В поликлинике

– Нет, вы только посмотрите на них! Жирные, понапялили на себя чёрт те что! Деревня – она деревня и есть! Ну, посмотрите, вот юбочка, – она расправила свою юбку. – Вот рюшечки, не женщина – конфетка, любо-дорого глядеть! А тут эта деревня – кругом одна деревня, смотреть тошно!

Она дёрнула меня за рукав пуховика.
– Что зря! Сиреневый толстый пуховик надела. Ты что, деревня? Где женщина? По улице идти противно, смотреть на вас всех тошно! Башмачки на каблучке надела? Нет! Краги какие-то! Ладно, у тебя хоть бордовые, не совсем противно, а то прямо деревня!

Я бы согласилась с нею и даже поддержала бы разговор, но решила промолчать, мирно одеться и уйти подальше, потому что уже второй раз, сидя у кабинета в очереди на токи, наблюдала, как она разговаривает с пустотой, активно артикулируя сморщенными губами, за которыми прячутся поредевшие зубы, машет руками, кого-то незримого призывая к порядку или к действию.

В жёлтой кофточке с рюшами и вязаной кружевной шалью поверх неё, в коричневой юбке клиньями со светлой оторочкой, в аккуратных женственных зимних ботиках бежевого цвета с белой опушкой, с растрёпанными неживыми волосами, увядшим лицом человека, сошедшего на землю, стёкшего сверху вниз, оставив там, на высотах зияющие ментальные пустоты и властвующие ими правила, которые надо соблюдать.