Глава 4. Федот, да не тот

               
   
1923 г. Здесь хочется оговориться сразу, что истина в этой истории даже с прошествием времени осталась покрытой мраком. Никто и никогда не узнает, жертвой чего стала главная героиня этого повествования: меркантильных интересов ее отца или его нетрезвого упрямого самолюбия. Бесспорно одно, что отец невесты Никифор Елисеевич Груднов был, если не автором сценария, то соучастником разработки этого чудовищного проекта. Будь по-другому, он «взорвался бы бомбой» и не допустил бы проведения этой свадьбы.
Но этого не случилось. Наоборот. Внешне все прошло не просто гладко, а на высшем уровне. Свадьба у всех присутствующих вызвала лишь восторг: столы ломились от яств, жених и невеста внешне были рады событию, да и скучающих на ней не было.
Но на самом деле на этом памятном пиршестве был-таки человек, который готов был бежать с него, хоть на край света. И им была, как это ни странно, невеста. Да! Именно Маня (так ласкательно всю жизнь называли старшую дочь зажиточного крестьянина Груднова Никифора Елисеевича Марфу). Для нее это мероприятие явилось самой настоящей пыткой с изощренными приемами истязаний. Над ней в тот день очень жестоко надругались. Если бы ей кто-то предсказал ранее, что она окажется в подобной ситуации, девушка ни за что бы не поверила. И как ни досадно, но не будет ошибкой считать это единственной известной ложкой дёгтя, внесенной родоначальником в свое положительное резюме.
        - Вечером у нас будут гости, – предупредил Никифор Елисеевич домочадцев во время обеда. - И ты, Маня, сегодня будь дома.
- Хорошо, папа. Я никуда не пойду, – не задумываясь над причиной персонального предупреждения, согласилась дочь. Она всю свою сознательную жизнь большим грехом считала ослушание. Да и вообще к своему папе девушка испытывала большие положительные чувства. Из всех отцов на свете она считала его самым заботливым, самым умным, а главное, самым справедливым человеком на земле.      
Не догадалась девушка о начальной стадии уготованного для нее коварства и тогда, когда возле ворот остановился тарантас с ожидаемыми хозяином гостями. Одного из них Маня сразу же узнала и даже обрадовалась встрече с ним. В глазах ее внезапно вспыхнули веселые искорки. «Неужели это он?» - не поверила своим глазам Маня. Она в очередной раз вспомнила свою последнюю поездку на хутор Чапурин к деду Елисею и массовое праздничное хуторское гулянье, где ей пришлось присутствовать со своими двоюродными сестрами. А если честно признаться, то этот теплый летний вечер ей было не просто забыть по другой причине. 
Маня впервые в жизни слушала игру на незнакомом инструменте. На ее родном хуторе Стольникове на вечеринках играли только на балалайках. Неописуемый восторг она испытала, когда пальцы симпатичного паренька побежали по пуговичкам гармошки и начала звучать веселая объявленная «Полька». Молодежь сразу же образовала пары и следом же круг. Под звучавшую мелодию танцующие с радостью вырисовывали отработанные пируэты. Невзирая на еще не исчезнувший дневной июньский зной, парни и девушки в азартном танце демонстрировали свое мастерство и хорошее настроение. Над площадкой сгущалось облако пыли, поднятое их каблуками. Следом за «Полькой» исполнялись: «Краковяк», «Коробейники», «Подгорная» и другие традиционные на хуторе мелодии.
Но Маня не станцевала ни одного танца. И это не потому, что не умела танцевать. Вначале, приблизившись к гармонисту, она с большим интересом наблюдала за его виртуозной игрой. Но потом, когда их взгляды встретились, она испытала   необъяснимое наслаждение. Такое в ее жизни случилось впервые. Не понимая, что с ней происходит, она с большим удовольствием изредка заглядывала в красивые добродушные глаза гармониста. Ей хотелось смотреть и смотреть в них, но чувство скромности заставляло ее таить своё состояние. И, как ей показалось, паренек испытывал такие же чувства, так как, в отличие от Мани, он безотрывно смотрел на нее.
- Сыграй, Володя, «Златые горы!» – громко попросила гармониста боевая хуторская танцорка в конце вечеринки. И парень не заставил долго ждать заказанного вальса. Более того, гармонист Володя, к Маниному удивлению, играя на инструменте мелодию, красивым голосом еще и напевал текст этой песни.
