думаю, легче стать миллионером, чем настолько свободным и вольным.
Человечество нуждается в сверхидее. Одна из таких идей – Бог. Вторая – любовь. Про первую не буду. Я о второй. Она ложна, как всякая сверхидея. И она спасительна, как всякий миф.
Любовь – это интрига и сюжет, роман о тебе самом. Поэтому это интересно.
Любовь ведь и правда есть – только ей не суждено спасать от всех проблем. Наоборот, она всегда порождает новые.
Но не это страшно или плохо. Плохо, что ты становишься чьим-то. Только с этим человеком ты должен жить, спать, ходить, беседовать, обедать... Или преимущественно с ним. Обсуждать и принимать решения, мирясь с несовпадением желаний, постоянно отступая и отказываясь от того, что дорого, пусть это тоже школа (смирения).
Быть чьим-то – равно не быть самим собой. Хотя люди практически не видят разницы, ибо плохо могут определить, что есть они сами? Это очень заковыристый вопрос.
Приложил вчера бездну усилий, чтобы сдать документы в ОВИР на получение нового загранпаспорта. Но безрезультатно. Если бы я согласился на паспорт старого образца на 5 лет – дело бы выгорело, но я этого не хотел. При этом посетил аж два ОВИРа: на Новоалексеевской и в Свиблово, заплатил сбор...
Пока искал сберкассу, углубился во дворы вдоль проезда Русакова. О, я бы сюда переехал! Все это напомнило мне Речной Вокзал моего детства: пятиэтажки в густых деревьях, тихие дворы, чудесное ощущение осени. Но их же обязательно снесут! Мой дом на Речном уже снесли. Это останавливает. Но тут так хорошо! Все можно было бы обновить, утеплить, перепланировать, отремонтировать – но не сносить! Пощадить эти сады и этот дух. Эту невысокую застройку, теряющуюся в деревьях. Уроды, зачем вы уничтожаете эти чудесные районы?!
Говорил о них потом с Машей Львовой, к которой заехал в гости.
Она была в Одессе, жила у Ануфриева прямо над морем, в студии 150 м2. Но до меня не доехала. Подарила мне вьетнамский кофе и благовония с вьетнамского рынка. Пили этот кофе, очень недурен. Пришел компьютерщик Дима, из ее фирмы, настраивать ее новый ноут.
Говорили о дачной жизни, о Воре, где она была, причем она считает ее уникальным местом, о том, что мне надо познакомиться с ее израильскими друзьями из Нетании – даже хотела тут же связаться с ними по Скайпу. И о том, что мне надо познакомиться с людьми на Фиоленте, тоже ее интернет-друзьями. Зовет на Арт-Москву, что идет по всему городу. Хочет посетить меня в Жаворонках.
Потом поехал к Пуделю и Насте. Рассказал, что видел остановку «Институт Пути», а в свибловском ОВИРе дощечку на стене: «Территория СССР»... Это даже трогает, как перформанс.
Возвращаюсь (по наводке товарищей) к старой теме – взаимоотношений сильфид и фавнов.
Итак: зачем нужна мужчине женщина? (Зачем наоборот – пусть ответят другие.)
Кроме очевидного: ради борща, порядка и секса – женщина заставляет мужчину шевелиться. То есть быть «мужчиной». Без женщины и созданных ею (или вместе с нею) проблем мужчина с удовольствием остался бы мальчиком. Самому ему не так много надо, и он легко может прокормить себя одного. По природе он эгоистичен, легкомыслен, расслаблен и неглубок. Глубоким его делают великие конфликты, которые приносит в его жизнь женщина – через любовь, измены, уходы, разрывы, через болезнь и страх за детей.
Секс или просто отношения с женщиной (любовь пока оставим в стороне) – повышают твою самооценку. Ты кому-то интересен. То есть женщина есть зеркало достоинств мужчины.
С другой стороны, она есть приз за старания (страдания), фокус стремлений, цель, ради которой не хило попотеть. Как говорил Александр Сергеевич: все на земле творится, чтобы обратить на себя внимание женщин. Тем самым, женщина – арбитр усилий. Награда удачливого, веселого, интересного, богатого, удобного, «правильного» фавна…
И ведь как бы ни хотел мужчина быть и оставаться мальчиком, жизнь предоставляет ему для этого мало возможностей. Мальчик слаб и неопытен. Ему трудно, оставаясь инфантильным, играть драму жизни. Ему нужен помощник. И женщина есть этот универсальный помощник. Она может быть соратником, она может быть приемлемым лицом человечества. И даже голосом совести, потому что она человечнее мужчины.
И она может быть внешним наблюдателем, который подтверждает, что все хорошо.
Человек – общественное животное, ему нужно быть среди людей. На худой конец, «среди» одного человека, которому он доверяет, который раздражает его меньше других. Кто может компенсировать всю или почти всю потребность в людях. А так же в нежности, ласке и сексе, потому что все это заложено в нем, как неистребленные «инстинкты». Кто может удержать и усилить его, как контрфорс зазнавшуюся стену.
Собственно, это и есть главная причина объединения людей: надежда на усиление. Вдвоем люди в самом деле становятся более боеспособной единицей, хотя еще более беспомощными по отдельности. Они хороши лишь в привычном симбиозе. Поодиночке они тускнеют, тоскуют и делают глупости.
Или, преодолев себя, становятся в конце концов сильнее, лучше постигают свое «я», привыкают жить без костыля и помощника, без сочувствия и ответа. Может, даже, делаются ярче, ибо не отвлекаются на посторонние проблемы. То есть они пытаются стать полноценными и без второй платоновской половины. В том случае, если «я» одиночки не погрузится в солипсизм и мизантропию.
И вообще, на что только человек не ставит, чтобы облегчить свое бытие: на алкоголь и йогу, творчество и революцию. Он хочет полноты бытия и ищет анестезию от него. И не есть ли любовь – искомая полнота? И анестезия?
Вот мы дошли и до нее. Любить другого человека, как правило, все же противоположного пола, – самый простой путь к счастью. Любящие друг друга стремятся быть вместе, ибо именно так испытывают самое большое удовольствие. (Надо думать, образ другого вызывает вырабатывание эндорфинов, всего-то. Представляю, что чувствует алкоголик при виде слова «Массандра» на обочине дороги.) Пусть частое повторение одного и того же человека – лучший способ пресытиться им.
Поэтому лучше избегать любви, чтобы не пресытиться, избегать видеть другого, чтобы не попасть в зависимость, не создать оков, не разочароваться.
Потребность в женщине (и наоборот) можно понять так же из принципа дополнительности. То есть другой пол обладает дополнительными качествами, или они ярче в нем выражены. В женщине больше нежности, смирения, теплоты – и бескорыстного стихийного веселья. Мужчины никогда не смеются так открыто и так часто. Женщины естественнее и «чище» – в смысле свободы от ненужных сверхкритических психических актов и антиномий. Женщина умеет быть счастлива, умеет быть довольна малым. В женщине больше веры и воздуха. Она легче скользит по земле. В ней меньше дикости и свирепого самоутверждения, в ней больше детскости и наивности. Но и реализма тоже. Или потребности в нем – ибо она слаба. Одним словом, в ней много того, чего мало в мужчине, в чем он нуждается, тянется, учится. Он уравновешивает женской разумностью и покоем свою мятущуюся душу. Женщина приземляет его, но и делает взрослее, «нормальнее».
В общем, суть – в уравновешивании односторонне развитых качеств. Ведь и сильны мы не исключительно сами по себе, но за счет наших друзей и родных. Значит, в том числе и наших жен.
Но, в общем, все зависит от конкретного фавна. Художнику женщина нужна как модель, писателю – как сюжет. Поэту – как необходимое в жизни несчастье. И необходимая в жизни надежда.
Но если оставить в покое романтику, то суть будет проста и банальна: человеку нужен тот, кто оценивает и любит его за что-то. Пусть весь мир молчит и не замечает. В этом завуалирована любовь к самому себе, вынесенная наружу и «объективированная» во внешнем наблюдателе. Мужчина в любви к женщине любит всегда себя, к которому стремится приблизиться и стремится узнать, как брата, как любовника.
Нет, ты не сочинил его, ты его завоевал. Ты одержал хоть маленькую, но победу. Ты стал для кого-то важным (может быть, даже самым). Пусть все это скоро лопнет, как мыльный пузырь. Ибо все обольщающиеся разочаруются. Но сближение двух монад – есть одно из немногих чудес этой жизни. И, в конце концов, вся любовь к человечеству и к Богу произошла из простой полубессознательной симпатии к партнеру по удовлетворению сексуальной страсти.
Как вычитал в интернете, нормальный секс в среднем длится от трех до семи минут. А очень хороший лишь немногим больше. И вот ради этого люди готовы платить так много!
Это как бы прелюдия сегодняшнего разговора с Мангустой по Скайпу. У нее вновь появился интернет – и она сразу вызвала меня, днем, когда я обычно далеко от компа, но тут делал новое заявление для ОВИРа. И мы говорили час, если не полтора. Было очень приятно и смотреть на нее, и говорить с ней. Она точно становится мне все больше вместо Лесбии.
Начала она с того, что в ее доме вновь поселилась змея или даже две, которых никак не удается поймать. Зато исчезли мыши – предположил я. Нет, они веселятся в доме все вместе, плюс шиншилла.
У них еврейский новый год, ее приглашают к соседям, заселившимся на место Джоника с детьми, «традиционной паре», а она не рада, потому что будет смущаться. Плюс – чужие люди, ненужные разговоры. Но все же развлечение...
Поговорили и о ее приезде в случае осложнения обстановки в Израиле. Я и сам хочу приехать, может быть, в ноябре. Отремонтирую там что-нибудь, куплю новую стиралку... Но вместо стиралки она хочет в кино, у нее совсем нет нормальной человеческой жизни.
Похвалила мой стих, сказала, что грустный.
Еще сказала, что хотела бы приехать с Дашкой, показать ей, наконец, снег. И что делает себе инвалидность по голове. Но главное оставила на конец: оказывается, врач предположил, что, коли не рак (а у нее два раза в месяц начинались месячные), то ее проблема могла заключаться в такой как бы «недобеременности». То есть яйцеклетка все же оплодотворилась, но потом «передумала». И что виной наш с ней coitus interruptus, который все же плохой способ предохраняться от беременности.
Я в свою очередь прислал ей отрывки из англо- и русскоязычной Вики, с противоположным выводом. В общем, это еще один наш пункт. Она боялась, что я разозлюсь. Все это пустяки, коли рака не нашли!
Со времени разобщения с «бубновской» компанией (за забором) в Крыму – почувствовал себя несколько иначе, чем почти все лето. Наверное, это была экзальтация обиды, придавшая мне силу и суровость. Но здесь в Москве чувство силы укрепилось. Я странно спокоен и удовлетворен, особенно после доделки мастерской и начала новой картины (опять с Мангустой). Я почувствовал давно лелеемую самодостаточность. Что я и правда могу прекрасно жить один. Что в этом состоянии нет ни ущербности, ни скуки – если есть желание писать, есть творческие проблемы, которые хочется разрешить. Есть желание сесть или встать на свое место, то есть достичь автономности, при которой почти ничто и никто не может вывести из себя, разрушить душевное спокойствие.
Очень хочется пожить в нем, ибо я почти не знаком с этой штукой. Это будет похлеще всех йог и буддизмов. Это будет означать, что я, наконец, перерос мальчика.
В искусстве одиночество подается как несчастье и проклятие. И потому как что-то временное. Все люди должны разбиться по парочкам – вот тогда будет хорошо! Даже Раскольников встречает Сонечку, даже «монах» Мышкин оказывается вовлеченным в любовное приключение – для абсурда аж с двумя женщинами! И вообще, что это за роман или кино – без любовного приключения, лучше, конечно, драмы?
Вчера купил на вокзале известный масскультный роман «Одиночество в сети» поляка Вишневского. Хорошее название, очень созвучное моему состоянию. Состоянию многих. Главное, что привлекло: откровенность и правдивость «картин» одиночества.
Одинокого человека принято изображать жертвой. Я не хочу такого одиночества. Я хочу быть в нём другим. Да, я больше двух лет был именно жертвой, но теперь я достаточно дистанцировался от Лесбии и своего прошлого – и не завел никого нового... То есть, это как сказать. Во всяком случае, я не впал в зависимость. Это не превратилось в банальный новый брак. И сейчас я неплохо ощущаю себя в своем одиночестве, и в сети и не в сети.
Со всей этой любовной морокой надо покончить! Но без помощи алкоголя и других стимуляторов. Не через саморазрушение. Чтобы жизнь казалась интересной и так.
Подобные «прозрения» у меня уже были, но их действие было недолгим. Любое состояние – вещь временная, поэтому фиксирую его, как то, что есть и возможно. Главное, что теперешнее ничем, вроде, не вызвано: ни экзальтацией болезни, как когда-то, ни экзальтацией обиды или чего-нибудь еще. Оно вызрело во мне само. Интересно, сколько продлится?
...Гуляя по поселку, подумал, что трудно поверить, что у меня все есть, что мне не надо ничего добиваться и никого завоевывать. Что я первый раз в жизни совершенно свободен.
Совершенно новое ощущение. Не могу привыкнуть. По привычке все хочу погрустить о чем-то, о том, чего нет. А этого и правда нет. Потому что есть все, что нужно.
Потому что если я поборол в себе потребность в другом человеке – я настоящий победитель. Все остальное, даже если этого нет, – легко найти.
Что я практически живу в самом себе, как заповедовал классик – и мне нормально. Если это состояние сохранится – это будет самая великая победа в моей жизни.
День рождения прошел достойно: пописал, почитал художественный альбом на английском, который купил в Тель-Авиве – и нашел много интересного. Посидел с мамой на кухне. Она даже не смогла отказаться от Агаты Кристи по ящику. Пил не больше, чем всегда, то есть почти не пил.
Днем позвонил Кот – поздравил. Долго говорил с ним, шагая около дома под вдруг проглянувшим солнцем. Он не приедет, якобы болеет. Я и не надеялся. После Греции я стал сомневаться в реальности его плохого здоровья.
Позвонил и поздравил Пудель, потом отдельно Настя. Поздравила даже тетя Лиля.
Я ждал, что Мангуста напишет что-нибудь, но – ничего. Конечно, я первый объявлял не раз, что не считаю этот день хоть чуть-чуть важным. И все же мне любая весть от нее дорога, тем более, когда есть повод.
Почти весь день – ливень, ветер, мрачные тучи, летящие листья. Осень разбивается о стекла мастерской. Ей нет доступа в сердце. Точнее, она даже мила сердцу. В моем понимании – этого вполне достаточно.
И содрогаюсь, вспоминая себя год назад: со скорой операцией, с пакетом на боку и с информацией о Лесбии в мозгу... И я вынес это без единой истерики и слезы.
Осенью 2009-го, во время злосчастного ремонта в ее квартире, я понял, что действительно рву с Лесбией. Тогда она первый раз (во всяком случае, за пятнадцать лет) «предала» меня – как я это воспринял. Точнее, показала, что я ей никто. Что я раздражаю ее – несмотря на все, что я для нее тогда делал.
На какое-то время мне стало легко. Это была эйфория неожиданной эмоциональной свободы. Увы, она прошла.
Теперь я снова ее чувствую. Неужели она снова пройдет? От чего она зависит, что ее убивает?
Как много мне еще надо выяснить в жизни.
«Я птица слабая, мне тяжело лететь…» – вот рефрен почти всей моей жизни. В основе которого – жалость к себе.
Теперь мне на за что себя жалеть. За последние полтора года я изменил отношение к себе. Я увидел, что могу много вынести, и что я отнюдь не слаб. Хотя с 94-го мог в этом много раз убедиться.
Но тогда я не мог выстроить ту жизнь, которую хотел... Вот о чем можно тосковать: о том, что ты связан по рукам и ногам, всем должен и обязан, и тебе от этого никуда не уйти.
Я был в постоянной тоске и считал, что тоска – нормальное состояние творческого человека, тоньше чувствующего, о большем мечтающего. А это была моя слабость. Точнее – ощущение плена и однообразия – и невозможности ничего изменить.
И вдруг все изменилось!
Год назад жизнь казалась катастрофой, из которой, если перенесу ее, я выйду другим человеком. Не знаю, насколько другим я стал, но я вышел в другой мир. И душевно тверже я тоже стал. Я стал практически независим от других людей. В моем понимании это и есть зрелость.
За два года остановилась инерция прежней жизни, к которой я так привык, как бы ни бунтовал против нее почти беспрерывно. Я начал привыкать к новой, она стала доставлять мне радость, хоть иногда. Но это совсем новая и другая радость. В ней нет нежности, общения, секса, сильных эмоциональных переживаний. Я наслаждаюсь простыми вещами и тем миром, который установился во мне (очень зыбким). Я живу лишь своей жизнью, и она кажется мне нормальной и глубокой. Я больше не хочу ни от кого зависеть. Стараюсь найти все, что мне нужно, в самом себе (время покажет, насколько успешно). И это отличный тренинг.
Я иду в ту сторону, в которую хочу, и с подходящей мне скоростью. И я понимаю, что у меня именно теперь есть шанс стать писателем. Для этого нужны зрелость и свобода, а не только нервы, начитанность и чувство языка.
И не для того я столько искал свободу, чтобы отдать ее новой герле, пусть самой хорошей. Погрузить себя в этот женский бред – с их представлениями о жизни!
Даже секс мне неприятен, а от его описаний – воротит! Как и в 20 лет могу повторить, что он приближает несвободу, что он страшная засада для любого, кто хочет вырваться из колеса обыденности – ради сомнительного краткого удовольствия. Без него вполне можно обойтись – если рядом нет женщины. И без него трудно, если наоборот.
Сколько проблем вешает на себя человек только потому, что не может быть один.
В прошлом году мне понадобилось много мужества. Но в этом и пафос: выдержать, проверить себя. И я больше не хочу мучиться привязанностью к человеку. Который однажды решит отвязаться от меня.
Так как главный политический вопрос я разрешил, теперь возьмусь за главный космогонический: откуда и как произошла Вселенная?
Порок всех ответов (как и вопросов) в том, что они строятся по причинно-следственной модели: вначале было это, потом – то. И сразу возникает вопрос: а что было до этого? А почему это произошло? Скажем, пресловутый Большой Взрыв?
Мы привыкли думать в этой временнОй и причинно-следственной парадигме. Она у нас в крови – просто от условий нашего бытия, где все начинается, кончается и друг на друга влияет. Мы сами начинаемся и кончаемся – и считаем эту модель универсальным законом Сущего. Мы не можем представить объект, который не начинается (сколько бы разные религиозные учителя ни говорили о Боге). Который просто есть. Поэтому время не имеет к нему никакого отношения. Его даже нельзя назвать в прямом смысле «существующим», потому что все, что существует – так или иначе начинается, как мы это себе представляем.
Но ведь время выдумали мы. Это даже не априорная вещь, а некая условная модель для фиксации смены всех этих причин и следствий, из которых состоит наш мир. Но это наш мир. Нам трудно или невозможно (без грибов) вообразить другой, где нет причин-следствий, а, следовательно, и «времени». И мы есть часть это странного мира.
Так же мы выдумали и начало. И конец. Еще древние говорили: Omnia mutantur, nihil interit – все меняется, ничто не исчезает. Одно перетекает в другое в бесконечном творении. Мы же фиксируем начало некой стадии или ее конец. То есть пытаемся разложить полет стрелы на неподвижные моменты.
Собственно, нет отдельного «нашего» мира, а есть лишь мы сами, наша способность восприятия, которая, пропуская воздействия через мозг, превращает их и «реальность» вокруг – в эту причинно-следственную канитель. Канитель становится канителью – потому что мы ее таковой видим. И иначе видеть (в нормальном состоянии сознания) мы не можем: на А воздействует В, от этого происходит С. Все, ничего больше.
Если бы мы были существами с иным способом восприятия (а для начала и существования) то, может быть, увидели, что нет никакого отдельного А, В и С, и что, если возможен объект с одной стороной (лист, лента Мебиуса), то возможен и «объект» вообще без сторон. Только его надо как-то еще более хитро скрутить. Например, заставить еще и боковые грани листа Мебиуса соединиться между собой. Тогда мы получили бы объект без пространства, а, соответственно, и без времени.
На самом деле, такой объект уже есть – «бутылка Клейна», объект без края, у которого нет «внутри» и «снаружи». Только получить его можно в четырехмерном пространстве. И будь мы существами из него – нам это не составило бы труда, как скрутить в нашем ленту Мебиуса.
И, возможно, Большой Взрыв происходит каждый раз, когда какому-нибудь шаловливому школьнику (в нашем пространстве) удается сложить лист Мебиуса так, что у него вообще не остается сторон.
Почему то и дело хочется преисполниться великой жалости к себе? Это очень удобно, это все равно, что сесть или лечь. Не нужно никаких усилий, ты просто тихо прячешься в какую-то эмоциональную ямку, откуда взываешь к нехорошему миру, обличая его или умоляя вытащить.
Не поддаваться тоске – это все равно, что постоянно лезть в гору. Тоска одолевает, как естественная гравитация, а ты сопротивляешься – с упорством Сизифа. (И, возможно, столь же обреченно.) Иногда это не трудно, когда в гору тебя поднимает фуникулер какой-то великой идеи, энтузиазм веры во что-то, яркая мечта, любовь, наконец. Полагаю, весь пафос искусства заключается в том, чтобы задрапировать эту великую тоску.
Либо твоя жизнь настолько наполнена проблемами, что тебе некогда думать об этом. Ты переносишь тоску, как тяжелый грипп, на ногах, забивая ее антибиотиками семьи и работы. Поэтому люди столь ценят одно и другое.
И лишь когда ты свободен – ты сталкиваешься с настоящим бытием и настоящей тоской. Тогда и выясняется: кто сильнее?
Про свое теперешнее состояние: это все равно как у человека, который долго практиковал йогу или вызывание духов, – наконец стало что-то получаться. Не знаю: надолго ли? Все зависит от того, какое «я» во мне возобладает? Это состояние требует постоянной работы, чтобы ты даже на минуту не приложил к себе примочек жертвы, не начал по привычке впадать в тоску. Все эти старые лекала не подходят, они появились в период отсутствия жизненного мужества.
Люди по разному борются с тоской страха или несовершенства жизни: опиумом, алкоголем, семьей, изобретением идеологических схем, погружением в искусство. Два последних «опиума» я применял очень широко. К тому же у меня была семья. И я сильно на нее подсел. Искусством ведь тоже невозможно заниматься всегда, особенно если оно не стало профессией. Семья и искусство мешали друг другу. И семья победила. Но я ей этого не простил.
Теперь я «победил» семью – и вернулся в искусство. Собственно, я делаю первые шаги в этом типе жизни. До этого я больше боролся с собой, у меня была ломка.
Искусство – самый красивый вид бегства от действительности. А я и бежать уже не собираюсь. Искусство должно стать лишь одной гранью выбранной действительности, пусть и самой яркой.
Я достиг состояния, о котором мечтают все: ничего не делать ради денег, проводить дни в прогулках, чтении и других приятных вещах. Поэтому странно путать тоску и счастье. Но так бывает.
Есть несомненная сладость в обделенности, мизерабельности даже. Люди, может быть, специально впадают в нее, чтобы испытать утонченную пытку жалости к себе, проникнуться сочувствием к несправедливо обиженному, неоцененному, словно герою слезливой мелодрамы. Так должно быть по романтической парадигме: благородный герой обязан страдать. А люди хотят оставаться романтиками, хотят играть благородную роль даже при минимальных заслугах. Они сентиментальны к самим себе. Потому что знают в душе, что слабы, и их нетрудно сокрушить. И со страхом ждут этого, заранее примеривая на себя дырявое рубище.
Тогда их тоска – предчувствие глобального поражения. А что такое смерть, как не предчувствие глобального поражения? Это если смотреть поверхностно. Хотя как ни смотри – в ней все равно мало приятного.
Простой ответ в том, что если жизнь наполнена – тоски не будет. Тоски от несовершенства жизни или собственной невостребованности. Моя проблема в том, что моя жизнь теперь не наполнена. Если бы я вдруг стал востребован как литератор или художник – все бы изменилось.
У меня очень серьезная и величественная цель: стать одним из немногих по-настоящему свободных людей. «Убегающих» от реальности в лучшем случае в искусство.
Кто-то будет говорить, что мне просто повезло, что у меня хорошие материальные условия. Людям всегда приятно считать, что удачи другого – не заслужены. Но как бы там ни было: разве хорошие условия спасают от тоски, глупостей, отчаяния? Да, во многом мои хорошие условия – не моя заслуга. Но, думаю, не они играют тут главную роль. Уж знания, умения, характер – это точно моя заслуга. И они мне помогают больше всего.
Можно впасть в депрессию от одинокой осени, а можно ею наслаждаться, как гурман изысканным блюдом. Надо только вырастить в себе этого гурмана. А разве это просто?
И деньги, и собственность помогут тут мало, хоть и они важны. Они лишь освобождают тебя, но от этой «свободы» правильное восприятие отнюдь не появится – если ты всю жизнь не посвятил этому.
Чувствую себя распеленанным младенцем, только-только учащимся ходить. Падающим и набивающим шишки. Я же никогда не жил самостоятельно и не стоял на своих ногах! Не дышал, не видел мира. Вот где была «матрица»! Мне понадобилось несколько десятилетий, чтобы открыть реальность.
Поэтому шаг робкий. Если теперь выдержу – дальше пойдет лучше.
Мангуста позвонила вчера по Скайпу, а потом написала. Ей нужно 1000 долларов – купить новую поддержанную машину. Обещал ей прислать.
Пусть меня считают идиотом, которого просто используют. Не вижу выхода: от машины зависит вся ее работа. Как я мог ей отказать? Если бы не было денег, но они есть, хотя я планировал их для другого.
Друзья существуют для помощи, хотя я понимаю, что она никогда их не вернет. И все из-за странности наших отношений. Я спонсирую ее как возлюбленную. И, однако, она все время настаивает, что свободна.
Если женщина утверждает, что свободна и сама в состоянии себя обеспечивать – готовь деньги для очередного транша. При этом я испытываю все меньше желания иметь даже кратковременную интимную жизнь с ней. Скорее – вообще не испытываю. И ни с кем другим тоже. Всякие эротические мечты очередной раз исчезли. Вышло наружу серьезное, суровое «я». Оно не знает, зачем ему жить с кем-то где-то, когда и тут нормально и полно работы.
Поэтому ее довод, что мне самому понадобится машина, когда я приеду в Израиль, не канает, потому что я не знаю: поеду ли? Хотя недели на две – почему бы нет? С условием, что увижу все, что не увидел до сих пор. Мысль о зиме там – как-то исчезла. У меня тут теперь чудесная мастерская, и дом мне все больше нравится. Ровно настолько, насколько продвигаются мои ремонты его.
И я пытаюсь объяснить маме, что у нас не те отношения, чтобы я взял ее на свое обеспечение, как она вдруг предложила («раз ей так тяжело»). Мы не планируем жить вместе, нам нормально так, как есть. И моя помощь не должна превышать моих возможностей – чтобы мне не пришлось ради нее отказываться от своего образа жизни, которого я так долго и мучительно добивался. Чтобы мне снова не пришлось от всего отказаться.
Я так боюсь этого, что готов вообще свернуть отношения, заранее, пока не поздно. Успокаивает, что она сама этого не хочет.
Читаю, пишу и малюю картинки. Собираюсь делать душ на третьем этаже, как обещал Мангусте, но все не дойдут руки. Эта морока надолго, ибо придется ломать стены и делать новые.
Отношения с женщиной беспокоят, как в начале 80-х. Через нее пролегает самый короткий путь к обыденности, лямке, трафаретной судьбе. Она ценна и опасна. Так и должно быть – от самого ценного исходит и самая большая опасность. Здесь лежит выбор каждого человека: ты соглашаешься на опасность – в надежде выиграть очень много, хотя 9 против 10, что ты будешь в проигрыше. Или нет? Ведь кому-то такая ситуация нравится, вся эта обыденность и лямка. Даже не кому-то, а очень многим.
Мне не нравится. При этом я признаю ценность женщины как приза. Если бы еще можно было бы обойтись без секса с ней – было бы еще лучше.
В этом и проблема: секс – это хождение по тонкой проволоке. Да, это соединяет, но часто – слишком сильно. Такого уровня соединения я больше не хочу. Не хотел его, на самом деле, и раньше. Показала ли жизнь мою правоту?
Сложный вопрос. Если я вернулся к той же идее, то, выходит, показала. И, однако, этот опыт мне много дал. И у меня есть, благодаря ему, Кот, хотя это теперь тоже больше боль, чем радость. Все неоднозначно – и, однако, нельзя жить в стеклянной банке, чтобы без последствий, чтобы, не дай Бог, чем-нибудь пожертвовать! Разве поймешь тогда, что такое жизнь? Из-за чего мучаются люди, сходят с ума, теряют друг друга? Теперь мне это понятно. Поэтому я ни о чем не жалею, как Пиаф.
Но еще раз все это испытать – не хочу. Это будет дурным повторением. И все же: как, не отвергая принципиально секс – остаться свободным, не подвергаться риску опять впасть в обыденность? Не бояться риска? Даже садясь в самолет, я рискую. Риск повсюду и во всем. Нельзя избежать риска, оставаясь живым. Просто надо не терять головы.
В этом вся засада. Легко не терять головы – не любя. Но если я не люблю ее – зачем вообще эти отношения? Потому что мне одиноко? Для разнообразия? Но тогда риск точно не оправдан.
Любить же я не могу себе позволить, потому что тогда увеличится и риск «лямки», и риск привязанности, и риск страдания. Не хочу больше страдать из-за другого человека, пусть даже он стоит этого!
Если я решил принципиально жить один – надо ли поддерживать подобные связи? Или как раз надо? Но что это за связь? – вот, что меня мучит. Квази-брак? Нет, я не чувствую ее даже «квази-женой». Дружба? Но какая-то она уж очень плотная. Я чувствую то, что не чувствую в обычной дружбе. Я уже чувствую долг: хотя бы виртуального присутствия в жизни Мангусты. Я должен постоянно сигналить, что я ее не забыл, что она по-прежнему ценна мне. Пусть все это так и есть. Но все равно наши отношения иные, чем у «просто» друзей. И я не могу до конца к ним привыкнуть. Какое-то ни то, ни се.
Ведь вот попал!
Еще раз: в искусстве одинокий человек все время показан жертвой – опрометью кидающейся в новую передрягу, мираж, кабак, чтобы не чувствовать своей обделенности. Эту обделенность можно долго и аппетитно обсасывать, на чем искусство неплохо паразитирует.
Хочется переложить тяжесть жизни на кого-то, кто призван помочь или, напротив, кто мешает, все портит. Человек внутри беспрерывно твердит: «Я – хороший! Ах, если бы не он, она, они!..» Именно «они» мешают ему быть счастливым, а, значит, он – жертва.
Его тоску жертвы можно понять как смутное желание или, лучше, его негативную проекцию, что-то неясное и неосуществимое. Когда низы не хотят, а верхи не могут или наоборот. В общем, это готовность и потребность что-то менять, без четкого понятия: что? Потребность в изменении, как и сами изменения – это двигатель эволюции, и в этом смысле тоска – явление положительное.
Но иногда все меняется. Так тоже бывает. И не всегда человек оказывается готов к этому. Поэтому, чудом избежав одного колеса, поклонник джаггернаута спешит прыгнуть под другое.
Нет, ты не жертва! И тебе не за что себя жалеть! Одиночество и в сети, как и вне ее – это не трагедия.
Понял, что я поссорился и разорвал отношения со всеми, с кем ремонтировал фиолентовский дом осенью 08-го. И даже с теми, для кого я это делал. Фиолентовский дом – как рок.
И тогда, что такое вера из моего старого стиха про Фиолент («Уже огни фиолентийские видны...»)? Зачем меня вели к этому дому? За этим?
Узнать бы еще – кто вел?
Лев Толстой основал свою религию, некое реформированное христианство, но от этого она не стала нравиться мне больше.
Всякая религия основана на мифе, всякий миф – на обряде или ритуале, всякий ритуал – на магии, на конкретной «мистической» практике. Когда обряд перестает работать – он становится мифом (мысль не моя, кажется, Проппа). Совокупность мифов образует мифологию, которая есть система ответов на основные вопросы, например, о происхождении дня и ночи, жизни и смерти, мужчины и женщины, мягкого пениса и т.д. В ней есть и моральная составляющая: что надо делать, чтобы жить благополучно, не дразнить богов и быть счастливым в этой или той жизни. То есть религия – это квази-философия, объясняющая неизвестное донаучными методами.
Но так как наука и теперь не дает всех ответов, а, главное, не избавляет от смерти, то соблазны религии (как и примитивные магические практики) остаются востребованными.
Религия хочет объяснить мир с помощью Бога (или богов) и установленных им законов добра и зла. И в этом смысле она могла бы быть не хуже любой научной теории или гипотезы. Если отбросить ее догматизм и архаизм культа, то главное, о чем она печется, – есть свобода человека. Свобода его воли, прежде всего. Ибо, считает она, с точки зрения материализма (или даже спинозовского пантеизма) – все в мире детерминировано. В том числе любой человеческий поступок. И лишь наличие Бога открывает лазейку свободы. Он может творить чудеса, он может нарушить естественный порядок вещей. Может, он так и делает, а мы не замечаем?
Но то, что нам хочется этой лазейки – не доказывает, что она и правда есть. В нашей жизни достаточно ситуативной свободы – при всей глобальной несвободе материального мира. Не надо искать здесь строгую дизъюнкцию: или – или, или свобода, или детерминизм. Человек свободен жить и умереть. В нем намешано много «я» – и лишь он один решает, какое из них восторжествует над другими.
Да и что это за свобода, если наша жизнь нам не принадлежит, если мы виноградари и еще какие-то там работники на пажитях Бога? Вам это нравится? Мне – нет. Поэтому и реформированное христианство Толстого я, увы, не оценил.
Не знаю, видел ли кто материал про современных английских «цыган» (см. здесь: http://ir-ingr.livejournal.com/953498.html ). Меня он заинтересовал не с точки зрения карнавального вида этих странных людей и их достойного образа жизни – а с точки зрения причины самого движение. А началось оно с того, что в Англии был введен НДС еще на некоторые товары. То есть чуть ли не на все, за исключением детских и еще каких-то. И несколько людей в знак протеста бросили города и стали жить в кибитках – чтобы не платить все эти НДС.
В связи с этими ребятами я вспомнил другую историю – про появление НДС в нашем дорогом отечестве. Может, кто не помнит: ввел его Гайдар в 92-ом. Видно, казна была пуста, и надо было как-то ее наполнить. И образованный экономист прибег к опыту западных коллег. И врубил НДС аж 28%, по мощному, по-нашему! Это притом, что ни в одной стране он не превышал 20%.
Этим НДС он разорил маленький контркультурный альманах, что мы тогда выпускали с группой товарищей. Альманах обходился нам в 4 рубля, в ларьке его продавали по 5 – и за эти деньги его худо-бедно покупали. Мы ничего не зарабатывали, но и не оставались в минусе. После введение НДС его стали выставлять за 6 или даже шесть с полтиной – и за эти деньги его уже никто не брал. Нам пришлось вернуться к 5, но сами мы получали 3 – то есть альманах сделался нам в убыток. Так как деньги мы у кого-то занимали – такой благотворительности мы себе позволить не могли.
Полагаю, гайдаровский НДС в тот и следующие годы разорил не одного мелкого предпринимателя. Особенно пострадали, думаю, как раз культурные инициативы, державшиеся на одном энтузиазме. Ибо гайдаровский НДС, в отличие от НДС других стран и даже теперешней России, не знал никаких исключений.
НДС штука вообще очень подлая. Расшифровывается он как «Налог на добавленную стоимость» и должен (по идее) браться с коммерсантов, которую эту стоимость в реализуемый ими товар и добавляют. Но ни один коммерсант никогда не платил НДС из своего кармана, а просто добавлял – теперь уже его – в стоимость все того же несчастного товара. То есть весь налог перекладывался на покупателя. Купил товар – плати государству. И государство это положение вещей вполне утраивало. Деньги, вроде, не пахнут. Но рубли тогда пахли нищетой, и у всех их было очень мало. Более того: передача имущественных прав, скажем, на безвозмездной основе тоже признавалась и до сих пор признается реализацией! Иначе: облагается НДС. Ты от щедрот кому-то что-то задаром передаешь – и должен платить налог. Или его заплатит облагодетельствованный, у которого этих денег, возможно, и нет. Пусть это снова противоречит самой сути НДС.
«Закрома» родины, может быть, и наполнились этими нищими рублями, но это был один из первых откровенных обманов новой власти.
Обман в моей жизни имел продолжение. Мало кто знает, но в конце 90-х я два года был председателем садового товарищества. И как председатель платил всяческие налоги нашей шарашки, а так же оплачивал электричество, которое наша шарашка (товарищество) потребляло. И вот приезжаю я в Северные Линии (г. Пушкин), мне выписывают квитанцию к оплате, а в нее вписывают 20%.
Я спрашиваю девушку бухгалтера: что это такое?
– НДС. (Он стал тогда уже более скромного размера.)
– Девушка, скажите мне, а вы знаете, как расшифровывается НДС? – наивно спросил я. –Налог на добавленную стоимость. Объясните мне: где у моего товарищества добавленная стоимость? Мы не коммерческое предприятие, мы ничего не производим и ничего не продаем. Почему мы должны платить НДС?
– Ничего не знаю, – ответила она. – Его накладывают на нас, а мы накладываем его на вас.
Ясно и доходчиво. И никто не возмущался. И не возмущается. Не уходит жить в кибитку. Не протестует, само собой, на площади. То есть кто-то и протестует, но это имеет отношение лишь к борьбе за власть. Познакомило нас с хищным оскалом капитализма как раз самое либеральное наше правительство. Хотя в большей степени это был хамский оскал русской государственности. Такой, надо сказать, вечный оскал.
