О чём помалкивают язычники Шиманов часть 1

Часть ПЕРВАЯ. Статьи Шиманова Геннадия Михайловича

  - О ЧЁМ ПОМАЛКИВАЮТ ЯЗЫЧНИКИ.

(Статья из книги  Шиманов Г.М. "ЗАПИСКИ ИЗ КРАСНОГО ДОМА"
издательство : Москва. Институт русской цивилизации.2013 )


Уважаемая Наталья Геннадьевна!
Ваша статья, в её антихристианской части, изумила меня, потому что я знал Вас до этого христианкой. К ней и писалось моё «Письмо к русской учительнице». И вдруг такая метаморфоза, понять которую я не могу. Боюсь, что несогласие в самой основе понимания мира – а религия как раз и является такой основой – сделает наш разговор, что называется, диалогом глухих. Ибо глухая стена непонимания возникает всегда, когда представители разных религий (или идеологий) пытаются доказать друг другу свою правду. Они говорят, по существу, на разных языках. И поэтому самые, казалось бы, неотразимые аргументы не производят особого впечатления на другую сторону.

Но, несмотря на вероятность такой перспективы, попробуем объясниться. А вдруг?.. Как говорится, попытка не пытка.
Вы считаете, что причина всех русских бед не в недостатке христианизации Руси, а, наоборот, в самой её христианизации. Но если так, если христианство есть ПЕРВОРОДНЫЙ ГРЕХ принявших его народов, то чем объяснить наши поражения до Крещения? Чем объяснить, например, аварское иго, сообщая о котором франкский летописец писал, что авары приходили к славянам ежегодно, брали их жён и детей и собирали с них дань. Русский же летописец иллюстрировал это иго такой выразительной картиной: если обрин хотел куда поехать, то не запрягал коня, а запрягал славянских женщин.

Но в нашем языческом прошлом было и данничество иудеям, поработившим языческую Хазарию. Было вытеснение славян с огромных территорий, принадлежащих ныне Австрии и Германии. Было и многое другое, что никак не соответствует мифу о процветании славян до их Крещения. Одни только хронические раздоры славян чего стоили. Которые обессиливали их и делали жертвами хищных соседей.

Если следовать Вашей логике, по которой всё происходящее с народом зависит от его религии (а не от его идеологии, то есть всей совокупности работающих в его жизни идей, являющихся продуктом не только его религии, но и его характера, исторических и географических обстоятельств и т. д.), то получится, что первопричиной наших бед было вовсе не христианство, а та религия, которую Вы так хвалите.

То есть язычество. Это же при его полном господстве происходило всё вышеназванное. Мало того. Это при его полном господстве сами язычники, сравнивая свою религию с христианской, всё чаще выбирали христианство. Если бы этого свободного обращения в христианство не было, если бы число христиан из язычников не росло постоянно и не выросло в значительную силу, то не на кого было бы опираться в таком грандиозном деле, как крещение восточных славян.

Вот этот факт, по здравом его осмыслении, как раз и следует признать ГЛАВНОЙ ПРИЧИНОЙ Крещения Руси.

Не столько волю русского князя, сколько процесс не зависимой от политической власти христианизации восточных славян. Аналогичный по своей сути тому процессу, который совершался в Римской империи до того, как христианство стало в ней государственной религией. Если бы этого процесса не было, то святой Владимир (роль которого в христианизации Руси была, несомненно, огромной) был бы бессилен христианизировать Русь. Этот процесс буквально подпирал правителей и вынуждал их поначалу бороться с ним, затем задуматься о происходящем и, наконец, подчиниться ему. И, подчинившись, форсировать его, чтобы обеспечить религи-озное единство Руси.

Однако признать подлинный характер Крещения Руси было неудобно по той причине, что в ходе христианизации сохранялась старая языческая вера в князя как вождя не только военного и политического, но и религиозного. Чтобы не уронить авторитет князя и дать религиозную, то есть языческую, санкцию новой вере, следовало приписать ему одному и почин в этом деле, и всю связанную с ним славу. А последующие правители были заинтересованы в сохранении этой славы, поскольку она усиливала их собственный авторитет как сородичей и преемников св. Владимира.