Но самым трогательным моментом для гостьи хутора было то, что, мотивно напевая, «я отдал бы златые горы, чтоб ты владела мной одна!», гармонист задержал свой выразительный взгляд на ней. И это явилось кульминацией встречи ранее незнакомых молодых людей. Они оба вмиг оказались в плену негасимого желания ; жажды общения.
- Как звать-то тебя, красавица? - обратился к Мане гармонист, сведя меха гармони после завершения исполнения песни.
- Маня.
- А меня Володя, - заговорил гармонист. - Я два месяца живу на хуторе, а тебя вижу впервые. Откуда ты?
Но Маня не успела дать ответ на вопрос гармониста.
- Маня, идем быстрее, за тобой отец приехал, - громко обратился к ней прибежавший из дома Николка Груднов. 
Услышав брата, грудновские девчата стайкой покинули танцплощадку. Сожалеючи прервала тогда разговор Маня. Но всю дорогу мысленно не расставалась с гармонистом. О пареньке, по имени Володя, девушка нередко вспоминала и даже тогда, когда возвратилась домой. Она часто вспоминала о гармонисте и очень желала с ним встречи. Возможно, от этого желания ей казалось, что встреча с ним непременно произойдет. В ожидании ее девушка надеялась на какое-то чудо. И вот оно свершилось.
Новой встрече с гармонистом Маня очень обрадовалась. Но на этот раз ценой больших усилий не подала для окружающих виду. «Мало ли зачем они приехали на хутор», – подумала девушка, когда очень похожий на гармониста Володю парень с пожилым мужчиной и маленьким горбатеньким пареньком переступили порог ее родительского дома.
Паренек вначале был тоже не только изумлен этой встречей с Маней, но и бесконечно обрадован этим случаем, так как после их знакомства и короткого общения он постоянно вспоминал о приезжей девушке. Она глубоко запала ему в душу, и он думал во что бы то ни стало отыскать ее. И вот это свершилось. Он случайно встретил ту незнакомку.      
- Уважаемые Никифор Елисеевич и Варвара Ивановна! – произнес, приподнявшись со стула, старший из приехавших гостей, ставя на стол привезенные с собой бутылки спиртного. - Как говорится, у вас товар, - указал он рукой, начиная околичную речь, на сидящую за столом Маню, - а у нас купец, – произнес мужчина, переведя руку в сторону паренька, очень похожего на гармониста Володю.
После этих слов в душу Мани хлынули радостные чувства, так как она поняла, что после такого вступления речь должна пойти о сватовстве, то есть о замужестве. Так оно и произошло. Ее сватали за желанного паренька.
Но состояние девушки несколько поменялось, когда она услышала невероятное для нее:
- Встань, Миша!
Маню это очень удивило.
«Это, разве, не Володя? Не гармонист? – мысленно задавала она себе вопросы. – Может быть, брат-близнец гармониста Володи?»
Но это явилось не последней загадкой для Мани. Наоборот, далее все происходило, к некоторому удивлению невесты, вроде, естественно, но как-то странно и стремительно.  Регистрацию брака и свадьбу было решено провести в следующую субботу. «Правильно, сват! – одобрил предложение отец невесты. – Там сенокос и уборка, будет не до гулянок!»
Во время этого фальсифицированного сватовства выбрала девушка момент, чтобы развеять свои сомнения. Перед самым отъездом гостей, на правах невесты, Маня, отведя жениха в сторону, поинтересовалась: 
- Скажи мне, Миша, а ты на гармони умеешь играть?
Ему бы признаться и попытаться отвести от Мани занесенный над ней меч. Ведь соглашаясь сыграть роль фальшивого жениха, он не знал, что злая западня уготована именно для нее, для той девушки, за которую при первой встрече с ней он готов был отдать и «златые горы». Однако данное авантюристам слово и алчность взяли верх над купеческим отпрыском, и он решил доиграть до конца предложенную ему за хорошие деньги роль в продуманном до мелочей сценарии. 
- К сожалению, нет, – ответил парень и сразу же опустил глаза, а потом, по не понятной для невесты причине, все же спросил:
- А что?
Взгляды их встретились. И в этот миг Мане показалось, что они, как и тогда, на той вечеринке одинаково насладились этим кратковременным общением.