Странно, но я не жалею об этом лете и об «этом» Крыму. Это был тяжелое лето, отчасти из-за работ. Но, главное, из-за доминировавшего настроения. Я не чувствовал себя на месте. И я не могу забыть неделю глубочайшей депрессии, когда я со страхом видел, что еще шаг в эту сторону, и я могу сделать то, что сделал Теря.
Я уже написал про все ссоры в связи с этим домом, и что он – как рок. Мой любимый дом!
Вероятно, что, как когда-то баня, он был лишь компенсацией моей тусклой жизни. Но жизнь резко изменилась, и компенсация потеряла смысл. И именно это я и испытал этим летом – потерю смысла. Все, что я выстраивал много лет – потеряло значение, словно устаревшие укрепления. И как создавать новые, как защищаться от жизни – я не знал. Думал про Мангусту, Израиль – но чувствовал, что нет, не это.
И лишь недавно, тут, в Жаворонках, я почувствовал что-то другое, какое-то освобождение, спокойствие. Я увидел смысл, увидел новую форму своей жизни, пока еще очень зыбкую.
Была уже «концепция жизни в Крыму», но она рухнула, как нереалистичная. Кто знает, если я стану еще сильнее, я смогу и ее осуществить.
«Одиночество в сети» и масскульт. Это обещанная «рецензия» на этот роман.
...Чем масскультный роман отличается от всякого другого (я не специалист в этом роде литературы)? На мой взгляд, он строится по образцу волшебной сказки: главный герой/героиня в начале или середине произведения бывают подвержены испытанию, то есть оклеветаны или унижены, попадают в какую-нибудь передрягу, но преодолевают проблему, не сдаются, побеждая всех врагов и завистников, совершают кучу достойных поступков, помогают слабым, утешают сирот – и, в конце концов, за все старания получают награду в виде прекрасного принца/принцессы.
Сами они всегда чудо на колесиках: умны, добры, честны, бескорыстны, если это женщина, то она еще и красавица – свет не видывал. Я не прав?
В «Одиночестве в сети» Януша Вишневского («Азбука», Санкт-Петербург, 2011, перевод с польского) правда есть про одиночество: «Ведь одиночество – наихудшая разновидность страдания», – пишет автор. Утверждение спорное, а, главное, слабо подтвержденное самим романом. Главный герой, Якуб, хоть и одинок, но по уши погружен в науку, преодолел все кризисы, связанные с мелодраматическими событиями молодости – смертью глухонемой возлюбленной накануне излечения под гусеницами советского экскаватора. Героиня, которую автор всячески избегает называть по имени, и которая фигурирует в романе лишь как «она» – замужем, может, и скучает, но тоже не до «одиночества». У нее так же есть работа, да и подруги. Тем не менее, герои заводят виртуальный роман, который на последних (точнее предпоследних) страницах превращается в реальный.
Увы, автору мало есть что написать про этот роман. Про виртуальный – я имею в виду. Поэтому практически весь объем книжки он забивает всякими баснословными приключениями героя, то есть сентиментальными и крайне малоубедительными историями Якуба. Или рассуждениями на общие темы: об интернете и ICQ, расшифровке генома, сексуальной жизни классических композиторов, тантризме и прочих интересных для читателя вещах.
Тут все так же, как в «Дне сурка»: герой – само совершенство и проделывает подвиг за подвигом, а героине просто достаточно быть женщиной. Автор не удосужился показать в ней хоть что-нибудь выдающееся, оправдывающее такую любовь.
Истории, рассказываемые Якубом, душераздирающе-слезливы, приторно-сентиментальны – чтобы броситься в глаза и растрогать наивного читателя. Герои, у которых мало приключений в «реальном» времени, обмениваются длиннющими мейлами: про глухонемую красавицу, погибшую под экскаватором, про монахиню, погибшую из-за любви к ксендзу, и самого ксендза, сошедшего из-за этого с ума… Про собаку, погибшую, спасая ребенка, наркомана, американского друга героя, истыканного ножом 33 раза, по числу лет, про мелодраматические обстоятельства рождения героя, и про великую посмертную любовь к нему его возлюбленной, и, наконец, баснословное и чисто голливудской спасение главным героем польской девочки, больной лейкемией…
Повсюду торчат пружины, чтобы двигать незамысловатый сюжет: герой дает последний доллар незнакомцу – и тот, конечно, оказывается Волшебным Помощником из сказки. А кроме этого – беспрерывное эмоциональное давление на читателя. Масскульт требует, чтобы читатель то и дело охал и ахал. Масскульт использует запрещенный прием – и постоянно бьет на жалость, выманивая на дешевую наживку сентиментальные слезы читателя. В романе таких наживок целый вагон… В самом начале романа герой оказывается свидетелем гибели немецкого студента, разбившегося на машине, чтобы не раздавить детскую коляску. Первая возлюбленная героя, мало что глухонемая, она еще и погибает накануне своего излечения, спасая глухого мальчика.
Героиня едет во Францию только для того, чтобы описать очередной ужас: героическую смерть собаки, спасающей мальчика, и убийство коров. Даже сцена убийства коров, подсмотренная героиней, никакой логикой романа не оправданная, нужна автору для одного: лишний раз пощекотать нервы – и неинтересно порассуждать: зачем это нужно Господу Богу? Ибо автору необходим пышный винегрет, в котором есть даже Бог. Чем он хуже Достоевского, упоминаемого на страницах романа?
Герой едет в Америку лишь для того, чтобы рассказать про героическое спасение польской девочки – и друга-наркомана, Волшебного Помощника, который помогает главным образом автору – наполнить страницы произведение еще некоторой толикой душещипательных и малоубедительных историй.
Автор даже не считает нужным соблюсти хоть какое-нибудь правдоподобие, поэтому рассказчики его историй то и дело описывают и то, чему никак не могли быть свидетелями: например, сиделка в больнице, рассказывающая про ксендза, с упоминанием касаний рук двух влюбленных, их уединенные совместные молитвы и т.д. Или когда сын рассказывает историю своего зачатия, которую явно никогда бы не рассказала ему мать. Или когда полицейский рассказывает герою историю несчастного студента, погибшего из-за детской коляски румынской проститутки…
Понятно, что, как и положено в современном масскульте, – в романе много эротики или разговоров о ней. Современного массового читателя/зрителя можно развлечь только смертью и сексом. Поэтому и того и другого на страницах «Одиночества в сети» в изобилии.
Но все перекрывает чудовищная по своей безвкусию и банальности сцена со спасением героя, опоздавшего на разбившийся самолет, и поэтому сохраненного для ожидающей его в Париже героини. Ради голливудской встречи двух героев, первый раз в реале, автор не пожалел соусов. Он даже забыл, что его герой не ездил ни на чем, кроме мотороллера, – и придумал ему взять в аренду белый кабриолет, чтобы возить в нем героиню по ночному Парижу. Чтобы закончить поездку постельной сценой в роскошном отеле… (Это не единственная забывчивость автора: в начале романа герой сообщает, что его первая возлюбленная ушла от него, после она оказывается героически погибшей…)
Причем на последних страницах автор словно опомнился и воздержался от хеппи-энда, как я полагаю, для продолжения истории в новой книге. Когда уже точно, после всех мрачняков, его герои утонут в сиропе.
Зачем я так долго рассказываю про это сомнительное произведение? Лишь затем, чтобы понять, как делается подобная халтура? И указать интересующимся, что в ней самое халтурное.
Из письма Мангусте: «...А я сегодня разломал стену – это было непросто. Пусть Умка и поет, что «ломать – не строить», но я был в пыли по уши и выше. Завтра начну делать леса. «Труд – освобождает» («Arbeit macht frei»), – как было написано на воротах Дахау.
И еще сидел в саду с бутылкой пива и вспоминал романсы. Когда-то я их много знал».
Вызвал Лёню – поставить леса, чтобы оббивать снаружи стенку новой душевой. Это можно сделать лишь со стороны «зала» на втором этаже, устроенного в «два света»: ни одна лестница сюда не дотянется, а если и дотянется, то все равно работать будет неудобно.
Он легко согласился и приехал неожиданно быстро. Леса делали из старых досок, найденных у гаража. Видела бы Мангуста это сооружение! Такой домик Пифа.
Лёня пообедал – и попросил сто рублей на обратную электричку. Широко живет человек. А ведь недавно у него были великие проекты и планы получить огромные деньги. Он постоянно что-то кому-то строит, что-то придумывает, как быстро разбогатеть, вписывается в авантюры – и ожидаемо сидит без денег...
Из переписки:
«Саша милый привет! Теперь ты что-то совсем пропал. Приехала с очередного празднества – теперь евреи, накаявшись в Йом Кипур, засели в кущах. И меня пригласили в Зихроне отметиться в праздничной сукЕ (сука – с удар. на а – такой шалаш). Вот сейчас вернулись. До сих пор ничего не решилось с машиной – чуть было не подписала док-ты сегодня с утра – но хозяин машины уехал в Беер-Шеву (!), теперь ждать до пятницы – завтра все закрыто из-за праздника. Но пока поищу еще.
Как твои дела? Цепко держитесь там на лесах!
Целую очень. Мангуста с двумя хвостиками».
«Как “с двумя хвостиками”? – это уже генетическое отклонение.
Я не пропал, я написал обещанную критику, у себя и в ру-букс – и получил лом ответов, вот, разгребаю теперь. Заодно получил кучу новых френдов – все девушки. Вообще, соотношение мэнов и герлов у меня в друзьях, наверное, 1 к 5. Отчего это?
Ленин, кстати, тоже жил в шалаше, под Питером, выходит, правы те, кто причисляют его к жидо-масонам. И после этого он стал еще большая сукА, чем был. Ты не иди его путем.
Цепко держусь на лесах я один, помощников у меня нет (Лёня лишь помог их поставить). Стал сегодня оббивать стену вагонкой. Еще очень много возни.
Анекдот про машины: Васе (Володе Васильеву, моему старому хипповому френду еще с института) звонит Пудель (старый хипповый френд все оттуда же).
– А я машину купил, – сообщает Вася.
– Какого цвета?
– Тойота».
...«Прочитала каменты к твоему тексту в ру-букс. Какие у тебя там вменяемые собеседники. Смешное чувство – но я прямо по-детски гордилась, что вот лично знаю человека, который так замечательно написал статью, что ему так интересно отвечают...»
Слава Богу, есть романы, которые нельзя экранизировать. Это я про «Лучшее средство от северного ветра», которое посоветовали мне читательницы моей рецензии в «Ру-букс».
«Привет, дорогая Мангуста! Шесть утра по-нашему. Прочел «Северный ветер». Действительно, очень достойное произведение. Потрясающая натуральность диалогов. Есть подозрение, что они не выдуманы автором. Иначе он просто гений. Но и так он очень хорош. Естественно, я примериваю подобные романы на нашу с тобой ситуацию. Если бы сделать из нашей переписки роман – он тоже был бы ничего. Но в нем было бы много того, чего нет в двух последних, что я прочел. В последнем, немецком, как-то недостаточно реальной драмы, в первом, польском, она чисто сиропная и мыльная. Кстати, в обоих произведениях женщина оказывается замужем. И заводит переписку скорее от скуки. Которая вдруг оборачивается любовью и даже страстной. Возможно ли такое? Хотя – почему нет? Просто оба произведения меня не убедили. Где-то чего-то недостает. Какие-то обстоятельства, переходные моменты потеряны.
Вот, еще одно письмо в наш виртуальный роман...»
Философия – не самостоятельная наука. По сути, это светское подразделение теологии. Она занимается теми же, что и последняя, проблемами (если их так можно назвать), но решает их не с точки зрения Священного Писания, а с точки зрения разума. Но настоящей наукой она тоже не стала, ибо ни одна из ее «гипотез» не проверяема экспериментально (эмпирически). Две с половиной тысячи лет она рассуждает о мнимостях ума, и в этом мало чем отличается от схоластики и метафизики. Все ее проблемы или выдуманы или неверно поставлены. Что было простительно в Средние Века – неинтересно теперь. Теперь философия может быть лишь историей философии, историей неудачной попытки с помощью логического рассуждения понять тайны бытия. «Тайн» было раскрыто с гулькин нос, зато философы исписали тонны бумаги на тему души и Бога, свободы, блага, добра и зла, познания, субстанций, монад – и прочих абстракций. Только за ХХ век они выдумали феноменологию, философию жизни, экзистенциализм, структурализм, постмодернизм и кучу других философских направлений. Причем выводы их писаний заранее предрешены, и «логика» была нужна философам лишь затем, чтобы как можно убедительнее доказать свою очередную выдумку.
Философы морочат мир абстракциями, о которых часто интересно читать, но которые ни к чему не могут быть приложимы. Если бы философия могла научить человека быть свободным и ответственным, если бы научила делать выбор, развернув перед ним все альтернативы, – но она погружена в игру со словами, она выискивает онтологические основания, выдумывает новые сущности и понятия, выстраивает якобы неразрешимые антиномии и путает самые простые вещи, бессильная порвать с теологией, из которой вылупилась.
Она ни о чем не может сказать просто – чтобы ее не поняли, чтобы не увидели, что ей не о чем сказать. За усложненным понятийным аппаратом она скрывает собственное бессилие что-то открыть и доказать. Я знаю, о чем говорю, я сам «философ».
Сходил с Котом в Пушкинский на Дали. Курит «электрическую сигарету», как он это называет, по вкусу напоминает кальян (он дал попробовать). Она его на самом деле интересует, все остальное мало...
Отстояли почти полтора часа в огромной очереди. Никогда бы не пошел, не люблю Дали, но подумал, что Коту он может быть интересен. Интересен практически не был: Кот быстро устал, как и в Третьяковке.
Но главное, что несет всякую пургу, смесь из агрессии, жадности и прочей пошлости. Уверен, здесь больше игры в плохого мальчика. Но в любом случае, я не вижу ничего, кроме сплошного пофигизма и намеренного цинизма. Спросил, что он думает делать после школы? Ответил, что поступит на Истфак МГУ, у мамы там есть знакомые, они помогут. Ему кажется, что надо быть вот таким антиблагородным. Потому что это искренне. Грош цена такой искренности! Потому что она занижает планку и не предлагает ничего более сложного. «Плохим» быть просто, особенно если все тылы обеспечены. Не надо гореть, мучиться, надо лишь чуть-чуть держаться на плаву, сохраняя минимально допустимые рамки. Что тем более легко, когда живешь в либеральной семье.
Увы, это свойство подростков из «золотой молодежи», к которой я сам никогда не принадлежал: демонстрировать лень, понты и цинизм. Необязательно из него ничего не получится. Если в нем есть еще непроявившаяся суть – все будет нормально. Но пока он словно Кай из сказки, складывающий из осколков стекла слово «fuck».
Вывешивал ночью в ЖЖ «Игуану» и снабжал ее фото Томилино 84-го года. И снова подумал о Лесбии. Да, мы могли бы быть вместе – и даже всю жизнь. Если не мы, то кто?
Что же произошло? Почему векторы так разошлись?
Конечно, каждому захотелось (давно хотелось) проверить иные варианты бытия. Но, главное, что мы сами сильно изменились. И не мудрено почти за 30 лет. И у нас хватило смелости и совести не длить брак только из-за привычки и удобств. Тем более из-за мнимого блага Кота.
Она стала очень резка и категорична. Во мне тоже стало меньше смирения. Мы спотыкались обо все, мы ни о чем не могли договориться, даже о мелочах.
Так жить было невозможно. И мы просто решили пожить раздельно, отдохнуть друг от друга. Так я это понимал. Кто же знал, чем это кончится?
И теперь лишь воспоминания о Мангусте и Бат-Шломо наполняют меня чем-то теплым. А все мое прошлое становится все менее дорогим и болезненным. Это и есть излечение.
В учении Толстого, во всяком случае, как он сам изложил его в драме «И свет во тьме светит», есть серьезное противоречие. С одной стороны автор/главный герой утверждает, что, прочитав Евангелие, он понял, что живет не сам по себе и жизнь ему дана для чего-то – то есть дана Богом для осуществления его, Бога, воли (и ссылается на притчу о виноградарях) – и что надо жить по Евангелию (а не по догмам и практике церкви): отдавать имение, любить ближних, не принимать присягу и т.д. С другой стороны, он высмеивает учение церкви о том, что Христос воскрес и вознесся на небо и сел одесную Отца. Герой пьесы – свободный человек, открытый ум, и не считает, что должен быть православным, только потому, что родился в России, что он с тем же успехом может быть и буддистом… То есть он сам доказывает, что Христос – не Бог, что «божественность Христа» лишь порождает вражду между народами…
Но если Христос – не Бог, то и Евангелие – просто книга, с той же долей истинности и заблуждений, как и всякая другая. И жить по ней, как хочет герой, пользуясь ее руководством – опрометчиво. Что в выборе Евангелия (а не Дхаммапады или Бхагавадгиты, скажем) в качестве руководства – был его произвол, основанный лишь на желании героя, чтобы сказанное там было истиной. Между тем, герой оказывает серьезное воздействие на окружающих, прежде всего, на зависящую от него семью. Жених его дочери, под напором его проповедей, жертвует собой за идею и оказывается дурдоме, как диссиденты и хиппи при Брежневе.
Но в чем же суть идеи? Невозможно серьезно относиться к такому «мистическому» доводу, что наша жизнь нам не принадлежит и была нам зачем-то дана (зачем – неизвестно, вероятно, осуществлять какую-то божественную задачу, но этого не понять без Гегеля) – и который (довод) Толстой (или герой) позаимствовал из книжки людей, религию которых он отрицает. Или одно или другое: или Христос – Бог, со всеми вытекающими отсюда последствиями (воскресением, чудесами, архаическим адом и наказанием грешников, сыновством, основанном на Ветхом Завете, который Толстой так же отрицает, и пр.), или он – человек (как и считает герой Толстого) – и, следовательно, знает про истину не намного больше других.
Вообще, читая Толстого конца жизни, я словно вижу себя в 18 лет: тот же болезненный максимализм, упертость в одну неподвижную мысль, прекраснодушие по отношению к «ближним», полное игнорирование реальности – в пользу жизни «идеей».
Причем со многим в его «учении» я и сейчас согласен: отрицанием армии и церкви, сочувствием ужасам народной жизни. Но когда он пишет, что мы должны жить согласно одной книжке – мне это не нравится. И тут мне придется солидаризоваться с оппонентами главного героя пьесы, попами, женами, «нормальными» дворянами и пр., – но исходя из других оснований.
Надо учитывать, что книжка, столь поразившая героя (Боже, скольким людям она вывихнула мозги!), писалась в определенное время, время ожидания скорого конца света. Поэтому: к чему копить имение? К чему жить собственной жизнью, когда с часа на час придет хозяин и накажет тебя, как нерадивого работника? Время подобного энтузиазма всегда связано с отрицанием земной жизни и тела, как темницы души и т.д. Так было и у ессеев, и у катаров. В принципе, и у буддистов так (кем не прочь был стать герой Толстого). Вещь, вроде, и похвальная, но нереалистическая для нормального состояния жизни. Положим, имение тоже достает, забота о нем, охрана отнимают много нервных сил. Но жить от милости чужих людей – может далеко не всякий. Или жить в первобытной нищете. Тем более человек, с «высшими» запросами художника. Даже Торо смог прожить так лишь два года. Хотя он – самый удачный пример из всех.
Хочется быть свободным – да. И при этом надо сохранить себя от медленного самоубийства и деградации, случающейся при разрыве с цивилизацией, не всегда соответствующей красивым абстрактным требованиям. Я против свободы от цивилизации, да она практически и невозможна. Жизнь примитивным образом ни от чего не освобождает: ты тратишь слишком много времени на элементарные (совсем не поэтические) вещи, сопротивление материала становится неоправданно велико. Живущие в деревне знают, как тяжел «простой» быт. Я сам так жил и не считаю его дурным, но ведь это отнюдь не край цивилизации.
Надо быть максимально свободным – кое-кому это надо – чтобы быть собой, чтобы обстоятельства, общество не могли заставить тебя делать что-то, вопреки устремлениям души. Чтобы не было ощущения застенка, лжи жизни. Но не надо это освобождение выстраивать по одной книге, одному лекалу, не надо фанатизма и слепой веры – что немыслимым подвигом самоотказа и упертостью я достигну великого света! Что кто-то наградит меня за все старания…
Никто не наградит, а жизнь может быть испорчена.
Самоотказ хорош, если дает дополнительную свободу. Но превращенный в односторонне развитое качество – он уродует жизнь, лишает ее красок и света, делает из человека мрачного иступленного фанатика, который никому не интересен. И которому никто не интересен.
Хорош отказ, но хороши и радости жизни, вино, солнце, море, любовь, музыка, голубые джинсы. Лишенный этого человек похож на дерево. Он беспрерывно борется со всем естественным в себе. Но все время бороться нельзя, никакая психика не выдержит. Природу нельзя отменить, да и не надо. Надо лишь соблюдать баланс подвигов и отдыха от них, «святости» и нормальной жизни. Односторонняя «нормальная жизнь» ведет к душевной мизерности и физической немощи. Односторонняя «святость» ведет к безумию и фанатизму. Или к лицемерию и притворству.
Надо крепко держать обоих этих коней, не давая им утащить за собой.
Год назад я приходил на свою поляну «под дубом» грустно медитировать. И выкурить сигарету. Привычка осталась, а настроение другое. За год я привык к своему состоянию. Так всегда бывает: трудно начинать и входить в процесс, будь то автостоп или большой ремонт. Но постепенно привыкаешь, процесс становится нормальным. Может быть, и это лето в Крыму было таким трудным, что это было первое лето в новом качестве. Ведь действительно «новое» началось всего лишь год назад. И это был такой год новой жизни.
Человек по привычке связывает свои радости с людьми противоположного пола, во всяком случае, с любовью, любовным приключением. За год я научился обходиться без этого, хотя и любовное приключение тоже было. Но я вижу неполноту и уязвимость такого рода модели – когда ты зависишь от другого человека, мечтаешь о нем, как о спасении. И при этом знаешь, что он не совершенен, как все, и успех на этом пути обернется новым несчастьем.
Поэтому я, с одной стороны, ничего не тороплю и не рву, с другой – учусь жить автономно. Мои радости не должны зависеть от других. Тогда они будут более надежные. И даже осень не сокрушит меня.
Чтобы так жить – надо иметь твердую душу и много собственного содержания.
А дуб почти облетел.
«Теперь вот ты пропал, добрый друг и зверь! Сидишь в новом ванном поддоне в пышных клубах пены, а вокруг валится ворохами золотая листва?:) Чтобы не пропадать в ответ – вот я, здесь был Мангуст».
«...Слава Богу, у нас с тобой не такие отношения, как в недавно мной прочитанных «сетевых» романах. То есть мы можем не списываться каждый день. Герои романов ничем не занимались, как только писали друг другу напропалую и все переживали из-за переписки. Но я точно так же рад нашей переписке. И нашим отношениям тоже.
В поддоне пока не сижу, лишь сделал стены. И то не до конца, потому что пришлось вынести всю дверь вместе с косяком и разобрать стену над ней. Строившие ее, увы, не ведали, что такое вертикаль. А я так строить не могу. Потом мне предстоят потолок и пол. И лишь потом поддон. А потом подключение всей сантехники.
По ночам я читаю свой мемуар 2004-5 года, о котором тебе говорил, снова чуть-чуть правлю. Не знаю, может, я все же дам тебе его прочесть. Но он очень здоров! Велик в смысле. И порой страшен. И мучителен. Но и забавен. Куча историй и героев. Год был дико насыщенным...»
Иногда говорим с Мангустой по Скайпу. Вот и позавчера она вызвала меня почтой и рассказала, что купила машину, «мазду», 94 года. Всего за 4 тысячи шекелей. Из них 3500-3700 были извлечены из присланной мной 1000 долл. Она красного цвета, поэтому Мангуста назвала ее «Алые паруса». Чуть ли не намек.
Что я еще могу сделать для важного мне человека, у которого совсем нет денег, зато есть постоянная сильнейшая мигрень и проблема с сахаром? Я ведь и потерять ее могу! Вот, что ужасно. И вот чего нет в прочитанных мной романах на тему интернет-переписки.
В «Северном ветре» не понятна потребность в этой переписке, из которой возникает страстная любовь. У нас с Мангустой история гораздо убедительнее. Это можно было бы описать, да, отчасти, уже описано.
Больной герой, больная героиня, оба после развода, причем расцвет переписки приходится на самый кризисный момент жизни героя. Еще интереснее, что герои из разных стран, что им физически увидеться очень трудно. Что у них столь не похожие жизни, как не похож климат этих стран.
Нет, мы и вправду ничем не хуже литературных героев – и даже, может быть, лучше.
Когда твоя жизнь становится таковой – тогда и стоит писать.
Почитал и поредактировал «Историю одного года» <будущее «Свидание в июне»>. Я понимаю, что это нельзя публиковать, и я никогда не решусь. Но, может быть, решусь дать прочесть Мангусте.
Я был рад почувствовать, что освободился от всего того, что там описано. Той мучительной жизни. Что у меня нет никого, кто мог бы так меня мучить! И самому мне мучить некого. Вот чем хороша одинокая жизнь. Ты вредишь лишь самому себе.
И еще с удовлетворением понял, что я уже отличаюсь от автора и героя. И что между тем временем и этим лежит непреодолимая пропасть. Что у меня не дрожат руки, когда я перечитываю и вспоминаю какие-то факты и события. Что я не хватаюсь нервно за сигарету. А еще недавно хватался. Вот ценность этого текста: по нему можно судить о внутренних изменениях. Он как дорога с километражем. И я все дальше и по времени и по чувствам.
Лесбии было угодно воспользоваться тем поводом, чтобы взорвать наши отношения. Я надеялся, что это – необходимый и нормальный в семейной жизни кризис, но обернулось иначе. Хотя какое-то время казалось, что так и есть. Однако наш разрыв – ведь не только эта история или BV. Ее можно использовать как довод, ссылаться, обвинять 100 лет подряд. Но суть в том, что и сама эта история было порождена кризисом наших отношений.
Я реально устал от жизни с ней. Я не мог больше переносить ссор, истерик, криков на Кота, ее нервных реакций без повода, ее зашкаливающую эмоциональность, все более растущую резкость и непримиримость ни с чем. И что мы все меньше совпадали в оценках и интересах.
А у нее, естественно, было много претензий ко мне, например, что я хочу доминировать.
Маме она сказала, что я мало обращал на нее внимания в Крыму, а все время сидел в компе. Ну, во-первых, это ее старый упрек: я пишу или я рисую – я живу для себя, а не для нее. А, во-вторых, зная, что она покидает меня (как она сама объявила в сентябре), я стремился понемногу увеличивать дистанцию между нами, чтобы уменьшить боль, когда мы окончательно расстанемся.
Но это было уже после того, как я кончил ремонтировать дом – для нас с нею! И все надеялся, что она оценит. Но она не оценила.
Теперь мне вся эта жизнь кажется бредом. Я находился словно в мороке, я жарил себя на углях. От своего бессилия жить одному – я соглашался на вещи мучительные, словно религиозный фанатик, готовый умертвить себя ради своего божества. Тот самый поклонник джаггернаута. Как Толстой, я не считал свою жизнь нормальной, но не мог ни изменить ее, ни уйти. Столько лет!
Этот текст – свидетельство болезни нашего брака. Может быть, брака вообще. Только в браке может быть такой ужас. Слава Богу, все тогда остались живы! И чтобы ничего не повторилось – надо было разойтись.
Да, хотя бы ради этого.
Россия может пугать нежную душу. В компенсацию этой душе дана прекрасная литература, тонкая поэзия и яркая религиозная философия. Потому у нежной души развилась тяга к абстрактному и отвлеченному. Или к эмиграции.
Нежной душе дороги европейские руины. Да и не руины тоже – лишь бы это не было буржуазно! Нежная душа хочет застелить грубую русскую солому тонким бархатом европейской культуры. Тут требуется много-много бархата. В результате выходит очень странное ложе, на котором возлежит страдающий русский ум. Здесь он вынашивает пасхальные яйца уникальной (русской) духовности.
Россия – место для людей отчаянных и мудрых. Когда-то весь мир был Россией. Или как Россия. Теперь Россия осталась одна. Хотя и она уже не такая берлога, как прежде. Хозяин леса при всей его медвежьей грубости дает букашкам и зверюшкам жить своим умом и радоваться своим незамысловатым радостям. Но – не переходя черту. Да и зачем ее переходить? Это в столицах здравствуются на каждый чих. В провинции, в деревне слушают ветер, несут на плечах осень и тучи в небе. Тут не нужны ни Сколково, ни международная политика. Тут и так проживут, лишь бы их оставили в покое. Полагаю, никогда здесь не жили лучше. И пока люди не пресытятся этой жизнью – они не будут голосовать за перемены.
Тут живут мудрые люди, хоть грубоватые и страшные на вид. Поэтому нежная душа считает, что родилась не в своей стране. Зато в погожий осенний день тут так далеко видно! И многое становится ясно.
(Духов Век в ЖЖ на этот пост написал: «Две мудрости: одна работает с материей, другая несет на плечах осень, проживает жизнь и ничего больше. Созданное в России постоянно сносит ветрами, потоками, огнем, ленью, забвением, меланхолИей. Так, кое-что стоит, и ладно. Поэтому нежная, сильная, мудрая, страстная и деятельная душа рано или поздно уходит из России, где царит как бы наплевательство, ничего не имеющее общего с отчаянием и мудростью. Тут все хитромудрые, да, и я один из них, поскольку тут живу».
Мой ответ: «Чтобы работать с материей – не нужна мудрость. Мудрость появляется как раз в том зыбком пространстве, которое вы описали. Мудрость – это совмещение (внешне) несовместимого. Поэтому мудрой душе, думаю, незачем уходить из России. Именно тут для нее и раздолье».)
«...у меня кризис с желанием работать "по художественному профилю", потому что я не вижу смысла в наращивании бесполезного украшательства чьих-то домов – для себя я стремлюсь к максимальной чистоте линий, простоте, минимализму – потому мне кажется против сути моих собственных тенденций навязывать другим желание загромождать свою жизнь. Что ты про это думаешь?»
«Не понимаю, что значит “бесполезное”? Какая тут может быть другая польза, чем деньгами – тебе, и каким-то ярким пятном – им? Или тебе не нравится то, что они (заказчики) от тебя хотят? Ну, это всем не нравится. Мне тоже часто не нравилось, что мне приходилось проектировать. Просто работа. А навязать загромождение ты не можешь. Каким образом? Ты не вагонный коробейник, втюхивающий пассажирам неработающий китайский фонарь.
Я вижу, что у тебя кризис. У каждого художника бывает. Может, тебе чуть-чуть переключиться и маслом пописать? Так, для себя. Это погасит инерцию, которая могла появиться».
Идет вековая война города и деревни. И деревня в этой войне очевидно проиграла. Деревня – это что-то консервативное, неподвижное, суровое и неудобное. Она не знает Аристотеля и тонких радостей.
Ее преимущество – она живет сама по себе. Деревня не начинает войн и не интересуется политикой. Она свободна и от дурного и от хорошего, что есть в городе. Словно из причерноморских степей – все мы вышли из деревни. И коллективное бессознательное, даже если его нет, напоминает нам об этом.
Маршалл Маклюэн писал о «глобальной деревне». Наверное, это и есть наше будущее. Ибо чисто городское существование – ложно, однобоко, невротично, неестественно и нездорово. Такую нелепую жизнь невозможно выдержать – и городской человек заводит дачу. Побежденная, почти уничтоженная деревня возрождается как стоянка мореплавателей, чьи внутренние яхты садятся на мель на неглубоких городских улицах.
Нынче воздух города лишает свободы. Свободным нечего делать в городе. Он концентрирует людей и болезни, он концентрирует слабость под видом силы. Он придумывает нелепые обычаи и идеи. Он морочит людей, как торговец китайским товаром. Он создает потребности. Он не удовлетворяет их. Я, чисто городской человек, – не понимаю его.
Наверное, надо очень любить людей, чтобы жить здесь.
Оторвался от своего ига на третьем этаже и поговорил с Мангустой. Она удивилась, что я планирую приехать к ней только на две недели. «У тебя свои планы как-то переменились или мне теперь мучиться стыдом, что это машина подбила твой бюджет, и ты просто не можешь на дольше? Или что-то еще? Я очень хочу тебя видеть, а про сроки сама сказать ничего не могу, потому что саму себя плохо представляю в этой ситуации, как я буду выискивать свой новый ход – думаю, что мне предстоит много поездить, порасспрашивать, полазить в и-нете – понимаешь, я не могу – как ты, когда я к тебе приезжала – сказать – Саша! на эти две недели (два месяца) я – вся с тобой и для тебя – и мне жаль, что я не могу, но я не могу выключиться из сложного темпа своей жизни, могу только пригласить тебя, где захочешь – разделить его со мной, где не захочешь – заниматься своим, а я пока своим.............. потому приглашаю тебя на любой срок и как тебе удобно:)».
«9 октября в полдень словенский философ-ученый Славой Жижек выступил в Нью-Йорке в Zuccotti парке, где проходят акции протестующих “Захватите Уолл-стрит”». Посмотреть можно здесь:
Прочел стенограмму того, что Жижек наговорил в лагере протестующих. Текст таков: «Они говорят, что мы все – лузеры, но настоящие лузеры как раз там, на Уолл-стрит. Они сбежали с миллиардами наших денег…» И т.д.
Надо ли называть себя «философом», чтобы пользоваться такой детской оппозицией, как «они» и «мы»? Тем более, когда «они» – «плохие»?
Странно поддерживать мистификацию сознания, ибо все это мистификация: «капитализм» и «социализм», все эти страшные злодеи, которые обокрали Америку! Еще глупее выглядит популистское желание объединять себя в «мы» со случайными людьми на площади, пришедшими сюда непонятно зачем? Откуда у вас, добрые люди, миллиарды? И зачем вы их кому-то отдали? Наверное, чтобы иметь банковский процент.
Когда в Москве был обвал разных финансовых пирамид – проиграли все, кроме тех, кто воздержался от использования таких средств заработка. А проигравшие – тоже выходили куда-то и требовали вернуть им деньги.
Что романтического в этой уоллстритовской акции? Призывы к гребанному социализму? Чушь! Люди потеряли часть доходов и возмутились. Пока были доходы – им все нравилось. Кто виноват, что все кончилось? Общий дух наживы. Разве не американцы, в том числе, вероятно, и те, что на площади, брали кредиты, покупали дома, машины? Америка всю жизнь жила в кредит – лишь бы жить комфортно. В тех банках, которые они пришли «захватывать», они держали свои деньги, благодаря им расплачивались карточкой. Американец может отказаться от всего, только не от электрической зубной щетки и своей карточки. Я не прав?
Когда-то мир был бедным, слишком бедным для счастья, и Западная цивилизация (ЗЦ) взялась накормить людей, дать им одежду, крышу, работу… Это как бы гуманно, но и корыстно: верхи страховали себя от бунта низов.
И вот ЗЦ достигла всего: в Америке и Европе никто (или почти никто) не голодает, у всех (почти у всех) есть работа и минимальная зарплата… И люди не знают, как им жить, страдают от одиночества, лечатся антидепрессантами. Если раньше бедность и заботы поглощали все их время, и им некогда было думать ни о чем, кроме выживания, то теперь у них есть время взглянуть на себя и свою жизнь – и не найти в ней никакого смысла. И начать искать иллюзорные смыслы, иллюзорную любовь, иллюзорную деятельность.
А на подходе новое поколение людей, употребляющих стероиды и протеиновую пищу, занимающихся компьютерами, работой на компьютерах и для компьютеров. У них нет никакой реальности, никакого прошлого, никакой культуры, кроме сериалов. Никакого мира, кроме своего места работы. Никакой личной жизни. В качестве компенсации: обильный спорт и секс.
Людей накормили и сказали: отстаньте! Веселитесь в своих «Диснейлендах» и не путайтесь под ногами. И хлеб и зрелища мы вам обеспечили. Чего же вам еще?! Создали целую цивилизацию потребления, свели все к деньгам и предоставили все возможности для их зарабатывания. Вы поставили на материальное – и достигли своего «абсурдного изобилия», как называл это Теодор Розак.
Если хиппи в 67-ом бунтовали против этого «абсурдного изобилия», то современные протестанты на Уолл-стрите бунтуют против упадка этого изобилия.
Думаю, не совру, если скажу, что большинство американцев не умеет чистить картошку. Просто потому, что никогда не опускалось до такой ерунды (как приготовление пищи). Для еды есть рестораны. У них, как мы знаем из голливудских фильмов, даже ограбления банков планируют в ресторанах. Где же еще? Не в библиотеке же.
«Бунты» на Уолл-стрите – это фрустрация, детская обида на плохих пап и мам, которые вдруг объявили, что праздник окончен. Больше никакого изобилия! Никаких ресторанов!
Тут-то они и разглядели звериный оскал капитализма.
Все же мне не понятно, как они будут захватывать сами себя?..
Две недели делаю чертов душ, вот влез! Всю живопись забросил, а ведь славно шло. С другой стороны, иных дел и нет. Совсем барином жить стыдно.
И все это ужасно напоминает осень-зиму 2004-го, когда я строил баню. Такая психическая терапия.
Год назад, в сентябре, Лесбия говорила, что хочет остаться свободной. В июне сообщила, что у нее нет «личной жизни» (активно интересуясь моей). Я понимаю, отчего так. Она слишком умна для большинства мужчин. И у нее тяжелый характер. Требовательность очень высокая, а терпимости нет совсем. Ей будет очень сложно найти альтернативного мэна.
27 лет я доказывал, что не боюсь трудностей, что я способен усмирять – и усмирить – этого мустанга. Он же один такой. Цель, достойная ковбоя.
Но я потерпел поражение. Нельзя всю свою жизнь сосредотачивать на одной задаче. Моя жизнь не может быть сведена к усмирению мустангов. (Как и мангустов, конечно.)
Если интересная женщина – всегда мустанг, а неинтересная соответственно и неинтересна, то, значит, надо отказаться от женщин вообще. Ну, или иметь такие отношения, как у меня с Мангустой.
