Вдовушка

     За оконным стеклом что-то липкое, тусклое... Дождя еще нет, но обязательно будет. Это и хорошо, и плохо. Если дождик всплакнет в память о муже — это кстати. А если придется на кладбище со сломанным зонтом шагать — это не очень. Но самое главное, подумала Варвара Васильевна, с кем отмечать — неизвестно. Мужнина родня далеко, а у самой Варвары Васильевны родных не осталось. Кроме сына и его жены, которые к ней, конечно, не соберутся.
Натянув на плечи халатик и просунув правую руку в рукав, левой, еще не скользнувшей в халат, она включила радио. Какой-то депутат от сохи с важностью изрекал трудные слова, и Варвара Васильевна представляла  их в виде разных предметов.  Вот пролетел  доисторический ящур с растопыренными крыльями  — «инаугурация». Следом за ним — страдающий  насморком нос — «консенсус».  А потом проплыла затянутая в корсет  женщина  — «интеграция...» «Странные они — мужики, — подумала Варвара Васильевна, расчесывая перед зеркалом свои белокурые волосы и оглядывая свое еще не совсем проснувшееся лицо. — Такое загнут, что забудешь, в какой стране ты живешь. Нет бы побеседовать о жизни. Вникнуть  в судьбу обыкновенной женщины, схоронившей мужа три года назад». Почувствовав  приближение слез, она подошла к платяному гардеробу, распахнула дверцу и уловила знакомый запах. Снова вспомнилось, как дрожали пальцы, державшие машинку для бритья, как падали с мужниной головушки прядки состриженных волос. И как страшно было думать о коварном звере, свившем гнездо под тонкой кожей
 обритого черепа. И вот что осталось от живого человека. Костюм, который муж надевал по особым случаям, куртка-пуховик, почти новая, две пары брюк и шерстяной свитер. Эти вещи уже никому не нужны, но выбросить рука не поднимается. Они, как домашние памятники об умершем, молча несут свою сторожевую службу.
Варвара Васильевна взяла в руки мужнины ботинки  с узкими носами. Муж покупал заграничную  обувь, у него были стройные  ноги танцора,  но танцами  он не увлекался,  а был инженером связи. Положив ботинки на место, Варвара Васильевна подумала, что даже эти уже ненужные вещи поддерживают оставшегося одиноким человека.
Однако пора за дела приниматься. Из сеней она принесла охапку дров. Тонкая связка лучины, быстро загоревшись, мигнула ей легким пламенем, как бы подбадривая. Вслед за лучиной вспыхнули розовые поленья ольхи и дружно загудели, напором  пламени  уверяя хозяйку в чем-то хорошем.  В комнате стало тепло, легкий пахучий дымок слегка прослезил глаза и куда-то исчез. Варвара Васильевна  заварила  чай и поняла, что и он, отдавая ей свою сущность,  тоже старается  ее утешить. Варвара Васильевна  вздохнула и принялась размышлять о том, как ей отметить годовщину. Сначала — в храм, заказать панихиду,  потом — на кладбище,  цветы возложить на могилу. Потом... Хорошо бы сына навестить. Не зверь ведь он, ее Вадик, поймет, что в такой день надо с матерью побыть.
Все обдумав, Варвара Васильевна начала осуществлять свой план.
Заперев дверь на ключ, она зашагала по улице. Волнообразный рельеф то увлекал за собой вниз, то поднимал наверх, открывая мощный купол храма, царивший над городком. Улица была усеяна опавшей листвой — как в тот день, когда хоронили мужа.
Сквозняк, врывавшийся с улицы в открытую дверь храма, шевелил огоньки свечей, слышался голос священника, читавшего молитву,  несколько пожилых  женщин, примостясь  за прилавком, заполняли узкие полоски бумаги именами поми наемых умерших. Варвара Васильевна заполнила свой листок. Список получился коротким, и ей показалось, что это как-то ненормально. Женщина, склонившаяся рядом с ней, заполняла уже второй листок — одного не хватило. «Наверное,  на фронте погибли, — подумала Варвара Васильевна, — или в этот список попали знакомые деятели культуры, которых эта женщина помнила  и любила».
Отдав свою куцую записку,  Варвара Васильевна  выбрала три восковые  свечи — не очень дорогие,  но и не дешевые. Одну — на канун, вторую — всем святым, третью — Пресвятой Богородице. С полчаса она постояла в храме, усердно молясь и слушая слаженное пение хора. Странно, однако, устроен человеческий мозг. Она молилась  и думала: чем лучше
«икос» «консенсуса»? Одно чихает, другое заикается.