- Да просто…. Очень хотелось бы…, - уклонилась от прямого ответа, не понимая зачем, засватанная Маня. А сама подумала: «Интересно. А взгляд тот же, что у гармониста». Конечно, она была бы более счастливой, будь на месте Миши тот гармонист Володя. Но и от их большого сходства невеста почувствовала не меньшую удовлетворенность. И теперь девушка стала ждать встречи, как она думала, с будущим своим спутником жизни. Маня ожидала его ежедневно. Да если честно признаться, теперь ей видеть будущего мужа Мишу хотелось не меньше, чем до сватовства гармониста Володю. После этого визита нежданных сватов у нее возникло множество вопросов к будущему мужу. Ведь впереди предстояла новая, неведомая жизнь. О чем только не передумала в эти дни и ночи невеста! Но, увы. Проходили день за днем, а жених к ней не появлялся. Вот это породило у нее сомнения. И вторично она его увидела ровно через неделю, перед регистрацией.
В ту июньскую субботу, в солнечный полдень, внимание жителей хутора Стольникова привлек свадебный кортеж, состоящий из двух разукрашенных экипажей. Под увитой цветными лентами и облепленной искусственными цветами дугой первого из них звонко звенел колокольчик. Управлял тройкой отец жениха. А позади него в широком подрессоренном тарантасе сидели жених Михаил и опять же, как и при поездке на сватовство, названный братом его горбатенький тезка.
Второй тарантас был прислан за Варварой Ивановной. Согласно договоренности свадьбу решено было проводить в одном месте - у жениха.  Наскоро собравшись и передав под наблюдение соседке детей и хозяйство, а потом, уложив собранный провиант, она поехала накрывать для пиршества столы. Никифор Елисеевич на регистрацию отправился на собственном тарантасе один.
К месту проведения свадебного мероприятия, после регистрации брака, молодых повез в своем тарантасе все также отец жениха. Но что удивило Маню: сидеть ей пришлось между двумя братьями, и хочется повториться, с одинаковым именем. «Мог бы этот «тезка», - думала она, - ехать с моим папой. Там же свободнее».
Но это все для невесты было «цветиками», а превратности ее судьбы начались за несколько минут до окончания памятной поездки. Скромный кортеж продвигался уже по главной улице хутора Чапурина. Проезжая мимо дома деда Елисея, счастливая Маня повернула голову в его сторону. Ей очень захотелось, чтобы двоюродные сестренки и брат Николай, да хоть кто-нибудь из родственников увидел ее сидящей рядом с красавцем Михаилом. Но ее желание оказалось несбыточным. И ей вначале стало обидно от этого. «Скорее всего, они уже ждут меня за свадебным столом», - успела она отогнать нахлынувшую досаду. Но в этот миг Михаилу, с которым она всю дорогу с наслаждением держалась за руки, вдруг стало «плохо». Закрыв глаза и «потеряв сознание», он уткнулся головой в спину кучера.
- Остановитесь! – прокричала неистово в страхе Маня, резким движением приблизив к себе жениха. Тарантас остановился.
- Что с тобой, Миша? – обратился к жениху возница, соскочив с облучка. Но тот не произнес ни слова. Голова его с закрытыми глазами повисла на груди. 
- Знахарка есть на хуторе? – задал вопрос, подъехавший Никифор Елисеевич.
- Есть! – ответил, не задумываясь, отец жениха. И следом объявил: - Едем к бабке Лукерье.
Ну, а дальше у Мани было все, как в сказке: чем дальше, тем страшнее.
- Что будем делать, сват? – обратился к Никифору Елисеевичу отец жениха, когда знахарка, осмотрев «больного», объявила: «Оставьте его у меня. Завтра утром он придет в себя».
- Не знаю, - ответил отец невесты с озабоченным видом. - Откладывать свадьбу – очень плохая примета.
- Ты прав, сват! А что, если все же сыграть ее? Вместо жениха посадим второго Михаила! Ведь на хуторе мало кто знат, какого я сына ноне жаню.
- Это мудро, сват! – с одобрением отметил Никифор Елисеевич. - А после свадьбы и выздоровления жениха молодежь сама разберется. Так ведь, Маня? – не спросил, а категорически объявил о своем решении отец. - Так что и виду не показывай, что рядом с тобой не настоящий жених.
- Да вы, что…? – попыталась возразить невеста.
- Это же ради дела, Маня! Потерпи! – продемонстрировал свою твердость Никифор Елисеевич и тоном, и выражением лица.
А в семье Грудновых воля отца являлась неписаным законом, как и ослушание, приравнивалось к преступлению.
Когда свадебный кортеж подъехал к месту проведения мероприятия, длиннющий стол, составленный из множества маленьких собратьев и напоминающий букву «Т», был уже накрыт на просторном дворе.  Часть гостей мужского пола уже увлажнила горло «огненной водицей». А как сдержать «жажду», если посредине столов, словно телеграфные столбы, строго по линейке возвышались бутыли с самогоном?