Важен не человек, важна сама любовь. Человек прекрасен, пока она есть. Она проходит, и человек становится как все. Или не как все, но он уже не может вызывать это чувство – хотя может вызывать другие. Отчаяние, например. Лишь любовь «преображает» человека, на короткое время делая его непохожим на самого себя. Может, он и сам делается чуть-чуть иным, но, главное, меняется твой взгляд – на него, на жизнь, на все. Именно он, взгляд, все видит иначе, «волшебнее».
Важен не человек, а то, что ты о нем не знаешь и что можешь вообразить.
Я все больше привыкаю к одиночеству. С другой стороны, я боюсь отношений, тем более серьезных. Не хочу нового разочарования и предательства, как ни понимай это слово.
Меня больше огорчает отсутствие внешней жизни. И для меня это, по всей видимости, неизбежно. Никто не просит меня спеть-сплясать, я сам должен просить. Но я слишком горд, я не пойду на поклон, не буду приносить рукописи – и бояться отказа, как новичок. Надо, чтобы сами пришли. А не будут идти – и черт с ними!
Это как в анекдоте: «Дай мне шанс – купи билет!». Я даю им шанс только в виде моего ЖЖ. Он уже принес мне Мангусту, значит, не совсем бесполезный.
Конечно, я мог бы возобновить литературные связи, начать вновь общаться с каким-нибудь литературным кружком. Но мне так скучны эти кружки! Довольно серые люди с великими амбициями.
В общем, останусь в честном одиночестве. Если я с ним справлюсь, я буду самым независимым человеком в мире.
После первого акта любви положено, чтобы люди не могли представить жизнь друг без друга, они должны рваться видеть друг друга! У нас ничего подобного. Мы запросто не видим друг друга по несколько месяцев. У меня вообще все всегда не как у людей.
У меня все однообразно, но нормально. Сегодня купил душевую кабину – и завтра сдам ее назад: не вписывается по высоте. Но в целом я уже приближаюсь финишу. Все как всегда получилось дольше, чем думал.
Прочел здоровый роман Вити Мбо, который он мне прислал по почте – и сбросил груз! Писать он умеет, но пишет в ненавистном мне жанре парафантастики. Полупелевин-полусорокин- полупепперштейн. Кажется, что читаю приключения Мурзилки – поэтому и переживания примерно такие же.
Возможно, читая «современный роман» и не надо переживать, но я вот такой консервативный читатель, меня интересует подлинность. Интересует, чтобы произведение мне что-то дало. Конечно, в его романе можно найти занятные аллюзии, даже своеобразное философское содержание. Но все же до серьезных идей оно не дотянуло, или они как-то завяли по дороге, завершившись таким анекдотом под травой. Очень длинный анекдот или телега, короче: русская пурга...
А, в общем, по вечерам тем и занят: почитываю, иногда пописываю. Иногда недолго гуляю по осеннему лесу. Сейчас смотрю «Неотправленное письмо» 1960 г. – Калатозова, со Смоктуновским и Самойловой. Про геологов. Люблю Калатозова и Самойлову за «Летят журавли».
Сегодня был у Кота и Лесбии – завез деньги. Посетил их в неудачный момент: они в очередной раз ссорились. То есть «ссорилась» уже одна Лесбия, а Кот неуклюже оправдывался.
С Лесбией не сошелся ни в чем: ни в оценке того, что я делал на Воре (точнее, не делал: не сдал деньги за новый трансформатор – ничего другого она, естественно, не вспомнила), ни в отношении политики и событий на Уолл-Стрит. Я рассказал ей о Лёне – и тут мы, наконец, сошлись.
С Котом говорил о времени, причем он выдвинул целую концепцию, почему невозможны путешествия во времени, довольно умную. Я же возразил самым простым доводом: нельзя путешествовать в том, чего нет. Еще поговорили об астрономии, музыке, я быстро объяснил ему, что за ноты на грифе обычной гитары и сыграл гамму. Обещал подучить, если он перейдет на нее (с баса).
Перед моим уходом Лесбия, и так возбужденная, как обычно, перешла еще в большее возбуждение, заявив, что однажды она из-за него повесится, что больше не может с ним жить и т.д. Я предложил забрать его. Но она уверена, что подмосковные школы будут еще хуже, чем эта. А эта хуже предыдущих (двух французских). И кончит он совсем на дне. Ну, и поделом...
Я попытался успокоить ее:
– Ему надо с кем-то бороться – и он борется с тобой, потому что это безопасно. Он провоцирует тебя, а ты постоянно ловишься. Зачем ты так реагируешь на все?
Ее ответ неотразим:
– Поживи с ним – и сам будешь реагировать!
Наверное, так....
Вместе с Котом вышли на улицу, я к метро, он в гитарный кружок. Он жалуется на маму, что она все время всем недовольна, при этом говорит то одно, то другое, противоречит себе – и у нее плохо с нервной системой, она устает...
– Вот и щади ее, если ты понимаешь! У тебя-то с системой явно лучше, – напутствую я его на прощание.
Как я мог жить в такой обстановке из года в год – изумляет меня! Это же не человек, а вулкан! Она постоянно на нервах, чем-то возбуждена, недовольна. Очень часто в ярости. Действительно цепляется ко всему, и Коту приходится не сладко, хотя он сам еще тот фрукт!
А тут еще две собаки и мало места. Хотя даже больше, чем у Мангусты. Не знаю, кто с ней еще мог бы ужиться? Характером она все больше напоминает свою маму. Полагаю, это тоже послужило поводом к нашему расставанию.
Поразительно простая вещь – но подлинная свобода исчезла вместе с аристократией. С тех пор свобода превратилась в понятие, но не состояние. Она такая же абстракция, как теория относительности или первородный грех.
Конечно, аристократы прежних времен имели какие-то обязанности, но их не сравнить с обязанностями современного человека. Современный человек всем должен: семье, детям, обществу, родителям… Он должен работать, должен жить положительно и спать только с одним представителем человечества, должен заботиться о детях, отдавать кредиты и платить за квартиру, покупать вещи и улучшать быт. Он должен делать карьеру и захватить какое-нибудь крепкое высокое место, где его и его семью не достанут воды хаоса. Как домкрат, он должен последовательно и поступательно поднимать тяжесть на новую высоту.
Он застыл на своей клетке, в позиции неустойчивого равновесия, согнув спину, – маленький солдатик в дыму большого сражения, в ожидании катастрофы, когда его вдруг прихлопнут и заменят другим. Он маленький насос для неясной задачи всеобщего процветания, и он привязан к своей цели, как галерный раб.
Он дрожит, как приживальщик, которого нещадно эксплуатируют за миску еды, – и он не чувствует органичности и надежности своего места, поэтому так переживает за него. У него нет запасных аэродромов и путей отступлений. Словно античный рок распростер над ним свою безжалостную длань.
Он не может на все плюнуть и убежать, как герой «Отступника» Джека Лондона. Он может лишь разумно уехать в положенный отпуск – и то если позволят домашние обстоятельства.
Ему мало переносить индивидуальную каторгу – он находит другого человека, якобы потому, что вдвоем легче ее коротать. Как наркоман думает, что вдвоем легче переламываться. И режим каторги усиливается в разы.
У кого есть дети – связан вообще всем. Из такой ловушки нет выхода – без страха навредить малюткам. Ты же, как моральный человек, в ответе за них! Вот, когда выйдешь на пенсию, а малютки вырастут – тогда и освободишься! Только поздно будет...
На их фоне я довольно свободен. Я не связан ни работой, ни семьей, ни деньгами. В любой день я могу отправиться в любое место. Я всех обманул и оказался на свободе. Ну, относительной свободе.
Это непростое состояние, поэтому люди так старательно избегают его. Свобода = одиночество. Только одинокий человек имеет шанс на свободу. И это – слишком большая цена! Слишком со многим придется расстаться.
И сколько бы люди ни жаловались на свою несвободу – они ничего не делают, чтобы освободиться.
Я тоже освободился по существу случайно. И пока мне нравится. Трудно, но нравится.
О том же: «Любая этика одиночества предполагает силу», – писал Камю.
Но, может быть, это мертвая сила, может быть, это сила «мертвых» людей, уже убивших в себе по-буддистски все стремления, всю радость, все страсти жизни и все ее соблазны? Спасительна ли эта победа? Не лучше ли бунтовать, проигрывать и вновь бунтовать? Биться за свободу, всегда зная предел этой борьбы и невозможность, абсурдность победы?
Ибо живое всегда связано с другим живым, – поэтому несвободно. Но только так оно может существовать на этой земле.
Вчера позвонил Кот и сообщил, что подстригся. Вот почему он не мог приехать в субботу: у него была запланированная стрижка у какого-то знакомого данилиной Гали.
Очень расстроил. Хотя я и ждал этого.
Кот, словно девочка, хочет узнать, как это ходить без волос. Пусть узнает. В конце концов, я растил волосы по собственному желанию. Он же носил их, как долго носил и Данила, – по нашему. Мне это будет неприятно, словно он предал идею. Но, однако, он и не подписывался на верность ей. Он может иметь и свои идеи (и имеет их, очень глупые), и свое представление о прекрасном. Поэтому заодно хочет сделать и тату. Но от этого мне удалось его отговорить. Нельзя же впадать во всеобщую банальность!
Нет, дети не радуют – можно этого не ждать. Ты растишь их для них самих – и они плюют на тебя сразу же, как вырастают. И это правильно. Другое дело, зачем ты это делаешь? Конечно, это – опыт, но уж слишком высока плата за него.
Каторга ведь тоже опыт.
...И сразу после этого известия поругался с мамой. Иногда с ней положительно невозможно жить.
Я много работаю, сильно устаю, еще и пишу. А мама вдруг предложила отложить встречу с Котом на два дня – потому что она берет собаку Аллы Киселевой. А Кот может приехать только с собаками, так решила Лесбия (на свои каникулы). Каково мне слышать такое предложение?
А следом обычный текст, что я ее использую, что Кот гибнет, что мы настраиваем его против нее и т.д. И что я не имею права на нее кричать. А она может делать все, что хочет...
Так прямо сел бы в поезд и уехал на Фиолент.
С расстройства покурил смесь – первый раз с приезда. Но как-то не подействовала. А потом посмотрел «Лев зимой», 68 год, с О’Тулом. Неплохой фильм, но не великий.
Думаю, мои проблемы с трипами этого лета – оттого, что я потерял и как-то еще не нашел себя. Как бы я ни считал себя тем же человеком, что был всегда – внутренняя идентичность нарушена. В любом случае, нарушена устойчивость, уверенность в незыблемости картины мира.
При этом я нахожусь в гораздо более творческом состоянии, чем раньше. Новые места, люди, чувства, испытания – прекрасный стимулятор творчества.
Крымский кризис был связан и с тем, что я испугался потери этого нового состояния, что я могу впасть в привычное, уже пройденное, выжатое и выпитое. А хотел подниматься на совершенно новую гору. И одновременно я попал в ступор, потому что не видел четко, что это за гора? Израиль или роман с Мангустой уже не могли однозначно претендовать на нее. А ничего другого не было.
Мне надо было нормально устроиться в этот новом бытие. Без немедленных героических покорений новых гор. Примерно, как теперь. Интересно, изменятся ли мои трипы?
Про память. Мы помним то, к чему часто возвращаемся мыслью. А возвращаемся либо к приятному, либо к нерешенному, переломному, пусть и неприятному, даже ужасному. Например, я не возвращаюсь к больнице, потому что с ней все решено, а вовсе не потому, что неприятно. Возвращаешься – пока событие живо для тебя (и не вытеснено другим событием). То есть его даже нельзя назвать прошедшим, потому что ты живешь им и много позже его формального завершения. Но наступает момент, когда кончится и оно. Перестает жить, потому что перестает действовать, а потому забывается. Лишь что-то действующее не забывается, потому что, по существу, все время находится в теперь.
Забывается то, что не употребляется, что утратило важность. Понятно, что существуют механизмы искусственного забывания, когда некий рассудочный фильтр просто не пускает в сознание травмирующее воспоминание. Выжигает напалмом все места, по которым оно могло бы прийти. Или ты заполняешь голову чем угодно, чтобы не думать об этом, а, значит, не помнить. Песчинка за песчинкой завалить его, насыпать на него гору. Так переменить жизнь, чтобы в новой системе координат и с новыми ценностями старые потери потускнели. И забылись.
Жизнь учит забывать. И я только этим всю жизнь и занимался.
Вдруг испытал вину, что такую большую часть жизни Лесбия потратила именно на меня! И мы старательно портили друг другу нервы и отравляли существование. А ведь у нее мог бы быть кто-то другой, с кем она была бы гораздо счастливее!
Проект, на который ушла бОльшая и лучшая часть жизни, накрылся медным тазом. Или это не надо воспринимать так катастрофически, но, напротив, как позднее, но освобождение, постижение «истины»? Что ей гораздо лучше одной, что она доросла до своей полной самостоятельности...
У Лесбии нежелание жить одной было чрезвычайно сильным. И вот она научилась жить одна. Понадобилось столько лет. И это увеличило пространство ее свободы.
В конце концов, я что ли держал ее? И я не ушел к молодой и прекрасной, не променял ее на новый кайф. Так сложилась жизнь. В конце концов, этот союз много давал нам, иначе давно распался бы. И нам хватило смелости хоть «на старости лет» попробовать что-то новое, словно людям, выполнившим, выплатившим свой долг. Так на старости лет люди уходили в монастырь, к более чистой жизни.
Мы ушли не к кайфам и новым иллюзиям, а, скорее, как Будда в лес – к новым смыслам, говоря пафосно. К созданию новых себя или узнаванию старых.
Это прекрасная цель, и никто не должен плакать.
Но как однообразны мои дни – как у худшего воркера! Сегодня положил пол в душевой из сайдинга. Завтра поеду за поддоном. Скорее бы кончить и заняться другим!
Читая Камю, подумал, что революция против Бога началась с Иова, когда раб вызвал Бога на суд и потребовал справедливости. А кончилась Ницше, приговорившего Бога к смертной казни.
Можете меня линчевать или смеяться, но я за аристократию (которую не к месту упомянул в предыдущем посте). И не потому, что она «свободна». Она когда-то была свободна, прежде всего от тягот борьбы за существование. Она не должна была работать ради выживания (как мы все – при всей нашей формальной свободе). Аристократизм предоставлял хорошую стартовую площадку. Великое русское искусство XIX века получилось таковым, потому что было в главном – «аристократическим», то есть не «пошлым», не буржуазным, не народническим, не пролетарским, не кастовым, тем более – не конъюнктурным. Его творили свободные люди. «Служба не обременяла их». Собственно, они были даже свободны от публики. Они – ничья собственность, пусть кто угодно считал иначе. И далее по тексту: «Вы ошибаетесь… Наши поэты не пользуются покровительством господ, наши поэты сами господа. У нас поэты не ходят из дому в дом, выпрашивая себе вспоможения».
Аристократизм мне интересен не как власть лучших. Аристократизм – весьма искусственная и неустойчивая формация. Это оранжерейный цветок, и вся свобода аристократа – с демократической (и весьма справедливой) точки зрения – «нечестная», незаслуженная (лично аристократом), унаследованная. Да, пусть она была «нечестная» или крайне избирательная, совершенно не для всех. Но для всех бывают лишь самые дешевые вещи. Подобной «свободой» пользовалась «золотая молодежь» советского времени, известные «мальчики-мажоры», дети номенклатурных родителей. И нельзя недооценивать их роли в гибели мерзопакостного совка. Они были более рафинированы, им было больше позволено, у них были особые заявки, деньги, образование, каналы информации, кураж… Сколько бы в них ни было мелкой местной убогости.
Нам остается лишь утешаться званием «аристократов по духу». У нас одна «трагедия», у прежних аристократов – другая. История Толстого – это признание фатальной невозможности аристократа по рождению стать кем-то другим, просто частным человеком или (тем более) частным «святым». Аристократ по рождению Набоков (не важно, какого градуса был этот аристократизм), утратив аристократизм юридически и фактически, стал «аристократическим писателем». Он сублимировал аристократизм в творчество. Так было и с Толстым, пока он не взялся разрушать свой аристократизм, превращая свою жизнь в глупую комедию.
Аристократ – человек, уважающий себя. Который не позволяет никому себя оскорблять. Который может иметь скандальную претензию жить максимально независимо от остального мира, недостаточно созревшего для тонкого диалога с ним.
Так что «свобода» аристократа – это свобода его «я», это чувство собственного достоинства, добавленное к хорошему образованию – и только. Некоторые рождаются аристократами в утином гнезде. Карлики (в метафорическом смысле) рождаются не от карликов, но от обычных людей. Но «аристократа» надо в себе защитить и вырастить. В современном «демократическом» обществе – это самая неблагодарная работа.
(Рома ответил мне в ЖЖ, что последнее мне удалось.)
Я на финишной прямой своего строительства. Еще бы неделю, но здесь выйдет заминка, потому что завтра приезжает Кот – у него каникулы. Надо придумать, чем его занять. Может, включить в процесс? В детстве он любил «помогать» мне.
Кстати, год назад (плюс пара дней) была моя операция. И через месяц будет год нашего с ней очного знакомства. Всего год! А уже так много успели.
Очень хочу встретить годовщину с Мангустой. И выпить за нее (годовщину).
(Ей эта идея очень понравилась.)
По совету Шатуновского ознакомился с работой Бердяева «О рабстве и свободе человека», ибо там много написано как раз по интересующему меня (в последних постах) вопросу «аристократии».
Как философ Бердяев был мне всегда интересен, хотя у него ужасно много риторики. К тому же в каждой работе он пишет примерно одно и то же. И чем дальше, тем меньше я согласен с его выводами. Для Бердяева реализация личности заключается в постоянном трансцендировании, в соотношении ее с Богом и сверхличными ценностями, но не с миром. Цель жизни – раскрытие универсума в личности. Соотношение с миром низводится им до объективации: «В объективации человек находится во власти детерминации, в царстве безличности…» Подобная философия очень зыбко стоит на произвольных категориях, вроде Бога, универсума, сверхличных ценностей… Все это кажется мне давно неактуальным. В любом случае, интеллектуально более честно, на мой взгляд, соотноситься пусть с «низкими», но подлинными объектами, чем с выдуманными и воображаемыми.
Но тут не место спорить с Бердяевым. Я лишь поделюсь несколькими выписками из его работы – по поводу аристократии, если кому интересно.
Собственно, Бердяев хочет разоблачить историческую аристократию, как еще один источник человеческого рабства – в то время как освобождение дает, само собой, лишь настоящее христианство, вместившее в себя и аристократизм и демократизм. Но, помимо воли автора, разоблачение звучит скорее гимном.
«В аристократизме были положительные черты благородства, великодушия, благовоспитанности, способности к жертвенному нисхождению, которых не знает parvenu, стремящийся пролезть вверх. Аристократ не стремится во что бы то ни стало подниматься вверх, он изначально чувствует себя наверху…
Происхождение аристократии военное… Аристократия есть каста, и она с трудом приспособляется к организации государства, в известном смысле она антигосударственна. Государственный абсолютизм вырастал в борьбе с феодализмом, с аристократией и её привилегированными свободами. Можно было бы даже сказать, что свобода аристократична, а не демократична. Свобода была прежде привилегией аристократии…
Часто забывают, что свобода есть не только свобода в обществе, но и свобода от общества, граница, которой не хочет признать общество в отношении человеческой личности. Народные массы мало дорожат свободой и мало чувствуют недостаток свободы. Свобода есть свойство духовного аристократизма. Рыцарство было огромным творческим завоеванием в моральном сознании. Аристократ первый в человеческом обществе почувствовал личное достоинство и честь…
Чувство вины и чувство жалости – аристократические чувства. Чувство обиды и чувство зависти – плебейские чувства…
Подлинный аристократизм не есть право, привилегия, он ничего не требует для себя, он отдает, он налагает ответственность и обязанность служения. Необыкновенный, замечательный, наделенный особыми дарами человек не есть человек, которому все дозволено; наоборот, это человек, которому ничего не дозволено. Это дуракам и ничтожествам все дозволено…»
Вчера привез стриженного Кота и двух собак. Всю дорогу Ваня говорил со мной об оружии, играх со стрельбой, насилии... И я, в конце концов, сказал, что правильно, что он подстригся: такой человек не должен носить длинных волос. Он их недостоин.
Кот гордо заявил, что ему нравится лозунг «Живи быстро, умри молодым!» – и что он перестал играть... И тут же сел за игру на бабушкином компе. Пожгли с ним мусор во дворе на мангале, а вокруг бегали и лаяли собаки. Особенно Мора была неспокойна. И была неспокойна всю ночь, заливаясь лаем на любой шум. Впрочем, я и без нее спал бы плохо. Не пойму, что творится: и устал от работы, и много читал, ездил, компьютером почти не пользовался – а сон не идет. Объяснение одно: в крови по-прежнему много адреналина. Это знак внутренней борьбы, отсутствия душевного спокойствия. Хотя внешне я спокоен, и все нормально.
Сегодня два часа гулял с собаками по лесу и поселку. И думал... В этот раз, выстраивая новый тип жизни, я вообще не пользуюсь образцами, не вдохновляю себя мыслями и цитатами других людей, а строю все исключительно из самого себя. Я словно возвожу мост над глубокой стремительной рекой – и высыпаю туда грузовики камней, один за другим (как когда-то на Воре песок на заболоченный участок) – и камни там и пропадают. И все же я верю, что мост однажды будет построен. Тут главное упорство и последовательность.
Днем Кот ездил с бабушкой в «Технопарк», снова играл, пока я делал свой душ, потом он чуть-чуть, из-под палки, читал – и едва не заснул... А ночью он сподвиг меня посмотреть с ним фильм «Город грехов». Снято изыскано, но сюжетно – полная хрень «Треш» – называет этот стиль Кот, словно это что-то оправдывает. Фильм для любителей компьютерного мочилова, при этом в нем снимался Мики Рурк, Брюс Уиллис, Уолкер (из «Охотников на оленей»). С легкой руки Тарантино убивать стало хохмой и веселой эстетикой.
После такого кино хочется чего-то здорового и архаичного, даже стихи Вознесенского сойдут.
По виду, росту он напоминает взрослого человека – и я теряюсь, когда слышу от него речи восьми или двенадцатилетнего пацана. Сколько же ему надо еще расти, чтобы стать хотя бы формально взрослым!
И, значит, мой возраст – совсем не плох. Это долгий путь со многими приобретениями. С познанием чего-то. Я не вижу деградации, я вижу развитие. Наверное, я много упустил, но главное все же происходило. На это и 50 лет не хватит.
Я почти все сделал, два дня монтировал сантехнику. Завтра опробую воду. Ваня интереса не проявил, и я звать не стал. Зато сегодня хорошо прогулялись с ним и собаками по лесу. Когда нет дождя и не холодно – приятная, классически русская погода, лирическая и медитативная.
А по ночам смотрим с ним кино. Теперь это «Оружейный барон», про русско-американского торговца оружием. Чей отец изображает еврея, владеет в Бронксе кафе «Крымский», с рекламой на русском и иврите. По-своему любопытное кино, несмотря на всю убогую голливудчину.
...Засыпание превратилось в проблему. Поэтому ночи снова пугают, как в больнице.
Второе ноября. Получил сегодня отлуп от Мангусты – за то, что накануне пожалел ее: что ей придется так много работать. Она считает, что ее друзья должны не жалеть ее, а радоваться. И прочие резкие вещи. («Меня деморализуют разговоры о мучениях работы и о нищете, как альтернативе ей. Такие разговоры портят удовольствие от достигнутого, но ничего не предлагают взамен – как если бы я в ответ на твое письмо о завершении строительства в ванной отвечала бы – "Я очень рада за тебя! Но и в равной степени сочувствую – тебе приходится делить дом со своей мамой. Очень многие так и живут, но горько видеть в этом близких людей. Но видеть их под забором еще горше". Я очень не хочу ссориться или обижать тебя, но я прошу уважать мою жизнь». И т.д.) (Сравнение странное, ибо я живу с мамой не потому, что мне негде жить, а ради нее самой, чтобы она не была в одиночестве в большом доме.)
Что ж, хорошо, если я расстанусь и с Мангустой. Исчезнет последняя эфемерная связь с другими людьми, зависимость и подстраивание под них. Это последний момент моей несамостоятельности. Тогда станет ясно, насколько я продвинулся по выбранному пути.
Я ведь и раньше знал, что наши отношения без будущего, и мы никогда не пустим другого дальше передних наших жизней. Я больше не хочу никаких жен, не хочу отвечать за них и терять их.
Кроме того, сегодня ездил с Котом и мамой в Захарово к Пушкину (усадьба М.А. Ганнибал, бабки Пушкина) и в Звенигород...
...Осень загородом – это постоянный Pink Floyd, причем одна композиция – «Dogs». Но это не самый худший фон. Чтобы разнообразить композицию я и сделал тур по ближайшим достопримечательностям. Очень трудно было уломать Кота. Он предпочел бы просидеть это время перед компом или ящиком. Ибо все его уверения, что он бросил играть – полная туфта.
Первая из достопримечательностей – это дом Пушкина в имении Захарово, – несколько километров после поворота из Голицыно в сторону Звенигорода.
В этом имении Пушкин провел детство. Настоящий дом погиб при соввласти, восстановлен в 99-ом. И он очень мне понравился, главным образом с точки зрения архитектуры: одноэтажный с мезонином, пропорциональным портиком и фронтоном, бело-голубой, увенчанный фонарем-бельведером. День хмурый, но довольно теплый. Очень красивое место: пруды, в узком месте через которые перекинут небольшой мост, лес, отражающиеся в воде деревеньки. Стереотипный помещичий рай.
После Захарова естественно доехать до Звенигорода – маленького, низкорослого, сохранившегося городка.
Но лучше всего в нем Саввино-Сторожевский монастырь, на высоком холме при выезде из города, основанный в конце XIV веке. Через него прошли поляки, французы, немцы, но он как-то уцелел. В главном соборе сохранились все росписи и иконостас (впрочем, сейчас он на реставрации). Замечательна главная колокольня, ассиметричная, с многочисленными шатровыми башенками, напомнившая мне соборы в Праге. А колокол на колокольне был такой, что можно сравнить лишь с царь-колоколом в Кремле. Но этот еще и звонит! А он – не самый большой из тех, что были здесь до большевиков. Самый большой весил 36 тонн и был отлит в 1660 году. В 30-е его, естественно, уничтожили. Красивые, как всегда в монастырях, цветники, должные напоминать не суровый затвор, а райский сад, белые стены, декор в стиле московских палат XVII века, кое-где раскраска под пестрое нарышкинское барокко, ровная зеленая трава, фоном для хризантем, очитков и прочих цветочков.
Можно еще было бы заехать в имение Голицыных в Вяземах, но уже слишком поздно. Сколько всего прекрасного было построено по всей стране – почему мы уверены, что ничего не создали? Откуда этот комплекс?
Впрочем, показывать 15-летним мальчикам «красу земли моей», тем более надеяться, что они над ней заплачут, – дело совершенно пустое. Почти столь же пустое, как отвести их на оперу. Материал очень тяжелый, но приходится работать...
Это грустно, грустно смотреть на собственного «неудавшегося» ребенка. Хотя я все равно надеюсь, что однажды он проснется, что вдруг он поймет, что есть серьезная духовная жизнь, с точки зрения которой одно хорошее стихотворение гораздо ценнее самой дорогой тачки.
Я все больше возвращаюсь к здешней природе. Крым порождал раздвоенность: я любил только то, что там, и совсем перестал любить то, что тут. Поэтому жизнь здесь превратилась в мрачное испытание, ссылку.
Но вот я совершенно не вспоминаю о Крыме, не хочу туда, совсем. Словно его отрезало, словно он исчерпал себя для меня. Он не радовал меня в этом году, даже несмотря на приезд Мангусты. И он как-то померк на фоне других виденных мест.
Может быть, после долгой зимы это изменится. Может быть, исчезнет новая раздвоенность, внесенная отношениями с Мангустой. В случае, если они кончатся. И я, наконец, отцентрирую свою жизнь, в которой останется только творчество.
Я пытаюсь защититься от адрейплатоновской скуки жизни – любовью, другими людьми, путешествием в другую страну. В самом «неудачном» случае – книжками и кино.
Надо не защищаться, надо перестать видеть «скучную» жизнь, видеть жизнь, как чужое, убогое, не мое! Было бы мое положение трагично – но этого нет! Мое положение более чем нормально, пусть и в этой не самой симпатичной и легкой стране.
Сегодня заставил себя встать в 12 – и поднял упирающегося Кота. И мы поехали с ним на каток в Горки-2. На катке почти пусто, нет и десяти человек. Кризис ударил? А цены остались прежними: 900 р. с человека. Дороже только боулинг.
Кажется, я не катался три года. Два точно. И все забыл, даже как разворачиваться, чтобы ехать задом. В один момент потерял равновесие и упал на колени, выставив руки. И что-то словно лопнуло в животе. Боль как год назад после операции. И стало дурно, словно падаю в обморок.
Оперся на бортик, потом минут десять сидел за загородкой. Кот был внимателен. И довольно честно катался, хоть ныл, что жмут ботинки.
А дома продолжил душ. Для чего еще раз сходил на станцию, где купил кроме всего два светильника. Устранил все течи, повесил дверь.
И упал без сил. И тут приехала Маша Львова, на новом авто – «форде-гибриде».
Скоро у нас с ней завязался спор о цивилизации – в связи с сериалом про Раскол, который она хвалит, а я заранее ругаю. Это – раздутое явление. Кроме того – неизбежное при движении России к Западу. То есть к цивилизации. А ей она, мол, не нужна. «Раньше было лучше».
Я сравнил ее заявления с заявлением рыбы, которая стала бы ругать воду. Маша возразила, что, будь она рыбой, то ругала бы не воду, а танкер, сбрасывающий в нее нефть.
– Можно увидеть один танкер, а можно увидеть другие, гораздо более симпатичные вещи, – ответил я.
– Какие?
– Культуру, например. А еще важнее – свободу! Индивидуальную свободу, вообще понятие индивидуальности... Дело не в цивилизации, какая бы она ни была, а в том месте, которое занимает в ней говорящий. Если это место его не удовлетворяет, то и цивилизация плоха, мир, время и т.д.
И она признала, что не удовлетворена своим местом, что из-за денег стала архитектором, муравьем, льющим воду доброго дела, но это ее уже тяготит.
Увы, у нас был большой период отвычки от муравьиных дел и муравьиного смирения. Нам уже невозможно стать жизнерадостным и удовлетворенным своей долей муравьем. У меня тоже не вышло.
Погуляли с ней по ночному поселку, посидели в патио, где она курила. Показал ей дом. Мастерская произвела на нее впечатление.
А ночью я провел первый опыт душа! Все работает! Цель достигнута. Остались лишь небольшие доработки.
Теперь у меня есть собственный душ и дабл. И можно возвращаться к более симпатичным вещам.
За этот бурный год у нас было несколько кризисов отношений. Первый – в прошлом ноябре, еще до личного знакомства, второй – зимой, после ее визита в Москву, когда я написал стих про «конец романа», думая, то так и есть. Сложный момент был в Израиле летом. Были и еще случаи, когда она прочитывала в моих письмах неизвестно что – и обижалась, а я извинялся и объяснял...
Не знаю, что на нее нашло? Может быть, это месячные, когда женщины ужасно раздражительны? Я не думаю, что мы достигли конца отношений из-за такого пустяка. Но если, тем не менее, это произойдет, значит, так тому и быть. Надеюсь, в теперешнем душевном состоянии я переживу его без ложного трагизма.
Мы сделали все, чтобы не привязаться друг к другу. Мы далеко и мы разные. Нас не объединяет ничего, кроме любви к литературе и стихам. К искусству тоже. Вообще-то, не мало, но людей с подобным отношением я встречал много, и этого всегда было мало даже для долгой дружбы.
И с ее хваленым хорошим характером все не так просто. Характер у нее дай Бог!
Зачем я вообще ей нужен? Как компенсация одиночества? Такая необременительная компенсация. Иногда даже полезная. Я не рассчитывал на большую благодарность – и вот ее нет. Есть очевидная досада, для которой есть какие-то веские причины.
В такие моменты мне хочется размашисто подвести черту. Коли освобождаться от ложных связей, то и от этой тоже. Жалко, конечно. У меня так мало друзей, и их все меньше. Но таковы правила той игры, в которую я более 30 лет назад решил играть.
Сегодня сделали с М.Л. большую прогулку по лесу с собаками. Кот идти наотрез отказался. Дошли до забора ОП’а (охраняемого поселка) и станции «Дачная». Погода довольно приятная – после ночного дождя. Маша нашла польский белый, чему я был весьма удивлен. На этом ее успехи не кончились – и она нашла один псилоцибиновый.
Потом я продолжил свои работы с душем. Ночью смотрели кино. Причем она – третий фильм за день, под работу. Она тут неплохо устроилась.
Вчера я с трудом оторвал Машу от ящика, а Кота от компа – и повез их в Вяземы, в имение Голицыных. То есть везла всех Маша на своем «гибриде».
Здесь останавливался по пути в Москву Наполеон. Здесь же бывали или жили Пушкин, Гоголь – и еще куча народу, что играли не последнюю роль в истории. Это видно даже и сейчас, на жалкой музейной основе. Три каменных дома, большой регулярный парк. Рядом с имением стоит большой храм с высокой галереей и отдельно стоящей звонницей. Я был здесь несколько лет назад...
Погода холодная, ноль, но солнце. На лужах в первый раз лед. Музей оказался на ремонте – и мы просто погуляли. Зашли в Спасо-Преображенский храм, где шла субботняя служба. Я думал посмотреть фрески, но тут ничего не осталось.
Какое-то удивительное варварское бездушие: уничтожить фрески в храме XVI века, построенном Годуновым, вбить на территорию имения футбольное поле, технические объекты, жилой район...
После обеда Маша уехала в Москву. А я посмотрел с мамой «Крестного отца», которого первый (и последний) раз видел на даче у Сережи Тери Терещенко в Загорянке в 88 году. И то кусками, потому что презирал подобную тематику.
Все это перемежалось работой в душе.
Сегодня я продолжил. Могу сказать, что с душем покончено. Сделал даже новую розетку для нагревательного бака. И начал работать снаружи – украшать стену из вагонки, которая смотрится не особо хорошо. Завтра покрашу лаком – и можно будет поставить точку.
Еще съездил с Котом в Одинцово в «Il Patio», где мы ели пиццу. Это за то, что он позанимался с бабушкой математикой.
Зато и денег осталось очень мало: душ и развлечения Кота истощили мою казну. Но зачем теперь копить? Похоже, что в Израиль я не еду.
Мангуста молчит, видно, все еще в своей загадочной обиде. Я тоже молчу. Обида лишь концентрирует меня. Потому что я считаю, что имею больше оснований для обиды.
Если же это конец, то, надеюсь, никто не будет никого упрекать. Мы взаимно доставили друг другу удовольствие. В общем, к этому и свелась суть отношений.
Не так уж мало.
Мир, лишенный Бога, – не преследует никакой цели, у него нет намерений, поэтому и невозможно осудить его ни за какое намерение, во зло или добро человеку. Значит: мир невинен. Так считал Ницше.
Напротив, люди то и дело осуждают мир, цивилизацию, землю, на которой живут, климат, настоящее, осуждают все скопом и по отдельности. Осуждают скуку жизни, даже если не осуждают ее (жизнь) буквально.
Скука или негодование на условия возникает из-за зазора между желаемым и предлагаемым. Но ведь предложение – это не те или иные вещи или условия. Предложение – это жизнь. По сути неограниченная, пока она есть. И наше место более чем нормально. Человеку лишь надо обладать большим набором отмычек, чтобы вскрывать непритязательный снаружи ящичек, называемый реальностью. Такой неприступный на вид. Набросить на него координатную сетку чувств и шагнуть в него как на строительную площадку самоосуществления.
Но проще кого-то просить, быть кем-то недовольным, на что-то надеяться. И ничего не делать.
...Как бы ни одолевала порой скука – жизнь, которую я сейчас веду, подходит мне больше всего. Часами углубляться в тексты, писать и думать, когда я хочу, ставя духовную жизнь, а не семью и обязанности, на первое место.
Если я все делаю правильно, то и результат будет правильный. Хотя не надо мерить ничего результатом. Я живу теперь не ради результата, а ради самого этого «теперь». Но постфактум можно проверить результатом верность «теперь», которое тогда будет прошлым – и сделать вывод: имела ли моя позиция основания, насколько я на самом деле могу фабриковать реальность, не обманываю ли себя?
Хотя позади уже много разной реальности, и некоторые выводы давно пора сделать. Однако все равно кажется, что что-то было случайностью, что-то я не доделал, что лишь теперь у меня есть все условия, поэтому и результат будет другой.
Действительно, мои условия последних лет сильно отличаются от прежних. И сколько бы я ни настаивал, что в своей сути не меняюсь – и это, похоже, действительно так – большие возможности и сильные стимулы должны породить какой-то результат. В этом весь смысл теперешнего опыта.
Иначе можно просто найти новую жену, новую семью, новую байду – и все испортить и «упростить».
Сегодня первый мокрый снег (восьмого ноября). Мама ругается с Котом из-за математики. И я на ее стороне: вчера посмотрел «Елену» Звягинцева и в подростке из фильма узнал Кота. И ужаснулся! Можно жить за чужой счет, хотя бы частично, и при этом что-то искать, читать, изучать, надеясь дать людям вдесятеро больше. А можно пить пиво у телевизора. И это будущее Кота. Как его настоящее – кока-кола перед компом. Жизнь устрицы, а не революционера. И я бессилен что-то изменить. Я не могу заставить его пить воду того, что я могу ему предложить. Это требует усилий, эрудиции. А он слишком ленив.
У него нет потребности мучить себя, потому что он не видит в культуре ответов на свои проблемы. Может быть, потому, что не до конца осознает их. Еще не осознает? Может быть, потом осознает? Фиг знает.