Впрочем, рассуждать было некогда. Муж ждал ее там, где похоронен.
Вышла из храма со смутным чувством, что очищения не получилось. Но взглядом случайно скользнула по лицу полустершегося ангела на стене, и это лицо неожиданно сомкнулось выражением своим с ее, Варенькиной душой, и она догадалась, от чего скорбит,  не находя утешения  на путях всеобщего падения духа... Все это пронеслось  в ее голове не ясной мыслью, а быстролетным ощущением. И только грусть была полной и насыщенной, как мазок краски на холсте художника.
Варвара Васильевна редко бывала на кладбище. Что-то там было, по ее мнению,  не таким,  как должно было быть. Эти крашеные изгороди,  иногда закрытые  на замок,  эти лица на бетонных плитах, напоминавшие фарфоровые тарелки... Эти скамеечки для удобного принятия спиртного... Даже бумажные цветы казались  Варваре Васильевне  неуместными, хотя
«высаживали»  их потому,  что они дольше живых украшали могилу и не боялись кражи, что случалось с живыми цветами. Варвара Васильевна тряпичных роз не признавала и засеивала могилу травой и маргаритками.
Подавляя  в душе какие-то странные  сорняки «обязаловки», она присела на маленькую скамеечку, вытащила из сумки
 чекушку и налила рюмку водки... Мысли ее разбредались,  не сосредоточиваясь на главном,  из-за чего она сюда пришла. Она сделала усилие, чтобы настроить  себя на общение  с мужем. Хотела пожаловаться ему на свою судьбу, на свое одиночество, но раздумала и бегло перекрестилась, прошептав  полагающиеся слова.
Набежавшая тучка брызнула дождем, как слезами, и Варвара Васильевна приняла этот дождик как послание оттуда.
Времени было достаточно, и Варвара Васильевна решила все-таки съездить к сыну, благо городок, где он теперь жил и работал, располагался  на той же линии железной дороги.
Но электричкой она не поехала,  а надумала  побаловать себя поездкой в комфортабельном автобусе. Конечно, это было гораздо удобнее, телу — вольготнее в мягком бархатистом кресле, никто не теснит,  по ногам не ходит, — так что и денег на такое удовольствие не жалко.
Сын предстал перед ней, одетый в спортивные брюки и застиранную рубаху.
— Вот, сынок, решила проведать, — сказала Варвара Васильевна, переступая порог. — Сегодня годовщина отца, ты помнишь,  конечно...
Вадик, сведя белесые брови, ответил рассеянно:
— Конечно... Проходи...
Варвара Васильевна разделась и вошла в комнату. На диване оставалась сидеть невестка Зоя с вязаньем в руках. Варвара Васильевна вежливо поздоровалась и предложила:
— Отметить бы надо по-семейному... Я тут кое-что привезла...
— Надеюсь, не водку, — резко оборвала ее невестка.
— Ну, уж так заведено, — стала оправдываться Варвара Васильевна.
— Не знаю, у кого заведено,  но у нас не пьют, — сказала
Зоя и, бросив вязанье, подошла к окну.
Вадик молчал, часто моргая.
— Сын мой никогда алкоголиком не был, — обиделась Варвара Васильевна. — Не понимаю, чего это вы забеспокоились...
 — А вам и понимать не надо, — бросила Зоя, не поворачиваясь.
— Выходит, что мой приезд вам не в жилу, — промолвила
Варвара Васильевна.
— Ладно, ладно, — спохватился Вадик, — к чему эти разборки...
Зоя все так же упорно смотрела в окно и спиной показывала свое недовольство.
Варвара Васильевна выложила на стол привезенную в подарок льняную скатерть и сдержанно вымолвила:
— Ну, раз так...
Оделась и вышла на улицу.
В электричке она дала волю слезам. Люди кругом, а остановиться не может. Вдруг голос:
— Господи, ну кто же вас так обидел? Выпейте воды... Дыханье сперло,  жидкость  из стакана полилась  на грязный пол. А мужчина, сидевший напротив, доволен.
— Забыл разбавить...