Очень встревоженную, но притворно улыбающуюся невесту в подвенечном наряде к центральному почетному месту под руку привел от тарантаса горбатенький Михаил.
- А где тот Миша, за которого тебя сватали, Маня? - удивилась Варвара Ивановна, спешно подойдя к дочери.
- Он внезапно заболел после регистрации, - ответила с выступившими слезами Маня. А потом, вспомнив о приказе отца, притворно заулыбалась.
- Тогда зачем эта гулянка? -  возмутилась Варвара Ивановна. 
- Так решили отцы…, - прослезилась вновь невольно невеста.
- Я сейчас пойду к отцу. Надо отменить свадьбу, - заявила о своем протесте мать.
- Не надо паниковать, Бог даст, тот Миша «придет в себя» не утром, а прямо сейчас или через час. Бабка Лукерья обещала вылечить его. Не тебе же заниматься этим делом в день свадьбы, - окончательно успокоил он супругу.
По команде дружки забулькала по стаканам самогонка. А дальше пошло, как на любой крестьянской свадьбе: тосты, подарки, песни и пляски подвыпившей веселой компании. Думая о внезапно заболевшем женихе, Маня старалась не показывать своей удрученности. На каждое обращение к ней она отвечала наигранной улыбкой. Но когда прокричали «Горько!», и горбатенький Михаил, словно клещ, впился в нецелованные губы невесты, ее чуть не стошнило. А он не понимал, да и не хотел понимать, что своими поцелуями пробуждает в душе невесты только омерзительные чувства. Более того, подвыпивший на радостях жених потом уже нагло напоминал честной компании, что давно не кричали «Горько!»
Безутешная и окаменевшая от распиравшей душу боли, невеста тайком маяла себя думами: за что, почему, зачем? Ей стало тошно смотреть на эту свадебную пародию. Но все пьют самогонку, жуют, веселятся как ни в чем не бывало. «За счастье молодых! За их счастье!» За каких? За чье счастье? Если б рядом был тот Миша, конечно, пожелания были бы заслуженными. А что сейчас? Этот Михаил, конечно, рад, но мне противны его поцелуи, да и он сам. Но мне приказано на свадьбе улыбаться. А что будет дальше…? Неужели так было задумано папой? Неужели вот эта пьянка, это «веселье» для того, чтобы я была несчастной?
И вдруг.… Словно для ее утешения, перед собой Маня увидела необычное зрелище. Неизвестно откуда перед ней над столом появилось чудотворное создание - бабочка. Нарядная, вся в кружевном разноцветье узоров. Словно фрейлина с царского двора, выряженная для бала, своими тончайшими шелковыми крылышками, попорхав над столом, она приблизилась к лицу невесты. Маня почувствовала нежное щекотание ее крылышек на лбу, на бороде, затем на щеках, но не отгоняла ее. Эти касания Мане были в тысячу раз приятнее, чем поцелуи горбатенького Михаила. А та кружила вокруг ее лица, словно хотела ей сказать: «Не отчаивайся!» Затем бабочка села на левый, длинный до запястья рукав подвенечного платья и замерла. Маня залюбовалась ею, но ненадолго. Бабочка, как на подиуме, трижды расправила перед Маней свои уникальные крылья, а затем спокойно поднялась с рукава и не спеша удалилась.
«Боже мой! Наверное, это знак небес! - подумала временно успокоенная девушка. - Возможно, я зря паникую? Возможно, свершится чудо, и к концу этой попойки мой Миша выздоровеет?» Вероятно, эта надежда добавляла Мане сил не показывать своего уныния, и она продолжала сохранять улыбку на лице. Но затем ей стало вдруг обидно от того, что у нее нет крыльев, как у этой крохи-утешительницы.       
Но самое драматическое у невесты было впереди. К концу дня свадьба гудела разноголосьем: горланили песни под балалайку, а кто-то и без аккомпанемента, кричали наперебой, веселились, кому как хотелось. Сгустились сумерки. На столах появились керосиновые лампы. И вдруг прямо напротив невесты в торце длинного свадебного стола на специально приготовленный стул сел парень с гармонью. Маня была поражена увиденным. В его освещенном лампой лице она узнала сразу двух знакомых ей парней: и гармониста Володю, и ходившего с ней несколько часов назад «под венец» Михаила.         