Сегодня же поставил точку в эпопее с душем. Отнял у меня больше месяца. Кот помог разобрать леса и отнести их под снегом к гаражу. Ночью смотрели с ним «Реквием по мечте» – по его предложению. Произвел на него сильное впечатление. Он сам признал, что это лучшая антипропаганда наркотиков из всех возможных.
И ночью же проявилась Мангуста. Через неделю. С искренним удивлением, что «меня нету». Спросила про паспорт, хочет видеть. Я и забыл про паспорт – и как раз сегодня вспомнил, когда гулял с собаками в лесу. Она ничего не почувствовала, не поняла.
Написал, что не хотел ее беспокоить, ибо получил хороший урок. Что у меня все нормально, паспорт не получил, потому что было не до него. И пожелал удачи. Надеюсь, это не прозвучало, как «прощай». Хотя я совсем созрел свернуть наши отношения. Я больше не вижу в них смысла.
Теперь, вероятно, она удивится, что я, оказывается, обиделся! Ну, если она посчитала себя обиженной после сочувствия, то я тем более имею права обидеться на отлуп.
Писательство важно, когда реальность буксует, когда действия не четко подогнаны друг к другу, между ними есть зазоры. И их заполняет литература. Можно, конечно, тупо смотреть телевизор. Культура не соскакивает ни в каких испытаниях, но поддерживает и развлекает: я испытал это на себе, как корь.
Все мои вирши последних лет подтверждают, что стихам нужна любовь. Пусть бывшая или будущая, умирающая, воображаемая, причинившая боль или давшая надежду – все равно.
Я хватаюсь за эту «любовь» хотя бы потому, что это самое живое, что есть во вселенной, ибо от нее и происходит вся жизнь, как мертвый хватается за (живую) соломинку. По закону симпатической магии живая любовь оживляет мертвые слова.
Мне нужна дистанция и миф – о неких особых отношениях между мной и не мной. У меня уже был морг перед окнами, облетевшие березы, боль, шов в полтела, ушедшая жена, ускользнувшее прошлое. Для стихов потребовался последний ингредиент – адресат. Тот, кому я могу, условно говоря, «жаловаться». Потому что знаю, что он оценит хотя бы стихи, пусть не поймет все стимулы, их породившие.
Стихи – это шифровка. За странными образами и неожиданными метафорами – скрыты вполне реальные события. Зная контекст – стихи можно довольно успешно дешифровать с точки зрения информации. Нужно ли это – вот вопрос?
Стихи – это та форма жалобы, которую больше всего любят боги, к которым они (жалобы) адресованы. Но часто эту форму жалобы точно так же любят и смертные.
Практически весь день ушел на перевоз Кота и собак назад в Москву. Начался он со скандала: бабушка отказалась возвращать его компьютер.
– Он был куплен на мои деньги, и я тебя его лишаю! – кричит она.
Кот рвал и метал: как она посмела лишить его его вещи! Он прав, что по отношению к пятнадцатилетнему такого делать нельзя.
И всю дорогу до Текстильщиков я объяснял ему, почему так получилось, что его развитие чудовищно исказилось, и он находится в опасной точке. Он возражает, что у него есть идеалы, но он не собирается ими жить. Жить же он хочет легко и удобно, чтобы было много бабок, шестикомнатная квартира, белый плазменный телевизор и диван перед ним, как в американских фильмах. При этом он хотел бы не заработать деньги на все это, а откуда-то получить. Для себя он и так идеальный и никуда развиваться ему не надо...
Сказал, что он агрессивен, как гопник, и имеет вкусы мещан.
Обратно ехал три часа 70 километров. Спина совершенно задеревенела. А куча людей ездит так каждый день!..
А дома, куда, наконец, доехал под мокрым снегом, получил очередную порцию обвинений: это мы его развратили, сделали барином, пустили учебу на самотек!.. Я возразил, что это она делала из него «барина», покупала в безумных количествах «лего», удовлетворяла любые желания, породила идеал жизни, который он мне сегодня и транслировал. Мы же учили его совершенно другому. Она соблазнила его своим буржуазным образом жизни, с большими зарплатами и комфортом. Да, она на все это заработала, а он хочет лишь результирующую часть.
Но она хотела всем только добра, помогала нам, а мы, свиньи, ничего не ценили, обвиняли, вели себя с нею нетактично... Будто она знает, что такое такт! Уж не с нами. Она делала всегда лишь то, что считала нужным, нравится нам это или нет. Даже когда мы разводились...
Она и помогала, чтобы иметь право вмешиваться. Подсадить нас на ценности ее мира и заманить в благодарность. А мы этого не хотели. Поэтому неблагодарные сволочи!
Опять поругались. Ушла к себе в комнату плакать. Но она отлично знает, что на меня наезжать нельзя. Я всегда отвечу. Ей пора запомнить, чего стоит мне говорить, а чего не стоит, если она хочет жить со мной в мире.
Вот и с Мангустой тоже. Теперь она молчит. Может, совсем замолчит, может, ответит: «И тебе удачи». И мы взаимно замолчим. То есть я уже замолчал и без ее извинений говорить не буду.
Если потребуется, я выкорчую всю любовь из себя. Я смогу, я много раз это делал.
Я всегда хотел жениться на мысли. Лишь в общении с яркой мыслью я был счастлив. И лучшие минуты с Лесбией были тогда, когда мы обменивались тонкими и оригинальными мыслями. Они оправдывали существующий брак. И все же он шел в разрез с подлинной моей склонностью.
Это склонность самая нелюдимая из всех. Мысль дала мне Мангусту, но она же прочертила предел возможной близости.
Собственно, для чего я хочу использовать мысль – это найти выход из трагедии существования, не прибегая ни к каким воображаемым тросам – в виде Бога или «справедливого устройства общества». Я сам и без страховки должен подняться на эту вершину и посмотреть, что там есть.
Это и будет истинной философией.
Мангуста думает, что я переживаю из-за ее занятости. А я больше переживаю из-за ее занятости не теми вещами. Хоть это и вынуждено. Она и на завод была готова идти. Умно ли это? И ведь доказывала, как это нормально! Может, кому и нормально. Я видел много художников, испортивших себе жизнь...
Она думает, что всегда будет равна самой себе, в любых обстоятельствах. Но так не бывает. Она уже, мне кажется, не равна себе год назад. Хотя это ощущение происходит, наверное, оттого, что ее восприятие меня было другим. И мое ее тоже, конечно. У нас были очень нежные отношения – до ноябрьской ссоры, когда я первый раз взглянул на нее совсем иначе.
Ну, устроится она во все эти места – и скоро станет спокойной и полной, как Настя. И к чему тогда были все разговоры о презрении к нормированному рабочему дню, службе как таковой?
Безвыходно? Совсем? Не знаю.
Я не испытываю к Лесбии ни любви, ни ненависти, ни интереса. Полная пустота. Надо было постараться, обоим, чтобы довести положение вещей до этой точки. Но после определенных поступков в отношениях двоих остается только выжженная пустыня.
А, может быть, это просто стена, рефлекторная и уже бессознательная, словно движения у водителя или музыканта. Такое движение души, «стена», при виде и упоминании ее. Не с ней первой. Сперва искусственная стена, потом полное безразличие. Скоро и с Мангустой так будет.
Я все теряю и теряю.
***
Снова принялся за живопись (сделав новую розетку в мастерской) – и написал «Георгины и хризантемы». Мама весь день отсутствовала, думал, что поехала возвращать Коту комп (оказывается – нет). Я не одобрял ее поступка, хотя и оправдывал его перед Котом: она сделала это из-за отчаяния. Мне он тоже внушает крайнее беспокойство. Кажется, что он может кончить полной жопой. Ибо он не может напрячься и преодолеть ни одну вещь, которая будет ему тяжела. Хотя тяжело лишь вхождение в процесс, как я объяснял ему.
Мама считает, что мы «не приучили его трудиться»! Блин, а как к этому можно приучить?! Паяльной лампой?! Нет, я не хочу быть извергом для собственного ребенка, я не хочу, чтобы ребенок боялся и ненавидел меня. Погибнет? Значит, погибнет. Ему все объяснили, показали – и скандалов было много. Ему осталось сделать минимальное усилие, чтобы не упасть в пропасть. Но он лезет в нее. Он не верит, что результат юношеского пофигизма будет столь плох. Он полон радужных упований и при этом все презирает. Еще бы, если все дебилы – тогда и он не очень плох.
Написал письмо Мангусте. Как и год назад – не хочу быть инициатором разрыва. Попытался объяснить свою позицию. Наверное, это недостаточно гордо и, может быть, вообще неверно с точки зрения абсолютной автономности, но я сделал попытку вернуть человека. Которого сам оттолкнул из-за своей обиды.
Когда мы так далеко и так долго не видим друг друга – искажается облик другого, его становится труднее понять. Хотя что-то непонятно было всегда. Мы вообще плохо друг друга знаем, а при таких разлуках – все только усугубляется. Может быть, этим и объясняются срывы.
Ладно, я снова сделал ход. Охлаждения и ссоры тоже бывают на пользу. Кризис оживляет чувства. Или убивает их в конце концов, если затягивается. Не хочу затягивать, хотя, возможно к этому (разрыву) и придет.
Философия как и теология веками держалась на том, что человек жаждет объяснения. Объяснения своего страдания, своей смертности прежде всего. Это объяснение должно утешить его, оправдать страдания и ужас конца. Для того, конечно, кто этот ужас испытывает. Конец этот может быть даже не свой собственный, а близких людей, от существования которых человек сделал себя зависимым. Идеалистическая философия, как и теология, решали эту проблему через идею Бога, с помощью воображаемой страховки, помогающей подняться на вершину из долины отчаяния. Материалистическая так или иначе хваталась за рациональное переустройство общества, изменение человека, хотя сурово ограничивала все возможное его счастье земной жизнью.
Требование переустройства мира – вещь совершенно демагогическая и на самом деле строго не рационализируемая. Можно заявить, что все люди хотят счастья, но нельзя изобрести однозначный образ этого счастья, для обретения которого у всех людей, к тому же, были бы равные возможности. (Это можно сравнить с проблемой мета-нарратива и микро-нарратива у Ж. Лиотара.)
Параллельно освобождение мира от старых богов сочеталось с освобождением и от «старой» морали. Источник морали самым примитивным образом видели в богах, и не хотели ступить здесь ни шагу дальше. Бунтари и бунтовали не ради правды, а, главным образом, потому, что «все позволено» и ради этого «все позволено». Ибо «старая» мораль стесняла их инстинктивные порывы. Новая «мораль» дозволяла преступление – ради, понятно, возвышенных целей.
Революция как и война есть просто затянувшиеся каникулы для не повзрослевших детей. Ненависть к Творцу может объясняться ненавистью к творению и отсюда – тягой к тотальному разрушению. Ненависть к творению (то есть просто к реальному миру) может объясняться множеством причин, главная из которых – неудовлетворенность своим жизненным положением, лишенность полноценного бытия (то есть иллюзия этой лишенности). Инфантильный подростковый бунт – суть любого бунта. Старшие должны подвинуться, старшие должны уступить мне кусок пирога, хотя бы потому, что я сильнее и у меня волчий аппетит.
«Старая» мораль стояла на защите общества «пожилых» и как бы более слабых людей. Вообще мораль может быть моралью – лишь когда она защищает более слабого. Ницше предлагал толкнуть слабого (вместе с его моралью), потому что видел в обществе диктат, тиранию слабых.
Но слабость слабости рознь. Человеку прежде всего следует понять, что слабы – все. И само общество и мир в нем – очень слабы и зыбки.
Философия могла бы осветить трагичность человеческого удела и при этом дать человеку мужество жить, научить странному счастью существования. Но для этого философам самим надлежало бы пройти этот путь и обрести то, о чем они говорят. Но, кажется, ни один из философов не оказался достаточно мужественен совершить такое.
Обменялись с Мангустой корреспонденциями. Если еще несколько дней назад она ждала меня, то теперь у нее куча дел. Но хочет сохранить дружбу. Ей в моей жизни «тоже» много не нравится, но она не говорит что? Интересно было бы узнать. Что живу с мамой – это понятно, что еще?
Притом что я не говорил, что мне что-то не нравится в ее жизни. Я лишь пожалел ее силы и время. Ничего она не поняла и в очередной раз обиделась, напала как раз на того, кто лучше всех к ней относится. Известно: именно таких можно цапать безнаказанно, срывать на них раздражение. Хотя я не столь уж безответен. Другое дело, что она даже не замечает, что обидела меня. И недоумевает, когда я взрываюсь.
Вечером долго говорил с мамой, которая два дня где-то бродила. Поговорили хорошо и глубоко. Я утешал ее в ее отчаянии и нежелании жить. Мол, в 72 года жить нельзя и незачем! К тому же она не может жить одна и не для кого.
Я просил ее не гипнотизировать себя годами. Мне тоже не мало лет. Жизнь не кончилась, пока ты жив. У нее все нормально со здоровьем, домом, деньгами, она может прекрасно жить для самой себя. Но она не хочет.
Поговорили и о Лесбии, которая, якобы, никогда не любила меня. Фиг знает – зачем же тогда мучилась 27 лет? Я ведь не самый мягкий субъект. И у нас не то чтобы не было шансов найти кого-то еще.
Естественно, поговорили и о Коте, но спокойно. И о том: может ли он повторить мой путь? То есть мой конфликт, сделавший меня тем, кем я стал. Культура была выбрана мной как остров и ответ – на все мои проблемы. Без этого никто не станет углубляться в такую сложную вещь, как культура.
В прочее время читал для поста Библию: Псалтырь и книги Царств – и нашел для себя много нового. Например, что Псалтырь была написана не раньше Вавилонского пленения и, конечно, не царем Давидом, а каким-то «святым» из народа Израилева. И говорил этот «святой» не от своего имени, а как бы от имени всего народа, поэтому так абстрактно и неконкретно. И порой очень резко: «Восстань, Господи, почему ты спишь?»
Читал и «Федона» Платона, и тексты в интернете, например, про современных философов (все последние дни).
В общем, занимаюсь любимым делом.
Художник творит новые образы. Он творит то, что нет.
Конечно, каждый творит то, чего нет: детей, карьеру, геморрой, дорожно-транспортные происшествия. Творит чаще всего случайно, бессознательно или с помощью патентованных технологий.
Художник творит то, что никто не сотворит, кроме него. Он и творит из ничего, из своего воображения. Потому что и в нем этого нет. Это появляется, как вспышка, озарение.
Ученый ищет связи существующего, художник проявляет еще несуществующее. Ученый – это тот же жрец, творящий ритуал и законы, которые приведут племя к благу. Художник – играющий бог, сумасшедший, которому плевать и на племя и на благо. Он – родившийся здесь сумасшедший бог, который продолжает творить, потому что это его функция и инстинкт.
Прочел в «МК» (сноска из ЖЖ) интервью одного психиатра (Михаила Виноградова) по поводу 190-летия Достоевского (11.11.11 – !). Он восхищается тонкостью психопатологических образов у Достоевского и говорит, что, живи он сейчас – «оказался бы среди блогеров, известных лишь узкому, "маргинальному" кругу ценителей».
И я воспрял духом!
Сегодня стал делать то, что не делал 20 лет: грунтовать холсты. А сперва их надо было натянуть, использовав для «холста» бабушкину наволочку немыслимых размеров: вот какие раньше были подушки!
Приятное размыслительное занятие. И вспоминаются яркие дни моего живописания с Сеней Петерсоном.
А еще я читаю Аристотеля, Платона, Ветхий Завет, Дворкина, несколько сайтов в интернете – все для своего поста, который никому, кроме меня, не нужен. Зато установил интересный факт, что Категорический императив впервые высказал Аристотель. И вообще неплохо разобрался в сути морального учения и Аристотеля, и Платона. Для поста еще использовал два тома «Мифов народов мира», Философский словарь – и широко интернет. Я бесплатно делаю то, за что другие получают деньги и научные степени.
Я понимаю опасность: каждый одинокий человек ходит по грани. Очень просто сорваться с нее в безумие, алкоголизм... С другой стороны, семья – это такая «тихая гавань», напоминающая погост. Семья – это минимальная гармония. Люди застывают в ней и все силы тратят на ее поддержание. Творческие, но не успевшие реализоваться люди – кончаются в семье...
Был сегодня у Алисы и Володи – они живут в 200 метров от ОВИРа, где я получал свой новый загранпаспорт. Володя, как и я, вернулся к живописи. И пишет неплохие вещи. Вообще, он хороший художник. Но в минимальной гармонии семьи он тускло тлеет: делает ремонт, отводит ребенка в кружок, работает...
Тут, естественно, выбор, что важнее: жизнь с другим человеком и эта «минимальная гармония» – или творчество? Стоит ли оно того, особенно, когда нет отдачи в виде славы, денег, интереса публики? 99% процента людей сразу отказывается, ломается. Ван Гогов очень мало. Не очень моральный Сеня, кстати, может быть, один из них. Тут излишняя моральность и осмотрительность вредны.
А у меня хватало и того и другого. Зато сейчас я хочу все сделать заново, собрать все рассеиваемые много лет силы, создать нового себя, который перестанет относиться к творчеству, как к хобби – в свободное от основной работы время. Так настоящими творцами не становятся. А у меня сейчас и нет другой интересной альтернативы.
Или другими словами: у тебя есть «сила» завоевателя (как в компьютерной игре). И ты можешь потратить ее на завоевание женщины или на завоевание своего художественного стиля, своего особого места в творчестве. Стать «счастливым» или стать «философом». Теперь я хочу попробовать второе.
Только Кот беспокоит. Вчера в ярости на его постоянное вранье и пофигизм позвонил его классной руководительнице, Тамаре Степановне. Для этого в интернете нашел телефон школы, а там уговорил секретаршу дать мне ее домашний, – ибо Кот, естественно, ничего не знает вообще.
И выяснилось, что он гулял целую неделю. Три дни у нас, и три дня потом. Появился на пару уроков в пятницу (к третьему уроку), когда у них был какой-то праздник. И она сказала, что определенно не переведет его в 10-й. И даже не пошлет на ГИА, потому что он ее не сдаст. Так что 10-й ему не грозит. А он уверен, что она пугает. Похоже, что нет. По математике у него полный 0. Классная подтвердила, что он ничего не делает с 6 класса. И что она сама не взялась бы его репетировать. Это – когда я попросил ее найти репетитора.
Он сдает пустую тетрадку, не записывает и не знает заданий. За два месяца не открыл учебника. Мама в ужасе от его «знаний». И к тому же постоянная ложь, выкручивание. Как у таких честных родителей вырос такой лгун? Что тогда значит пример родителей?
Все это сказал сегодня ночью Лесбии. Она совсем убита. Понимаю, как расстроил ее. Но что-то надо делать, иначе будет поздно. Главное, чтобы он «расстроился» – и испугался! Но ему на все наплевать. Он думает, что как-нибудь проскочит, ведь никогда не было, чтобы было совсем плохо. Он еще не сталкивался ни с чем серьезным и трудным. Пока не столкнется – не поймет. Я столкнулся в 10 лет – и «все» понял. И потерял веру в благость мира. Хреновость мира заставила стараться. А он лишь укоряет мир в хреновости, а сам ею постоянно пользуется.
А еще позже ночью пришло письмо от Мангусты. Говорит, что писала неделю, чтобы рассказать про все мои недостатки. А они таковы: живопись у меня робкая. И я с этим согласен. Романы недоделанные. С этим тоже согласен. Я несправедлив как критик – на примере ее любимого Каннингема. Тут совсем не согласен: за охоту я отвечаю. У меня хорошие стихи, и мне надо издать бумажную книгу... Не знаю, как она это видит? Кроме того, я слишком много времени трачу на посты, считает она. Это снова так, сам знаю. Но я все рощу и воспитываю себя. Это теперь гораздо важнее романов. А постам не мешает.
Вот такой день.
Вывесил свой долго рождавшийся пост про познание Бога и бегство от страдания. Это закончилось эпичным спором с Ромой по поводу Иова и его еврейства...
Наверное, в этом смысл таких постов и работы. Потому что надо сперва до конца выстроить собственное мировоззрение, опробовать его на себе и привести себя в желательную душевную норму. А потом писать. Или не писать. Потому что правильный душевный настрой важнее всего на свете.
И тут же стал писать картинку в новом, «не робком» стиле: голову девушки в красном платье. Причем никакого платья на картине нет. Вышло неожиданно хорошо. Пока писал – испытывал странное удовольствие, сродни сексуальному. Что-то переполняло меня, искало выхода. Если бы у меня была модель, я перенес бы это чувство на нее. Так я когда-то увлекся натурщицей Светой...
Оторвался от спора с Ромой – и стал сразу писать вторую, на новом загрунтованном холсте, в том же стиле, крупное лицо во весь холст, Мангуста с челкой. Еще не совсем понятен результат.
Прикинул, что бы еще мог написать? Можно было сделать целую серию работ на основе цветной графики, что я выполнил в Фотошопе. Хороший план жизни.
А от Мангусты никаких сообщений. И я не знаю: еду ли я в Израиль?
«...Ифраим потерял работу в те дни, когда его жена сошла с ума. Потеря работы его ничуть не огорчила, напротив, он стал летать, как он сам говорил, словно уж, который выполз из-под бетонной плиты, которая много лет давила на него. Если бы не болезнь жены: вместо одной плиты на него свалилась другая.
...Сумасшедший человек – не тот, кто сумасшедший 24 часа в сутки. По любому, это был не ее случай. Болезнь накатывала приступами, с регулярностью океанского прилива, и все же в них не было железной закономерности...»
Начало романа...
Все у меня теперь построено на искусстве. Оно – мое единственное развлечение, общество, утешение, занятие.
Всю жизнь я стремился к искусству, чувствуя, что у меня есть талант, который надо реализовать – и что этот процесс принесет мне счастье. И оно будет компенсировать тяжесть моего выбора. Ибо еще лет в 18 я решил, что если придется выбирать между игрой по своим правилам или игрой по правилам окружающих, если они мне не нравятся, – я выберу первое. Даже если останусь один – но с чистой совестью, спокойным сердцем, с правом уважать себя, не пожертвовавшим ни одним принципом для достижения известности или счастья.
Для того чтобы жить так – надо быть очень независимым, все уметь и, главное, иметь занятия, которые способны удовлетворить меня в отсутствии других дел и людей. А это и есть творчество.
И все годы искусство отступало на периферию жизни, потому что я или не чувствовал себя готовым, или были более серьезные обязанности, или моя ситуация не была такая «отчаянная», чтобы ставить все на искусство.
И вот жизнь загнала меня в угол, туда, откуда некуда отступать. И я должен пользоваться этой милостью судьбы. Пусть иногда так хочется услышать человеческий голос!
В целях тотального творчества стал писать еще одну картинку: девушку в белом платье, воспользовавшись юзерпиком одной ЖЖ-дамы. Он был очень мал, но меня это не остановило, и все, что я не видел, я дополнил воображением: красивая загорелая девушка в профиль сидит в белом, как будто свадебном, платье в кресле где-то на «пленэре», солнце бросает яркие контражурные блики на плечи, ноги, волосы. Совсем не подходит намеченной серии, но интересно проверить мастерство. Главное – много писать, набивая технику.
Прочел про Лу Саломе. Подруга Ницше, возлюбленная Рильке, благодаря которой он и стал Райнером, и которая познакомила его с русской культурой (ибо сама была из Петербурга), и с которой он дважды ездил в Россию. Потом была помощницей Фрейда. «Женщина-философ» и психолог, с которой, как некоторые считают, Ницше писал своего Заратустру.
А ночью посмотрел очень неплохой фильм Вуди Аллена «Полночь в Париже», его последний, этого года. В нем появилось что-то гайдаевско-данелиевское, простое и трагичное. И при этом очень почтительное к культуре.
Люди хвалят «девушку» в отсутствующем красном платье – и никто не спрашивает про это платье. «Провокации» не получилось. Зато меня хвалят за талант. Но не Мангуста, она молчит.
Рома у себя в ЖЖ написал про свой сон, где Умка пела про меня песню. Слов он почти не запомнил, только вопрос «Why», с которым она обращалась ко мне. Песню он не дослушал, потому что зазвонил телефон, и он проснулся...
Какая жалость! Он бодро решил предложить Умке написать такую на самом деле. Я ответил, что лучше не надо. Кажется, все, про кого она пела – померли: Фрэнк, Шамиль, Красноштан, Гуру. Потом, правда, вспомнил, что Фурман еще жив. И, наверное, кто-то еще. И ряд неплохой, но хочется еще пожить. Хочется посмотреть, что из меня выйдет, когда я выйду из-под давления пары, в которой так долго жил, и которую в своей работе «Эротика» осуждала Лу Саломе.
Сперва влюбленные находят в своих возлюбленных невероятные достоинства – и сколько их не пытаются убедить, что картина искажена, они не хотят верить. Да и предмет любви не слишком стремится опровергать комплиментарный взгляд на себя: все же это приятно! К тому же, кто знает, может, ты и правда такой, но сам внушил себя, что ты хуже, а вот человек со стороны видит настоящего тебя!
Это в том случае, конечно, если влюбленный в тебя не досаден тебе, когда ты хочешь, чтобы тебя оставили в покое.
Потом обломанный влюбленный столь же произвольно будет находить твои вины. Особенно, если ситуация будет призывать разлюбить.
Не знаю, насколько это касается нас с Мангустой? Честно ли я веду себя? Ведь еще летом в Израиле я был сильно разочарован в ней – и даже хотел на тормозах свернуть наши отношения, до чистой дружбы, даже, может быть, приятельства, и уж без всякого интима.
Однако из этого ничего не вышло. В основном потому, что с ее стороны не было взаимного стремления.
Это проблема для меня: я понимаю, как много в нас разного. Но если верить Ницше и Лу Саломе, то у близких людей всегда так: несовпадения кажутся особенно болезненными.
Черт знает, что правда? Надо ли радоваться, что наша связь рвется, раз мы слишком разные, или надо сохранить ее, потому что мы все же похожи? И тогда огорчаться ее теперешнему уровню?
Огорчаться и тому, что из этой ссоры может получиться полный разрыв. Или некое обновление, хотя в последнее не сильно верится.
...ЖЖ-френд считает, что философия занимается проблемой добра и зла и будет иметь право на существование, пока проблема зла не будет решена.
Но в русле метафизического подхода, которым всегда грешила философия (о чем и был пост), решить эту проблему нельзя. Ибо метафизика предает проблеме зла онтологический статус.
Можно начать с того, что отрицать всю метафизику, как делал Кант, и, соответственно, все ее проблемы. Но все равно человека будет трудно убедить, что зла нет. Ибо ему кажется, что он постоянно с ним сталкивается.
Но я сейчас не о бытовом «зле», а о зле «метафизическом». Откуда оно могло взяться в Творении, где та сила, которая породила и поддерживает его? С этого момента, как философия задумается в подобном ключе, она немедленно превращается в теологию и экзегетику.
Мне не нужно такой философии. Я не хочу плодить сущности.
Если я отрицаю метафизические понятия, значит, онтологического зла нет. Что же есть? Что тогда такое «зло»?
Это есть феномен нашего ума, его не существует нигде, кроме нашей головы. Это такое же обобщение, как «холодное» или «горячее». Зло – это что-то слишком холодное или слишком горячее.
Существует ли неметафизическое и вполне земное зло как абсолютная категория? Как «абсолютная категория» оно должно быть тем, что существует всегда. Но на земле нет таких вещей. У каждой вещи, как у монеты, есть две стороны, и наличие одной предполагает наличие другой. Не бывает односторонней монеты или палки с одним концом. То, что мы называем «злом» – есть обязательная сторона этого мира, чаще всего неприятная нам, поэтому мы склонны абсолютизировать и мистифицировать ее.
Сторона эта неприятная, но, тем не менее, нужная. Еще первый диалектик Гераклит учил: «Единое, расходясь с собой, сходится», «бог – это день ночь, зима лето, война мир… все противоположности». И это прекрасно знала восточная мысль, создав концепцию инь-ян. В восточной философии дуализм добра-зла снят тем, что противоположные начала не враждуют, но творят мир и все его многообразие…
Но кто-то может упрекнуть, что я сам лезу в метафизику.
Ладно. Возьмем две самые неприятные для человека вещи: болезнь и смерть. И одно и другое есть свойства жизни. Все материальное, тем более живое – разрушается. Все, что есть – кончается. Если бы жизнь каким-нибудь фантастическим образом не кончалась – было бы лишь хуже: люди перестали бы серьезно к ней относиться, перестали бы развиваться – и скоро превратились бы в бессмертных кротов. На место исчерпавшей себя жизни приходит новая. Представьте, что был бы за ад, если бы по-федоровски воскресили мертвых? И они жили бы рядом с нами! Всякий прогресс остановился бы. Столетние не давали места восьмидесятилетним, восьмидесятилетние – шестидесятилетним, новые идеи не побеждали бы, миром навечно правила бы брежневская КПСС.
Злом можно назвать то, что причиняет нам вред. Причем, как мы считаем, причиняет незаслуженно, немотивированно. Но так как в природе нет разума, то она не может причинять что-то сознательно. Значит, она невинна и зла не творит.
Творить зло может лишь человек. Если обобщенный человек нам не нравится, мы в праве уйти. Но мы не уходим. Потому что от человека не только все зло, но и все добро. И, видно, добра больше.
Бесспорно, есть злые люди, но, во-первых, число их всегда ограниченно, во-вторых, злые люди лишь в более яркой форме проявляют то, что есть в нас самих: недовольство жизнью, бессилие терпеть и неспособность что-то в жизни поменять. И спонтанную агрессию – как результат безвыходной ситуации.
Действительно ли ситуация безвыходна? Нет, даже калека может найти своеобразное счастье жизни, освоить тонкий и более мудрый слой бытия. Корень безвыходности лежит в нас и нигде больше. Мир достаточно широк и богат, чтобы нам нашлось в нем место. Человек может не достичь придуманной мечты, например, не стать космонавтом или рок-звездой, но это лишь значит, что он не осуществил иллюзию. Потому что счастье звезды иллюзорно. И даже космонавта. Идеальной позиции нет. В любой позиции мы оказываемся со своей неврастенической психикой, то есть без всякой надежды быть счастливым. Идеальная позиция – жить в покое и мудрости. Все, что приближает нас к ней – хорошо.
Единственное абсолютное зло, которое я готов принять за таковое – это убийство. Но и оно коренится в нашей извращенно-прекрасной жизни. С одной стороны, мы смертны, значит, нас можно убить. С другой, в нас заложена агрессия. Значит, мы можем убить. Но про смерть я уже сказал. А про агрессию все прекрасно сказал Конрад Лоренц. Агрессия – простой механизм самозащиты, необходимый любому живому существу. Когда это качество развивается патологически или когда агрессия накапливается в силу неестественных жизненных условий – оно становится злом. Как и всякое патологически развившееся качество.
В целом человек живет в мире, где все уравновешено. Поэтому он и может существовать уже тысячи лет. А то, что люди живут дольше и их становится больше, говорит о том, что и живут они лучше. Это объективные истины, как бы субъективно каждый из нас ни считал, что живет ужасно. Но важна лишь «объективная» оценка, как учили большевики, не правда ли?
Бьюсь с собой, как все 300 спартанцев сразу. Самое тяжелое то, что у этого боя не будет конца, что это на всю жизнь. Если я себя не одолею, конечно. Пока я только сопротивляюсь, не поддаюсь. Не позволяю ни одному херовому настроению завладеть мной. А раньше легко позволял. Но то, что было возможно раньше, невозможно теперь. Даже Мангуста исчезла из поля развлечения и общения. Остались лишь книжки и картинки. Иногда кино.
Сколько я еще выдержу – или все же научусь так жить до конца? Побыстрее бы уже!
И по-прежнему плохо со сном. Сколько бы ни читал, как бы ни устал – сон не идет, подходит и убегает. Засыпание снова стало мучительным. Я выключаю свет в 7-ом и засыпаю иногда в 9.
Зато вдруг бывают странные моменты, мгновения – экзальтированного восторга, какой-то радости без причины. От строчки текста, как правило, словно с чем-то связанной, с чем-то приятным и позабытым.
Такое уже было прошлой зимой в Израиле. Это от недосыпания. Но эти секунды дороги мне. Прежде такое было раз в несколько лет, а теперь почти через день. И тогда кажется, что все оправдано.
Неплохой день: рисовал две картинки, загрунтовал два холста. Поспорил в ЖЖ, почитал. Два дня не совал нос на улицу.
И все же удовлетворения нет. Наверное, человек, живущий один, не может быть до конца спокоен: эмоциональная его функция угнетена, физиологическая угнетена, социальная, особенно в моей ситуации, угнетена. Одинокий даже не может быть спокоен, что все делает правильно – в отсутствие того, кто мог бы это подтвердить. Только ЖЖ, куда можно вывесить то, за что я плачу так дорого. В надежде, что результат будет все лучше...
Человек защищается от реальности культом. Причем культ он может делать из самых разных вещей: любви, вражды, далекой страны, спортивной команды, здорового питания, карьеры и ловли мух. Культ работает как антидепрессант, он блокирует, «удушает» раздражители, негативные воздействия реальной жизни. Они теряются на фоне могучей фигуры культа, как мышь по сравнению со слоном.
Однако при этом человек перестает воспринимать «слабые» воздействия сами по себе, в том числе нейтральные или даже положительные, но не входящие в структуру культа. Перестает замечать мелочи бытия, потому что ранят в основном мелочи, а не крупные вещи. Крупные вещи сразу убивают. Он словно оглушен громким звуком и не слышит, как падает дождь.
Думаю, предназначение художника – ощущать эти слабые воздействия жизни, цвет неба (над Троей), шелест дождя, строение листа, линию холмов и т.д. Или выдумать их, а потом увидеть и услышать. Может быть, потому, что эти воздействия тоже ложатся в некий культ – моментов, которые должны быть запечатлены, миф о тех, кто улавливает неуловимую «вещь в себе» – и фиксирует ее в образах искусства.
22 ноября. Хотя всего лишь чуть ниже 0 – это уже настоящая зима. Прошел по оледеневшим улицам до леса. Земля промерзла, слегка присыпана снегом, словно грубой пудрой. Как Колфилд – подумал об утках: как они? Что с озером? Озеро замерзло, уток нет. Трое таджиков благоустраивают участок рядом.
Написал короткий пост – и долго писал в мастерской, снова две картинки. Все больше нравятся. Уточнял детали из интернета.
У «Мангусты» мощно поработал с волосами. Теперь никто не скажет про робость. Ночью посмотрел франко-канадский фильм «Нашествие варваров», что посоветовала Мангуста. Оказывается, уже видел. Хороший и довольно глубокий фильм. Смешно, но ведь герой – практически мой ровесник. Но в это как-то не верится. В общем, человек жил правильно и умер хорошо, окруженный родными и чуткими друзьями. Этот фильм напомнил роман Улицкой «Веселые похороны», но роман был совсем не так удачен. Если верить фильму: канадская больница хуже нашей.
В наше время уже надо доказывать простые вещи, что можно радоваться жизни, ее обыкновенным вещам: книгам, путешествиям, вину, женщинам, любви... Что не надо быть даже сверхкрасивым или сверхуспешным, надо просто быть живым. Еще хорошо: что-то знать, иметь хороших друзей, и чтобы как можно больше вещей тебя в этом мире интересовали.
Даже когда я жил с Лесбией, я все равно был один. То, что я любил – это любил я, не она. То, что мне нравилось – нравилось мне, не ей. Ей это часто не нравилось или было безразлично. Несколько раз казалось, что я перерос ее, что она больше ничего не может мне дать. И тогда мы расставались. И за это время, время разлуки, она словно вырастала, а я словно сдувался.
И предоставленное время свободы я использовал очень плохо. Я не делал ничего великого, лишь то же, что всегда: читал, учил язык, чуть-чуть рисовал... Что-то великое у нас лучше получалось делать вдвоем. Или вдвоем было нормально обходиться без него.
Поэтому у меня теперь совсем особый эксперимент: я должен начать жизнь совершенно иначе, чем все это время, отдать себя творчеству, агрессивному творчеству, расточать накопленное за столько лет. Тогда в нем, накопленном, и в них, годах, будет какой-то смысл.
И теперь я точно уверен, что готов, что мне не надо учить что-то еще, зубрить еще какой-то словарь. Лишь больше практиковаться.
Только бы хватило времени.
«Живи быстро, умри молодым!» – как советует популярный лозунг.
Люди, говорящие так, знают свой возраст, но не знают тот, от которого хотят отказаться. А на мой взгляд – он лучше молодости. Это все равно, что, вихляя, учиться кататься на велосипеде – и нормально ездить.
Полагаю, им кажется, что, живя долго, ты неизбежно замараешься при трении о шершавые спины врагов. И что «ездить нормально» – это оппортунизм и соглашательство, что желание жить долго вынуждает на осторожность и осмотрительность и не дает быть героями. Как поется в Гефсиманской арии: «Бейте меня, убейте меня теперь, прежде чем я отрекусь»…
Но отрекусь от чего, героями чего они хотят стать или остаться? Новостей, в которых рассказывают про нелепые выходки молодых отморозков? Или героями баррикад, сражающимися за правое дело?
Есть такое мнение, что в молодости нам близка правда – и жива дерзость ее отстоять. Действительно: в молодости мы ограниченнее, невежественнее, наивнее, и при этом мы можем лучше видеть какие-то «сакраментальные» моменты существования (некоторые из нас), в том числе из-за этой наивности, романтизма и физической неиспорченности. Конфликт с жизнью обнажен, ничем не уравновешен и не замаскирован, и другие люди, не притворяясь, втаптывают нас в грязь, пользуясь нашей слабостью.
А потом человек ветшает во всех смыслах, и морально тоже. Он становится сильнее – за счет того, что становится грубее и беспринципнее. Идеалы тускнеют, воодушевление стынет, дерзость замолкает, пафос улетучивается… Жизнь приучает к компромиссу, бытие провоцирует обыденность. Лучше водка в хорошей компании, чем борьба. Да и откуда столько сил?
