Гаврила Гущин

«Гаврила Гущин. Или воспоминания о XVвеке…»


Не счесть столпов Руси Великой!
Но всех преславней был один:
По имени Гаврила Гущин –
Полудержавный властелин.
Полууезда Брянской пущи,
Отец дедичеством своим.

О нём наслышан был и Пушкин,
Хотел писать да не дошёл,
И на потомка изошёл…

Могу понять! Кому охота,
Лезть добровольно в тот удел,
Где ни мазурки, ни фокстрота…
А мастера заплечных дел,
Кнутом из шкуры бегемота,
Перешибают штабель тел!

Но нам рождённым интернетом,
И потерявшим Божий стыд.
Путь в преисподнюю не страшен,
А в тёмные века открыт!

Так накатив стакан в дорогу,
Отправимся мой друг туда,
Где наши предки жили славно.
В застольях, битвах и трудах...


... Ох! В сечах он не знал опаски!
И разогнавши битюга,
Ломился вепрем. Для отмазки,
Себя щитом загородя.
А наскочив на басурмана,
Удары, крякая, сносил,
И напирая без обмана,
Кистень пудовый заносил.
Но не спешил вершить удара –
Известно ловок басурман!

               
Покуда Гришка с басурмана,
Копьём на крюк не поддевал,
Гаврила терпеливо ждал.
Плясала сабля по байдане,
Гудел, как колокол шишак…
Гаврила ждал: «Шалишь, не в бане,
Я не махну за просто так…

Ну, вот пора! Кажись попался!
Таперь уже не увернёшь!
Я часу своего дождался –
Посмотрим, как-то ты снесёшь!»

И гикнув так, что конь -  в присядку,
Удар свой страшный наносил.
И басурманина восмятку,
Единым махом разносил.

Покуда Гришка с басурмана,
Сдираем (если серебро),
Мисюрку, бляхи и зерцало,
И вьючит барское добро,
Гаврила снова ищет встречи,
Но скоротечны в лавах сечи:
Скатились, сшиблись, надавили,
Качнулась, дрогнула земля,
И сразу видно, чья взяла.
И заворачивая круто,
Нагайкой, заменив булат,
Уже лететь назад кому- то,
И позабыл про брата брат,
Сын про отца, а друг про друга,
Одно: не лопнула б подпруга!
Стучит в горячие виски.
Под свист стрелы, под вой погони,
Эх, выносите други кони,
Фортуна задом нынче к нам,
Сегодня пронеси! А там…
Хрустят копыта по вискам.

И хоть досадует Гаврила:
«Ведь только- только в раж вошёл!»
Однако ж, опыт – мужа сила!
 Вдогон далече не пошёл.
               
«- Стрела оно известно – дура.
А ну, как ковырнёт меня…
Опять же чем не шутит турок…
Да и к чему морить коня?»
Так рассуждая, муж бывалый,
Коня храпевшего сдержал,
Слез, и стянувши шаровары,
Отдал земле что задолжал…

А та земля ещё стонала,
Хватала воздух пенным ртом,
Ещё молила, проклинала…
Гаврила думал не о том.
«- Оно, конечно, нехристь турок…
Однако ж, тоже есть живот…
Да и под ним, хоть и обрубок,
Но … не совсем на оборот…
А значит? Значит что- то вёз!
И где-то должен быть обоз!
Вперёд Гаврила! Да не прямо,
А боком, боком забирай!»
Через ухабы, балки, ямы…
Чу! За курганом визг, да лай.
«- Эх, зря сидел! Поспел бы первый,
Таперя только не зевай!»

Как буйный тур глаза кровавя,
И напружинив хвост бичом,
Летел Гаврила, лихо правя,
Терновник, отводя плечом.
И зрит отрадную картину:
Кибиток пёстрый ералаш,
Крик, визг, стенанья, матерщина,
Вой, звон, возня, ажиотаж,
Лихих добытчиков кураж…
И с лёту первую храмину,
Взъярясь берёт на абордаж.

«- Эге! А турка не дурак!
Трёх баб топтал за просто так!
Ну, ента кажется старуха,
Две енти больно молоды,
Не далеко и до беды.
А в прочем… Бабы  ж басурманки…
               
Греха тут нет. А ну не трусь!
Гаврила, постоим за Русь!
Ужо стоим! Держись ожгу!»
И девка треснула в шагу.
Вторая – прыг! Но он за пятку,
Поймал её, втащил в палатку.