В качестве ремарки необходимо отметить единственную, неучтенную сценаристами мелочь. У них не хватило ума на то, чтобы сменить костюм, в котором парень несколько часов назад узаконивал с Маней брак. И эта мелочь раскрыла невесте глаза. Она поняла, что ее жестоко обманули.
Мане захотелось бежать немедленно, куда глаза глядят. Но согласно семейной доктрине, утвердившейся к тому времени, таким поступком невеста не только бы опозорила себя, но и свою семью. Более того, это породило бы множество негативных слухов и в первую очередь о ней. После всякой свадьбы вершатся брачные ночи. И Маня знала, что по состоянию рубах невест и простыней, на которых спали новобрачные, определяли нравственность невест. Сбеги она сегодня от этого подлого горбатенького Михаила - завтра он, выйдя к званым на похмелье гостям не с невестой, а с чистой простыней и, выставив ее всем напоказ, злорадно объявит:
- Вот почему ее нет с нами! Она сбежала от позора!
«А мне, да и родителям такой незаслуженный позор нужен? Да отец меня убьет за это», – мысленно рассуждала невеста в трепетном состоянии.
Вспомнив об отце, Маня отыскала его взглядом. Ей очень захотелось заглянуть ему в глаза и узнать, почему он так жестоко обошелся с ней. Но Никифору Елисеевичу было не до дочери. С обретенным сватом он наслаждался виртуозной игрой музыканта.  Как и на памятной для Мани чапуринской вечеринке, гармонист добросовестно мучил меха своей двухрядки. За это неординарное музыкальное оформление свадьбы и эпизодическую роль жениха ему было уже выдано солидное вознаграждение, и он его продолжал отрабатывать.
Хватило у невесты терпения прослушать и начало игры, и исполнение гармонистом песни. Но когда он пропел: «Я отдал бы златые горы, лишь ты б владела мной одна!», Маня вмиг осознала: «А мной теперь будет владеть вот этот? Выходит, я рабыня?» От неописуемой обиды, от забурливших в ее душе драматических чувств она потеряла сознание.
Но пьяная компания даже не заметила исчезновение невесты. Ее с удовольствием, кряхтя от натуги, вынес из-за стола горбатенький Михаил. А потом парни покрепче него доставили невесту в «брачное логово». Взгляды участников свадьбы теперь были устремлены не на главную героиню торжества, а на гармониста. Некоторые гости, в том числе и Варвара Ивановна, как когда-то и Маня, впервые в жизни слушали игру на необычном музыкальном инструменте, и для них это было экзотикой. Появление гармониста было большим сюрпризом для участников свадьбы. Музыкант тремя нужными вступительными аккордами заставил смолкнуть гвалт пьяной компании. А затем после вступительного проигрыша он озвучил мелодию популярной для того времени песни «Когда б имел златые горы» и тут же запел ее своим бархатным голосом. Пьяная компания с удовольствием поддержала солиста. Когда же гармонист свел меха своей двухрядки, к нему по одну сторону свадебного стола с рюмкой и долькой соленого огурца в руках заспешил дружка. Но по другую сторону стола его опередила внимательно наблюдавшая за выступлением музыканта Варвара Ивановна.
- Молодец, Миша! Счастливая Маня! Такого талантливого мужа ей Бог послал! - простодушно подумала она, подойдя вплотную к гармонисту и принимая его за своего зятя, искренне выразила свой восторг поцелуем парня в щеку. Но тот по непонятной для нее причине лишь равнодушно прикрыл глаза длинными ресницами. Варвара Ивановна продолжала думать, что все происшедшее было задумано сценаристами свадьбы, что, выступив в роли музыканта, Миша сядет к невесте. Успела Варвара Ивановна восхититься фантазией мужа и свата. Вспомнив о дочери, она быстро развернулась, чтобы разделить ее радость. Но ни Мани, ни подставного жениха на положенном месте не оказалось.
- А где Маня? - с нахлынувшей тревогой обратилась она к дружке, протянувшему рюмку гармонисту.
- Наверное, они пошли прогуляться, - пробормотал тот, не зная истины.
А утром горбатенький Михаил уже на правах законного мужа, в присутствии собравшихся на похмелье гостей, обращаясь к Никифору Елисеевичу и Варваре Ивановне, самодовольно произнес:
- Дорогие папа и мама! Спасибо Вам за хорошее воспитание дочери!
Каково было в этот миг Мане - понять нетрудно. После услышанного в ее памяти невольно всплыли слова бабки Лукерьи: «Утром придет в себя». Осознавая же свое положение, она понимала, что желанное чудо исполниться не может.