Если ты по-настоящему горишь идеей – как можно не сгореть быстро? Или идея убьет тебя – или каратели.
Хотя будущий подлец и приспособленец обозначает себя уже в школе. В принципе, уже в школе все про каждого становится ясно. Если такой «подлец» и вспыхивает потом, то от недостатков, а не достоинств своей натуры. Определенный талант вкупе с беспринципностью – дает неплохой карьерный рост. Впрочем, в каждом человеке много чего понамешано – в целях выживания, конечно, и если ему хорошо дать под зад, то могут реализоваться скрытые, запасные варианты судьбы.
Не всякий бунт благороден и прав сам по себе. Идеи, которые человек придумывает или отыскивает в молодости – связаны с трудностями момента, его, молодого волка, уязвимостью, ненужностью, «никАковостью» в мире взрослых волков, куда он вдруг попадает. Это состояние не вечно, как и бунт против этого состояния. Добродетели молодости не многого стоят, если так легко исчезают.
И это не значит, что молодым волкам что-то лучше видно. Они видят все очень ограниченно и упрощенно. Они видят общий конфликт личности и общества, то есть очертания его, непосредственно их касающиеся. Мир взрослых воспринимается ими как серое пятно тупых старых лицемеров, которые ничего не хотят и никого не пускают. Если мир неинтересен – чего тянуть жизнь? Им не за что благодарить взрослых, все, что дают взрослые – дерьмо! Их родили в таком плохом мире, бросили, не спросив, в эту холодную, неподготовленную целину, где скучно, опасно и много требуют.
Пройдет не мало времени, прежде чем им откроется, что можно радоваться обыкновенным вещам. Впрочем, масса молодых людей, даже большинство, наверное, – вполне и изначально жизнелюбы, и им ничего доказывать не надо. И разговор не о них.
В любом случае, вхождение в цивилизацию, в состояние ответственности и жертвы протекает болезненно, не компенсируясь равным количеством конфет. Отсюда бунт. Дети – это те, которым дают, дарят, которые получают блага даром, незаслуженно. И дети хотят остаться детьми. Каждый хотел бы. Приятная молодым идея социализма происходит от этого. Ибо в сути идеи социализма лежат иждивенчество и детский сад для взрослых.
В этом преимущество опыта, то есть относительно долгой жизни. Долгая жизнь научает распознавать иллюзии и видеть альтернативы, видеть развитие и реальное воплощение якобы прекрасной идеи, все неожиданные следствия, из нее происходящие и совсем не предполагавшиеся в начале пути.
Сказанное, однако, не отрицает идеалы молодости. Надо лишь постичь секрет их воплощения. Чтобы добиться мастерства стрельбы без лука – нужно много лет.
Иногда думаю: правильно ли, что я так мучаюсь? Может быть, отказ от женщины все же противоестествен для мужчины? И лишь с женщиной я почувствовал бы полноту, законченность структуры, которой теперь нет как нет?
Вчера, наконец, выбрался в Москву. Получил от Тамары деньги, съездил в художественный магазин «3-color» на Грушевском, там, где недавно жил (резануло, какое это родное), где купил кисти, краску и растворители. Цены здесь совершенно немыслимые, словно товары для художников приравнены к роскоши. Подрамник с холстом стоит 100 долларов!
Из него пешком дошел до «Библио-Глобуса», где по отдельным книжкам собрал собрание сочинений Достоевского. И поехал к Лесбии и Коту. Застал уходящую маму. По ее словам, они хорошо позанимались. Что-то новое.
Я заменил своего Достоевского, которого собрал еще тогда, когда не был знаком с Лесбией, – на только что купленного. Старый – весь в пометках и выписках, и вообще он мне дорог. Кот не может понять, зачем люди делают пометки, это его злит. Еще его злит, что ему не возвращают компьютер. Ведет себя попросту агрессивно. Чем заводит ситуацию. Поэтому с пришедшей Лесбией процесс общения происходил весьма бурно.
Сперва, да и основное время, она стояла на защите Кота: и по поводу «обмана» с компом (как она это назвала – похищение моей мамой чужого компа, – который мама все же согласилась вернуть), и по поводу его школы, и по поводу того, что «Алла Ивановна, как всегда, породила скандалы!» Она была уверена, что он кончил играть в игры – и вызвала Кота на допрос. И он хамил мне, когда я рассказал про его жизнь в Жаворонках.
Я понимаю: она работает, ей тяжело, она спрашивает Кота: как школа? Он на голубом глазу врет, что все хорошо, и ей того довольно. У нее нет сил проверять уроки. Она даже на меня наехала: чего это я так поздно всполошился? А где я был раньше?
Да, мне тоже не хотелось в это влезать, хотя я перед Грецией брал с Кота слово о нормальной учебе...
Она даже стала звонить Тамаре Степановне, его классной, чтобы узнать: так ли все плохо? Правда ли, что у него будет четыре неаттестации? Выяснилось, что просто еще не проставлены оценки. Но по физике, скорее всего, да, хоть Кот и уверяет, что получит три – ни разу не открыв учебник и, кажется, не посетив ни одного урока.
Я решил выяснить точное положение дел – и смог выйти на электронный дневник школьника, хоть Лесбия прочила мне неудачу (это, мол, так криво сделано и совершенно невозможно загрузить). Все оказалось довольно просто, надо было лишь проявить терпение. Зато открылась картина с его оценками и прогулами. Даже Лесбию слегка проняло. Она считала, что ситуация лучше.
Произошел долгий бурный разговор с Котом. И я предложил забрать его в Жаворонки, раз Лесбия не может с ним сладить. Она, в общем, не против, она ужасно устала от его поведения. Не хочет он: боится, что в Жаворонках не будет так вольготно.
Кот в момент ссоры стал бросать мне упрек: зачем я приехал?! И еще наезжаю на него – и при этом не привез компьютер! Он тогда вообще не будет учиться! Испугал. Он стал снова откровенно хамить – хотя в конце сдулся и повинился. Но это не многого стоит.
Оставил им деньги...
А ночью неожиданное письмо от Мангусты, первое за восемь дней. Начала с упрека: «Может быть, помнишь, в одном своем письме ты мне написал, что тебе больше не нужна сиделка и что покончено с благодарными вздохами больного... Я тогда совершенно изумилась – зачем ты мне это написал, я как-то всерьез не видела себя и тебя на этих ролях... А вспомнила я об этом потому, что уже который день хочу написать тебе, что то, что я сейчас делаю – оно в очень большой степени тоже направлено на изменение роли – я больше тоже не хочу видеть тебя в роли попечителя, как и ты не хотел больше видеть меня в роли сиделки. И да – очень-очень благодарна тебе за все те разы, когда ты мне помог, и "Алые паруса" – каждый день благодарю тебя за них. Но с этим покончено – никогда и ни от кого больше я не хотела бы принимать материальную помощь...» «Человек должен уметь обеспечивать себя. Это очень важно, и как женщина я, увы, знаю как это соблазнительно – представить, что за тебя это может сделать кто-то другой... Но между мной и тобой этот вопрос правда зашел как-то слишком далеко – и мне с этим нужно было поскорее что-то делать – поэтому я так сильно загрузилась работой, и тогда ты стал мне хоть в шутку, но все-таки замечать, что у меня стало мало времени для писем тебе, что я тебя забыла – но вот – вместе это не получалось у меня – поглощаясь работой, я меньше могу писать, быть ежедневным собеседником (если честно – когда я так увлекаюсь работой – нормальный темп моих писем – примерно раз в две недели. Но тогда, с сентября – я не знала, как тебе об этом сказать – боялась, что ты на меня обидишься)...»
Ответил, что не понимаю, что изумило ее в том старом письме? Наверное, она его забыла или не поняла, хотя там все так ясно. И я и теперь могу подписаться под каждым словом. Письмо было написано после нашей первой «ссоры», и в нем я объяснял, с моей стороны, что могло к ней привести. Для калеки и больного, к тому же виртуального, было вполне довольно виртуальной «сиделки», роли, которую она на себя хоть и не брала, но как-то так отчасти сыграла. И сыграла прекрасно. Но раз ситуация изменилась – мне захотелось большего, то есть буквального осуществления того, о чем мы так много друг другу писали. И был раздосадован, что она словно испугалась (моего приезда к ней).
И, кажется, я ни полусловом не упрекнул ее, что она принимала мою жалкую помощь. Может быть, ей кажется, что прием помощи ее к чему-то обязывает? Что она не может быть собой, резкой, говорить гневно и кусаться? Кто же может это ей запретить? У меня нет прав на нее, она совершенно свободный зверь, свободный делать, что хочет. «Только не переживай из-за этих денег и этой помощи. Мне приятно оказывать помощь, у меня не так много объектов для нее. Да и мои возможности смешны, поэтому не так далеко мог зайти этот вопрос». Ведь при всем желании (если бы оно у нее было) она не могла бы жить за мой счет. Она все равно жила и живет за свой, а я лишь помогал с ее прилетами ко мне же, которых, при иных обстоятельствах, просто не было бы. В любом случае, опыт знакомства с ней, опыт Израиля, опыт крутого виража, при котором она послужила страховкой, стоит всех денег. Уж чего мне не жалко, так это денег на нее. И мне жаль, что у меня их так мало.
«С другой стороны, если для твоего самосознания необходимо быть настолько материально независимой – это тоже нормально. Я могу пожалеть, что это сокращает поле нашего общения, но что же делать?»
Как я понимаю, ее задели слова перчиковой мамы (которые она пересказала мне как-то по Скайпу), что, летая ко мне на мои деньги, она ведет себя, как содержанка (или даже «куртизанка») Это в любом случае несправедливо. А для меня даже оскорбление: что же выходит – я покупаю ее?
И чтобы такой ситуации не было она теперь работает в нескольких местах – и снова делает мозаичный заказ, хотя недавно хотела совсем отказаться от творчества. Теперь благодарит меня, что я просил ее этого не делать. Из-за чего, собственно, и произошла последняя ссора.
Наше охлаждение тянется три недели, хотя она уверяет, что просто не может писать чаще, так устала. Я не верю. Она не всегда искренна. Прежде она переживала, если я молчал больше одного дня. Она хочет уверить саму себя, что независима от меня. И при этом пока окончательно не рвет.
С этой нашей свободой мы ходим по тонкому льду. Очень трудно выдержать баланс.
На днях услышал Веллера и Лимонова на «Эхо Москвы». Два писателя и квази-политика говорили по поводу популярного нынче национального вопроса. Веллер ратовал за то, что надо отделить Кавказ, Лимонов – за то, что русских надо прописать в Конституции как государствообразующий народ.
Такое впечатление, что обострение «национальной болезни» произошло после показа в начале октября Дня города в Грозном и одновременно дня рождения Кадырова. Все увидели, какой Лас-Вегас сделал Кадыров из разрушенного города. Вот, на что ушли наши деньги! – могли бы подумать зрители. И хорошо бы от этого выиграли сами чеченцы. Но что это дает прочим гражданам, для которых Чечня в частности и Кавказ в целом – черная дыра во всех смыслах?
Ясно, что такие люди не мыслят исторически. И не умеют ждать. Лиши Кавказ денег – и там сразу начнут возникать «бандподполья». Да, сейчас Кавказ плохо контролируется. Но там спокойнее, чем несколько лет назад. Это единственный метод лечения: ждать и кормить больного. Чтобы он увидел смысл жизни на этом скверном свете.
А малоуправляемых территорий было много у всех стран, даже у Штатов. В ХIХ веке Новый Орлеан, оказавшийся под контролем мафии, был настолько неуправляем, что его пришлось штурмовать армии с применением пушек. Мафия не погибла, а перетекла в другие города. Насколько известно, тот же Лас-Вегас до сих пор контролирует мафия. В 30-40-е она контролировала Нью-Йорк и Чикаго, а Нью-йоркский порт был вообще под полной ее властью, так, что ФБР пришлось договариваться с ней на предмет выявления немецких шпионов. Нью-йоркская малина собралась на совет, Нью-йоркская малина врагу сказала «нет»! Все немецкие шпионы были выявлены и перебиты. Это подлинная история!
Я уж не беру современный Израиль, лоскутное одеяло из малоуправляемых или вовсе неуправляемых территорий.
Тут есть альтернатива: всесильное всеконтролирующее, вседавящее государство, как было при совке, или государство как теперь и как везде, когда у групп граждан имеется возможность – в том числе дурного – самоволия. Всесилие государства – это тоталитаризм. Вам это нужно?
Интересно еще, как Веллер собирается отделять Кавказ? Особенно, если тот не захочет отделяться? А он не захочет. И там живут российские граждане. Он предлагает массово лишить их гражданства? Каким образом?
Лимонов же дует в старую национальную дуду. Как это надоело! Будь моя воля, я бы вообще отменил все нации. Пока они есть – они источник конфликта. Главное, чтобы ты был нормальным человеком, а не русским.
Чем ты гордишься? Славной историей отчизны? История отчизны была очень разная и часто запредельно отвратительная, так что даже сравнить не с чем. Или ты гордишься подвигами предков? А какое они, эти подвиги, имеют к тебе отношение? Не ты их совершал. Как и победа «твоей» спортивной команды не прибавляет тебе ни одного лаврового листа. Ты поставил на правильную лошадь? Ты такой умный? Ну, если тебе эта лошадь так важна…
Величие отчизны – прекрасный манипуляторский прием. Взращенное в сознании, оно очень пригодится, когда надо будет бросить патриотов в виде пушечного мяса – исправлять то, что устроили амбициозные политики, в том числе ради идеи национального величия. Ты же хочешь защитить величие Родины, тебе же дорога честь предков, которой ты должен быть достоин?! Ты записался в добровольцы?!
Национальности были важны в период создания государств. Но сейчас уже видно, что государства, эти самые «родины» – постепенно отмирают. Родиной становится весь Земной шар. В глобальном мире есть только люди – больше никого. (Назовите меня утопистом, но я в это верю.)
Поэтому чувство национальной гордости надо покрывать позором, как растление малолетних.
Сегодня Кот нахамил бабушке, которая опять приехала к нему заниматься математикой. Это после всех вчерашних разговоров. И он снова не знает, что задано, словно снова не был в школе. А вчера он не ходил, якобы, из-за температуры. При этом видно, что он совершенно здоров.
И Лесбия опять на его стороне. С такой защитой отчего не валять дурака? Я тоже был долго на его стороне против бабушки, я гораздо либеральнее ее, но он перегнул палку. А, главное, постоянно врет! Вот, что больше всего меня убивает. И всегда во всем виноваты другие, даже в его лжи, в его хамстве, в его плохих оценках...
Пригрозил, что если он будет так себя вести, я порву с ним отношения! Он парировал: а зачем ему со мной отношения, если «мы» лишь следим за ним, интересуемся учебой и лишаем компьютера? Мы для него враги, как для наркомана, которого лишают его героина. А его героин – это игры на компе и лоботрясниченье.
Дети – это подстава. Мы ли не старались? Нам не хватило жесткости. Мы хотели быть «хорошими». И Кот загнал нас в ловушку.
Моя жизнь теперь – испытание на выносливость, вроде операции. Я никогда так не жил, я не знаю других, кто так жил. Может быть, Рома живет похоже, но его выбор его и кормит, и дает статус. Мой выбор пока не дает ничего. Да, прошло мало времени. Если я выдержу год (а куда я денусь?) – то станет яснее, что это мне дает, и зачем это было нужно?
Наверное, самое страшное, что может произойти с человеком – потерять разум. В разуме заключен весь человек, это все его «я». Теряя разум, человек разучается жить. Реальность становится загадочным кошмаром, не проницаемым ни одним лучом света. Человек превращается в загнанного зверя, чье существование настолько безнадежно, что единственным выходом оказывается самоубийство. Сон смерти кажется сладким, спасительным избавлением от невыносимой действительности.
Что же не так с действительностью? В ней нет логики, надежды, предсказуемости, нет законов. Каждый может совершить, что угодно, и стать кем угодно. В том числе – и ты сам.
Главное – в безумии распалось твое собственно «я» – и оно уже не может воспринимать всех сигналов реальности в целостности, объединять их в систему, находить в них знакомое. Какая-то неподвижная мысль тревожит и гнетет, но ты не можешь ее ухватить. Может быть, потому, что боишься: ухватишь – и умрешь.
Ты не можешь схватиться ни за одну опору, все опоры кажутся пустыми и иллюзорными. Ты словно тонешь в море. Ты видишь трупы предметов, ты живешь в умершем мире. Ты больше не можешь наблюдать это ежедневное погребение!
Горизонт узок, горизонта нет совсем – и он готов совсем захлопнуться. И ты уже не в силах сопротивляться этому, как наступлению ночи. Ночь накатывает на тебя, чернота окружает. Она так ужасна, что хочется прекратить это любым способом!
И Теря для меня – как страшное предупреждение. Мне кажется, я понял, как он это сделал...
Как хочется во что-нибудь поверить и к чему-нибудь прилепиться! Мне было спокойно с Лесбией, когда мы разделяли одни мысли. Если такой разумный человек, как она, думает так же, значит, все в порядке, кто бы что ни говорил!
Этой стороной наш союз был идеальным. Он давал силы уверенно стоять почти среди полного мрака. В этом мне очень повезло.
Так я отдаю должное.
Но за все эти годы я как-то рос, рос – и вырос во что-то такое, с чем, по-видимому, она уже жить не могла. А она как-то потухла. Зато в ней прибавилось резкости и нетерпимости. А источником, возможно, стали ее болезни, которые изменили ее как женщину. Из арбитра она превратилась в пристрастного судью – и я понял, что никогда не распрямлюсь рядом с ней.
Почти весь мой опыт был связан с ней. И это был недостаточный опыт. Она была прекрасным ментором для моего вызревающего «я», но когда оно вызрело – оно уже не могло оставаться на школьной скамье. Нет, конечно, она меня не сделала, я делал себя сам, но в комфортной атмосфере, с помощью ее знаний, с ее моральной поддержкой.
И я не мог уйти, пока не «сделался» окончательно. Получается, я лишь использовал ее для собственного созревания? Грустно, если так. Это сильный мне упрек. Но это в любом случае не было чем-то сознательным. Я этого не планировал. Я лишь теперь это понял. На смену одной мамы пришла другая. И как я ушел от одной, так, в конце концов, я ушел от другой.
А наш секс, значит, был инцестуальным? Вот до чего додумаешься!
Вчера вечером был новый психический срыв, очень слабый, не сравнимый с августовским. Я держал себя в руках, боролся, чтобы не впасть в депрессию. Ведь депрессия может перерасти в суицидальность. Это самое страшное.
Ночью не мог заснуть, писал про безумие. Встал в пять дня. И стал писать про безумие уже в виде рассказа.
За последние два года у меня накопилось столько опыта. Самое время во что-то его воплотить.
Только нельзя впадать в эти состояния. Сейчас уже получше, но я еще боюсь. Не могу забыть летний приступ и знаю свою слабость. Очень трудно так жить. Если эта пытка не прекратится – придется искать герлу, выхода не будет. Просто чтобы кто-то был рядом, живая душа и голос.
...Россию всегда губил догматизм и неумение, нежелание власти идти «на поводу» у требований времени и желаний народа. Российская империя до предела затянула все реформы и так и не приняла настоящей конституции, которая была принята даже в полуфеодальной Японии. Потом Россия построила такой же догматический тоталитарный социализм, возмутивший Бертрана Рассела, социалиста и знаменитого философа, с воодушевлением приехавшего в постреволюционную Россию.
И все бы ничего, но ведь Россия продолжает эту практику и теперь. Настоящие реформы делаются не на улице и не на митингах. Их изобретают и проводят верхи в тиши кабинетов. В ущерб своим друзьям и даже самим себе. Или не проводят. И тогда рано или поздно улица разрывает тишь кабинетов и страну в клочья.
Можно сказать, что я живу первый свободный год за всю мою жизнь. Три годя в институте до романа с Лесбией можно условно отнести к свободным, – но слишком мрачны они были. И психически совсем не свободны. Да и институт на первых курсах особой свободы не давал.
Ни к чему отрицать всю семейную жизнь, но в ней я практически никогда не чувствовал себя свободным. Я даже не знал, что это такое? Я лишь читал об этом, слышал от других.
И вот я пробую ее на себе. Это ужасно тяжело – все, что можно сходу сказать. И пока никаких настоящих результатов... Нет, ну почему? Много уже всего произошло и кое-что было сделано. Но я никак не могу к этой жизни привыкнуть и устояться в ней.
И совершенно не могу спать по ночам.
Смотрел в «ВКонтакте» фильм Серебрянникова «Юрьев день» – где действие происходит в безымянном провинциальном городе. Меньше чем на трети сломался и полез во френдленту в ЖЖ. И почти сразу вижу на фото знакомые купола – в посте Калаказо про Юрьев-Польской. Залез в Википедию (после отсылки им 500 рублей, считаю, что у меня есть особое право ею пользоваться). Действительно, в фильме был использован Юрьев-Полськой, чей знаменитый собор я «проходил» в институте. Странное совпадение. Притом что фильм не произвел впечатления. Серебрянникова словно потянуло на ретро: такие фильмы снимали в конце 80-х, начале 90-х – про свирепую мерзость русской жизни, вроде «Города Зеро». Все стремились показать апокалиптическую кафкианскую страну, со множеством метафор и аллюзий, например, на загробное путешествие.
Можно увидеть разную Росси, но привычно видеть ее в снегах и туманах, нищую, грубую, нелепую, в которой живут несчастные женщины с мизерной зарплатой-пенсией, алкоголики и уголовники.
На такую даже смотреть не хочется – за неоригинальностью.
И еще – вновь обменялся с Мангустой письмами. Ее дела все лучше, сплошной успех! Комментируя мое прошлое письмо, где я упомянул нецеломудренных художников – удивилась, что я так его, целомудрие, берегу. Она, мол, если бы не была увлечена работой, легко бы пожертвовала целомудрием, если бы у нее появилось такое желание.
Конечно, мне больше бы понравилось, что от потери целомудрия ее отвлекает не увлеченность работой, а увлеченность мной, но что ж делать. И если вопрос моей целомудренности ее больше не беспокоит, то, надо думать, какой-то этап наших отношений позади? Ведь совсем недавно она очень переживала, что я могу полюбить другую. А ее ревность вообще была притчей во языцех нашей переписки. И вдруг такая свобода и для себя и для меня?
И при этом пишет: не забывай меня. Сколько противоречивых сигналов она дает! И всегда давала. Пойди пойми ее.
И ни одного сигнала насчет встречи. Ее жизнь теперь вполне насыщена и без меня.
Я живу тут, как в отшельнической пещере, чтобы познать, что есть на самом деле жизнь. В городе, в семье, среди людей – этого сделать нельзя, как нельзя услышать свою мысль в грохоте оркестра.
Я слышал отдельные мысли, созвучные моему существованию, и они не были ложными. Но теперешнее существование принесло совсем другие мысли, которые иначе никак не услышишь. Чтобы услышать пение птиц надо пойти в лес.
В жизни у меня было много всего, не хватало этого отшельнического опыта. Мой герой вырыл себе пещеру и жил там полгода. Я давно живу в «пещере», не видя и не слыша людей. И не важно даже – поможет это творчеству или нет, даст созреть мне, как художнику или не даст – а важно, чтобы я до конца пережил одиночество, тишину, Пустоту!
Вот, что может сделать меня новым человеком.
...И похоже на то, что я расстаюсь с Мангустой. То есть расстаюсь с мечтой. Я совсем успокоился и ничуть не стремлюсь ее видеть. И не хочу развлекать себя Израилем – у меня тут гораздо более важные задачи.
Три дня как стал подтягиваться, сделав турник на третьем этаже. Два дня как добавил к нему беговую дорожку и «коня» (тренажер) в патио. Вчера даже стало плохо.
Но пусть это существование принесет мне хоть какую-нибудь пользу, кроме тоски и неврастении.
Пишу рассказ про сумасшествие. В нем – часть моего опыта, самая тяжелая. Отрываюсь от него на живопись.
Перейти из одной матрицы существования в другую можно только через кризис, иногда жуткий. Ты останавливаешь инерцию жизни, словно бросаешься под паровоз. Ты отказываешься от того, что есть, к чему привык – ради того, что, может быть, и не существует вовсе! Ты так многим рискуешь. Легко рисковать в юности, когда у тебя ничего нет. А когда есть многое, даже слишком, пусть это больше не удовлетворяет тебя – это совсем другое дело. Часто это и морально невыносимо. Человек так много заплатил за прежнюю матрицу, чтобы она была максимально хороша и удобна – и вот, все бросать?!
Но труднее всего научиться жить в новой. Вхождение в новую жизнь полно искушений. Первое и главное из них – что ты не потянешь. Что это слишком тяжело. Легче сойти с ума. А самое легкое – вернуться назад.
Хорошо, когда в этом переходе у тебя есть спутник. Хотя тогда, скорее всего, новая матрица станет в недалеком будущем похожа на прежнюю. Но когда ты сражаешься с драконом один… Даже у Геракла был помощник. И ведь ты и правда не знаешь, к чему все эти жертвы?
Не кончишь ли ты сумасшествием – вместо свободы и подлинного раскрытия таланта?..
Я пережил новые трудные дни – и сколько их еще будет!
Одно из двух: или православие делает людей больными, или больные люди выбирают православие. Некий Synopsis завалил мой пост про культ своими пухлыми и корявыми комментариями – и я как дурак отвечал ему, пытаясь доказать полную нелогичность и абсурдность всех его умозаключений (главное из которых, что «атеизм – узурпировал реальность») – пока не выяснилось, что он еще и антисемит. Ну, а как могло быть иначе?
На этом я дебаты завершил.
В православии происходят удивительные превращения: еврей становится антисемитом, пацифист – милитаристом, либерал – консерватором, демократ – монархистом, духовно ищущий – мракобесом, нетерпимым к любому инакомыслию, честный – лицемером и даже хиппи – государственником.
Кстати, читая православного сектолога Дворкина – тоже о многом задумаешься. Нет, естественно не только о том, что практически все определения тоталитарной секты, которые он дает, подходят к его родному православию. А так же о полном сходстве видений, чудес, деталей культа, священных предметов и прочего в осуждаемых им сектах – и в христианстве. Это понятно. Понятно и то, что он то и дело передергивает и едва ли не откровенно врет там, где надо очернить фигуранта разбора. Ладно, я признаю, что он проделал большую работу и прочел много книжек, и ознакомился со многими источниками...
Главное: что творится с мозгами людей, которые толпами устремились во все эти секты? Хочется, очень хочется людям верить в иррациональное, идеальное, потустороннее. В место, откуда может прийти помощь. И я не хочу покуситься на это очень человеческое желание. Но когда человек верит в чистую магию и в сверхъестественные способности таких же людей, как он сам, более того – в их божественную природу – мне хочется спросить: куда он дел свои мозги? И были ли они у него?
Впрочем, после паломничества к «поясу Богородицы» в Москве я уже ничему не удивляюсь. Такого позора от своих соотечественников я не ожидал, много часов стоящих на холоде к тряпке неизвестного происхождения, в надежде исцелиться от неизлечимых болезней, рискуя получить новые – в качестве единственной реальной перспективы! Цивилизация спокойно прошла мимо миллионов людей, которые, как обезьяны, научились нажимать кнопки мобильников, но духовно остались в Средневековье.
Про Мангусту. Теперь уже ясно, что никакой любви между нами нет... Настоящая любовь не расчетлива. Даже то, что, в конце концов, может убить ее, то есть совместное сожительство двух людей, – не останавливает ее. Если люди так разумны, чтобы «не убивать» ее сожительством, или так пекутся о своем покое – то это не любовь. Или если они так ценят свободу. Любовь требует жертв, в том числе и свободой. Прежде всего свободой. Но ни я, ни она не готовы отказаться от нее. Я – чтобы ничто не мешало мне реализовывать в себе художника. Она вроде тоже, хотя обстоятельства ее жизни вовсе ей этого не дают. Напротив, совместная жизнь со мной дала бы ей здесь больше. Значит, ей важнее свобода сексуальной жизни.
Если бы мы жили еще в одном городе, как Стас с Ирой, и могли бы часто видеться, в любой день, когда захочется – и жить при этом отдельно, самостоятельно, чтобы не стеснять друг друга – это можно было бы понять, разглядеть здесь любовь. Это любовь эгоистичных, эгоцентричных людей, которые не хотят общего быта, не хотят будней любви, но лишь ее праздники. Хотя все равно это какая-то странная любовь. Потому что настоящая любовь хочет всего человека, со всеми его буднями.
Поэтому дело вовсе не в том, что я иду на ее вариант взаимоотношений. Меня он тоже устраивает. Я не настолько ее люблю, чтобы жить с ней вместе.
Отказываться ли из-за этого от дружеских встреч? Зачем? С другой стороны, даже их у нас нет – и они уже не планируются. Вероятно, наша «дружба» стала настоящей дружбой, то есть может обойтись самой отдаленной связью. И, естественно, вовсе без соприсутствия в одной постели.
Но ведь эта часть души, которая отвечает за любовь, тогда останется снова не прикрытой, не удовлетворенной. Значит, она будет кого-то искать. И тогда надо честно друг другу сказать, что мы отныне свободны во всех смыслах – и готовы искать сексуальных партнеров на стороне.
Что же делать: ни я не оказался для нее достаточно ценным, ни она для меня. Поставленные эксперименты, после первого удачного опыта, дали отрицательный результат. Это не нейтроны! Это не любовь.
А раз так, то эксперимент надо заканчивать. Да он, похоже, и сам заканчивается. Так тому и быть.
Никогда раньше у меня не было двух помещений для творчества, кабинета и мастерской. Мне всегда хватало одного, он же и спальня. (Хотя в период живописания с Сеней у нас была снимаемая мастерская.)
А теперь – отдельная мастерская. И я вижу, как это правильно. Живопись – довольно грязный и вонючий процесс. Трудно жить в полноценной мастерской, но, конечно, можно, если нет выхода.
Но у меня теперь этот выход есть – после определенной работы по его созданию. Я потерял дачу, баню, квартиру, но приобрел мастерскую. Я потерял семью, но приобрел кабинет. Это обмен настоящего художника, который готов платить за свое творчество максимальную цену. Значит, он верит в него, чувствует свои силы, видит свою цель.
Хотя и не всегда.
...Прав ли я, утверждая, что весь статус Иисуса Христа легитимируется лишь в иудаизме и концепции Мессии, то есть мессианского царя из рода Давида? И что иных корней, кроме ветхозаветных, христианство официально не имеет?..
Это я стал писать новый текст.
После моего ночного поста про выборы и «запах свободы» Лёша, вдруг материализовавшийся, обвинил меня, что я всегда поддерживал Путина. Поэтому, мол, странно, что я это пишу.
Ответил: ходил ли он хоть на один Марш Несогласных? Уверен, нет. А я ходил практически на все, пока жил в Москве. В 2007 на очередном марше я был задержан и меня судили в Басманном суде. «Так же можешь заглянуть сюда, это март 2008...» (дал несколько ссылок в ЖЖ).
О Путине я говорил для людей, способных иметь в голове больше, чем одну мысль. Белую или черную. Не все входят в их число.
Понятно, что он жаждет мести и хочет меня оскорбить. Но меня всегда изумляла психология людей, которые решали, что если ты не ругаешь кого-то вместе с ними, значит, ты его одобряешь. Я же всегда лишь пытался сохранить справедливость. Я даже в отношении Совка пытаюсь сохранять ее, хотя все знают, как я его ненавижу. И, однако, много раз говорил, что считаю его кино едва ли не лучшим в мире. Как так получается? Запреты заставили людей подняться над запретами так высоко, создать нечто такое, что не умещается в запреты. Отчасти это же произошло и с литературой.
У путинского режима были разные периоды. И в отличие от либерастов, вроде Шендеровича, я не хочу мазать Путина одной краской. Либералы ненавидели Путина с момента его появления, априори, раньше, чем он произнес первое слово. Правы ли они были? Нет, потому что нарушили презумпцию невиновности...
Тогда у страны первый раз появился президент, который умел говорить (включая всех генсекретарей ЦК), у которого был блеск в глазах и очевидная воля. Который, словно на поле боя, мог внушить веру в победу. А страна тогда, в конце 90-х, практически умирала. Самопровозглашенные «республики» не только полностью отделились от нее, но и нападали на нее. Экономика была разворована и почти мертва, долги – огромные, и тут еще добивающий ее дефолт.
Однако теперь создается впечатление, что он охвачен манией величия, что он убежден, что лишь он один может управлять Россией, созданной им и поднятой с колен... У него есть очевидные заслуги, практически перечеркнутые бесконтрольной властью и нарушением конституционных прав... (И т.д.)
Большое письмо от Мангусты. Начала она письмо с ответа на мое предположение из предыдущего письма, что «если тебя вопрос моей целомудренности больше не беспокоит, то, надо думать, какой-то этап наших отношений позади?» И она подтвердила, что да. И дальше сообщила: «знай, что, скорее всего, я не смогу быть тебе "верна"...».
Приятное известие. Не понял: это ее окончательное решение или просто злость за то, что я в своем письме упомянул натурщиц, в которых влюбляются художники, хотя, на самом деле, испытывают квази-эротическое чувство к своей работе...
В прошлом письме она предложила мне ни в чем себе не отказывать – и подтвердила в этом. Но и она не будет, естественно. Натурщицы и моя «неверность» заняли полписьма.
Иногда ее психика работает совершенно клинически – и всегда, когда я касаюсь темы других женщин в любом виде. Все женщины под запретом – есть только она! Так она понимает верность. При этом сама соблюдать ее не собирается. Но и со мной не рвет, потому что вторая часть письма была посвящена презервативам – как тому, на что мне придется согласиться, как она согласилась долго обходиться без них. Она уверена, что ее гинекологические проблемы – от этого.
Написал ей в ответ: «Ты признаешься, что не обещаешь быть верной человеку, который ведет себя верно по отношению к тебе. Хорошо ли это? Честно ли? Честно в том смысле, что ты признаешься, что такое может быть. Раньше ты так откровенно это не писала, – значит, что-то в тебе изменилось: ко мне ли, вообще к жизненной ситуации.
Не скажу, что мне приятно такое слышать. Хотя, да, это можно было ожидать – именно из-за специфики наших отношений, “с нашими редкими встречами, на таком расстоянии, с состоянием … здоровья”, как ты пишешь. Хотя, обсуждая когда-то проблему “брака на расстоянии или внесемейного брака”, мы говорили как раз об обязательности физической верности. Другое дело, что наши отношения, вероятно, не попадают в категорию “брака на расстоянии”. Нет, я не требую верности, но хочу ее. Не знаю, как я отнесусь к твоей “неверности”, думаю, это будет критическим ударом по нашим отношениям. Хотя, наверное, это глупый максимализм.
Но вот в неверности меня не обвиняй, даже в духовной. То, что я описал тебе, было чисто психическим феноменом, к сексу вовсе не имевшее отношения. Я писал о восторге, похожим на эротический, и объяснял, почему художники (по моему предположению) оказываются склонны к неверности, ибо переносят восторг от творчества на подвернувшуюся натурщицу – в случае ее наличия, конечно. И я знаю, что так бывает, потому что действительно пережил такое много лет назад. Но к моей теперешней ситуации это не имеет никакого отношения. И я очень не хотел бы оправдываться за это. Несмотря на серьезное воздержание, у меня не возникает соблазна заводить “натурщиц” или еще кого-то. Сексуальная проблема вообще далеко не самая серьезная для меня, как ты, наверное, помнишь.
И тут мы плавно перетекаем к “презервативам”. Не знаю, стоит ли после всего сказанного об этом говорить? Потому что, если факт твоей “неверности” или серьезная, принципиальная установка на нее будет мне непереносима, то и всего остального, для чего нужно это изделие, не будет тоже. С другой стороны, твои резоны о том, что нам надо “поменяться местами”, кажутся мне справедливыми. Во всяком случае, я не готов отказаться от отношений с тобой из-за такой ерунды. Ты действительно пошла мне навстречу, хотя сильно рисковала, и я это очень ценю. Справедливо будет, чтобы и я пошел тебе навстречу, если тебе так будет спокойнее. Хоть я по-прежнему считаю, что твои проблемы не в этом. Поэтому можем этот вопрос закрыть. Только добавлю, что я не отражаю точку зрения или практику всех “мужчин из России”. Это мой личный вруб и многолетняя привычка. То есть даже не 18 лет, а значительно больше. Но, повторю, для меня это не представляет религиозной догмы.
Имеют место гораздо более серьезные вопросы – и вот тут нам надо по-настоящему разобраться и объясниться. Кто мы друг для друга? Насколько необходимы? Какое место в наших отношениях занимает верность, физическая и всякая другая? Я прекрасно знаю твое отношение к “измене” и если пишу что-то, то доверю твоей способности понять то, что я хочу сказать. Настаиваю, что мне не в чем себя упрекнуть в отношении тебя и чувства к тебе. И повторю: мне не хочется оправдываться из-за того, что ты так превратно истолковала мои слова, отчего половина твоего письма получилась посвященной “натурщицам” в том или ином виде. Успокойся, прошу тебя.
В отличие от тебя (исходя из твоих же слов), секс для меня возможен только в соединении с любовью, а это очень редкое чувство, не так просто встретить человека, достойного его. Мне уже не 25 и не 30 лет, когда я загорался от любого смазливого личика. Притом что это никогда не вело к моей измене. Но увлечься на какое-то время я мог. Преступления я тут не вижу, хоть в этом пункте мы не сходимся. В любом случае, ситуация теперь иная. Проблема для меня в другом: не увлечься кем-то в твое отсутствие и коли ты так далеко, а не отказаться ли и от тебя, раз мы так плохо понимаем друг друга? И остаться совсем одному, зато с уверенностью, что никто больше не заставит меня страдать.
Я сейчас пишу одну очень мрачную вещь, в ней будет кое-что об этом.
Я остаюсь и намерен оставаться (абсолютно) верным тебе, пока мы официально не объявим, что статус наших отношений меняется. Что будет в этом случае, я не знаю, боюсь, что ничего хорошего. Вот об этом нам и надо поговорить...»