 Да и авторитет самой монархической идеи. В дальнейшем такое объяснение Крещения Руси устроило и советских марксистов. Оно позволило им обойти суть дела и представить христианизацию Руси результатом классовой политики правителей-феодалов.

Но, справедливости ради, надо сказать, что была не только религиозная причина Крещения Руси. Была и политическая причина, которая накладывалась на чисто религиозную, и они обе усиливали друг друга. Но эта политическая причина не имела ничего общего с марксистской фальсификацией. Дело в том, что Крещение Руси было логическим продолжением предприятия, начатого призванием князей.

Которые создали государство непрочное, опиравшееся на племена, сохранявшие свою особость и склонность к сепаратизму. Переплавить их в единый народ на основе синтеза племенных религий или какой-нибудь одной из них не удалось по той же причине, по какой новгородские племена не сумели одолеть своей розни и были вынуждены искать объединяющего начала на стороне. Если с нынешней точки зрения различия между племенными религиями славян могут показаться несущественными, то для тогдашних славян это было не так. С этими различиями связывались местные интересы, для нас уже непонятные и, видимо, непримиримые * на местной почве.

 Примирить или даже смирить их могла только новая и далеко превосходящая их по своему духовному строю религия, которая, при всей её новизне, отвечала бы глубинному складу славян. Ситуация в их религиозной жизни была, таким образом, подобной ситуации в политической их жизни. По аналогии с призванием князей требовалось «призвание» новой религии. В силу чего племенные религии были обречены независимо от того, какая именно новая религия утвердилась бы на их месте.

Но!..
если бы их сменила внутренне чуждая славянам религия, то она не привилась бы на славянском древе. При первой же политической смуте (а в домонгольский период усобиц было достаточно) они избавились бы от неё в самую первую очередь. Вот почему киевским старейшинам было о чём подумать перед тем, как решиться на Крещение. Ибо они были не только богоискателями, но и государственными мужами, обязанными предвидеть последствия своего выбора. Однако продолжающееся умножение числа христиан из язычников подсказывало им, какая религия больше всего отвечала глубинному славянскому складу.

Как показал дальнейший ход истории, политическая система, с которой началось образование русского народа, сравнительно быстро исчерпала свои положительные возможности и стала обнаруживать свои пороки чем дальше тем больше. Вместо того, чтобы культивировать русское единство, она стала его раздирать в княжеских усобицах, имевших ту же языческую природу (похоти личной власти и личных материальных стяжаний, которые помрачали сознание). Поэтому и была сметена хорошо организованными монголами.

Но знаменательно, что христианство при этом не только не рухнуло, а, наоборот, стало духовной опорой русского народа и знаком его единства. Монголы, как известно, покровительствовали любой религии и потому охотно, будучи сами язычниками, взяли бы под своё покровительство наше язычество, если бы оно оказалось востребованным русским народом. Но попыток вернуться к нему уже не было.

Государственная необходимость Крещения, о которой у нас пошла речь, как раз и объясняет, почему оно, будучи до-бровольным в своей основе, сопровождалось насилием, по-добным насилию повивальной бабки. Это насилие исходило не от христианской религии, а от природы государственной власти. Государство не может осуществлять свои задачи од-ними лишь рассуждениями о должном и призывами к нему.
Оно сочетает метод убеждения с методом принуждения в разумных пределах. В чём это принуждение выразилось в ходе Крещения? В том, что в городах, этих центрах полити-ческой жизни, сносились языческие капища, а на их месте строились христианские храмы и заводились школы. Кро-ме того, язычникам было объявлено, что отказывающиеся креститься будут рассматриваться как недруги князя. Тем самым им предлагалось очистить общественную жизнь от своего присутствия и удалиться в провинции, чтобы там на досуге подумать о том, какая религия лучше. Эта дискрими-нация по религиозному принципу была в условиях того вре-мени абсолютно оправданной. Во-первых, потому, что здесь насилие совершалось по отношению к насильникам, которые признавали чужую свободу только тогда, когда опасались возмездия за покушение на неё. В иных же случаях грабили, полонили и убивали без малейшего сомнения в том, что про-являют своё молодечество. Так, например, воины Святослава в 971 году, после битвы при Доростоле, принесли в жертву своим богам не только пленных, но и жён. Хуже того. Они принесли в жертву своим богам невинных младенцев. А в 983 году киевские язычники решили принести в жертву Перуну христианского юношу. Когда отец этого юноши отказался отдать им сына, они убили того и другого. Вот это и есть справедливость по-язычески. Её надо всегда иметь в виду, имея дело с язычниками. Чтобы не принимать всерьёз их лицемерного возмущения насилием христиан. Если бы они действительно любили справедливость, то вспомнили бы собственные преступления и успокоились. Поняли бы, что государство применило против язычников их собственную

