Соль жизни

    Отшумели торжества по случаю празднования 67-й годовщины Великой Победы над гитлеровской Германией, освобождения Южного Сахалина и Курил от японских милитаристов, окончания Второй мировой войны. А Международный день памяти жертв фашизма, который отмечается во второе воскресенье сентября, прошел как-то обыденно - тихо и незаметно, но не для Эдуарда Иосифовича Зеленкевича. Ночью, маясь от бессоницы, он вспоминал безоблачные деньки своего коротенького счастливого детства, заплаканную маму с передачей для сидевшего в тюрьме отца, товарищей по концентрационному лагерю и вздрагивал от злобного лая немецких овчарок, принесенного в распахнутое окно сентябрьским ветром из далекого прошлого. Прошлого, о котором хотелось бы забыть навсегда, но которое никак не отпускает.
   
Навет

    Эдик родился в белорусском городе Витебске в 1928 году в семье военного и домохозяйки. Отец Иосиф Игнатьевич - обаятельный мужчина, мечта любой женщины. Мать Клавдия Филипповна - прелестная девушка, на которую при встрече заглядывались парни. Она делила с мужем все тяготы жизни военного и ни разу не пожалела о сделанном ею когда-то выборе. Зеленкевичи жили в любви, согласии и взаимоуважении, но 20 августа 1937 года их семейной идиллии пришел конец. Тогда Иосиф Игнатьевич занимал должность начальника отделения противовоздушной обороны станции Полоцк Западной железной дороги. Новым временным пристанищем Зеленкевичей стал дом на двух хозяев, во второй половине которого обосновалась семья начальника местного НКВД. Жена Лемеха завидовала Клавочке и изо дня в день пилила своего благоверного:
    - Гляди, какая у соседей семья хорошая. Муж не курит, не пьет, культурный такой, супружницу безгранично любит, в мальчишке души не чает. А у нас что? Как мы с тобой живем?
    Терпел-терпел Лемех эти упреки и, не выдержав, задумал избавиться от треклятых соседей. Он быстренько состряпал против Иосифа Игнатьевича дело, обвинив его в предательстве в пользу иностранной разведки. Припомнил, как тот фотографировал сынишку в саду, напротив водонапорной башни, и заявил, что водокачка является секретным военным объектом. В вину Зеленкевичу вменялась и встреча с бывшим польским священнослужителем, которая якобы происходила на глазах одного из тайных информаторов НКВД. Да, то были страшные времена. Люди ложились спать, с ужасом прислушиваясь к шорохам в ночи. Не дай бог рядом с домом остановится черный "воронок"! За кем опять? Кто следующий?    
    Об аресте отца Эдик узнал, будучи на отдыхе в подмосковном санатории. Мать почернела от горя и неведения о судьбе супруга. Она свято верила, что все происходящее - дикая ошибка, что "там, наверху, разберутся и мужа отпустят". Но время шло, а супруг все не возвращался. Как потом стало известно семье, Иосифа не сломил жесткий силовой прессинг энкавэдэшников. Он не подписал ни одной бумаги, и его дело направили на пересмотр. Оно опять попало к Лемеху, и судьба военачальника была предрешена. "Врага народа" судила сталинская "тройка". Она без каких-либо разбирательств вынесла Иосифу Игнатьевичу Зеленкевичу  смертный приговор.
    Ничего не знавший об участи отца Эдик продолжал каждый день приходить на вокзал, куда пыхтящие паровозы притаскивали эшелоны, битком набитые "предателями Родины". Пока переформировывали состав, зэков выгоняли из вагонов, заставляли усаживаться прямо на рельсы, прижав голову к коленям. Мальчик пытался рассмотреть лица несчастных, лелея слабую надежду отыскать в серой массе своего папу. Тщетно. Он больше его никогда не увидит. Следы офицера затерялись где-то в Котласе. На память о любимом муже у Клавы остались семейные фотографии, свидетельство о его смерти и письмо, которое он сумел переправить родным из каземата. Иосиф Игнатьевич прощался со своей ненаглядной и просил ее, несмотря ни на что, "воспитать сына преданным партии Ленина". Он до последнего вздоха оставался истинным коммунистом и патриотом.
    В послевоенные годы Эдуард активно разыскивал Лемеха, чтобы покарать главного убийцу своего отца. Не удалось. Наверное, с ним кто-то раньше расправился.
    Не знает тот, кто клевету
                плетет,
    Что клевета его потом убьет...
    Прав был персидский поэт, написавший эти строки еще в ХIII веке. А И. Зеленкевича в 1959 году оправдали. В справке из трибунала Белорусского военного округа сообщалось, что бывший начальник ПВО г. Полоцка реабилитирован "за отсутствием состава преступления". К сожалению, посмертно.
   