Варвара Васильевна, справившись с мокрым лицом, строго на него взглянула.  И по каким-то  непонятным ей самой признакам прочитала  в лице мужчины  порядочность. Было что-то располагающее в его облике. Глаза смеялись, но не насмешливо, лицо говорило: «не обижу» и просило ответить на вопрос: почему слезы?
Где-то в дальнем уголке сознания возникла  мысль, что с этим незнакомцем она бы не прочь посидеть  за одним  столом. Мысль эта очень удивила Варвару Васильевну. Ведь недавно перед раскрытой дверцей гардероба она вспоминала мужа, а теперь готова познакомиться с чужим человеком. Конечно, за мыслью не угнаться, и нормально, что Варвара Васильевна что-то говорила и думала одновременно. Мужчине она приглянулась, это факт, он даже две остановки проехал, не желая с ней расставаться. Да и сама Варвара Васильевна тянула до последней  минуты,  пока,  взглянув в окно,  не увидела приближающуюся водонапорную башню. Спохватившись, она пропела:
 — Ой, а за башней мой дом.
 Мужчина быстро среагировал:
— Номер какой? Я приду...
Варвара Васильевна машинально ответила и, схватив свою сумку, вышла из вагона.
Дома она огляделась, мысленно представляя, какими глазами увидит обстановку незнакомый мужчина, и решила освежить занавески. Потом отругала себя за легкомыслие — краснобаю доверилась. Потом о детях подумала: вот вам моя отместка. И на этой мысли остановилась конкретно. Вот, значит,  она какая. Получив плевок в душу от сына с невесткой, тут же шашни завела с мужиком. Ругать-то она себя ругала, а на душе почему-то было легко. Две остановки проехал, надо же... Интересно, придет или набрехал? А занавески все же выстираю. Независимо ни от чего.
...Вот сидят они за столом, покрытым клеенкой с райскими птичками, и беседуют о разном: почему-то Николай заводит речь о кошке, которая приходит к ним на объект в обеденный перерыв. Он подробно расписывает ее поведение: как она, несмотря на голод, приступает к еде, обнюхивая каждый кусочек, мотая головой ... Чистоплотная. Потом благодарит за еду сдержанным мурлыканьем  и незаметно  ускользает, не желая никому быть в тягость.
Варвара Васильевна слушает про кошку и чувствует радость, ей тепло и уютно оттого, что рядом — мужчина. Она улавливает каким-то внутренним ухом смыкание  и размыкание его губ, производящих еле заметный  звук, похожий  на легкий поцелуй, его глуховатый голос отзывается эхом в ее душе, от его широких плеч веет родством, и оно, это родство, делает ее совсем безоружной и притихшей. «Ля-ля-ля, — звучит в ее душе простой мотивчик. — О чем ты еще расскажешь?»
— Что в женщине главное? Душа, — разглагольствует Николай. — А душа в тебе есть. Это честно.
«Рассуждаешь красиво,  — думает Варвара Васильевна, — Но ведь я о тебе ничего не знаю». И ей становится жутковато. Уж не мошенник ли перед ней, мало ли таких, кто умеет использовать  доверчивость  женщин?  Обведет вокруг пальца и
 сгинет в неизвестном направлении. А может, он обыкновенный «халявщик», у которого вечно нет денег на водку? Думать о плохом не хотелось: человек на культурном объекте работает, памятник реставрирует.
— Ну как можно, сама подумай... — долетели до нее слова
Николая. — Ресторан им важнее памятника архитектуры.
Николай уходит под утро, а Варвара Васильевна долго прислушивается к новым ощущениям своего тела. Оно звучит неведомой музыкой,  и эта музыка заглушает ее смятение: кому доверилась? Что с ней? Как же это можно — улечься с первым встречным в постель, и...
Танька, подруга школьная, как-то сказала, что она, Варька, страдает «синдромом вдовы». Эта Танька вообще любит пощеголять заумными словечками из журнала «Лиза». К тому же профессия педикюрши «наваривает» ей весьма просвещенных дамочек из педагогического мира, широко  осведомленных по части женской психологии.
Насчет «синдрома» Варя не согласна с подругой. Тут требуется иной  подход. Умер или не умер муж или вообще нет никакого мужа, одиночество — вот настоящий «синдром». Не может Варвара его выносить.  Иногда  она спросит  себя: «Ну что ты разнюнилась, разве лучше было бы тебе с каким-нибудь забулдыгой?» И она понимала  — нет, не лучше. Да и не нужен ей забулдыга! Настоящие мужчины только в кино бывают. А в жизни таких не встретишь. Правда, если бы Николая одеть в пальто и шляпу, он бы сошел... И Варвара Васильевна смеется. Совсем рехнулась...