. Государственная необходимость Крещения, о которой у нас пошла речь, как раз и объясняет, почему оно, будучи добровольным в своей основе, сопровождалось насилием, подобным насилию повивальной бабки. Это насилие исходило не от христианской религии, а от природы государственной власти. Государство не может осуществлять свои задачи одними лишь рассуждениями о должном и призывами к нему.

Оно сочетает метод убеждения с методом принуждения в разумных пределах. В чём это принуждение выразилось в ходе Крещения? В том, что в городах, этих центрах политической жизни, сносились языческие капища, а на их месте строились христианские храмы и заводились школы. Кроме того, язычникам было объявлено, что отказывающиеся креститься будут рассматриваться как недруги князя. Тем самым им предлагалось очистить общественную жизнь от своего присутствия и удалиться в провинции, чтобы там на досуге подумать о том, какая религия лучше. Эта дискриминация по религиозному принципу была в условиях того времени абсолютно оправданной.

Во-первых, потому, что здесь насилие совершалось по отношению к насильникам, которые признавали чужую свободу только тогда, когда опасались возмездия за покушение на неё. В иных же случаях грабили, полонили и убивали без малейшего сомнения в том, что проявляют своё молодечество.

 Так, например, воины Святослава в 971 году, после битвы при Доростоле, принесли в жертву своим богам не только пленных, но и жён. Хуже того. Они принесли в жертву своим богам невинных младенцев. А в 983 году киевские язычники решили принести в жертву Перуну христианского юношу. Когда отец этого юноши отказался отдать им сына, они убили того и другого. Вот это и есть справедливость по-язычески. Её надо всегда иметь в виду, имея дело с язычниками. Чтобы не принимать всерьёз их лицемерного возмущения насилием христиан. Если бы они действительно любили справедливость, то вспомнили бы собственные преступления и успокоились. Поняли бы, что государство применило против язычников их собственную * практику, которая была в то время обычной. И даже смягчило её, не прибегнув к крайним мерам, на которые сами язычники были горазды. Это, повторяю, во-первых.

А во-вторых,
действовать так, как оно действовало, государство было обязано, чтобы предотвратить политизацию языческой оппозиции и, как следствие, двоевластие с последующей войной на религиозной почве. Которая привела бы к жертвам неизмеримо большим, чем те, что стали следствием твёрдой государственной политики. Такая внутренняя война могла бы стать войной «перманентной» и так ослабить славян, что хищные их соседи стали бы их господами.

Итак, насилие по отношению к язычникам в ходе христианизации Руси было, но оно не имело того зверского характера, которым отличались насилия языческие. Оно выражалось в том, что язычники, особенно знатные, утрачивали политические права и разгонялись по лесам и весям. Но принуждения их к вере под страхом смерти не было. Не было ничего даже отдалённо напоминающего ни ритуальных убийств христиан язычниками-славянами, ни того, что творилось в течение трёх веков в языческом Риме, где христиан за их верность Христу пытали до смерти, перепиливали пилами, рубили им головы, распинали на крестах, устраивали живые факелы, травили хищными зверями на потеху языческой публике.

Именно тем, что государство не вводило новую религию «огнём и мечом» (что было бы невозможно просто физически, не говоря уж о том, что неизбежно спровоцировало бы массовое вооружённое сопротивление), но ограничилось указанными выше мерами и предоставило её дальнейшее распространение времени и усилиям христианских проповедников, как раз и объясняется растянутость христианизации на столетия и её неполнота.