Так и не смог заснуть, несмотря на то, что мало спал в предыдущую ночь. Поэтому встал и поехал в Москву на выборы. И был на избирательном участке (в Университете им. Черномырдина (!) на ул. Павки Корчагина) в 12-15.
Где обещанная молодежь?! На избирательных участках одни пенсионеры! Не встали, что ли? Вставайте, блин, отрывайте задницы, чтобы потом не ругать «кровавый режим», сидя на кухне.
Нет сил, болит нога в колене, но все равно поехал на «Non-fiction» в ЦДХ. Тут народу не меньше, чем к поясу Богородицы. В гардеробе кончились номерки. Думал, встречу знакомых писателей, но никого не встретил. Да и непросто тут найтись. Но это особая толпа, с приятными лицами, много детей, потому что тут много детских издательств и каких-то детских программ.
В буфете играет дуэт гитариста и флейтистки. Леонид Парфенов рекламирует свою книгу, а потом раздает автографы. Много израильских издательств, видел два выступления на условно «еврейскую» тему. Но я лицо почти породненное, мне нормально.
Книг страшно много, почти столько же, сколько издательств. Тут можно бродить часами. Но в Жаворонки уже приехал Кот – заниматься с бабушкой математикой (это ее условие возвращения компа). Читал и приценивался к разным книжкам, но купил лишь «Античный полис. Курс лекций».
В Жаворонках якобы отравившийся беляшом с мясом Кот сперва лежит у ящика, потом сидит у компа. Я поел и вырубился почти на четыре часа. Потом писал и рисовал на компе, отвечал в и-нете, смотрел хвост «Женщины на грани нервного срыва», общался с Котом. Он неожиданно ловко крутился и подтягивался на турнике. Все же в подростке есть много от обезьяны.
Долго говорили с ним о кино. Ночью смотрел френдленту. Она пестрит фактами нарушений на выборах. «Едро» все равно победит, но, во всяком случае, мы попытались.
Еще обнаружил, что Лёша вычеркнул меня из друзей. Вычеркнул его в ответ. Всякие отношения кончились. Он к этому стремился, и он это получил.
Мангуста написала, что снова будет думать над моим письмом. Вчера я как-то размяк, был тронут, что кто-то объясняется со мной о наших с ним взаимоотношениях. То есть, так или иначе, мной интересуется. И был готов уже почти на все!
Это как наведенный гипноз. Снова погрузился в иллюзии и воображение. А вдруг у нас и правда что-то может быть?!
Теперь мне кажется, что я просто играю в ее игру, оправдываюсь, принимаю все ее условия – и как милости жду писем. Кажется, что она меньше хочет сохранить меня, чем я ее. Хотя я, вроде, совсем уже успокоился и привык к мысли, что у нас все идет к концу.
Да, вероятно, к нему и идет. Сейчас мы хорошенько объяснимся и потеряем всякое желание общаться. Хотя его и теперь не наблюдается.
Пятое декабря. Ночью на улице +7,5 и сильный ветер. А недавно в Израиле было +6. Снег исчез, зеленая трава. Напоминает зиму в Крыму.
Увы, эмоционально Крым все еще не восстановлен для меня. А когда-то он был источником стольких положительных эмоций! Много лет я спасался им от дурных осенних настроений. И Израиль не смог стать ему заменой.
Зато местная жизнь не вызывает никаких протестов. И все-таки без радостных моментов тяжело. А их совсем не осталось. Мангуста была последним.
Хотел вывесить в ЖЖ еще картинок, но вижу, что людям не до того. И не понятно: это вызванная выборами ажитация или и правда начало революции? Протестное настроение растет лавинообразно, а скоро новые выборы. До них еще будут веселые зимние праздники, но к марту ситуация определенно накалится. По всей видимости, нас ждет жаркая зима...
Вечное проклятие России – ее единовластие. За всю историю России можно насчитать лишь несколько лет, когда в ней существовала настоящая политическая свобода. И современная политическая монополия имеет скверные коннотации с недавним советским прошлым, которое многие еще хорошо помнят. Сходство потрясающее: из нашего телевидения мы узнаем о том, что происходит в Южной Осетии, узнаем про закладку православного храма в Мадриде, но не узнаем о том, что происходит на московских улицах!
Наверное, в этом есть логика: революция каждые двадцать лет. Примерно как во Франции в XIX веке: пока власть не утвердит незыблемые нормы, жесткие границы самовластия, ненарушаемые правила игры. Пока не ограничит свой властный аппетит, – потому что при самовластии легко управлять подданными, но интересы власти не совпадают с интересами граждан... (И т.д.)
(«Если ты не займешься политикой, политика займется тобой». Это еще Бисмарк сказал. С другой стороны, правоверный хиппи возразил бы: лучше погрязнуть в дерьме, чем в политике. Оба правы.)
Новое огромное письмо от Мангусты. Все о том же, что я во всем виноват – год назад и месяц назад: и в том, что не обратил внимание на ее слова об ее «полигамности», и в том, что навязал ей неправильный секс, и в том, что не приехал, как к «своей девушке», и в том, что вывесил картинку с другой девушкой, и в том, что согласился на встречу с корреспонденткой по ЖЖ... Все это ее колет. И теперь она объявляет «официально», что я могу не соблюдать ей верности, и она тоже не будет.
«...Но вот про физическую верность – ни тебе, ни кому-то другому я не смогу дать такой клятвы. И если бы мне знать, что твое раньше сказанное "я не ревную" на самом деле значит "я не буду ревновать, я сразу уйду" – возможно, я не пошла бы на физическую близость с тобой. Это слишком сильные кандалы для меня...»
«...Секс между тобой и мной очень проблематичен – наверное, глупо и неправильно с моей стороны, что я сразу не дала тебе ясно понять, что для меня важно в этой области – и, может, нам и правильно было бы сразу разругаться из-за этого и все закончилось бы почти в самом начале – но я не оказалась достаточно твердой – ты заранее предупреждал о возможных сложностях и просил дать нашим отношениям шанс – и я все давала этот шанс, пока не поняла, что я уже на таком дереве, с которого не понятно как и спускаться. В этом одинаково виноваты и твое упрямство и моя нерешительность.
И при всем при том мне это не мешает ни на минуту думать о тебе как о одном из самых дорогих и важных мне людей».
И еще она надеется, что мы будет дружить, даже ездить куда-то вместе, без секса, и, может быть – с детьми...
...Нет, теперь все это уже не будет меня волновать. Слава Богу, мы не очень связали себя друг другом и делали все, чтобы этой связи не было. И вот ее больше нет. Теперь мы просто абстрактные друзья.
Я давно знал, что этим кончится.
Был на концерте Умки: она прислала пригласительный смс. Я пригласил Пуделя.
По дороге Пудель рассказал, что Оля-Джа попала в реанимацию с отказавшими почками... Я помню, как 1 июня в Царицыно меня удивило ее совершенно белое лицо. Пудель упомянул про двух ее детей от Шамиля. И я вспомнил, как отвозил младшего ребенка после концерту Умки в «Форпосте» в 2005-ом, когда напившийся Шамиль стал кадрить Мочалкину и забил на сына, который уже плакал. Даже Кокос ругал его (а Кокос был единственный человек, которого Шамиль слушал). Мне это совсем не понравилось, а так же, как Шамиль вел себя с Пони: внезапная беспричинная грубость, если не считать причиной их войну за Мочалкину. Роковая женщина, особенно, если вспомнить свежую историю с Нильсом.
Притом что я знаю одного человека (кроме себя), который не попал под ее чары – Мафи. Это антиматриманиальный кремень! А как она его добивалась!
Эти рассказы заняли всю дорогу до клуба «Гарцующий дредноут» на Большой Спасской.
Клуб мне понравился, небольшой, но уютный, с хорошим звуком, с приятным молодым персоналом. И как принято у нас для «демократических» клубов – в подвале.
Умка нашла нам стулья – и вдруг стала рассуждать о политике. Что есть мнение, что надо быть «честным человеком». А она хочет остаться «чАстным человеком». Поэтому вместе со своими немецкими друзьями не знает, кто такой Сурков?
– Но Путин должен уйти? – спросил я издевательски.
Зал засмеялся.
Играли они, как уже обычно, вдвоем с Борей. И я ловил себя на воспоминаниях о «Зеленой пирамиде». В этом было что-то приятное и тоскливое сразу. Боря с новой гитарой пользовался любой возможностью поимпровизировать, словно изголодавшийся. И это у него неплохо получалось. Притом что он был в каком-то неадеквате – и в антракте подрался с одним из слушателей, с матом на весь зал. Настроение испортилось. А потом мне пришлось бежать на электричку.
В Жаворонках написал один пост и наполовину написал другой. А потом до 6 утра сидел в сети, отвечал Мангусте и смотрел ленту френдов. Меня уже цитируют, на мой пост (о революции) ссылаются. А сегодня я вообще вывешу бомбу – про революцию как жену, облеченную в солнце.
...Еще Пудель рассказал, что был у Макса Казанского в Свияжске и остался доволен и местом, и самим Максом. Макс пишет иконы и интересные картины, играет на гитаре. Я вспомнил, как Таня все в том же 2004-05 году ходила по гостям и ругала его (и все ее жалели) – что он, негодяй, бросил ее и детей (бедных малюток, которые уже кончали школу) после 20 лет совместной жизни – и уехал в Казань, на остров, в деревенский дом. То есть он приглашал их всех, но они отказались. А он отказался жить в Москве. 20 лет он жил, как хотела Таня, ради детей, а теперь решил пожить так, как всегда хотел он сам. И я был единственный, кто его поддержал. Из-за этого я даже поцапался с Лесбией, потому что она чутко поняла, что я сам хотел бы так же, что я ему завидую, что он смог, а я еще нет...
Приятно узнать, что у него все хорошо, более того: произошло примирение с Таней, которая живет у него все лето. Если бы у меня так получилось с Лесбией! В 2009-ом я думал об этом. А через год эта идея лопнула. Получилось не примирение, а полный разрыв. И теперь, слава Богу, мы может хотя бы общаться.
Отрывки из поста:
...Сатрапы недооценивают веселья революции, ее праздничность и карнавальный задор. Что, едва начавшись, она захватывает миллионы людей, далеких от идеи что-либо менять. Страх, веселье и ощущение, что ты делаешь, наконец, что-то эпохальное – вот, что такое революция!
Революция – фестиваль, где и участники и зрители – одни и те же люди. В этом действе есть риск, фантазия и азарт футбольного болельщика. Это добровольный субботник по отчистке города от власти, как от накопившейся грязи. Как от невротического переживания, как от неприличной болезни.
Кому не понятен жертвенный восторг, когда под трассерами сатрапов ты пробираешься с коктейлем Молотова в руке к штурмующему твою баррикаду БТРу? Это экстремизм? Нет, это самозащита свободы. Экстремисты те, кто вынуждают к таким действиям.
Революция – жена, облеченная в солнце, в обноски, в мини-юбку, в джинсы, с открытой грудью и с флагом! Кто устоит от ее соблазнов?!..
...Власть «священна» – пока безнаказанна. Священно то, что не может быть осуждено земным судом, что выше любого суда. В нашей стране это правило в отношении власти действует буквально. Сопротивление ей лишает ее «священного» статуса.
Революцией заражаешься как вирусом. Инфицированного не пугает даже самоубийственность порыва. Зато он чувствует нерв жизни, – настолько она обнажилась и, возможно, укоротилась. Все делается простым и ярким, «здесь и сейчас». Человек живет в эйфории, потому что живет на самом острие, потому что живет рискуя, как призывал философ. Он пребывает в странном восторге, потому что первый раз живет честно, не унижаясь и не будучи никем унижаемым, вне обыденности, приспособления и притворства. И он готов заплатить очень много за этот миг.
Изолгавшийся мир скулит и рычит, как побитый пес. Новый мир творится заново прямо на глазах. Ты словно присутствуешь на акте мироздания, при его родовых муках. Жизнь превращается в театр, в русскую рулетку и игру со случаем. Перед тобой что-то совсем незнакомое, словно во сне. Ты не узнаешь этот город, ставший декорациями драмы: дома – как крепостные стены, улицы, где вчера неслись жадные потоки обывателей, – как поле боя. Менты, включая славный ОМОН, попрятались, улицы пусты, при этом на некоторых царит краткий пир свободы, суровый, как у жертв перед закланием, ибо танки врага уже движутся к центру. Это не передовая на фронте, куда тебя пригнали как скот и пушечное мясо. Ты можешь спокойно остаться дома и узнавать о новостях по радио. Но тогда тебе не испытать страх вратаря перед одиннадцатиметровым. Кто хоть раз пережил революцию – никогда ее не забудет.
Конечно, долго так продолжаться не может, поэтому все революции скоротечны. Или она побеждает, или побеждают ее.
К сожалению, каждая удачная революция заканчивается пошлым пиром победителей. И чем больше заплачено за победу, тем более пошл и зловещ этот пир. Когда вдруг оказывается, что новая власть – точь-в-точь, как старая, или лишь немного свежее. Что ж делать: у каждого явления есть оборотная сторона. Никто не хочет ни операции, ни революции. И та и другая – лишь последнее средство. Ultima ratio народа...
Написал Мангусте в ответ (тоже много):
«...Жаль, что наши отношения вошли в фазу подобных писем. И что я опять оказываюсь в роли оправдывающегося. Но все же попробую оправдаться хоть в чем-то и на этот раз.
Да, мой ответ в том коротком письме был нелюбезен. Но он был вызван твоим отлупом на мое сочувственное письмо. Это я уже тебе говорил. Я был искренне поражен: в моей системе ценностей нельзя огрызаться на человека, который высказывает сочувствие. Пусть оно и не нужно. И после твоего ответа мне действительно расхотелось ехать к тебе. А потом ты и сама написала, что тебе не до встреч со мной...
Поэтому я даже не заикаюсь о приезде. Хотя и хотел бы считать тебя «своей девушкой». И это понятие нуждается в серьезнейших уточнениях и объяснениях. Об этом ниже.
Пока о другом месте в твоей письме, которое полно противоречий, как, видимо, и твоя позиция по жизни: то невозможно даже мимолетное ментальное увлечение, а то секс – не измена! То есть, то что важно и приемлемо для тебя (свободный секс), то нормально, а что для другого (даже не важно, а просто естественно, как для каждого живого человека), – то преступление.
Ты пишешь: «Я очень хочу, чтобы ты попробовал себя представить на месте женщины в этой ситуации. Если же ты можешь сказать мне в ответ, что и по отношению к тебе поступали так же – то не доказательство ли это того, что клятвы верности – ложь? И ожидание от другого верности – тоже ложь, самому себе». Да, клятвы – вещь нестойкая, я бы не доверял клятвам. Ты не можешь представить будущее, каким ты станешь, что для тебя станет важным, как ты разочаруешься (не дай Бог!) в своем партнере, узнав его ближе, или просто заскучав от однообразия. Клятвы давались в одних обстоятельствах, в одном состоянии тебя, а теперь совсем другое. Как у Шекспира: «Любовь клялась, любовь нарушит клятвы». Поэтому: никаких клятв.
Дело не в них. Если один человек по-прежнему ценен и важен для другого, и этот другой знает, что для его партнера больно – он не будет это делать… пока интерес к партнеру превосходит все соблазны. Чувство должно быть естественно, а не вымучено. Из этого чувства происходят все поступки. А не из клятв. То есть не должно быть лицемерия или тяжкого долга вместо чувства.
Хотя людям свойственно разочаровываться или утомляться от слишком долгого пребывания друг с другом. Я это знаю как никто, ибо у меня был очень долгий брак. Человек меняется, а брачные отношения нет. Мир меняется, прежних государств уже нет, а брак все стоит! И это нормально. Крепкая связь между людьми стоит всех государств и любого личного успеха. Пламенеющая любовь может пройти, но остаться какая-то сродненность. Человеку свойственно увлекаться, но это вовсе не значит, что старый предмет любви хуже нового. И очень может быть, что он (этот гипотетический человек) скоро поймет свою ошибку. Поэтому я очень осторожно и трепетно отношусь к отношениям двоих (прости за тавтологию), зная, как все это хрупко, и что можно по глупости порвать то, что рвать не стоит. Просто потому, что достойных и подходящих лично тебе людей очень мало. Но об этом я уже писал.
Ты как бы выдала себе карт-бланш: «моя полигамность не в том, чтобы любить одного, а трахаться с другим, а в том, чтобы испытывать интерес сразу к двум-трем мужчинам, и ко всем это чувство разное». И при этом испытываешь уколы от того, что я вывешиваю портреты других девушек, или отвечаю корреспондентке на предложение встретиться: «почему бы нет?» (а что я должен был ответить?), или рассказываю, как провожу время с приехавшей ко мне в гости в Крым знакомой. Например, мне не приходит в голову «колоться» от твоего общения с французом и его букета цветов. Хотя букеты цветов в моей личной системе ценностей имеют мрачные ассоциации. Точнее воспоминания.
Я не вижу в твоих словах никакой последовательности. Одной можно все, в том числе левый секс, другому ничего, хотя он даже и в ментальных изменах неповинен. Для меня между ментальным интересом и сексом лежит пропасть. Для тебя – нет. Это тоже сильное между нами различие. Боюсь, ты тоже не можешь представить каких-то вещей.
«Секс между тобой и мной очень проблематичен», пишешь ты. Хотелось бы чуть больше информации о характере проблемы. На данный момент – это из разряда абстрактного интереса.
«Если тебе нужно какое-то официальное слово для наших отношений – то вот оно –
Физической верности мне не храни. И я тебе свою верность хранить не обещаю. Возможно, наша дружба с этим не справится, а может быть, ее этим не сломаешь».
Да, я искал слово для наших отношений, но явно не это. Ты говоришь «дружба». Но в роли «друзей» мы постоянно бьемся в одну и ту же стену: нам надо доказывать, манифестировать свою свободу и независимость друг от друга. И естественно, что у «друзей» могут быть любые сексуальные связи. Но тут что-то не сходится, как я уже не раз писал: «друзья» не ревнуют, не получают уколов от тех или иных слов в связи с людьми противоположного пола, попавших в поле жизни их «друга». Либо ревность между нами тоже отменяется? И мы переходим в разряд «чистых», «настоящих» друзей, без секса само собой, потому что с друзьями у меня секса нет? То есть ты будешь мне друг или подруга в числе прочих друзей. Ты этого хочешь? Но ты утратишь свой особый статус. Это я говорю тебе честно и откровенно. Почему?
Друзья и есть друзья. Для друзей дружба стоит не на первом месте по сравнению с какими-то другими интересами – и от этого легко рвется. Это хорошо видно по моей свежей истории с Лёшей. Да и по куче историй, ты сама знаешь.
В предыдущем письме ты написала, что не хочешь меня терять. Но в качестве кого, просто далекого друга? Или как нечто большее? Более близкое?
Если мы более близкие друг другу, чем принято в нейтральных отношениях и принято в дружбе, и хотим сохранить эту близость, нам надо как-то зафиксировать этот момент, дать ему имя и определение. Вставить в какие-то рамки.
Я знаю, ты очень боишься любых рамок. Да и я боюсь. Это жертва другому для укрепления близости. Тогда же возникнет и больше доверия. И больше ответственности за все слова и движения. То есть, если мы все-таки «пара» – то мы щадим друг друга, мы действуем как «пара», хоть и живем далеко друг от друга. Но и зависим друг от друга! Не вопреки декларациям о своей свободе, а совершенно «официально». И в этом новом нашем качестве и самих встреч могло бы быть больше. Понятие «пары» обязывает, оно как бы фокусирует твой интерес, внимание, настраивает на определенное со-существование. В этом понятии уже хотя бы есть что-то определенное – в противовес тому, что есть между нами теперь.
Может быть, именно это ты вкладывала в понятие «моя девушка». Но это тоже надо было нам как-то зафиксировать, как людям, столь боящимся любой ловушки. Ибо в своей независимости мы, похоже, перегнули палку. И теперешнее наше общение раз в неделю почти как чужих людей привело практически к тому, чего ты и хотела, судя по «официальному слову». То есть мы эмоционально освободились друг от друга. Ты рада?..»
Мангуста – человек с застывшей структурой жизни. Если бы мне встретить кого-нибудь, без этой структуры, без долга, работы, семьи, детей, то есть существо еще достаточно юное. Было бы мне с ним (с ней) интересно? Но мне было бы интересно направлять ее, преображать, менять в сторону углубления души, то есть давать то, что Сократ своим ученикам. А от нее я брал бы ее любовь и радость того, что я перед ней раскрываю. Ибо мир молодых еще так беден.
Размечтался. Просто мне приснилось знакомство в метро. Очень ярко. Эта девушка могла бы быть Мангустой 20 лет назад, человеком, который ищет любви, но которому сложно ее найти, потому что созданный образ не попадается в действительности. У которого еще есть полудетские идеалы. Но который достаточно гибок, чтобы заинтересоваться и чужими идеалами, который еще не застывшая форма и не прикован к галере.
Все эти мечты очень наивны. Я видел молодых девушек, хипповок, студенток, – и они не шибко привлекли меня. Человек, как я когда-то определил – быстро выдыхающееся вино. Я хотел бы видеть в нем много личности и опыта. Но это несовместимо с юностью...
Но, коли я вновь свободен, то, может быть, стоит и попробовать.
Это дополнение к предыдущему письму. Писать так писать.
«…Ты оправдываешь возможность своего интереса ко двум, трем или многим мужчинам тем, что это не любовь, что ты никого не любишь, никому не клянешься в верностью, ничего не обещаешь, свято храня свою независимость. Хотя все равно, хоть убей, мне не понятно, почему ты испытываешь или испытывала, или можешь испытывать ревность, если один из них делает зеркально то же самое и проявляет интерес ко двум, трем и многим женщинам? Но бог с ней с этой нелогичностью! Что бы человек ни выдумывал головой, сердце не заставишь жить по законам головы. Но вот наши отношения ты по этим законам тем не менее выстроила. То есть все кончилось тем, что ты осталась со своей принципиальной "не-любовью" и независимостью. Это твой выбор.
При этом ты надеешься, что мы сможем путешествовать вместе, без секса, как друзья, может быть, с детьми… Нет, дорогая: с кем ты будешь "спать", с тем ты и будешь ездить. Так всегда бывает. Он будет тебе гораздо интереснее меня. Если, конечно, ты не имеешь в виду разовые перепихи ради здоровья и острых ощущений.
Но, видишь ли, точно так же как я проблематичный партнер для секса, ты – проблематичный партнер для путешествий. И Лесбия <в письме я использовал подлинное имя> тоже такая была. Но я прощал ей и терпел, так она была моя жена, "моя девушка". Лишь личная близость с человеком может скрасить шероховатости и недостатки каждого из нас. При отсутствии ее – людям лучше быть идеальными или далекими.
Более того: сейчас я думаю, что, чем сильнее в женщине личностное начало – тем хуже ее характер. И я не хочу ни воевать с ней, ни поминутно выяснять отношения. Мне уже хватило на всю жизнь. А с женщиной не-личностью мне ничто не интересно, даже секс. Но это уже не относится к нашим с тобой отношениям. И я, конечно, в курсе, что у меня самого ужасный характер.
Кстати, о сексе. "Опасный" секс, без ничего, предполагает большую ответственность. Он не допускает ни случайные связи у тебя самого, ни секса с тем, у кого они есть. Потому что, как бы он ни предохранялся, все защиты не до конца надежны.
Но главное, что для меня секс возможен лишь с человеком, которым я увлечен. К сексу ведет долгий путь – узнавания, привыкания, доверия, выяснения важных вещей… И дальше этот человек, естественно, представляет для меня главный интерес среди всех людей.
Ты уверяешь, что у тебя совсем не так: ты можешь равно, но за разное, – увлечься сразу несколькими мужчинами. Мне это абсолютно не понятно! На мой взгляд, это какое-то фиктивное увлечение, которое просто дает право потрахаться, – и не брать в голову ничего лишнего. Типа: мы друг друга ублажили – и до свидания! И отношения со мной строились с твоей стороны по этой же модели. Я приезжал, мы ублажали друг друга, я уезжал. Все довольны. При этом, вопреки своим принципам, ты "хранила мне верность", хотя и не обещала этого. И хотела ее от меня. То есть парадигма нарушалась. И это давало мне иллюзию думать, что у нас особые отношения.
Но теперь ты вернулась к парадигме. Это было твое принципиальное решение, четко проговоренное. И мне эта парадигма совершенно не подходит. Нет, с кем-нибудь другим. Я в эти игры играть не буду.
Тут есть и еще один момент. Ты – человек взрослый, со сформировавшейся структурой жизни. И ты ценишь эту структуру и не хочешь ее менять. Во всяком случае, на то, что я могу тебе предложить. То есть наши структуры несовместимы. Потому что у меня, конечно, тоже есть структура, пусть она еще в процессе становления и в ней изначально больше моментов свободы. И она не сможет обвиться вокруг твоей структуры: я не юный кустик. Да, полагаю, ты и не хочешь этого.
И от своей структуры ты не откажешься: ты слишком горда, самостоятельна и недоверчива. То есть у нас все может быть только так, как есть. А это уже очевидно нежизнеспособно. Наши отношения изначально были странны и даже в чем-то нелепы. Ты то и дело ревновала и выговаривала мне – вопреки всем принципам и рамкам нашей взаимной независимости, которые ты сама и установила. Не я их тебе навязал, а ты согласилась. Напротив, это я согласился, хотя изначально стремился к более тесной и "зависимой" связи.
То есть ты как бы имела право на меня, я же на тебя нет, что и выразилось в нашей последней ссоре. Ты ревновала меня к мифическим девушкам, когда же я "заревновал" тебя к твоей работе, к той еще более жесткой структуре жизни, в которой мне остается еще меньше места, и выразил это в форме сочувствия (потому что я сочувствую всякой потере свободы) – я получил!
Наверное, это болезненно для тебя самой – и нелегко. Твоя голова, отсутствие денег, ребенок, долги, поиски работы. Но что ты хотела от меня услышать? Что я могу тебе сказать? Или чем помочь? Я помог, чем был способен, о чем ты просила, сразу и без всякого рассуждения. И стал ненужным, потому что разрешить твоих проблем все равно не могу. А они для тебя сейчас на первом месте, не я. Материальную помощь ты бы приняла, а советы – нет. Наверное, приняла бы еще немного физической и эмоциональной разрядки – если бы я приехал. Но я не приехал. И теперь стал совсем ненужным. И так как, по твоим словам, из-за головы ты не лазишь в интернет, – от моего присутствия в твоей жизни не остается вообще ничего. Я все правильно формулирую?
И, чтобы закончить с тем роковым письмом: неужели ты сама не поняла, что написала, и как я на это отреагирую? Не поняла, что я вложил в свой ответ, а потом замолчал? Ты не поняла, почему я молчу? Ты настолько нечувствительная? Думаю, понимала, иначе не написала бы: "Я очень не хочу ссориться или обижать тебя, но…" Возможно, я действительно не могу взглянуть на ситуацию твоими глазами, но можно было попытаться ее раскрыть, а не огрызаться. И, конечно, этот тон – не то что не возлюбленной, но даже не друга. Я так долго стою на этом пункте, потому что извинений так и не получил, что говорит о том, что ты не понимаешь, в чем суть проблемы. Впрочем, в свете всего уже сказанного, данная проблема вообще несущественна. Она просто явилась катализатором.
И, наверное, самое главное. Я ничего от тебя не требовал, не спрашивал, – я считал, что верность – естественна и сама собой разумеется у увлеченных друг другом людей. Верность не ценна сама по себе, но скорее как знак, символ, собственное желание, чтобы как и моя душа, так и мое тело принадлежали – вот ему (ей). И твое "официальное" необещание хранить верность – равно обещанию не хранить ее. Если, конечно, ты не сказала это в сердцах, из-за какой-нибудь обиды.
Но если это твое последнее слово, то для меня это равно нашему разрыву. Ибо ты знаешь, что для меня важен этот пункт. Увы, я человек старомодный. И то, что этот пункт стал не важен для тебя – о многом говорит».
Отправил ей новое письмо – и теперь страдаю. Даже рисовать не могу. Всегда так: роман кончается разрывом, счастье – жопой. Это притом, что наша связь была такая эфемерная, скорее игра в роман, чем настоящий роман. Но больше у меня ничего не было. Это было практически единственное, что соединяло меня с людьми. Кроме ЖЖ. Но и безногий калека может через ЖЖ соединиться с людьми. И я теперь вроде него.
Не знаю, почему все так сложно в моей жизни? Вроде, я старался, поддерживал и слал деньги, катал и показывал. Я писал письма, картинки и посты. Я вообще старался быть на самом высоком уровне... Может быть, это наполняет меня надменностью? Я не терплю даже малейшей обиды. Меня раздражает слабость взрослых людей – сам-то я, мол, себе ее не позволяю! Я требую от всех очень многого. Потому что и от себя требую. И, в конце концов, выходит, что нет никого, удовлетворяющего этим требованиям.
Я словно президент, который ищет себе премьер-министра – и не может найти. Если бы я хоть на минуту верил, что Мангуста может им быть – я бы плюнул на свое царственное одиночество. Потому что мое одиночество – самое одинокое. Это одиночество высшей пробы. Наверное, лишь у монаха-затворника одиночество выше или глубже. Или у пожизненно осужденного в одиночной камере. Но за что осужден я?
Ну, вот и все! Отношения с Мангустой завершены! Они длились ровно год, если отсчитывать от первых поцелуев. Она призналась, что не испытывает ко мне любви – кроме дружеской, а отсюда все прочие проблемы. («Это ужасно, но я должна это сказать – наверное дело в том, что я не чувствую себя влюбленной в тебя, поэтому все остальное и получается так сложно...»)
Секс со мной был омрачен страхом беременности, а поцелуи – запахом изо рта. Это я тоже узнал. Важная информация, не каждый решился бы сообщить. Уважаю. Жаль, что не сказала раньше, хотя, по ее словам, она делала намеки.
Как раз про запах изо рта, который может отравить впечатление от реального, а не виртуального человека, я и писал в письме незадолго до первой нашей встречи. Как в воду глядел. И вот такая ерунда смогла испортить отношения. Впрочем, из-за болезни (она считает, что у нее синдром аспергера) она очень чувствительна к запахам. Я тоже, но, увы, не к своим. Я знаю, как неприятен этот запах. Прежде мне могла сказать Лесбия, а теперь никто. Ибо я ни с кем не целуюсь.
Смешно: этим летом я специально залечил в Севастополе три зуба. Но результат она уже не сможет оценить.
Своей ревностью она подавала ложные сигналы. Поэтому я воображал, что она все еще любит меня.
Кажется, еще в феврале она писала, что ее чувство ко мне – не любовь. И уже тогда я собрался наши отношения прекратить. Но потом она написала, что все же, наверное, любит меня. И отношения возобновились.
И вот опять не любит. Чем же я не угодил? Запахом изо рта? И ведь я сто раз предупреждал ее, что встреча может разочаровать, что ее чувство ко мне – из области фантазий, поэтому я даже не рассматривал его всерьез. И так же не мог ничего говорить про свое. А она так этого добивалась!..
При этом я хотел ей понравиться, потому что она воплощали для меня выход из трясины, в которой я тогда сидел, выход из тотального одиночества, к которому я склонен, словно к алкоголизму. И одновременно, я не очень верил, что она мне понравится. Но она понравилась больше, чем я ожидал. А я, наоборот, меньше. Так у нас и пошла разнофаза.
Хотя здесь в Жаворонках я и сам решил, что все же не люблю ее на самом деле. И это было мне крайне горько! Потому что я очень хотел ее любить. Я был дико благодарен ей за Израиль, да и за всю переписку до него.
Может быть, если бы мы больше любили, все бы сложилось иначе. Мы демонстрировали чувства и хорошее отношение, но за ними не было всей правды.
Все-таки странно: даже если я не извергал фонтанов любви, все же я много делал для нее. И как я мог извергать, если она сама не извергала? Я не считал, что могу гореть более ярким накалом. Но все же я был очень преданный и старательный друг.
Ну, вот и все. Однако, никто не знает, что еще предложит жизнь. Пока ты жив – может произойти все, что угодно. И гораздо худшее, конечно, тоже. Но это в меньшей степени зависит от меня, наверное. А многое зависит именно от меня. Не зря же мне этой ночью снилась юная особа из метро.
Лишь очень смелые люди могут позволить себе атеизм. Когда сил нет и очень плохо – хочется к кому-то обратиться за помощью, особенно когда ясно, что люди не помогут. Это так понятно.
Но из отчаяния надо выбираться самому. И через описание его тоже. Описывая его, сантиметр за сантиметром, как описывают место преступления. Ибо здесь убили твою радость, спокойствие и надежду. Находить опору только в точности слов.
Если бес будет назван – он уйдет. И безумие оставит меня. Хоть оно пока не подступило. Но я боюсь.
В этой ситуации – жалко себя: как же так – меня не полюбили! Такого хорошего! Я не смог завоевать человека, даже того, кто сам меня нашел. Чего же я тогда стою?
Хотя – все правильно: если мы не смогли полюбить друг друга по-настоящему – лучше отношения прекратить, не обманывая себя, порождая мелкие стычки на пустом месте, как случилось теперь.
Было бы хуже, если бы она страстно влюбилась в меня, и мне пришлось бы притворяться, чтобы не обидеть. А, оказывается, старалась не обидеть она. И мы держали наши отношения в нижней точке «любви», боясь неравенства в увлечении друг другом. Притом что для меня «неравенство» все равно оставалось за ней (первой заговорившей о влюбленности), поэтому я оставался как бы в более выигрышной позиции. Но это «преимущество» почти сразу куда-то испарилось.
Наша ситуация была удобна тем, что никто ничего не требовал: любви до гроба, совместной жизни и свадебки. В таком режиме партнер не приедается, не успевает раздражить, во всяком случае, слишком сильно. Десять дней, две недели можно выдержать любого нормального человека с небольшими недостатками.
Мангуста не требовала объясниться раз и навсегда и принять какое-то решение. Скорее, определенности добивался я. Особенно когда пошли ее вспышки ревности. Ибо получив «положительную» определенность отношений, я мог бы приучить себя к ней, научить себя любить ее по-настоящему, не замечая недостатков – как у «моей девушки».
Но она всячески увертывалась от любой определенности, подавая мне противоречивые сигналы, на мой взгляд – совершенно нелогичные. В любом случае, она боялась связать себя, видно, зная свой переменчивый характер. И была совершенно права: характер именно такой и оказался.
Конечно, у меня тоже не сахар, но я честно об этом предупреждал. Я вообще очень много предсказал, даже запах изо рта. Я намеренно возвращал ее на землю, тщательно черня самого себя. Я оказался чудовищно прав! Мое предвидение одно и может теперь меня радовать.
И главное для меня, чтобы в конце истории ей не захотелось бы меня проклясть. Конец не должен был испортить начало. А конец есть у всего, скорый или отдаленный. Этот был скорый. Но зато без надрыва, разборок и всего отвратительного, что бывает, когда расстаются два человека.
В чем мне упрекать себя? В том, что не избавился от запаха изо рта, не зная о нем? Мало жевал жевачки? Ладно, это я исправлю – в новой истории, если она будет. Каждая подобная история дает шанс улучшить следующую, воспользовавшись бесценным и болезненным опытом.
Сегодня был на знаменитом уже митинге. От м. Третьяковская к Болотной площади шла бесконечная толпа. Красиво развивались флаги. В небе висел милицейский вертолет. Когда дошел до реки – был даже несколько ошарашен: не видел такого с февраля 91-го! Известно, чем тогда кончилось. Официальные СМИ говорят о 20 тысячах. Вероятно, они применяют те же системы подсчета, что и на выборах. Не знаю, было ли 150 тысяч, как заявили устроители митинга, но под 100, похоже, было. Огромный парк был весь забит людьми, мост обещал рухнуть, а толпа по обеим сторонам канала растянулась до Балчуга. В любом случае, это был самый большой протестный митинг за двадцать лет.
Состав выступавших был пестр: какой-то бравый генерал тащил нас назад в СССР, представительница либертарианской партии доказывала, что лесбиянки и геи тоже люди и тоже против режима, но народ не очень ей верил. И назад в СССР тоже не хотел. Кто-то из выступавших напирал, что это исторический день, родился российский народ, гражданское общество! (во как!)... А так все, конечно, предсказуемо, про жуликов и воров, что даже утомило. Смысл таких акций – не в установлении какой-то истины, а в демонстрации режиму своей силы. Если власть не услышит триста человек, да, в общем, и не должна слышать за их нерепрезентативностью, то крик триста тысяч – услышит. Только будет ли она что-то менять или невозмутимо отправится вылавливать новые амфоры?
Снега не было, он только начал идти. Зима потворствовала демократии. Люди были приятны, красивы, девушки держали белые цветы. Вообще, действо слегка напоминало рок-концерт или фестиваль, особенно когда в конце заиграл Цой: «Мы ждем перемен».
Принесет это какие-то перемены? Фиг знает, но несколько месяцев назад нельзя было представить ничего подобного. Люди устали от однообразия и предсказуемости политической жизни. Понятно, что «кровавый режим» вовсе не столь кровав, пока, во всяком случае, но его методы собственной несменяемости и неконтролируемости слишком грубы, чтобы не раздражать. Власть всегда есть мишень недовольства, но несменяемая власть – становится абсолютной мишенью. Она не дает никому убедиться, что без нее будет хуже, она не доказывает свою правоту в сравнении. Еще несколько лет назад люди могли сравнить ее с тем, что было в 90-х, но три срока Путина и квази-Путина, и ожидание четвертого, пятого – это уже слишком. Когда ЦСКА побеждает двадцать раз подряд – хоккей становится неинтересен. А когда еще арбитры ему подсуживают – становится неинтересен вдвойне. Политика, в конце концов, тоже зрелище.
В общем, если протест не рассосется – в этой стране снова начнется интересный хоккей.
...Назад шел в бесконечной колонне, растянувшейся от Болотной, через большой Каменный мост, до м. Библиотека им. Ленина. И на всем протяжении пути стояли менты и солдаты разных подразделений. А чуть поодаль – автозаки и автобусы. Их было дикое количество! Мужик рядом сказал: их бы всех – да в поле, на помощь сельскому хозяйству...