На работе, пользуясь телефоном, она звонит Татьяне.
— Ты не поверишь, у меня мужик появился.
Танька бурно радуется:
— Вечером заскочу,  расскажешь, а сейчас не могу, меня клиенты ждут.
Как обычно, подруга приносит ворох новостей.
— В магазине  стройматериалов появился новый  директор... Валюшка ушла из школы и «челноком» заделалась. Наталья решила родить — без мужа. Ну и вообще, тебе пора
 завести  мобильник, — неожиданно командует  Татьяна,  — Будешь переговариваться со своим хахалем. Он женат небось?
Варвара Васильевна мнется:
— Не знаю.
— Как, ты не спросила?
— Нет еще.
— Зря! Это вопрос первостепенной  важности. Может, у него семеро по лавкам, а ты будешь время на него терять...
— Да я не теряю, — светло улыбнулась Варвара. — Я им спасаюсь...
— Ну, ты даешь! — изумилась Татьяна. — Какое же это спасение! Тут, наоборот, спасателей надо вызывать.
— Ты все по себе равняешь, — заметила Варвара. — Но у тебя есть муж. А у меня никого. И вообще...
Вот это самое «вообще» и было той тайной, которую Варвара держала при себе. Потому что в жизни есть такое, о чем не расскажешь даже школьной подруге.
Варвара перевела разговор на мобильник — может, и правда, пора обзавестись  этой игрушкой, а то смотришь — даже дети сопливые  и то по дороге в школу или домой  с кем-то переговариваются.
Татьяна втолковывает подруге, какая связь надежнее и сколько придется платить за телефонное обслуживание. Варвара ужасается ценам и недоумевает:
— И где только люди деньги берут!
Оставшись одна, она обнаруживает, что ее ощущение жизни в последнее  время стало иным.  Насыщеннее, что ли. Теперь ее дни заполняет  деловитое ожидание и подготовка к приходу Николая. А ведь еще недавно...
По ночам, лежа с открытыми глазами, она думала о «стыдном». Ее мучила пустота рядом с нею, она считала ее чем-то неестественным, противным существованию ее женской природы. Выпростав  руку из-под одеяла,  она приподнимала ее над собой и обнимала  воображаемого «его». Рука бессильно падала, не найдя никого, и ей становилось тошно. Свихнутая, думала она про себя. И старалась направить  мысли по наезженной колее обычных забот. В ее мозгу выстраивался перечень будничных дел, но они были так неинтересны, так отвратительно скучны, что Варвара Васильевна бросала их на полдороге. Не один раз в ее мозгу возникало убеждение, что ее назначение — жить с мужем, с близким человеком, заботиться о нем и быть любимой.  Ничего другого она не хотела. Ни
«Джипа» заграничного, ни путешествия  на Канары, ни даже хорошей зарплаты на хорошей работе.
Николай в ее представлении был неким  «заменителем» настоящего мужа, но и в такой роли он был ей нужен как воздух, которым дышит человек.
Однажды Николай застал ее сидящей  в нарядном  платье за столом, уставленным разной снедью. Лицо у Вари было заплаканным, вся ее складная  фигурка,  казалось,  поникла  под тяжестью огорчения.
— Ты что это? — встревожился  он, подходя к ней, чтобы обнять.
— А-а... — Она осеклась,       прижала платок к дрожащим губам. — Не приехали... Я у плиты целый день простояла, всего наготовила, нажарила, а они...
— Ну, полно, полно, наверное, причина  была, что они не приехали, — пытался он успокоить ее.
— Да какая причина! — возразила  она в сердцах. — Просто не нужна ей свекровь... А он, мой сыночек, под пятой у нее пребывает, как она скажет, так тому и быть...
Николай не нашел что ответить, только погладил ее по плечу.
— Ладно, — наконец вымолвил  он. — Наготовила  — так хорошо. Мы с тобой все сейчас и съедим.
