Федька

               

Это случилось несколько лет назад. Мартовским вечером я спешил из аэропорта и в поисках попутных пассажиров решил на въезде в город проскочить по улице Авторемонтной.
 Зима в том году была щедрая на снег и его почерневшие от дорожной копоти глыбы кучно высились вдоль дороги. Брызги воды летели на них из-под колёс и, шипя, устремлялись вниз, оставляя после себя ноздреватые кружева ледышек.
Из ограды бревенчатого пятистенка выскочила лохматая собачонка, кувыркнулась на дорогу и погналась за машиной. Обогнав её, беззлобно вякнула и поспешила к  автобусной остановке, где стояла молодая женщина.
Одетая в красный пуховик и такого же цвета вязаный берет, она ярким костром пылала в лучах вечернего солнца и обрадовалась бы, чай, собачонке, да та юлой закрутилась возле неё, норовя испачкать грязными лапами всё, что можно. И дама обиделась: грозно топнула ногой и лохматый клубок метнулся   по тротуару к дому.
- Ехать, барышня?
 И хотел было ещё чего-то ввернуть, чтобы скрыть неловкость от назойливого торможения да, знать, поистощился мой словарный запасец.
- Ехать... – певуче согласилась та и её округлое, в редких веснушках, лицо озарила скептическая усмешка. Но через миг она смягчилась и добавила с сожалением: - Тороплюсь, да, поди, дорого у вас? Не по заказу ведь…
Тёртый калач! Знает, что по заказу дешевле, чем «с руки».
- А-а, ладно… – решил.  И отпахнул перед пассажиркой дверку пошире. – Поеду, как по заказу! Бензин оправдаю и ладно…
- Чего? – не поняла она, усаживаясь рядом.
- Да так…
Голос у неё был густой и глубокий, как у артистки Дорониной,   и я бы благодушно купался в нём, вдыхая отдающий печами поселковый воздух, да вспомнил про спешку и торопливо включил скорость:
- Помчусь, как дьявол! …Не боитесь этого слова? А то я   одной пассажирке про дьявола ввернул, так она из такси выскочила.   
- Слово как слово: противоположность, да и всё! Добро – зло, день – ночь. …Я ведь раньше частенько в церковь-то ходила.
- А теперь?
- Теперь нет, - потупилась пассажирка, - теперь пореже. Рядом с храмом ведь жили. А как стало трое ребятишек - сюда и переехали: поменяли квартирёшку на частный дом. Живём - не тужим: и места много, и ребятишки копаются в огороде, как жуки. …А в церкви-то хорошо было – тихо! Душа отдыхала. Я там частенько бывала, не то, что сейчас, – повторила. – Свекровка даже боялась тех походов,  не сошла ли уж с ума, думала? 
- Так и говорила?
- А чего?! Раньше сторожем на винзаводе работала, гоняла пьяниц от проходной, вот и научилась кричать.
Мы уже проскочили ремонтный завод, поравнялись с автозаправкой, возле которой  остановился огромный бензовоз, норовя развернуться, да упавшее в лужу солнце слепило его  и водитель беспомощно вертел головой, ожидая, когда проеду.
- А сейчас почему не до церкви? – вспомнил. - Из-за того, что далеко? …Или ещё какая напасть случилась?   
Случилась, оказывается, ещё как случилась...
- У нас ведь двое ребятишек было, - поведала пассажирка, - мальчишки! А я всё девочку хотела – помощницу: придёшь домой после работы, а там всё прибрано - хорошо ведь? Вот   и забеременела… И засомневалась в то же время: вдруг опять мальчишка?   Надо, говорю мужу, аборт сделать! …И опять вся душа изболелась: не по-христиански это!
Вот какая пассажирка сегодня попалась! Сплошной кавардак в голове: то дьявола не боится, то обычного проступка опасается… 
- И пошла, значит, я на исповедь. - продолжила собеседница. -  Так, мол, и так, батюшке говорю… А батюшка в тот день больно сердитый был и, вроде бы как от него перегаром попахивало…  Как затопал он ногами, как начал пенять за   мысли об аборте, так я уж и не помню, как на улицу выскочила!
Споткнулась, вспоминая батюшкины упрёки, потом призналась:
 - Обиделась тогда на него, уревелась, как дура, и перестала в церковь ходить… - И вдруг наивно спросила: - А попам-то    разрешается разве выпивать? …Не ругают за это?