Христианство усваивалось лишь в той мере, в какой люди были готовы к этому.
Что в ходе Крещения могли быть отдельные уклонения от этого правила, это бесспорно. Иначе и быть не могло, учитывая гигантские масштабы происходившего. А также то обстоятельство, что с обеих сторон противостояли друг другу *  далеко не безгрешные люди. Христианство распространяли вчерашние язычники, которые не могли избавиться полностью от привычных ухваток и представлений. Теперь уже невозможно сказать, как много было эксцессов в ходе Крещения и какая сторона их больше провоцировала. Языческая сторона была агрессивнее по своему религиозному складу, христианская – по своей связи с властной природой государства.

Если судить по летописному рассказу о событиях в Новгороде, то явными провокаторами были язычники. Это они поклялись не допустить в город законных представителей власти, вышли против них с оружием в руках, разграбили дом Добрыни, «избили» его жену и родственников, а затем разметали христианскую церковь. После чего представители власти стали бы всеобщим посмешищем, если бы не применили против бунтовщиков силу. Вот что скрывалось за словами о том, что новгородцы были крещены «огнём и мечом». В этих словах не было осуждения действий властей. Этими словами кололи глаза новгородцам, напоминая им былое их неразумие.

Спекулировать на такого рода инцидентах и раздувать значение преступлений со стороны христиан (если такие преступления были) это то же самое, что раздувать значение отдельных преступлений советских солдат в ходе Великой Отечественной войны. Ясно, что такие преступления были всего лишь сопутствующим элементом всякой большой войны и что для наших солдат они были как раз наименее характерны. Раздувать их значение с целью запачкать подлинный характер войны могут лишь очень недобросовестные или вконец замороченные люди. Но то же самое надо сказать о старающихся оклеветать подлинный характер Крещения. Их усилия – то же самое, что попытки оплевать небо.

К сказанному добавлю, что христианизация нашего народа, при всей её неполноте, очистила нашу землю от такой скверны, как узаконенные человеческие жертвоприношения.

О них помалкивают современные язычники, делающие вид, будто их не было или они не имеют отношения к сути язычества. Но вот что пишет современный нам автор: «Принесение * в жертву ребёнка, особенно младенца, явление распространённое в языческом обществе, в том числе и славянском...

Русы-язычники верили, что тело убитого возвращает земле ту жизненную силу, которая была в нём. Эта сила передаётся живым. Но сколь же многой жизненной силой – ещё не растраченной – обладает тело новорожденного. Ведь он как бы и не вступил ещё окончательно в мир взрослых людей...

Рассказывают, например, что легендарный скандинавский конунг Аун продлевал свою жизнь, принося в жертву богу Одину своих собственных сыновей и отбирая таким образом их жизненную силу. Для общины в целом такой жертвой могло стать любое дитя. Да и в русских поверьях кровь младенцев наделялась особой сверхъестественной силой. О кровавом обычае «детарезанья от первенец» упоминает древнерусское «Слово святого Григория... о том, како первое погани сущие языки кланялись идолам и требы им клали» (А.Ю. Карпов «Владимир Святой», М., 1997, с.143 – 144).

О человеческих жертвоприношениях, – пишет этот автор, – «было известно давно – из летописей и церковных поучений ХІ-ХІV веков, направленных на искоренение языческих культов. Археологические же разыскания последних лет показали, что обвинения, содержавшиеся в этих поучениях, – вовсе не полемические преувеличения христианских проповедников; они отражали реальную практику древнерусских жрецов.

 Многочисленные останки людей, принесённых в жертву, найдены в языческих святилищах на реке Збруч в Прикарпатье, исследованных совсем недавно, в 1982-89 годах... Удивительно, но святилища эти действовали и жертвы приносились вплоть до середины – второй половины ХІІІ века» (там же, с. 142-143).

В жертву богам приносились, конечно, не только младенцы. После побед над иноплеменниками были обычными жертвоприношения пленными. Убивали и соплеменников, когда по жребию, а когда по выбору жреца. Арабский писатель ибн Русте писал о знахарях-русах: «Случается, что они приказывают принести в жертву творцу их тем, что они по- * желают: женщинами, мужчинами, лошадьми. И если знахари приказывают, то не исполнить их приказания никак невозможно. Взяв человека или животное, знахарь накидывает ему на шею петлю, вешает на бревно и ждёт, пока она не задо-хнётся, и говорит, что это жертва богу» (А.П. Новосельцев «Восточные источники», М., 1965, с.398).