Варвара Васильевна вздохнула, заправила носовой платок в рукав своего платьица в мелкий горошек и посмотрела в глаза Николаю каким-то новым вопросительно-оценочным взглядом. Она подумала, что от нее к нему, так же как от него к ней, протянулись незримые  ниточки, связавшие их тем родственным теплом, какое возникает  у семейных людей. Не будь его рядом, сидела бы она сейчас одна-одинешенька за этим столом и все, что ни есть на нем, — от аккуратно  разделанной селедочки до кулебяки с капустой, — смеялось бы над ней и ее
 румяной готовностью встретить детей. Вот когда бы показалось ей небо с овчинку. Присутствие Николая помогло ей преодолеть чувство горечи,  и она непроизвольно потянулась  к нему, с готовностью подставившему ей свою широкую грудь, нашла щекой уютную впадинку во фланелевой его рубашке и затихла, впитывая в себя идущее от него грубое, неотесанное тепло, с привкусом дымка и какой-то осенней затхлости.
Потом они ели и пили, слезы на глазах Варвары Васильевны высохли, она даже смеялась в ответ на шуточки Николая. Конечно, горечь в душе осталась, но какая-то приглушенная, переродившаяся вдруг в озорство. А что, если спросить Николая относительно серьезности его намерений? Вопрос уже почти сорвался с языка, но Варвара Васильевна вовремя сдержалась. Как бы своей настойчивостью не отпугнуть Николая. Не будет она выспрашивать: женат — не женат, — это ее не касается, лишь бы не покинул ее.
Варвара Васильевна  пыталась разобраться, отчего она так легко согласилась на порочную связь с незнакомым человеком, ведь ее не назовешь «гулящей», не водилось за ней такого. Напротив, она считала себя женщиной порядочной, не гонялась, как другие, за мужчинами и всегда осуждала пошлость. Ее, например, возмущали «постельные сцены» в кино, и она удивлялась бесстыдству актрис, всему миру показывающих свою развратность, а потом еще и получающих за это премии. Она была настолько  стыдлива, что отворачивалась, когда по телевизору показывали крупным планом целующихся любовников — с захватыванием губ широко открытым и, наверное, слюнявым ртом. Это так коробило Варвару Васильевну, что она выходила из комнаты, чтобы заняться каким-нибудь пустячным делом.
Однако  ее неприятие того, что она считала пошлым, отнюдь не свидетельствовало о ее холодности.  В ней постоянно происходила  борьба между отвращением к ужасам интимной стороны жизни и томлением ее собственного тела. Теперь, вступив на греховную стезю, она вспоминала о ночных своих муках, и ей казалось, что с ней произошло что-то,   чего раньше она за собой не замечала.»Вульгарность», которая раньше  ее раздражала, на самом деле была доказательствомей какого-то неблагополучия в самых сокровенных отношениях , как говорила ее подруга, «на ниве постели». То ли не хваталоей мужского огня, то ли то ли физической красоты   чужого тела,, только прежние ее «сны» - с мужем, со случайными соблазнителями оставляли в ее душе чувство подавленности и тоски. И совсем иначе она чувствовала себя в объятиях Николая .Стиснет  он ее тело своими ручищами, нащупает нежное лоно ее естества, и она  теряет власть над собой  и не знает. На какой высоте плавает ее дух.. Да, только он, Николай, этот неотесанный, малообразованный мужик, с каким-то поразительным искусством сумел победить ее застенчивость и боязнь «разврата»..
Это состояние было для нее и новым,  и пугающим.  Она стала естественной и свободной, она познала  слабость блаженства и с замиранием сердца вспоминала новое для нее счастье слияния, когда два существа превращаются в одно целое.
И от всего этого отказаться?  О нет, пусть продлится  это умопомрачение, пока оно длится, она — женщина, Ева, предназначенная своему Адаму.


***

С наступлением первых предзимних холодов Варвара Васильевна стала замечать, что присутствие Николая снимает с нее множество хозяйственных дел, от которых она порядком устала. Он и дров наколет, и в избу воды принесет,  и починит то, что нуждалось в ремонте.
Когда он появлялся на пороге с охапкой дров в руках и на минуту застывал  в таком положении, не зная,  как поймать ручку двери, чтобы закрыть ее за собой, Варвара Васильевна глаз не могла отвести от его высокой, статной фигуры, и эта картина воспринималась ею как олицетворение всей полноты бабьего счастья.  Ни то, с какой  нежностью, стоя перед ней на коленях,  он говорил ей о том, как без нее скучал, ни то, как упрямо мотал своей головой в ответ на опасливые уверения в том, что она не пара ему по возрасту, ни даже горячие его поцелуи не могли сравниться  с тем разливавшимся в ее сердце теплом, когда она видела его хозяином в доме.