- Ругают, наверно… - нерешительно ответил ей. – И на Ипата   растёт лопата! Но ведь и попы-то тоже люди… Вы уж простите батюшку!
И видя, что пассажирка, словно бы в отчаянии, прикусила губу, спросил:
- «Отче наш-то» ещё помните?
Она густо покраснела. Видать, подзабыла  за время обиды на батюшку ту молитву, да и многое другое из церковного обихода.
- Так, значит, того батюшку больше не видели?
- Нет, не видела… Не заходила я  больше  в ту церковь. …Хотя, -   поправила себя, - вроде бы однажды и встретила.
Дело, мол, было так. Шла она аллеей мимо церкви и на   заснеженной скамейке увидела мужчину. Вернее, старика. Тот был одет в пальтишко с рыжим воротником и в кроличью шапку. Вроде бы всё время  пытался встать и  тут же падал назад.    Выпивши,  поди… И сразу про того церковного батюшку вспомнила.
И хотела уже помочь, да не решилась: нельзя было в те дни тяжести поднимать – рожать собиралась.   
- И правильно сделали! – похвалил её. – Ребёнка изуродуешь, а потом всю жизнь горе! …Опять пацан родился?
- А кто же ещё? Федюшкой назвали. Рыжий, как солнышко, а глаза - голубые! Редко  такое... Гляжу теперь и думаю: дура я, дура!  И как это я, бестолковая, не хотела тебя рожать?! А то возьму и зареву. …А он  маленький такой, ловкий, подбежит и давай меня целовать. …Душевный парнишка! Сейчас вот к свекровке за ним поехала: взяли погостить на недельку, а уже вторая пошла.
- А почему так назвали? …Сейчас редко таким именем  называют.
- Назвали и назвали… - неохотно ответила собеседница. Какая, мол, тебе разница? – Меня вон Веркой назвали! Тоже думать, почему?
- Ну, это понятно: Любовь, Надежда, Вера – на них мир держится! ...А вы-то почему?   
И тут мою пассажирку словно подменили:
- Мужчина, - раздраженно воскликнула она, - чего привязались? …Будто гвоздь в сапоге!
                *   *   *   
И я бы напрочь забыл ту встречу с   пассажиркой, да буквально через неделю оказался на улице, где она   жила до рождения   рыжего Федюшки. …Вот же какая    бабёнка! То, значит, на батюшку обиделась, то на меня… Ну и что, что однажды выпил? Тоже человек.
Высадив у овощного киоска солидного гражданина, я увидел семенящую ко мне от церковной калитки старушку лет семидесяти. В длинной черной юбке и такого же цвета болоньевой куртке она напоминала видом мою тетку, что жила когда-то в деревушке под Нижним Новгородом и любила по большим праздникам ездить в городскую церковь. 
- Отвези-ка, мил человек, до Главпочтамта! – ласково обронила она. – Батюшка заказное письмо велел отправить, вот и тороплюсь, – и, не ожидая ответа, уселась в машину.
Хорошее это дело: высадил пассажира и тут же другой спешит! 
- Строгий у вас батюшка? – спросил у старушки, норовя развернуть «Волгу» на узкой улочке.
- Не без строгости… - охотно ответила та и чему-то улыбнулась, - Молоденький ещё. …Недавно у нас, всего два года…
- А до него кто был?
- До него? – переспросила словоохотливая пассажирка. – Как кто? …Отец Фёдор был! Да умер от сердца. Всё близко к нему принимал – вот и не выдержало… Хороший был! Трудяга… На лёгкой руке никогда не живал. А если разгневается –   держись! Ещё и ногой притопнет... Тут и умер – в этом вот скверике. Сел, мил человек, на скамейку, да и отдал душу.
И, крутнув аккуратной седой головкой в сторону оставшейся   позади церкви, укоризненно сказала:
- Сейчас ведь в трудную минуту никто друг дружке не поможет, полпальца не дадут. Все бегут куда-то… А потом - спохватываются.
Это верно… И тут я вспомнил Федьку, сынишку недавней пассажирки. Вот оно, оказывается, что… В честь того батюшки, выходит, и назвала она малыша! Во искупление греха…