Пытался вытащить Кота в Жаворонки, заниматься математикой, но он категорически отказался, в очередной раз нарушив обещание.
Ночью, как ни в чем не бывало, написал пост о митинге, с фотографиями, веселый иронический пост. И со страстью перечитывал и правил «Делириум». Сразу появились новые слова.
А вчера «с горя» я стал смотреть «Даму с собачкой» Хейфица с Баталовым и Ией Саввиной. И как обычно в такой момент – нашел сходство: она живет в Саратове, он в Москву, то он к ней едет, то она к нему. У обеих семья, что не дает им соединиться. Их положение кажется совершенно безвыходным.
У нас никакой безвыходности не было. Мы сам ее сотворили. Все могло бы быть лучше и проще. Если бы независимость не была бы провозглашена догмой. И если бы по-настоящему любили друг друга. Слава Богу, мне не было послано проклятие неразделенной любви.
Как известно, я загораюсь от чужой любви. И если бы ее была сильна – была бы сильна и моя и даже еще сильнее. Как же получилось, что ее любовь не вспыхнула? Провал Дон Жуана: герой-любовник из меня не вышел.
Нет сомнения, что я сам обманул себя: на первой же относительно интимной встрече она сказала, что останется ничьей. И до этого говорила, что не хочет больше быть чьей-нибудь женой. И это вполне совпадало с моими планами. И при этом бессознательно я прикидывал ее на роль жены. Она плохо на эту роль подходила. Но никого другого у меня не было, и я все что-то мудрил. Пытался дать себе окончательный ответ: как мне с ней дальше себя вести, что нам обоим друг с другом делать?
Все решилось само собой. Это хорошо! В нашей ситуации все равно не было выхода. И она освободила меня от его поисков. Теперь я могу искать что-то другое, совсем в других местах. Где, может быть, все будет не так сложно.
А сперва я не поверил Мангусте. Я думал, что если будет настоящая любовь, то это она (любовь), а не абстрактная конструкция, будет решать, каких схем взаимоотношений нам придерживаться. Но «абстрактная конструкция» выросла, видимо, не на пустом месте. Во всяком случае, я ее сокрушить не сумел. Тут требуется другой герой.
Мое самолюбие уязвлено, в этом все дело.
Нет, не только в этом.
Эта вечная тоска о другом! Который тебя поймет и оценит. Оценит все твои достоинства и усилия. Вечная мечта найти своего двойника, не в физическом, но в душевном смысле. Долго, очень долго я надеялся, что это Лесбия. Потом пытался поверить, что, Мангуста может быть им – ведь она увлеклась моими текстами, а это о чем-то говорит.
Не хочется стараться лишь для самого себя. Старания должен оценить внешний судья. И наградить за них чем-нибудь. Лучше всего – своей любовью.
Однако мечта о другом – это не сублимированное либидо. В большей степени – это борьба за признание. Может быть, тщеславие. Или попытка убедиться, что твои усилия не ложны. Что ты не напрасно тратишь жизнь. Ибо я не хочу (не могу?) расценивать свою жизнь как внутреннее самоублажение. Для него у меня все есть: книги, кино, музыка, спокойный дом, мастерская и кабинет и пр. Откуда же тоска?
Увы: человеку нужен человек, как было сказано. Так его запланировали или закодировали.
Страшная апатия овладевает мной поминутно. Не знаю, что делать?
Меня спасает только упертость. Каждый день, кроме зарядки, я подтягиваюсь, бегаю по дорожке, качаю козла. Читаю английские Short Stories. Власть винят за короткую жизнь наших людей. Но как они живут?! Их власть заставляет так жить: пить, жрать котлеты, растить пузо?..
Хоть что-то есть полезное из моего одиночества и безработицы.
Погулял по заснеженному вечернему поселку, почитал Бунина, поредактировал «Делириум», почитал нашу с Мангустой переписку – и начал успокаиваться.
Ах, какая была любовь – всего год назад! И как все жалко кончилось. Почти как всякая любовь (четырехстопный ямб).
Зима в своем начале – красива и весела. Это потом она надоедает своей бесконечностью. И все праздники уже прошли, а она все тянется.
Вообще, все закончилось у нас (в отличие от зимы) стремительно и неожиданно. Хватило одного ее письма. Оно словно пробило брешь – и туда хлынула вода. И утопила всю нашу связь. А до того переписка была очень нежной и порой интересной. При этом мы крутились вокруг одних и тех же сакраментальных вопросов: любви, ревности, полигамности, физической верности. Это уже потом я стал плохим художником, плохим критиком, плохим писателем, упрямым шовинистом опасного секса с запахом изо рта.
Лично мне она не пишет, но прокомментировала пост с картинкой митохондриальной Евы. Мы вернулись на два года назад. Это меня устраивает. Я вновь свободен, я могу вести себя с ней, как со всякой другой.
Не надо больше напоминать себе поминутно, что она для меня что-то особенное, не надо искать некоего сюжета для возможного развития нашего непростого романа, решать, насколько я ее люблю, насколько любит она – и на какие жертвы готов пойти? Этот вопрос закрыт.
И словно камень упал с души! Последнее время я, скорее, заставлял себя любить ее, боясь расстроить и боясь остаться без ее внимания. Но она сама свернула переписку, а потом наговорила такого, что вся трепетная нежность к ней исчезла. Гигантское здание отношений можно разбить несколькими словами.
И даже если бы она сейчас стала бы вновь писать нежные письма, думаю, ничего уже не вернуть. Но формальными друзьями мы можем остаться. На уровне 2009 года, прикрыв густой скобкой все, что было потом.
Можно сказать, что наш разрыв был связан со сменой ее образа жизни. Она увлеклась мной, когда жила уединенно, с компом и интернетом. Я был для нее эмоциональной отдушиной.
Теперь у нее совсем другая жизнь, у нее нет времени на интернет, нет времени на меня, у нее много новых впечатлений, новой информации. Ей все интересно – а тут я со своей жалостью... То есть сочувствием (это все же разные вещи).
В этом новом мире она надеется встретить человека, с которым ей захочется заниматься сексом. То есть, она не исключает такую возможность. И принятая ею верность мне легла бы на нее обузой. Поэтому она воспользовалась моей фразой о натурщицах, увидев в ней мое тайное желание, которое она мешала мне реализовывать. А я все не мог понять!
Я ей не настолько интересен, чтобы лишать себя секса с возможными новыми людьми – вот точный смысл ее слов. Выдержат это наши отношения – хорошо, не выдержат – что же делать, она, мол, предупреждала о своей «полигамности».
Ну а я предупредил ее, что это означает конец наших отношений. Я не собираюсь быть одним в череде ее любовников, она не Клеопатра. Ради возможности нового секса она теряет конкретного человека. Это ее выбор.
Да, она предупреждала о «полигамности» – но при этом она добровольно хранила мне верность, еще до личного нашего знакомства. И собиралась хранить дальше, ибо другие ей были неинтересны. И я считал, что это нормально. Но когда ей стали интересны другие, то это значит, что стал менее интересен я. То есть она и написала, что больше не влюблена в меня. О чем же тут говорить? Дело вовсе не в ее «полигамности», а в этой нелюбви. Трудно сохранить любовь при таких редких встречах, особенно когда и секс не такой, и запах изо рта. Как всегда, когда женщина хочет порвать, она вспоминает и собирает в кучу все недостатки партнера. И убеждает себя, как он дурен. Она созрела для новой любви, а я стоял досадной преградой. Преграды больше нет.
Следующему возлюбленному или подругам она будет рассказывать, почему рассталась со мной, как мне рассказывала, почему рассталась с Перчиком или Эмилем. Ее объяснение относительно Перчика звучали для меня неубедительно, и я всегда сочувствовал Перцу. Я чувствовал, что его вины в этом разрыве не было. Ей просто стало скучно, захотелось чего-то еще. Вот и теперь. Я подозревал, что она, по сути, предательница и авантюристка, хотя это облекалось в образ честного человека, который не длит отношения, в которых уже нет настоящей любви. Люди длят их по разным причинам, она же может позволить себе это не делать. В этом и есть ее «полигамность»: то есть, не надо ссор, не надо реальной вины партнера, довольно того, что у нее появилась мечта о чем-то новом и более ярком, о ком-то другом...
Надо бояться таких людей, они лишь эксплуатируют тебя, используют как средство для своих хороших эмоций. Они в любой момент бросят тебя, не переживая о том, что ты будешь чувствовать.
Да ведь она была откровенна, когда интересовалась у сообщества женским вариантом Дон Жуана – еще когда! Я тогда сказал, что мне всегда больше нравился Дон Кихот. Боже мой, с кем я связался! Впрочем, тогда она уверяла, что она и есть женский вариант Дон Кихота. Она обманула меня. Она именно Дон Жуан в юбке. А я – очередная ее жертва.
Вот, что выяснилось. Очень интересный материал для поста. Хорошее название: «Донна Жуан».
После потери Израиля – Крым сразу стал восприниматься лучше. Снова туда потянуло, словно прошел гипноз.
Да и отечество наше скверно лишь в силу давно установившей психической модели: у нас все плохо, все хуже, чем у «них». А лет через пятьдесят историки признают, что было ничуть не хуже, хотя и по-своему.
Трава – это когда все нравится. Трава – это когда я зашел к Пузану, после кассы на Белорусской, где купил билет на McCartney. Совершенно внезапное решение. Подумал: к кому бы пойти? И вспомнил о Пузане.
Если бы в таком состоянии можно было бы быть всегда! Таком мирном, доброжелательном, удовлетворенном жизнью...
Сменил аватару в ЖЖ: убрал свое фото, сделанное Мангустой в Магидо. На ней я был такой просветленно-пророкообразным. Заменил на старый рисунок для газеты, ко мне (моей внешности) не имеющий отношения. Это тоже знак разрыва.
Вывесил пост про Донну Жуан:
«...Когда-то в одном ЖЖ поднимался вопрос о женском эквиваленте Дон Жуана в культуре. Тут сразу, естественно, вспоминается Клеопатра или маркиза де Мертей из «Опасных связей». Ну, или Лу Саломе – со значительной натяжкой. Мне, собственно, это мало интересно: мне всегда больше нравился Дон Кихот.
Однако, женский вариант Дон Жуана, несомненно, встречается – и надо быть к этому готовым.
Донна Жуан позиционирует себя как честный человек: прошла любовь – завяли помидоры. То есть она не длит отношений, в которых нет настоящей любви. Люди длят их по разным причинам, она же может позволить себе этого не делать. Тут не требуется ссор или настоящей вины: довольно, что у нее появилась мечта о чем-то новом и более ярком, о ком-то другом. Ей нужно, чтобы всегда было ярко. А старое ярким не бывает, оно тускнеет. Ее любовь в реальном времени живет не очень долго, хотя, конечно, от возлюбленных зависит: может быть, они смогут поддерживать ее горение какими-нибудь экстраординарными штуками.
Мужчина ей нужен только ради любви, яркого секса и пылания эмоций. Больше ни для чего. Ей нужно, чтобы ее чувства были постоянно заняты, наполнены приятным, – тогда жизнь тоже будет приятна для нее. Здесь ни с чем не поспоришь. Старый же возлюбленный этих чувств не вызывает, не может поддерживать это чудесное настроение, поэтому должен уйти в «ледяную пустыню». Ей, как мотыльку, постоянно нужны новые цветы.
На самом деле – это мужская позиция: многие мэны именно так относятся к женщинам и любви. Это и есть парадигма Дон Жуана:
«Ворчливый муж, взгляни на поле
и обрати свой взор к цветам!
В них мотыльки по божьей воле
впиваются то тут, то там.
Вопьётся, крылышком помашет,
вспорхнёт, нырнёт в ветров поток,
и уж с другим в обнимку пляшет,
уже сосёт другой цветок!»
(Вадим Степанцов)
Однако никто не запретил парадигме быть совершенно зеркальной. Суть не в половой принадлежности, а – в сути: человек нужен и ценен – лишь пока из него можно извлечь энергию для своего хорошего настроения. Человек – средство удовольствия. Стоит потоку положительных эмоций прерваться: человек! – пошел вон! Ты высосан и неинтересен! Ты больше ничего не можешь мне дать!
Не исключено, что Донна Жуан исключительно откровенна и сразу предупреждает о последствиях, что, мол, обе стороны абсолютно свободны. Но все же она делает это не в совсем ясных словах. И наивный цветочек надеется, что если будет вести себя хорошо, то и отношения будут долгими. Что люди, ах! нашли друг друга, типа: брат нашел сестру! Ха-ха! Нет, вот об этом надо сразу забыть. Утверждение же, что обе стороны свободны – стоит понимать как объявленное право на предательство. Для таких людей положение, что «ты приручил меня и теперь несешь ответственность» – ничего не значит. Тебе было угодно приручиться? – сам виноват.
Мне порой кажется, что женщина вообще никогда не виновата. Женщина – всегда права, честна и прекрасна. Так и есть. Я не спорю. Но это отступление.
Донна Жуан говорит о себе: я прекрасная и самодостаточная! Мне никто не нужен! Со всеми своими трудностями я разберусь сама. Другой мне нужен только для радости, для праздника, как Париж.
Вовсе не факт, что она может справиться сама со всеми трудностями, но она в это свято верит. В конце концов, если ей помогают, то потому, что она такая прекрасная, а, значит, она никому не должна, «сама» справилась.
Донна Жуан – всегда хороша. Мятые трусы не допускаются. Созерцать мелкие слабости возлюбленного у нее тоже нет никакой охоты. Поэтому совместная жизнь с ней невозможна. Возлюбленный должен демонстрировать такой же театр, как она сама: «И лобзания, и слезы! И заря, заря!»
Вообще-то любовь, о которой говорят Дон Жуаны обеих полов – никакая не любовь. Это сублимация либидо, сексуальное желание, облеченное в красивые слова. Ну, и еще детская мечта нового: красивых мест, красивых эмоций. Кто это осудит?
Нет, в этом типе отношений нет ровно ничего дурного! Это нормальный распространенный современный вариант. Надо только, чтобы обе стороны обладали одним оружием и четким знанием перспективы. Чтобы оба были Дон Жуанами. Тогда все будет хорошо».
Этого поста она мне никогда не простит. Но рвать так рвать. Я – яростный человек. И она это знала. И когда она в следующий раз будет искать жертву – лучше пусть не выбирает из писателей: они злы и памятливы. Они ничего не прощают.
А как можно простить слова, что я, мол, открыла новый мир, где могу встретиться с человеком, с которым мне захочется секса?..
Предупреждение вроде как сделано заранее, но для меня это равно праву на предательство. Она открыла новый мир – и стремительно разлюбила меня, заранее готовя себя для нового приключения.
Перец, Эмиль, я – и уже новый проект. Причем, никто ей не изменял, не вел себя недостойно. Прежний и единственный муж тоже был оставлен внезапно, по вдохновению. А до него, после него – какие-то случайные любовники, на один сеанс. И даже двое за раз.
Я попал совсем не в тот расклад. Я не поверил, что такое в отношении меня возможно. Просто я не вступал в отношения с такими женщинами. Света-натурщица, кстати, могла быть такой, но отношения с ней не зашли так далеко.
И ведь в «Ферапонте» я предсказал что-то подобное, подобный финал, опираясь на ее образ. Хотя там все было еще слишком нечетко, из головы. Я по жизни не довел процесс – и довыдумал его.
Теперь я прервал его прежде, чем она объявила о своей новой любви. Нет-нет, я не позволю нанести мне этот удар! Эта информация не будет меня касаться ни в коей степени.
Собственно, мой пост перекликается с письмом из больницы в ноябре прошлого года. Я все в ней тогда рассмотрел (ни разу ее не видев)! И потом убедил себя в своей ошибке.
Теперь рву бесповоротно. Можно было бы промолчать. Но уже все так сошлось, вожжа под хвост попала. Вспомнил ее пост про Дон Жуана, ее интерес к нему. И все соединилось. Как я мог упустить такой случай?
...Нет, Мангуста уже не друг. Это руина друга, его темная тень. Можно было бы мечтать и мучиться, что вот, мол, мы еще помиримся, она снова проникнется ко мне теплыми чувствами, что она и сейчас не совсем охладела...
Не надо. Я ничем не провинился. И я не хочу зависеть от смены ее настроений. Она старательно искушала меня – и добилась этого финала.
Моя вина, что я стал играть не в свою игру, не разобравшись в партнере. Мы играли в разные игры и по разным правилам. Моя неопытность (почти в 50 лет!) и страстность подвели меня.
Может быть, этот пост – последний шанс вызвать ее на разговор, что-то пошатнуть в ней, уже уверившейся в своей правоте. Хотя – дохлый номер.
Разговор состоялся, хотя вовсе не такой, как хотелось. Я вдруг почувствовал ужасные угрызения, что вынес на публику наши отношения – и написал ей покаянное письмо. И собрался удалить пост. И вдруг вижу, что она его откомментировала! Не то так мужественно держит удар, не то ей как с гуся вода, то есть ничто от меня ее уже не задевает.
Я все же отослал письмо, в измененном виде:
«Мой пост не оскорбил тебя? Я очень этого боялся. Если все же оскорбил, но ты красиво выдержала удар, то знай, что я прошу у тебя прощения за него. Конечно, нельзя было выносить наши отношения на всеобщее обозрение (хотя полагаю, никто ничего не понял, и я старался тут, как мог), но я сейчас еще в худшем состоянии, чем в прошлом ноябре, и плохо отвечаю за свои поступки. Знай, что если я написал этот пост, то только от того, что мне очень больно. Нет, не то, что бы я хотел сделать больно и тебе, хотя в такие моменты об этом как-то не думаешь. Для меня этот пост – абсолютная точка наших отношений. Я хотел подвести черту, чтобы не было никаких путей назад. Уверен, что мне это удалось.
Но ждать, пока ты объявишь, что у тебя новый роман, я тоже не хочу. Пусть это будет то, что уже не будет никак меня касаться.
Меня успокаивало лишь то, что ты не станешь сильно переживать, напротив: теперь у тебя есть самые лучшие основания строить свою жизнь в режиме свободного плавания, как ты уже и спланировала. Угрызений ты не испытывала, тем меньше их будет теперь.
Более того, ты действительно была всегда достаточно откровенной, просто я не хотел правильно понять твои слова. Если мне будет позволено посоветовать, я бы посоветовал тебе быть еще более откровенной – о перспективе заводимых отношений. И не выбирать возлюбленных среди писателей: это люди гордые и злопамятные.
Ну, и третье, проповедь в пользу бедных: все-таки нельзя так кидаться людьми, которые не сделали тебе ничего плохого. История с Перцем никогда не давала мне покоя. Хотя могла служить прекрасной моделью того, что ждет меня. Но я был так увлечен тобой, что хотел верить, что у тебя были достаточные основания. И меня такой вариант не коснется. И при этом я был всегда на его стороне.
Смотрел на днях «Даму с собачкой» Хейфица с Баталовым и Ией Саввиной: вот, подумал, ужас брака – в какой они безвыходной ловушке! Но, вступая в свои браки, что они понимали о том, чем это может кончиться, чего они себя лишают? Мы же все понимали, предвидели и оговаривали, и, однако, все сделали не так.
Нам не надо было заводить отношений – исходя из всех твоих слов о свободе, боязни брака, желании жить одной и увлекаться многими людьми. Но хотелось попробовать: вдруг это просто слова, скорее общая программа, а не догма, и в случае меня ты сделаешь исключение, и все будет иначе! Каждый человек считает себя исключительным, достойным вызывать более сильные и постоянные чувства.
Собственно, я хотел, чтобы этот пост прочла именно ты – и попробовала понять, как я вижу ситуацию. Как можно видеть эту ситуацию. А ее можно видеть и так. И пусть он будет грустным памятником того, во что может превратиться когда-то лучезарный роман. Но если он тебя задевает, я его уберу.
Твой друг, С.»
И получил большой ее ответ. Похоже, она (тоже) сошла с ума!
Оказывается, мой пост ее не задел, но расстроил, что я все свел к жажде удовольствий с ее стороны. И что из-за одной ссоры я так много перечеркнул...
Если я и стал ей ненужным, то в качестве финансиста (а еще недавно был нужным...). Ибо, помогая ей в трудную минуту я «лишал ее силы бороться самостоятельно»! И дальше: «Я старалась больше посвящать времени тебе, в итоге не могла полностью отдаться работе, в итоге просила тебя мне помочь деньгами». А эта помощь ее только расслабляла, но по-настоящему не помогала. Оказывается, это я во всем виноват, вместо благодарности за деньги – выговор.
И не смешно ли это: письма ко мне мешали ей работать! Я никогда не добивался от нее ежедневных писем, никогда не стремился потратить на себя ее время. Поэтому это никак не мешало ее работе. Но из ее письма выходит, что я подсадил ее на себя, не давая времени работать, а вместо этого присылал деньги. Она так резко об этом пишет, будто моя материальная помощь была ей оскорбительна. Но ведь это она ее просила! И я делал только то, что выполнял ее просьбы. А теперь вышел за это виноватым. Или иначе: она была вынуждена просить у меня деньги – как у источника своих проблем. Я исправлял то, что сам породил. Чудесная интерпретация...
В любом случае наша переписка не могла занять много сил и времени, потому что чаще состояла из нескольких достаточно формальных предложений. Никаких ежедневных повестей о ее жизни я не просил, скорее наоборот, она просила.
И еще про письма: «От меня ты все время ждал того, что я в них выплеснусь целиком»... Никогда я такого не ждал. Она могла потратить на это максимум десять минут в день. И то лишь, если это ей самой хотелось. А ведь прежде ей хотелось. «…Но ты каждый раз тормошил меня, спрашивал, отчего не пишу, и мне никак не удавалось сделать это без обид…» «Тормошил», – хорошее определение. Я и не знал, что так себя вел. Сколько всего выясняется интересного.
«Поэтому я решила безотлагательно все остановить – начать писать тебе раз в неделю». Опять, всему виной ее переписка со мной. И она перекладывает на меня причину своих жизненных проблем, словно я и есть их источник. Хотя я лишь помогал ей, в тех немногих случаях, когда имел эту возможность. Это даже неблагодарно. Да, если переписка сократилась до раза в неделю, значит, у нее уже нет желания знать чаще, что у меня происходит и делиться тем, что происходит у нее. Я не обижался на это, я просто отметил это как факт. Реально я обиделся лишь на тон ее письма. А оно совпало с ее желанием сократить переписку.
Всегда знал, что женщины не умеют быть объективными. И благодарными тоже.
И еще в письме имелось одно любопытное место. Она призналась, что с ее стороны действительно было охлаждение: «Охлаждение было – но его причина в другом – ты так кипуче пишешь обо всем – что постоянно представляешь тебя в самом разгаре какой-то деятельности, а потом узнаешь, как ты живешь при этом изо дня в день – и понимаешь, что эти кипучие мысли – на фоне сытой, спокойной жизни, скуки, меланхолии, разговоров». Вот это уже ближе к делу, вот это есть то, что я хотел услышать: «Они положили сырой порох!» Я предупреждал ее заранее, что она видит меня в неверном свете, и всячески старался убрать романтический флер, в котором она меня видела. Но она верила своим «духовным очам». И очень хотела встречи. И с какого-то момента я тоже стал хотеть – после эскапады Лесбии, операции и ощущения полной жопы. Необходимо было что-то новое и яркое.
Она была откровенна в одном, а я в другом. Да, моя жизнь последнее время именно такова. Нет, я еще строю, ремонтирую, хожу на демонстрации и концерты. Но это все тоже не сильно интересно. Это просто жизнь. Возможно, она бывает другая. Бывала она и у меня другая. Хотя я вряд ли хотел бы ее повторения. Интеллектуальная жизнь, тем более в рамках моральной нормы – вообще внешне скучна. Кипит не моя жизнь, кипит мое воображение, мои мысли. Она же вообразила, наверное, что я живу, как показано в голливудских фильмах или в романах Генри Миллера. Хотя, если бы я так жил, она стала бы первой и главной жертвой.
Меня и самого огорчает неяркость моей жизни. И роман с ней давал ей яркость. Поэтому я так его ценил.
В конце она написала: «Может быть, ты станешь старше и поймешь меня». Отлично звучит! Я стал сомневаться: она точно писала это письмо мне? Не Эмилю? Помню, как она говорила, что Эмиль не давал ей работать, все приставал со своей любовью и желанием общаться. И она уговорила его уехать в Германию.
Еще она упрекнула меня, что я не писал ей «нормальных человеческих писем»... Я не знаю, что такое «нормальные человеческие письма» в ее понимании, которых она от меня ждала. Я писал ей про зиму и про Лу Саломе. Чем это были не «нормальные» письма? Да, в одном я написал про художников и натурщиц – но я и вообразить не мог, какую она из этого раздует историю! Ведь это она ее раздула, не я! Она обижалась на этих несуществующих натурщиц и ментальную неверность – я же вообще ни на что не обижался. Меня удивило лишь то, что она предложила мне трахаться с ними (натурщицами), как и она сделала бы на моем месте. Если б не занятость («про натурщицу же – а почему хорошо, что ее нет? Тебе так дорога твоя целомудренность? Почему, если не секрет? Честно (как художник художнику:) – я бы со своей (целомудренностью) не сомневаясь рассталась, если бы мне всерьез кого-то захотелось – но я слишком увлечена работой…»). Это настолько не вязалось со всем прежним, что у нас было, о чем мы говорили, – что вызвало мой глубочайший интерес. Ну, и по капле дошло до полного объяснения...
И кончила она письмо тем, что она не хочет романа, но хочет нашей дружбы.
Нет, спасибо за такую «дружбу»! Это грубо, неблагодарно и еще неправда. И этим человеком я восхищался! Как всегда фантастически обманулся, пусть и не так глобально, как раньше. Все же я многое заранее разглядел и не увлекался так сильно. И по ходу дела тоже «охладел», хотя и не давал этого понять.
Я не знаю, что на нее нашло, в каком мире она сейчас живет, но с недавних пор я ее не узнаю. И такого «друга» мне не надо, это правда.
Хотя, говоря объективно, все с ней было ясно еще в прошлом ноябре. Я не хотел слышать жалких слов о ее муках из-за того, что кто-то видит, как она чистит зубы. Она показалась мне тогда человеком очень ненатуральным и желающим каких-то искусственных, ненатуральных отношений. И теперь я вижу, что очень много разглядел верно. Но меня так расстроила ссора с ней, что я убедил себя, что во всем не прав.
И получилось то, чего я тогда боялся: что завяжется роман совершенно неподходящих друг другу людей, на все смотрящих по-разному, что приведет к неизбежной громкой ссоре.
Но стоило ли отказываться от пробы? И жалею ли я, что узнал новых людей, новую страну, получил массу душевного материала? Да, платой стала боль, которая гложет до сих пор со страшной силой.
Она очень помогла мне перепиской в прошлом году. Но в ответ я сделал, кажется, для нее не меньше – и деньгами, и физическими усилиями, и развлечениями. Я скакал вокруг нее на одной ножке целый год, чтобы ей было хорошо, писал стихи, картины (одних портретов сколько!). И вот такой результат.
Просто фантастика! А ответ прост: она – законченная эгоистка, которая в тяжелом положении не может вести себя достойно. Ей плохо – и она не может любить даже тех, кто ей помогает. Но помогает недостаточно. Кто в спокойствии и неге, в то время, как она бьется как рыба об лед. Только так я могу это объяснить.
Причем я даже был готов разделить с ней это спокойствие и негу, если у нее ничего не получится – сообразуясь с ее гордостью и независимостью.
Я не знаю, в чем мне упрекнуть себя, кроме того, что подпустил к себе чужого человека, чего я всегда так боялся, храня «целомудренность» жизни, которую она так высмеяла.
Теперь буду вдвойне, втройне осторожным.
К ее большому письмо следовало и дополнение, в котором она уточнила, чтобы «не быть понятой неправильно», что «не хочет нашего романа, но хочет нашей дружбы»... И что у нее – да! – может быть роман с другим... «Если тебе из-за этого лучше не общаться со мной вообще – прошу тебя – по-честному скажи мне об этом, и я больше не буду писать тебе в журнале, а если не хочешь и личной переписки – дай мне знать об этом тоже».
Написал большой ответ. Кончил его так: «О романе не идет и речи. Никакого романа я тоже не хочу и даже не думаю о нем. Личная переписка, я думаю, нам тоже больше не нужна. Ну, а в ЖЖ – почему нет?»
Всем мужчинам, когда они заводят роман, надо помнить, что худшего врага, чем бывшая возлюбленная, они, наверное, никогда не встретят: более бездушного, неблагодарного, несправедливого, лишенного крупицы благородства. Возможно ей (экс-возлюбленной) требуется такая эмоциональная разрядка, но сделает она ее за твой счет. Так как женщина никогда не виновата, виноват во всем окажешься ты. На тебя навесят вин, если не хватит подлинных, то мнимых, переиначат слова, переинтерпретируют поступки. Тебя десять раз заставят пожалеть о том празднике, который ты устроил себе из любви.
Любовь бывает только между двумя, а второй всегда может уйти. И это вовсе не значит, что ты сам виноват, плохо держал, мало любил... Он может просто заскучать от однообразия наступивших отношений, или внезапно влюбиться, или решить быть самостоятельным, не зависеть от тебя, чтобы самому не оказаться уязвимым. И тогда он будет жить своей жизнь, со своими проблемами, и ты постепенно скатишься на периферию интересов.
В общем, если можно обойтись без любви – и без женщин, то это было бы лучше всего!
И ведь после первой операции я решил, что именно так у меня и будет! И тут вдруг появилась Мангуста со своими письмами, совершенно внезапно, и «приручила» меня. Я сперва отвечал ей из вежливости, потом из небольшого интереса съездить в Израиль, куда она стала меня звать, – получить новые впечатления в моей непростой жизни. А после эскапады Лесбии я воспользовался ею, как ушами, с кем можно поговорить о горьком (другими ушами стал Рома). Романа я все еще не хотел, даже и близко, это она соблазнила меня на него.
Но когда я все же приехал в Израиль, я как-то совсем растаял. Все показалось мне очень хорошо. Я настроил себя на тотальное приятие, абсолютное «да» – и стал делать то, что всегда мне было запрещено по семейной парадигме, то, чего у меня не было почти тридцать лет. Это был дикий соблазн. И я поддался ему. Трудно было устоять.
И вот расплата. Ладно, переживу. Еще один урок. В чем-то мы с Лёней похожи, только он все делает еще с большей безоглядностью и потерями.
Единственное, что я могу посчитать своей виной в отношениях с Мангустой – это вчерашний пост про Донну Жуан. Но, во-первых, он никак ее не задел, как выяснилось, а, во-вторых, ЖЖ – действительно мой дневник, это моя отдушина, а не забава. Мне не с кем поговорить о том, что болит. А болит еще очень сильно.
Услышал рекламу праздника Хануки на «Эхо» – и полоснуло по сердцу! В прошлом году наша встреча и любовь произошли именно в этот праздник. Ханукальный роман.
Мне надо научиться жить одному. И вот теперь я отправляюсь на McCartney. Надеюсь, это чуть-чуть развлечет меня.
Всякая женщина состоит из притворства и кажимостей. Тем она скрывает свои физические недостатки и показывает мнимые достоинства. Женщина – это театр. До тех пор, пока ей хочется очаровывать, пока ей хочется завоевывать и быть завоеванной. А когда театр кончается, зритель может сильно удивиться ординарности актера, что только что играл благородного Гамлета или неотразимого Дон Жуана.
У женщины несколько лиц для каждой ситуации. И Мангуста была не исключением, а ярким правилом. Поэтому ей так нужны были зеркала: чтобы видеть – не отклеился ли грим, нормально ли сидит маска? Меня это всегда в ней удивляло. Я даже получил выговор, что не завел ей в Жаворонках зеркало («хоть я так просила»!)... Она пишет про мои недостатки... Я тоже прощал ей какие-то вещи, зная, что людей без недостатков не бывает. И я никогда потом не выкладывал в письмах обид. Потому что это убийственно для отношений двоих, это надо держать в себе, а лучше вообще не обижаться, не фиксировать это в виде обиды.
Но Мангуста любила обижаться. И Лесбия любила. И все на какую-то ерунду. Потому что серьезных поводов я старался не давать. Возлюбленный должен быть виноватым и оправдывающимся. Это почему-то очень нравится женщине. Словно слон пляшет вокруг, стараясь вернуть ее расположение. Тогда она торжествует, тогда она видит свою силу.
Мужчине тоже не чуждо притворство, и все же он больше ставит на некие подлинные вещи, которыми может привлечь: свой ум, силу (в том числе характера), яркость опыта, дерзость жизни.
Я увлекся супер-искусственным существом, которое внезапно сменило маску. Это произошло в начале ноября, когда она вдруг обиделась на мое сочувствие и потребовала, чтобы я уважал ее жизнь. На неделю мы замолчали. Потом я высказался по поводу ее письма, она ответила, и связь более-менее восстановилась, хотя и раз в неделю, как она того и захотела. Я не возражал. Написал ей письмо про зиму и уток, про Лу Саломе. И еще одно письмо, где упомянул художников и натурщиц – просто чтобы развлечь ее.
И получил в ответ вопрос: почему я храню свою целомудренность? Вот она в аналогичной ситуации с удовольствием с ней рассталась бы, да работа мешает.
В следующем письме, где было много всего, опять совершенно нейтрального, я поинтересовался этим ее предложением – терять целомудренность. Означает ли это смену модели наших взаимоотношений?
И она ответила большим письмом, что, да, означает, что она больше не хочет видеть во мне папу или гуру, или финансиста. Моя помощь ей, оказанная по ее же горячей просьбе, была брошена мне как настоящее с моей стороны оскорбление!
И так постепенно мы стали выяснять истину. Нет, не я был инициатором ссоры. Да это и не была ссора, из-за которой я же, по ее словам, все порвал. Это гораздо серьезнее. Она вдруг дала понять, что наш роман закончен – и взамен предложила дружбу. Так делают все женщины. Им кажется это очень милым. И не обидным.
Посмотрел бы я на нее, если бы я предложил ей такое!
В истории есть неплохой для меня урок. Я был о себе очень высокого мнения. Я считал, что красив, умен, разносторонне одарен, имею неплохой жизненный опыт, не жлоб, при этом вполне материально обеспечен. Мечта, а не мужчина!
Я писал ей стихи, довольно неплохие на мой взгляд, хотя кто знает, писал ее портреты, высылал деньги и устраивал интересные путешествия. Я, скорее, боялся, что она влюбится в меня слишком сильно.
А она внезапно совсем охладела. Пойми женщин...
От глубокой любви до полного равнодушия или разочарования – может пройти несколько дней. Любовь тоже может быть внезапной, но это скорее влюбленность, готовность к любви. Требуется изрядное время, чтобы убедиться, что этот человек действительно достоин столь сильного, опасного и саморазрушительного чувства.
Любовь – это хождение по тонкой проволоке. Любое сомнение, колебание – и человек летит вниз. И обратно ни за что не полезет, потому что сомнение уже всегда будет с ним. И, однако, люди часто снова лезут, чтобы срываться снова и снова...
Шаг вправо, шаг влево – и любовь разбивается. Сильный порыв ветра и несколько ошибочных слов – и конец! Поэтому путь назад бывает очень коротким.
На фоне моих проблем это было именно то, что надо! Я получил не просто удовольствие, а очень большое удовольствие!
Притом что я решил идти в последний момент, за день до концерта. Не думал, не гадал, не ходил на его прошлый – на Красной Площади… А все же Битлз – это как первое причастие. Взглянуть, блин, на живого первоапостола, кумира отрочества! Я жил в их время – и не видел их, и, вот, сами приехали… Наверное, тут было больше пустого любопытства и тщеславия – но я не пожалел!
Это не был отчетно-перевыборный концерт, когда старички на сцене играют старое, а старички в зале от этого тащатся: все заранее довольны и не тратят лишних сил. Нет, это был честный рок-концерт отличного качества. Единственным стариком был сам Маккартни, два же его гитариста были просто мальчишки, «внуки». При этом дед выглядел очень моложаво и неправдоподобно энергично. На полтинник.
Больше всего вставляет концерт, от которого не ждешь слишком многого. Я не увлекался Битлз со школы, однако в 82-ом в городе Батуми пошел на очередных советских имитаторов Битлз: больше в этом городе развлекаться было нечем, а тогда это выглядело даже контркультурно. И играли они весьма прилично. И вот 30 лет спустя я услышал Битлз вживую. Да, это, скорее, был Битлз, чем Wings или что-то еще. Причем Битлз, который никогда не был на сцене, исключительно студийный, позднего разлива, сложный по звучанию и едва ли возможный для исполнения на концерте. И вот этот «Битлз» был исполнен. Причем еще как: в знаменитой злополучной «Helter Skelter» группа играла в четыре гитары!
Для меня было новостью, что Маккартни, оказывается, прилично играет не только на своей знаменитой «скрипке», но и на соло-гитаре, а еще на мандолине, укулеле. Само собой на пианино. И все еще хорошо поет. Он не представил группу, а группа была вполне достойна – и заставила звучать хиты 60-х и 70-х – словно сочиненные вчера. Впрочем, ранний Битлз и «Yesterday» с «Eleanor Rigby» в исполнении автора – это, знаете, стоит мессы.
А когда на песне «Give Peace A Chance» на экране за сценой поднялся огромный пацифик – я понял, что попал в правильное место. «All You Need Is Love», кстати, тоже исполнялась.
Для пущей радости, чтобы совсем сплющить слушателей, долбанула пиротехника, словно уже Новый Год, отдающая, честно сказать, попсой и излишняя для концерта такого уровня. А потом танцпол еще и окатило облаком конфетти. При этом было не понятно, откуда это все стреляет? И все же лучшим спецэффектом была полившаяся в самом начале концерта с потолка зала вода. Мне спецэффект понравился, и я даже был впечатлен его натуральностью. Увы, это была подлинная вода, не то с дырявой крыши Олимпийского, не то из пожарной системы. Впрочем, она быстро прекратилась, хотя окатила оператора с камерой на сцене и персонал рядом, который спешно накрыл гитары музыкантов и аппаратуру пленкой.