Под пятой врага

    Когда отца "взяли", то семью сразу выставили из служебной квартиры. Однако нашлись люди, которые очень уважали попавшего в опалу Иосифа и ни на минуту не усомнились в его невиновности. Они-то и посодействовали Клавдии "выбить" место в вагоне под домашний скарб. Помогли вдове собрать и загрузить все пожитки, даже умудрились отправить по железной дороге заготовленные на зиму дрова. Женщина с сыном отправилась в Витебск, где жила ее мать Ефросинья Назаровна Богданова.
    Оставшись без средств к существованию, Клавдия Филипповна бросилась искать работу. В свое время в женской гимназии она получила приличное образование, неплохо владела иностранными языками, особенно французским. После долгих дней, недель невезенья, разочарования и отчаяния ей наконец-то улыбнулась удача - нашлась работа. В политехникуме Клаве предложили вакансию бухгалтера.
    На новом месте Эдик пошел в школу, но отношения с одноклассниками не сложились. Весть о том, что он - сын "врага народа", быстро долетела до учебного заведения. Ребята перешептывались за спиной мальчика, а порой открыто проявляли к нему неприязнь и враждебность. Сносить оскорбления молча и терпеть злобные нападки сверстников Эдик не привык. Он сразу набрасывался на обидчиков с кулаками и даже дважды за драку попадал в милицию. Мама, заливая йодом ссадины сына, умоляла его не поддаваться на провокации однокашников.
    Так Клавдия и Эдуард учились жить без мужа и отца. Дела вроде начали налаживаться, но тут грянула Великая Отечественная война. Белоруссия  - одна из союзных республик, в числе первых принявшая на себя удар неприятеля. Фашисты оккупировали Витебск и хозяйничали здесь почти три года. О том, как жилось мирному населению в захваченном врагами городе, Эдуард Иосифович не любит вспоминать. Отвечает коротко: "Было голодно и самое главное - страшно".
    В 1944 году советские войска стали стремительно теснить фашистов на Белорусском направлении. Почуяв, что запахло жареным, немцы принялись в срочном порядке вывозить жителей города с оккупированной территории в Германию. Эсэсовцы с натасканными на охоту на людей собаками ходили по дворам, выгоняли на улицу стар и млад, сжигали опустевшие дома. Клавдия с сыном и матерью не успели схорониться и оказались в числе пленников. Вместе с остальными их погрузили в теплушки и отправили на чужбину. Продолжая свой рассказ, Эдуард Иосифович с болью в глазах и горькой усмешкой в голосе замечает:
    - В дороге пленных иногда даже кормили баландой. "Хозяева" заботились о том, чтобы их рабы не передохли раньше срока.
    Дней через шесть узников привезли в немецкий населенный пункт Бад-Раппенау. Загнали в большой барак на окраине, с нарами в четыре ряда, выдали робу с нашивкой "Ost" ("Восток") и тяжеленные ботинки на деревянной подошве. Утром всех пересчитали и отправили работать на железную дорогу. Женщины мыли вагоны, а мужчины "штопали" шпалы.
    - Шпалы в Германии не деревянные, как у нас, а металлические и полые внутри, - рассказывает Эдуард Иосифович. - Их надо было укладывать на подушку из щебня и вколачивать киркой. Следом шли немцы и, простукивая шпалы, проверяли качество работы. Хорошо набитая шпала должна издавать глухой звук. При обнаружении брака гитлеровцы со своими рабами не церемонились - били киркой куда попало. Если станешь на работе дурака валять, то тебя так "отрегулируют", что будь здоров.
    И все же пленники пытались потихоньку бунтовать. Когда их ранним утром вели на работы, они (а это человек двести) нарочно громко стучали башмаками по асфальту, будя всю округу. Охранники ругались и раздавали "русским свиньям" удары кулаками и прикладами автоматов налево и направо. Трудились рабы с шести утра и дотемна. Не было скидок ни на возраст, ни на состояние здоровья. Правда, однажды Эдику дали три дня отдыха. Когда укладывали рельсу, то паренек не успел убрать ногу. Ударом повредило кость. Старший по лагерю - шуцман - осмотрел поврежденную конечность и велел отлежаться.
    - Рассчитывать на медицинскую помощь не приходилось. Я нашел какую-то тряпку, забинтовал ногу. Молодой тогда был, все как на собаке заживало. Сейчас, конечно, старая травма сильно меня беспокоит, - признается мой собеседник.
    В Бад-Раппенау Эдуард пробыл около года. Когда ему исполнилось шестнадцать, то его отправили в город Мангейм, к военнопленным. Там был настоящий концентрационный лагерь - с двойным рядом проволоки по периметру, вышками и злобными охранниками. В сравнении с ним прежнее место каторги казалось курортом. Работа была все та же - ремонт "железки". С каждым днем хлопот прибавлялось. В марте-апреле 1945-го американцы активно бомбили эту территорию. Юноша не раз был очевидцем массированных воздушных атак, но подобное светопреставление видел впервые.
    - То были ковровые бомбардировки. Что это такое? Представьте - летит строем армада четырехмоторных бомбардировщиков "Б-52" и истребителей. Достигнув цели, они одновременно скидывают боезапасы, - разъясняет Э. Зеленкевич. - Все, что оказывалось в зоне удара, превращалось в руины, а после налетов нас посылали на разбор завалов. Мы растаскивали вагоны,  разбирали гнутые рельсы, засыпали землей воронки. А еще нас заставляли собирать неразорвавшиеся снаряды, грузить их сначала на носилки, затем на железнодорожную платформу с песком. Это было сродни игре в русскую рулетку: погибнешь или останешься жив. Трем десяткам узников не повезло.
    На время таких бомбежек пленников выпускали из лагеря. Сначала пытались охранять, чтобы предотвратить побеги, но раз-другой не досчитавшись своих цепных псов, немцы решили не рисковать. Все равно узники далеко не уйдут - в ближайшем к лагерю леске не спрятаться. Здесь все деревья были пронумерованы, и бдительные бюргеры сразу же сообщали властям об обнаружении незнакомца, точно указывая место его нахождения. Однажды, в одну из бомбардировок, Эдуард с товарищем по несчастью решили воспользоваться творившейся вокруг неразберихой и пуститься в бега. Они неслись по дороге во весь опор, стараяь уйти от лагеря как можно дальше. Навстречу им попался фургон. Неожиданно рядом с машиной взорвалась мина. Находившемуся в фургоне немцу осколками оторвало голову, и она очутилась на бортике повозки. Широко открытые мертвые голубые глаза смотрели прямо на пленников. От этого зрелища ребят охватил ужас...
    Из концлагеря узников, в том числе Э. Зеленкевича, вызволили войска союзников. Тогда-то Эдуард впервые увидел вживую американцев. Оказавшись на свободе, он вооружился пистолетом и рванул пешком по "железке" в лагерь, где остались его мать и бабушка. К счастью, обе оказались живы, хотя находились в весьма плачевном состоянии. Семья наконец-то воссоединилась. Потом были теплушка и долгожданное возвращение домой, в Витебск.
   