Видно, так уж устроена женщина, не изнеженная бытовыми удобствами. О любви мужчины она судит по его готовности взять на себя часть забот по хозяйству.
Выходило, что мерилом ее отношения к нему были дрова... При этой мысли Варенька смешливо поеживалась, и сама себе говорила: «Конечно нет... Хотя дрова...»
Ох, уж эти дрова... Одному Богу известно, сколько сил надо положить, чтобы выписать,  привезти, распилить, уложить их
 под навесом. Каждая из этих процедур требовала не только бесконечных трудов, времени, но и немалых расходов, мерилом которых считалась все та же бутылка водки. Нет из-за дров покоя ни летом, ни зимой. Варвара Васильевна даже не поверила, когда соседи сказали ей, что на улице начали проводить газ. Неужели  очередь дойдет и до нее? Размечтавшись, она представила, какое ей будет облегчение, если дом будет обогреваться без лишних усилий с ее стороны. Печку она, конечно, не тронет, затопит,  когда захочется посмотреть  на живой огонь и ощутить приятный запах дымка...
Два выходных она истуканом просидела дома в ожидании Николая. Шел мокрый снег, дул ветер, сметавший этот снег с раскисшей комковатой земли.  Напряженно вслушиваясь  в тишину, она раз-другой нервно обманывалась производимым где-то шумом. Вот шаги... Вот стукнуло... И опять леденящая тишина.  Мысль о еде и питье казалась противной. Но она не могла придумать, чем отвлечь себя от неподвижности ожидания. Согрела воды, налила чаю, отломила кусок хлеба. С каждой минутой все тяжелее давило ее нехорошее предчувствие. Неужели  сбежал? Нет, не может быть... Уж не случилось ли чего-нибудь? Если да, то что делать, где его искать?
Неизвестность пугала, ее охватывал то жар, то озноб. Ждать еще неделю... Нет, это невозможно, она не вынесет
неизвестности. Оставалось одно: поехать на объект, где работал Николай, и все разузнать.
Стоя в толпе пассажиров, ожидавших  автобус, Варвара Васильевна корила себя за казавшееся ей теперь нелепым решение. Выходило, что она «бегает» за Николаем. В то же время нестерпимое желание увидеть его заставило ее продолжать начатое путешествие.
В конце концов  она добралась до места, где стоял монастырь, — тот самый,  о котором  любил рассказывать  Николай. Вот они, мощные стены из белого камня, серая гладь огромного озера, перегороженного плотиной, по которой шла Варвара Васильевна. На минуту она остановилась, охваченная красотой картины, открывшейся ее глазам. Небо,  вода и камень...  Постоять бы здесь, надышаться этой древней силой,  но вместо
 этого Варя как-то суетливо, опасливо заспешила по дороге с мыслью об одном: что ее ждет за этими стенами?
В монастырском дворе какой-то рабочий  укладывал бетонные плиты на широкие ступени храмовой лестницы. Варя подошла,  завела разговор о Николае. На нее уставились два зеленовато-серых глаза, что-то в них зашевелилось, и рабочий сказал: «Да в больницу его забрали...»
С чем забрали  и в какую больницу,  он не знал. И Варя решила искать.
Ей подсказали, что есть тут недалеко маленький больничный корпус в километре  от монастыря, в лесу. Варя решила начать свои поиски с этого богоугодного заведения. Пристроившись на скамье в монастырском дворе, она перекусила прихваченными из дома бутербродами  и почувствовала, что замерзла. Хорошо бы погреться...  Но где? Возле святых ворот заметила  она дверку с надписью  «церковная  лавка». Оттуда только что вышли двое — мужчина и девушка, по виду приезжие туристы. Варя двинулась к лавке, открыла дверь и оказалась в комнатке, сияющей золотом икон и церковной утвари. За прилавком сидела женщина, повязанная темным платком по самые глаза. Варя обратилась  к ней с робким  вопросом:
«Можно у вас погреться?» Женщина кивнула, и в лице ее Варя увидела отсвет святости,  долгих постов и молитв. Женщина была нестарой, но темный платок, оттенявший бледное лицо, делал ее похожей на бабушку. И голос ее был тихим, приглушенным, когда она молвила: «Усадить-то вас не на что...»