Гений всех времен и народов активно общался с залом, быстро совершенствуя свой русский, так что к концу концерта говорил почти без акцента. И, однако, я не понял, когда он, комментируя неизменно популярную у нас вещичку «Back In USSR», произнес пассаж о легендарном приезде Битлз в СССР в 68-ом. Маккартни порадовался, что их тут отлично знали и что они здесь пробыли, якобы, даже несколько дней... Ну, что знали – с этим никто не спорит. Но ведь Битлз – не приезжали!.. Или я совсем отстал от реальности? (Или ни хрена не понял.)
В общем, правильно, что пошел. Все мы, условно говоря, рокеры, – в конце концов – одной крови: и любители King Crimson и любители Beatles. И хороший рок – это хороший рок: проверено, надежно и душеспасительно.
Я даже успел на последнюю электричку, хотя пришлось бежать бегом.
Я писал даже сидя в зале в ожидании концерта. Теперь Маккартни и Битлз будут навсегда связаны с Мангустой и всей этой горечью.
Но никто не заберется в мою голову и не будет рулить моим мозгом! Я не позволю себе мучиться, как щенок в 18 лет. Я заставлю себя все забыть и чувствовать себя нормально. Мне так повезло с этим концертом, на который я попал совершенно случайно, все решив за два дня. Отправься я в Израиль – я бы на него не попал. Готовься я туда поехать – я бы пожалел денег. А теперь я щедро трачу их.
А теперь про любовь. Мне никто не нужен. А если нужен – то соратник, с которым мы могли бы сражаться либо против общего врага, либо за общие ценности.
Бесконечно наивно искать в женщине соратника, хотя Лесбия была им много лет. Но это бесспорное исключение, и все, что произошло потом, это только подтвердило. Наше соратничество было ненадежно, хромало-хромало – и упало.
Я надеялся на Мангусту, но против общих врагов она сражаться не собиралась, так как у нее врагов не было, а за свои ценности она «сражалась» одна. И уже точно бы не стала сражаться за мои, то есть чем-нибудь помогать мне. У нее свои цели и задачи. Напротив, это я ей мог помочь.
И все же я всегда говорил, что мне нужен соратник, а не женщина. Или никто. И теперь я еще больше буду стоять на этом. Взаимопомощь и участие в делах другого, оценка, советы, сочувствие, критика. А не только борщ и секс, быт, развлечения, поездки, кино и вино (на балконе в Крыму), хотя это тоже хорошо. Чтобы обеим сторонам было интересно, прежде всего интеллектуально.
Опять мечты? Нет, я не мечтаю об этом, если только само появится, вдруг, как-то случайно, вроде чуда. Но тогда у этого «чуда» наверняка будет сто болезней и скверный характер.
Ну, что ж, значит буду жить один, просто и «достойно». Не умирать же, в конце концов...
Мангуста бьется очень резко и уверено. Так бьется человек с надежными тылами. Который убежден, что ничего не потеряет, если потеряет меня. Значит, у нее уже есть что-то взамен. Из всего следует, что это восхваляемый ею француз, который как раз возник в начале ноября.
А что: окрутит француза, уедет с ним во Францию, куда она все время стремилась, бросит его там, но останется французской гражданкой.
Еще мне не дает покоя место в ее последнем письме, где она утверждает, что когда я стану старше, я, может быть, пойму ее. Я предположил, что данная строка относится к Эмилю. Да и определение, что я тормошил ее и не давал работать – как-то плохо вяжется со мной и нашими отношениями. Зато я слышал эти же слова в адрес Эмиля (можно попробовать найти письмо). Выходит, она просто воспользовалась письмом Эмилю, чуть-чуть переделав, не убрав, однако, неподходящие части, как студент, списывающий курсовую из интернета. И отослала мне. Она даже не захотела потратить на меня немного своего времени и душевных сил – а воспользовалась готовой формой!
Боже мой, что же это за человек?! Она сама привела чьи-то слова про себя, что она – бесчувственное животное. Привела с явной гордостью и бравадой. Но и опровергая: нет, я умиляюсь цветочкам и похвалам. Не исключаю, что автор определения тоже был Эмиль, несчастный мальчик. И был совершенно прав.
Скольким людям она еще испортит жизнь, воспользуется ими и выбросит? Сперва она, конечно, даст некоторое количество счастья. Очень недорогого. Сама же возьмет гораздо больше.
Не уверен, что так хорошо жить на свете, с бестрепетной эгоистической душой. Да, она украшает свою жизнь романами, но даже в романах она успевает воспользоваться только пеной сверху, а не всем стаканом – так спешит за новыми впечатлениями. И скандалов в ее жизни будет не меньше, чем восторгов, пусть она к ним нечувствительна (а иначе действовала бы по-другому).
Люди всегда будут поражать меня. Я всю жизнь ищу достойных, а попадаются одни калеки. Даже уже не знаю, а существуют ли вообще – нет, не идеальные, – но хотя бы нормальные люди?
Проанализировал ее последнее письмо, сравнил с теми, где упоминался Эмиль. Нет, «тормошил» не оттуда. Если говорила, то лично. И письмо, вроде, сочинено сейчас, а не взята готовая форма. То есть не буду обвинять ее в том, чего нет (слава Богу!). Оно просто несправедливо, неблагодарно и абсурдно (пожелание стать старше: я старше ее на десять лет).
Впрочем, за неблагодарность она извинилась вчера в маленьком письме. Мол, очень благодарна. А злится не на меня, а на себя, что сама не справилась с трудностями.
Значит, сюжет о великой женщине-цинике и Донне Жуан не будет иметь столь яркого финала. Может быть, она и не так плоха. Это утешает, что связался не с полной дрянью.
На самом деле – это лучший выход. После прошлого января все мои тетрадки полны сомнений в отношении моего чувства к Мангусте и нужности нашего романа.
Очень приятно, когда тебя любят, это дает задор и силы. Поэтому и длишь связь, даже если сам едва не холоден. Ты благодарен другому за любовь к тебе, и таким образом начинаешь любить его сам.
Кстати, это отличный метод всех Дон Жуанов обоих полов: подсадить человека на любовь к нему. И человек в ловушке: он уже как наркоман не может без этого чувства. А ему вдруг говорят: все, ампула пуста, порошок вышел! Пошел вон!
И тогда начинается ужасная ломка, которую я теперь испытываю. Хотя умом знаю, что все к лучшему. Мангуста – не тот человек, который мне нужен. Мы не совпадаем практически ни в чем. И хорошо, что порвал не я, пусть она думает иначе. Но именно она стала обвинять меня за неуважение к ее жизни, она решила, что больше не хранит мне верность, и объявила, что может завести новый роман, сообщила, что охладела ко мне, нашла кучу моих недостатков – и даже мою помощь обратила в мой грех перед ней.
Только мазохист стал бы сохранять связь, даже виртуальную, в таких условиях. Она освободила меня от себя, может быть, тоже поняв всю нашу несостыкуемость. Только вина за это упала на одного меня. Ну и ладно.
Не было счастья, да несчастье помогло. Сам бы я еще сто лет решал бы, что нам делать с нашими отношениями, насколько ценна мне Мангуста, какое может быть у нас будущее? И ничего бы не решил, как всегда.
Напрашивается мысль, что моя инертность, нерешительность и невнятность моих сигналов и породили ситуацию. Но это не так. Все мои сигналы были очень сердечны. Но коли ей нужен секс, а мне нет, к тому же секс со мной проблематичен, пусть я согласился на ее условия, – значит, она заведет для него новый роман. Это как дважды два. И, следовательно, наши отношения в корне изменятся. И вот они изменились, сразу как я почувствовал ее стремление к новому роману. Абстрактная дружба, может быть, и вернется, но не теперь. Нужно, чтобы прошло время, и я успокоился, отвык от нее. Так у меня всегда.
Но очень тяжело. Ощущение, что не с кем поговорить, оборвалась последняя связь не с виртуальным, а с живым человеком.
Но если она должна прерваться, в силу всех роковых недовольств друг другом, то пусть прервется. Честно и мужественно скажем, мы «не созданы друг для друга».
«Сумасшествие отказаться от собственного счастья» – как в «Мужчине и женщине» Клода Лелюша. В любом случае какие-то вещи надо однозначно проговорить. Самые важные вещи. И если каждый будет стоять на своем, – тут и сказке конец.
Как будто сказке уже не конец.
Да, все справедливо. Я сам писал в последний приезд в Израиль, что то, что я испытываю к Мангусте – не любовь. Поэтому и хотел воздержаться от секса. И воздерживался, насколько это от меня зависело. Может быть, она как-то это почувствовала, может быть, испытала то же самое, ибо я тоже не подошел ей по каким-то параметрам. Отличная вышла симметрия. Тут радоваться надо!
Обидно, конечно, хочется быть неотразимым.
Через некоторое время я успокоюсь и пойму, что все хорошо. Что я избежал очередной ловушки под именем «женщина». И это не первый раз.
Обычно неправильные для меня женщины сами в меня не влюблялись. Мангуста просто обозналась, не видев меня вживую. Совы не влюбляются в чаек, а чайки не влюбляются в лебедей. Всяк выбирает своего.
Кстати, не хило вспомнить, что я всегда не любил секс. Он обессиливает и опустошает. Он порождает гинекологические проблемы. Секс же в презервативе мне просто отвратителен. Вся его сомнительность подчеркивается тогда даже визуально.
Я всегда хотел жить так, чтобы никто не мог заставить меня делать то, что я не хочу. Не как Ваня: не хочу делать математику! Я не хочу делать то, что считаю ложным (а не сложным). А секс был одной из этих вещей. Я его терпел только потому, что без него разваливался наш союз с Лесбией. А потом втянулся. Он стал заменой яркой жизни. Он был чуть ли не единственной ее яркостью.
Если живешь с человеком, идешь на компромиссы и делаешь то, что важно ему. Ты словно постоянно на сцене, чтобы нравиться. Спасаясь от скуки жизни, ты попадаешь в ложное положение. И это хуже скуки. Надо играть по чужим правилам, делать вещи, которые противны.
Устоять, бесспорно, трудно: сперва тебя соблазняют красотой и нежностью, потом разноображивают жизнь романтическими днями и ночами (особенно ночами). И ты уже пойман, ты уже подсел. Отказываться от этого больно, а потом и долг не велит, принципы порядочности.
Жизнь как ловушка. И вырвавшись из одной, я стал стремительно угождать в другую, хоть делал все возможное, как мне казалось, чтобы ее избежать. Но очень хотелось новых впечатлений, новой любви, совсем другого, чем Лесбия, человека, для сравнения: чего был лишен или чего лишился?
Эксперимент закончился. Результат отрицательный, хотя в нем было много хорошего и познавательного. Он помог мне перенести тяжелый период – и чуть не вверг в новый тяжелый период. То есть вверг, но не так глубоко. Но это было неизбежно.
Мне надо решить раз и навсегда, что я больше не завожу с женщинами таких глубоких отношений. И потом не страдаю от их разрыва. Меня совсем не волнуют романы и личная жизнь далеких от меня людей. Никого не волнуют. Вот пусть все и остаются «далекими», относительно дальними. Теми, с кем у меня нет интимных отношений.
А все остальные – пожалуйста.
Полагаю, резкое изменение отношения Мангусты ко мне началось с ее гинекологических проблем, в которых она винила меня, так как я отвергал «безопасный» секс. Притом что я предлагал ей вовсе обойтись без него, но она сказала, что она еще молода, любит секс и не готова от него отказаться. И что тогда она заведет себе любовника.
Думаю, сейчас она этим и занимается. А проблемы ее, полагаю, связаны с ее возрастом, а не со мной. Я тщательно следил, чтобы ничего не было, прилагая невероятные, нечеловеческие волевые усилия. При этом она все равно нервничала, и секс был отравлен, для обоих. От всех ее страхов особенно. То есть она рвалась к нему – и сама же боялась.
Но, тем не менее, верила мне, что это безопасно. А тут врач разубедил ее. Пропала и вера в меня, и появилась обида на мое упрямство и на то, что я стал источником ее проблем, во всяком случае, в ее глазах. А бороться с проблемами она не умеет, я уже видел. То есть, она, конечно, борется, деваться некуда, но не честно, а со всякими психологическими выкрутасами, злостью, перекладыванием ответственности на другого.
В общем, гинекологический момент был первой трещиной. И даже моя помощь в покупке машины не заделала ее. Она захотела независимой от меня сексуальной жизни, раз наша такая проблемная (ее слова). А это совсем не подходит мне. То есть наши отношения в этом случае кардинально меняются. И я ее ясно предупредил.
Все же сексуальная жизнь имеет для женщины совершенно непреодолимую привлекательность. Женщины – эмоциональные, физиологические и природные существа. Секс дает им ощущение полноты жизни, захватывает все чувства. Секс – лучшая физическая деятельность женщины.
Для мужчины в сексе есть некая недостаточность. Он «заточен» под более мощные процессы: войну – или на худой конец какое-нибудь саморазрушительное творчество, противоборство с подходящим драконом, беспощадное политическое противостояние, самоутверждение, вызов и дуэль. Может быть, поэтому ему не хватает одной женщины. Избыток сил и стремлений не перекрывается сексом, тем более с одной женщиной. Тогда уж лучше гарем.
В общем, мы очень разные, и нам трудно примириться на одной площадке. Я столько усилий положил на это, а результат все равно вышел провальным. А ведь с Мангустой я так старался, с первой минуты и изо всех сил!
Значит, все пустое. И вывод один: надо жить вольным соколом.
Что мне в том, что я мал и что мир так велик,
И что я побежденным остался!
Все ж я соколом был, к поднебесью привык
И к нему сколько мог порывался.
К. Случевский
Не надо делать культа из людей. Не из чего не надо, тем более из людей. Человек – это такая гусеница с небольшим мозгом. Она жрет листики, что попадаются по дороге, и ползет дальше. Но бабочка из нее почти никогда не появляется. Хотя гусеница уверена, что ее душа, ее творчество – и есть эта бабочка. Увы, бабочка отдельно, а гусеница отдельно. Человек все равно остается гусеницей, сколько бы ни говорил красивых бабочкиных слов.
Человек не может дать человеку счастья, он может дать только мечту о нем, некие условия, сцену, сценарий. Другой все придумает сам. Не человек ему нужен, а любовь, заполненность чувств и эмоциональный восторг. Человек оказывается случайным заменяемым средством. Другой сам создал из него культ, сам развенчал.
И порок Дон Жуанов, как я писал, в том, что они подсаживают на свою любовь, вызывают ответную, пользуются ею – и уходят, когда им надоедает быть любимыми. Ну, или когда партнер уже не может удовлетворить их ненасытную чувственность. А чувственность у них от повторений делается безмерной.
Если я не хочу поступать вынуждено и делать то, что неприятно – из чувства долга, ради мира с другим, – тогда надо жить одному.
Жизнь с другим – череда компромиссов и самонасилий. И если бы ради чего-нибудь стоящего!
Я накачиваю себя каждый день турником и тренажерами. Человеку все время надо преодолевать природное желание покоя, удобства, наслаждения. Приходится заставлять себя, компенсируя односторонние формы жизни, чтобы не было искривленных костей и существования.
Но жизнь с другим отклоняет твою жизнь от образца – случается, бесконечно далеко. Тебе придется выкраивать свое из совместного – и отдавать себя совместному.
Зато банальность такой жизни успокаивает. И не боишься сойти с ума, как боюсь теперь я. После полутора приступов я все время теперь боюсь.
И вот странность: стоило мне дописать свой «Делириум» – и тут же на «Эхо» в «Классике рока» завели «Gates of Delirium» Yes, на которую я и ориентировался в названии. Это все чаще появляющиеся совпадения, словно я как-то участвую в создании микросценария вокруг себя. Об этом же писал летом в Израиле.
Но ведь это – не часть безумия и не следствие его?
Концерт Yes в Москве, кстати, отменили. Тоже совпадение?
Посмотрел в ЖЖ записи, сделанные еще перед второй больницей и третьей операцией, скоро после прошлогоднего возвращения из Крыма, когда я так много узнал (про Лесбию). И когда стал думать о встрече с Мангустой – в случае удачного результата. Как я все угадал! Это даже удивительно. Я всегда утверждал, что я не пессимист, а реалист. Опыт и возраст дают себя знать. И относительно холодный ум.
И все же даже великие потуги, чтобы все было хорошо, не помогли. Не помог ни опыт, ни холодный ум. Хотя именно такого опыта у меня было очень мало. А ум твердил – рискуй, как заповедовал Гегель! И будь что будет, когда же еще, если не теперь?! После всех потерь на пороге старости.
Ум был, конечно, прав. Я сыграл в игру, в которой было мало шансов победить, но я не испугался и попробовал. Я не испугался возможной боли в конце – той, что испытываю теперь. Это расплата за все хорошее, что я пережил за этот год. За все надо платить. И это надо помнить, когда только начинаешь приключение. А я решил стать искателем приключений.
Значит, я получу еще много ударов. Но пока надо отдохнуть и залечить раны.
Вдруг проснулся и стал писать повесть на тему крымского «романа». Тема ждет, ждет, вызревает – и падает на бумагу. Не знаю, что получится, никто не знает.
Плохо то, что после всего – вновь заболела спина. Вот это скандально несправедливо! Каждый день я занимаюсь специальными упражнениями – и такой результат! Может быть, как-то подействовал ночной ливень и влажность, других объяснений нет.
Днем погода ветряная, но без дождя, как весь вчерашний день. Решил погулять. Снег почти везде исчез (17 декабря!). Давно не видел такой зимы. Гулял, словно настоящий писатель, и размышлял о новом произведении, фиксируя сцены в блокнот. И пока гулял – думал: должен ли автор любить своих персонажей?..
Мора, спаниелька Лесбии, родила! Событие дня. Причем роды были необычайно трудными, едва не померла, пришлось вызывать хирурга и делать кесарево! Собаке! Зато и родила аж десять щенков, трех, правда, мертвых.
Поздравил Лесбию и сказал, что собаки повторяют судьбу хозяев. Оказывается, Лесбия тоже думала об этом.
Еще сегодня все занесло – едва я написал вчера про странную зиму. И снова болит спина.
Все стараюсь привыкнуть к своей новой жизни. Теперь ее очередная серия. Ибо прежде у меня была Мангуста, хотя бы виртуально, – и я играл в какую-то странную игру, никак не принимая до конца ни прежнее одиночество, ни (невозможный) новый брак. Искал варианты и компромиссы, вплоть до долгой жизни в Израиле.
Эта гиря с меня упала. Не гиря Мангусты, а гиря моего непонятного положения, какого-то отдаленного полумужа (distant half-husband). Я вернулся в 2009, накануне 2010-го, но уже психически освободившийся от Лесбии (хотя она мне по-прежнему снится).
Когда человек живет так уединенно и далеко от общества – хорошо, когда у него есть спутник. Одного нормального человека вполне достаточно, чтобы заменить всех остальных. Большую часть жизни с Лесбией у меня так и было.
Но сейчас я ставлю другой эксперимент: а могу ли я совсем без людей (исключая маму, естественно)? В этой ужасной тишине?
И все же это ужасно, когда от человека ничего не остается! Он жив, а от него ничего не остается. Он был так важен для тебя, еще совсем недавно, – и вот от него ничего нет: бледная строчка в гроссбухе памяти.
Программа min – перенести зиму, прожить трудный период, как между операциями в прошлом году. Трудность, естественно, не только в зиме. Для меня и это лето было трудным (несмотря на то, что месяц из него я провел в Израиле или принимал Мангусту в Крыму). «Настоящая» жизнь, жизнь осознанная, без инерции, банальных ходов – вообще трудна.
Программа min – просто выдержать непростой период адаптации, в надежде, что время само вылечит какие-то психические болезни.
Программа max – продолжать в это время писать и рисовать картинки. То есть использовать всю свалившуюся на меня свободу, о чем так долго мечтали большевики. Пусть подобная жизнь в реальности гораздо тяжелее и грустнее. Но нельзя сказать, что я об этом не знал. Знал, поэтому отказывался до конца, до последней возможности...
Вчера расчистил снег на въезде к воротам. Сколько ни подтягивайся и ни качайся – а руки все равно болят. Сходил на станцию и купил тройной фильтр, чтобы можно было обойтись без покупки воды для чая и кофе. И несколько часов устанавливал его под мойкой в кухне...
А еще читал, писал, смотрел кино. А ночью, в седьмом часу, не мог заснуть, как всегда. Я испытываю такую душевную сокрушенность, что все естественные и живые вещи, вроде любви, телесных наслаждений – не затрагивают меня совершенно. Как не затрагивали едва зашитого.
И при этом я не считаю, что «приключение» с Мангустой было ошибкой. Оно много мне дало, в том числе много приятных минут. И я всегда знал, что оно не будет долгим, что нам очень удалась первая и самая приятная часть «романа», как она удается практически всем, но надо было что-то придумать, чтобы и другие части были похожи на нее. И вот это у нас не получилось. В силу многих причин. И упрекать ни себя, ни ее тут, в общем, не в чем.
Просто моя кардинальная невписанность в этот мир требует хоть кого-то для компании, чтобы не было так одиноко. В противном случае мое одиночество становится совершенно тотальным, как у инопланетянина или шамилевского ежика.
В этом и есть проблема.
Люди, между которыми есть секс – переходят на другой уровень отношений. Они считают, что жизнь их партнера уже неразрывно связана с ними, что они имеют право на его свободу, что теперь они под взаимным контролем друг у друга.
Они не могут, как друзья, встречаться раз в год, перезваниваться раз в полгода, абсолютно не интересуясь личной жизнью другого, если он не пожелает их в нее посвятить.
Этим и плох секс – как фактор неподобающего сближения. Во всяком случая, так я это вижу. Для другого, возможно, он не более, чем поцелуй на вечеринке.
...Это серьезная метафизическая, я бы сказал, проблема. Отражена и в мифологии: кто не помнит оскопления Сета или Кроноса? А страх кастрации у Фрейда?!
Почему семенники, или тестикулы, бесспорно важный орган млекопитающего, оказались столь незащищенными? Висящими снаружи! Так что руки у людей выросли ровно настолько, чтобы прикрыть их. А когда руки понадобились для других дел, то прямоходящим без перьев пришлось изобрести одежду.
Что стоило спрятать их внутри, как все прочие органы, места что ли мало? Или в таком случае руки оказались бы не той длины, и это помешало бы прогрессу? Не были бы изобретены трусы, а без трусов – какой прогресс?
Так ли рассуждал творец данного вида существ? Или он решительно забыл про орган размножения – и приделал его впопыхах в самом конце, куда пришлось?
Нет, я не говорю про копулятивный орган: понятно, что ему положено быть снаружи, но вот то, что к нему присобачено – так-то зачем?
Мне скажут, что патроны должны быть недалеко от ствола. Хорошо, но можно было разместить «патроны» в районе мочевого пузыря, скажем, почему нет? Все надежнее. Нынешнее же положение – неудобно, болезненно, к тому же облегчает одним видам млекопитающих лишать представителей других видов возможности продолжения рода. Некоторые представители, впрочем, лишают этой способности себя сами – через несчастный случай или в безумной экзальтации.
«Метафизически» я объяснил бы странное место тестикул на карте тела тем, что в иерархии высших смыслов им приписывается второстепенное или негативное значение. Стоит удалить их – и человек приближается к некоему среднему полу. То есть он освобождается от половой дифференциации, пошлых сексуальных стремлений и борьбы за самок. И тем самым приближается к Адаму Кадмону. «Плотские помышления суть вражда против Бога», – говорил апостол. И он же (не совсем политкорректно) советовал: «Хорошо человеку не касаться женщины». Об этом же в другом месте: «Есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного» (Мф. 19:12). Ориген и несчастные русские скопцы поняли мысль буквально.
Ну, а чем объясняют биологи столь странное дизайнерское решение природы?
А объясняют они его тем, что тестикулам нужна температура ниже, чем во всем остальном организме, что их, типа, надо овевать ветерком, тогда сперматозоиды хорошо себя чувствуют. И внешнее положение позволяет лучше регулировать температуру.
У людей-то понятно: надел трусы и снял трусы. А вот у животных? Или что делать, если кому-нибудь захочется проветрить сперматозоиды где-нибудь в метро? Ведь он, пожалуй, и вовсе без тестикул останется.
Думала ли об этом природа?
Нет, метро природа явно не учла.
(Насте в ЖЖ: «Я рад, что гон понравился.
«…биологию в школе никто не учил и учебника не читали, не то что дополнительной литературы! Не проветривать сперматозоиды, а вообще сперматогенез при температуре тела не идет, поэтому их вывесили снаружи в отдельном мешочке».
Ты пишешь «гон», а юмора не понимаешь? Я написал то же самое, но доступнее. Мысль же взята именно из «дополнительной литературы», не сам же я догадался! Хотя теория тоже так себе. Что значит: «сперматогенез при температуре тела не идет»? Что это за цаца такая, «сперматогенез»? Все идет, а он, видите ли, не идет! Захотела бы природа – так заставила б. Оставила, создала бы тот вид, у которого идет. Методом естественного отбора, конечно.
А то что у мужчины должно быть хоть одно уязвимое место – вот это мне кажется более здравой идеей»).
Довольно частые разговоры с Лесбией, главным образом о Коте и болезнях. Видел их, когда ездил за мамой, внезапно заболевшей на Саратовской, после занятия математикой. Видел и щенков. Мора уже вполне оправилась. Как у собак все это легко!
Разговоры мне помогают. Слишком редко я теперь общаюсь с людьми. Как год с лишним назад я лечился с помощью Мангусты от истории с Лесбией, так теперь с помощью разговоров с Лесбией я лечусь от истории с Мангустой. Парадокс.
А вообще я живу как Пушкин в Михайловском или Болдино: пишу, читаю, гуляю, фотографирую внезапно начавшуюся зиму.
Ходил сегодня в заснеженный лес. Еще нет ни одной тропки. Люди вообще заняты, суетятся, работают, как Лесбия, которая разрывается, по ее словам, от проблем: статьи, работа, Кот, собаки... Мне даже стыдно, что я такой свободный и незанятый. Предлагаю чем-нибудь помочь.
Новое дело: Кота кладут в больницу с воспалением легких. Это не очень опасно, и, думаю, такой необходимости нет. Но пусть будет опыт. Каждый человек должен пережить больницу. Найдет время почитать. К тому же ему, может быть, сделают какое-нибудь обследование.
Он нервничает, зовет навещать. Навещу, естественно. Тем более, если так удачно вышло, что я не в Израиле, а тут.
Горячий декабрь: разрыв с Мангустой, выборы, концерт Маккартни – и два митинга, последний сегодня.
...Первое, что я увидел, войдя в электричку: реклама сегодняшнего митинга на Сахарова – рядом с ручкой стоп-крана.
Народу еще больше, смешные плакаты, музыка, почти карнавал. Но выступающие разочаровали. Даже Навальный не поразил. Этой жеванной банальностью они хотят сокрушить Кремль?
Ксения Собчак пыталась сказать что-то менее банальное, но ее активно засвистывали.
Поэтому с полмитинга люди стали массово расходиться, и я с ними. К тому же устал и замерз.
Съездил на Константинова за деньгами. Планировал визит к Коту, но он вдруг отказался, сославшись на здоровье. Но и для меня это был бы перебор, особенно после полубессонной ночи. Еле дополз до Жаворонок. Зато от усталости было несколько минут невесомости, то есть детского блаженства, когда окружающее – просто и мило, и все нравится.
Неожиданно растет пост про тестикулы, то есть количество комментариев к нему. Не ждал, не гадал, а попал в 10-ку, как написала корреспондентка.
Попробовал посмотреть «Комнату в Риме», фильм, который понравился Мангусте, – про лесбийскую любовь. Еле-еле досмотрел до середины, и то потому, что одна героиня – русская. Совсем не вдохновляет. Наверное, я старовер и консерватор.
...Про митинг. Россия – неподходящая страна для демократии: уж очень тяжело долго стоять на холоде. Другое дело: схватить винтовку – и немного пострелять! Если и не догоню, то согреюсь. Поэтому обе наши судьбоносные революции – зимние. Красная кровь на белом снегу – это же эстетично!
Сегодня, слава Богу, были только белые ленточки. Общество демонстрировало политическое вегетарианство, а его вожди – политическую бездарность.
Как можно быть столь плоско-демагогично-декларативными! Массовая политика – это детский сад. Хоть бы один выступавший попытался объективно проанализировать ситуацию, а не устраивать несмешной КВН, изображая оппонентов полными козлами. Теперь Путину ничего не стоит переиграть их всех. Потому что они жалки! А еще лучше: уйти на четыре года и дать этим нежуликам и неворам немного порулить. К нему же большинство тех, кто был сегодня на площади, приползут на коленях и будут умолять вернуться!
Как легко оппонировать, как тяжело заниматься настоящей политикой. Это я не нынешнюю власть оправдываю, а претендентами на нее недоволен. Как и прежде был недоволен. Велика страна, а избирать некого. Все пустые, как вакуум.
Думаю: на следующий митинг придут все те же триста человек, как было все это время. Если власти не сделают какой-нибудь выдающейся глупости. Оппозиция очередной раз просрала момент. Или почти просрала. Она ничуть не сдвинулась после Болотной ни в одну сторону. Не придумала ничего нового и интересного. Нет, звук был лучше. И туалетные кабинки стояли.
Одно оправдание: в России вообще нет опыта такой вот публичной, митинговой, уличной политики. Да и вообще нет опыта нормальной политики.
И другое оправдание: известный философ Жижек на знаменитой акции «Захвати Уолл-стрит» в Нью-Йорке говорил абсолютно недостойные философа глупости. Уж если такой – и в Нью-Йорке говорил, чего от наших ждать!
У как бы реалиста Достоевского имеются лишь положительные или отрицательные герои. И если отрицательные могут по ходу повествования вдруг проявлять положительные черты (Ганя Иволгин, Свидригайлов, Лебезятников и т.д.), то положительные – положительны до самого конца, не меняясь ни на йоту. Так что даже Раскольников после двойного кровавого убийства двух женщин остается положительным героем. Это кажется уникальным случаем в истории литературы.
Ездил к Коту по его собственному вызову. Заодно купил новогодние подарки в Библио-Глобусе. Повар-итальянец что-то жарил в зале презентаций. Надо думать – он автор кулинарной книги.
Купил книжку о Навальном, чтобы лучше знать фактуру нашей современной коррупции (о чем беспрерывно талдычит оппозиция).
У метро «Кузнецкий мост» зашел в кафе, где делают фалафель. Заказал две питы с фалафелем и овощами, вроде тех, которые ел в Назарете. Думал обрадовать Кота, но он отказался: не любит фасоль (хотя фалафель не из фасоли). А фалафель была очень аутентичная. Потом нам привезли пиццы, которые он заказал. Каждый смог съесть только половину.
Говорили с ним о политике, Навальном (который сегодня же аж два часа выступал на «Эхо»), за жизнь которого я стал бояться. Я пока не вижу у него реальной харизмы. Но его есть за что уважать: он скромный и, похоже, честный, даже до прямолинейности. Ох – застрелят его! У нас убивали и за меньшее. А он еще на Кавказ замахнулся!..
В связи с ним вспомнил Маневича, убитого в Питере, а в связи с Маневичем – убийство Кеннеди. И даже стал рассказывать про Освальда, и почему он не мог быть убийцей президента...
Пригласил Кота в Жаворонки на каникулы. Но он едет с Лесбией на дачу. Может быть, все же доедет.
Возвращаясь в Жаворонки, думал: почему трудно жить лишь с самим собой? Я слишком хорошо знаю себя, я не могу найти в себе ничего нового. Мне надо искать это снаружи. Искать, словно грибы в лесу.
Другой человек, с которым ты живешь – это поставщик нового, чем и ценен. Утилитарно? Но мы взаимно работаем для чужого интереса.
И все же я по-прежнему не готов на другого рядом с собой. Прежде всего, я не верю в его существование, что вообще есть такой «другой», который был бы мне настолько интересен. В нашей жизни очень трудно найти настоящего поставщика.
Если б нашел – было бы о чем думать.
Купил и установил сегодня у себя наверху новый унитаз – вместо текущего старого. Поредактировал и пописал, поиграл на бильярде. Заодно придумал, как можно переделать весь дом.
И еще вижу, что раскисаю. Ночью снилась милая молодая девушка, из разряда случайных встреч, нечаянных касаний. Даже предательски думал о возвращении Лесбии, потому что ясно, что никто никогда меня не удовлетворит, и что все равно она подходит мне больше всех.
Но это было бы концом! Сколько мук, сколько работы – совершенно впустую! Отказ от всего нового, что может быть. Даже если ничего не будет.
Пугает только, что нам уже немало лет – и в любой момент кто-нибудь из нас оставит этот бренный мир. И не будет ли тогда горько, что не воспользовались последним временем быть вместе?
А на улице дикий ветер, едва не ураган. В разорванном небе появились звезды. Ель скребет ветками по железу крыши. Даже не делаю попыток заснуть, хоть 7 часов. Теперь я засыпаю не раньше 9.
Такое ощущение, что под архиереем из одноименного рассказа Чехов вывел самого себя. И даже смерть свою предсказал как-то похоже.
В «Невесте» у него есть фраза: «вера значительно сокращает нам область таинственного». Действительно так. Таинственное бывает у материалистов. У верующих таинственное становится рациональным, то есть «материальным» на свой лад. Они объясняют таинственное с помощью другой, канонической таинственности, с точки зрения которой можно объяснить вообще все.
А, вообще, Чехов – скверный писатель. (Которого, тем не менее, тянет читать.)
Два дня пылесосил дом. Еще по моему почину укрыли с мамой розы, которые она хотела оставить на произвол судьбы. По ее просьбе отрезал второй ствол у голубой елки за домом – и из него сделали отличную новогоднюю елку. Посыпал дорожку песком, хорошо, что он еще не очень замерз. Мама весь день украшала дом.
Довылизал и вывесил «Делириум». Конечно – риск, но хочу освободиться от него – чтобы заняться одним «Буровым» <первоначальное название «крымского» рОмана>. Зато живопись опять в загоне. Нет объектов, сильно меня вдохновляющих.
В моем самоощущении по-прежнему нет никакого спокойствия. Когда никто тебя не любит – и сам себя не любишь. И я никак не могу привыкнуть к этой жизни. Каждую ночь бессонница. Уже 9 – и ни в одном глазу.
Мангуста написала, что я живу сыто и буржуазно. Разве сытая и буржуазная жизнь – такая? Она или хотела меня оскорбить, или ничего не поняла. «Делириум» довольно точно передает суть этой «сытой» жизни. Не знаю, увидит ли кто-нибудь, что я написал нового «Улисса»? По-своему и как мог. Хотя и не ставил этой цели.
Кто может знать: может быть, не только из митингов, но и из подобных рассказов складывается история?
Но пусть и нет. Я все-таки пытаюсь. Я пытаюсь уловить свою жизнь в слова. Я не строчу из пулемета, я хочу понять суть жизни вообще и моей в частности. Освободить ее от всего лишнего.
Война, конечно, большой опыт. У меня было много мелких «локальных» войн – и они изменили меня. И не изменили. Я думал, что буду тверже, что уже такая закалка!..
Нет, я не сдаюсь! Но я и не живу нормально. Моя жизнь – постоянная невидимая борьба. И, как в моем рассказе, – можно упасть под взятым грузом.
Хуже всего, что я не знаю: способен ли я вообще победить? И в чем эта победа будет заключаться?
А Мангуста пишет: сытая жизнь...
Жизнь полна странностей, и синхронизация все же существует!
Писал повесть на основе событий 04 года, слегка в стиле Чехова, и тут, на строчке «И вдруг она сообщает, что влюбилась в него» – приходит смс от ОК. Огромный смс, настоящее письмо. Она прочла мой рассказ в ЖЖ и решила поддержать. Причем начала с того, что не думала, что ей захочется вновь общаться.
Так год назад лишь кончил стихотворение, адресованное Мангусте, – и она первый раз прислала смс (10.10.10). С этого момента мы освоили новый вид связи, главные преимущество которого – его оперативность.
Но с ОК как раз подошел бы компьютер, мне с ней оперативность не нужна. Да и пишет она очень много. Подошел бы и нормальный разговор по телефону – поди в одном городе живем.
Интересно и то, что буквально вчера я прочел строчку из дневника про те события, тогда сочиненную: «Романа не начав – я знал уже развязку...» И вчера же продолжил ее и сочинил целый стих. Причем использовал как тот год, так и этот, совсем свежую историю. Все вдруг пересеклось.
Сегодня доделал стих. И лишь кончил его – смс от ОК.
Мистика все же есть.
***
Романа не начав, я знал уже развязку –
Иль лишь воображал, то надевая маску,
То открываясь весь и путаясь в любви…
Любви?.. Иль том одном, что мнится издали.
Завязкам нет числа, развязки – все едины.
Завязка и финал – убийцы-побратимы,
Шарлотта и Марат. Завязка – как вино.
Развязка – как похмелье, боль, веретено,
Что, душу проколов, ручается за душу.
Так море пеной брызг ручается за сушу.
Так падающий мост припомнит каждый шаг.
И за восторг вершин ручается овраг.
2011– 10. 2024
Свидетельство о публикации №225020801945
Но исповедь эта пробудила желание осмыслить и описать жизнь собственную и мысли, искания человека другого, моего поколения, причем, и несколько другого круга, технарей, но для которого так же важны искусство, литература, вообще-- культура, вопросы философии и религии...Не знаю, хватит ли жизни? Всегда -- быт и бытие...
Варвара Оленина 10.02.2025 00:48 Заявить о нарушении
Рад, что "исповедь" пробудила такое желание. Порой мне кажется, что это вообще лучший род литературы, хотя бы самый правдивый.
Пессимист 10.02.2025 19:05 Заявить о нарушении