«-Куды?! Таперя не спеши,
Покуда рядом полежи.
И хватит рваться и стенать.
Пора к славянам привыкать!
Сильны не только в поле бранном,
Сильны не только за столом,
Сильны не только в деле банном,
Сильнее прочего в другом.
Не даром фряжеским шпажонкам,
Предпочитаем булаву!
А ну держись, ещё нажму…
Эге, да я ты вижу скисла…
И голова, как груша свисла…
Сомлела баба без привычки,
Не ведала такой отмычки.
Тогда погодь. Нам так не гожа.
Да не и басурман я всё жа.
Покуда вдарим по второй,
А что б поменьше «ай» и «ой»,
Вперёд умнее буду я –
А ну! Садися на меня.
Берись. На цель. Сладка купель.
Эх, кааб чуток потелесастей,
Да погрудястей, позадастей…
А так – коза! Как есть коза,
Не баба, а одни глаза…
Ну-ну не трусь, и не кусайся,
Вот так. Таперя опускайся…
Не бойсь, не бойсь! У нас пойдёт…
Глядишь, и весь ишо зайдёт…»

Турчанка стонет, тяжко дышит,
Но вся уже истомой пышет,
И сладкой мукою полна,
К Гавриле клонится она.
Дрожит, как тёлка на убое,
Когда под сердце входит нож,
Но страсть уже сильнее боли,
Хоть нож скорей на кол похож…
Ещё… Ещё.. и наконец,
Загнали сваю по торец.
Гаврила ахнул. А она,
Решившись всё познать с полна,
К нему сама смелее жмётся,
Стенает, плачет, и смеётся,
И воздух ловит жарким ртом…
Гаврила ей: «- Потом, потом.
И раз вошла во вкус ты птаха,
Добавь тогда скорее маху.
А ну поддай. Пошевелись.
Ещё привстань. Ещё прижмись.
Ого! Понятливая баба!»

Гаврила удивлён и рад.
И заплясал Турчанки зад.
Вперёд - назад. Вперёд – назад.
И заскрипела в такт кибитка.
И заходила ходуном.
И застонала от избытка,
Такой натуги колесом…
И кони прядали ушами,
Тоскливо выли кобели,
Волы с печальными глазами,
Вставали медленно с земли…
Прощай Стамбул, Измир, Шемаха!
Пропала баба для аллаха…
И в лад вокруг отозвались,
И той же дрожью затряслись,
Врага кибитки кочевые.
Враги сдались, и заплелись,
Их шеи на славянской вые.

Вокруг вернувшись из погони,
Стояли борзые юнцы.
В крови одежды, в мыле кони,
Но обскакали их отцы…

Бунчук паши, значок муллы,
И бурдюки алабашлы,
Литавры, трубы, тулумбасы,
Кальяны, чепраки, зурны,
Дамасские клинки, атласы,
Тем скрипом в прах обращены.
И будто вовсе не нужны,
Пылятся в куче. И смурны,
России верные сыны:
Грехи отцов смущают их.
Да где возьмёшь пока своих?


… Над степью догорал закат.
Костры ленивые дымят…
Баяны, барды, лаутары,
На гуслях (не было гитары),
Бренчат былины про Бову,
Ещё разборчиво и густо,
Но, как- то не хотя и грустно,
И вдохновенную главу,
Всё ниже клонит на траву…
Сдаются медленно, но верно,
Всё реже кубков перезвон,
Ленивей спор, мутнее взгляд…
Спят витязи. Но и сквозь сон,
Русланы слышат: так же мерно,
Кибитки тёмные скрипят…
О славных русичей потеха,
Плачь или аллаха, или Алла,
Магометанкам не до смеха,
И небо видит, чья взяла…

Степь заворочалась в истоме,
И не стыдясь дитя зари,
Пустила старика тумана,
Прилечь на прелести свои.
Заря румянцев залилась,
И устыдившись, убралась…
Но ах! Горя от вожделенья,
Закат её перехватил,
Красы девичьи заголил,
Смекнул: кричать ей не резон…
И повалил за горизонт.
Смиренно притушив глаза,
Та молча вынесла атаку,
И окровавила роса,
Её ковыльную рубаху…



И сводня ночь, с притворным вздохом,
Укрыла грешников земных.
И улыбаясь ахам, охам,
Благословила молодых.

Гудят колокола по сёлам!
Зашёлся в крике бабий дых,
И толпы валят на просёлок,
Встречать защитников своих!
Литавры, трубы, тулумбасы,
Парча знамён, хоругвей блеск!
Ряды гнядых, ряды саврасых.
Доспехов пыльных грозный блеск!
Идут увенчанные славой,
Передовой, засадный, главный,
И левой и другой руки,
Ещё могучие полки!
Что б не слезая с лошадей,
Перехватить наливки, квасу.
Пощупать яблоки грудей,
Руси стыдливых дочерей…
Ни в чём героям нет отказу!

А мы что б долго не кружить,
Вернёмся к своему рассказу.
Как в веке том умели жить.
И есть, и пить. Но не всё сразу!
Пришла пора перекурить...