«Как бы я хотела ничего не чувствовать, не страдать,» — подумала Варя, страшась предстоящего  пути. Она подошла к стене, увешанной  ликами святых, и стала их разглядывать. «Возьмите на счастье, — посоветовала женщина, — заодно и храму поможете...» Варя выбрала образ Богородицы «всех скорбящих радость» и, расплатившись, шепнула женщине: «Помолитесь за меня...»
Выйдя из ворот, она увидела возле машины тех самых двоих туристов. Неожиданно осмелев, она подошла к ним и сказала: «Тут есть еще один интересный ... объект — больничный корпус». Девушка посмотрела на своего попутчика: «Съездим?» И он коротко  бросил: «Конечно...»  «Вот это везение!» — по думала Варя, забираясь в машину. Колеса заскользили по грязной лесной дороге... А девушка, как в том анекдоте, была вся в белом: на левой стороне ее белоснежной куртки блестел круглый значок с нерусскими буквами, белые джинсы и такого же цвета кроссовки дополняли ее наряд, и только озорная клетчатая кепочка нарушала монотонность белизны и придавала законченность всему ее милому образу.
— Не повезло нам с погодой, — сказала Варя, желая прервать молчание.
— Погодка как раз то, что надо, — ответила девушка.
И Варя предположила, что у этих людей есть все, о чем другие могут только мечтать, но, наверное, им не хватало маленького, приносящего удовольствие пустяка: вот такого, по-осеннему голого леса, безлюдья, холодного ветра и скользкой дороги.
Подъехали к двухэтажному, полуразрушенному домику, со всех сторон укрытому густыми деревьями.
— Так это и есть больница? — спросила девушка.
— Раньше  монахов  лечили, — торопливо  проговорила Варя и умоляюще  сложила ладони. — Подождите  меня,  пожалуйста, буквально две минуты, я только спрошу...
Едва она это сказала, как в окнах показались лица старушек с ощеренными в улыбке сморщенными лицами. Сердце у Вари сжалось от непонятного страха: как бы Николай, если он здесь, тоже не выглянул бы в окно и не увидел бы ее, прикатившую сюда на машине.  Стараясь успокоить разбушевавшееся сердце, она поднялась на крыльцо с разрушенными ступенями и вошла в помещение. «И это больница!» — горестно подумала она, разглядывая полутемный коридор, по которому передвигались фигуры полуживых старушек, едва шевеливших ногами. У стола, покрытого клеенкой, сидела пожилая санитарка в сером халате. Варя назвала фамилию Николая, и женщина резко ответила: «Не поступал».
Напрасно съездила. «Зато убедилась, что не здесь...» Белоснежная девушка и ее спутник стояли, задрав головы, и
обменивались репликами о « декоре» строения. «Если бы вы видели, в каких условиях...» — начала было Варя и осеклась, встретив неподвижный взгляд черноволосого спутника девушки.
 Домой Варя вернулась в полной темноте. Несмотря на безрезультатность  поездки,  она испытывала что-то похожее на душевный  подъем.  Новые  впечатления, встречи,  волнения дороги как бы влили в нее свежие силы и прибавили уверенности продолжать поиски  Николая.
Сравнительно быстро ей удалось установить, что он находится в районной больнице в хирургическом отделении. После неприятного разговора с начальством, униженной просьбы отпустить ее на полдня,  беготни по знакомым, которые  помогли ей достать дефицитные продукты,  она направилась в райцентр.
Прежде чем пройти в палату, оглядела себя в мутном зеркале, висевшем в гардеробе. Поправила свои светлые волосы, провела указательным  пальцем под нижними веками,  стараясь разогнать наметившиеся отеки, раза три моргнула, чтобы придать ясность своим незабудкам-глазам и глубоко вздохнула. «Вот войду, а там жена, — подумала она, поднимаясь по лестнице. — Если так, прикинусь, будто я из месткома,  по просьбе товарищей  по работе...»
В палате стояло восемь коек, но Варя почему-то сразу увидела Николая. Никого  рядом не было. На тумбочке никаких домашних продуктов. Взяв руки Николая в свои, она тихо сказала: «Как не стыдно...».  А он,  посветлев  лицом,  принялся шутить: «Да если б не пришла, я бы сегодня в халате сбежал...»
Ах, как он похудел за эту неделю...
— Почему не дал телеграмму? — прошептала Варя.