После войны

    Бабушкин дом сгорел. Эдик устроил маму и бабулю на съемную квартиру, а для себя облюбовал сарай по соседству. После обязательного визита и допроса с пристрастием в НКВД Зеленкевичи получили добро на работу. О школе, которую юноша не успел окончить, пришлось забыть. На питание и аренду жилья требовались деньги, а Эдик был в семье единственным мужчиной и главным добытчиком. Его взяли стрелком в охрану при телеграфе.
    Когда мирная жизнь родных была более или менее обустроена, Эдуард стал задумываться о своей дальнейшей судьбе. Он хотел перейти на железную дорогу, но старый знакомый отца отговорил его, посоветовав ехать в Ригу:
    - В тамошней мореходной школе идет набор. Поезжай туда, только не говори никому, что был в Германии. Соври что-нибудь, авось обойдется.
    Молодой человек так и сделал. Только вопреки совету старика в анкете все-таки указал, что был в оккупации, но в Германию не попал. Это аукнется ему позднее, когда он будет ходить в море. В "загранку" таким "неблагонадежным" дорога была закрыта.
    Э. Зеленкевича зачислили в мореходку, и через девять месяцев, в июне 1947 года, новоиспеченный котельный машинист по направлению отправился в Сахалинское государственное морское пароходство (СГМП), что было образовано в островном городе Холмск только в октябре 1945-го. Выпускника вместе с полусотней его однокашников оформили быстро. Молодое предприятие остро нуждалось в кадрах. Эдуарда определили кочегаром на "Амур" - старый, полуразвалившийся пароход. Впрочем, другие плавединицы были не в лучшем состоянии.
    Летели дни, годы, менялись названия и типы судов, география морских походов. Парень из Витебска уверенно поднимался по служебной лестнице, заочно закончил Сахалинское моручилище здесь же, в Холмске. За 23 года работы в море Э. Зеленкевич дорос до 2-го механика. Следующие 20 лет трудился в кадровой службе. Отсюда в 1991 году ушел на пенсию. На заслуженный отдых начальника отдела планирования и подготовки кадров судоходного предприятия проводили достойно. Были у Эдуарда Иосифовича за добросовестный труд почетные грамоты, благодарности и правительственные награды, но больше всего он чтил нагрудный знак "Почетному работнику морского флота".
    На личном фронте у бравого молодца тоже все складывалось неплохо. Судьба свела его с красавицей Инной - телефонисткой с коммутатора целлюлозно-бумажного завода. До самой своей кончины она была рядом с любимым мужем. Жаль, этой крепкой паре не суждено было народить детей.

Послесловие

    Эдуард Иосифович давно понял: соль жизни в том, что она не сахар, но это не мешало ему любить, мечтать, верить в лучшее. Сын репрессированного, узник фашистских концлагерей, участник Великой Отечественной войны, бывалый моряк, ветеран труда, он прошел длинный путь. 24 января 2013 года Э. Зеленкевичу исполнится 85 лет, и я желаю этому мужественному, красивому человеку встретить юбилей в кругу близких по духу людей. Пусть в этот день ему вспоминаются только самые счастливые и радостные моменты, что подарила жизнь.
13 сентября 2012 года.