Учащение человеческих жертвоприношений после 988 г.
(А.Ю. Карпов, указ. соч, с. 142) объясняется, на мой взгляд, не только ожесточением терпевшего поражения язычества, но и тем ещё обстоятельством, что в христианство обращалась лучшая часть язычников, поэтому в язычестве концентрировалась худшая их часть, которая культивировала худшие обычаи и выпадала со временем в осадок в виде ведьм, колдунов, вампиров и т.д.

Как Вы считаете, Наталья Геннадьевна, правильно сделали наши предки, ставшие христианами, запретив детоубийства? Или правы были языческие жрецы, защищавшие этот древний обычай?.. Которые защищали, возможно, не столько древность, сколько свои кастовые интересы. Ведь с наступлением христианства они оказывались не у дел. Их положение было отчаянным. И поэтому они не могли не мутить тех, кто ещё оставался под их влиянием. А таковых было, по-видимому, не мало. Но Вы, похоже, не задумались об этой жреческой закваске «народных» (по Вашим словам) бунтов.

Как и о том, что на стороне подавлявших эти жреческие бунты был весь русский народ. Которого никогда не было на языческой основе и который только рождался в ходе христианизации восточно-славянских племён.

В связи с чем замечу, что никакого «двоеверия» в русском народе (в том смысле, который вкладываете в это слово Вы) на самом деле тоже никогда не было. Вы понимаете это слово таким образом, что будто бы после Крещения в нашем народе сосуществовали почти на равных две разные веры. Или даже хуже того: будто христианизация была поверхностной, не затронувшей подлинных глубин народного духа, которые остались-де целиком языческими. Но это грубое заблуждение. *

Суть дела в том, что, став христианами, бывшие язычники сохранили только ОСТАТКИ прежней веры, которые окрасились уже новым мирочувствием. Если после Крещения сохранялась вера в леших и домовых, если на Масленице ели блины, а на Троице прыгали через костры, то это не значит, что прежнее мировоззрение лишь потеснилось в русских людях, а не рухнуло в своей основе. Эти люди были в религиозном отношении уже новыми людьми. Они уже знали истинного Бога. И поэтому не могли приносить в жертву идолам людей. Об этом уже не было и не могло быть речи.

Как и о том, чтобы вернуться к многожёнству, которое было в языческие времена повсеместным. Вот какую черту языческой культуры Вы проглядели, Наталья Геннадьевна.

Слона-то, как говорится, и не приметили. А если б увидели этого «слона», то, может быть, призадумались бы о том, стоит ли нам возрождать языческую культуру во всём её прежнем блеске. Или благословить разрушения в ней, так человечно сделанные христианами.

Арабский посол ибн Фадлан (Х век), сообщил о «царе русов», такую подробность. Его соитие с наложницами происходило в присутствии его сподвижников. «Чем, – комментирует это сообщение историк, – удостоверялась физическая сила царя и, следовательно, его способность дать управляемому им народу благоденствие» (И.Я. Фроянов «Рабство и данничество у восточных славян», СПб, 1996, с. 94).

Многожёнство, стало быть, было не только следствием необузданного сластолюбия язычников и не только престижным обстоятельством в их глазах. Оно имело ещё и магическую подоплеку. Если ты князь, то будь любезен, нравится тебе или нет, покрывать как можно больше женщин. Соревноваться по этой части с другими, доказывая, что именно через тебя боги привлекают силы природы к твоему племени самым наилучшим образом.

 «Общение со множеством наложниц, – говорит И.Я. Фроянов, – это вменяемая в обязанность обычаем тяжёлая работа, подтверждавшая право царя и князя на власть. По опыту различных древних народов известно, что именно наложницы-жёны первыми опо вещали о наступающей слабости правителя, подводя роковую черту под его карьеру» (там же, с. 95).

======

Конец выписки Первой части статьи.
 Вторая часть  (из четырёх здесь) http://proza.ru/2025/02/04/1474

Оглавление книги  ЗАПИСКИ ИЗ РУССКОГО ДОМА  http://proza.ru/2024/12/31/1531

На этот тест есть рецензии :
http://proza.ru/rec.html?2025/02/06/163
http://proza.ru/rec.html?2025/02/03/1096


.