— Не хотел беспокоить. Все, вытащили  какую-то загогулину, теперь будем жить...
Из больницы она забрала его к себе. Шрам на правом боку долго не заживал.  Варя заставляла  Николая больше лежать, лечила его настоями  трав, делала ему перевязки. Недели через две он окончательно поправился, и они расстались.
А на Варвару Васильевну навалилась тоска.
«Как-то все у нас странно,  — думала она после его отъезда. — Вроде сроднились, близкими  людьми стали, но он что-то скрывает. Может, пустое все это? Почему он ничего не рассказывает, а только отшучивается?»
 Едва скрипнула  дверь, как Варвара Васильевна кинулась открывать. Пришел... Она так и припала к нему, замерла. Бесчувственными, окаменевшими показались ей его плечи. Присев к столу, он сразу закурил. Она внимательно смотрела в его лицо, чуть занавешенное дымом. Наконец не выдержала:
— Что?
— Дочь родила, — сказал он потерянно, — а зятя за драку посадили.
— Значит,  к внуку зовут, — понимающе произнесла Варвара Васильевна.
— Ничего не поделаешь. Рад бы в рай, да грехи не пускают. Разговор не клеился. Николай вертит сигарету между пальцев, крошки  табака сыплются   на клеенку.  У него сдержанновиноватый вид, но слова — теплые, греющие. Она слушает и думает о том, какие настали темные вечера и о дровах думает, самой придется хлопотать, и о Татьяне, подруге школьной, и о других подругах, которых напрасно растеряла. «Ты не беспокойся», — долетают до нее слова Николая, а она уже торопится себя убедить: «Я закаленная, не такое пережила».
— Да, — вспомнил Николай, — конфет тебе принес шоколадных, — и выкладывает на стол красивую коробку.
Она эту коробку расценила как подслащенную пилюлю и усмехнулась.
— Ну что ты, что, — бодрит ее Николай. — Не навеки расстаемся.
Безрадостной была последняя встреча. Ну что же ты, что? Поцелуй его на прощание  — нельзя вот так цепенеть, до срока впадая в уныние. Надо, чтобы он запомнил  тебя веселой. Но что она, глупая, могла с собой поделать? Распахнулась  дверь, и он не вышел,  как всегда, прямой  и высокий, а как будто выполз в приоткрытую щель, неестественно улыбаясь и делая какие-то прощальные знаки.
Минут пять Варвара Васильевна неподвижно сидела за столом, безвольно опустив руки... Но вот она шевельнулась, подошла к печи, беглым касанием ладоней устанавливая степень ее остылости... Найти спички,  нет, сначала наколоть лучину, где топор? Выйти в сени... Ее автоматические движения вдруг замирают, она
 падает на колени и ударяется головой об пол. Мутное зеркало на стене отражает ее лежащую на полу полусогнутую фигуру.
Ее поднимает  стук в дверь. Кто там? Газовщики пришли колонку подключать. «Теперь не замерзнешь, хозяйка!» Ушли с оттопыренными от водочных бутылок карманами. Варвара Васильевна послушала,  как гудит и сказала в пространство:
— Все кончено...
Онемевшими ногами она подошла к окну. «Так вот что означал этот дождик на кладбище, — вдруг догадалась она, — слезы мои горючие. И зря я тогда не поверила пролившимся с неба каплям...»
Скрипнуло рассохшееся дерево. Дверца гардероба приоткрылась под напором костюмного мужниного плеча...
Варвара Васильевна прикрыла дверцу, не заглянув во внутрь. Жутковатое чувство: «не пускает» пронзило ее как иглой... Надо же...
Слезы выступили у нее на глазах... Никто не пускает. Все против!
Голос диктора донес до ее слуха слово «секвестр».
«Проклятье... Все против. Вся жизнь — секвестр,  секира режущая. И она меня убьет, вконец убьет, я знаю, потому что не могу... Не могу!»
Снова стук в дверь. Татьяна врывается с идиотским предложением:
— Купи у меня мобильник!
— А с кем говорить-то? — вспыхнула Варвара. — Сбежал он, сбежал!
— Что и требовалось доказать, — изрекает Татьяна. — Я предупреждала...  Под каким соусом сбежал?
— Из-за внука...
— Серьезная причина. Но ты не раскисай.  Если любит —
объявится.
— Да? — с надеждой  отзывается  Варвара и идет ставить чайник.